Муркок Майкл. Город в осенних звездах

   - Что с вами, капитан фон Бек? У вас, может быть, малярия? Другой батюшкин друг, который приехал из Индии, тоже сейчас разболелся.
   - Дурной сон, дитя. Я здоров. Просто обычно меня не мучают во сне кошмары, вот я и переполошился.-Я выдавил хриплый смешок, но жалкие попытки мои изобразить беспечность не произвели на нее впечатления.
   - Но ведь здесь, в Майренбурге, вам ничего не угрожает, да, сударь?
   - Ничего.-Улыбнувшись, я поклонился ей.-Благодарю вас, фрейлин Ульрика, что вы так быстро пришли. Прошу простить меня за мою глупость.
   Ее личико оставалось серьезным.
   - Здесь, с нами, вы в безопасности, сударь.
   - Я знаю. Но все же спасибо на добром слове. И за компанию тоже. Прошу вас, останьтесь еще на минутку, пока я не приду в себя.-Я вновь попытался рассмеяться, но у меня ничего не вышло. Никак не возможно было притворяться под ее пристальным испытующим взглядом, выражающим искреннюю тревогу. Минута прошла. Кошмарные видения постепенно изгладились из моей памяти, отступили; тени, разбросанные по комнате, стали просто тенями, мерцающий промельк движения-обычным отсветом дрожащего пламени свечей. Встретившись взглядом с Ульрикой, я улыбнулся, и на этот раз она улыбнулась в ответ.
   - Все прошло,-кивнул я и еще раз поблагодарил ее.- Просто легкое нервное возбуждение. Усталость с дороги.
   - Тогда, сударь, я могу возвратиться к своим обязанностям.
   А мне даже и в голову не пришло, что я отрываю ее от дел!
   - Ну конечно. Еще раз прошу прощения.
   Видимо, все тревоги и лихорадочные мечтания последних дней отпечатались в сознании моем глубже гораздо, чем я полагал, и прорвались теперь наружу,-все разом,-бурлящим напором, которому воображение мое придало причудливый облик леденящего душу кошмара. В ходе своих многочисленных похождений я научился тому, что страх--это одно из тех переживаний, которые поглощают собой всякий мысленный образ и перекраивают его по-своему. И чем упорнее ты отказываешься проникнуть в истинные источники страхов, тебя донимающих, и признаться себе, что они существуют, тем верней подпадешь ты под власть беспричинной паники, пока наконец не одолеет тебя безумие. Однако образ ужасного зверя,-Тельца,-заинтриговал меня. Он мог быть лишь Минотавром, а я, стало быть, выступал как Тезей в Лабиринте. Я так много думал о герцогине, что мозг мой, без сомнения, выдал мне самые что ни на есть прозрачные ассоциации с Критом!
   Когда Ульрика ушла,-я попросил ее передать Шустеру, что я скоро спущусь и присоединюсь к их семейному ужину,-я первым делом умылся и, усевшись на край кровати, попытался докопаться до истоков привидевшегося мне кошмара. Одно было ясно сразу: я боялся той власти, которую возымела надо мной Либусса. Я боялся уязвимости своего положения. Не уподобляюсь ли я в одержимой своей зависимости некоему курильщику опия, который не может прожить и дня без своего драгоценного зелья? Тут мне в голову пришла еще одна мысль: никогда дурманящее снадобье не обратится в свое же противоядие. Так нам подсказывает здравый смысл. Быть может, преследуя Либуссу, я поступаю неправильно. Не похож ли я в устремлении своем на какого-нибудь пропойцу, который только и твердит, что о твердом своем намерении бросить пить, заявляя при этом, что время от времени он просто обязан наведываться в кабак с целью все-таки разобраться, какой именно сорт вина ему больше вреден? В общем, я пришел к выводу, что мне нужно сдержать себя и оставить погоню за женщиной, которой,-и это вполне очевидно,-я вовсе не интересен, иначе она бы давно уже разыскала меня или как-то дала о себе знать.
   К тому времени, как я завершил свой туалет, я преисполнился твердой решимости забыть ее и обратить все свои помыслы к первоначальным моим задумкам и планам, связанным с этим городом. Если я так уж жажду плотских утех-к моим услугам все бордели Майренбурга. Но все же я был влюблен,-и я это понимал,-пусть даже природа любви моей оставалась пока для меня непонятной. Придется мне как-то смириться с печалью и призвать в утешение весь свой былой цинизм. И чем быстрее, тем лучше. Мне сейчас нужно найти что-то такое, что заняло бы мой разум и,-если только получится, - и эмоциональную сферу тоже. Затеять, быть может, деловое какое-нибудь предприятие. Поставить себе задачу и добиваться намеченного, не сходя с установленного пути. А ночью сегодня, одолжив средства у Шустера, пойти в бордель, - я знал тут один неподалеку,-и очистить от томления Эроса тело свое и душу.
   Шустер, как я и предвидел, охотно ссудил меня деньгами, и сразу же после ужина, уточнив только адрес, я отправился вкусить наслаждений, коие предоставлялись любому желающему изобретательными девицами из заведения миссис Слайней. Но в этот вечер случилось еще одно совпадение, как раз в тот момент, когда я, истощив свою похоть, выбирался,-сгребши в охапку одну половину одежды и путаясь на ходу во второй, - из отдельного номера наверху. Заведение это занимало высокое, но какое-то узкое строение, и мне пришлось отступить, вжавшись в стену, на крутой лестнице, чтобы пропустить господина, поднимающегося наверх.
   Он отвесил мне замысловатый поклон и широко улыбнулся. Я не сразу узнал его в этом сумрачном свете, но уже через мгновение я вернул ему и учтивый поклон, и улыбку, ибо навстречу мне поднимался никто иной, как Сент-Одран, разряженный в золотистые шелка и черное полотно, со слегка припудренными волосами, стянутыми на затылке в косицу. Аристократические его черты выражали высокомерную, но в то же время и очаровательную надменность, а глаза были подернуты этакой ленивою поволокой. Он мог бы достойно соперничать с самим Казановой!
   - Сударь!-воскликнул он.
   - Сударь!-отозвался я.
   - Кажется, сударь, мы поселились в одном заведении. Я приехал сегодня вечером, вы как раз только что вышли.
   - Это хозяин вам подсказал, где меня разыскать?-Признаюсь, бестактность Шустера меня удивила.
   - Вовсе нет, сударь. Я сам частенько сюда захожу поразвлечься.
   - У вас, сударь, отменный вкус.
   - Благодарю вас. Ну,-он помедлил, левой рукой опершись о перила, а правую поднеся к подбородку.-Мне наверх.
   - А мне вниз.
   - Надеюсь, сударь, вы подумаете над моим предложением объединить наши силы и средства,-сказал он, когда мы поравнялись.-Раз уж наши орбиты, вполне очевидно, по существу совпадают, все, что нам с вами нужно, это одна на двоих карета или хорошая лошадка.
   Я улыбнулся удачной его шутке, давая легким кивком понять, что я по достоинству оценил ее.
   - Подумайте, сударь, прошу вас.-Он прошел в верхнюю комнату. Дверь закрылась за ним, скрыв сверкающую его фигуру в золотистых шелках. Встреча наша,-подумать только, что за совпадение!-доставила мне несказанное удовольствие. Возможно, Сент-Одран-это сам Дьявол, но компания его обещает быть превосходной. А партнерство, которое он предлагает, пожалуй, наиболее подходящий способ отвлечься от страстной моей одержимости герцогиней.
   Я вернулся к "Замученному Попу" в наемном дилижансе. И всю дорогу насвистывал, пребывая в самом что ни на есть замечательном расположении духа.
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   Я начинаю свою деловую карьеру. Перспективы развития военно-воздушного флота. Приближение нового века и планы наши, как использовать это событие с выгодою для себя. Постепенно наш капитал растет.
   Следующим утром,-я как раз завтракал в общей зале,-в пивную вошел Сент-Одран. Одет он был в домашний халат из голубой нанки, доходящий ему до пят, китайский парчовый картуз и восточные шлепанцы. В сем одеянии он походил на какого-нибудь преуспевающего монгола, который вернулся из дальних странствий домой владельцем несметных богатств, не напоминая ничем того негодяя-наемника, каковым уезжал без гроша в кармане. Манеры его,-манеры приятного во всех отношениях английского денди,-весьма подошли бы какому-нибудь обаятельному, но не испорченному излишнею образованностью завсегдатаю салонов Уайта или Гусетри, закадычному другу принца-регента. Мне доводилось уже встречаться с людьми этого типа (и колониальными их подражателями), и я давно научился тому, что не стоит недооценивать этих англицких денди, поскольку за напускным их фатовством, выдающим, на первый взгляд, перманентную скуку и глупость, часто скрывается острый ум и непоколебимое мужество. В Америке таких людей шутливо прозывают "франтишками" из-за пристрастия их к континентальной моде; и даже сам Вашингтон в чем-то придерживался этого щегольского фасона.
   Итак, благоухая лавандовою и розовою водою, Сент-Одран вышел в общую залу, где фрау Шустер подавала сегодня горячий шоколад, сыр, ветчину, жареные колбаски, вареные яйца, имбирные пряники и прочую всякую снедь, какую только ни пожелаешь. Сент-Одрану хватило воспитанности воздержаться и не заказывать одно из тех блюд, при помощи которых Англия обеспечивает солдатам своим непреходящее скверное настроение, долженствующее возбудить боевой их дух, как, например, крепкий мед, который пили перед сражением древнескандинавские воины,-неистовые, бесстрашные и неуязвимые на поле брани,-или же оскорбления6 коими осыпают мужей своих женщины полинезийских племен накануне решающей битвы. А англичане, насколько я знаю, едят для сих целей разваренную рыбу и какое-то острое блюдо из овечьих потрохов, что гарантирует им несварение желудка и, как следствие, постоянную раздражительность. Англия завоевала полмира исключительно благодаря своей отвратительной кухне.
   Новый мой друг представлял собой настоящую ходячую энциклопедию всяких учтивых поклонов, любезных словес и изящных жестов: вот ослепительно улыбнулся, вот кивнул мне и Шустеру, вот расшаркался перед хозяйкою и девицами, отвесил им общий поклон и, усевшись напротив меня за стол, похвально весьма отозвался о трофеях герра Шустера и об акварельных пейзажах, что висели по стенам (как выяснилось, их написала сама Ульрика), и поинтересовался, не являются ли места, изображенные на картинах,-как и представленные военные реалии,-чем-то памятным и дорогим. А когда мой старый сержант пустился в пространные описания пейзажей и воспоминаний его, с ними связанных, Сент-Одран слушал очень внимательно, выражая всем своим видом самый искренний интерес.
   Потом он заметил, что странствия Шустера и боевой его опыт весьма и весьма впечатляющи.
   - Как я понимаю, большинство вальденштейнцев предпочитают не выезжать без особой нужды за пределы своего графства, может быть, потому что они заранее уже знают, что остальной мир, бесспорно, не столь совершенен, как родимый их край.
   - Совершенство, герр шевалье, наводит скуку,-Шустер с охотою подхватил эту тему.-Жить, зная все наперед, в довольствии и покое, не испытывая никаких неудобств, я уж не говорю о каких-то серьезных опасностях-такая жизнь весьма дурно влияет на человека, лишая его сил и воли. Мы майренбуржцы, наоборот, посылаем своих сыновей за границу, так скоро и часто, как только средства и обстоятельства позволяют. А дочерям мы стараемся дать по возможности самое лучшее образование. Мы, конечно, гордимся традициями, но в самодовольстве таится опасность немалая, так что мы уж пытаемся избегать нездорового консерватизма. К счастью, поскольку население города нашего пополняется непрестанно выходцами из-за границы... да и многие майренбуржцы расселились по всей Европе, нанявшись на службу в других государствах... наша, как говорится, "порода" остается вполне здоровой. И есть еще постоянная наша армия, достаточно сильная и обеспеченная. Содержат ее исключительно в оборонных целях, и состоит она из таких же, как я, солдат, которые повидали войну во всех ее злобных уродливых формах и поэтому не позволят ей пачкать свои дома. Мы не ввязываемся никогда ни в какие сражения других государств. Ни один из потенциальных неприятелей наших не посчитал еще экономически выгодным нападать на нас. И в то же время все они знают, что и с нашей стороны для них нет никакой угрозы. Пока никто нас не трогает, мы никого не трогаем.
   - Истинное торжество Разума,-вставил я полушутя.
   - Государство, коие держится на подобных разумных основах, служит примером для целого мира,-изрек шевалье.-Удивительно только, что почему-то никто не торопится примеру сему последовать. Возьмем ту же Англию!
   - Мне кажется, сударь, все дело в размерах,-высказал я свое предположение.-Вальденштейн идеальное государство, потому что оно идеальных размеров. А когда государство растет и становится, скажем, как родная моя Саксония, размеры его территорий диктуют уже не только условия распределения ресурсов, но и метода административного управления. Короли и правительства почитают обширные завоевания средством умножить богатства и обеспечить себе безопасность, но чем больше становятся их владения, тем проблематичнее осуществлять управление: тот вопрос надлежит урегулировать с этим, интересы одной стороны-согласовать с интересами второй и третьей, а все это вместе ведет в нагромождению посулов и компромиссов. А вот в маленьком государстве и вопроса вообще не стоит о каких-то там компромиссах, а если вдруг и возникают споры, то их даже приветствуют, поскольку решение быстрее рождается в споре.
   - То есть, вы бы порекомендовали всякому большому государству разделиться на несколько малых? Повальное падение империй!- Сент-Одран грохнул о блюдечко чашку свою с шоколадом и покачал головой.-Сие бы ознаменовало конец всей нашей цивилизации.
   - Или конец этим кровавым сражениям за территории,-вставил Шустер.
   - Только этого никогда не случится,-подытожил я.-Назад уже не повернешь. Для подобного шага нет ни соответствующего воодушевляющего воззвания, ни надлежащих амбиций, ни необходимых материальных предпосылок. А поскольку прогресс человечества, поиск Разумного и Справедливого отождествляется в общественном сознании с постоянным присоединением территорий, мы, даже зная решение, должны будем признать, что пока человечество следует теперешней своей логике,-а состояние сие умов затянуться может надолго, если не навсегда,-оно никогда не разрешит настоящих своих проблем. А вследствие этого половина, по крайности, всех неправедных мерзкий деяний, совершаемых человечеством, длится будут нескончаемо, в то время как мы станем праздновать завоевание новых колоний и состязаться друг с другом за то, чтобы раскрасить карту мира в свои собственные цвета. Что сейчас происходит в Америке? Едва сбросив иго имперского правления, республиканцы тут же установили правление силы и истребляют "ружьем и мечом" индейскую нацию. Какие-то, право слово, детские игры в фанты... только там каждый выигрышный ход отзывается где-то гибелью тысяч людей и порабощением миллионов! Больше скажу: пока мы не перестанем судить о себе с позиций силы и могущества, женщины всего мира так и будут оплакивать своих мужчин, погибших в бою.
   - Ага!-воскликнул с восторгом Сент-Одран.-Волластонкрафтизм!- Потом лицо его вдруг омрачилось. Он, без сомнения, задумался о родных своих вересковых пустошах.-Но, сударь, как бы там ни было, все равно никого в Англии не убедишь в правоте ваших доводов.-он тяжело вздохнул и вдруг выскочил из-за стола.-В если еще попытаешься воплотить все это в жизнь, как попытались шотландцы полвека назад, так тебя назовут и предателем, и мятежником, и еще кем похуже. А тех, кто пошел за тобою, подвергнут пыткам и казнят. В лучшем случае, отправят в изгнание. А женщины, сударь... с ними обращаются еще гаже. Женщины, дети... грубая солдатня травит их, словно дичь, потехи ради. Их насилуют и калечат, убивают, обрекают на голодную смерть. А ваши дома выжигают до тла. Я вовсе не защищаю Стюартов, но имя Карла Эдварда для меня теперь навсегда уже связано с Нортумберлендом. Красивыми словесами битву не выиграешь. Одно устремление к королевскому сану-далеко еще не образец. Там была гора трупов, у Каллодина... а они все равно бросались,-безоружные мальчики,-на английские ружья. И принц Карл виноват в смерти их точно так же, как и все, кто затеял ту бойню.-Сент-Одран так распалился, что позабыл о манерной медлительности, присущей речи его, и, хотя говорил он, понятное дело, на немецком, теперь в произношении его явственно проступал горячечный переливчатый акцент Ирландии. Он сел на место, обмахнул лицо длинным рукавом мандаринского своего халата, всплеснул руками и очаровательно улыбнулся.-Прошу прощения.-Самоуничижительный поклон, адресованный дамам, легкий наклон головы-нам с Шустером. А потом беспечная его изящная легкость вновь вернулась к шевалье.-Вот проклятие! Но так уж устроен мир: большой кормится за счет малого, сильный-слабого, и не нам подвергать сомнению волю Господа нашего и милосердие Его.-Теперь в тоне его явственно слышалась некая насмешливая монотонность, словно бы он передразнивал какой-то параграф из детского учебника по Закону Божьему. Шевалье улыбнулся и положил в рот кусочек сыру.-Погожий сегодня денек, замечательный просто.
   - А что ваш воздушный корабль, герр шевалье? Не намерены ли вы сегодня подняться в воздух?-Мне не терпелось почувствовать атмосферу вышних небес, ибо сие приключение наверняка развлекло бы меня и помогло бы мне вновь достичь согласия с действительностью, к чему я весьма и весьма стремился, поскольку непрошеный образ ее, -госпожи моего сердца,-уже вставал перед мысленным взором моим, грозя поколебать давешнюю мою решимость. Все, чего я добился, посетив бордель,-и я бы уразумел это сразу, если бы не метался тогда между велениями сердца и разума, противоречащими друг другу, -лишь того, что тело мое обрело готовность и возжаждало истинного наслаждения, проникновенной удовлетворенности, каковую позвал я за минуты общения с Либуссой. Я до сих пор еще был уверен в том, что час, проведенный с нею, будет прекраснее во сто крат целой ночи в жарких объятиях искусных потаскушек из заведения миссис Слайней. Иными словами, то направление, которое принимали теперь мои мысли, грозило опять завести меня в западню, но Сент-Одран очень вовремя заговорил:
   - Я уже все устроил. Сегодня утром. Местные власти не возражают. Так что в два часа пополудни я представляю свой "Монгольфье" на Малом Поле... знаете? Публичный сад сразу за Западною Стеною, у Мирошних Ворот. И намереваюсь еще продемонстрировать "ограниченный" подъем, или подъем "на привязи".
   Таким образом, Сент-Одран спас меня от болезненного самокопания.
   - Весь Майренбург увидит, как наш корабль поднимается в воздух,продолжал он, сопровождая слова свои грациозным взмахом руки.-И общественность уже будет знать о нас как о серьезных аэронавтах. Пробный этот полет нам послужит верительной грамотой. А если нас примут достаточно благосклонно, тогда уж нам без труда удастся заинтересовать богатых горожан нашим проектом по учреждению Компании, каковая займется строительством нового корабля, больших размеров.
   - Герр шевалье,-проговорил я, весьма позабавленный его речью,- не принимаете ли вы часом за несомненную данность некое соглашение между нами, каковое еще не было заключено?
   С видом искреннего изумления он откинулся на спинку стула и схватился рукою за подбородок.
   - Черт возьми, сударь! Я-то думал, что мы партнеры и что желание ваше поучаствовать в демонстрации нашего корабля вполне очевидно.
   - Но мы не заключали еще соглашения. Не оговаривали условий.
   - Верно, сударь. Но я полагаю, мои предложения вам известны.
   - Вы говорили мне о своих планах. В Хакмесшерском ущелье.
   - И вчера ночью на лестнице.
   - Всего лишь пару слов, сударь.
   - Я предлагал объединить наши силы и средства.
   - Да, вы предлагали.
   - Вот я и подумал, что все уже решено...
   Тут я рассмеялся.
   - Боже мой, Сент-Одран, я знаю всю подноготную ваших трюков, но они все же имеют успех. И, признаюсь вам, я обдумал ваше предложение и решил, что оно мне подходит. Так что давайте, как говорится, ударим по рукам и тем скрепим наше соглашение.
   Мы с ним свершили означенный ритуал, и Сент-Одран просиял.
   - Прежде всего, капитан, нам потребуется прибегнуть к литературному вашему дару. Нужен хороший текст для листовок, которые мы разбросаем с воздуха. Новые территории. Золото. Богатство, что само плывет в руки.-Он нахмурился.-Вот только я сомневаюсь, стоит ли сразу упоминать о ваших тайных навигационных картах. И о Граале. Это могут счесть ересью.
   - Сударь, попридержите коней. Вы о чем вообще говорите? Что-то я не пойму.
   - Я говорю о фамильном предании рода фон Беков. О немалых деньгах в кошеле, проистекающих из подобного смелого предприятия. И, разумеется, об уважении к имени фон Беков, небезызвестному и в Майренбурге, как вы должны уже знать. Имени, сударь, весьма почтенному и добропорядочному. Я бы сказал-безупречному.
   - Сударь?
   Он улыбнулся мне искренне и открыто.
   - Что, сударь?
   - Я правильно вас понимаю: вы намерены эксплуатировать мое родовое имя? Сент-Одран, вы слишком много хотите. А что касается этой дурацкой легенды...
   - А поскольку легенда дурацкая, то какой будет урон вашей чести, если вы ею воспользуетесь к своей выгоде?
   - Вообще-то верно.-Я колебался.
   - Но эту сторону дела мы можем обсудить и потом,-великодушно заметил он.-Сейчас нужно просто состряпать афиши, но с этаким поэтическим, знаете ли, размахом. А дальше уже поглядим, как пойдут дела.
   Поскольку тут я ничего не терял, я согласился с этим его предложением.
   Сент-Одран ушел в город,-как только оделся подобающим образом, и весьма, надо сказать, элегантно,-а я остался у "Замученного Попа" набрасывать текст для афишек, которые в надлежащее время будут сброшены с борта воздушного корабля. Мне вовсе не требовалось изобретать какие-то особые изыски, однако я промучился целый час, выбирая между Зевсом и Юпитером,-кому из них быть номинальным возницею небесной нашей колесницы,-и в конце концов я отказался от них обоих и остановил выбор свой на Донаpе как божестве, наиболее соответствующем местному нордическому климату, хотя можно было бы предположить, что свитавианские боги были еще даже суровее и мрачнее, поскольку происходили они из славянских верований и имели имена типа Граака или Кога. Сержант Шустер проявил самый искренний интерес. Он спросил меня, видел ли я полеты парижских аэронавтов, и мне пришлось признаться, что я пропустил их все, хотя, разумеется, в ходе разыгравшихся там боев к услугам воздушных шаров прибегали не раз. Сам он видел воздушный корабль в полете только однажды, сказал мне Шустер. Он должен был совершить перелет из Зальцбурга в Базель, но ветер не вовремя переменился. Аэронавтов нашли потом аж в Болгарских горах; разбойники тамошние растащили по кусочкам весь яркий шелк воздушного шара, да и сами аэронавты дрожали от хода, сидя в чем мать родила в своей корзине.
   - Так что, выходит, познания в области отклонений течений ветра, коие даже коварней течений морских, могут весьма и весьма пригодится.
   Я согласился с его заключением. Но Сент-Одран, как очевидно, разработал определенные методы управления воздушным судном, пусть даже еще не успел их опробовать.
   - Большой корабль, который мы думаем строить, будет снабжен необходимыми механизмами.
   Тут я осознал, что уже выступаю как этакий рупор идей британского моего жулика, а ведь я пока даже не знал, насколько все эти небылицы, рассказанные Сент-Одраном, близки к реальности. И мне нужно было еще дождаться подходящего момента, чтобы это выяснить. К тому же, я не мог сейчас особенно распространятся о планах шевалье, иначе бы вышло, что я предал его доверие. Так что я прикусил язык. Сержант Шустер, однако, не заметил в поведении моем никакой странности и принялся вслух рассуждать о правомерности опасений,-выраженных в какой-то венской газете,-в том, что французский военно-воздушный флот может в любую минуту атаковать их город.
   В то время все, разумеется, полагали, что французы стремятся стать Властелинами Воздуха, хотя при этом никто не имел ни малейшего представления о том, как вообще можно построить подобный воздушный флот и как, если он все-таки будет построен, противостоять ему. Мне пришло в голову, что мы с Сент-Одраном сможем неплохо сыграть на этом недоразумении. Что, как не построение воздушного флота, сделает вечный Майренбург еще сильнее?
   Сент-Одран вернулся из Статс-хауза в приподнятом настроении, продемонстрировал мне лицензию,-внушительный манускрипт, оформленный весьма красочно (пять цветов, включая и золотой) с добавлением печатей и каких-то непонятных значков,-разрешение на демонстрацию нашего шара.
   Теперь, сказал он, нам осталось лишь сагитировать богатых бюргеров и собрать толпу любопытствующих горожан. Я заметил, что на это у нас мало времени. - Вовсе нет,-возразил Сент-Одран,-у нас есть чернила и кисти. Короткие объявления смотрятся лучше всего на стенах. Например, вот такое, фон Бек...-он схватил перо и написал размашистым своим почерком с витиеватыми завитушками: "Сегодня на малом поле! Подъем воздушного корабля! В три часа пополудни!" Все-прописными буквами. -Напишите его столько раз, сколько сможете!
   Через час у меня онемела рука, но зато на столе выросла стопка афишек, около сотни листков. Сент-Одран давно умчался на Малое Поле совершать необходимые приготовления. Время близилось к полудню. Марта заварила нам огромную кастрюлю клею. С сею кастрюлей и стопкой афишек мы с верным Шустером вышли в город, где атаковали каждую свободную стену, которую только сумели найти в Майренбурге. Церкви, школа, публичные здания,-ничто не укрылось от нашего энтузиазма. В половине второго за нами неслась уже по пятам стайка уличных мальчишек, лишь на пару шагов опережая толпу любопытствующих горожан, и народу все прибывало. Мне, признаюсь, польстило подобное проявление внимания. Сент-Одран уже давно был на Малом Поле, и как только мы с Шустером завершили свою работу, мы со всех ног помчались туда. В суматохе приготовлений полдня пролетело как-то совсем незаметно. Если бы только мне удалось поддерживать такой темп хотя бы в течение месяца, тогда я могу быть уверен: мысли о Либуссе уж наверняка прекратят искушать меня. Моя к ней болезненная привязанность была отвратительна мне самому. Она была просто-таки унизительна. В своей готовности бросить и честь, и достоинства, и амбиции в пламя бессмысленной страсти я уподобился какой-нибудь восторженной гимназистке, истомившейся в мечтаниях о мужчине, который первым запечатлит поцелуй на невинных ее губках. Но это неправильно. Так не должно быть. Мы с сержантом спустились по лестнице Младоты на Грюнгассе и понеслись со всех ног, точно какие-нибудь школяры на каникулах, по самой короткой дороге, по газонам, тенистым аллеям и закоулкам, к западным городским воротам, "Бычьим" воротам Аларика III, Воротам Мирожни, а оттуда уже-под зимним солнцем, подернутым легкой туманною дымкой,-вниз по склону холма туда, где пылала раскаленным рубином жаровня из железа и меди, где вздымались в высь клубы дыма, а пламя ревело, точно глас зигфридова дракона. Два паренька в шерстяных сюртуках, шляпах, выделанных из овчины, и плотных перчатках держали широкий медный обруч,-"горлышко" купола шара,-подставляя его под поток горячего воздуха. Шелковая оболочка морщилась и пузырилась, медленно наполняясь. Наверху на городской стене уже толпился народ. Присутствовали все чины и сословия. (Кое-кто из горожан позажиточнее прихвати с собою бинокли, и их теперь быстро передавали по кругу, из рук в руки, "от глаза к глазу".) Я умел обращаться с речами к подобным собраниям, но не привык к тому, чтобы меня так разглядывали,-точно какую-нибудь обезьяну на ярмарке,-вот почему я немного смутился, не зная, стоит ли мне выступить с краткою речью или хотя бы поприветствовать публику. Но это, как я в конце концов рассудил6,явилось бы вопиющей бестактностью, поскольку гвоздем представления был сегодня воздушный шар, выпестованный, если так можно сказать, и подготовленный Сент-Одраном. Сейчас шотландец сосредоточил все свое внимание на наполнении шара горячим воздухом. Из толпы доносились возгласы. Горожане выкрикивали вопросы, выражая свое несомненное любопытство. Несколько мальчишек побойчее и непременные спутники их, собаки, отважились подойти поближе, но суровый Сент-Одран, напустивший на себя весьма важный вид, тут же прогнал их прочь. На другой стороне разрастающегося купола крепилась на прочных веревках разукрашенная кабина из дерева и плетеной лозы,-позолоченная, увешанная разноцветными кистями по слегка поистертым бокам и оформленная в виде сказочного чудовища с головой, крыльями и хвостом. То был, без сомнения, тот самый василиск, которого друг мой, Карсовин, видел пролетающим над Прагой, но мне он больше напоминал грифона. Разукрашен он был весьма ярко, хотя местами краска заметно пооблупилась, и походил на те роскошные штуки, каковыми индийские принцы украшают свои алтари либо же водружают оные на спины церемониальных слонов.