Мусаниф Сергей. Имперские танцы

   – Я – иудей.
   – То есть, с вашей точки зрения, я – гой?
   – Совершенно верно.
   – Какое вам дело до проблем гоев?
   – Служба такая, – вздохнул Рабинович.
   – Как мне к вам обращаться?
   – Рабби.
   – Я не могу, – сказал Юлий. – На мой слух, это как-то фамильярно.
   – Можете обращаться ко мне «ребе».
   – А гой может так к вам обращаться?
   – Может.
   – А вы как будете ко мне обращаться? «Гой мой»?
   – А как вы хотите, чтобы я к вам обращался?
   – Капитан.
   – Отлично, капитан. Мы уже разобрались с формальностями или вы хотите еще что-нибудь уточнить?
   – Пожалуй, это все. Можете начинать.
   – Так что привело неверующего к капеллану, капитан?
   – Большей частью – приказ полковника Ройса, ребе.
   – А меньшей?
   – Я запутался в себе, – сказал Юлий. – Иногда мне кажется, что я знаю, чего хочу, а иногда мне снова кажется, что я знаю, чего хочу, но хочу при этом совсем другого.
   – И чего же вы хотите, капитан?
   – В первом случае или во втором?
   – Начнем с первого.
   – Жить, ребе.
   – Просто жить?
   – Ага. В этом желании есть что-то аморальное?
   – Нет, капитан. Это вполне понятное желание, естественное для любого человека. А что насчет вашего второго желания?
   – Я хочу застрелиться.
   – Это грех, капитан.
   – Я догадывался, ребе.
   – Почему вы хотите застрелиться?
   – Я знаю? Может, кальция не хватает.
   – Интересная версия, – одобрил Рабинович. – А может быть, вам не хватает смелости и веры в себя, чтобы продолжать жить дальше?
   – Может быть, – сказал Юлий. – А что делать? Молиться?
   – Молитвой тут не поможешь. Тем более что вы атеист. Давайте попробуем рассуждать логически. Что именно вас беспокоит?
   – Все, ребе.
   – А что беспокоит вас больше всего?
   – Честно?
   – Честно. Лгать капеллану не имеет смысла.
   – Меня беспокоят повстанцы. Они ненавидят меня и хотят убить.
   – Значит, они вас ненавидят? А вы к ним как относитесь?
   – Как я могу относиться к людям, которые меня ненавидят и хотят меня убить?
   – И в самом деле, как?
   – Адекватно. Я ненавижу их в ответ.
   – Кроме того, вы их убиваете.
   – Разве?
   – Оголите ваш правый бицепс.
   Юлий закатал рукав рубашки и продемонстрировал капеллану правый бицепс. На правом бицепсе Юлия были вытатуированы миниатюрные черные черепа.
   – Что это такое? – спросил Рабинович.
   – Миниатюрные черные черепа, – объяснил Юлий. – Татуировка.
   – Что она означает?
   – В сущности, это всего лишь ребячество, ребе.
   – Но что означает это ребячество?
   – Сбитые, – сказал Юлий.
   – Сбитые корабли противника? – уточнил Рабинович.
   – Да, – сказал Юлий.
   – И сколько черепов украшает ваш бицепс?
   – Тридцать восемь.
   – Давайте уточним, – сказал Рабинович. – Вы сбили тридцать восемь судов противника. Что это означает?
   – Что я хороший пилот.
   – Это означает, что вы – убийца.
   – Разве? Я сбиваю корабли, но не расстреливаю катапультировавшихся пилотов.
   – Тем не менее, каковы шансы пилота выжить после того, как вы сбиваете его корабль?
   – Это зависит от корабля, ребе.
   – Не увиливайте от ответа, капитан.
   – Шансы небольшие, – признался Юлий.
   – Вы – убийца, – подытожил Рабинович.
   – Я – пилот, – сказал Юлий.
   – Вы убиваете людей.
   – Я делаю свою работу.
   – Вам стало легче, капитан?
   – Нет, а с чего бы?
   – От правильного осознания того, чем вы занимаетесь.
   – Послушайте, – сказал Юлий. – Я не питаю никаких иллюзий по поводу того, чем я занимаюсь. Именно поэтому меня и тянет застрелиться.
   – Что вам больше не нравится – убивать людей или возможность быть убитым самому?
   – И то и другое, – сказал Юлий. – Но, положа руку на интимные части моего тела, я готов признать, что мне до чертиков не хочется, чтобы меня убили.
   К удивлению Юлия, Рабинович не стал делать ему замечания по поводу ругательств.
   – Вы боитесь смерти? – спросил Рабинович.
   – А вы не боитесь?
   – Не боюсь.
   – Почему?
   – Вера в Господа охраняет меня от этого страха.
   – До свидания, – сказал Юлий. – Нам с вами больше не о чем разговаривать.
   – Почему же, капитан?
   – Потому, что либо мы разговариваем на разных языках, либо вы лицемер.
   – Вы не можете сейчас уйти, капитан.
   – Почему еще, ребе?
   – Потому, что я вас не отпустил, капитан. Хочу вам напомнить, что я старше вас по званию.
   – Для меня это новость.
   – Представьте себе.
   – Черт побери. – Юлий сел обратно в кресло. – Чего еще вы от меня хотите?
   – Вы ненавидите повстанцев?
   – Да. Разве это неправильно?
   – Неправильно.
   – Я должен возлюбить повстанцев?
   – Нет, не должны.
   – Тогда я не понимаю, чего вы от меня хотите.
   – Я хочу, чтобы вы поняли, что повстанцы являются орудием Господа, который посылает вам испытание.
   – Мне?
   – Да.
   – Испытание?
   – Да.
   – Зачем?
   – Чтобы испытать вас. Чтобы понять, что вы из себя представляете.
   – Ребе, вы ведете подрывную деятельность.
   – Каким образом?
   – Вы только что заявили, что повстанцы – орудия Господа, а я с ними воюю. Воюю с орудиями Господа. Тогда кто я есть, если следовать формальной логике? Кто воюет с Господом? Дьявол. Тогда кто я? Посланник дьявола? Но в то же время я являюсь военнослужащим Империи, и не просто военнослужащим, а офицером. Таким образом, вы заявляете, что имперские офицеры – посланники дьявола. Признавайтесь, сколько вам платят повстанцы за то, что вы сеете такие мысли в наших умах?
   – Вы меня неправильно поняли. Повстанцы – орудия Господа, но и вы тоже – Его орудие.
   – Вы еще и еретик? Теперь вы заявляете, что Бог не знает, чего творит, раз его орудия уничтожают друг друга.
   – Вы понимаете все слишком буквально.
   – Это потому, что у меня от природы въедливый аналитический ум.
   – Вы насмехаетесь надо мной.
   – Нет, клянусь Аллахом.
   – Вы клянетесь Аллахом в присутствии иудея?
   – Я – атеист седьмого дня, – напомнил Юлий. – Мне по фиг, кем клясться.
   – Вы будете гореть в геенне огненной.
   – Здорово вы меня утешили.
   – Вам не нужно мое утешение. Вы пришли сюда только потому, что так вам приказал полковник Ройс. Вы – эгоистичный, самовлюбленный аристократичный ублюдок с нарциссовым комплексом, трясущийся за свою шкуру и морочащий всем голову!
   – Я рад, что вы это поняли, – сказал Юлий. – Мне кажется, таким, как я, не место в армии нашего великого императора.
   – Таким, как вы, место на самой дрянной, вонючей, ублюдочной военной базе, находящейся в самой глухой дыре на задворках Империи!

ГЛАВА 3

   – Он назвал меня эгоистичным, самовлюбленным аристократичным ублюдком с Нарциссовым комплексом, трясущимся за свою шкуру и морочащим всем голову, – пожаловался Юлий. – Поднимаю на пять и меняю две карты.
   – Но ты такой и есть, – сказал Клозе. – Поддерживаю и поднимаю еще на пять.
   – Я – пас, – сказал Карсон.
   – Я тоже, – сказал Дэрринджер.
   – А я еще поиграю, – сказал Малышев.
   – Отлично, – сказал Юлий. – Чем больше народу, тем больше банк. Еще этот тип назвал нашу базу самой дрянной, вонючей, ублюдочной военной базой, находящейся в самой глухой дыре на задворках Империи. Еще пятерочку сверху.
   – Наша база такая и есть, – сказал Клозе. – Поддерживаю.
   – Играю, – сказал Малышев.
   – Еще ему не нравятся мои татуировки. Наверное, он считает, что я пижон.
   – Но ты и есть пижон, – сказал Клозе.
   – У тебя такие же татуировки.
   – Это потому, что я тоже пижон.
   – Поднимаю на десять.
   – Поддерживаю.
   – Для меня это слишком круто, – сказал Малышев и бросил карты.
   – Слабак, – сказал Юлий. – Еще двадцатку.
   – И пять сверху.
   – Твои пять и еще двадцатку.
   – По-моему, ты блефуешь.
   – Есть только один способ это выяснить.
   – Поддерживаю. Вскрываемся.
   – Ты первый.
   – Две пары.
   – Полный дом, – объявил Юлий и сгреб деньги со стола. – Еще партию?
   – К черту, – сказал Клозе. – Я знал, что не надо тебя приглашать. Ты нас попросту обчистил.
   – Где ты был ночью? – поинтересовался Карсон. – Я заходил часа в два, хотел стрельнуть у тебя сигарет.
   – Я ночевал в карцере.
   – Это стильно, – сказал Карсон.
   – Я все делаю стильно, – сказал Юлий.
   – Я пойду, – сказал Дэрринджер. – У меня завтра дежурство.
   – У меня тоже, – сказал Малышев.
   – А я временно отстранен, – сказал Юлий.
   – Везунчик, – сказал Дэрринджер.
   Они с Малышевым ушли. У них осталось всего шесть часов, чтобы протрезветь и вернуться в нормальную летную форму.
   – Больше никто никуда не торопится? – спросил Юлий.
   – Нет, – сказал Карсон.
   – Я тороплюсь в отставку, – сказал Клозе. – Но это может подождать.
   – Вот и отлично, – сказал Юлий. – У нас еще осталось виски?
   – У меня всегда полно виски, – сказал Карсон. – Зато у меня постоянно кончаются сигареты.
   – Это фигня, – сказал Юлий. – Сигарет полно у меня.
   – Значит, вместе мы непобедимы, – сказал Карсон.
   Карсон был маленький и смуглый. Он был лет на десять старше Юлия и до сих пор ходил в лейтенантах, но, несмотря на это, был неплохим пилотом. Впрочем, здесь все были неплохими пилотами. Плохие пилоты отсеялись вследствие искусственного отбора, проведенного сепаратистами.
   Еще Карсон носил усы.
   – Стоп, – сказал Юлий. – С тебя мы имеем виски, с меня – сигареты, а какой толк от Клозе? Что он привносит в нашу компанию?
   – Толику интеллекта, – сказал Клозе.
   – Интересная версия, – сказал Юлий. – Но она не прокатит. Мы найдем тебе иное применение – ты будешь наливать.
   – Ладно, – сказал Клозе и налил.
   – Не только себе, – уточнил Юлий.
   – Хорошо, – сказал Клозе и налил всем.
   – У меня тост, – объявил Юлий. – За скорую погибель полковника Ройса! Может быть, после этого нам пришлют достойного командира, и он отпустит нас домой!
   Они сдвинули стаканы и выпили.
   – Я не хочу домой, – сказал Клозе, ставя на стол пустую посуду. – Я хочу на Эдем. Там тепло, нет болот и полно симпатичных девчонок. Мне надоели бледные тела местных проституток. Я хочу загорелую девчонку, холодное пиво и шезлонг, стоящий под пальмой, растущей на берегу моря.
   – Не трави душу, – сказал Карсон. – Я сам дико истосковался по шезлонгам.
   – Искусство лежать в шезлонге относится к одному из самых древних искусств человечества, и его корни уходят в такие глубины истории, о которых мы даже не подозреваем, – сказал Юлий. – Не буду скрывать, в этом деле я достиг совершенства, впрочем, как и во многих других делах. Единственное, что у меня не получается, это закосить под психа и вылететь из армии.
   – Зачем ты вообще пошел на службу?
   – Отец заставил. А ты?
   – Мне нравилась форма, – сказал Карсон.
   – А чего ты не пошел в гвардейцы? У них форма куда круче, чем у нас.
   – Ростом не вышел, – сказал Карсон. В гвардейцы набирали только двухметровых парней дворянского происхождения, а Карсон был низкорослым плебеем. В пилоты брали всех, кроме женщин.
   – А что привело в армию тебя, Клозе?
   – Ноги, – буркнул Клозе.
   – А помимо ног? – спросил Юлий.
   Клозе пожал плечами.
   – Надо же было куда-то пойти, – сказал он и снова налил.
   – Не части, – предупредил Карсон. – До утра еще долго.
   – За сепаратистов! – провозгласил Юлий. – Чтоб они сдохли, придурки чертовы!
   На этот раз они выпили не чокаясь.
   Как уже говорилось выше, Юлий не любил сепаратистов и подозревал, что те ненавидят его в ответ. Сепаратисты мешали Юлию жить.
   Они пытались убить Юлия, но этим список нанесенных Юлию обид отнюдь не исчерпывался. Именно из-за сепаратистов он был вынужден торчать на этой чертовой планете, на девяносто процентов состоящей из болот и на десять – из военных баз Империи. Здесь было сыро и скучно. Здесь можно было только воевать или напиваться.
   Юлий пытался ходить в местный бордель, но при первом взгляде на предложенный ассортимент жриц любви решил, что пусть он уж лучше сопьется. Или пусть его даже убьют.
   Зато Клозе ходил в бордель регулярно. Юлий не понимал, как Клозе может трахать этих девиц.
   – Я слышал, на ту сторону вчера прибыл корабль контрабандистов, – сказал Клозе.
   – Значит, жди рейда, – сказал Юлий. – Надеюсь, ребята, вы управитесь до того, как меня снова допустят к полетам.
   – Черта с два, – сказал Клозе. – Сначала разведка должна установить, что этот контрабандист привез и где они это все складируют. По моим скромным расчетам, у них на это уйдет не меньше недели. А тебя вернут в строй дня через два, самое позднее.
   – Типун тебе на язык величиной с бомбардировщик, – сказал Юлий.
   – Я давно заметил, что ты не любишь армию, – сказал Карсон.
   – Армия – это тупо, – сказал Юлий. – Сам задумайся, на хрен она вообще такая нужна?
   – В смысле? – спросил Карсон.
   – Сколько планет заселено человечеством? – спросил Юлий.
   – Больше ста, – сказал Карсон.
   – Насколько больше?
   – Чуть больше.
   – Сто семнадцать, – сказал Клозе. – Я сам считал.
   – А сколько планет принадлежит Империи? – спросил Юлий.
   – Около ста, – сказал Карсон.
   – Сто две, – сказал Клозе.
   – Наш флот насчитывает примерно пять тяжелых кораблей на планету, – сказал Юлий. – Около пятисот охренительно больших, смертельно опасных кораблей. А планеты, не входящие в Империю, не объединены между собой, и у них на всех едва ли наберется десять судов. И эти суда устарели как морально, так и физически. По сути, это списанные корабли, построенные на имперских верфях.
   – И что ты хочешь этим сказать? – подозрительно осведомился Клозе.
   – Что у Империи нет внешнего врага, которого мы не могли бы задавить силой двух линкоров или десятка линейных крейсеров, – сказал Юлий. – А за каким чертом нам еще четыреста девяносто семь кораблей? Для внутренних полицейских операций, в одной из которых мы сейчас сидим по самые уши?
   – Ты – еретик, – сказал Клозе. – Если народ не хочет кормить собственную армию, он будет кормить чужую.
   – Кто это сказал? – спросил Юлий.
   – Макиавелли.
   – Из пятого батальона?
   – Нет, из учебника истории.
   – Дурак он, твой Макиавелли, – сказал Юлий.
   – Почему? – осведомился Клозе.
   – А ты покажи мне эту другую армию, – сказал Юлий. – Где она? В этой части галактики самая страшная сила – это мы. Более того, мы – единственная сила в этой части галактики. Тут никого нет, кроме нас. Страшных и одиноких.
   – Вселенная бесконечна, – сказал Карсон.
   – И что? – спросил Юлий.
   – В любой момент к нам могут нагрянуть Чужие.
   – Чужие – это миф. Идея о возможности встретить представителей иной разумной цивилизации мусолилась чуть ли не с середины двадцатого века, с тех пор прошла пара тысячелетий, и что толку?
   – Эта идея до сих пор популярна, – сказал Клозе.
   – И она до сих пор остается только голой идеей. Сначала люди думали, что жизнь возможна уже на Луне, потом – на Марсе, потом предполагали встретить ее в иных звездных системах. Но как только человечество достигало Луны, Марса или этих самых иных звездных систем, его ждал очередной облом. Вселенная бесконечна, и глупо отрицать в ней наличие другого разума, но я не думаю, что человечество встретится с этим разумом в ближайшие миллионы лет.
   – А если Чужие все-таки прилетят? – спросил Карсон. – Вот тогда нам и понадобится наш флот.
   – Зачем? – спросил Юлий.
   – Чтобы воевать с ними, – сказал Карсон.
   – А почему ты думаешь, что они будут настроены враждебно?
   – Неважно, как они будут настроены, – сказал Клозе. – Главное, что мы настроены с ними воевать, так что их согласия никто и не спросит.
   – Глупо, – сказал Юлий. – Война с Чужими практически невозможна.
   – Это еще почему? – спросил Клозе.
   – Я не знаю, как объяснить это столь ограниченным умам, но все же попробую, – сказал Юлий. – Представь себе Империю как одного-единственного человека, живущего на необитаемом острове.
   – А… – догадался Клозе. – Сейчас будет метафора.
   – Типа того, – признался Юлий.
   – Вот они, преимущества классического образования, – сказал Клозе. – Слушай и внимай, Карсон, сейчас неучам вроде нас с тобой будет преподан урок.
   Клозе учился в той же частной школе, что и Юлий, только на два года позже. Вполне вероятно, что они встречались уже в то время, но не обращали друг на друга внимания.
   – Вернемся к нашему человеку на необитаемом острове, – сказал Юлий. – У него есть ружье, которое символизирует количество боевых судов, необходимых для поддержания внутри Империи закона и порядка. С этим оружием он добывает себе еду и охотится на хищников, вроде наших дорогих сепаратистов. Еще у этого человека есть пушка, и эта пушка символизирует количество судов, которые есть на самом деле, то есть наш космический флот. Море вокруг человека пустынно, и возможность, что к нему кто-нибудь приплывет, чрезвычайно мала.
   – Я так и не понял, почему этому парню на острове не нужна пушка, – сказал Карсон.
   – Это потому что я еще не закончил, – сказал Юлий. – Вероятность, что к этому человеку приплывут враждебно настроенные чужаки, один к миллиону. И один к тысяче миллиардов за то, что это будет другой одинокий чувак на плоту и с точно такой же пушкой. Глупо предполагать, что во всей бесконечной Вселенной на одном сравнительно небольшом клочке космического пространства найдутся две цивилизации, стоящие на одной и той же ступени технологического развития, которая и делает возможной войну между ними. Если к этому человеку приплывут дикари на своих лодках, он отобьется от них и с одним ружьем, а если к нему пожалует авианосец с полным боевым снаряжением, то ему никакая пушка не поможет.
   – Глубокая мысль, – сказал Клозе. – Настолько глубокая, что в ней можно утонуть.
   – Если вдруг к нам и прилетят, – сказал Юлий, – то сам факт, что прилетели к нам, подразумевает превосходство иной расы над нашей собственной, так что воевать с ней нам будет просто нечем. А если мы сами кого-то найдем, то технологическое преимущество будет на нашей стороне. Но лично я думаю, что, если и есть в округе разумная жизнь, она находится в эмбриональном состоянии и мы ее просто не замечаем.
   – Ну а вдруг?
   – Что – вдруг? Что? Подумай сам, Вселенная бесконечна, и время в ней тоже. Человечество – песчинка на фоне этой пустыни. Песчинка, несомая ветром. И какова вероятность того, что рядом с ней будет пролетать точно такая же песчинка?
   – Довольно большая, – сказал Клозе. – В пустынях песка полно.
   – Но песчинки все разные, – сказал Юлий. – И курс двух песчинок вряд ли может быть параллельным долгое время.
   – Метафора с пустыней ни к черту не годится, – сказал Клозе. – С островом было еще куда ни шло, но пустыня – полная фигня. Даже у тебя бывают проколы.
   – Тогда наливай, – сказал Юлий.
   Клозе налил.
   – За девчонок, – провозгласил Юлий. – За загорелых девчонок с Эдема, которых мы навестим сразу же, как выпутаемся из этой войны.
   Они выпили.
   – Это не война, – сказал Клозе, ставя пустой стакан на стол и прикуривая сигарету из пачки Юлия. – Это – антитеррористическая операция.
   – Когда террористов десятки тысяч человек, то это уже война, – сказал Юлий. – Давай хотя бы в узком кругу называть вещи своими именами. Мы говорим «антитеррористическая операция», подразумевая войну. Мы говорим «отлетал свое», подразумевая смерть в боевом вылете. Мы говорим «сепаратист», подразумевая врага.
   – Мы говорим «девчонка», подразумевая проститутку, – подхватил Клозе.
   – Не надо об этом, – взмолился Карсон. – Юлий, ты намекаешь, что нам не нужен такой большой флот?
   – Именно, – сказал Юлий. – Более того, большой флот может стать смертельно опасным для Империи. Когда куче военных нечего делать, я сейчас не говорю о беднягах, занятых на этой планете, они дуреют. А дурные военные могут выкинуть что угодно.
   – Например? – осведомился Клозе.
   – Какой-нибудь адмирал может объявить себя императором и попытаться захватить власть. Или просто хапнуть себе пару планет с целью поиграть в «войнушку». Это закон жанра, – объяснил Юлий. – Если ружье есть, то рано или поздно оно все равно выстрелит, несмотря даже на желания своего хозяина.
   – Совсем недавно это была пушка, а не ружье, – заметил Клозе.
   – Это неважно, если вы понимаете, что я имею в виду.
   – А если не понимаем?
   – Тогда это тем более неважно, – сказал Юлий. – Наливай.
   – Я давно хотел тебя спросить, – сказал Клозе. – Почему тебя так зовут? Это как-нибудь связано с Древним Римом?
   – А то, – сказал Юлий. – Папаша был без ума от Цезаря.
   – Не повезло, – сочувственно сказал Клозе.
   – Мне как раз повезло, – сказал Юлий. – Моего старшего брата зовут Гай.
   – Интересно, а как зовут твоего отца?
   – Старого поганца зовут Питер. Подозреваю, что дед, в отличие от него, был нормальным человеком.
   – Гай, – сказал Клозе, словно пробуя слово на вкус. – Юлий. Гай. Юлий. Гай.
   – А самого отвратного из наших сторожевых псов всегда звали Брутом, – сказал Юлий.
   – У тебя, случаем, нет сестры по имени Цезарина?
   – Нет. Сестру маме удалось отстоять.
   – И как ее зовут?
   – Зачем тебе знать, как зовут мою сестру? – подозрительно спросил Юлий.
   – Просто так, – сказал Клозе.
   – Я не обязан удовлетворять твое праздное любопытство, – сказал Юлий.
   – Не обязан, – согласился Клозе. – Но все-таки как ее зовут?
   – Пенелопа, – сказал Юлий. – Мама с ума сходит по Гомеру.

ГЛАВА 4

   Утром Юлия вызвал к себе контрразведчик.
   Майор Дэвис воспринимал свое назначение на базу 348-М как ссылку. Поскольку ему не удавалось забавляться в боевых вылетах, пилоты и механики сторонились его, а общаться с рядовым составом он считал ниже своего достоинства. Майору Дэвису было куда скучнее остальных, и он развлекался, подозревая окружающих во всех смертных грехах, особенно если таковые грехи карались расстрелом.
   Впечатление о его работе немного смазывалось тем фактом, что на базе за весь период его службы так никто и не был расстрелян, но майор Дэвис не терял надежды и старался вовсю.
   Когда Юлий вошел в кабинет майора, на большом дисплее контрразведчика красовалось его личное дело с фотографиями и отрывками из официальной хроники. Юлий ненавидел свое досье. На его взгляд, для двадцати пяти капитанских лет оно было неприлично объемным.
   Юлий со всем возможным комфортом попытался устроиться в неудобном кресле для посетителей и вперил в майора взгляд своих невинных глаз.
   – Доброе утро, капитан, – сказал майор.
   – Утро – это то время суток, которое я предпочитаю проводить в постели в бесчувственном состоянии, называемом сном, – сказал Юлий. – А потому оно по определению не может быть добрым, если я сижу в дурацком казенном кресле и меня готовятся допрашивать.
   – Как знаете, – согласился майор. – Кстати, нашу беседу никак нельзя назвать допросом.
   – А как ее можно назвать?
   – Это будет длинный и обстоятельный разговор, – сказал майор.
   – Замечательно. – Юлий достал из кармана длинную и обстоятельную сигару, обрезал ее ножичком с золотой рукояткой, на которой был выгравирован герб его рода, стараясь держать ножик так, чтобы герб был хорошо виден майору. Спрятав ножик, он долго раскуривал сигару от золотой зажигалки с тем же гербом, а потом выпустил по направлению к майору клуб дыма.
   – Вообще-то я не курю, – сказал майор.
   – Это хорошо, – кивнул Юлий. – Это значительно экономит деньги, ибо пересадка легких – весьма дорогостоящая операция.
   – Почему вы позволяете себе курить в моем кабинете?
   – Курение на военной базе запрещено только в технических помещениях, к коим ваш кабинет причислить невозможно, – объяснил Юлий. – Так что своей сигарой я не нарушаю никаких правил.
   – Но вы могли бы спросить меня, не имею ли я чего-нибудь против вашей сигары.
   – Зачем? – спросил Юлий. – Я же знаю, что вы против.
   – Я не говорю уже о правилах элементарной вежливости, но я старше вас по званию.
   – Я не нахожусь в вашем прямом подчинении, и вы не имеете права мне приказывать.
   – Этим вы хотите выразить мне свое неуважение, капитан?
   – Каждый понимает в меру своего собственного неуважения.
   – Вы думаете, что вам все позволено только потому, что вы граф?
   – Откровенно говоря, да, – сказал Юлий. – И я не понимаю, на каком основании вы можете требовать уважения к своей персоне. Уважение – это такая штука, которая предполагает взаимность, а вы выказываете человеку неуважение, вызывая его в свой кабинет. Ибо такой вызов может означать только две вещи: либо человек шпион и диверсант, либо он знаком со шпионом и диверсантом и вы хотите, чтобы он сдал своего знакомого и стал стукачом. Согласитесь, вряд ли ваш жест можно назвать проявлением уважения ко мне, так что я нахожусь в полном праве не уважать вас в ответ.
   – Значит, вот так, да?
   – Именно, – сказал Юлий.
   – Вы думаете, я не найду на вас управу?
   – Не знаю, – сказал Юлий. – Но это представляется мне маловероятным. Видите ли, майор, дело в том, что мои преступления в подведомственной вам области может расследовать только Управление имперской безопасности, а оно вряд ли будет заниматься такими мелочами, как курение в вашем кабинете. Хочу, кстати, заметить, что глава Управления генерал Краснов – старый и очень хороший друг моего отца. Я не имею в виду ничего предосудительного, генерал – весьма твердый и принципиальный человек, и если он застукает меня на каком-нибудь серьезном проступке, то расстреляет безо всяких сомнений и проволочек. Но в мелких разногласиях с контрразведкой, типа проявления неуважения к одному из ее доблестных представителей, он вряд ли примет сторону контрразведки.