Мяхар Ольга Леонидовна. Ангел

   – Куда мы летим?
   Он молчит, продолжая ровно и глубоко дышать. Я поднимаю голову и требовательно на него смотрю. Почему-то ответ мне важен. И он все-таки отвечает, задумчиво глядя в мои глаза.
   – В подземный мир.
   Вспоминаю пещеру. Мне непонятно.
   – Та пещера – всего лишь пещера. Лорд заврался, пришлось его убить. Он забыл того, кому служит.
   – А ты?
   – Я это помню.
   Больше вопросов нет. Снова кладу голову ему на грудь, слушая, как щелкают дрова в костре.
   – Там ты попытаешься призвать его еще раз. Он ведь ищет тебя. Ты знаешь это?
   Я не отвечаю. Память упрямо молчит, и последнюю фразу я просто пропускаю мимо ушей. Мне все равно.
   А он задумчиво улыбается, обнимая меня и глядя на маленькие искры звезд в полночном небе.
   – Он ищет.
   Огромный дворец, озера лавы, переходы, выложенные прямо над ними. Мосты и балконы, красные с черным витражи вместо окон и черные крылатые тени повсюду.
   Тронный зал. Руки связаны и вытянуты перед собой. Лежу на полу около его ног и задумчиво рассматриваю высокую красивую фигуру на изящном резном троне, стоящем на возвышении. К трону ведут ровно десять ступенек. Хочется спать… вечно.
   – Она отказывается говорить, мой король.
   Улыбаюсь. Ситуация так знакома, только здесь все реально. Странно, но волосы правителя белые. Контраст поражает и завораживает. Контраст.
   – Ты все перепробовал?
   – Да, мой король.
   – Что ж. – Он встает и медленно идет ко мне.
   Встать не могу. Сломаны кости. Опять. Боль кажется чем-то родным и вечным. Я почти полюбила ее.
   Он склоняется надо мной, в его глазах такая грусть и тишина, именно тишина, будто гладь омута в безветренный день.
   – Жаль. Она красива.
   Его прикосновение заставляет вздрогнуть. Слишком много силы в этом теле. И он даже не пытается ее скрыть.
   – Почему ты не хочешь его позвать?
   Почему-то я отвечаю:
   – Два часа.
   – Что? – Удивленно склоняет голову набок, пытаясь понять. В самых прекрасных в мире глазах на миг вспыхивает любопытство.
   – Осталось два часа до конца месяца. – Голос хрипит. Кровь стекает по подбородку. Даже самой себе слова кажутся глупыми и ненастоящими.
   Но он улыбается, он почему-то понял то, что я хотела сказать.
   – А через два часа ты позовешь его? – Голос так ласков, что хочется сделать для него абсолютно все, что бы он ни попросил.
   – Нет.
   Он разочарованно встает и поворачивается к Лэа.
   – Ну что ж, мы сделали все, что могли.
   А в следующее мгновение меня подхватывают сзади чьи-то руки, рывком поднимают вверх и кладут на длинный черный алтарь. Странно, что я не заметила его раньше. Лэа подходит ко мне, пока на запястьях за спиной защелкивают стальные браслеты, такие же обхватывают лодыжки ног. Я лежу и непонимающе смотрю на широкий меч в его руках.
   – Прости, – шепчет он, в его глазах почти боль.
   Я все еще не понимаю.
   – Прости, но ты сама выбрала этот путь.
   Меч поднимается и с силой устремляется вниз. Уже понимая, кричу, пытаясь вырваться из оков, сдирая кожу и выгибаясь всем телом.
   – Прости.
   И два белоснежных огромных крыла падают на пол, а у меня за спиной истекают кровью изувеченные обрубки.
   – Прости.
   Смерть наконец-то принимает бьющуюся в агонии боли и отчаяния жертву в свои объятия. Две хрустальные слезы легкими искрами падают на алтарь из глаз изувеченного ангела. Простить?
   Я прощаю.
 
   Нить натягивается до предела, до звона. Глаза невидяще смотрят куда-то перед собой, и я чувствую, как в конечностях потихоньку замирает боль, останавливает свое горячее пульсирование и утихает, давая мне отдохнуть и забыть. Связь дрожит, становится видимой, она звенит так, будто с другой ее стороны кто-то рывками пытается пробиться сюда, пытается с такой силой и мощью, что даже я уже ничего не могу сделать. Да и не хочу, если честно. Я уже ничего не хочу, кроме того, чтобы исчезнуть, стереться с лица этого мира и навсегда затеряться в ласковых объятиях смерти.
   И пространство раскрывается, будто реагируя на мою мольбу. Воздух вспухает черным маревом, изменяясь и сверкая искрами молний в центре этого каменного зала. Я с надеждой смотрю в него, пытаясь остановить все еще колотящееся, как ненормальное, испуганное сердце. И мрак, будто откликаясь на мои мысли, сжимается, искрится разрядами, отражается линиями теней и мрака и складывается в такие знакомые и родные очертания его образа. Он выходит из портала и медленно подходит к алтарю, вздымая за спиной два огромных крыла и заглядывая в боль моих глаз двумя бесконечными омутами мрака. Лорд Печальных земель, нет, Дик, ты пришел за мной.
   Я улыбаюсь, а сердце, испуганно рванувшись среди раздробленных ребер, не выдерживает и рвется на части, лишь на мгновение вспышкой боли уверяя меня, – я все еще здесь, черта не пройдена, но уже скоро, скоро. Ведь это сама смерть идет ко мне, опускается перед алтарем на одно колено и бережно проводит когтями по мокрой от слез щеке.
   – Что же ты не дождалась меня?
   Улыбаюсь, сжимая скользкие от крови пальцы на его руке, и чувствую, что больше не могу вздохнуть – не получается. Что ж, уже и не надо. Глаза закрываются почти против воли, последнее, что я вижу, – это белый и очень знакомый комочек перьев на его плече. Как странно.
 
   Черная фигура поднимается и медленно поворачивается к настороженно стоящим поодаль гэйлам. Король улыбается, сидя на троне.
   – Ты вернулся к нам, избранный небесами и проклятый адом. Мы рады встрече с тобой.
   Он не реагирует на его слова. С его плеча на мертвое тело ангела перелетает белый совенок и осторожно прикладывает к ее груди белый снег своих крыльев.
   – Я позабочусь о ней, – говорит он, и Смерть кивает.
   А после этого… она хищно улыбается, оглядывая свою дань, всю, до последнего избранного на эту ночь. Они еще не знают, но уже настороженно отходят дальше от черной улыбающейся фигуры. Поздно. Цена назначена. Плата собрана.
 
   Лезвия когтей, сила и скорость, ненормальные для существа из плоти и крови, глаза, полные тьмы, и сила, страшная сила, отбивающая любые удары и пронизывающая любую защиту.
   Гэйлы защищались. Стены магии, сети тьмы, заклинания и проклятия, вся сила древнего дворца рухнула на пришельца лишь для того, чтобы пройти его насквозь не заметив и разбиться разом о его крылья.
   Его ничто не брало, он убивал каждого, до кого мог дотянуться, вращаясь в бешеной схватке с сотнями и сотнями черных крылатых демонов. Кровь, черная, как его глаза, щедро заливала резные плиты пола, а их становилось все больше и больше. Ну и что?
   Когти – в горячую плоть, клыки, рвущие мясо и крылья, разрезающие любую магию. Неуязвим? Да. Теперь.
   Король смотрел на бойню с легкой улыбкой, а потом сам покинул трон, развернул в воздухе покрывала огромных крыльев и лично спустился к тому, кому сегодня было дано еще одно из сотни имен.
   – И имя тебе Смерть, – усмехнулся он и, мгновенно сместившись в воздухе, вонзил меч в его грудь, с хрустом поворачивая его в ране и слегка улыбаясь лишь самым краешком губ.
   Пришелец замер, остановившись и глядя в глаза королю подземного мира. И король нахмурился, ему не понравился этот взгляд.
   – Ты мертв, лорд, ты проиграл.
   Оскал белоснежных клыков и десять когтей, вспоровших тело короля.
   Гэйлы в воздухе, на полу и стенах зала замерли, неверяще глядя на того, кто был неуязвим до этого дня.
   – Почему? – прохрипел король, чувствуя, как соскальзывает рука с мокрой рукояти меча.
   Смерть не ответила, а в следующее мгновение король умер и пришелец рывком вытащил из своего тела меч, поворачиваясь к гэйлам и обнажая клыки в улыбке.
 
   В ту ночь подземный мир лишился лучшего цвета своего войска. Они были отбиты далеко назад, и невидимая и незримая война на этот раз подарила победу небу. Зал вечного подземного дворца был залит кровью от стены и до стены, трупы усеивали все вокруг. Многие пытались спастись, но и им не было пощады. За одного погибшего ангела ад заплатил сотнями погибших и надолго затаился в своих норах, зализывая раны и терпя боль от такого урока…
   Он устало сидит на краю алтаря, держа ее за руку и глядя на небольшого совенка, колдующего изо всех сил над телом той, которую он так любил. Совенок дрожит, смерть и боль вокруг сильно мешают, катастрофически не хватает сил, чтобы сшить все порванные ткани и кости, он поворачивается к нему и тихо просит.
   Смерть кивает, и сила мощным потоком льется в ее тело. Он отдаст всю до последней капли, если это сможет помочь. Совенок что-то чертит на ее груди, направляя поток и преобразовывая энергию. Ее же глаза остаются закрытыми, рука холодна как лед, и дыхание не касается синих губ девушки.
   Но сила делает свое дело, и на ее теле одна за другой затягиваются раны, сердце делает попытку сжаться в груди, а легкие еще раз расправляются, чтобы потом снова бессильно схлопнуться, уже окончательно.
   Совенок плачет. Он сделал все, восстановил тело, заживил раны и убрал боль. Но ее душа уже упорхнула куда-то, и если Васька был прав, когда орал на них, показывая, куда они должны идти, чтобы спасти очень маленького и очень глупого ангела, то душа девушки теперь не существовала. Ее приняла Смерть, которая еще никогда не возвращала свою добычу.
   Лорд встает и берет тело девушки на руки, за его спиной послушно распахивается окно портала, ведя из подземного мира в покои его замка. Совенок сидит на животе у девушки и тихо плачет, свернувшись маленьким пушистым комочком.
   Замок встречает их светом, теплом и бледными, напряженными взглядами сидящих на ступенях Сона и Лиса.
   Они вскакивают, с надеждой глядя на него, но, увидев его взгляд, будто натыкаются на невидимую стену. Плечи Сона опускаются, Лис в бессильной ярости стискивает кулаки, с ненавистью глядя на мягкий ворс ковра. Лорд поднимается со своей ношей по ступеням мимо них и идет в свои покои.
 
   Шторы задернуты, на мягкий полог кровати он кладет девушку и спокойно смотрит на нее, стоя рядом и сложив за спиной шипастые черные крылья.
   – Хочешь ее воскресить?
   В углу комнаты стоит ангел и упрямо смотрит на черное чудовище, еще утром бывшее человеком, а теперь…
   – Как?
   Ангел отворачивает голову, не в силах выдержать бездну в его глазах, а ведь она могла, могла смотреть в них так, будто это было самое желанное и ценное в этой жизни.
   – Ее душа в объятиях той, чьим именем тебя сегодня нарекли. Есть шанс вернуть взятое раньше срока.
   – Как?
   – Просто. – Ангел мрачно улыбается. – Надо всего лишь предложить ей что-то более ценное, чего у нее еще нет в коллекции.
   Лорд не отвечает, ожидая продолжения, и ангел послушно говорит, подойдя к окну и глядя на льющий за шторами дождь. Как символично!
   – Отдай ей души тех, кого ты убил сегодня, и возможно, она согласится.
   – Души? – Никаких эмоций в голосе.
   Ангел сжимает зубы, но объясняет, вместо того чтобы убить его здесь и сейчас просто за то, чем он стал.
   – Ты взял их себе, пусть и не зная того. Ты поглощал магию вместе с душами, и теперь твоя сила даже превышает мощь бывшего короля нижнего мира.
   – Как мне увидеть ее?
   Ангел смеется, уткнувшись лбом в холодное стекло и сжимая руки в кулаки.
   – Как увидеться со смертью? Очень просто, надо всего лишь умереть.
   Движение воздуха у его плеча. Мгновенно обернувшись, он встречается лицом к лицу с тем, кого научился бояться.
   – Тогда убей меня. Сейчас. – Он улыбается. У него появилась цель, и ангел с дрожью осознает, что тот может натворить со своей силой, если они не смогут вернуть Ирлин.
   Меч света врезается в его грудь, пронзая сердце и прожигая быстро чернеющую кровь. И снова он улыбается так, что кровь застывает в жилах.
   – Спасибо.
   – Не за что, – усмехается ангел, поворачивая в ране меч.
 
   Тишина и покой баюкают меня. Здесь нет боли, нет обид и клятв. Нет ничего.
   Смерть шепчет мне сотни колыбельных, забирая слезы вместе с воспоминаниями и щедро одаряя забвением.
   Спасибо.
   Сознание все глубже и глубже погружается в океан тьмы. Воспоминаний почти не осталось. Отдаю ей последние.
   Сон. Ося. Вася. Лис.
   Дик…
   Дик.
   С ним не хочется расставаться больше всего, будто меня все еще держит что-то, не пускает, не дает его образу уйти.
   Почему?
   Еще три минуты потерпи.
   Хорошо. Я подожду еще три минуты, хоть уже и не помню, что они значат для меня и почему… почему мне так грустно расставаться с каждой уходящей секундой куда-то спешащего времени.
   Но… я подожду.
   Полотно смерти вздрагивает, покой и тишина разбиваются на тысячи мелких осколков, а меня куда-то швыряет, будто что-то сильное и злое, крепко вцепившись, пытается вытащить меня отсюда.
   Крика не слышно, отбиваться нечем, но смерть слышит меня и в ярости наносит ответный удар.
   Хватка ослабевает, но не пропадает. Теперь меня не выдирают, а просто не дают уйти к ней, обратно к ней!
   Договор.
   Что?
   Души.
   Какие? Мне страшно, я не хочу…
   Смерть на резных плитах дворца, тело ангела с обрубками крыльев.
   Я рвусь обратно, пытаясь кричать и плакать, но не умея ни того ни другого. А смерть… внезапно оставляет меня, отдавая тому, кто заключил с пей договор. И ни одна боль в целом мире не заглушит ту, что породило это предательство.
   Я еще вернусь за собой. Поверь.
   Не верю. Ни шепоту, ни словам, ни теплу. Ничему! Не верю…
 
   Кровать. Совенок на груди. Дробь дождя, стучащегося в закрытые окна. Боль.
   Я вернулась.
   И он сидит рядом, сжимая мою холодную руку и внимательно вглядываясь в пустоту моих глаз.
   – Ирлин, – тихо и как-то неуверенно говорит Оська, – Ирлин!!!
   Дверь распахивается, в комнату врываются Лис и Сон. Недоверие и страх на их лицах тут же сменяются радостными улыбками и счастливыми криками.
   Мне все равно. Болят лопатки, напоминая о том, что у меня больше нет крыльев, как нет и неба.
   А еще меня предала собственная смерть!
 
   …И последняя секунда с тихим шорохом освободила меня от данного когда-то обещания – хранить…
 
   Шли дни, складывались в недели, те в месяцы. Я скользила по замку, словно призрак. Ни слова не сорвалось с моих губ с той роковой ночи. Оську я просто не могла видеть: слишком больно было понимать, что он может вернуться, а я – уже нет.
   Все пытались сначала мне помочь, поговорить. Повар готовил мои самые любимые блюда, добрый доктор по три раза на дню слушал мое редко бьющееся сердце, а горничные завивали серебро волос в удивительно красивые прически.
   Мне было все равно, я была чужая здесь. И даже в зеркале, как ни старалась, не могла узнать собственное отражение. Белую кожу пересекали черные полосы, доходящие до подбородка и захватывающие часть правой щеки. Мои глаза больше не сияли золотом и светом, они стали серебряными, как расплавленное серебро, окруженное ворохом белых ресниц. Даже моя походка изменилась раз и навсегда – я больше не парила над полом, словно невесомая фигурка, постоянно норовящая взлететь. Теперь я ходила, ощущая весь тот вес, что чувствует каждый, лишенный неба и крыльев. И это давило.
   А хуже всего было то… страшнее всего были его глаза, каждый раз с надеждой заглядывающие в мои и каждый раз наполняющиеся болью и разочарованием. Снова и снова.
   Я ненавижу боль.
 
   Я сидела у камина и, кажется, о чем-то думала. А может, просто любовалась переливами жадного до веток пламени.
   – Ну здравствуй, Ирлин.
   Вася. Имя пустое и неинтересное, как и все вокруг.
   Он без спросу садится в соседнее кресло и смотрит на меня, раздражая и заставляя отвлечься от наблюдения за огнем.
   – Что тебе нужно?
   – Вытащить тебя из депрессии, – нахально улыбается он, а глаза остаются холодными, как и в ту ночь…
   – Уходи.
   – Ну нет. Тебе все это еще не надоело? Оська ходит как в воду опущенный и вообще не ест, между прочим.
   Н-да, если Оська не ест – это чрезвычайная ситуация.
   – Лис и Сон тоже места себе не находят и…
   Он не заканчивает фразу, но я все понимаю и так. Ему и впрямь плохо, жаль только, что я ничем помочь не могу. Я отдала за него свою жизнь, душу и даже небо, а он просто не пожелал подарить мне покой.
   – Не уходи в себя, Ирлин, все ведь уже прошло, и ты должна снова радоваться жизни.
   – А если я не хочу. Ты хоть знаешь, что я пережила и какие воспоминания будут теперь навсегда со мной? – Я подняла голову и зло взглянула в его ледяные глаза. – Я ведь почти влюбилась в гэйла! – Он сжал зубы, но промолчал. – Ты слышишь меня или это тоже было частью моего задания?!
   – Я предупреждал тебя.
   Выпускаю воздух сквозь сжатые зубы и изо всех сил пытаюсь успокоиться. Прошлого не вернешь. Не стоит теперь злиться по пустякам.
   – Ладно, я очень надеялся, что до этого не дойдет, но ты не оставляешь мне выбора.
   Смотрю на пламя в камине, мне уже все на этом свете неважно.
   – На, держи, это тебе. И ты сама виновата, что подарок отдан раньше твоего дня рождения.
   И он тыкает чем-то пушистым мне чуть ли не в нос.
   Возмущенно вскакиваю, намереваясь высказать абсолютно все этому… этому… и замираю, недоверчиво глядя прямо перед собой.
   – Это же…
   Он кивает и чуть лукаво улыбается. И лед тает в его глазах. А на его руках лежат два белоснежных крыла, и он протягивает их мне.
   Дрожащей рукой недоверчиво касаюсь невесомых перьев и удивленно и вопросительно смотрю на него. Вася делает значительное лицо и гордо заявляет:
   – За проявленные заслуги и прекрасно выполненное первое задание тебе, Ирлин, возвращаются крылья и даруется отпуск на тот срок, который ты сама пожелаешь.
   – То есть я…
   – Да, Ирлин, ты можешь вернуться на небо. Ну же, надевай.
   Два белоснежных крыла осторожно раскрываются за моей спиной, а с кожи медленно и как-то неуверенно начинает пропадать черная печать, не оставляя после себя даже воспоминания. Я улыбаюсь впервые за столько дней, и восхищенно глажу край своего нового крыла.
   – Спасибо. – Голос срывается, хочется разреветься в голос, как маленькой набедокурившей и только что прощенной девочке.
   Ангел весело улыбается, подмигивает мне и… растворяется в воздухе, сделав то, ради чего приходил.
 
   Взлетаю с первого сразу на второй этаж, изо всех сил стараясь двигаться бесшумно и незаметно. А ведь хочется смеяться во все горло. Так. Ну уж нет, сюрприз есть сюрприз!
   Осторожно бегу по коридору и застываю у слегка приоткрытой двери кабинета Дика. Он сидит там один в огромном кресле у очага, и в его руке зажата уже ополовиненная бутылка вина. Морщусь, надо будет потом отучить его от алкоголя. Но это потом.
   Дверь тихо скрипит, когда я прошмыгиваю внутрь кабинета. Дик сидит ко мне спиной, а потому пока не видит. Зато слышит предательский скрип.
   – Кто здесь? Я же сказал всем убираться и не беспокоить меня. – Голос хриплый и злой.
   Гм, а может, я не вовремя? Ну мало ли, может, у него живот болит.
   – Это я. – Я сказала это очень тихо, чтобы, если что, успеть выпорхнуть за дверь, но реакция Дика озадачила и поразила меня до глубины души.
   Он резко вскочил, выронив бутылку, и повернулся ко мне, напряженный, будто зверь, готовящийся к схватке. Позже он признался, что просто не поверил.
   – Ты… здесь?
   Я мягко ему улыбаюсь и с гордостью распахиваю сверкающе-белые крылья за спиной.
   – Нравятся?
   Он молчит, просто смотрит на меня. А потом вдруг быстро пересекает зал и, схватив меня за плечи, резко притягивает к себе, заключая в объятия и выжимая чуть ли не весь воздух из моей груди.
   Придушит ведь!
   Он зарывается лицом в мои волосы, шепчет мое имя и… и плачет?
   Неправда, Дик не умеет плакать, и я осторожно вытираю соленую воду с его глаз.
   – Все хорошо, – смущенно убеждаю его я. – Теперь все хорошо.
   Он кивает и целует меня так… что я понимаю: мой отпуск будет ну о-очень долгим.
   – Нет. Вы посмотрите! Я не ем, не пью и сплю через раз, а они тут целоваются! – Возмущенный писк Оськи я бы узнала из тысячи, а еще через мгновение он уже садится мне на голову, быстро хлопая крыльями и громко возмущаясь по поводу эгоизма некоторых личностей. Я провела рукой по его оперению, и временно он замолк, чуть ли не урча от удовольствия.
   А в дверях уже стояли Сон и Лис. Лис широко и как-то облегченно мне улыбался. А Сон, сменив на лице целую гамму чувств, рванул к нам и чуть ли не силком вытащил меня из рук Дика, в свою очередь обнимая мою несчастную тушку. Пришлось и его заверять, что теперь все будет хорошо, хотя Оська на каждое мое слово вставлял по пять ядовитых реплик, мстя за двухмесячное недоедание и недосыпание. И еще неизвестно, что хуже! Так что после бурного примирения мы все отправились на кухню, где сияющий повар срочно накрывал на стол, гоняя с десяток поварят и служанок и заставляя их уставлять стол таким количеством деликатесов, как их называл Оська, что я всерьез начала опасаться за его желудок. Совенок ел столько, что даже я не могла за ним угнаться. Как итог: вечером у него разболелся живот, и пришлось всю ночь бегать с несчастным, закармливая его пилюлями и медзаклинаниями сонного, а потому всем и сразу недовольного ветеринара. (Его Дик притащил, как только я заикнулась о том, что нужен врач для Оськи. По-моему, если бы я среди ночи потребовала луну, он бы и ее достал с выражением спокойной решимости на лице.)
   Наконец под утро живот у Оськи прошел, я с облегчением рухнула в постель, еще разок прогнала перед глазами все самые страшные воспоминания и… надежно заперла их в самых дальних уголках моей памяти. В конце концов, небо все еще было открыто для меня и одно только это давало силы продолжать жить.
   На подушке храпел замотанный в теплые платочки Оська, за окном продолжал барабанить холодный дождь, а под пуховым одеялом было тепло и уютно. Да, здесь определенно стоит еще задержаться, сонно подумала я, зарываясь в подушки и слушая шум дождя.

ЭПИЛОГ,
 
который читать необязательно

   Ося чистит пистолет, закладывая в него патроны. Я старательно намазываю на лицо грязь, сверяясь по рисунку и тихо хихикая над собственным отражением. Лис спит у костра, делая вид, что бдит. Дика нет. Сон дома – болеет.
   Что ж, все готово. Вперед.
   – Держи.
   Шепот Оськи подобен грому. Прикладываю палец к губам и глазами указываю на спящего Лиса.
   Ося понятливо кивает и молча подает мне два пистолета и обойму с патронами. Закрепляю все на поясе, чувствуя себя крутой и страшно опасной.
   Ползем в лес, сохраняя выражение мрачности на физиономиях и радостно предвкушая хорошее приключение.
   – Так, теперь можно говорить – вроде бы отползли достаточно далеко.
   Я киваю и достаю компас, сверяясь с вертящейся во все стороны стрелкой. Оська с умным видом склоняется над нею же.
   – Ну и как? Где находится кладбище?
   – Там, – тыкаю пальцем налево.
   – Точно?
   – Угу. Оно большое, так что выйдем в любом случае.
   – А, ну тогда ладно, – мудро соглашается Ося.
   Ползем дальше. Лес смотрит на нас сотнями глаз притаившихся зверьков, ветер хмуро шевелит его кроны, а где-то наверху тихо ухает филин.
   Отползла на триста метров от лагеря, встала, отряхнула джинсы, жалея о том, что они теперь безнадежно испорчены. Ося поправляет висящий у него на боку маленький ножик.
   – Вперед, мы сами прибьем мертвеца-маньяка и усем докажем, что и мы что-то можем!
   Ося хмуро кивнул и на всякий случай перелетел мне на плечо.
   – Вперед, подруга, – шепчет он, и я иду, а точнее, крадусь, как невидимая тень по ночному лесу.
   Скрипнула под ногой первая ветка, потом вторая.
   – Тише ты, крадешься, как медведь! – возмущенно шипит совенок.
   Я киваю и старательно щупаю почву прямо перед собой. Все чисто, шаг вперед, нога цепляется за какой-то корень, и я с визгом падаю вниз.
   Тишина.
   – Эзь эа!
   Кое-как встаю на четвереньки и поднимаю с земли угрюмого Оську.
   – Извини, – шепчу я.
   – Да чего уж там, после твоего визга шептать совсем не обязательно.
   Мне стыдно, но я упорно встаю, сажаю Оську на плечо и, плюнув на безопасность, иду дальше.
   Кладбище показывается неожиданно, мы замираем у кромки леса и смотрим на него во все глаза.
   – Видишь маньяка? – Я вздрагиваю и отрицательно мотаю головой. – Может, еще не откопался? – Голос Оськи задумчивый, а у меня по спине носятся табуны мурашек, ища, где бы спрятаться.
   – Так, ладно, я пошла.
   – Угу, а я полетел – буду осуществлять прикрытие с воздуха.
   И в следующую секунду ветер взъерошил собранные в хвост волосы, а маленький белый совенок скрылся где-то наверху.
   Я пару раз глубоко вздохнула, вытащила из-за пояса пистолеты с серебряными пулями, которые мы приобрели в каком-то другом своем приключении (я уже столько миров повидала, что впору мемуары писать), и решительно пошла вперед, вспоминая темный кинотеатр и фигурку одинокого ковбоя, рвущегося всем доказать, что он не трус, а в итоге оказывающегося полным придурком.
   Первая преграда – забор кладбища. Стараюсь перелезть. Ой! Ай! Блин, застряла.
   – Ну чего ты там? – Голос сверху весьма символичен.
   – Я застряла!
   – Отцепляйся.
   – Не могу – штаны зацепились за острый зубец.
   – Блин! О, смотри, маньяк идет. Подкрадывается сзади!
   Сердце рухнуло вниз, сзади и впрямь что-то хрустнуло. Я завизжала, выхватила пистолеты и, крепко зажмурив глаза, принялась палить. Послышались крики и стоны, воодушевившись, я продолжила стрельбу, при этом раскачивая забор, чтобы слезть-таки с него. Ура! Штаны таки треснули, и я в уже дырявых джинсах рухнула на землю, затаившись и стараясь хоть что-то услышать сквозь бешеный стук собственного сердца.