Страница:
Погода резко переменилась: изредка грохотал гром и мелькали молнии, повсюду текли стремительные ручьи. Вода в реке за один день поднялась почти на метр. У места бродов столпились всадники и небольшие караваны верблюдов. Ждали спада воды. А что если завтра или послезавтра опять загремит гром и потоки воды обрушатся на равнины и долины Монголии?
Халхин-Гол сильным потоком нёс свои сразу помутневшие воды. Притоки его вышли из берегов и затопили их, надолго заболотив долины.
В одной из безводных долинок, покрытой травянистой растительностью и с виду вполне доступной для автомобиля, мы часов восемь подряд трудились, вытаскивая нашу грузовую машину из грязи, настилая дорогу, копая, подставляя доски и бревна под колёса. Тяжёлая это работа; под конец руки уже плохо держат лопату, и кажется, что нет сил оторвать её от вязкой, отяжелевшей, насквозь пропитавшейся водой земли.
На юге близ Халхин-Гола местность постепенно меняется. Равнины Восточной Монголии приобретают все более всхолмлённый характер, и вскоре сглаженные горные поднятия становятся преобладающими. То тут, то там на песках появляются одинокая маньчжурская сосна и рощицы берёз; как-то пробежала группа лесных косуль, не встречающихся на равнинах Восточной Монголии, для которой обычна монгольская антилопа дзерен.
В этой части Монголии, близ, озера Буир-Нур и долины Халхин-Гола, очень чётко сохранились древние речные русла, ныне или совсем высохшие, или имеющие воду только в верхних своих частях и скоро иссякающие на равнине. Эти русла и песчаные отложения многих сухих ныне долин ясно говорят о том, что в недавнем геологическом прошлом гидрографическая сеть здесь была более густой, а многоводные реки и речки доносили свои воды до главных рек или озера Буир-Нур, куда они некогда впадали. Особенно чётко выражено русло у Тамсак-Булака, дно которого ныне представляет местами топкий солончак с корочкой соли.
Нас привлекали остатки былой вулканической деятельности в Восточной Монголии. На высокой и однообразной, слегка увалистой равнине близ границы с Китаем простираются плодородные степи. Здесь преобладают злаки: ковыль, змеёвка, вострец, типчак, мятлик. На таких равнинах на горизонте резко выделяются отдельные вулканические конусы, сложенные базальтовыми лавами. Среди таких гор наиболее высок и имеет удивительно правильную конусообразную форму потухший вулкан Дзотол-Хан-Ула.
Мы взобрались на вершину этой вулканической горы. Эта вершина не что иное, как сохранившаяся восточная стенка бывшего кратера, имевшего в диаметре 200—250 метров. Дзотол-Хан возвышается над окружающей местностью на 280—300 метров; отсюда открывается широчайшая панорама, исчезающая в далёкой дымке.
Прекрасно видно, как изливались лавовые потоки, главный из которых ориентирован в северо-восточном направлении и легко прослеживается на восемь-девять километров. Этот базальтовый поток воспользовался готовой долиной и занял её. С того времени по обоим берегам лавы уже успели выработаться новые, молодые русла, заменившие старую долину. Помимо этого главного потока базальтовых лав есть и другие, более копоткие. Вблизи вулкана, у его подножия, застыли базальтовые скалы высотой шесть — восемь метров. Трудно точно определить возраст вулкана. Что он сравнительно недавно действовал и изрыгал огонь, лаву и пепел, видно по хорошо сохранившимся формам вулкана, по свежести лавового потока, по тому, что лавы заняли место в довулканических долинах. Известно, что вулканы в Западной Маньчжурии действовали в начале XVIII века, в 1722— 1724 годах. От маньчжурских вулканов до Дариганги не так уж далеко, но исторические сведения об извержениях Дзотол-Хан-Улы и других вулканов Восточной Монголии до нас не дошли. В районе Дариганги имеется много археологических памятников. Это надмогильные каменные бабы, статуи, вертикально стоящие плиты, ограды и т. д. Большинство их сделано из базальта, то есть из вулканического материала. Археологи считают, что эти памятники относятся к VI— VIII векам нашей эры и созданы древним тюркским племенем, кочевавшим до монголов на территории Монгольской Народной Республики (орхонские тюрки). Отсюда нетрудно сделать вывод, что вулканы Дариганги древнее памятников, они действовали не в XVIII веке, как вулканы Маньчжурии, а раньше VI века. Но всё же, видимо, вулканы. Восточной Монголии жили на глазах у человека.
Название «Дариганга» древнее, и произошло оно от имён небольшого озерка Ганг и наиболее почитаемого вулкана — священной горы Дари-Обо.
Эти географические названия очень интересны. В Монголии словом «ганг» называют береговой обрыв, русло реки. «Дари» по-монгольски значит «порох», «взрывающийся». Нельзя ли название вулканов Дариганги объяснить как «взрывающийся обрыв», «взрывающаяся река», учитывая, что лавовый поток и есть такая горячая, бурлящая и выделяющая газы река? Поэтому можно думать, что извержения вулканов Дариганги были известны человеку, и доказательством этого служит географическое название, дошедшее до нас. Географические названия — летопись Земли, они сохраняют многое, что не стало достоянием исторических документов, летописей, археологии.
Потухший вулкан Дзотол-Хан почитается местными монголами. На вершине горы верующие сложили громадное обо. В кучке камней были натыканы палки с прикреплёнными к ним лоскутками разноцветной материи. Между камнями мы нашли и жертвы, принесённые богобоязненными буддистами духам вулкана: кусочки сыра, масло, мелкие монеты. Местность вокруг и сомон, на территории которых лежал вулканический конус, назывались Дзотол-Хан-Ула.
Во многих местах Монголии мы встречали обо. Обо — это памятник. Куча камней, жерди или бревна, сложенные пирамидой, камни с палками и шестами — все это обо. Так же называют и пограничные знаки. Место обо — на вершинах гор, на горных перевалах, на соединениях или развилках дорог, на перекрёстке их, на границах старых феодальных владений. Но обо — это не только ориентир. Многие обо священны. Они поставлены как памятники духам. Обо часто разукрашены лоскутками материи, бумажками, хадаками, конским волосом, привязанными к жердям. В расщелинах между камнями мы находили сухие сырки, кусочки масла, медные и серебряные монеты и даже бумажные деньги. Здесь же можно найти рога диких козлов и баранов, черепа животных, овечьи кости. Это жертвы хозяину обо — богу горы, перевала, дороги.
Обо складываются постепенно. Богобоязненный и суеверный путник, взбираясь на перевал, взяв у подножия или на склоне горы камень, кладёт его в кучу, уже намечающуюся на вершине. Куча растёт. Чем больше посещается перевал, тем быстрее растёт обо. Я видел обо, рядом с которым человек казался пигмеем, а трёхтонная машина «ЗИС» выглядела игрушкой.
Я видел также целую группу обо: в центре стоит старшее, большое, а младшие, штук пять-шесть, а иногда и больше, располагаются по кругу или прямоугольной фигурой. Крупные обо, специально построенные по плану, представляют не хаотическое нагромождение камней, а геометрически правильные, круглые или квадратные, ступенчато возвышающиеся памятники, интересные и разнообразные по своей архитектуре.
Иногда обо строится маленьким, всего в метр высотой, но всё же и оно заметно, оно хорошо указывает путь, особенно в пустыне, далеко от больших дорог.
Помню, как в гобийских горах мы двигались по ущельям. Ущелий было так много, они образовали такую густую сеть, что невозможно было ориентироваться, в какое ущелье нужно идти, чтобы правильно выйти к цели, а не забрести в тупик. Тропы на дне ущелья не бывает: дождь смывает следы предыдущего каравана. Только обо тогда нам помогало и выводило на верный путь. Если мы встречали два расходившихся ущелья, то спокойно шли по тому из них, на стороне которого было сооружено обо: оно ни разу не обмануло. При следующем расхождении оврагов мы опять искали и находили обо, пусть маленькое, пять-шесть камней, поставленных друг на друга.
В Монголии развит культ гор; Многие населённые пункты и административные единицы (аймаки, сомоны) и теперь ещё носят названия гор или крупных хребтов. Каждая гора имеет своего хозяина, своего духа. Нельзя чужестранцу называть это имя, да и вообще лучше не произносить его вслух: это может разгневать духа горы, и он пошлёт ураган, засуху, обильный снег, болезни. Поэтому часто собственное имя горы монголы заменяют словом «хайрхан», что значит «миленький», «любезный».
До монгольской революции 1921 года духам наиболее священных гор ежегодно приносили жертвы. На вершинах гор, у священных обо, закалывали овец и быков, совершали торжественные богослужения, ставили ведра с молоком и кумысом, на блюдах — вареное мясо. Правительство автономной Монголии, возглавлявшееся «живым богом», ургинским богдо-гэгэном, даже отпускало для этого средства из государственной казны.
Обычай поклонения горам очень древний, позже он вошёл в ритуал буддийских богослужений. Вообще ламаизм в Монголии и Бурятии многое воспринимал от шаманизма. Культ гор, а вместе с ним и поклонение обо уходят своими корнями в седую старину и являются пережитками анимистических верований и родового строя, когда каждый род имел свою гору-покровительницу.
Шаманские богослужения на вершинах, чествование горных духов, «хозяев» родных мест, — «тайлага» — имели широкое распространение в Монголии, на Алтае, в Южной Сибири. Проводилась тайлага летом, на вершину горы возливался кумыс — любимый напиток скотовода.
По старому административному делению все аймаки носили названия наиболее священных гор страны. Из 67 хошунов, то есть феодальных владений страны, 56 назывались по имени гор.
В Каракумах и на Устюрте мы тоже встречали дорожные знаки. Туркмены называют их оюками. Оюк на Устюрте строится из плит известняка, а в Каракумах — из стволов саксаула, кандыма или черкеза. Устанавливаются оюки на возвышенных местах, на высоких горах, холмах, кырах. Большей частью оюки играют роль ориентиров и указывают дорогу или колодец. Но и на Устюрте я видел оюки с воткнутыми в камни палками, на которых ветер развевал кусочки истлевшей материи.
На тянь-шаньских перевалах также часто встречаются обо. Они напоминают монгольские, но есть и совсем отличные, выложенные одним или несколькими квадратами из хорошо обработанных стволов тяньшанской ели или тополя. На стволах болтаются куски материи, кожи и пучки конского волоса. Насколько я мог заметить, и здесь эти памятники почитаются местными жителями.
П. П. Семёнов-Тян-Шанский во время своего второго путешествия на Тянь-Шань, ещё в 1857 году, описал большое обо на перевале Санташ, что разделяет бассейны озера Иссык-Куль и реки Или. Сооружение этого обо молва связывает с походом Тимура (Тамерлана), который вёл своё войско из Самарканда в долину Или. Войско его было великое, никто не мог подсчитать численности бойцов. Тогда Тимур приказал каждому воину взять в дороге по одному камню и положить его на перевале. Так возникло обо, количество камней в котором точно соответствовало количеству тамерлановских бойцов. После похода и войн Тимур с поредевшими рядами войск, но победителем возвращался обратно. На этот раз он заставил каждого из воинов взять из гряды по камню. Оставшееся количество подсчитали и тем самым определили потери. Обо уменьшилось в своих размерах и до сих пор служит памятником седой старины[72].
И на Памире, и в горах Гиндукуша идущие по горным тропам поднимают камни с дороги и укладывают их в пирамиды. В Забайкалье, Туве, Алтае всюду можно видеть обо. Народное поверье гласит: так облегчается подъем, усталость сменяется бодростью. А в действительности постепенно, век за веком, очищается тропа от камней, она становится более удобной.
Оказывается, обычай складывать каменные кучи был свойствен не только народам Азии. В Древней Греции, где был культ богов, живущих на горе Олимп, жертвоприношения камнями приносились богу дорог Гермесу.
В ряде горных стран Западной Европы сохранился странный обычай: ребёнок, который впервые идёт в горы, должен поднять с земли камень, плюнуть на него и бросить в кучу на вершине. В Тирольских Альпах считают, что каменная куча — жилище добрых фей и каждый новый камень расширяет и укрепляет это жилище. Фея будет довольна путником, принёсшим камень. В странах Ближнего Востока из камней строят дорожные знаки или священные кучи. Известно, что самая большая святыня мусульман в Мекке — кааба — большой камень.
Профессор Е. Г. Кагаров, посвятивший специальный очерк монгольскому обо, пишет: «В первоначальной своей форме монгольские обо, по-видимому, представляли жертвоприношение хозяину горы, духу, живущему на горной вершине, подобно критско-микенским богиням; и это жертвоприношение, увеличивая размеры и мощь горы, мыслится как знак преклонения перед хозяином данной местности»[73].
Ныне обо — памятники далёкого прошлого. Народы Средней Азии и Монгольской Народной Республики за последние десятилетия прошли большой путь политического, культурного и хозяйственного развития. Они не приносят жертв духам гор и не воздвигают в их честь обо. В новой Монголии обо строятся как указатели дорог, как отметки наивысших перевальных точек через горы.
Всюду, где бы мы в своих странствованиях по Азии ни встречали обо, мы радовались. Это понятно. На высоком перевале обо приветствует нас; оно говорит, что тяжёлый подъем позади. Достигнув вершины горы, мы легко узнаем её наиболее высокую точку. В пути обо укажет нам правильное направление, подскажет, куда идти.
Обо — друг путешественника.
У песчаных массивов Мольцок-Элис и Онгон-Элис мы попали в район, заселённый монгольским племенем дариганга. Дариганга по языку, быту, обычаям, хозяйству — типичные монголы, но их язык несколько отличается от халхаского, наиболее распространённого в Монгольской Народной Республике.
По случаю нашего приезда монголки из племени дариганга оделись в яркие шёлковые халаты, переплели косы и вложили их в специальные деревянные футлярчики с серебряными украшениями. Нас гостеприимно приняли и угостили всем, чем были богаты.
В юрте вокруг очага, дым которого поднимался прямо вверх — в потолочное отверстие, уселись на кошме и ковриках участники экспедиции.
Монгольские юрты почти всегда ставятся так, что дверь обращена на юг. Юг считается у монголов передней стороной, поэтому почётное место в юрте расположено в северной половине, так что сидящие обращены лицом на юг.
Монголы рассказывали о своей жизни, пастбищах, скоте, в изобилии пасущемся в окрестностях аила. Жители далёких кочевий в глубине Центральной Азии хорошо знали о великой борьбе их друзей — русских — с немецкими фашистами. Монголы рассказали о своём вкладе в эту борьбу. Они дарили своих лучших лошадей Советской Армии. В Дариганге также собирали посылки советским воинам.
С тёплым чувством благодарности и уважения мы оставили маленький народ, кочующий со своими юртами и большими стадами по необозримым степным просторам.
Наступало лето. Тёплая пора в Монголии полна очарования. Проходят дожди, нет-нет хлынет снова неудержимый ливень, сверкнут ломаные линии молний, загрохочет гром. Зеленеют пастбища, на глазах идёт в буйный рост трава, точно за короткое лето растительность спешит набраться сил: впереди долгая и суровая, без оттепелей зима.
Среди цветущих степей и влажных лугов бежит машина на запад, к столице Монгольской Народной Республики Улан-Батору. То тут, то там поднимаются испуганные антилопы дзерены, которые небольшими группами, стараясь пересечь наш путь, стремительно уходят от нас и скоро скрываются в степи.
Сурки тарбаганы, сидя у своих нор, близко подпускают к себе приближающуюся машину и глядят полными любопытства чёрными глазками, затем тревожно свистят, созывая своё потомство. Маленькие тарбаганчики, серенькие, по три — шесть штук в одной семье, бегают стайкой тут же, собираясь на посвисты родителей.
Тарбаганы — излюбленные зверьки монголов-охотников, которые промышляют их до двух миллионов в год. Шкурки тарбагана идут на экспорт, а жирное мясо считается лакомством.
У громадного каменного обо мы преодолеваем последний перевал Бурул-Даба (седой перевал), и перед нами открывается долина Толы, в которой раскинулась столица Монголии.
Мы пересекаем реку Толу по новому деревянному мосту. Ещё несколько километров — и мы проезжаем мимо огородов и пригорода столицы — поселения Амологан-Батор. В своё время оно было известно как китайский торговый городок — Ургинский Маймачен, где некогда было сосредоточено большинство торговых китайских фирм в Монголии.
Вскоре показываются большие белые дома нового города, надпись на дороге: «Улан-Батор», и машина мягко катит по асфальту главного проспекта.
Из хэнтэйских впечатлений
Медленно проходит день. Кони идут шагом, горные дороги плохие. Камни, болота, реки, перевалы задерживают нас. Две лошади везут двухколёсные небольшие тележки с несложным багажом.
В Хэнтэйских горах на автомашине не проедешь, не годен тут и верблюд. В своей центральной части эти горы мокрые, таёжные, бездорожные. В Монголии говорят, что Хэнтэй — самое дождливое место в стране. Правду говорят: нигде я не видел столько болот и нигде нас так часто не мочил дождь, как в Хэнтэе.
Здесь берут начало многие монгольские реки. В Хэнтэе рождаются Онон и Керулен — монгольские верховья реки Амура. Отсюда начинаются притоки Орхона: Тола, Хара, полноводная Иро (Еро-Гол). В Чикой впадает таёжная красавица Меньзя. Они быстротечны, спешат в объятия Селенги и Байкала.
Живописны, хотя и несколько мрачны, Хэнтэйские горы. Тайга, мягко очерченные горные склоны, плоские лысые гольцы, шумливые реки, тихие озера, широкие долины — таков Хэнтэй, горная страна в Северо-Восточной Монголии. Главная вершина — голец Асаральту — поднимается на 2751 метр выше уровня моря.
Надоели нам дожди. Они мучают нас почти каждый день. Палатки не успевают просыхать. По пологим склонам, заросшим кустарниковой берёзкой, идём, шлёпая по воде. Сырость проникает всюду: бумага стала вялой, влажной, соль напиталась водой, хоть выбрасывай, сахар основательно отсырел.
Реки вздулись и несут много воды. На быстринах они кипят пеной. В половодье хэнтэйские реки очень красивы. Мы благополучно переправились через Тэрэльджу и тут же на её зелёном берегу разбили лагерь. Мощные тополя и дикие яблони раскинули свои ветви. Заливные луга пестрели миллионами цветов. В солнечные часы воздух звенел: то летали насекомые, их была тьма.
К месту переправы подходил обоз. Маленькие двухколёсные тележки, штук 70, запряжённые волами, приближались к реке. Ещё не видя обоза, мы слышали скрип и визжание колёс. У телег деревянные оси, на ось накладывается ходок; колеса, вращаясь на оси, скрипят на разные лады. Обоз вёз в Улан-Батор дрова. Стволы лиственницы — большие по одному, меньшие по два-три — лежали на тележках.
Обоз разбивается на группы по восемь — десять тележек в каждой, группа обслуживается одним человеком. Как в караване, животное привязывается поводом к впереди идущей тележке. В лесу на корнях и на стволах упавших деревьев, на перевалах, на камнях ломаются деревянные оси и деревянные колеса: они не имеют железных ободов. Позади обоза везут запасные колеса, запасные оси. Все это в долгой и трудной дороге пригодится.
В каждой группе тележек первую, нагруженную больше других, везёт хайнак. Хайнак — это гибрид обычного крупного рогатого скота и яка. В Северной Монголии яки — распространённое домашнее животное, они любят влажные горные луга, плохо переносят сухость и жару. Хайнак — большое животное, он шире и выше своих родителей. От яков он унаследовал пышный хвост, и часто на животе у него висят длинные волосы, впрочем, не такие, как у яков, которые так густо зарастают длинной шерстью, что не видно ног.
На переправе монголы отвязали тележки и по одной перевозили через реку. Слабых волов отпрягали, а на их место ставили хайнаков, которые не боялись высокой воды. Они сделали по нескольку рейсов.
В глубоком месте переправы лёгкая, без единого гвоздя деревянная тележка, да ещё с грузом дров, всплывала на поверхность, колеса не доставали дна, и волы тянули тележку, как лодку. Одна из тележек всплыла, но плохо прикреплённый ходок оторвался от колёс, колеса сразу же унесло быстрой рекой. Ходок течением повернуло вдоль реки и тоже потянуло вниз. Животное порвало подшейный ремень и, освободившись от тяжести, быстро вышло на берег. Ходок с дровами плыл вдогонку колёсам.
По обеим сторонам реки бежали возчики и что-то кричали друг другу. И мы приняли участие в ловле телеги. В километре от переправы наконец зацепили колеса, которые течением прибило к берегу. Ходок с дровами так и уплыл от нас. На воде он напоминал маленький речной плот.
На следующий день, покинув переправу, мы ушли вверх по реке. Горы, тайга, болота не дают возможности аратам пасти домашних животных, и люди не живут в центральном Хэнтэе. Сначала по долинам мы ещё видели пустые зимовки с запасами топлива, скирды сена, заготовленного на зиму, но потом исчезли и зимовки. В течение десяти дней встретили только одного охотника с сыном. У них было три лошади: две верховые, одна вьючная. Мы обрадовались этой встрече. Приятно было в безлюдных горах встретить человека. К тому же бывалый охотник многое мог рассказать о Хэнтэйских горах и населяющих их диких зверях.
«Зверь тут хозяин, а человек чувствует себя гостем», — сказал охотник. Зверей тут действительно очень много. Особенно ими славится бассейн реки Меньзи и верховье Иро. В лесах хозяйничает медведь. Осторожный лось не боится болот и рек. Реки он легко переплывает. Олень марал — обычный зверь в Хэнтэе. Глухие, высокогорные, каменистые россыпи выбирает кабарга. Лесная косуля предпочитает осветлённые лиственные леса. Рысь, росомаха, колонок, соболь разбойничают в лесах, высматривая добычу. Много в лесах белки и бурундука.
Скоро мы сами убедились в богатствах Хэнтэя. На следующий день видели одинокого марала, а через три дня вспугнули в лесу двух косуль. Во время трудного подъёма на голец Баян-Барат я долго с любопытством разглядывал бурундука. Он деятельно лез вверх по стволу кедра, а затем, довольный, занялся своей кухней. Белки собирали кедровые шишки. Урожай в том году был хороший. И мы в пути часто лакомились кедровыми орешками. В Улан-Баторе они заменяют населению семечки. Осенью их потребляют в громадном количестве.
Поднимаясь на голец Баян-Барат, мы с трудом преодолевали крутые склоны, покрытые участками каменных россыпей-курумов, где глыбами торчали угловатые камни. На камнях росли бледно-зелёные лишайники, лес постепенно редел, кругом господствовал кедр, и наконец открылась голая, лишённая леса поверхность вершины. Только отдельные низкорослые экземпляры стелющегося кедра, можжевельника и небольшие кустики полярной берёзки отдельными пятнышками ещё выделялись на буром фоне травянистой растительности. С вершины Баян-Барата легко обозреваются Хэнтэйские горы. Даже далёкая вершина Богдо-Улы, под которой приютился Улан-Батор, синела где-то вдалеке на юго-западе.
В глухом лесу мы спускались в бассейн Хары. Тропа заросла деревьями. Тут давно никто не ходил. Крутой травянистой просекой тропа уходила в глубь тайги. Впереди нашего каравана шёл человек с топором и в некоторых местах рубил молодые деревья, преграждавшие путь. Рубка отнимала много времени, продвигались медленно. В одном месте перевернулась телега. К счастью, её вёз старый, видавший виды конь. Он сразу же остановился и спокойно стоял, пока его распрягали. Всё обошлось благополучно.
Живописными таёжными ущельями мы выходили к широким долинам. Реки в ущельях казались тёмными, к самому берегу чёрной стеной подступал лес. Только скалы выделялись безлесными пятнами, но и здесь иногда торчала лиственница или одинокая сосна.
После мрачной тайги мы вошли в свободную солнечную долину реки Баян-Гол. Сколько здесь цветов приветствовало нас! Недаром монголы называют эту реку Баян, что значит «богатый».
На память пришли слова, прочитанные как-то у одного восточного поэта: «Были тропы в моей жизни пустынные и молчаливые; были и открытые поляны, где мои трудовые дни находили и свет, и воздух».
Скоро показались посевы пшеницы, потянулись огороды. На реке работала водяная мельница. Огородники в тонких илистых отложениях древнего озера рыли глубокие траншеи, расходящиеся в земле коридорами и оканчивающиеся камерами. Так готовили к зиме овощехранилища; в Монголии зима суровая, за зиму земля промерзает глубоко, и камеры устраиваются в двух-трёх метрах от поверхности. Заложат в овощехранилища картофель, капусту, морковь, лук, закроют земляными пробками выход, а придёт весна — они будут иметь прекрасно сохранившиеся свежие овощи.
В долине Хары рядом с крестьянскими огородами расположились государственные посевы. Госхозы сеют пшеницу, ячмень, просо, огородные культуры, махорку.
Перевалив в бассейн Хары, мы заметили, что многие правые притоки верхней части этой реки текут в ущельях и долинах, направленные не на северо-запад, как это следовало ожидать, учитывая, что сама Хара здесь течёт прямо на север, а имеют юго-западное направление. Такой же особенностью обладают и левые притоки верхней Хары. Вместо того чтобы направляться на северо-восток, они проложили себе путь на юго-восток. Такое несогласное положение боковых ущелий и долин наводит на мысль о том, что некогда река Хара текла в обратном направлении — не на север, как теперь, а на юг. На это указывает положение таких притоков Хары, как, например, впадающие в неё справа Тунхэлин-Гола, Улэги, Сугунура, левый приток Бургултай и другие более мелкие.
Халхин-Гол сильным потоком нёс свои сразу помутневшие воды. Притоки его вышли из берегов и затопили их, надолго заболотив долины.
В одной из безводных долинок, покрытой травянистой растительностью и с виду вполне доступной для автомобиля, мы часов восемь подряд трудились, вытаскивая нашу грузовую машину из грязи, настилая дорогу, копая, подставляя доски и бревна под колёса. Тяжёлая это работа; под конец руки уже плохо держат лопату, и кажется, что нет сил оторвать её от вязкой, отяжелевшей, насквозь пропитавшейся водой земли.
На юге близ Халхин-Гола местность постепенно меняется. Равнины Восточной Монголии приобретают все более всхолмлённый характер, и вскоре сглаженные горные поднятия становятся преобладающими. То тут, то там на песках появляются одинокая маньчжурская сосна и рощицы берёз; как-то пробежала группа лесных косуль, не встречающихся на равнинах Восточной Монголии, для которой обычна монгольская антилопа дзерен.
В этой части Монголии, близ, озера Буир-Нур и долины Халхин-Гола, очень чётко сохранились древние речные русла, ныне или совсем высохшие, или имеющие воду только в верхних своих частях и скоро иссякающие на равнине. Эти русла и песчаные отложения многих сухих ныне долин ясно говорят о том, что в недавнем геологическом прошлом гидрографическая сеть здесь была более густой, а многоводные реки и речки доносили свои воды до главных рек или озера Буир-Нур, куда они некогда впадали. Особенно чётко выражено русло у Тамсак-Булака, дно которого ныне представляет местами топкий солончак с корочкой соли.
Нас привлекали остатки былой вулканической деятельности в Восточной Монголии. На высокой и однообразной, слегка увалистой равнине близ границы с Китаем простираются плодородные степи. Здесь преобладают злаки: ковыль, змеёвка, вострец, типчак, мятлик. На таких равнинах на горизонте резко выделяются отдельные вулканические конусы, сложенные базальтовыми лавами. Среди таких гор наиболее высок и имеет удивительно правильную конусообразную форму потухший вулкан Дзотол-Хан-Ула.
Мы взобрались на вершину этой вулканической горы. Эта вершина не что иное, как сохранившаяся восточная стенка бывшего кратера, имевшего в диаметре 200—250 метров. Дзотол-Хан возвышается над окружающей местностью на 280—300 метров; отсюда открывается широчайшая панорама, исчезающая в далёкой дымке.
Прекрасно видно, как изливались лавовые потоки, главный из которых ориентирован в северо-восточном направлении и легко прослеживается на восемь-девять километров. Этот базальтовый поток воспользовался готовой долиной и занял её. С того времени по обоим берегам лавы уже успели выработаться новые, молодые русла, заменившие старую долину. Помимо этого главного потока базальтовых лав есть и другие, более копоткие. Вблизи вулкана, у его подножия, застыли базальтовые скалы высотой шесть — восемь метров. Трудно точно определить возраст вулкана. Что он сравнительно недавно действовал и изрыгал огонь, лаву и пепел, видно по хорошо сохранившимся формам вулкана, по свежести лавового потока, по тому, что лавы заняли место в довулканических долинах. Известно, что вулканы в Западной Маньчжурии действовали в начале XVIII века, в 1722— 1724 годах. От маньчжурских вулканов до Дариганги не так уж далеко, но исторические сведения об извержениях Дзотол-Хан-Улы и других вулканов Восточной Монголии до нас не дошли. В районе Дариганги имеется много археологических памятников. Это надмогильные каменные бабы, статуи, вертикально стоящие плиты, ограды и т. д. Большинство их сделано из базальта, то есть из вулканического материала. Археологи считают, что эти памятники относятся к VI— VIII векам нашей эры и созданы древним тюркским племенем, кочевавшим до монголов на территории Монгольской Народной Республики (орхонские тюрки). Отсюда нетрудно сделать вывод, что вулканы Дариганги древнее памятников, они действовали не в XVIII веке, как вулканы Маньчжурии, а раньше VI века. Но всё же, видимо, вулканы. Восточной Монголии жили на глазах у человека.
Название «Дариганга» древнее, и произошло оно от имён небольшого озерка Ганг и наиболее почитаемого вулкана — священной горы Дари-Обо.
Эти географические названия очень интересны. В Монголии словом «ганг» называют береговой обрыв, русло реки. «Дари» по-монгольски значит «порох», «взрывающийся». Нельзя ли название вулканов Дариганги объяснить как «взрывающийся обрыв», «взрывающаяся река», учитывая, что лавовый поток и есть такая горячая, бурлящая и выделяющая газы река? Поэтому можно думать, что извержения вулканов Дариганги были известны человеку, и доказательством этого служит географическое название, дошедшее до нас. Географические названия — летопись Земли, они сохраняют многое, что не стало достоянием исторических документов, летописей, археологии.
Потухший вулкан Дзотол-Хан почитается местными монголами. На вершине горы верующие сложили громадное обо. В кучке камней были натыканы палки с прикреплёнными к ним лоскутками разноцветной материи. Между камнями мы нашли и жертвы, принесённые богобоязненными буддистами духам вулкана: кусочки сыра, масло, мелкие монеты. Местность вокруг и сомон, на территории которых лежал вулканический конус, назывались Дзотол-Хан-Ула.
Во многих местах Монголии мы встречали обо. Обо — это памятник. Куча камней, жерди или бревна, сложенные пирамидой, камни с палками и шестами — все это обо. Так же называют и пограничные знаки. Место обо — на вершинах гор, на горных перевалах, на соединениях или развилках дорог, на перекрёстке их, на границах старых феодальных владений. Но обо — это не только ориентир. Многие обо священны. Они поставлены как памятники духам. Обо часто разукрашены лоскутками материи, бумажками, хадаками, конским волосом, привязанными к жердям. В расщелинах между камнями мы находили сухие сырки, кусочки масла, медные и серебряные монеты и даже бумажные деньги. Здесь же можно найти рога диких козлов и баранов, черепа животных, овечьи кости. Это жертвы хозяину обо — богу горы, перевала, дороги.
Обо складываются постепенно. Богобоязненный и суеверный путник, взбираясь на перевал, взяв у подножия или на склоне горы камень, кладёт его в кучу, уже намечающуюся на вершине. Куча растёт. Чем больше посещается перевал, тем быстрее растёт обо. Я видел обо, рядом с которым человек казался пигмеем, а трёхтонная машина «ЗИС» выглядела игрушкой.
Я видел также целую группу обо: в центре стоит старшее, большое, а младшие, штук пять-шесть, а иногда и больше, располагаются по кругу или прямоугольной фигурой. Крупные обо, специально построенные по плану, представляют не хаотическое нагромождение камней, а геометрически правильные, круглые или квадратные, ступенчато возвышающиеся памятники, интересные и разнообразные по своей архитектуре.
Иногда обо строится маленьким, всего в метр высотой, но всё же и оно заметно, оно хорошо указывает путь, особенно в пустыне, далеко от больших дорог.
Помню, как в гобийских горах мы двигались по ущельям. Ущелий было так много, они образовали такую густую сеть, что невозможно было ориентироваться, в какое ущелье нужно идти, чтобы правильно выйти к цели, а не забрести в тупик. Тропы на дне ущелья не бывает: дождь смывает следы предыдущего каравана. Только обо тогда нам помогало и выводило на верный путь. Если мы встречали два расходившихся ущелья, то спокойно шли по тому из них, на стороне которого было сооружено обо: оно ни разу не обмануло. При следующем расхождении оврагов мы опять искали и находили обо, пусть маленькое, пять-шесть камней, поставленных друг на друга.
В Монголии развит культ гор; Многие населённые пункты и административные единицы (аймаки, сомоны) и теперь ещё носят названия гор или крупных хребтов. Каждая гора имеет своего хозяина, своего духа. Нельзя чужестранцу называть это имя, да и вообще лучше не произносить его вслух: это может разгневать духа горы, и он пошлёт ураган, засуху, обильный снег, болезни. Поэтому часто собственное имя горы монголы заменяют словом «хайрхан», что значит «миленький», «любезный».
До монгольской революции 1921 года духам наиболее священных гор ежегодно приносили жертвы. На вершинах гор, у священных обо, закалывали овец и быков, совершали торжественные богослужения, ставили ведра с молоком и кумысом, на блюдах — вареное мясо. Правительство автономной Монголии, возглавлявшееся «живым богом», ургинским богдо-гэгэном, даже отпускало для этого средства из государственной казны.
Обычай поклонения горам очень древний, позже он вошёл в ритуал буддийских богослужений. Вообще ламаизм в Монголии и Бурятии многое воспринимал от шаманизма. Культ гор, а вместе с ним и поклонение обо уходят своими корнями в седую старину и являются пережитками анимистических верований и родового строя, когда каждый род имел свою гору-покровительницу.
Шаманские богослужения на вершинах, чествование горных духов, «хозяев» родных мест, — «тайлага» — имели широкое распространение в Монголии, на Алтае, в Южной Сибири. Проводилась тайлага летом, на вершину горы возливался кумыс — любимый напиток скотовода.
По старому административному делению все аймаки носили названия наиболее священных гор страны. Из 67 хошунов, то есть феодальных владений страны, 56 назывались по имени гор.
В Каракумах и на Устюрте мы тоже встречали дорожные знаки. Туркмены называют их оюками. Оюк на Устюрте строится из плит известняка, а в Каракумах — из стволов саксаула, кандыма или черкеза. Устанавливаются оюки на возвышенных местах, на высоких горах, холмах, кырах. Большей частью оюки играют роль ориентиров и указывают дорогу или колодец. Но и на Устюрте я видел оюки с воткнутыми в камни палками, на которых ветер развевал кусочки истлевшей материи.
На тянь-шаньских перевалах также часто встречаются обо. Они напоминают монгольские, но есть и совсем отличные, выложенные одним или несколькими квадратами из хорошо обработанных стволов тяньшанской ели или тополя. На стволах болтаются куски материи, кожи и пучки конского волоса. Насколько я мог заметить, и здесь эти памятники почитаются местными жителями.
П. П. Семёнов-Тян-Шанский во время своего второго путешествия на Тянь-Шань, ещё в 1857 году, описал большое обо на перевале Санташ, что разделяет бассейны озера Иссык-Куль и реки Или. Сооружение этого обо молва связывает с походом Тимура (Тамерлана), который вёл своё войско из Самарканда в долину Или. Войско его было великое, никто не мог подсчитать численности бойцов. Тогда Тимур приказал каждому воину взять в дороге по одному камню и положить его на перевале. Так возникло обо, количество камней в котором точно соответствовало количеству тамерлановских бойцов. После похода и войн Тимур с поредевшими рядами войск, но победителем возвращался обратно. На этот раз он заставил каждого из воинов взять из гряды по камню. Оставшееся количество подсчитали и тем самым определили потери. Обо уменьшилось в своих размерах и до сих пор служит памятником седой старины[72].
И на Памире, и в горах Гиндукуша идущие по горным тропам поднимают камни с дороги и укладывают их в пирамиды. В Забайкалье, Туве, Алтае всюду можно видеть обо. Народное поверье гласит: так облегчается подъем, усталость сменяется бодростью. А в действительности постепенно, век за веком, очищается тропа от камней, она становится более удобной.
Оказывается, обычай складывать каменные кучи был свойствен не только народам Азии. В Древней Греции, где был культ богов, живущих на горе Олимп, жертвоприношения камнями приносились богу дорог Гермесу.
В ряде горных стран Западной Европы сохранился странный обычай: ребёнок, который впервые идёт в горы, должен поднять с земли камень, плюнуть на него и бросить в кучу на вершине. В Тирольских Альпах считают, что каменная куча — жилище добрых фей и каждый новый камень расширяет и укрепляет это жилище. Фея будет довольна путником, принёсшим камень. В странах Ближнего Востока из камней строят дорожные знаки или священные кучи. Известно, что самая большая святыня мусульман в Мекке — кааба — большой камень.
Профессор Е. Г. Кагаров, посвятивший специальный очерк монгольскому обо, пишет: «В первоначальной своей форме монгольские обо, по-видимому, представляли жертвоприношение хозяину горы, духу, живущему на горной вершине, подобно критско-микенским богиням; и это жертвоприношение, увеличивая размеры и мощь горы, мыслится как знак преклонения перед хозяином данной местности»[73].
Ныне обо — памятники далёкого прошлого. Народы Средней Азии и Монгольской Народной Республики за последние десятилетия прошли большой путь политического, культурного и хозяйственного развития. Они не приносят жертв духам гор и не воздвигают в их честь обо. В новой Монголии обо строятся как указатели дорог, как отметки наивысших перевальных точек через горы.
Всюду, где бы мы в своих странствованиях по Азии ни встречали обо, мы радовались. Это понятно. На высоком перевале обо приветствует нас; оно говорит, что тяжёлый подъем позади. Достигнув вершины горы, мы легко узнаем её наиболее высокую точку. В пути обо укажет нам правильное направление, подскажет, куда идти.
Обо — друг путешественника.
У песчаных массивов Мольцок-Элис и Онгон-Элис мы попали в район, заселённый монгольским племенем дариганга. Дариганга по языку, быту, обычаям, хозяйству — типичные монголы, но их язык несколько отличается от халхаского, наиболее распространённого в Монгольской Народной Республике.
По случаю нашего приезда монголки из племени дариганга оделись в яркие шёлковые халаты, переплели косы и вложили их в специальные деревянные футлярчики с серебряными украшениями. Нас гостеприимно приняли и угостили всем, чем были богаты.
В юрте вокруг очага, дым которого поднимался прямо вверх — в потолочное отверстие, уселись на кошме и ковриках участники экспедиции.
Монгольские юрты почти всегда ставятся так, что дверь обращена на юг. Юг считается у монголов передней стороной, поэтому почётное место в юрте расположено в северной половине, так что сидящие обращены лицом на юг.
Монголы рассказывали о своей жизни, пастбищах, скоте, в изобилии пасущемся в окрестностях аила. Жители далёких кочевий в глубине Центральной Азии хорошо знали о великой борьбе их друзей — русских — с немецкими фашистами. Монголы рассказали о своём вкладе в эту борьбу. Они дарили своих лучших лошадей Советской Армии. В Дариганге также собирали посылки советским воинам.
С тёплым чувством благодарности и уважения мы оставили маленький народ, кочующий со своими юртами и большими стадами по необозримым степным просторам.
Наступало лето. Тёплая пора в Монголии полна очарования. Проходят дожди, нет-нет хлынет снова неудержимый ливень, сверкнут ломаные линии молний, загрохочет гром. Зеленеют пастбища, на глазах идёт в буйный рост трава, точно за короткое лето растительность спешит набраться сил: впереди долгая и суровая, без оттепелей зима.
Среди цветущих степей и влажных лугов бежит машина на запад, к столице Монгольской Народной Республики Улан-Батору. То тут, то там поднимаются испуганные антилопы дзерены, которые небольшими группами, стараясь пересечь наш путь, стремительно уходят от нас и скоро скрываются в степи.
Сурки тарбаганы, сидя у своих нор, близко подпускают к себе приближающуюся машину и глядят полными любопытства чёрными глазками, затем тревожно свистят, созывая своё потомство. Маленькие тарбаганчики, серенькие, по три — шесть штук в одной семье, бегают стайкой тут же, собираясь на посвисты родителей.
Тарбаганы — излюбленные зверьки монголов-охотников, которые промышляют их до двух миллионов в год. Шкурки тарбагана идут на экспорт, а жирное мясо считается лакомством.
У громадного каменного обо мы преодолеваем последний перевал Бурул-Даба (седой перевал), и перед нами открывается долина Толы, в которой раскинулась столица Монголии.
Мы пересекаем реку Толу по новому деревянному мосту. Ещё несколько километров — и мы проезжаем мимо огородов и пригорода столицы — поселения Амологан-Батор. В своё время оно было известно как китайский торговый городок — Ургинский Маймачен, где некогда было сосредоточено большинство торговых китайских фирм в Монголии.
Вскоре показываются большие белые дома нового города, надпись на дороге: «Улан-Батор», и машина мягко катит по асфальту главного проспекта.
Из хэнтэйских впечатлений
1942
Горы и дремучие леса
север наш украшают.
Из монгольского эпоса
Медленно проходит день. Кони идут шагом, горные дороги плохие. Камни, болота, реки, перевалы задерживают нас. Две лошади везут двухколёсные небольшие тележки с несложным багажом.
В Хэнтэйских горах на автомашине не проедешь, не годен тут и верблюд. В своей центральной части эти горы мокрые, таёжные, бездорожные. В Монголии говорят, что Хэнтэй — самое дождливое место в стране. Правду говорят: нигде я не видел столько болот и нигде нас так часто не мочил дождь, как в Хэнтэе.
Здесь берут начало многие монгольские реки. В Хэнтэе рождаются Онон и Керулен — монгольские верховья реки Амура. Отсюда начинаются притоки Орхона: Тола, Хара, полноводная Иро (Еро-Гол). В Чикой впадает таёжная красавица Меньзя. Они быстротечны, спешат в объятия Селенги и Байкала.
Живописны, хотя и несколько мрачны, Хэнтэйские горы. Тайга, мягко очерченные горные склоны, плоские лысые гольцы, шумливые реки, тихие озера, широкие долины — таков Хэнтэй, горная страна в Северо-Восточной Монголии. Главная вершина — голец Асаральту — поднимается на 2751 метр выше уровня моря.
Надоели нам дожди. Они мучают нас почти каждый день. Палатки не успевают просыхать. По пологим склонам, заросшим кустарниковой берёзкой, идём, шлёпая по воде. Сырость проникает всюду: бумага стала вялой, влажной, соль напиталась водой, хоть выбрасывай, сахар основательно отсырел.
Реки вздулись и несут много воды. На быстринах они кипят пеной. В половодье хэнтэйские реки очень красивы. Мы благополучно переправились через Тэрэльджу и тут же на её зелёном берегу разбили лагерь. Мощные тополя и дикие яблони раскинули свои ветви. Заливные луга пестрели миллионами цветов. В солнечные часы воздух звенел: то летали насекомые, их была тьма.
К месту переправы подходил обоз. Маленькие двухколёсные тележки, штук 70, запряжённые волами, приближались к реке. Ещё не видя обоза, мы слышали скрип и визжание колёс. У телег деревянные оси, на ось накладывается ходок; колеса, вращаясь на оси, скрипят на разные лады. Обоз вёз в Улан-Батор дрова. Стволы лиственницы — большие по одному, меньшие по два-три — лежали на тележках.
Обоз разбивается на группы по восемь — десять тележек в каждой, группа обслуживается одним человеком. Как в караване, животное привязывается поводом к впереди идущей тележке. В лесу на корнях и на стволах упавших деревьев, на перевалах, на камнях ломаются деревянные оси и деревянные колеса: они не имеют железных ободов. Позади обоза везут запасные колеса, запасные оси. Все это в долгой и трудной дороге пригодится.
В каждой группе тележек первую, нагруженную больше других, везёт хайнак. Хайнак — это гибрид обычного крупного рогатого скота и яка. В Северной Монголии яки — распространённое домашнее животное, они любят влажные горные луга, плохо переносят сухость и жару. Хайнак — большое животное, он шире и выше своих родителей. От яков он унаследовал пышный хвост, и часто на животе у него висят длинные волосы, впрочем, не такие, как у яков, которые так густо зарастают длинной шерстью, что не видно ног.
На переправе монголы отвязали тележки и по одной перевозили через реку. Слабых волов отпрягали, а на их место ставили хайнаков, которые не боялись высокой воды. Они сделали по нескольку рейсов.
В глубоком месте переправы лёгкая, без единого гвоздя деревянная тележка, да ещё с грузом дров, всплывала на поверхность, колеса не доставали дна, и волы тянули тележку, как лодку. Одна из тележек всплыла, но плохо прикреплённый ходок оторвался от колёс, колеса сразу же унесло быстрой рекой. Ходок течением повернуло вдоль реки и тоже потянуло вниз. Животное порвало подшейный ремень и, освободившись от тяжести, быстро вышло на берег. Ходок с дровами плыл вдогонку колёсам.
По обеим сторонам реки бежали возчики и что-то кричали друг другу. И мы приняли участие в ловле телеги. В километре от переправы наконец зацепили колеса, которые течением прибило к берегу. Ходок с дровами так и уплыл от нас. На воде он напоминал маленький речной плот.
На следующий день, покинув переправу, мы ушли вверх по реке. Горы, тайга, болота не дают возможности аратам пасти домашних животных, и люди не живут в центральном Хэнтэе. Сначала по долинам мы ещё видели пустые зимовки с запасами топлива, скирды сена, заготовленного на зиму, но потом исчезли и зимовки. В течение десяти дней встретили только одного охотника с сыном. У них было три лошади: две верховые, одна вьючная. Мы обрадовались этой встрече. Приятно было в безлюдных горах встретить человека. К тому же бывалый охотник многое мог рассказать о Хэнтэйских горах и населяющих их диких зверях.
«Зверь тут хозяин, а человек чувствует себя гостем», — сказал охотник. Зверей тут действительно очень много. Особенно ими славится бассейн реки Меньзи и верховье Иро. В лесах хозяйничает медведь. Осторожный лось не боится болот и рек. Реки он легко переплывает. Олень марал — обычный зверь в Хэнтэе. Глухие, высокогорные, каменистые россыпи выбирает кабарга. Лесная косуля предпочитает осветлённые лиственные леса. Рысь, росомаха, колонок, соболь разбойничают в лесах, высматривая добычу. Много в лесах белки и бурундука.
Скоро мы сами убедились в богатствах Хэнтэя. На следующий день видели одинокого марала, а через три дня вспугнули в лесу двух косуль. Во время трудного подъёма на голец Баян-Барат я долго с любопытством разглядывал бурундука. Он деятельно лез вверх по стволу кедра, а затем, довольный, занялся своей кухней. Белки собирали кедровые шишки. Урожай в том году был хороший. И мы в пути часто лакомились кедровыми орешками. В Улан-Баторе они заменяют населению семечки. Осенью их потребляют в громадном количестве.
Поднимаясь на голец Баян-Барат, мы с трудом преодолевали крутые склоны, покрытые участками каменных россыпей-курумов, где глыбами торчали угловатые камни. На камнях росли бледно-зелёные лишайники, лес постепенно редел, кругом господствовал кедр, и наконец открылась голая, лишённая леса поверхность вершины. Только отдельные низкорослые экземпляры стелющегося кедра, можжевельника и небольшие кустики полярной берёзки отдельными пятнышками ещё выделялись на буром фоне травянистой растительности. С вершины Баян-Барата легко обозреваются Хэнтэйские горы. Даже далёкая вершина Богдо-Улы, под которой приютился Улан-Батор, синела где-то вдалеке на юго-западе.
В глухом лесу мы спускались в бассейн Хары. Тропа заросла деревьями. Тут давно никто не ходил. Крутой травянистой просекой тропа уходила в глубь тайги. Впереди нашего каравана шёл человек с топором и в некоторых местах рубил молодые деревья, преграждавшие путь. Рубка отнимала много времени, продвигались медленно. В одном месте перевернулась телега. К счастью, её вёз старый, видавший виды конь. Он сразу же остановился и спокойно стоял, пока его распрягали. Всё обошлось благополучно.
Живописными таёжными ущельями мы выходили к широким долинам. Реки в ущельях казались тёмными, к самому берегу чёрной стеной подступал лес. Только скалы выделялись безлесными пятнами, но и здесь иногда торчала лиственница или одинокая сосна.
После мрачной тайги мы вошли в свободную солнечную долину реки Баян-Гол. Сколько здесь цветов приветствовало нас! Недаром монголы называют эту реку Баян, что значит «богатый».
На память пришли слова, прочитанные как-то у одного восточного поэта: «Были тропы в моей жизни пустынные и молчаливые; были и открытые поляны, где мои трудовые дни находили и свет, и воздух».
Скоро показались посевы пшеницы, потянулись огороды. На реке работала водяная мельница. Огородники в тонких илистых отложениях древнего озера рыли глубокие траншеи, расходящиеся в земле коридорами и оканчивающиеся камерами. Так готовили к зиме овощехранилища; в Монголии зима суровая, за зиму земля промерзает глубоко, и камеры устраиваются в двух-трёх метрах от поверхности. Заложат в овощехранилища картофель, капусту, морковь, лук, закроют земляными пробками выход, а придёт весна — они будут иметь прекрасно сохранившиеся свежие овощи.
В долине Хары рядом с крестьянскими огородами расположились государственные посевы. Госхозы сеют пшеницу, ячмень, просо, огородные культуры, махорку.
Перевалив в бассейн Хары, мы заметили, что многие правые притоки верхней части этой реки текут в ущельях и долинах, направленные не на северо-запад, как это следовало ожидать, учитывая, что сама Хара здесь течёт прямо на север, а имеют юго-западное направление. Такой же особенностью обладают и левые притоки верхней Хары. Вместо того чтобы направляться на северо-восток, они проложили себе путь на юго-восток. Такое несогласное положение боковых ущелий и долин наводит на мысль о том, что некогда река Хара текла в обратном направлении — не на север, как теперь, а на юг. На это указывает положение таких притоков Хары, как, например, впадающие в неё справа Тунхэлин-Гола, Улэги, Сугунура, левый приток Бургултай и другие более мелкие.