Страница:
его истинная, живая и горячая жизнь, причем в бесконечно большей
концентрации, чем в настоящем.
Новый дух. Не выставляйте себя на посмешище! Дух этот со времени ? один
и тот же, хоть манера его проявления и меняется, в отдельных личностях его
то больше, то меньше.
Начало и конец возвышения личности приходятся на эпоху тирании! До чего
же знаменательно! Насколько исполнение, а не изначальность.
Но - личные и коллективные тираны?
Молодость склонна переоценивать все самое новое, ибо чувствует себя с
ним ровесницей. Тем горше несчастье, ежели это ее самое новое оказывается
еще и плохим.
Образцовым воплощением гуманизма был ионический оратор в сенате:
Буркхард, Культура Ренессанса в Италии, т. I, р. 261 (III раздел, глава 7).
В наше время это адвокат. Отдельные критерии речи тоже унаследовались. Это
составная часть парламентаризма как идеал.
Чтение. О том, что его когда-нибудь надо описать. Важно в чтении
романа: жить в ином мире. Мир для всех, мир для немногих - это подкатегории.
Политика есть воля, а не истина. Очень примитивная формулировка, но
чреватая последствиями. Между политикой и духом существуют подобные же
взаимосвязи, как между волей и истиной. Развитие одной эпохи рассматривать
как единство; это просто взаимная зависимость, но функции следует разделять.
Политика. Основополагающее откровение нового времени состоит в том, что
человеку, завладевшему средствами грубого насилия, бояться нечего.
Следующим шагом должен обрести голос неиндивидуальный героизм.
Неподконтрольность войны и мира. Это, возможно, приведет к понятию:
пассивность как современное оружие, (ср. проч.: Кто умеет терпеть - многого
достигнет в жизни.)
Примечательным контрастом к этому - та романтика, в которую облекается
развитие этих тенденций в Германии. Весь этот парадный марш богов и
мейстерзингеровщина.
Героическое. После того, как героическое в искусстве почти вымерло
(последний его представитель Р. М., до него Дузе), оно снизошло на Г.
К психологии сна. Первично здесь расслабление представлений,
ускользание во все стороны, мышление, каким его воспринимаешь в полусне.
Им-то при определенных обстоятельствах и завладевает аффективная тенденция -
и делает из этого материала историю.
Дурное общество. Нельзя ли развитие среднего человека подвести под
такую категорию: попал в дурное общество, а именно - в общество других
средних людей?! (к примеру, если бы я в свое время стал членом студенческой
корпорации).
Таинственная геометрическая прогрессия изменений времени.
Томас Манн. То, что он способен хвалить стольких писателей, не
довольствуясь просто тем, что они ему нравятся, связано с его успехом в наше
время: ибо это время, наряду со многим прочим, любит и большинство из
хвалимых им писателей.
И критикам, историкам литературы, издателям тоже приходится очень много
всего любить.
Но ведь есть еще возможность любить литературу, даже если поминаешь ее
недобрым словом.
Я, например, в своей критике полярно противостою почти всему. Отчасти
это означает, что я несовременен, отчасти, возможно, что просто неучтив.
Предлагаются также следующие истолкования: аутизм, негативизм, фанатизм со
всеми его вариациями (система, ограниченность, шизоидный компонент и т. д.).
Правда же в том, что я хотя и редко "оттаиваю", но оттаивать все же могу и
тогда чувствую некоторую раскрепощенность; но и то правда, что я, к примеру,
в случае с Т. М. своего суждения, собственно, никогда не менял, только
декорировал по-разному. Опять же о начинающих и проч. я с легкостью сужу
слишком хорошо, сам себя при этом чувствую необъективным, но насколько
глубоко это у меня идет?
Политические вопросы, поелику они вписываются в раздел "Заметки и
фрагменты", пока что имеют подразделы: "Власть" (и проч. состояния) и
"Коллективизм-индивидуализм".
К последней альтернативе. 1. Что коллективному нужен индивидуум - это
лежит на поверхности. В таком случае речь идет о различиях в использовании
индивидуального. Что ликвидируется - так это эпоха гения. А точнее - гения
культуры. Это вымирающая история со времен Возрождения. Как горы, где
высочайшие пики приходятся иной раз на конец хребта: Кант, Гете...; истинный
же апогей - Гегель, Фихте, создатели тотальных систем, конкурирующих с
Богом.
Но Гегель: история есть путь Бога сквозь мироздание. Где? (Или у него
сказано: государство есть путь Бога сквозь историю?)
К коллективизму относится, например, хотя бы практика производства
завышенных тиражей, ульштайнизация. У гениального тем самым как бы отнято
его законное место. Способен ли я его вернуть?
2). Однако ожидать от массы нового достижения - возможно, не такая уж
мистика. См. философия истории в "Войне и мире". Масса создает своих вождей.
Статистически это можно обосновать понятием шанса, возможности. Определенные
типы людей в определенных ситуациях имеют повышенные шансы, и так из
возможных вождей образуется действительный.
Гений был бы "не в духе времени".
Архитектура. Репрезентативное воплощение воли, направленной в будущее.
- Плохая: воплощение воли, направленной в прошлое; хотя может быть и очень
милой. Современное зодчество: современная воля, реализованная с учетом
обстоятельств, вполне правильно определить как современный стиль. Воля к
будущему, разумеется, не имеет иных средств выражения, кроме архитектурной
мимики, то есть средства весьма ограниченного и такого, которое вечно
переоценивают дилетанты.
Размышляя над профессиональной политикой (ремесленников и т. п.).
Разумеется и мы, люди творческих профессий, абсолютно наивно требуем
соблюдения наших сословных интересов, когда взыскуем от государства больше
культуры. В точности как в утопии духовного государства. Тогда как же, черт
возьми, должно все это выглядеть на самом деле?
Слава. По поводу замечаний обо мне О. Есть два принципиально различных
вида знаменитых людей: 1) те, кого все знают и 2) те, кого все должны бы
знать. Эти вторые приходят и исчезают вместе с культурой. (Вторые приходят и
исчезают и сами по себе - см. примеры у Буркхарда: даже в эпоху Ренессанса
были свои - и большие - дутые величины.)
Много бед от того, что люди пошли за развитием техники, делая вид,
будто все умеют с ней управляться.
Слава. Есть два в корне различных вида знаменитостей: те, кого все
знают, и те, кого все должны бы знать.
Слава одних вытекает из естественных склонностей, слава других - из
требований культуры. И по сути это различие между пресловутостью и славой
или, выражаясь менее старомодно, между дурной славой и славой просто.
Различие это следовало бы соблюдать, однако никто этого не делает,
потому что пресловутые хотят поживиться славой, а прославленные совсем
непрочь побыть и пресловутыми.
Одни - многопоминаемые; другие - многочтимые. И по сути это...
Сохранить же это...
То, что в наши дни эти вещи путают, что прославленные хотят быть
пресловутыми, а пресловутые - прославлены, сопряжено с утратой понятия
культуры. С этой же утратой сопряжено как поклонение мерзавцам, так и
невероятные цифры тиражей и т. п.
При демократии прославленные хотели быть и пресловутыми, а пресловутые
были прославлены.
Сейчас второе сохранилось, а прославленных просто не осталось.
Слава. Есть два в корне различных вида знаменитых людей: те, кого все
знают, и те, кого все должны бы знать. Слава одних вытекает из естественных
склонностей, слава других - из требований культуры. Одну славу разливают,
как пиво в трактире, вторую выдают, как по рецепту в аптеке. Идеал, когда
обе сольются в одну, лежит в бесконечности. А посему, чтобы и природе
угодить, и от культуры взять что-то поучительное, завели обыкновение
публично писать о знаменитостях второго вида так, как если бы они и вправду
были людьми прославленными. Весьма любезная и эффективная метода. Однако
зачастую она напоминает о тех несколько неловких оборотах речи, что приняты
в обществе, когда надобно представить такую вот безвестную знаменитость:
"Надеюсь, мне не надо рассказывать Вам, кто такой господин X." - примерно
так они звучат, являя собой вернейшую примету, что тот, к кому так
обратились, о незнакомце понятия не имеет. В обществе, однако, хотя бы
задним числом и по секрету, все же сообщают, кто таков незнакомец в
действительности; на пути к публичной славе обычно даже это забывают
сделать.
Примечательно. Году этак в 1900 тиражи маленькие. После 1919 уже
большие. Казалось бы, прогресс. Литература понадобилась коммерсанту, потом
ВПК, и наконец вообще государству. Вполне последовательное развитие.
Ироническая контр-параллель: кино поначалу было штукой сугубо
индустриальной, но позднее стало "искусством".
Вечностный характер произведений литературы. Есть ли таковой, какой-то
особый, который можно было бы более или менее без погрешностей выявить,
отвлекаясь от сверхвысокой художественной ценности? Относительная простота
изложения при сильной образности и т. п. могла бы способствовать длительному
благоприятствованию. (Но самое главное - на старте.)
Бундескулътуррат. Новое понятие - бундескультура. Связано с
культур-политикой.
Чтение. Многие люди имеют склонность обесценивать то, что им
недостижимо (лиса - виноград - зелен!), в задатках эту склонность, пожалуй,
имеют все. Сгинувшие в безвестность книги, или даже хотя бы просто
отдаленные во времени, те, что он не увидит в домах своих друзей, для
человека молодого мало- и труднодоступны. Начни их ему расхваливать - и он
первым делом почувствует к ним неприязнь! (Почему книги, впавшие в забвение,
там и остаются.)
Неизвестность и ожидание. Самые трепетные состояния. Как правило, мы
заранее знаем, о чем тот или иной роман, а как, должно быть, это было
прекрасно, когда "Анна Каренина" публиковалась в журнале: что там будет
дальше? чем кончится? В этом художественном средстве что-то есть. И как оно
нынче индустриализировалось в голое любопытство, на манер Уоллеса и Конан
Доила. В истинно культурном государстве таких людей объявляли бы вне закона.
Многократно прочитанное. Как объяснить тот феномен, что "Ярмарка
тщеславия" понравилась мне дважды, а в третий раз - и это при том, что я ее
начисто позабыл - я не смог ее читать? Что я без всякого интереса принялся
за Лихтенберга, а две недели спустя буквально проглотил? Что тут играют роль
разные личные состояния - это понятно; но что есть объективного, в самой
книге?
Вместе с: очень ловкая форма критики - меня это захватило и т. п.
Вождизм. Исходя из посягательств политики на словесность и установив
автономию последней: тем не менее - как распознавать вождя в сфере
литературы? В политике его легитимация - это его власть, но не в литературе
же. Он выражением своего времени - и то уже перестал быть; эту свою
поэтическую ипостась он давно уже преодолел.
Нет ли у Канта параллельного места по части политики?
Лерке. А что, если сей поэт глубоко немузыкален? Потому как музыку он
воспринимает так же, как я.
Публика. Распознавать действительно значительное - еще не значит уметь
отличить его от другого, см. комбинации по принципу "Штесль - я" и проч.
Без государства. Не живем ли мы - напр. Бляй в Испании - в странах, о
законах которых мы напрочь ничего не знаем, то есть каждый как бы в своем
государстве? Для отдельного человека достаточно соблюдать некую всеобщую
европейскую мораль, чтобы не вступать в конфликты.
Джойс
В разрезе: спиритуалистический натурализм. - Шаг, который еще в 1900
назрел. У него даже пунктуация натуралистическая.
Сюда же относятся и "неприличности". Привлекательно: как живет человек
"в среднем"? В сравнении с ним я исповедую поистине героическую концепцию
искусства.
Вопрос: как происходит мышление? Его сокращения - суть краткие формулы
языково ортодоксальных формулировок. Они копируют длящийся годами языковый
процесс. Не мыслительный процесс.
Другой отличительный признак Джойса и всего этого направления развития:
распадение. Он уступает сегодняшнему состоянию распада и воспроизводит его
путем своеобразного свободного ассоциирования. В этом есть нечто поэтическое
- или только видимость поэтического; нечто, чему нельзя обучиться,
первобытная песнь на новый лад.
Тетушка Унсет рассказывает
Поскольку сексуальное просвещение затрагивает нынче даже детей, в наши
дни, понятное дело, изменились и тетушки. Они могут позволить себе пить
пиво, ругнуться, прибить мужчину, не побояться крепкого словца в делах,
касающихся телесного низа, и при этом оставаться милыми добрыми тетушками,
способными рассказывать свои истории часами, покуда за окошком становится
все темней и темней.
Одна такая тетушка - особа невероятного, поистине нобелевского размаха
и темперамента - дарована миру в лице Сигрид Унсет.
Эта женщина, появлению которой предшествовала молва, что ничего
похожего - ни среди мужчин, ни среди женщин - просто на свете нет, и вправду
рассказывает удивительно. В томах ее романа "Дочь Кристин Лавран" есть
добрая... фрагментов и мест, которые поистине не знают себе равных и
повествуют о рождении, смерти, гневе, нежности, опьянении, насилии,
верности, предательстве, любви к женщине, мужчине, матери, отцу, ребенку,
родне, к зверю и Богу - и повествуют так, что поневоле начинаешь взирать с
некоторым почтительным страхом на человека, у которого все это живет
буквально на кончике языка и с такой кажущейся легкостью соскакивает,
сохраняя уже в самый миг произнесения интенсивную законченность
совершенства. Полагаю, в таких случаях вполне уместно вспомнить о Шекспире и
сказать, что с его времен не было в литературе такого людского компендиума.
И вправду - с этой стороны своего дарования госпожа Унсет принадлежит к
великим рассказчикам.
Не столь высок ее ранг в смысле человечности. Поскольку Нобелевская
премия предполагает утверждение высоких нравственных ценностей, таковые
могут быть обнаружены здесь лишь в плане укрепления нравов наших праотцев.
Не тогда, когда религиозное переживание явлено как труднейшее испытание
человечества, а только тогда, когда оно предстает испытанием уже пройденным,
уложенным в рамки церковных законов, роман этот обретает духовное значение,
выходящее за пределы авторского любования стойкостью патриархальных обычаев.
Не знаю, является ли г-жа У. конфессионально верующим человеком, возможно,
она только намеренно выставляет себя в ином свете, дабы оказаться на одном
уровне с эпохой своего повествования; как бы там ни было, ее повествование
благодаря этому хотя и сохраняет внутреннюю связность, но не перекидывает
никакой связи к нам, детям своенравного столетия, которое скорее согласится
учиться уму-разуму на собственных ошибках, нежели слушать увещевания
предков.
По-моему, если за эту главную ниточку дальше потянуть, еще и много
другого можно вытащить.
Я сопоставляю:
Бессмертие Нерона. Пистолетные выстрелы пописывающего стишки
гимназиста, ученика Принципа, разожгли пожар мировой войны. Благонамеренный
университетский профессор Вилсон стал невольной причиной того, что война эта
все еще не кончилась. Жорж Клемансо, победоносный advocatus diaboli {Адвокат
дьявола (лат.).} на процессах в Версале, Сен-Жермене, Трианоне и т. д.,
которые Вильсон в качестве advocatus dei {Адвокат Бога (лат.).} проиграл,
был большим поклонником античности и на досуге занимался пописывал для души.
Литературные творения Ленина и Троцкого обрели всемирную известность,
Луначарский писал драмы, а Муссолини помимо драм еще и романы. Стоит ли
удивляться, что и немецкая революция в качестве сопутствующего успеха уже
вскоре после своей победы предъявила общественности драмы и романы, которых
до этого никто знать не знал?!
Поскольку, однако, для всех летописцев всегда было естественным делом
украшать героев истории различными доблестями, их редко удивляло, что герои
политики также и в других областях, пользующихся вниманием общественности,
тоже как бы невзначай кое-что свершали или, по меньшей мере, пытались
свершить; они, летописцы, напротив, скорее находили, что это в порядке
вещей, и проблема, которая за этим кроется, от них ускользала. Проблема же
формулируется в вопросе: почему это людей, которые делают историю, в
качестве побочных занятий привлекают только определенные виды деятельности-а
другие нет.
Тень понимания. "Государством стрелочников и ночных сторожей" называет
некто государственное устройство, которому военное и послевоенное поколение
теперь готовит конец. Он имеет в виду свободную игру экономических сил,
которую государство только придавливало, и сулит новое чувство всеобщей
ответственности благодаря новым принципам организации труда. Верно, что
всеобщая война была полностью дезавуирована тем, что после нее "торг между
работодателями и работниками" продолжился как ни в чем не бывало. Понятно,
что национал-социализм хочет это воззрение изменить; его и надо бы в корне
переиначить. И как реакция "Фронта" против экономики он тоже есть воззрение.
Вот почему и воинственность выдвигается на первый план, причем даже без
особого желания войны. Расистское встречает понимание ввиду потребности в
смычке, потребности сверхразборчивой. В трудное предприятие берут с собой
только самых близких спутников.
Единое включение - гляйхшалътунг. Странные вещи, творящиеся нынче с
немецким духом, распознаются, среди прочего, например, и в том, что слово,
вошедшее в обиход для обозначения существенной части этих процессов, для
человека, владеющего немецким языком, звучит ничуть не более вразумительно,
чем для иностранца. Лежащий в его основе глагол деятельности "шальтен"
восходит к древнейшим периодам истории немецкого языка и до недавних пор
обладал лишь ограниченной жизненностью, в том смысле, что производных слов
от него много, сам же он был глаголом несколько застышим и употреблялся
только в определенных смысловых сочетаниях. Так, его, к примеру, можно
использовать в смысле "орудовать" - свободно и по своему усмотрению что-то с
чемто делать, но простая речевая конструкция с этим глаголом без дополнения
уже лишена всякого смысла. Вообще же слово это чаще всего встречается в
устойчивом сочетании на пару с другим глаголом - "вальтен", что по смыслу
означает примерно "to manage and to have a free hand" {Делать что-то, имея
полную свободу действий (англ.).}, но с поэтическим налетом мшистой архаики.
Важно отметить, что в самой идее использования этого слова есть элемент
романтики. Его же исконный, первичный смысл означает: толкать, двигать,
приводить в движение, перемещать.
У этого романтического слова, имеются, однако, вполне современные
отпрыски. "Шальтер" - это на железной дороге, а именно "ticket-office"
{Окошко билетной кассы (англ.).}, но еще это и прибор домашнего
электрического освещения, выключатель, есть однако и на электростанции
панель включения - "шальтербретт".
После 24.12.35 газета "Национал-социалистише партайкорреспонденц"
пишет: "Приговор суда в деле о поджоге рейхстага, согласно которому Торглер
и трое болгар по сугубо формальным юридическим основаниям были оправданы,
воспринят народным правосознанием как глубоко ошибочный. Если бы приговор
этот выносился по истинному праву, которое неминуемо снова должно вступить в
свои права в Германии, он бы прозвучал совсем иначе. Впрочем, тогда и
подготовка к процессу, и сам процесс, за ходом которого с растущим
неодобрением следил весь народ, тоже протекали бы по-иному".
Сугубо формальные юридические основания заключались в том, что
государственный земельный суд не счел улики обвинения достаточно
убедительными.
Всякое чувство, всякий несдержанный человек радикальны. Здесь
проступает еще один необходимый компонент права: право обязано защищать и
правонарушителя! В противном случае и по ложному обвинению возможна смертная
казнь (см. напр, в "Таг", 24.12.35 заметку об оскоплении эксгибициониста) -
как результат правосудия.
Тогда как на самом деле: законное наказание есть по сути акт
толерантности по отношению к преступлению - преступление получает свою цену.
Преступление надо "преследовать" (в смысле "следить, надзирать за ним") -
именно этого требует всякое сильное государство; применять все средства,
покуда оно не будет искоренено.
(Сюда же утверждение, что жестокость наказания не усиливает его
профилактического действия?)
Писатель говорит: я никогда не был в партии. Я всегда был один. Я
выполнял свой долг. Но сейчас мне хотят помешать его выполнять. Поэтому я
сейчас здесь.
Страна без "нет".
Народ, не знающий слова "нет".
Вопрос: что должно получиться, если человек духовной профессии все, что
"спускают" сверху, воспринимает положительно и передает дальше?
"Сверху" - это значит: случайные личные пристрастия и склонности
вождей; министр пропаганды; дух партии, боевых союзов и проч.; вышестоящие
инстанции.
Наблюдая за большим и толстым господином с папкой в электричке в шесть
часов вечера:
Он возвращается из школы или из конторы. Он не хочет больше
напрягаться. Национал-социализм дает ему уверенность, что все делается без
него и делается правильно, Германия в надежных руках, а он может позволить
себе заслуженный отдых.
Вообще-то это куда естественней, чем хвататься за газету, изучать
борьбу мнений и тому подобное.
Парламентаризм вкупе с его журналистикой и проч. хотел выглядеть на
афинский манер, но получилась только карикатура.
Неизъяснимое в слове литературное содержание живописи, я хотел свести к
нему впечатление от картины, реабилитировать это впечатление в правах. Но не
бывает ли чего-то несказуемо-литературного? Contradictio in adjecto
{Противоречие между определением и определяемым (лат.).}? Это лирическое.
Батальные полотна, жанровые сцены имеют в себе рациональное содержание.
Умирающему фехтовальщику можно посвятить только стихотворение или словесные
вычурности. Отсюда столь щекотливый удел стихотворений, положенных на
музыку; тут два разных образа: стихотворения можно класть на музыку только,
вполовину сводя их на нет.
Арифметическое уравнение. Человеческое единство и сотрудничество может
иметь две формы: либо сводят всех к наименьшему общему кратному, либо ищут
наибольший общий знаменатель. К первому стремлюсь я, второе издавна пытались
осуществить демократические газеты, когда адресовали раздел романов с
продолжением самому глупому читателю. Можно сказать и иначе: делать из нации
(или человека) целое или дать ей (ему) чувство, идею.
Черными чернилами
===========================
Зачернения
===========================
В черной тетради
===========================
Всевозможные темные места
Черное
Зачернения
Неясности
===========================
=======================================================================
Под=заголовок: заметки и фрагменты Авантитул: Потомку
=======================================================================
=======================================================================
Афоризм = наименьшее целое из возможных
=======================================================================
Раздел "Афоризмы" настоящего издания полностью воспроизводит
одноименный раздел полного собрания сочинений писателя в 9-ти томах, Т. 7.
Он состоит из трех (частично повторяющихся, хотя и с небольшими
текстуальными разночтениями) собраний фрагментов, подготовленных в свое
время автором для печати, и основного корпуса - "Из черновой тетради.
Наследие" - куда, наряду с текстами более или менее отшлифованными, входят
заметки и наброски, сделанные наспех, вчерне, явно для себя. Афоризмы Музиля
создавались в тридцатые годы, когда в соседней Германии все большей
влиятельностью пользовалась идеология национал-социализма, а с 1933 г.
установился фашизм. Влияние этих событий и идеологических тенденций на
внутриполитическую жизнь Австрии ощущалось постоянно, угроза тоталитарного
"нажима" на культуру и искусство была вполне реальной. Поэтому многие из
заметок Музиля неспроста, конечно же, носят зашифрованный характер - по
большей части эти зашифровки касаются актуальных политических событий и
политических деятелей той поры, частично же за ними скрываются деятели
культуры, коллеги по писательскому ремеслу, в оценке творчества которых
Музиль почти всегда был весьма строг и не всегда справедлив. Многие тексты
снабжены к тому же авторскими пометками, определяющими их адрес - то есть к
каким темам и собственным произведениям автора, к каким папкам его архива
они относятся.
На русском языке "Афоризмы" публикуют впервые.
Заметки. - Это первое собрание афоризмов, подготовленное Р. Музилем для
печати. Оно было опубликовано 17.11.1935 в газете "Националь Цайтунг"
(Базель, Швейцария).
Всяческие неясности. - Второе собрание афоризмов, подготовленное
автором для печати. Опубликовано в венской газете "Дер Винер Таг"
31.05.1936.
Из черновой тетради. - Это собрание афоризмом Р. Музиля, напечатанное в
ежегоднике "Ди Раппен" ("Черновики", Вена, 1937), долгое время считалось
вообще единственным, опубликованным при жизни.
Солнечный писатель. В дневнике Р. Музиля есть запись от 17.11.1930:
"Штеф. Гроссман восхваляет не сам себя, он прославляет доброту Господа, его
сотворившую. Впечатление от чтения его книги: "Я был восхищен".
концентрации, чем в настоящем.
Новый дух. Не выставляйте себя на посмешище! Дух этот со времени ? один
и тот же, хоть манера его проявления и меняется, в отдельных личностях его
то больше, то меньше.
Начало и конец возвышения личности приходятся на эпоху тирании! До чего
же знаменательно! Насколько исполнение, а не изначальность.
Но - личные и коллективные тираны?
Молодость склонна переоценивать все самое новое, ибо чувствует себя с
ним ровесницей. Тем горше несчастье, ежели это ее самое новое оказывается
еще и плохим.
Образцовым воплощением гуманизма был ионический оратор в сенате:
Буркхард, Культура Ренессанса в Италии, т. I, р. 261 (III раздел, глава 7).
В наше время это адвокат. Отдельные критерии речи тоже унаследовались. Это
составная часть парламентаризма как идеал.
Чтение. О том, что его когда-нибудь надо описать. Важно в чтении
романа: жить в ином мире. Мир для всех, мир для немногих - это подкатегории.
Политика есть воля, а не истина. Очень примитивная формулировка, но
чреватая последствиями. Между политикой и духом существуют подобные же
взаимосвязи, как между волей и истиной. Развитие одной эпохи рассматривать
как единство; это просто взаимная зависимость, но функции следует разделять.
Политика. Основополагающее откровение нового времени состоит в том, что
человеку, завладевшему средствами грубого насилия, бояться нечего.
Следующим шагом должен обрести голос неиндивидуальный героизм.
Неподконтрольность войны и мира. Это, возможно, приведет к понятию:
пассивность как современное оружие, (ср. проч.: Кто умеет терпеть - многого
достигнет в жизни.)
Примечательным контрастом к этому - та романтика, в которую облекается
развитие этих тенденций в Германии. Весь этот парадный марш богов и
мейстерзингеровщина.
Героическое. После того, как героическое в искусстве почти вымерло
(последний его представитель Р. М., до него Дузе), оно снизошло на Г.
К психологии сна. Первично здесь расслабление представлений,
ускользание во все стороны, мышление, каким его воспринимаешь в полусне.
Им-то при определенных обстоятельствах и завладевает аффективная тенденция -
и делает из этого материала историю.
Дурное общество. Нельзя ли развитие среднего человека подвести под
такую категорию: попал в дурное общество, а именно - в общество других
средних людей?! (к примеру, если бы я в свое время стал членом студенческой
корпорации).
Таинственная геометрическая прогрессия изменений времени.
Томас Манн. То, что он способен хвалить стольких писателей, не
довольствуясь просто тем, что они ему нравятся, связано с его успехом в наше
время: ибо это время, наряду со многим прочим, любит и большинство из
хвалимых им писателей.
И критикам, историкам литературы, издателям тоже приходится очень много
всего любить.
Но ведь есть еще возможность любить литературу, даже если поминаешь ее
недобрым словом.
Я, например, в своей критике полярно противостою почти всему. Отчасти
это означает, что я несовременен, отчасти, возможно, что просто неучтив.
Предлагаются также следующие истолкования: аутизм, негативизм, фанатизм со
всеми его вариациями (система, ограниченность, шизоидный компонент и т. д.).
Правда же в том, что я хотя и редко "оттаиваю", но оттаивать все же могу и
тогда чувствую некоторую раскрепощенность; но и то правда, что я, к примеру,
в случае с Т. М. своего суждения, собственно, никогда не менял, только
декорировал по-разному. Опять же о начинающих и проч. я с легкостью сужу
слишком хорошо, сам себя при этом чувствую необъективным, но насколько
глубоко это у меня идет?
Политические вопросы, поелику они вписываются в раздел "Заметки и
фрагменты", пока что имеют подразделы: "Власть" (и проч. состояния) и
"Коллективизм-индивидуализм".
К последней альтернативе. 1. Что коллективному нужен индивидуум - это
лежит на поверхности. В таком случае речь идет о различиях в использовании
индивидуального. Что ликвидируется - так это эпоха гения. А точнее - гения
культуры. Это вымирающая история со времен Возрождения. Как горы, где
высочайшие пики приходятся иной раз на конец хребта: Кант, Гете...; истинный
же апогей - Гегель, Фихте, создатели тотальных систем, конкурирующих с
Богом.
Но Гегель: история есть путь Бога сквозь мироздание. Где? (Или у него
сказано: государство есть путь Бога сквозь историю?)
К коллективизму относится, например, хотя бы практика производства
завышенных тиражей, ульштайнизация. У гениального тем самым как бы отнято
его законное место. Способен ли я его вернуть?
2). Однако ожидать от массы нового достижения - возможно, не такая уж
мистика. См. философия истории в "Войне и мире". Масса создает своих вождей.
Статистически это можно обосновать понятием шанса, возможности. Определенные
типы людей в определенных ситуациях имеют повышенные шансы, и так из
возможных вождей образуется действительный.
Гений был бы "не в духе времени".
Архитектура. Репрезентативное воплощение воли, направленной в будущее.
- Плохая: воплощение воли, направленной в прошлое; хотя может быть и очень
милой. Современное зодчество: современная воля, реализованная с учетом
обстоятельств, вполне правильно определить как современный стиль. Воля к
будущему, разумеется, не имеет иных средств выражения, кроме архитектурной
мимики, то есть средства весьма ограниченного и такого, которое вечно
переоценивают дилетанты.
Размышляя над профессиональной политикой (ремесленников и т. п.).
Разумеется и мы, люди творческих профессий, абсолютно наивно требуем
соблюдения наших сословных интересов, когда взыскуем от государства больше
культуры. В точности как в утопии духовного государства. Тогда как же, черт
возьми, должно все это выглядеть на самом деле?
Слава. По поводу замечаний обо мне О. Есть два принципиально различных
вида знаменитых людей: 1) те, кого все знают и 2) те, кого все должны бы
знать. Эти вторые приходят и исчезают вместе с культурой. (Вторые приходят и
исчезают и сами по себе - см. примеры у Буркхарда: даже в эпоху Ренессанса
были свои - и большие - дутые величины.)
Много бед от того, что люди пошли за развитием техники, делая вид,
будто все умеют с ней управляться.
Слава. Есть два в корне различных вида знаменитостей: те, кого все
знают, и те, кого все должны бы знать.
Слава одних вытекает из естественных склонностей, слава других - из
требований культуры. И по сути это различие между пресловутостью и славой
или, выражаясь менее старомодно, между дурной славой и славой просто.
Различие это следовало бы соблюдать, однако никто этого не делает,
потому что пресловутые хотят поживиться славой, а прославленные совсем
непрочь побыть и пресловутыми.
Одни - многопоминаемые; другие - многочтимые. И по сути это...
Сохранить же это...
То, что в наши дни эти вещи путают, что прославленные хотят быть
пресловутыми, а пресловутые - прославлены, сопряжено с утратой понятия
культуры. С этой же утратой сопряжено как поклонение мерзавцам, так и
невероятные цифры тиражей и т. п.
При демократии прославленные хотели быть и пресловутыми, а пресловутые
были прославлены.
Сейчас второе сохранилось, а прославленных просто не осталось.
Слава. Есть два в корне различных вида знаменитых людей: те, кого все
знают, и те, кого все должны бы знать. Слава одних вытекает из естественных
склонностей, слава других - из требований культуры. Одну славу разливают,
как пиво в трактире, вторую выдают, как по рецепту в аптеке. Идеал, когда
обе сольются в одну, лежит в бесконечности. А посему, чтобы и природе
угодить, и от культуры взять что-то поучительное, завели обыкновение
публично писать о знаменитостях второго вида так, как если бы они и вправду
были людьми прославленными. Весьма любезная и эффективная метода. Однако
зачастую она напоминает о тех несколько неловких оборотах речи, что приняты
в обществе, когда надобно представить такую вот безвестную знаменитость:
"Надеюсь, мне не надо рассказывать Вам, кто такой господин X." - примерно
так они звучат, являя собой вернейшую примету, что тот, к кому так
обратились, о незнакомце понятия не имеет. В обществе, однако, хотя бы
задним числом и по секрету, все же сообщают, кто таков незнакомец в
действительности; на пути к публичной славе обычно даже это забывают
сделать.
Примечательно. Году этак в 1900 тиражи маленькие. После 1919 уже
большие. Казалось бы, прогресс. Литература понадобилась коммерсанту, потом
ВПК, и наконец вообще государству. Вполне последовательное развитие.
Ироническая контр-параллель: кино поначалу было штукой сугубо
индустриальной, но позднее стало "искусством".
Вечностный характер произведений литературы. Есть ли таковой, какой-то
особый, который можно было бы более или менее без погрешностей выявить,
отвлекаясь от сверхвысокой художественной ценности? Относительная простота
изложения при сильной образности и т. п. могла бы способствовать длительному
благоприятствованию. (Но самое главное - на старте.)
Бундескулътуррат. Новое понятие - бундескультура. Связано с
культур-политикой.
Чтение. Многие люди имеют склонность обесценивать то, что им
недостижимо (лиса - виноград - зелен!), в задатках эту склонность, пожалуй,
имеют все. Сгинувшие в безвестность книги, или даже хотя бы просто
отдаленные во времени, те, что он не увидит в домах своих друзей, для
человека молодого мало- и труднодоступны. Начни их ему расхваливать - и он
первым делом почувствует к ним неприязнь! (Почему книги, впавшие в забвение,
там и остаются.)
Неизвестность и ожидание. Самые трепетные состояния. Как правило, мы
заранее знаем, о чем тот или иной роман, а как, должно быть, это было
прекрасно, когда "Анна Каренина" публиковалась в журнале: что там будет
дальше? чем кончится? В этом художественном средстве что-то есть. И как оно
нынче индустриализировалось в голое любопытство, на манер Уоллеса и Конан
Доила. В истинно культурном государстве таких людей объявляли бы вне закона.
Многократно прочитанное. Как объяснить тот феномен, что "Ярмарка
тщеславия" понравилась мне дважды, а в третий раз - и это при том, что я ее
начисто позабыл - я не смог ее читать? Что я без всякого интереса принялся
за Лихтенберга, а две недели спустя буквально проглотил? Что тут играют роль
разные личные состояния - это понятно; но что есть объективного, в самой
книге?
Вместе с: очень ловкая форма критики - меня это захватило и т. п.
Вождизм. Исходя из посягательств политики на словесность и установив
автономию последней: тем не менее - как распознавать вождя в сфере
литературы? В политике его легитимация - это его власть, но не в литературе
же. Он выражением своего времени - и то уже перестал быть; эту свою
поэтическую ипостась он давно уже преодолел.
Нет ли у Канта параллельного места по части политики?
Лерке. А что, если сей поэт глубоко немузыкален? Потому как музыку он
воспринимает так же, как я.
Публика. Распознавать действительно значительное - еще не значит уметь
отличить его от другого, см. комбинации по принципу "Штесль - я" и проч.
Без государства. Не живем ли мы - напр. Бляй в Испании - в странах, о
законах которых мы напрочь ничего не знаем, то есть каждый как бы в своем
государстве? Для отдельного человека достаточно соблюдать некую всеобщую
европейскую мораль, чтобы не вступать в конфликты.
Джойс
В разрезе: спиритуалистический натурализм. - Шаг, который еще в 1900
назрел. У него даже пунктуация натуралистическая.
Сюда же относятся и "неприличности". Привлекательно: как живет человек
"в среднем"? В сравнении с ним я исповедую поистине героическую концепцию
искусства.
Вопрос: как происходит мышление? Его сокращения - суть краткие формулы
языково ортодоксальных формулировок. Они копируют длящийся годами языковый
процесс. Не мыслительный процесс.
Другой отличительный признак Джойса и всего этого направления развития:
распадение. Он уступает сегодняшнему состоянию распада и воспроизводит его
путем своеобразного свободного ассоциирования. В этом есть нечто поэтическое
- или только видимость поэтического; нечто, чему нельзя обучиться,
первобытная песнь на новый лад.
Тетушка Унсет рассказывает
Поскольку сексуальное просвещение затрагивает нынче даже детей, в наши
дни, понятное дело, изменились и тетушки. Они могут позволить себе пить
пиво, ругнуться, прибить мужчину, не побояться крепкого словца в делах,
касающихся телесного низа, и при этом оставаться милыми добрыми тетушками,
способными рассказывать свои истории часами, покуда за окошком становится
все темней и темней.
Одна такая тетушка - особа невероятного, поистине нобелевского размаха
и темперамента - дарована миру в лице Сигрид Унсет.
Эта женщина, появлению которой предшествовала молва, что ничего
похожего - ни среди мужчин, ни среди женщин - просто на свете нет, и вправду
рассказывает удивительно. В томах ее романа "Дочь Кристин Лавран" есть
добрая... фрагментов и мест, которые поистине не знают себе равных и
повествуют о рождении, смерти, гневе, нежности, опьянении, насилии,
верности, предательстве, любви к женщине, мужчине, матери, отцу, ребенку,
родне, к зверю и Богу - и повествуют так, что поневоле начинаешь взирать с
некоторым почтительным страхом на человека, у которого все это живет
буквально на кончике языка и с такой кажущейся легкостью соскакивает,
сохраняя уже в самый миг произнесения интенсивную законченность
совершенства. Полагаю, в таких случаях вполне уместно вспомнить о Шекспире и
сказать, что с его времен не было в литературе такого людского компендиума.
И вправду - с этой стороны своего дарования госпожа Унсет принадлежит к
великим рассказчикам.
Не столь высок ее ранг в смысле человечности. Поскольку Нобелевская
премия предполагает утверждение высоких нравственных ценностей, таковые
могут быть обнаружены здесь лишь в плане укрепления нравов наших праотцев.
Не тогда, когда религиозное переживание явлено как труднейшее испытание
человечества, а только тогда, когда оно предстает испытанием уже пройденным,
уложенным в рамки церковных законов, роман этот обретает духовное значение,
выходящее за пределы авторского любования стойкостью патриархальных обычаев.
Не знаю, является ли г-жа У. конфессионально верующим человеком, возможно,
она только намеренно выставляет себя в ином свете, дабы оказаться на одном
уровне с эпохой своего повествования; как бы там ни было, ее повествование
благодаря этому хотя и сохраняет внутреннюю связность, но не перекидывает
никакой связи к нам, детям своенравного столетия, которое скорее согласится
учиться уму-разуму на собственных ошибках, нежели слушать увещевания
предков.
По-моему, если за эту главную ниточку дальше потянуть, еще и много
другого можно вытащить.
Я сопоставляю:
Бессмертие Нерона. Пистолетные выстрелы пописывающего стишки
гимназиста, ученика Принципа, разожгли пожар мировой войны. Благонамеренный
университетский профессор Вилсон стал невольной причиной того, что война эта
все еще не кончилась. Жорж Клемансо, победоносный advocatus diaboli {Адвокат
дьявола (лат.).} на процессах в Версале, Сен-Жермене, Трианоне и т. д.,
которые Вильсон в качестве advocatus dei {Адвокат Бога (лат.).} проиграл,
был большим поклонником античности и на досуге занимался пописывал для души.
Литературные творения Ленина и Троцкого обрели всемирную известность,
Луначарский писал драмы, а Муссолини помимо драм еще и романы. Стоит ли
удивляться, что и немецкая революция в качестве сопутствующего успеха уже
вскоре после своей победы предъявила общественности драмы и романы, которых
до этого никто знать не знал?!
Поскольку, однако, для всех летописцев всегда было естественным делом
украшать героев истории различными доблестями, их редко удивляло, что герои
политики также и в других областях, пользующихся вниманием общественности,
тоже как бы невзначай кое-что свершали или, по меньшей мере, пытались
свершить; они, летописцы, напротив, скорее находили, что это в порядке
вещей, и проблема, которая за этим кроется, от них ускользала. Проблема же
формулируется в вопросе: почему это людей, которые делают историю, в
качестве побочных занятий привлекают только определенные виды деятельности-а
другие нет.
Тень понимания. "Государством стрелочников и ночных сторожей" называет
некто государственное устройство, которому военное и послевоенное поколение
теперь готовит конец. Он имеет в виду свободную игру экономических сил,
которую государство только придавливало, и сулит новое чувство всеобщей
ответственности благодаря новым принципам организации труда. Верно, что
всеобщая война была полностью дезавуирована тем, что после нее "торг между
работодателями и работниками" продолжился как ни в чем не бывало. Понятно,
что национал-социализм хочет это воззрение изменить; его и надо бы в корне
переиначить. И как реакция "Фронта" против экономики он тоже есть воззрение.
Вот почему и воинственность выдвигается на первый план, причем даже без
особого желания войны. Расистское встречает понимание ввиду потребности в
смычке, потребности сверхразборчивой. В трудное предприятие берут с собой
только самых близких спутников.
Единое включение - гляйхшалътунг. Странные вещи, творящиеся нынче с
немецким духом, распознаются, среди прочего, например, и в том, что слово,
вошедшее в обиход для обозначения существенной части этих процессов, для
человека, владеющего немецким языком, звучит ничуть не более вразумительно,
чем для иностранца. Лежащий в его основе глагол деятельности "шальтен"
восходит к древнейшим периодам истории немецкого языка и до недавних пор
обладал лишь ограниченной жизненностью, в том смысле, что производных слов
от него много, сам же он был глаголом несколько застышим и употреблялся
только в определенных смысловых сочетаниях. Так, его, к примеру, можно
использовать в смысле "орудовать" - свободно и по своему усмотрению что-то с
чемто делать, но простая речевая конструкция с этим глаголом без дополнения
уже лишена всякого смысла. Вообще же слово это чаще всего встречается в
устойчивом сочетании на пару с другим глаголом - "вальтен", что по смыслу
означает примерно "to manage and to have a free hand" {Делать что-то, имея
полную свободу действий (англ.).}, но с поэтическим налетом мшистой архаики.
Важно отметить, что в самой идее использования этого слова есть элемент
романтики. Его же исконный, первичный смысл означает: толкать, двигать,
приводить в движение, перемещать.
У этого романтического слова, имеются, однако, вполне современные
отпрыски. "Шальтер" - это на железной дороге, а именно "ticket-office"
{Окошко билетной кассы (англ.).}, но еще это и прибор домашнего
электрического освещения, выключатель, есть однако и на электростанции
панель включения - "шальтербретт".
После 24.12.35 газета "Национал-социалистише партайкорреспонденц"
пишет: "Приговор суда в деле о поджоге рейхстага, согласно которому Торглер
и трое болгар по сугубо формальным юридическим основаниям были оправданы,
воспринят народным правосознанием как глубоко ошибочный. Если бы приговор
этот выносился по истинному праву, которое неминуемо снова должно вступить в
свои права в Германии, он бы прозвучал совсем иначе. Впрочем, тогда и
подготовка к процессу, и сам процесс, за ходом которого с растущим
неодобрением следил весь народ, тоже протекали бы по-иному".
Сугубо формальные юридические основания заключались в том, что
государственный земельный суд не счел улики обвинения достаточно
убедительными.
Всякое чувство, всякий несдержанный человек радикальны. Здесь
проступает еще один необходимый компонент права: право обязано защищать и
правонарушителя! В противном случае и по ложному обвинению возможна смертная
казнь (см. напр, в "Таг", 24.12.35 заметку об оскоплении эксгибициониста) -
как результат правосудия.
Тогда как на самом деле: законное наказание есть по сути акт
толерантности по отношению к преступлению - преступление получает свою цену.
Преступление надо "преследовать" (в смысле "следить, надзирать за ним") -
именно этого требует всякое сильное государство; применять все средства,
покуда оно не будет искоренено.
(Сюда же утверждение, что жестокость наказания не усиливает его
профилактического действия?)
Писатель говорит: я никогда не был в партии. Я всегда был один. Я
выполнял свой долг. Но сейчас мне хотят помешать его выполнять. Поэтому я
сейчас здесь.
Страна без "нет".
Народ, не знающий слова "нет".
Вопрос: что должно получиться, если человек духовной профессии все, что
"спускают" сверху, воспринимает положительно и передает дальше?
"Сверху" - это значит: случайные личные пристрастия и склонности
вождей; министр пропаганды; дух партии, боевых союзов и проч.; вышестоящие
инстанции.
Наблюдая за большим и толстым господином с папкой в электричке в шесть
часов вечера:
Он возвращается из школы или из конторы. Он не хочет больше
напрягаться. Национал-социализм дает ему уверенность, что все делается без
него и делается правильно, Германия в надежных руках, а он может позволить
себе заслуженный отдых.
Вообще-то это куда естественней, чем хвататься за газету, изучать
борьбу мнений и тому подобное.
Парламентаризм вкупе с его журналистикой и проч. хотел выглядеть на
афинский манер, но получилась только карикатура.
Неизъяснимое в слове литературное содержание живописи, я хотел свести к
нему впечатление от картины, реабилитировать это впечатление в правах. Но не
бывает ли чего-то несказуемо-литературного? Contradictio in adjecto
{Противоречие между определением и определяемым (лат.).}? Это лирическое.
Батальные полотна, жанровые сцены имеют в себе рациональное содержание.
Умирающему фехтовальщику можно посвятить только стихотворение или словесные
вычурности. Отсюда столь щекотливый удел стихотворений, положенных на
музыку; тут два разных образа: стихотворения можно класть на музыку только,
вполовину сводя их на нет.
Арифметическое уравнение. Человеческое единство и сотрудничество может
иметь две формы: либо сводят всех к наименьшему общему кратному, либо ищут
наибольший общий знаменатель. К первому стремлюсь я, второе издавна пытались
осуществить демократические газеты, когда адресовали раздел романов с
продолжением самому глупому читателю. Можно сказать и иначе: делать из нации
(или человека) целое или дать ей (ему) чувство, идею.
Черными чернилами
===========================
Зачернения
===========================
В черной тетради
===========================
Всевозможные темные места
Черное
Зачернения
Неясности
===========================
=======================================================================
Под=заголовок: заметки и фрагменты Авантитул: Потомку
=======================================================================
=======================================================================
Афоризм = наименьшее целое из возможных
=======================================================================
Раздел "Афоризмы" настоящего издания полностью воспроизводит
одноименный раздел полного собрания сочинений писателя в 9-ти томах, Т. 7.
Он состоит из трех (частично повторяющихся, хотя и с небольшими
текстуальными разночтениями) собраний фрагментов, подготовленных в свое
время автором для печати, и основного корпуса - "Из черновой тетради.
Наследие" - куда, наряду с текстами более или менее отшлифованными, входят
заметки и наброски, сделанные наспех, вчерне, явно для себя. Афоризмы Музиля
создавались в тридцатые годы, когда в соседней Германии все большей
влиятельностью пользовалась идеология национал-социализма, а с 1933 г.
установился фашизм. Влияние этих событий и идеологических тенденций на
внутриполитическую жизнь Австрии ощущалось постоянно, угроза тоталитарного
"нажима" на культуру и искусство была вполне реальной. Поэтому многие из
заметок Музиля неспроста, конечно же, носят зашифрованный характер - по
большей части эти зашифровки касаются актуальных политических событий и
политических деятелей той поры, частично же за ними скрываются деятели
культуры, коллеги по писательскому ремеслу, в оценке творчества которых
Музиль почти всегда был весьма строг и не всегда справедлив. Многие тексты
снабжены к тому же авторскими пометками, определяющими их адрес - то есть к
каким темам и собственным произведениям автора, к каким папкам его архива
они относятся.
На русском языке "Афоризмы" публикуют впервые.
Заметки. - Это первое собрание афоризмов, подготовленное Р. Музилем для
печати. Оно было опубликовано 17.11.1935 в газете "Националь Цайтунг"
(Базель, Швейцария).
Всяческие неясности. - Второе собрание афоризмов, подготовленное
автором для печати. Опубликовано в венской газете "Дер Винер Таг"
31.05.1936.
Из черновой тетради. - Это собрание афоризмом Р. Музиля, напечатанное в
ежегоднике "Ди Раппен" ("Черновики", Вена, 1937), долгое время считалось
вообще единственным, опубликованным при жизни.
Солнечный писатель. В дневнике Р. Музиля есть запись от 17.11.1930:
"Штеф. Гроссман восхваляет не сам себя, он прославляет доброту Господа, его
сотворившую. Впечатление от чтения его книги: "Я был восхищен".