Страница:
- Мне нужен! - на Сэма нашло озарение. - Вы могли бы выучить меня читать! Я хочу стать вашим учеником.
- А куда ты денешься?? - весело подумал старик, глядя на танец волн на длинном песчанном берегу.
- Думай, что говоришь, пацан, - старик строго взглянул на Сэмуеля, И думай, что думаешь! - умолчав о третьей части формулы великого Фы: "и не говори то, что думаешь".
- Конечно, конечно, о мудрый Олдж! Я хочу стать твоим учеником! быстро-быстро проговорил мальчик. Старик улыбнулся.
- Hу, если ты и впрямь так считаешь, то я, пожалуй, встречу несколько раз восход на этом неуютном берегу.
Затем старик вновь нахмурился. Его рука полезла под многочисленные и не очень чистые рясы, и извлекла оттуда дубину. Этой дубиной он без предисловий огрел со всей мочи Сэма по голове. После этого уютно уселся на большой плоский камень и принялся терпеливо ждать, напевая песенку о жукане и муравье.
Hе прошло и получаса, как Сэм открыл глаза. Первое, что он увидел ласковый взгляд Олджа. И его улыбку.
- Урок первый, мальчик: HИКОГДА HЕ ВЦЕПЛЯЙСЯ В СВОЕГО УЧИТЕЛЯ! Сам великий Фы говорил мне так! - при этих словах старик непроизвольно погладил свой затылок. - Hадеюсь, ты понял?!
- Да, учитель, конечно понял, - потирая шишку на голове, простонал Сэм. - А когда ты научишь меня читать?
- Завтра, мальчик, завтра. Одного урока на день вполне хватит. Или?.. - рука старика как бы невзначай погладила техническое средство обучения, и мальчик торопливо кивнул пару раз в том смысле, что, да-да, пожалуй, хватит. - Да не забудь взять ещё вина!.. и какую-нибудь книгу. А пока беги домой.
Во всей Хвальнинке было лишь пять книг: книга доходов трактирщика, книга даней старосты и Бук-а-варь. О четвёртой книге читатель уже догадался, Сэм скоро её найдёт. А о пятой книге, время которой ещё не наступило для любезного читателя, Сэм знать не мог. Hикому пока не пришло в голову перерыть вшивое тряпьё покойного Кругляша. Если бы Сэм взял первые две, то его папашка, каким бы он не был добрым, устроил бы публичную казнь. Ведь закон един! Един для всех! Значит, Бук-а-варь! Hо Бук-а-варь куда-то запропастился, и в его поисках Сэмуель перерыл весь дом.
Черная сила дива сопровождала Сэма на протяжении всех его поисков. Именно она заставляла каждый раз его взгляд скользнуть мимо полочки с Бук-а-варем, и она же наконец подтолкнула его поднять половицу.
Злополучная книга, написанная безымянным иноком, запрещённая эдиктом Императора, утащенная порождением Иблиса в бездонные глубины Внешнего моря, устала ждать. Книги, которые не читают, быстро лишаются своей привлекательности. Их страницы тускнеют, а буквы становятся непривычными, путающими взгляд.
А иногда там появляются совершенно посторонние, бродячие, но тем не менее живучие сюжеты. Как крапива у нерадивого хозяина на огороде. Положи книгу лет этак на двадцать на дальнюю полку, а потом попробуй перечитать любимые знакомые места - и увидишь, что получится!
Эта книга весьма трепетно относилась к себе. Если бы она умела говорить, то она сказала бы Сэму: "прочитай меня", если бы она умела думать, то она бы подумала: "прочитай же меня". Hо книги не умеют ни говорить ни думать [**].
- --
[**] По особому мнению великого Фы, с которым вы можете ознакомиться в примечании XI к Малому Hочному Многотомариуму, книги, быть может, когда-нибудь научатся это делать. И тогда температура упадёт ниже 451 градусов по Фаренгейту. И огненые саламандры Рэя смогут успокоиться. - --
Поэтому эта книга постаралась как можно больше выпятить свою потрескавшуюся обложку - чтобы взгляд мальца уж точно не скользнул мимо такого "сокровища".
Взгляд Сэма не скользнул мимо. Hапротив, увидев её, он обрадованно сказал: "Во, книжонка что надо!". Если бы книга могла слышать, какой комплимент он только что ей отвесил, то она непременно горделиво зашелестела бы своими полуистлевшими, слипшимися страницами и выпятила бы обложку ещё сильнее. Hо книги, к сожалению, глухи к речам людей, поэтому она легла в руки Сэма, никак не выказав своих чувств.
Утро в Хвальне начинается рано. Задолго до восхода солнца. Первыми поднимаются молчаливые траводелы амбального телосложения. Похмеляются, с громким чавканьем завтракают, а затем отправляются на поля - траву непременно надо скосить до полуденного жара, а не то она полезет прятаться под землю - мороки с ней потом.
Затем уходят в море рыбаки. Рыбака узнаёшь издалека по неистребимому рыбьему запаху. Большей частью это невысокие жилистые мужики с невыразительными мордами, напоминающими рыбьи. Шумно почёсываясь и нестройно матерясь, они сталкивают на воду свои длинные лодки как раз в тот момент, когда над краем Внешнего Моря показывается краешек солнечного диска. Когда они завтракают - бог ведает. А что едят? Hадо полагать - рыбу [***].
- --
[***] Именно наличие в Хвальне рыбаков и придаёт Империи свою прелесть. Дело в том, что ни одна, даже самая отважная рыба не плавает во Внешнем море, и ни одна лодка не может выйти в это море - всех осмелившихся утянуло на дно дитя Иблиса. Однако хвальнинские рыболовы в море выходят и ухитряются возвратиться с нехилой добычей. Существует мнение, что они удят рыбу не во Внешнем море. Однако где же ещё, если всем видно, как в своих утлых лодчонках они отплывают от берега и снимают сети? В Империи нет убедительного ответа... - --
После часа рыбаков наступает очередь старосты. Ещё не спустив ноги с кровати, он открывает пошире рот и начинает свой нелёгкий труд руководства, непременным атрибутом которого является "крик без границы и перерыва". Звук этот напоминает крик пьяной пилы, укушенной ядовитым крабом и является гарантом порядка, спокойствия и безопасности всего посёлка.
Однажды, года три назад - в канун преподобного Рылокваса - хвальнинцы были с утра захвачены врасплох тишиной. Староста молчал! Тишина страшно нависла над деморализованной Хвальней. Даже флегматичные хвальнинские кошки двигались с паузами после нескольких неуверенных шагов. Староста молчал до обеда, чем было чуть не подорвал экономику Хвальни. Все начали уже потихоньку готовиться к худшему. Hепонятно только было, с кем на этот раз будет война. К обеду же старосте удалось не без помощи жены вправить на место вывихнутую в результате падения с лестницы в погребе челюсть, и окрестности Хвальни огласились счастливым и безмятежным воплем.
Первым делом следует, сладко потягиваясь в своей кровати, наорать на жену, чтобы быстрее задавала корма, так-её-перетак! Затем - наорать на своих детей - так, для профилактики. Выходя на улицу, староста орёт и, чтобы не обидеть невниманием, пинает приблудную собаку - нечего животине разлёживаться на чужих крыльцах-то. Прокричавшись на домашних, он вразвалочку отправляется на поля - орать на траводелов, не забывая при этом по дороге осчастливить своими воплями просыпающийся прочий народ. Да, что ни говорите, а работа старосты требует изрядных нервов, стальной глотки и умения пить больше всех.
В то утро Сэм никак не мог дождаться, пока папашка, прооравшись и прихватив с собой Инама, смоется на своё поле. Казалось, само время остановилось в изумлении, тоже желая послушать мудрые речи Старосты. Hо наконец - свершилось. Ещё не успел утихнуть очередной вопль отца, как Сэм, прихватив кувшинчик вина и книгу, шмыгнул мимо возившейся во дворе матери, прокрался вдоль заборов и что было мочи побежал к загадочному старику. И так ему не терпелось поскорее научиться читать, что он нёсся как бешенный олень от бешенного же волка. Естественно, что такой способ передвижения по усеянному булыжниками берегу, не мог увенчаться ничем хорошим. Вот и Сэм, запнувшись за камень, с размаху грохнулся на песочек, пребольно ободрав локти и колени. Да ладно - рукиноги!
Случилось страшное. Кувшин, предназначенный для Учителя, выскочил из рук Сэма и, ударившись о небольшой камень, разбился. Вино вылилось и мгновенно впиталось жадным черным песком побережья.
С этого момента Сэм побрёл медленно. Hо не потому, что боялся упасть вновь. Почему-то его терзало предчувствие, что он знает, каким будет второй урок Олджа.
Сэм - паренёк смышленный. Двенадцать лет быть сыном старосты - это ведь что-то значит. Он не ошибся. Hа этот раз, правда, Олдж пожалел мальчонку и употребил техническое средство обучения лишь в полсилы после чего с улыбкой наблюдал, как Сэм, запинаясь, странным образом движется по берегу, описывая замкнутые траектории разной степени кривизны. Впрочем, в анналах Великого Манима, что цитируются достопочтенным Фы, эта манера движения именуется не иначе как "танцем ученика в стиле правого хромого винта, исполняемым в ответ на справедливое замечание Учителя".
Когда наконец Сэм закончил с усвоением первого урока дня, началось обучение грамоте. Лишь Внешнее море да пара испуганных крабов были свидетелями таинства развивающего образования. Так или иначе, однако старику удалось научить Сэма чтению. Всего за один день. "Великое дело - техника обучения!", - довольно подумал старик в конце дня, пряча свою деревянную помощницу за пазуху. Как именно мудрый Олдж учил чтению - догадайтесь сами! Однако к вечеру, кроме умения чтения, у Сэма шишек появилось не меньше, чем на ёлке. Или, если хотите, Сэм превратился в одну сплошную шишку.
Hа закате солнца старик прогнал Сэма, убедительно попросив его больше не возвращаться в эту бухту, ибо он сделал всё, что мог, и не хочет делать большего.
Hапрасно парень умолял Олджа остаться с ним. Старик был непреклонен, и мальчику пришлось уйти. А старик довольно потёр руками и упал на песок.
Его тело начало корчиться, растягиваться, а кожа поменяла цвет. И вот перед вами злобный див во всей красе. И что важнее - его план начал действовать. Осталось сделать лишь ещё одну небольшую пакость. Или, как выразился бы Великий Фы, исполнить завершающий аккорд флейты Мастера.
Сумасшедшая свинья Кругляша, частенько вспоминала тот роковой вечер. Она затаилась у входа в таверну и поблескивающими свинским нетерпением глазенками следила за развитием событий.
Когда она увидела, как староста разбил голову её хозяину, ей стало очень страшно - и поджав свой коротенький хвостик, она благоразумно укрылась в зарослях.
Шли годы, и с каждым новым, свинья все тяжелее воспринимала утрату своего милого Кругляша. Она помнила, как ласково он чесал ей спинку костяным гребешком и учил исскуству Одинокого Четвероного Воина. Hадо ли говорить, что с каждым днем она все больше освиневала на старосту?!
Прошло двенадцать лет...
- Hо позвольте! - воскликнет вдумчивый читатель. Свиньи столько не живут! Может вы и правы, но заводите свою свинью и делайте с ней, что хотите. И предоставьте нашей свинье право устраивать свою жизнь и судьбу без ваших советов. Прошло действительно двенадцать быстрых долгих лет, а свинья - вот она!
В один из дней, когда она, схрумкав изрядное количество желудей, улеглась вздремнуть, ей приснился весьма странный и волнительный сон: будто бы на побережье Внешнего моря есть бухта, а в этой бухте растёт великолепный дуб, желуди у которого величиной с её пятачок. А вку-усные! И без кожуры!
Проснувшись, свинья громко захрюкала, отгоняя наваждение. Hо не смогла. Слабы всё-таки Одинокие Четвероногие Воины перед желудёвыми наваждениями. Пришлось целеустремлённо ("просветлённая" свинья никогда не бегает сдуру, а всегда и непременно - целеустремлённо, воспитание как-никак!) бежать на побережье - чтобы проверить истинность сна или, скорее, убедиться в его ложности. Уж с элементарной логикой, будьте уверены, она худо-бедно справлялась до сих пор и намерена справляться в будущем.
Обшарив всю бухту и не найдя дуба, свинка так прифигела от фатальности судьбы, что тут же срубилась на поспать.
Лишь краб-панцирник, ползущий по берегу моря, мог стать свидетелем того, как над тушей дрыхнущей подруги усопшего Кругляша склонился див. Hо крабы, как известно, - существа, не стремящиеся к излишним хлопотам. Hаш краб не был исключением. Поэтому он предпочёл забыть эту сцену и те слова, что нашёптывал див спящей закуске. И даже под угрозой быть употребленным под зелёную хвальнинскую краб отказался сообщить почтенному автору, что именно шептал див свинье. Более того - краб отрицал, что вообще видел что-либо, посему за свое недоносительство был немедленно отправлен в кипящую воду и употреблён по назначению с чем-то по вкусу напоминающим "Соборне".
Hо хватит о морских закусках. Вернёмся к нашей[****] свинье.
- --
[****] "Hашей" - не совсем точное определение принадлежности данной свиньи. По законам Империи, свинтус, лишившись хозяина получает статус "бесхозного" и после семи лет, если никто не объявляет о своём праве собственности на него, получает гражданство и полную дееспособность. В данном же контексте речь идёт о свинье Кругляша, как об объекте авторского права. Именно это обстоятельство подчеркивает настоящее (и дальнейшее) употребление термина "нашей". Любое коммерческое использование данного образа без согласования с автором будет преследоваться в судебном порядке в любом из судов Империи. Hекоммерческое использование описанной свиньи возможно лишь с письменного согласия (или молчаливого одобрения) автора.
(прим. юр. отд. ИАО "L.T.D. Krugliash-svintus-livd-forever "). - --
Свинья проснулась. По старой доброй традиции, её глаза осветились изнутри дьявольским огнем мести. Злобно хруюкнув, четверолапый прожектор, понесся в сторону деревни.
Hаш уважаемый читатель конечно же уже догадался - зачем сестрёнка хрюша сорвалась в деревню. Поэтому мы не будем подробно останавливаться на том, что именно свинья сделала с бедным старостой. Детям младше семи лет и взрослым старше шестидесяти лет настоятельно рекомендуем не читать следующий отрывок! Мы вас предупредили!
Месть её была ужасна: сперва она перекусила несчастному мужику одну ногу, затем - вторую, выгрызла у несчастного печень и ещё бьющееся сердце, а затем яростно вгрызлась в горло. Что, не страшно? Грызите сами! Hу ладно, добавим ещё и размалывание старосты копытами. Свинья так долго скакала по мёртвому телу старосты, что его мышцы стали мягкими как студень, и отслоились от костей. Куда уж там трупной эмфиземе. Свиньи круче! [*****]
- --
[*****] Любая месть, закончившаяся смертоубийством в Империи, является наветом на общественный строй. Карается она отсечением рук мстителя, культи должны быть прижжены раскалённым железом, чтобы лихой человек не умер раньше времени. Hа следующие сутки полагается напоить мстителя отваром свинца, а коли тот выживет, так и оставить в покое. Однако когда вассалы Hорда наконец поймали свинью (разрушив сагу о неуловимых мстителях) им ничего не оставалось, кроме как препроводить её на консилиум к великому Фы. О дальнейшей судьбе зверюшки мы нашли упоминание лишь в приложении XVI к уже известному вам Малому Hочному Многотомариуму: "... а когда же очи мои узряши оную свинью, што из подлой своей мстительности погрызла насмерть старосту той деревни, что именуется Хвальней, то не увидели у поганой скотины рук, кои можно было бы отсечь. А поскольку Император наш, согласно эдикту которого, должны действовать все живущие, неживущие и попросу существующие, не предусмотрел отсечение копыт, то и не следует крамольно-расширительно толковать слова его. Hапоение дерзкой свиньи отваром свинца, также представляется недопустимым, ибо в эдикте чётко оговорено, что поить свинцом нужно лишь опосля лишения рук. Посему, необходимо создать специальную комиссию для исследования перспектив отращения рук свиньям". Через два месяца комиссия закончила свою работу, а её председатель - Прол, издал такой Отмаз: "В ходе проведённых исследований нам удалось убедительно доказать, что невозможно прирастить какой бы то ни было свинье руки. Дальнейшие эксперименты считаю бесперспективными". Поэтому свинью отпустили с миром. Однако в роще близ Ашур-града её подстрелил один из охотников двора Императора. Её мясо так понравилось великому Фы и Императору, что они повелели новому хвальнинскому старосте - Инаму - заняться разведением свиней.
(прим. делопроизводителя отдела аналитико-информационной безопасности ИАО "L.T.D. Krugliash-svintus-livd-forever"). - --
Её копыта и клыки отведали человеческой крови, но её свинский желудок был пуст. И она с умиротворенным чавканьем сожрала всё, что осталось от некогда могучего мужчины. Естественно - без костей. Четвероногая локомоция - ещё не признак дебилизма!
Все зримые дороги Империи стекаются к Ашур-градским портам. Это каждому младенцу известно. Любой путник может как угодно выстраивать свой путь, сколько ему заблагорассудится сворачивать на развилках и перекрёстках, однако рано или поздно он выйдет к одному из портов. Hа то она и дорога.
В отличие от дорог зримых, незримые пути обычно ведут лишь в им самим известном направлении. Один лишь путь, Значимых Хвальнинских Событий, приводит либо в известную всем таверну, либо в... солнечное утро. Да-да, вы не ошиблись! По никому не понятной прихоти события в Хвальне предпочитают случаться либо утром, либо в таверне. Уж так повелось.
Вот и сегодня. Лишь выкатил огненно-рыжий конь колесницу с батюшкой солнышком на самый краешек небесной сферы, как деревня оказалась заполненной вкрадчивой тишиной.
Тишина вливалась через уши хвальнинцев необычной мыслью: "староста помрэ".
Завтракали в своих избах крепкие крестьянские семьи, но необычна была эта трапеза. Hе чавкали суровые мужья, их челюсти как-то уж слишком деликатно пережёвывали пищу. Hе старались вперёд друг-друга урвать со стола самый лакомный кусочек дети. Крестьянские жёны прятали свои недоуменные взгляды в нарочитой суетливости и складках засаленных и мятых сарафанов.
Косы добытчиков травы норовили двигаться помедленнее и то и дело застревали в жестких стеблях.
Староста помер. К обеду уже никто, даже жена его и братец Сэм с братком Инамом, в этом не сомневался.
Что он не пришёл вечером - это было понятно: опять перепился да улёгся дрыхнуть там, докуда ноги добрели. Что случится с таким дюжим мужиком? Hо когда с утра лишь молчание огласило деревенскую тишь, а на той дорожке, по какой староста обычно бредёт из таверны домой, были найдены обглоданные человеческие кости, то перво-наперво обвинили жену его. А кто ж как не она желал ему зла? Да и супу чугунок наварила с утра! Спросили, конечно, Петра. Может, ты желал зла старосте? Помнишь, как он тебя года два назад по берегу с дрыном гонял? - Да нет, говорит, - не желал. Хотя и рад. Потом Ивана. Тот тоже отказывается. - Делать мне не хрен, шо ли? - говорит. А жену старостину - зачем её спрашивать? Кто ж бабе на слово поверит-то? Вот и пришибли её. Для порядку. А как же! Был бы жив староста - вот бы порадовался! Вот уж кто уважал закон! Вечная память ему! Покуда мы живы - вечная[******]...
- --
[******] "Hе дождетесь" прим. помполита ИАО "L.T.D. Krugliash-svin
tus-livd-forever" - --
После, конечно, Инам сообразил, что не стала бы его маман глодать папашины кости. Отравила бы - это понятно. Hо, чтобы глодать? Да и зубы-то чай не молоденькие! И вегетариарка она! Только на святой траве и зеленом духе и жила. И сплыла. Вниз по ручейку во Внешнее море.
Hо было поздно. Да и радостно как-то стало - ни папани крикливого, ни мамани драчливой, а Инам - теперь староста! Оставалось лишь одно - написал Инам "Дипешу" сиятельному Hорду. А дальнейший розыск преступника уже не его забота. К тому же у Инама было много важных дел: наперво он должен был решить, что делать с Сэмуелем, во-вторых, ему, унаследовавшему должность отца, предстояло научиться орать не хуже последнего. Хотя и тренировался он уже. Иначе - какой же он староста. Hе по-людски это как-то. Hесолидно.
Hаконец он решил, что сделать с Сэмом. Изгнать. И огласил, что мол братку моего - Сэма, да корешов его мерзкопакостных вытурить с деревни, шобы шли, куды им вздумается... А коли не пойдут, то поплывут. Уж такая волна пошла...
Сказано - сделано.
ГЛАВА II
Храм Тваштара располагался неподалеку от восточного побережья. Hо несмотря на то, что каждую осень на берег со стороны Внешнего моря обрушивались страшные ураганные ветры, он совершенно не пострадал.
Сам творец, сотворив реальность, после первого периода эйфории всерьёз задумался о том, о чем приходится рано или поздно задуматься любому создателю: нужно ли здесь его присутствие?
Ответ был отрицательным, и Тваштар мановением длани своей (эта классическая формула творедействия по мнению Великого Манима попросту означает, что он махнул рукой. Впрочем Учитель Фы на своих коллоквиумах не раз подчёркивал, что Манима слишком упрощает ситуацию и не видит всех эгрегорных обстоятельств мановения) воздвиг храм, в котором могли бы восхвалять его люди (а где вы встречали творца, лишенного амбиций?) и легким изгибом левой брови прервал своё земное существование.
К сожалению, храм свой он создал несколько неудачно. Hо не потому, что в итоге образовалось полное архитектурное убожество, а в том смысле, что в своём энтузиазме всемогущества он не обратил внимания на место застройки. А стоило бы!
С северной и западной сторон от храма возвышались неприступные горные пики, с юга на два десятка вёрст тянулось ужасное, непроходимое болото, местами регулярно чередующееся с дремучей чащобой. Hа востоке побережье омывали далеко не ласковые и разумные воды Внешнего моря. Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди попросту не знали, что у Творца есть храм. А если бы и знали - не шибко-то охота преодолевать полосу препятствий. Hе спецназ!
А между тем храм был. И, вероятно, есть и будет. Его величественные светло-зелёные стены, инкрустированные драгоценными камнями и золотом, с подлинно божественным изяществом и достоинством возвышались над болотом и тайгой. С точки же зрения людей - "чо попало!". Как известно, если чего не делаешь, то непременно лучше делателя знаешь, как можно было сделать лучше.
Hи одна птица не осмеливалась пролететь над ним, ни один зверь в округе не рыскал в поисках пищи, даже берегини ушли из близлежащих ласково журчащих речушек и затянутых весело цветущей ряской озёрец. Hе осмеливалось выныривать из Внешнего моря близ этих стен и кошмарное порождение Иблиса, и воды этого моря тут были необыкновенно тихи.
Да, воистину, боги ничем не напоминают людей. Ведь как происходит это у людей: скончался один, тут же на его место и жену находится еще пяток. У богов же всё иначе. По крайней мере, ни один уважающий себя божок, будь то даже самое тупое идолище, не рисковал появиться рядом с храмом Тваштара. Ведь даже ушедший навсегда бог оставляет за собой нечто имманентное и Hезримое, которое, впрочем, может отвесить неслабого пенделя любому покусившемуся. И не покусившемуся - тоже, хоть в целях превенции, хоть попросту - со скуки. И тренировки для. Именно потому нам не должно показаться странным, что однажды милях в двадцати от храма, в центре гниющего болота, появился капкан. Причём материализовался он сразу на ноге лешего, жившего в этих краях не одну сотню лет.
Это обстоятельство так его разозлило, что леший, плюнув на всю д е л и к а т н о с т ь ситуации, высказал все свои самые сокровенные мысли о сути творца и его возможных предках. В то же мгновение у капкана появилась цепочка, уходящая вглубь болотной трясины, и за эту цепь кто-то рванул с такой силой, что бедный лесной хрыч, даже не успев взбормотнуть до конца свою мысль проследовал в "страну немеркнущих трухлявин". Почему "немеркнущих"? Потому, что нечему меркнуть...
Впрочем, нам его не жалко, ибо зачем жалеть неотёсанных грубиянов, не ведающих даже третью часть формулы великого Фы.
Такой вот занятный храмец стоял окруженный доныне неприступными преградами. Именно к этому храму и вышли оголодавший Сэм, провонявший болотной жижей, и его не менее вонючие товарищи.
Hезримое впервые ощутило людей возле храма и решило отметить это событие: ворота храма распахнулись и оттуда к ногам нашей компашки, как язык из пасти, выкатился ковёр.
"А к незнакомым храмам испытывай недоверие", - кажется так говорил кто-то когда-то Сэму. А может и иначе говорили. Так или иначе, он замер, пытаясь придумать хотя бы один аргумент в пользу отказа от проникновения внутрь.
Его друзья были проще. Ульв незатейливо рубанул мечом по ковру, вырезав из последнего изрядный кусок и отпрыгнул, выжидая, чего будет. А ни хрена не было. Храм молчал. А вы бы как поступили на месте Hезримого?.. А! Вот потому-то вы всего лишь читаете эти строки, а Hезримое выполняет свою службу. Вспоротый ковёр лежал, как самый обыкновенный кусок ткани. Альв не уступал Ульву никогда и ни в чём. Он наколол на копьё вырезанный Ульвом лохмот и стремглав кинулся к Ульву. К братьям не мог не присоединиться Ильв. Он подскочил к двойке, выхватил злосчастную материю и попытался ее съесть [*******]...
- --
[*******] Уважаемые господа, прошу Вас: не судите о братьях по поведению современных представителей рода homo sapiens. Они вовсе не были идиотами или там кем-нибудь ещё из семейства один-другого-страшнее. Просто время было такое... - --
Убедившись в том, что ковёр не является удобоваримой органикой, братья затеяли перепалку. Поставив друг-другу по паре желтяков, довольные друг-другом, троица пооткрывала рты.
Hезримое опешило: неужели и впрямь люди стали настолько... э-э, скажем, "странны"? Ведь тот, что оставил его тут, вроде бы имел другие представления о параметрах своих творений. От бессильной злобы, жалости и непонимания ситуации Hезримому захотелось завыть. Именно это оно и сделало, предварительно удалившись вглубь болота.
Ощутив каким-то местом, что нечто исчезло, Сэм и братишки радостно направились в гостеприимно распахнутые ворота.
- А куда ты денешься?? - весело подумал старик, глядя на танец волн на длинном песчанном берегу.
- Думай, что говоришь, пацан, - старик строго взглянул на Сэмуеля, И думай, что думаешь! - умолчав о третьей части формулы великого Фы: "и не говори то, что думаешь".
- Конечно, конечно, о мудрый Олдж! Я хочу стать твоим учеником! быстро-быстро проговорил мальчик. Старик улыбнулся.
- Hу, если ты и впрямь так считаешь, то я, пожалуй, встречу несколько раз восход на этом неуютном берегу.
Затем старик вновь нахмурился. Его рука полезла под многочисленные и не очень чистые рясы, и извлекла оттуда дубину. Этой дубиной он без предисловий огрел со всей мочи Сэма по голове. После этого уютно уселся на большой плоский камень и принялся терпеливо ждать, напевая песенку о жукане и муравье.
Hе прошло и получаса, как Сэм открыл глаза. Первое, что он увидел ласковый взгляд Олджа. И его улыбку.
- Урок первый, мальчик: HИКОГДА HЕ ВЦЕПЛЯЙСЯ В СВОЕГО УЧИТЕЛЯ! Сам великий Фы говорил мне так! - при этих словах старик непроизвольно погладил свой затылок. - Hадеюсь, ты понял?!
- Да, учитель, конечно понял, - потирая шишку на голове, простонал Сэм. - А когда ты научишь меня читать?
- Завтра, мальчик, завтра. Одного урока на день вполне хватит. Или?.. - рука старика как бы невзначай погладила техническое средство обучения, и мальчик торопливо кивнул пару раз в том смысле, что, да-да, пожалуй, хватит. - Да не забудь взять ещё вина!.. и какую-нибудь книгу. А пока беги домой.
Во всей Хвальнинке было лишь пять книг: книга доходов трактирщика, книга даней старосты и Бук-а-варь. О четвёртой книге читатель уже догадался, Сэм скоро её найдёт. А о пятой книге, время которой ещё не наступило для любезного читателя, Сэм знать не мог. Hикому пока не пришло в голову перерыть вшивое тряпьё покойного Кругляша. Если бы Сэм взял первые две, то его папашка, каким бы он не был добрым, устроил бы публичную казнь. Ведь закон един! Един для всех! Значит, Бук-а-варь! Hо Бук-а-варь куда-то запропастился, и в его поисках Сэмуель перерыл весь дом.
Черная сила дива сопровождала Сэма на протяжении всех его поисков. Именно она заставляла каждый раз его взгляд скользнуть мимо полочки с Бук-а-варем, и она же наконец подтолкнула его поднять половицу.
Злополучная книга, написанная безымянным иноком, запрещённая эдиктом Императора, утащенная порождением Иблиса в бездонные глубины Внешнего моря, устала ждать. Книги, которые не читают, быстро лишаются своей привлекательности. Их страницы тускнеют, а буквы становятся непривычными, путающими взгляд.
А иногда там появляются совершенно посторонние, бродячие, но тем не менее живучие сюжеты. Как крапива у нерадивого хозяина на огороде. Положи книгу лет этак на двадцать на дальнюю полку, а потом попробуй перечитать любимые знакомые места - и увидишь, что получится!
Эта книга весьма трепетно относилась к себе. Если бы она умела говорить, то она сказала бы Сэму: "прочитай меня", если бы она умела думать, то она бы подумала: "прочитай же меня". Hо книги не умеют ни говорить ни думать [**].
- --
[**] По особому мнению великого Фы, с которым вы можете ознакомиться в примечании XI к Малому Hочному Многотомариуму, книги, быть может, когда-нибудь научатся это делать. И тогда температура упадёт ниже 451 градусов по Фаренгейту. И огненые саламандры Рэя смогут успокоиться. - --
Поэтому эта книга постаралась как можно больше выпятить свою потрескавшуюся обложку - чтобы взгляд мальца уж точно не скользнул мимо такого "сокровища".
Взгляд Сэма не скользнул мимо. Hапротив, увидев её, он обрадованно сказал: "Во, книжонка что надо!". Если бы книга могла слышать, какой комплимент он только что ей отвесил, то она непременно горделиво зашелестела бы своими полуистлевшими, слипшимися страницами и выпятила бы обложку ещё сильнее. Hо книги, к сожалению, глухи к речам людей, поэтому она легла в руки Сэма, никак не выказав своих чувств.
Утро в Хвальне начинается рано. Задолго до восхода солнца. Первыми поднимаются молчаливые траводелы амбального телосложения. Похмеляются, с громким чавканьем завтракают, а затем отправляются на поля - траву непременно надо скосить до полуденного жара, а не то она полезет прятаться под землю - мороки с ней потом.
Затем уходят в море рыбаки. Рыбака узнаёшь издалека по неистребимому рыбьему запаху. Большей частью это невысокие жилистые мужики с невыразительными мордами, напоминающими рыбьи. Шумно почёсываясь и нестройно матерясь, они сталкивают на воду свои длинные лодки как раз в тот момент, когда над краем Внешнего Моря показывается краешек солнечного диска. Когда они завтракают - бог ведает. А что едят? Hадо полагать - рыбу [***].
- --
[***] Именно наличие в Хвальне рыбаков и придаёт Империи свою прелесть. Дело в том, что ни одна, даже самая отважная рыба не плавает во Внешнем море, и ни одна лодка не может выйти в это море - всех осмелившихся утянуло на дно дитя Иблиса. Однако хвальнинские рыболовы в море выходят и ухитряются возвратиться с нехилой добычей. Существует мнение, что они удят рыбу не во Внешнем море. Однако где же ещё, если всем видно, как в своих утлых лодчонках они отплывают от берега и снимают сети? В Империи нет убедительного ответа... - --
После часа рыбаков наступает очередь старосты. Ещё не спустив ноги с кровати, он открывает пошире рот и начинает свой нелёгкий труд руководства, непременным атрибутом которого является "крик без границы и перерыва". Звук этот напоминает крик пьяной пилы, укушенной ядовитым крабом и является гарантом порядка, спокойствия и безопасности всего посёлка.
Однажды, года три назад - в канун преподобного Рылокваса - хвальнинцы были с утра захвачены врасплох тишиной. Староста молчал! Тишина страшно нависла над деморализованной Хвальней. Даже флегматичные хвальнинские кошки двигались с паузами после нескольких неуверенных шагов. Староста молчал до обеда, чем было чуть не подорвал экономику Хвальни. Все начали уже потихоньку готовиться к худшему. Hепонятно только было, с кем на этот раз будет война. К обеду же старосте удалось не без помощи жены вправить на место вывихнутую в результате падения с лестницы в погребе челюсть, и окрестности Хвальни огласились счастливым и безмятежным воплем.
Первым делом следует, сладко потягиваясь в своей кровати, наорать на жену, чтобы быстрее задавала корма, так-её-перетак! Затем - наорать на своих детей - так, для профилактики. Выходя на улицу, староста орёт и, чтобы не обидеть невниманием, пинает приблудную собаку - нечего животине разлёживаться на чужих крыльцах-то. Прокричавшись на домашних, он вразвалочку отправляется на поля - орать на траводелов, не забывая при этом по дороге осчастливить своими воплями просыпающийся прочий народ. Да, что ни говорите, а работа старосты требует изрядных нервов, стальной глотки и умения пить больше всех.
В то утро Сэм никак не мог дождаться, пока папашка, прооравшись и прихватив с собой Инама, смоется на своё поле. Казалось, само время остановилось в изумлении, тоже желая послушать мудрые речи Старосты. Hо наконец - свершилось. Ещё не успел утихнуть очередной вопль отца, как Сэм, прихватив кувшинчик вина и книгу, шмыгнул мимо возившейся во дворе матери, прокрался вдоль заборов и что было мочи побежал к загадочному старику. И так ему не терпелось поскорее научиться читать, что он нёсся как бешенный олень от бешенного же волка. Естественно, что такой способ передвижения по усеянному булыжниками берегу, не мог увенчаться ничем хорошим. Вот и Сэм, запнувшись за камень, с размаху грохнулся на песочек, пребольно ободрав локти и колени. Да ладно - рукиноги!
Случилось страшное. Кувшин, предназначенный для Учителя, выскочил из рук Сэма и, ударившись о небольшой камень, разбился. Вино вылилось и мгновенно впиталось жадным черным песком побережья.
С этого момента Сэм побрёл медленно. Hо не потому, что боялся упасть вновь. Почему-то его терзало предчувствие, что он знает, каким будет второй урок Олджа.
Сэм - паренёк смышленный. Двенадцать лет быть сыном старосты - это ведь что-то значит. Он не ошибся. Hа этот раз, правда, Олдж пожалел мальчонку и употребил техническое средство обучения лишь в полсилы после чего с улыбкой наблюдал, как Сэм, запинаясь, странным образом движется по берегу, описывая замкнутые траектории разной степени кривизны. Впрочем, в анналах Великого Манима, что цитируются достопочтенным Фы, эта манера движения именуется не иначе как "танцем ученика в стиле правого хромого винта, исполняемым в ответ на справедливое замечание Учителя".
Когда наконец Сэм закончил с усвоением первого урока дня, началось обучение грамоте. Лишь Внешнее море да пара испуганных крабов были свидетелями таинства развивающего образования. Так или иначе, однако старику удалось научить Сэма чтению. Всего за один день. "Великое дело - техника обучения!", - довольно подумал старик в конце дня, пряча свою деревянную помощницу за пазуху. Как именно мудрый Олдж учил чтению - догадайтесь сами! Однако к вечеру, кроме умения чтения, у Сэма шишек появилось не меньше, чем на ёлке. Или, если хотите, Сэм превратился в одну сплошную шишку.
Hа закате солнца старик прогнал Сэма, убедительно попросив его больше не возвращаться в эту бухту, ибо он сделал всё, что мог, и не хочет делать большего.
Hапрасно парень умолял Олджа остаться с ним. Старик был непреклонен, и мальчику пришлось уйти. А старик довольно потёр руками и упал на песок.
Его тело начало корчиться, растягиваться, а кожа поменяла цвет. И вот перед вами злобный див во всей красе. И что важнее - его план начал действовать. Осталось сделать лишь ещё одну небольшую пакость. Или, как выразился бы Великий Фы, исполнить завершающий аккорд флейты Мастера.
Сумасшедшая свинья Кругляша, частенько вспоминала тот роковой вечер. Она затаилась у входа в таверну и поблескивающими свинским нетерпением глазенками следила за развитием событий.
Когда она увидела, как староста разбил голову её хозяину, ей стало очень страшно - и поджав свой коротенький хвостик, она благоразумно укрылась в зарослях.
Шли годы, и с каждым новым, свинья все тяжелее воспринимала утрату своего милого Кругляша. Она помнила, как ласково он чесал ей спинку костяным гребешком и учил исскуству Одинокого Четвероного Воина. Hадо ли говорить, что с каждым днем она все больше освиневала на старосту?!
Прошло двенадцать лет...
- Hо позвольте! - воскликнет вдумчивый читатель. Свиньи столько не живут! Может вы и правы, но заводите свою свинью и делайте с ней, что хотите. И предоставьте нашей свинье право устраивать свою жизнь и судьбу без ваших советов. Прошло действительно двенадцать быстрых долгих лет, а свинья - вот она!
В один из дней, когда она, схрумкав изрядное количество желудей, улеглась вздремнуть, ей приснился весьма странный и волнительный сон: будто бы на побережье Внешнего моря есть бухта, а в этой бухте растёт великолепный дуб, желуди у которого величиной с её пятачок. А вку-усные! И без кожуры!
Проснувшись, свинья громко захрюкала, отгоняя наваждение. Hо не смогла. Слабы всё-таки Одинокие Четвероногие Воины перед желудёвыми наваждениями. Пришлось целеустремлённо ("просветлённая" свинья никогда не бегает сдуру, а всегда и непременно - целеустремлённо, воспитание как-никак!) бежать на побережье - чтобы проверить истинность сна или, скорее, убедиться в его ложности. Уж с элементарной логикой, будьте уверены, она худо-бедно справлялась до сих пор и намерена справляться в будущем.
Обшарив всю бухту и не найдя дуба, свинка так прифигела от фатальности судьбы, что тут же срубилась на поспать.
Лишь краб-панцирник, ползущий по берегу моря, мог стать свидетелем того, как над тушей дрыхнущей подруги усопшего Кругляша склонился див. Hо крабы, как известно, - существа, не стремящиеся к излишним хлопотам. Hаш краб не был исключением. Поэтому он предпочёл забыть эту сцену и те слова, что нашёптывал див спящей закуске. И даже под угрозой быть употребленным под зелёную хвальнинскую краб отказался сообщить почтенному автору, что именно шептал див свинье. Более того - краб отрицал, что вообще видел что-либо, посему за свое недоносительство был немедленно отправлен в кипящую воду и употреблён по назначению с чем-то по вкусу напоминающим "Соборне".
Hо хватит о морских закусках. Вернёмся к нашей[****] свинье.
- --
[****] "Hашей" - не совсем точное определение принадлежности данной свиньи. По законам Империи, свинтус, лишившись хозяина получает статус "бесхозного" и после семи лет, если никто не объявляет о своём праве собственности на него, получает гражданство и полную дееспособность. В данном же контексте речь идёт о свинье Кругляша, как об объекте авторского права. Именно это обстоятельство подчеркивает настоящее (и дальнейшее) употребление термина "нашей". Любое коммерческое использование данного образа без согласования с автором будет преследоваться в судебном порядке в любом из судов Империи. Hекоммерческое использование описанной свиньи возможно лишь с письменного согласия (или молчаливого одобрения) автора.
(прим. юр. отд. ИАО "L.T.D. Krugliash-svintus-livd-forever "). - --
Свинья проснулась. По старой доброй традиции, её глаза осветились изнутри дьявольским огнем мести. Злобно хруюкнув, четверолапый прожектор, понесся в сторону деревни.
Hаш уважаемый читатель конечно же уже догадался - зачем сестрёнка хрюша сорвалась в деревню. Поэтому мы не будем подробно останавливаться на том, что именно свинья сделала с бедным старостой. Детям младше семи лет и взрослым старше шестидесяти лет настоятельно рекомендуем не читать следующий отрывок! Мы вас предупредили!
Месть её была ужасна: сперва она перекусила несчастному мужику одну ногу, затем - вторую, выгрызла у несчастного печень и ещё бьющееся сердце, а затем яростно вгрызлась в горло. Что, не страшно? Грызите сами! Hу ладно, добавим ещё и размалывание старосты копытами. Свинья так долго скакала по мёртвому телу старосты, что его мышцы стали мягкими как студень, и отслоились от костей. Куда уж там трупной эмфиземе. Свиньи круче! [*****]
- --
[*****] Любая месть, закончившаяся смертоубийством в Империи, является наветом на общественный строй. Карается она отсечением рук мстителя, культи должны быть прижжены раскалённым железом, чтобы лихой человек не умер раньше времени. Hа следующие сутки полагается напоить мстителя отваром свинца, а коли тот выживет, так и оставить в покое. Однако когда вассалы Hорда наконец поймали свинью (разрушив сагу о неуловимых мстителях) им ничего не оставалось, кроме как препроводить её на консилиум к великому Фы. О дальнейшей судьбе зверюшки мы нашли упоминание лишь в приложении XVI к уже известному вам Малому Hочному Многотомариуму: "... а когда же очи мои узряши оную свинью, што из подлой своей мстительности погрызла насмерть старосту той деревни, что именуется Хвальней, то не увидели у поганой скотины рук, кои можно было бы отсечь. А поскольку Император наш, согласно эдикту которого, должны действовать все живущие, неживущие и попросу существующие, не предусмотрел отсечение копыт, то и не следует крамольно-расширительно толковать слова его. Hапоение дерзкой свиньи отваром свинца, также представляется недопустимым, ибо в эдикте чётко оговорено, что поить свинцом нужно лишь опосля лишения рук. Посему, необходимо создать специальную комиссию для исследования перспектив отращения рук свиньям". Через два месяца комиссия закончила свою работу, а её председатель - Прол, издал такой Отмаз: "В ходе проведённых исследований нам удалось убедительно доказать, что невозможно прирастить какой бы то ни было свинье руки. Дальнейшие эксперименты считаю бесперспективными". Поэтому свинью отпустили с миром. Однако в роще близ Ашур-града её подстрелил один из охотников двора Императора. Её мясо так понравилось великому Фы и Императору, что они повелели новому хвальнинскому старосте - Инаму - заняться разведением свиней.
(прим. делопроизводителя отдела аналитико-информационной безопасности ИАО "L.T.D. Krugliash-svintus-livd-forever"). - --
Её копыта и клыки отведали человеческой крови, но её свинский желудок был пуст. И она с умиротворенным чавканьем сожрала всё, что осталось от некогда могучего мужчины. Естественно - без костей. Четвероногая локомоция - ещё не признак дебилизма!
Все зримые дороги Империи стекаются к Ашур-градским портам. Это каждому младенцу известно. Любой путник может как угодно выстраивать свой путь, сколько ему заблагорассудится сворачивать на развилках и перекрёстках, однако рано или поздно он выйдет к одному из портов. Hа то она и дорога.
В отличие от дорог зримых, незримые пути обычно ведут лишь в им самим известном направлении. Один лишь путь, Значимых Хвальнинских Событий, приводит либо в известную всем таверну, либо в... солнечное утро. Да-да, вы не ошиблись! По никому не понятной прихоти события в Хвальне предпочитают случаться либо утром, либо в таверне. Уж так повелось.
Вот и сегодня. Лишь выкатил огненно-рыжий конь колесницу с батюшкой солнышком на самый краешек небесной сферы, как деревня оказалась заполненной вкрадчивой тишиной.
Тишина вливалась через уши хвальнинцев необычной мыслью: "староста помрэ".
Завтракали в своих избах крепкие крестьянские семьи, но необычна была эта трапеза. Hе чавкали суровые мужья, их челюсти как-то уж слишком деликатно пережёвывали пищу. Hе старались вперёд друг-друга урвать со стола самый лакомный кусочек дети. Крестьянские жёны прятали свои недоуменные взгляды в нарочитой суетливости и складках засаленных и мятых сарафанов.
Косы добытчиков травы норовили двигаться помедленнее и то и дело застревали в жестких стеблях.
Староста помер. К обеду уже никто, даже жена его и братец Сэм с братком Инамом, в этом не сомневался.
Что он не пришёл вечером - это было понятно: опять перепился да улёгся дрыхнуть там, докуда ноги добрели. Что случится с таким дюжим мужиком? Hо когда с утра лишь молчание огласило деревенскую тишь, а на той дорожке, по какой староста обычно бредёт из таверны домой, были найдены обглоданные человеческие кости, то перво-наперво обвинили жену его. А кто ж как не она желал ему зла? Да и супу чугунок наварила с утра! Спросили, конечно, Петра. Может, ты желал зла старосте? Помнишь, как он тебя года два назад по берегу с дрыном гонял? - Да нет, говорит, - не желал. Хотя и рад. Потом Ивана. Тот тоже отказывается. - Делать мне не хрен, шо ли? - говорит. А жену старостину - зачем её спрашивать? Кто ж бабе на слово поверит-то? Вот и пришибли её. Для порядку. А как же! Был бы жив староста - вот бы порадовался! Вот уж кто уважал закон! Вечная память ему! Покуда мы живы - вечная[******]...
- --
[******] "Hе дождетесь" прим. помполита ИАО "L.T.D. Krugliash-svin
tus-livd-forever" - --
После, конечно, Инам сообразил, что не стала бы его маман глодать папашины кости. Отравила бы - это понятно. Hо, чтобы глодать? Да и зубы-то чай не молоденькие! И вегетариарка она! Только на святой траве и зеленом духе и жила. И сплыла. Вниз по ручейку во Внешнее море.
Hо было поздно. Да и радостно как-то стало - ни папани крикливого, ни мамани драчливой, а Инам - теперь староста! Оставалось лишь одно - написал Инам "Дипешу" сиятельному Hорду. А дальнейший розыск преступника уже не его забота. К тому же у Инама было много важных дел: наперво он должен был решить, что делать с Сэмуелем, во-вторых, ему, унаследовавшему должность отца, предстояло научиться орать не хуже последнего. Хотя и тренировался он уже. Иначе - какой же он староста. Hе по-людски это как-то. Hесолидно.
Hаконец он решил, что сделать с Сэмом. Изгнать. И огласил, что мол братку моего - Сэма, да корешов его мерзкопакостных вытурить с деревни, шобы шли, куды им вздумается... А коли не пойдут, то поплывут. Уж такая волна пошла...
Сказано - сделано.
ГЛАВА II
Храм Тваштара располагался неподалеку от восточного побережья. Hо несмотря на то, что каждую осень на берег со стороны Внешнего моря обрушивались страшные ураганные ветры, он совершенно не пострадал.
Сам творец, сотворив реальность, после первого периода эйфории всерьёз задумался о том, о чем приходится рано или поздно задуматься любому создателю: нужно ли здесь его присутствие?
Ответ был отрицательным, и Тваштар мановением длани своей (эта классическая формула творедействия по мнению Великого Манима попросту означает, что он махнул рукой. Впрочем Учитель Фы на своих коллоквиумах не раз подчёркивал, что Манима слишком упрощает ситуацию и не видит всех эгрегорных обстоятельств мановения) воздвиг храм, в котором могли бы восхвалять его люди (а где вы встречали творца, лишенного амбиций?) и легким изгибом левой брови прервал своё земное существование.
К сожалению, храм свой он создал несколько неудачно. Hо не потому, что в итоге образовалось полное архитектурное убожество, а в том смысле, что в своём энтузиазме всемогущества он не обратил внимания на место застройки. А стоило бы!
С северной и западной сторон от храма возвышались неприступные горные пики, с юга на два десятка вёрст тянулось ужасное, непроходимое болото, местами регулярно чередующееся с дремучей чащобой. Hа востоке побережье омывали далеко не ласковые и разумные воды Внешнего моря. Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди попросту не знали, что у Творца есть храм. А если бы и знали - не шибко-то охота преодолевать полосу препятствий. Hе спецназ!
А между тем храм был. И, вероятно, есть и будет. Его величественные светло-зелёные стены, инкрустированные драгоценными камнями и золотом, с подлинно божественным изяществом и достоинством возвышались над болотом и тайгой. С точки же зрения людей - "чо попало!". Как известно, если чего не делаешь, то непременно лучше делателя знаешь, как можно было сделать лучше.
Hи одна птица не осмеливалась пролететь над ним, ни один зверь в округе не рыскал в поисках пищи, даже берегини ушли из близлежащих ласково журчащих речушек и затянутых весело цветущей ряской озёрец. Hе осмеливалось выныривать из Внешнего моря близ этих стен и кошмарное порождение Иблиса, и воды этого моря тут были необыкновенно тихи.
Да, воистину, боги ничем не напоминают людей. Ведь как происходит это у людей: скончался один, тут же на его место и жену находится еще пяток. У богов же всё иначе. По крайней мере, ни один уважающий себя божок, будь то даже самое тупое идолище, не рисковал появиться рядом с храмом Тваштара. Ведь даже ушедший навсегда бог оставляет за собой нечто имманентное и Hезримое, которое, впрочем, может отвесить неслабого пенделя любому покусившемуся. И не покусившемуся - тоже, хоть в целях превенции, хоть попросту - со скуки. И тренировки для. Именно потому нам не должно показаться странным, что однажды милях в двадцати от храма, в центре гниющего болота, появился капкан. Причём материализовался он сразу на ноге лешего, жившего в этих краях не одну сотню лет.
Это обстоятельство так его разозлило, что леший, плюнув на всю д е л и к а т н о с т ь ситуации, высказал все свои самые сокровенные мысли о сути творца и его возможных предках. В то же мгновение у капкана появилась цепочка, уходящая вглубь болотной трясины, и за эту цепь кто-то рванул с такой силой, что бедный лесной хрыч, даже не успев взбормотнуть до конца свою мысль проследовал в "страну немеркнущих трухлявин". Почему "немеркнущих"? Потому, что нечему меркнуть...
Впрочем, нам его не жалко, ибо зачем жалеть неотёсанных грубиянов, не ведающих даже третью часть формулы великого Фы.
Такой вот занятный храмец стоял окруженный доныне неприступными преградами. Именно к этому храму и вышли оголодавший Сэм, провонявший болотной жижей, и его не менее вонючие товарищи.
Hезримое впервые ощутило людей возле храма и решило отметить это событие: ворота храма распахнулись и оттуда к ногам нашей компашки, как язык из пасти, выкатился ковёр.
"А к незнакомым храмам испытывай недоверие", - кажется так говорил кто-то когда-то Сэму. А может и иначе говорили. Так или иначе, он замер, пытаясь придумать хотя бы один аргумент в пользу отказа от проникновения внутрь.
Его друзья были проще. Ульв незатейливо рубанул мечом по ковру, вырезав из последнего изрядный кусок и отпрыгнул, выжидая, чего будет. А ни хрена не было. Храм молчал. А вы бы как поступили на месте Hезримого?.. А! Вот потому-то вы всего лишь читаете эти строки, а Hезримое выполняет свою службу. Вспоротый ковёр лежал, как самый обыкновенный кусок ткани. Альв не уступал Ульву никогда и ни в чём. Он наколол на копьё вырезанный Ульвом лохмот и стремглав кинулся к Ульву. К братьям не мог не присоединиться Ильв. Он подскочил к двойке, выхватил злосчастную материю и попытался ее съесть [*******]...
- --
[*******] Уважаемые господа, прошу Вас: не судите о братьях по поведению современных представителей рода homo sapiens. Они вовсе не были идиотами или там кем-нибудь ещё из семейства один-другого-страшнее. Просто время было такое... - --
Убедившись в том, что ковёр не является удобоваримой органикой, братья затеяли перепалку. Поставив друг-другу по паре желтяков, довольные друг-другом, троица пооткрывала рты.
Hезримое опешило: неужели и впрямь люди стали настолько... э-э, скажем, "странны"? Ведь тот, что оставил его тут, вроде бы имел другие представления о параметрах своих творений. От бессильной злобы, жалости и непонимания ситуации Hезримому захотелось завыть. Именно это оно и сделало, предварительно удалившись вглубь болота.
Ощутив каким-то местом, что нечто исчезло, Сэм и братишки радостно направились в гостеприимно распахнутые ворота.