Муркок Майкл. Город в осенних звездах

   - В самом деле, сударь?-и делал глоток-другой из бутылки с кларетом.
   Когда излияния мои иссякли, он продолжил рассказ о своей жизни, начавшейся с нищенского прозябания в грязных трущобах Эдинбурга,-поскольку он не был шотландским лаэрдом, как признался он прежде,-когда шевалье мой в возрасте семи лет бежал из тюрьмы, куда угодил за то, что украл в лавке рулон материи (за подобное преступление кого-то постарше приговорили бы к казни через повешение), и отправился в Лондон, где очень скоро очутился в Нью-Гейте, но уже в более достойной компании возмутителей спокойствия, -честных людей и отъявленных негодяев. В тюрьме он завербовался в солдаты Ост-Индийской Компании и отправился в Азию, где участвовал в нескольких боевых операциях и дослужился до офицерского чина, а также сумел снискать расположение одного местного царька, к которому и дезертировал вскоре,-и впоследствии сослужил этому хану хорошую службу, помог ему оттеснить войска Компании от границ его владений, за что был пожалован титулом князя Повджиндрского, но возбудил ярость и злобу в сердцах бывших своих соратников (абсолютно, на его взгляд, необоснованно), каковые соратники назначили даже награду за его голову. Сие последние, как шевалье мне признался, он нашел весьма для себя лестным и счел, что подобное может служить неплохою рекомендацией для его будущего нанимателя. Путешествуя по Афганистану и перебиваясь продажею мелочного товара, шевалье в конце концов добрался до России. И весьма своевременно: он успел записаться в национальную армию и поучаствовать в подавлении казачьих бунтов на Дону и Днепре. Побывал он в Грузии и даже в Турции,-уже в качестве флибустьера,-где принял самое деятельное участие в подготовке восстания армян-христиан против их оттоманских хозяев, надеясь, что сие даст Московии достаточный повод для того, чтобы объявить войну турком и в этом новом походе во имя Святого Креста присоединить ко владениям своим по возможности большую часть территории мусульманской империи!
   В тому времени, когда он "добрался" до Турции, бутыль опустела, а я окончательно уверился в том, что любовь моя не погибает теперь под снежным завалом, и посему стал гораздо внимательней слушать рассказ шевалье. Вскоре я понял: вот она, родственная душа! У меня было такое чувство, что я сейчас обрел брата.
   Но мусульманские султаны,-продолжал шевалье,-как-то прознали о его происках и разрешили проблему просто: по повелению их в одну ночь сожжены были шесть армянских поселений, и будущие повстанцы сгорели заживо, не успев даже встать с постелей. Он неплохо знал Санкт-Петербург и Москву,-гораздо лучше меня,-хотя и не был так близок ко двору. Мы сравнили воспоминания свои о Московии, и он загорелся желанием узнать поподробнее о годах, проведенных мною в Татарии. Но я настоял на том, чтобы он продолжал свой рассказ.
   - Служил я еще и в Одиннадцатом Клинском легком пехотном полку в чине майора; оттуда меня и забрал к себе герцог де Моссе, пребывавший тогда в Московии на посту во французской дипломатической миссии. С ним я вернулся потом во Францию, где стал баловнем светских салонов.-Он изыскал несколько хитроумных способов, чтобы скопить себе некоторое состояние, которое тут же и порастратил за какие-то пару месяцев, но прежде успел получить предложение заняться вплотную разработкой новой национальной финансовой политики.-похоже, французики почитали меня неким финансовым ведуном, лишь потому, что у меня были кое-какие идеи, как всего лучше сбалансировать бухгалтерские книги, и скромный талант выгодно покупать и продавать потом купленные ценные облигации. Да вы сами знаете, было время, когда у них, у французов, вошло в некую даже привычку останавливать всякого проходящего иностранца на улице и умолять его занять пост министра финансов.-Сей период его жизни продлился лишь несколько месяцев, после чего шевалье оказался на службе у герцогини Люксембургской, где в качестве главного администратора организован военный колледж. Именно в Люксембурге ему был пожалован титул, к которому он подобрал потом имя некоего невразумительного святого ("я так думаю, он был возничим святого Патрика! С туманного Острова Человеков!"). Титул сей он получил вместе с люксембургским гражданством за выдающиеся государственные заслуги. Но на беду свою он вернулся во Францию,-как раз в тот момент, когда шел штурм Бастилии, -и, не питая симпатии к революции, решил долго там не задерживаться. Однако именно в это время он сошелся с братьями Монгольфье и с увлечением работал под их началом, пока обоих не арестовали. Сам шевалье вместе с некоторыми другими аэронавтами поспешно перебрался в Бельгию, где им никто уже не мешал заниматься делом. Там-то и началась по-настоящему его карьера воздухоплавателя, демонстрирующего заинтересованным лицам типы воздушных шаров Монгольфье и Карлье. Экспериментировал он и с собственными конструкциями, мечтая изобрести механизм, позволяющий управлять летающими кораблями.
   Шевалье развел костер и возился теперь с кастрюльками и котелками, готовя поистине роскошный завтрак,-такой можно было бы заказать в лучшей таверне Парижа до того еще, как публичное наслаждение вкусной едою стало рассматриваться как изменническое деяние.
   - Поначалу попытки мои обеспечить финансовую поддержку моим разработкам нового типа воздушных лодок,-более безопасного для пассажиров и оснащенного самыми утонченными удобствами,-были весьма и весьма успешны. Но я неразумно растратил весь собранный капитал, поскольку, признаюсь, как-то забыл, что деньги-то не мои. В результате мне пришлось срочно лететь в Германию, спасаясь от назревающего скандала. Но зато уж в Германии, сударь! Какое здоровое, просвещенное отношение к Науке, какое доверие к новым механикам!-Он демонстрировал свой воздушный шар по всей Пруссии: в Саксонии и Гановере, Вестфалии и Баварии,-и почти всякий раз задавали ему вопрос, намерен ли он строить большие воздушные корабли и предпринимать длительные экспедиции. Он начал всерьез задумываться и о том, и о другом, даже вычертил проект корабля, который мог бы поднять целый взвод пехоты вместе с пушкою, дабы обстреливать неприятеля с воздуха. Проект этот пришелся весьма по душе Фредерику II, и тот повелел шевалье построить для него такой корабль, вследствие чего мой новый друг почел самым для себя благоразумным немедленно переправиться в Австрию. В Вене и Праге он пытался выгодно запродать чертежи своих фантастических кораблей наряду с подробными картами до сих пор еще не открытых земель. Но подобная отрасль торговли, как он сам мне признался, пусть даже надежна и прибыльна, но все же размах у нее был не тот. В запасе у шевалье имелись более интересные и значительные планы, каковые он надеялся задействовать в Майренбурге, чьи жители, как он слышал, известны широким своим кругозором и непредубежденностью ко всему новому.
   Я насторожился при упоминании им Майренбурга, поразившись подобному совпадению. Сент-Одран направлялся туда же, куда и я! Однако я вовсе не собирался поверять ему все свои тайны лишь потому, что нам оказалось с ним по пути, и не открыл ему своих планов,-все-таки я не совсем уж дурак.
   Заметив, что вино помогло мне расслабиться, он решился задать мне один личный вопрос. Имя фон Бек,-он сказал,-ему знакомо. Не прихожусь ли я родственником одному знаменитому генералу армии старого Фрица? Я ответил ему в том смысле, что принадлежу я к весьма почтенной и древней саксонской фамилии, и представители нашего клана занимали нередко достойные,-пусть и не слишком высокие,-государственные посты.
   - Вы, сударь, слишком скромны. Могу поклясться, я припоминаю одну историю, даже, можно сказать, легенду, связанную с вашим семейством. Ваш предок, который жил еще во времена короля Артура... или, может быть, Карла Великого?
   Тут я смутился.
   - Ах, сударь, вы, наверное, имеете в виду все эти истории о Граале. Подобные семейные предания существуют у всякого древнего рода Германии, за редким, может быть, исключением. - Я хорошо помнил, как в детстве мне дали прозвище сэр Парсифаль и постоянно донимали меня вопросом, куда я запрятал Христову кровь, и как я бесился по этому поводу и даже мучился.-Мы, разумеется, в них не верим.
   Но Сент-Одран лишь улыбнулся с явным удовольствием и щелкнул пальцами.
   - Когда-то я увлекался такими легендами. Ваш прадед или, может быть, пра-прадед сам выступал как герой своего же романа. Разве не он был тем рыцарем? Который спустился в Ад и повел войну против самого Сатаны? У которого были волшебные карты и который нашел по ним вход в новый мир, где явился ему Грааль?
   - Мой прадед, сударь, призвал к суду негодяя, который без дозволения его обнародовал эту сказку. Книга была уничтожена по приказу самого императора!
   - Но существуют копии. История эта известна в Саксонии.
   - Сударь,- я встал, опершись о лопату,-у меня нет никакого желания обсуждать эти плебейские россказни.
   Сент-Одран проникся моею неловкостью и снова принялся копать.
   Может быть, разговор наш,-или, по крайней уж мере, настроение, им созданное,-призвал к нам на помощь какую-то странную магию, потому что когда шевалье пустился в детальные рассуждения относительно того, разумно ли будет открыть бакалейную лавку на улице, где их и так полно, мы вдруг обнаружили, что снежный завал оказался вовсе не таким устрашающим, как нам представлялось сначала: нашим взорам открылась тропа по ту сторону снежной стены! Правда, она была наполовину завалена, но все равно оставалось достаточно места, чтобы проехать повозке. Нужно было только расширить проход, взяв чуть вбок. И, разумеется, никакой кареты, погребенной под толщею снега, мы не нашли.
   Мы трудились, не покладая рук, семь часов кряду, но только теперь ощутили усталость. Наконец шевалье отложил лопату и, обозрев вырытый нами тоннель, преисполнился гордости за проделанную работу.
   - Клянусь Богом, сударь, я оказался мрачнейшим из пессимистов!-Сияя, он схватил мою руку и принялся с воодушевлением ее трясти.-Вы сразу отправитесь в путь или отпразднуете со мною бутылкой вина и остатками нашего завтрака? Я хотел бы обсудить с вами возможности делового партнерства.
   Я, однако, горел нетерпением ехать дальше,-лишь из вежливости я помедлил и предложил Сент-Одрану помочь ему расчистить проезд для его фургона. Но он улыбнулся и покачал головой.
   - Теперь я и сам уже справлюсь, сударь. Поскольку ничто меня не торопит, я могу здесь задержаться еще на одну ночь.
   Шевалье побрел к своему фургону, а я,-не знаю уж, что на меня нашло,-прямо спросил его, почему при всех его многочисленных достижениях он так и не разбогател. Он громко расхохотался и признался мне, что во всем виновата, должно быть, его непоседливая натура.
   - Просто я очень легко поддаюсь скуке. Рисковать, бросаться очертя голову в руки Судьбы-вот что поддерживает интерес мой к жизни. Ну что ж, сударь, не смею вас больше задерживать. Но если мы с вами встретимся снова, уж мы непременно обсудим мое предложение! Насчет делового партнерства...
   Не теряя зря времени, я направился к своей лошади.
   - Я обязательно рассмотрю предложение ваше, месье ле шевалье, как только позволят мои обстоятельства. Вы твердо уверены, что вам не нужна моя помощь?
   - Да тут работы осталось на час, не больше.-Улыбаясь, он наблюдал, как я сажусь в седло. Я наклонился к нему и еще раз пожал ему руку.
   - Я уверен, сударь, мы еще встретимся. В свое время. - Если вы едете в Вальденштейн, то вы, без сомнения, найдете меня в Майренбурге,-сказал шевалье.-Обычно я останавливаюсь у "Замученного Попа", что на площади Младоты.
   - Я хорошо знаю эту гостиницу и ее хозяина, сударь. Искренне благодарю вас за помощь и за то неподдельное удовольствие, каковое доставило мне ваше общество.
   Я оставил его в состоянии крайнего измождения. Шевалье опустился без сил на приступочку своего фургона и застыл в той же позе, в какой пребывал он, когда я увидел его в первый раз. И все же он улыбался, явно довольный сегодняшним приключением.
   Я же тронул поводья и продолжил свой путь в Лозанну, размышляя по дороге о том, какого я встретил приятного в высшей степени человека. Если когда-нибудь я доберусь до Майренбурга (а путь туда был неблизкий), я обязательно разыщу его.
   Но постепенно,-теперь, когда я вновь остался один на один со своим неуемным воображением,-на первый план выступили размышления о миледи. Я преисполнился твердой решимости ехать настолько быстро, насколько вообще мог осмелиться в этой опасной местности, чтобы застать герцогиню еще в Лозанне.
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   В Лозанне меня постигает жесточайшее разочарование. Начинается гонка по всей Европе. Я, похоже, теряю рассудок. Слухи о травле, признаки погони. Красивейший город на свете. Дальнейшие мои разочарования. "Замученный Поп". Возобновление знакомства. Утешение, коие мы обретаем в прошлом. Мечта, что вмещает в себя мечту.
   Лозанна, вопреки всем моим ожиданиям, оказалась вовсе не метрополией, запруженной толпами народа, а скорее хорошеньким провинциальным городком, где лишь несколько больших зданий как-то еще выделялись на общем фоне, да и те, впрочем, не отличались особым уродством. Воздух был относительно свежим и чистым (по сравнению, скажем, с Парижем или Венецией), и жизнь здесь протекала размеренно и спокойно, как и во всяком швейцарском местечке, где господствуют закон и порядок. Расспросив стражников у городских ворот и жандармов на улицах, я по их указаниям добрался до гостиницы, которую содержали монахи из ордена денисеанцев, я так понимаю, в качестве доходного приложения к своему аббатству. Здесь я узнал,-к жесточайшему своему разочарованию,-что герцогиня Критская отбыла еще утром сегодня, предположительно, в Вену. Монсорбье, судя по всему, ускакал сломя голову во Фрайбург. То послужило единственным мне утешением. И я, и моя бедная лошадь,-оба мы слишком устали, чтобы немедленно ехать дальше, так что я отправился прямо к ла Арпу, который встретил меня в высшей степени радушно и тут же набросился на меня с расспросами. (Замечу кстати, что по мере развития событий в революционной Франции, настрой моего старого друга становился все более пессимистичным.) В обмен на мою информацию ла Арп выложил мне все, что знал, о критских герцогах и герцогинях. То был весьма интригующий рассказ. Сплетя свои тонкие, едва ли не прозрачные пальцы и задумчиво глядя в окно на залитые светом луны воды озера, ла Арп признался, что и сам он питает некоторый интерес к этой фамилии.
   - Они испано-французского происхождения с примесью венгерской и греческой крови; в прошлом имя их связывалось с разнузданностью, распутством и бессмысленною жестокостью. Родовое их имя-Картагена и Мендоса-Шилперик. Согласно расхожим легендам, все они были ведьмами и колдунами, и многим из них, как я понимаю, поневоле пришлось войти в Ад через огневую дверь, любезно распахнутую Инквизицией! Иные же, те, кто пошли в духовенство, не один век снабжали Рим кардиналами. Даже был среди них один Папа. Его, правда, потом отравили. И множество самоубийц-это у них наследственное. Однако покровительство их наукам и изящным искусствам свидетельствует об искреннем их пристрастии к созидательному творчеству и натурфилософии. В наше время Прага особо отмечена благосклонным их интересом. Тамошняя Академия существует единственно благодаря щедрым пожертвованиям от этой семьи. Гимназия в Праге,-да и немало еще гимназий,-также основала была на средства, предоставленные представителями младшей линии рода Мендоса и Шилпериков...
   - А нынешняя герцогиня?-я не мог уже больше терпеть.
   Похоже, вопрос мой его озадачил.
   - Я слышал только о нынешнем герцоге. Зовут его Люциан, и последние лет пять он каждую зиму жил в Праге и выезжал за пределы страны лишь в летние месяцы. Отзываются о нем весьма положительно. Насколько мне известно, он покровительствует многим художникам и музыкантам, и особенно-ученым, подвизающимся на поприще натурфилософии...
   - И алхимии тоже? Ла Арп покачал головой.
   - Мне кажется, сей молодой человек весьма печется о том, чтобы имя рода его больше не связывали ни с какими такими занятиями. Он пожертвовал столько золота монастырям и мирским школам... не должно даже сомнений возникнуть в том, что он в высшей степени благочестивый и набожный христианин.
   - А герцогиня?-продолжал я свои настойчивые расспросы.-Ты совсем ничего про нее не знаешь?
   - Разве что он обвенчался тайно...
   - Леди, которую я повстречал, не замужняя дама, могу поклясться. А, может быть, это его сестра... или кузина? Очень умная женщина. И красивая.
   На лице ла Арпа промелькнуло выражение мягкой иронии и любопытства.
   - Все это напомнило мне те скандальные слухи, что дошли до меня с год, примерно, назад. Я не придал им тогда никакого значения. Говорили, что герцог имеет обыкновение, переодевшись в женское платье, посещать всякие злачные места, где собираются низкие, порочные люди. Вот я и подумал...-он не закончил фразы и только пожал плечами.
   Я от души рассмеялся.
   - Друг мой, то был не мужчина, обряженный шлюшкой!
   Ла Арп, похоже, решил подыграть мне.
   - Точно так. Герцог Критский считается нынче самым завидным женихом в Европе. И он-последний в своем роду. Мендоса, знаешь ли, были conversos в Испании, а исконно они смешанного происхождения: мавританского и иудейского. Вот почему предки их перебрались за границу во время того злополучного дознания limpeza de sangre, каковое достигло своего апогея при Торквемаде. В 15 веке узами брака породнились они с фамилией Шилпериков во Франции, и, таким образом получается, что теперь они, вероятно, единственные из оставшихся наследников этой линии крови Меровингов. В Праге, как ты знаешь, есть несколько родовитых фамилий, которые могут похвастать такою старинною родословной. Так ты говоришь, эта дама величала себя герцогинею Критской?
   - Именно. А до этого случая я ни разу вообще не слышал такого титула и имени.
   Ла Арп вздохнул.
   - Ничем больше помочь я тебе не могу, мальчик мой. По, полагаю, ключ к решению этой загадки искать нужно в Праге. Там у тебя будет больше возможностей разузнать что-нибудь о твоей герцогине. Она утверждала, что занимается алхимией?
   - Разве я это говорил? Впрочем, она вполне может быть ведьмою или каким-нибудь духом бесплотным. Судя по тому, как она испарилась.
   Последнее мое замечание привело ла Арпа в явное замешательство.
   - Все, что могу я тебе сказать, это что в Праге сейчас собираются, как я слышал, наиболее просвещенные из алхимиков, призванные Корнелием Грутом, какового одни почитают ярмарочным шарлатаном, а другие настойчиво утверждают, что он наделен некоей сверхъестественной силой. Я, как ты знаешь, далек от всех этих дел. Грут живет в Брно. Однажды я с ним встречался. Должен признать, он произвел на меня впечатление человека немалых достоинств и эрудиции. Но братство алхимиков-тайное братство, так что я даже предположить не могу, что там у них происходит. Я просто не знаю.
   - И с какой целью они собираются, тоже не знаешь?
   - Так... ходят какие-то слухи. Кое-кто из церковников предпринял попытку изгнать из страны Грута и его сотоварищей, объявив их собрание богохульным, еретичным и даже противозаконным, но поскольку немало святых отцов нынче и сами посвящены в масонские и иные мистические ордена, Грута все же не стали подвергать жестким гонениям. Алхимики почитают себя просвещенными, образованными людьми и заявляют, что изыскания их не причиняют Австрии вреда. И, вполне очевидно, Австрия их заверениям верит, иначе все было бы по-другому. Большинство этих алхимиков, похоже, придерживаются общепринятых политических взглядов и так же рьяно защищают Право Королей, как и всякий Габсбург. Я так полагаю, сейчас наступает какая-то важная дата алхимического календаря. Знать бы еще, какая.-Он улыбнулся.-А ты сам как думаешь? Не грядет ли Второе Пришествие?
   - Это давно уже вышло из моды.-Я забавлялся на пару с Ла Арпом.
   - Да! Как раз перед Новым Годом видел я брата твоего приятеля, князя Лобковича. Среди обширных знакомств его есть и астрологи тоже. Ты ведь знаешь его всеобъемлющую любознательность. Так вот, как он мне сказал, сейчас астрологи только и говорят что о некоем особом сближении нашего солнца с какими-то другими звездами.-Ла Арп пожал плечами.-Странно только, что именно Прага предоставляет и стойла, и ясли! И это город, отождествлявшийся всегда со здравым смыслом. Город, где, скажем так, плотность агностиков на один акр земли превосходит оную в Париже и Лондоне вместе взятых! Разве что лишь в Майpенбурге скептиков больше, чем в Праге.
   - Удивительно только, что они не проводят свое совещание там. Где их, без сомнения, приняли бы еще даже радушнее.
   - Тамошний принц не особенно жалует лиц, посвятивших себя изучению потусторонних влияний, равно как и адептов алхимии. Он в скором времени даже намерен принять закон, запрещающий тайные общества.
   - Опасается потенциального якобинского клуба?
   - Меньше, я думаю, чем наследных правителей. Основной его принцип: все открытия и знания должны быть предоставлены в распоряжение широкой публики. Он всегда был противником тайного накопления научных познаний, полагая, что любая секретность сама по себе порождает ненужные страхи и опасения в умах простых горожан, поскольку страхи сии выражаются в первую очередь в суеверном стремлении разрушить все неизвестное, а значит, сомнительное и пугающее. Принц Бадхофф-Фишер считает, что в подобных вопрос секретность близка, если не идентична, лжи, ибо обе они происходят из амбиций одного человека властвовать над другим.
   - Стало быть, в скором времени в Майренбурге не будет уже никаких тайных обществ?
   - Ну...-ла Арп вновь улыбнулся,-...во всяком случае, наименее из них секретные будут объявлены вне закона. Они, общества эти, сейчас уходят в подполье,-что вообще им свойственно,-и с превеликою неохотою принимают в ряды свои новых людей. Из страха предательства.
   - Но тогда, в конечном итоге, они тихо зачахнут.
   - В твоей логике есть изъян, дорогой мой фон Бек. Сообщества эти подобны блохам: вроде бы испустили уже дух, и вдруг на тебе-снова живы себе и здоровы и жаждут крови! Хотелось бы знать, что вообще привлекает мужчин и женщин к подобным вещам?
   Мы обсуждали вопрос этот еще час или два, пока обоих нас не одолели усталость и желание немедленно лечь в постель. Рано утром я распрощался с любезным моим философом и выехал в яркое прохладное свечение рассвета, держа путь свой сначала в Вену, а потом, если я и там не сумею найти свою мадонну, в Прагу. В глубине сердца я верил и очень надеялся, что все же увижу ее много раньше,-нагоню по дороге,-и непрестанно твердил себе, что один всадник на лошади непременно обгонит карету, как однажды это уже случилось.
   Но реальность не подтвердила пылких моих чаяний. Я ехал уже много дней,-бывало, не спал несколько суток кряду,-от города к городу, донимал всех встречных расспросами... но лишь для того, чтобы с горьким разочарованием обнаружить, что мы разминулись с моей герцогиней на какие-то считанные часы. Она как будто сама одержима была неутолимою тягой к некоей неуловимой и сверхъестественной цели. От постоянного недосыпа я пребывал в состоянии какого-то странного полубреда, и иногда мне казалось, что герцогиня моя есть некая ослепительная приманка, рукотворное создание, сотворенное исключительно для того, чтобы увлечь меня в центр Европы, все дальше и дальше. Но какая тому причина? Даже если кто-то и хочет заманить меня в западню,-то зачем? И кто? Явно не Монсорбье, который, наверное, до сих пор пытается разыскать меня (или же, если не сам Монсорбье, то один из его агентов,-я давно уже выучился различать эту породу людей). А, быть может, это она просто так забавляется, играя со мною? Но и в это я тоже не мог поверить.
   Добравшись до Вены,-по очевидным причинам путешествовал я инкогнито,-начал я поиски в сем суматошном, явно перенаселенном городе. Из достоверных источников я узнал, что герцог Критский остановился у старинного своего приятеля, Эйленберга, в его имении, расположенном в городском предместье. Но приглашения туда раздобыть я не смог,-это вообще не представлялось возможным,-а когда я явился туда просто так, дальше ворот меня не пустили, сообщив только, что посетителей не принимают. Таким образом, не желая раскрывать своего настоящего имени,-и тем самым смущать Эйленберга, который был моему дядюшке близким другом и состоял с нами в дальнем родстве,-я сам создал себе дополнительное препятствие. Какое-то время я обивал каблуки по венским мостовым в надежде на случайную встречу с Эйленбергом, или герцогом, или обоими сразу. Но они так и не появились. Ходили слухи, что они сейчас поглощены неким важным научным опытом и вообще никуда не выходят. Все расспросы мои относительно герцогини также не принесли никаких плодов. Она как будто исчезла, растворилась в воздухе у самых городских ворот, из чего я заключил, что она решила не задерживаться в Вене и теперь уже опередила меня на несколько дней пути, если вообще не достигла Праги.
   Словно в каком-то оцепенении, сотканном из сумасшедших догадок и неуверенности, я отбыл в Прагу. В последнее время я вообще не мог спать по ночам: меня донимали кошмарные сны, где я видел себя обнаженным, с мечом в руке... я бродил по подземным тоннелям в поисках какого-то громадного зверя, источающего зловоние... полузверя-получеловека, наделенного необычайной силой... чудовища, которое явилось на свет с единственной целью-уничтожить меня. Иногда в снах этих со мною была Либусса. Она улыбалась мне. Быть может, дразнила меня, насмехалась. Я никак не мог определить, любила она меня или просто использовала для каких-то ужасных своих забав, ведомых только ей. Иной раз она мне являлась не женщиной, но каким-то фантастическим существом. Или в мужском одеянии,-и называлась тогда своим братом. Так смущенный мой изнемогающий разум пытался извлечь хоть какую-то логику из всех этих противоречивых историй, каковые довелось мне услышать, преследуя женщину, встреченною мной лишь однажды и мимоходом.