- Работнички... И что дальше намерены делать?
- Искать, товарищ полковник, - вздохнул в микрофон Рогожкин.
- Так ищите! - заорал полковник и добавил кое-что еще, так сказать, для придания резвости.
Через двадцать минут следы обнаружили. Мотоциклист пологой, хорошо утоптанной дорожкой въехал на берег и проулком меж частных домов выехал на улицу с чудаковатым названием Атмосферная. Этим информация исчерпывалась.
Сели в машину. Водитель прогревал двигатель, ожидая команды. Рогожкин скривился, закурил, сразу наполнив кабину едким дымом. Шофер чуток приопустил боковое стекло. ямщиков потер шершавый подбородок, хмыкнул:
- Ловко они нас уделали, красиво...
- Куда ехать-то? - не вытерпел шофер.
- Куда? - Рогожкин вышвырнул окурок, захлопнул дверцу. - Гони на Северный тракт. Чем сейчас дальше от начальства, тем спокойней.
* * *
Майор Чертинков спустился с чердака башенки почтамта. Оттуда, с высоты двенадцатого этажа, он великолепно мог наблюдать окружающую местность, координируя действия своей группы. Мотоциклист, к несчастью, подбирался под прикрытием набережной, но зато удирал по середине реки. Майор наблюдал его до третьего по счету моста, дальше река делала поворот. Он оценил идею преступников. Действительно, трудно было предполагать, что передача выкупа состоится таким оригинальным способом, а преследовать по льду, значит тут же выдать, что в дело включилась милиция. Правда, на мосту осталась девушка-курьер. Уж ее-то майор упускать не собирался. Но действовать следовало предельно осторожно.
Далеко "вести" курьершу не пришлось, до первого кафе. На высоком крыльце перед прозрачными дверями толклись жаждущие попасть внутрь, в тепло, к столикам, к музыке. Это заведение в центре города, похоже, пользовалось популярностью. девица бесцеремонно протолкалась к стеклянным створкам, решительно забарабанила лайковым кулачком. Приземистый малый, весьма крепкого телосложения - просторный пиджак с золотыми пуговицами сидел на нем плотно, как панцирь на крабе, - брякнул щеколдой, впуская девицу и выпуская на улицу рваное облако тяжелого пара. Ленивым движением выдавил наружу толпу, пытавшуюся просочиться внутрь, и захлопнул дверь.
Саня Ерошин оставил свой траурный полушубок в "уазике" и отправился в кафе налегке. Его вечерний, он же утренний и дневной, наряд вполне годился для заведений подобного типа - нестандартно, но не вызывающе: сапожки, просторные брюки, цветной турецкий свитер и кожаная курточка, которую можно было назвать и пиджачком. На указательный палец левой руки - как раз подходило по размеру - Саня нацепил печатку цыганского золота, творенье неизвестного ювелира-фармазона, а на указательный палец правой - колечко с ключами от машины. Вообще-то это были ключи от его квартиры, зато брелок эмблема "Мерседеса".
Он вошел со двора через служебный вход. В коридоре подвыпивший повар в сальном халате поверх тельняшки на повышенных тонах беседовал с джентльменом в черном, очевидно, официантом. Они замолчали и посторонились, чтобы Саня мог пройти. Его наглый вид ясно показывал, что он имеет право тут ходить.
Девица только появилась в сумерках зала, пряча в крохотную сумочку щетку для волос. Это была, безусловно, та самая курьерша, хотя шубу и шапку оставила в гардеробе, а вместе с ними и все внешние приметы. В лицо её Саня до этого не видал. Но все прочие посетители кафе пребывали на своих местах уже давно. Они сидели на кожаных подковообразных диванах, огибавших столики в огороженных отсеках, на которые был разбит небольшой зал. Тусклые шары настольных ламп освещали фужеры и бутылки на столиках, а также кисти рук с сигаретами меж пальцев. На запястьях тусклой желтизной отливали золотые браслеты. Народ сидел крутой. Некоторые руки Саня даже опознал по характерным татуировкам. Какой-то быковатый малый делал вид, что танцует на крохотной площадке возле бара, а на самом деле просто тискал рыжую девку, зашнурованную в кожаные лоскуты.
Курьерша вполне соответствовала интерьеру. На ней было нечто вроде длинного свитера, а, может, короткого трикотажного платья, ядовито-желтого цвета, едва прикрывающего тощий зад, и небесно-голубые туго обтягивающие лосины с шелковым отливом, заправленные в высокие ботинки. Она влезла на высокий круглый табурет возле стойки бара, и бармен тут же выдал ей высокий бокал, набитый льдом, залитый чем-то бледно-бурым и с торчащей соломиной. Похоже, курьерша была здесь частой гостьей, и её вкусы знали. К ней тут же подвалил посетитель - широкий дядька в ещё более широком пиджаке поверх белой водолазки. Полголовы дядьки занимала зеркальная лысина, другая половина щетинилась короткой стрижкой. На оттопыренном мизинце сверкала золотая "гайка". Он похватал курьершу за колено, за ребра и шею, помычал ей в ухо и отвалил.
Ерошин, совершенно чужой на этом блатном празднике жизни, тем не менее продолжал держаться независимо. Он тоже влез на табурет возле стойки, сложил на неё локти и улыбнулся бармену, стараясь, чтобы железный зуб во рту сверкал как можно нахальней. После чего сделал заказ:
- Мартини. Только это, смешай, но не взбалтывай.
Бармен поморщился, как от зубной боли, зазвенел стеклотарой. Ерошин поглядел на курьершу. Похоже, она кого-то ждала и сильно нервничала слишком часто озиралась и трясла ногой. Похоже, она не увидела того, кого рассчитывала здесь встретить, и начинала психовать.
- Двести рублей! - сказал с презрением бармен и поставил на стойку стакан, в который было налито грамм сто пятьдесят какого-то мутноватого пойла.
- Ага, - рассеянно кивнул Саня, - только это, счет нарисуй.
Девица отставила свой бокал, заерзала на табурете. Похоже, собиралась уходить. "Пора бы брать мартышку, пока не слиняла," - подумал Саня и посмотрел на часы. Было 20. 14.
* * *
Такси выехало на Северный тракт. Рогожкин сидел рядом с водителем, смотрел вперед, хотя в свете фар можно было видеть только кусок асфальта. Покусал заусенец на ногте, поразмышлял вслух:
- Куда он, паразит, подевался? Давно уже должен выехать. Может, засек что? Или пока решил из города не выезжать, притаился на ночь? А, может, с мотоцикла на машину пересел? А, Ямщиков, что думаешь?
- Сожрать бы что-нибудь, думаю, - меланхолично отозвался Ямщиков. - А пересадки - это все ерунда, лишние хлопоты. Хотя, кто его знает, может, сейчас вообще на рейсовом автобусе за два рубля едет и помалкивает.
Они миновали развязку, где одиноко торчал старшина-гибэдэдэшник. Небыстро поехали, позволяя обгонять себя даже "запорожцам". В рации слышались переговоры ребят из команды Чертинкова, безрезультатно прочесывавших город.
- Вот сидит сейчас вся банда у радиоприемника, - снова начал нудить Рогожкин, - слушает наши разговоры и со смеху покатывается.
- Это запросто, - включился в разговор шофер, - такой приемник сейчас любой дурак купить может. Вон какие антенны на джипах и "мерсах" наворочены. Любой диапазон обшаривают без проблем.
- Ладно, - Рогожкин еле сдерживал раздражение, - поворачивай в город.
- Погоди, ещё прокатимся немного, - Ямщиков произнес это детским просящим тоном.
- Чуешь, что ли, за версту? - хмыкнул капитан.
- Мне чуять незачем, я не овчарка. - Ямщиков оставался спокоен. - А ему в городе сидеть не резон. Из-под моста вон как втопил - фонари на набережной замигали. Глушитель-то снят, а это лишние децибелы. В любую квартиру позвони и спроси: "Мотоцикл слышали?" Вот увидишь, максимум через полчаса Чертинков весь маршрут знать будет.
- Уж больно умный он у тебя, этот мотоциклист, - саркастически заметил Рогожкин.
- Да пока что поумнее нас, - столь же саркастически откликнулся Ямщиков.
- Ну-ну... - капитан засопел, зашуршал целлофаном сигаретной пачки.
* * *
Северный тракт широко прорезал лесной массив, чудом уцелевший под боком у большого города. Две асфальтовых полосы здесь полого снижались, стекая с протяженного увала в просторный распадок, и, подмяв под себя бетонные трубы, в коих только весной что-то булькало, круто взмывали в гору. Здесь в низине на девятнадцатом километре и устроилась милицейская застава. Был тут красно-белый "рафик" спецмедслужбы с надписью "наркологическая", чтобы, значит, сразу водителя проверить "на выхлоп" и протокол в тепле завизировать. Стоял рядом другой микроавтобус - "уазик" "Передвижной пункт ГИБДД", нацелив радар в сторону города. А за ним укрывался желтый мотоцикл. По шоссе двигались машины, сияя фарами, у заставы на всякий случай снижая скорость в ожидании останавливающего жеста полосатого жезла.
За весь вечер появился всего один мотоцикл, зато с коляской. Двигался он не спеша, степенно, вез троих мужиков, толсто укутанных в шубы и брезентовые плащи, провонявшие рыбой и вареным мормышем. Мужики ещё только ехали на рыбалку, а потому были трезвы и серьезны. Но документы у водителя инспектор на всякий случай посмотрел.
Младший сержант Толстоухов стоял в свете фар урчащего УАЗа и потихоньку замерзал. Мимо двигались автомашины: легковые, грузовые, специальные и автобусы, а мотоциклов не наблюдалось. Оно и понятно - не май-месяц, не оттаяли еще. А вот пригреет солнышко, и начнут гонять беспредельщики-байкеры без прав и защитных шлемов, нарушая все писаные правила.
Из машины вылезли Ротчев с Бархеевым - ноги размять, покурить. Потому и не сразу заметили мотоцикл, что отвлеклись. Но не только в этом дело. По тракту одновременно двигалась без малого дюжина машин, и в цепочке парных огней, бегущих к заставе ГИБДД, затерялась одинокая мотоциклетная фара.
Толстоухов заметил "Яву" все-таки на расстоянии достаточном для того, чтобы успеть поманить её жезлом на обочину. Но мотоциклист даже не пошевелил головой в глухом шлеме, а, проезжая мимо, добавил газу, или, как выражаются местные байкеры, "дусту подкинул". "Ява" взревела, словно истребитель-перехватчик, и пошла "на взлет" - в гору. Инспектор нехорошо выругался и побежал к своему "Уралу". Ротчев тоже не удержался от восклицания:
- Эх, ты ж, елки, тридцать два - шестнадцать!
Это в бледном свете фар он профессинальным оком успел засечь номер. Они с Бархеевым прыгнули в УАЗ и тоже припустили вдогонку. Номер мотоцикла пошел в эфир, и сразу несколько человек, услышав его, помянули и елки, и палки, и черта с его бабушкой. Номер этот, 32-16 СВТ, числился за "Явой" Жоры Худорожкина...
* * *
Младший сержант Толстоухов любил свой мотоцикл "Урал" больше, чем жену. А если бы он больше любил жену, то давно бы бросил вредную и не шибко богато оплачиваемую инспекторскую работу. Но свой служебный мотоцикл он любил больше и постоянно его протирал, смазывал, обихаживал и, что называется, холил, как казак коня. И никогда не давал в чужие руки, даже ненадолго, даже попробовать, как тот на ходу.
И сейчас он цепко висел на хвосте "Явы", хотя у той явно был расточен цилиндр и снят глушак. Толстоухов четко придерживался инструкции держаться сзади, а у следующего поста отстать. Там на хвост сядет машина, чтоб внимания не привлекать. Конечно, машина тоже отстанет, но впереди будут ждать другие, и они поведут дальше. И так до конца. К несчастью, даже самые умные инструкции не могут предусмотреть все.
"Ява" резко сбавила скорость и скоро приткнулась к обочине. Младший сержант растерялся и тоже сбавил скорость. УАЗ и медицинский "рафик" безнадежно отстали. Сзади довольно далеко светились фары, но неизвестно чьи. И Толстоухов решил действовать как обычно в таких ситуациях. Он остановился, слез с мотоцикла и направился к нарушителю, чтобы честь по чести взять под козырек, так, мол, и так, инспектор Толстоухов, прошу документы, почему не остановились и так далее.
Водитель "Явы", по-прежнему сидя в седле и не поднимая щитка глухого шлема, расстегнул молнию черной кожаной "косухи" и, сняв перчатку, сунул правую руку за пазуху, туда, где обычно лежат в потайном кармане документы. Потом он вытянул руку в сторону инспектора. Грянул выстрел, и заряд картечи отшвырнул младшего сержанта в темный снег кювета.
* * *
В кафе гремела музыка, извергаемая баррикадой колонок. Самый тот музон - группа "Лесоповал". Курьерша раздраженно терзала заварное пирожное, сидя в пол-оборота к стойке. Она не сводила злобного взгляда с входа в зал. Вдруг лицо её просияло, но тут же снова погасло. Человек, заглянувший в зал, оказался не тем, кого она ждала. Его ждал Ерошин. И это был майор Чертинков. Он заглянул и снова скрылся в фойе. Значит, курьершу можно выводить в его суровые объятия.
Саня спрыгнул с высокого табурета и вихляющей походкой подкатил к девице.
- О, вы так одиноки, - Саня стремился почувствовать себя джентльменом на великосветском рауте, - так страдаете! Не могу ли я чего-нибудь сделать лично для вас? - И он изогнулся кренделем.
- Угу, - промычала девица, не переставая жевать. Она одним взглядом оценила ерошинский "прикид", костюм то есть, - цена оказалась копеечной. Облизывая пальцы, уже совершенно внятно подтвердила: - Можешь. Смойся с глаз.
- Ну, грубо, грубо, - Саня ничуть не обиделся. - Между прочим, в раздевалке у меня стоит сумочка, а в ней чудная кофточка с пухом розового фламинго. Уникальная вещь, вывезена с Антильских островов. Эксклюзивная модель только для вас. Очень прошу поглядеть и примерить.
- Давай я погляжу, - кто-то хлопнул Ерошина по плечу.
Он обернулся. Крепкий, коротко стриженый брюнет в кожаном жилете поверх клетчатой рубахи, сощурясь, смотрел внимательно-злым взглядом. Сеня, как любой опер, таких взглядов насмотрелся предостаточно, и впечатления на него это давно не производило. Краем глаза он отметил, что из-за ближнего столика, оставив примолкших подруг, поднялись ещё двое: неспешно, с заинтересованным видом. Ерошин, все ещё пребывая в роли сеньора из высшего общества, пробормотал:
- Фи, какая пошлость - драка в кабаке.
- Давай, давай, фраерок, - сиплым полушепотом уличной шпаны начал давить на психику брюнет в жилетке, - выйдем, разберемся.
Саня пожал плечами - разберемся, так разберемся, в ухо-то зачем шипеть. Пошел меж столиков к выходу. Некоторые посетители, вальяжно развалившиеся на кожаных диванах, с усмешкой поглядывали на него. Обычная история, чуть не каждый вечер, небось, здесь такие случаются. Выходят двое, следом ещё двое. Вскоре трое возвращаются, а четвертый, со свежим фонарем и другими телесными повреждениями различной степени тяжести вылетает за двери заведения.
Но сегодня произошел сбой программы. Двое зашли за портьеру входа, а ещё двое только заглянули за неё и тут же развернулись обратно. Лица их при этом стали безмятежно-благостны, глаза устремились вверх, а руки совершали не совсем понятные движения. И словно сквозняк дунул по залу. Народ начал ежиться, некоторых, вроде, даже озноб прошиб. И, как по команде, благостно-безмятежные мины украсили зверские морды коренных обитателей кафе. А в проход между столиками сами собой неизвестно откуда стали падать маленькие целлофановые пакетики и шарики из фольги.
Один из посетителей, торопливо проглотив содержимое стакана, рысцой кинулся в служебную дверь, едва не сбив с ног выходившего навстречу официанта с подносом. Но в коридоре его приняли крепкие ребята в бронежилетах и трикотажных масках. Посетитель дернулся и получил под дых. От этого удара все, только что выпитое, снова выплеснулось наружу. Его положили лицом в лужу и сразу ущупали под мышкой пистолет.
Из-за портьеры в зал вышел Ерошин и, удивленно качая головой, пошел по сброшенным пакетикам и шарикам. Следом шли суровые ребята в масках и при оружии. Один из них указал официанту на замусоренный пол и приказал:
- Собери.
Но тот спрятал руки за спину и испуганно отпрянул. Пришлось омоновцу самому собирать пакетики с опием и героиновые шарики. Саня подошел к девице и строго сказал, помахав удостоверением:
- Уголовный розыск. Прошу следовать на выход. - Потом повернулся к бармену и поманил пальцем. - Я, кажется, просил счет.
- Какой счет? - бармен держался за перекошенную щеку, похоже, у него и в самом деле разболелись зубы. - За что счет? Сотому клиенту первый коктейль за счет заведения.
Двести рублей, на которые бармен "штрафанул" Саню за пижонский заказ, лежали на стойке. Пришлось их забрать назад без протокола. Но бармена это не спасло.
- Так, кассовый аппарат у нас где? - раздался противный голосок, от которого многих торговцев продирала дрожь. - А это что за бутылочки без акцизных марочек?
Девица на табурете сидела окаменев. Потом огляделась по сторонам, ища сочувствия и поддержки. Но встретила отчужденные, неприязненные и даже угрожающие взгляды, в которых сквозило: что, швабра, притащила ментов? Теперь сама и выкручивайся. И не дай бог, после этого шмона кого-нибудь загребут...
Она покорно побрела к выходу. Ерошин самолично, как истинный уральский джентльмен, помог ей надеть шубку и под локоток отвел в машину. Он очень старался быть галантным кавалером, и совершенно напрасно, потому что курьерша обозвала его козлом. Еще она потребовала предъявить ордер на арест, заявив, что без ордера никуда не поедет. Майор Чертинков успокоил её, мол, сейчас даже в квартиры некоторые вселяются без ордера, да и её никто не арестовывает, так, только побеседовать везут.
Приехали в Управление. В кабинете Гераскина девица уселась, как была, в шубе и шапке, закинув ногу на ногу, демонстративно закурила и выпустила струю дыма в лицо полковнику. затем с интересом огляделась. Некоторые пугаются самого слова "милиция", а этой было хоть бы хны. Похоже, она уже оправилась от первого шока и решила, что ей и в самом деле ничего не грозит.
- Отказываюсь говорить до тех пор, пока не придут прокурор и адвокат, - заявила она, стряхивая пепел на паркет. - У нас правовое государство или нет?
Гераскин, красный от гнева, с трудом сдерживая себя, чтоб не раскричаться, передвинул бумаги на столе, постучал мундштуком "беломорины" по коробке.
- Ты вот что, - начал он, но тут же поправился: - то есть, вы. Вы кому передали сумку?
Не спросил ни имени, ни фамилии, ни других обязательных данных. Но девица этого не заметила. А заметила бы, то сообразила, что дело слишком серьезно, раз начинается с главного вопроса. Понимающе улыбнувшись, курьерша снова стряхнула пепел на пол.
- Ах, сумочку... Да-да-да, сумочку мою, такую хорошенькую. - Она откровенно издевалась. - Точно, товарищ генерал, было дело. Уронила с моста свою любимую сумочку, а какой-то подлец на мотоцикле - хвать её, и нету! Ограбил мою любимую сумочку и смылся прямо на глазах. Дайте мне бумаги, я хочу заявить об ограблении. А вы, милиция, должны его ловить. Имею право! А, может, вы его уже поймали, товарищ маршал? Дайте мне на него полюбоваться, на подлеца. Я ему покажу, как грабить беззащитных бедных девушек!
- Полюбуетесь еще, успеете, - осадил её Гераскин. - А что у вас в сумочке было?
- Что? В сумочке? А то и было. - Девица, похоже, куражилась и получала от этого удовольствие. - Килечки полкило. На последние семь рублей купила рыбки для своей кошечки Мусечки. Бедная кисуня! - девица скуксилась, потерла кулачком глаза, плачущим голоском продолжала разыгрывать комедию. Некому кисоньку пожалеть. Хозяйку ограбили, в тюрьму посадили. Отпустите меня к Мусе, товарищ генерал-май-ой-ой-ей...
Гераскин выложил на стол полиэтиленовый пакет с соблазнительной купальщицей по бокам. Внимательно посмотрел на собеседницу, которая и глазом не моргнула, словно все это её нисколько не интересовало.
- Вы узнаете эту сумку? - спросил полковник. - Что в ней?
- Мало ли таких сумок, - хмыкнула девица, заплевала окурок и аккуратно положила его в центр полированного стола. - Скажу, что моя, а там наркоты полпуда, и вы меня - фьють, и на Колыму. Если там килечка лежит, значит, моя, а если что другое, то ничего подобного - чужая.
- А вот мы сейчас и поглядим, какая такая килька.
Гераскин заглянул в пакет, вынул оттуда прямоугольный сверток из бурой оберточной бумаги. Осторожно начал разворачивать под насмешливым взглядом небрежно развалившейся на стуле курьерши. Наконец извлек коробку конфет "Ассорти". Недоуменно уставился на нее. Открыл. В ячейках аккуратными рядочками лежали конфеты, отливающие шоколадным глянцем.
- Ой, конфеточки! - обрадовалась девица. - Мои любимые! Спасибочки, ваше благородие!
И она жеманно протянула руку к коробке. Полковник хлопнул ладонью по столу - нервы не выдержали. Девица тут же испуганно отдернула руку.
- Хватит дурочку валять! - взревел Гераскин. - Эту сумку вы отдали в обмен на другую, точно такую же. Только в той сумке были бриллианты на триста тысяч долларов. Кому вы их передали или, как вы говорите, уронили?
- Триста тысяч? Баксов? - у курьерши рот раскрылся и глаза округлились. - Ой, не могу, ой-ха-ха! Ни фига себе! А мне вшивый стольник зеленью пообещали да и то нажгли. Ну, дура! Да если б знала, что несу, то первого встречного частника тормознула бы и - ходу из города. Только б меня и видели!
- А как же Муся? - усмехнулся полковник.
- Какая ещё Муся? - удивилась курьерша. - А-а, Муська. Пусть мышей идет ловит, нечего на моей шее всю жизнь висеть. Ой, и пожила бы я в свое удовольствие, товарищ генерал! Небось, эти барыги заявлять бы вам не стали. Ну, да чего там. В общем, отпускайте меня, я не при чем, вообще тут не при делах. Наоборот, пострадала, триста тысяч из-под носа увели, и все баксами. И полкило кильки, тьфу, конфет то есть, шоколадных. Случайно с теткой какой-то впотьмах сумку перепутала, и ту с моста уронила. так что сумка не моя, что в ней было, не знаю, где сейчас - без понятия. Держать здесь не имеете права. Так что кушайте конфетки, так уж и быть, за мое здоровье, а я пошла. Все.
- Да нет, не все, - осадил её полковник. - Бриллианты эти пошли выкупом за двоих похищенных детей. И вы задержаны по подозрению в соучастии в похищении и вымогательстве, сопряженной с угрозой убийством и нанесенным телесным повреждением. Прокурор сейчас будет, все бумажки оформим, и пойдете в камеру. - Гераскин повернулся к следователю, сидевшему за этим же длинным столом. - А пока покажите, пусть посмотрит...
На стол легла фотография девочек Поляницких и маленький хромированный стерилизатор, в каких раньше кипятили шприцы. Следователь снял крышку. Девица наклонилась, с любопытством вглядываясь в нечто, лежащее на вате, потом вскочила, дико завизжав. Гераскин придержал её за плечи, заставив сесть.
- Может, скажете, чей это пальчик - Леночки или Светочки? - спросил сурово.
Вот теперь она рыдала по-настоящему. Слезы ручьями текли из глаз.
Я не знала. Я ничего не знала... - причитала она, хлюпая носом. Сказали: возьми, отнеси. Я согласилась... Я не знала...
Гераскин встал из-за стола, брезгливо глянул в размазанный макияж. Тихо сказал следователю:
- Сейчас проревется, умой и на допрос.
* * *
Женечка Лобода в школе училась очень хорошо, а в институте очень плохо. Потому что потеряла веру в людей, в будущее и так далее. И общество проявило полное равнодушие к её судьбе. Оно вообще все изолгалось и изворовалось, общество. Да тут ещё эти реформы с дефолтами. И родители, чтоб им пусто было, не могли обеспечить ей то, что имеет абсолютно любая и каждая девчонка на Западе. Ну, скажем, красивые фирменные вещи, CD-плеер, возможность посмотреть мир, иметь виллу, бассейн, "мерседес". Что еще? Яхту, и эти, как их... Ну, не важно. Важно, что всеобщее равнодушие, бедность и беспросветность толкнули честную добрую девушку в пучину. Тут, как в анкете: "впишите нужное" или, наоборот, "ненужное вычеркнуть". Итак, в пучину: алкоголизма, наркомании, проституции, воровства...
За последние годы следователь выслушал десятки подобных "исповедей", словно вызубренных по одной шпаргалке. Представил, что услышит это сегодня ещё раз, и ему сделалось тошно. Впрочем, мысли эти он отогнал и быстренько прикинул план допроса. Как раз и Женечка Лобода перестала реветь, а только икала и всхлипывала.
Завербовала её девушка Лина. Фамилия неизвестна, да и имя тоже не очень официально звучит, так, прозвище в своей компашке. Дело было в турецкой Анталье. Женя тогда пыталась промышлять челночным бизнесом. Встретились две землячки, разговорились. Дала Лине свой телефончик. Потом созвонились раз-другой, встретились. У Жени как раз беда стряслась - пропал закупленный товар. Доверила его фирме-перевозчику "Север-карго". Главное, не в первый раз. А фирма вдруг исчезла. Остался брошенный офис в Стамбуле да злые грузчики, не получившие зарплату. И пустой склад. Человек двести челноков тогда погорело, товара в общей сложности чуть не на миллион баксов исчезло. А Женя ещё с долгами к тому времени не расплатилась. Короче, вляпалась так, что пришлось переспать с кое-кем из кредиторов, чтоб с долгом не торопили и проценты не накручивали. Тут Лина и предложила подзаработать. Всех дел: поехать на вокзал, взять из камеры хранения два чемодана, там же конвертик с деньгами. Выехать в Москву, там опять положить чемоданы в камеру хранения и заночевать у своей родной тети. На тетин телефон будут звонить. Надо сообщить номер ячейки и шифр. После этого кати назад и получай заработанное. Женя сперва вздрогнула: а вдруг заарестуют, а в чемоданах наркотики? Нет, что ты! Вещи в чемоданах сугубо мужские и записка: так и так, мол, дорогой друг, посылаю с незнакомой девушкой, надеюсь, не подведет. Все ясно? Не за риск платим, за честность. Съездила разок - понравилось. Набрала в Лужниках того же турецкого барахла для торговли, привезла обратно два баула уже своих шмоток. Получилось, бесплатно за товаром сгоняла. За год таких поездок было шесть-семь. Да в городе несколько раз выполняла поручения. Например, поехать в аэропорт, там в определенном месте обменяться сумками с каким-нибудь незнакомцем, а затем эту сумку тоже сунуть в определенное место - в подъезде за батарею или ещё куда. И мотоциклисту она тоже передавала сумки и пакеты. Но в городе оплата меньше, всего сто долларов за ходку. Деньги получала через "почтовый ящик" - в одном укромном месте вытаскивается из стены кусок кирпича, а там денежка лежит. В этот только раз по-другому спланировали. Лина, как обычно, позвонила, велела из тайника за батареей пакет взять, потом обменять на подобную вечером у тетки в норковой шубе на набережной и сбросить с моста, когда мотоцикл внизу появится. Таким способом она на прошлой неделе уже поменялась там же на набережной, только с мужчиной. Там место темное, она его не разглядела, только бороду заметила. И сто долларов получила тогда через "почтовый ящик", а в этот раз Лина велела идти в кафе, в котором Женя бывает почти каждый вечер. Она её там будет ждать или чуть позже подойдет. Кстати, с Линой она не встречалась с тех самых пор, как Женя начала работать на нее. Общались только по телефону и только по делу. В чемоданы, сумки и пакеты Женя старалась нос не совать, но на ощупь выходило - доски и коробки. А пару раз в сумках товар лежал прямо так, без упаковки. И она посмотрела. Оказалось - иконы. Вот и все, что она могла сказать по существу заданных вопросов.
- Искать, товарищ полковник, - вздохнул в микрофон Рогожкин.
- Так ищите! - заорал полковник и добавил кое-что еще, так сказать, для придания резвости.
Через двадцать минут следы обнаружили. Мотоциклист пологой, хорошо утоптанной дорожкой въехал на берег и проулком меж частных домов выехал на улицу с чудаковатым названием Атмосферная. Этим информация исчерпывалась.
Сели в машину. Водитель прогревал двигатель, ожидая команды. Рогожкин скривился, закурил, сразу наполнив кабину едким дымом. Шофер чуток приопустил боковое стекло. ямщиков потер шершавый подбородок, хмыкнул:
- Ловко они нас уделали, красиво...
- Куда ехать-то? - не вытерпел шофер.
- Куда? - Рогожкин вышвырнул окурок, захлопнул дверцу. - Гони на Северный тракт. Чем сейчас дальше от начальства, тем спокойней.
* * *
Майор Чертинков спустился с чердака башенки почтамта. Оттуда, с высоты двенадцатого этажа, он великолепно мог наблюдать окружающую местность, координируя действия своей группы. Мотоциклист, к несчастью, подбирался под прикрытием набережной, но зато удирал по середине реки. Майор наблюдал его до третьего по счету моста, дальше река делала поворот. Он оценил идею преступников. Действительно, трудно было предполагать, что передача выкупа состоится таким оригинальным способом, а преследовать по льду, значит тут же выдать, что в дело включилась милиция. Правда, на мосту осталась девушка-курьер. Уж ее-то майор упускать не собирался. Но действовать следовало предельно осторожно.
Далеко "вести" курьершу не пришлось, до первого кафе. На высоком крыльце перед прозрачными дверями толклись жаждущие попасть внутрь, в тепло, к столикам, к музыке. Это заведение в центре города, похоже, пользовалось популярностью. девица бесцеремонно протолкалась к стеклянным створкам, решительно забарабанила лайковым кулачком. Приземистый малый, весьма крепкого телосложения - просторный пиджак с золотыми пуговицами сидел на нем плотно, как панцирь на крабе, - брякнул щеколдой, впуская девицу и выпуская на улицу рваное облако тяжелого пара. Ленивым движением выдавил наружу толпу, пытавшуюся просочиться внутрь, и захлопнул дверь.
Саня Ерошин оставил свой траурный полушубок в "уазике" и отправился в кафе налегке. Его вечерний, он же утренний и дневной, наряд вполне годился для заведений подобного типа - нестандартно, но не вызывающе: сапожки, просторные брюки, цветной турецкий свитер и кожаная курточка, которую можно было назвать и пиджачком. На указательный палец левой руки - как раз подходило по размеру - Саня нацепил печатку цыганского золота, творенье неизвестного ювелира-фармазона, а на указательный палец правой - колечко с ключами от машины. Вообще-то это были ключи от его квартиры, зато брелок эмблема "Мерседеса".
Он вошел со двора через служебный вход. В коридоре подвыпивший повар в сальном халате поверх тельняшки на повышенных тонах беседовал с джентльменом в черном, очевидно, официантом. Они замолчали и посторонились, чтобы Саня мог пройти. Его наглый вид ясно показывал, что он имеет право тут ходить.
Девица только появилась в сумерках зала, пряча в крохотную сумочку щетку для волос. Это была, безусловно, та самая курьерша, хотя шубу и шапку оставила в гардеробе, а вместе с ними и все внешние приметы. В лицо её Саня до этого не видал. Но все прочие посетители кафе пребывали на своих местах уже давно. Они сидели на кожаных подковообразных диванах, огибавших столики в огороженных отсеках, на которые был разбит небольшой зал. Тусклые шары настольных ламп освещали фужеры и бутылки на столиках, а также кисти рук с сигаретами меж пальцев. На запястьях тусклой желтизной отливали золотые браслеты. Народ сидел крутой. Некоторые руки Саня даже опознал по характерным татуировкам. Какой-то быковатый малый делал вид, что танцует на крохотной площадке возле бара, а на самом деле просто тискал рыжую девку, зашнурованную в кожаные лоскуты.
Курьерша вполне соответствовала интерьеру. На ней было нечто вроде длинного свитера, а, может, короткого трикотажного платья, ядовито-желтого цвета, едва прикрывающего тощий зад, и небесно-голубые туго обтягивающие лосины с шелковым отливом, заправленные в высокие ботинки. Она влезла на высокий круглый табурет возле стойки бара, и бармен тут же выдал ей высокий бокал, набитый льдом, залитый чем-то бледно-бурым и с торчащей соломиной. Похоже, курьерша была здесь частой гостьей, и её вкусы знали. К ней тут же подвалил посетитель - широкий дядька в ещё более широком пиджаке поверх белой водолазки. Полголовы дядьки занимала зеркальная лысина, другая половина щетинилась короткой стрижкой. На оттопыренном мизинце сверкала золотая "гайка". Он похватал курьершу за колено, за ребра и шею, помычал ей в ухо и отвалил.
Ерошин, совершенно чужой на этом блатном празднике жизни, тем не менее продолжал держаться независимо. Он тоже влез на табурет возле стойки, сложил на неё локти и улыбнулся бармену, стараясь, чтобы железный зуб во рту сверкал как можно нахальней. После чего сделал заказ:
- Мартини. Только это, смешай, но не взбалтывай.
Бармен поморщился, как от зубной боли, зазвенел стеклотарой. Ерошин поглядел на курьершу. Похоже, она кого-то ждала и сильно нервничала слишком часто озиралась и трясла ногой. Похоже, она не увидела того, кого рассчитывала здесь встретить, и начинала психовать.
- Двести рублей! - сказал с презрением бармен и поставил на стойку стакан, в который было налито грамм сто пятьдесят какого-то мутноватого пойла.
- Ага, - рассеянно кивнул Саня, - только это, счет нарисуй.
Девица отставила свой бокал, заерзала на табурете. Похоже, собиралась уходить. "Пора бы брать мартышку, пока не слиняла," - подумал Саня и посмотрел на часы. Было 20. 14.
* * *
Такси выехало на Северный тракт. Рогожкин сидел рядом с водителем, смотрел вперед, хотя в свете фар можно было видеть только кусок асфальта. Покусал заусенец на ногте, поразмышлял вслух:
- Куда он, паразит, подевался? Давно уже должен выехать. Может, засек что? Или пока решил из города не выезжать, притаился на ночь? А, может, с мотоцикла на машину пересел? А, Ямщиков, что думаешь?
- Сожрать бы что-нибудь, думаю, - меланхолично отозвался Ямщиков. - А пересадки - это все ерунда, лишние хлопоты. Хотя, кто его знает, может, сейчас вообще на рейсовом автобусе за два рубля едет и помалкивает.
Они миновали развязку, где одиноко торчал старшина-гибэдэдэшник. Небыстро поехали, позволяя обгонять себя даже "запорожцам". В рации слышались переговоры ребят из команды Чертинкова, безрезультатно прочесывавших город.
- Вот сидит сейчас вся банда у радиоприемника, - снова начал нудить Рогожкин, - слушает наши разговоры и со смеху покатывается.
- Это запросто, - включился в разговор шофер, - такой приемник сейчас любой дурак купить может. Вон какие антенны на джипах и "мерсах" наворочены. Любой диапазон обшаривают без проблем.
- Ладно, - Рогожкин еле сдерживал раздражение, - поворачивай в город.
- Погоди, ещё прокатимся немного, - Ямщиков произнес это детским просящим тоном.
- Чуешь, что ли, за версту? - хмыкнул капитан.
- Мне чуять незачем, я не овчарка. - Ямщиков оставался спокоен. - А ему в городе сидеть не резон. Из-под моста вон как втопил - фонари на набережной замигали. Глушитель-то снят, а это лишние децибелы. В любую квартиру позвони и спроси: "Мотоцикл слышали?" Вот увидишь, максимум через полчаса Чертинков весь маршрут знать будет.
- Уж больно умный он у тебя, этот мотоциклист, - саркастически заметил Рогожкин.
- Да пока что поумнее нас, - столь же саркастически откликнулся Ямщиков.
- Ну-ну... - капитан засопел, зашуршал целлофаном сигаретной пачки.
* * *
Северный тракт широко прорезал лесной массив, чудом уцелевший под боком у большого города. Две асфальтовых полосы здесь полого снижались, стекая с протяженного увала в просторный распадок, и, подмяв под себя бетонные трубы, в коих только весной что-то булькало, круто взмывали в гору. Здесь в низине на девятнадцатом километре и устроилась милицейская застава. Был тут красно-белый "рафик" спецмедслужбы с надписью "наркологическая", чтобы, значит, сразу водителя проверить "на выхлоп" и протокол в тепле завизировать. Стоял рядом другой микроавтобус - "уазик" "Передвижной пункт ГИБДД", нацелив радар в сторону города. А за ним укрывался желтый мотоцикл. По шоссе двигались машины, сияя фарами, у заставы на всякий случай снижая скорость в ожидании останавливающего жеста полосатого жезла.
За весь вечер появился всего один мотоцикл, зато с коляской. Двигался он не спеша, степенно, вез троих мужиков, толсто укутанных в шубы и брезентовые плащи, провонявшие рыбой и вареным мормышем. Мужики ещё только ехали на рыбалку, а потому были трезвы и серьезны. Но документы у водителя инспектор на всякий случай посмотрел.
Младший сержант Толстоухов стоял в свете фар урчащего УАЗа и потихоньку замерзал. Мимо двигались автомашины: легковые, грузовые, специальные и автобусы, а мотоциклов не наблюдалось. Оно и понятно - не май-месяц, не оттаяли еще. А вот пригреет солнышко, и начнут гонять беспредельщики-байкеры без прав и защитных шлемов, нарушая все писаные правила.
Из машины вылезли Ротчев с Бархеевым - ноги размять, покурить. Потому и не сразу заметили мотоцикл, что отвлеклись. Но не только в этом дело. По тракту одновременно двигалась без малого дюжина машин, и в цепочке парных огней, бегущих к заставе ГИБДД, затерялась одинокая мотоциклетная фара.
Толстоухов заметил "Яву" все-таки на расстоянии достаточном для того, чтобы успеть поманить её жезлом на обочину. Но мотоциклист даже не пошевелил головой в глухом шлеме, а, проезжая мимо, добавил газу, или, как выражаются местные байкеры, "дусту подкинул". "Ява" взревела, словно истребитель-перехватчик, и пошла "на взлет" - в гору. Инспектор нехорошо выругался и побежал к своему "Уралу". Ротчев тоже не удержался от восклицания:
- Эх, ты ж, елки, тридцать два - шестнадцать!
Это в бледном свете фар он профессинальным оком успел засечь номер. Они с Бархеевым прыгнули в УАЗ и тоже припустили вдогонку. Номер мотоцикла пошел в эфир, и сразу несколько человек, услышав его, помянули и елки, и палки, и черта с его бабушкой. Номер этот, 32-16 СВТ, числился за "Явой" Жоры Худорожкина...
* * *
Младший сержант Толстоухов любил свой мотоцикл "Урал" больше, чем жену. А если бы он больше любил жену, то давно бы бросил вредную и не шибко богато оплачиваемую инспекторскую работу. Но свой служебный мотоцикл он любил больше и постоянно его протирал, смазывал, обихаживал и, что называется, холил, как казак коня. И никогда не давал в чужие руки, даже ненадолго, даже попробовать, как тот на ходу.
И сейчас он цепко висел на хвосте "Явы", хотя у той явно был расточен цилиндр и снят глушак. Толстоухов четко придерживался инструкции держаться сзади, а у следующего поста отстать. Там на хвост сядет машина, чтоб внимания не привлекать. Конечно, машина тоже отстанет, но впереди будут ждать другие, и они поведут дальше. И так до конца. К несчастью, даже самые умные инструкции не могут предусмотреть все.
"Ява" резко сбавила скорость и скоро приткнулась к обочине. Младший сержант растерялся и тоже сбавил скорость. УАЗ и медицинский "рафик" безнадежно отстали. Сзади довольно далеко светились фары, но неизвестно чьи. И Толстоухов решил действовать как обычно в таких ситуациях. Он остановился, слез с мотоцикла и направился к нарушителю, чтобы честь по чести взять под козырек, так, мол, и так, инспектор Толстоухов, прошу документы, почему не остановились и так далее.
Водитель "Явы", по-прежнему сидя в седле и не поднимая щитка глухого шлема, расстегнул молнию черной кожаной "косухи" и, сняв перчатку, сунул правую руку за пазуху, туда, где обычно лежат в потайном кармане документы. Потом он вытянул руку в сторону инспектора. Грянул выстрел, и заряд картечи отшвырнул младшего сержанта в темный снег кювета.
* * *
В кафе гремела музыка, извергаемая баррикадой колонок. Самый тот музон - группа "Лесоповал". Курьерша раздраженно терзала заварное пирожное, сидя в пол-оборота к стойке. Она не сводила злобного взгляда с входа в зал. Вдруг лицо её просияло, но тут же снова погасло. Человек, заглянувший в зал, оказался не тем, кого она ждала. Его ждал Ерошин. И это был майор Чертинков. Он заглянул и снова скрылся в фойе. Значит, курьершу можно выводить в его суровые объятия.
Саня спрыгнул с высокого табурета и вихляющей походкой подкатил к девице.
- О, вы так одиноки, - Саня стремился почувствовать себя джентльменом на великосветском рауте, - так страдаете! Не могу ли я чего-нибудь сделать лично для вас? - И он изогнулся кренделем.
- Угу, - промычала девица, не переставая жевать. Она одним взглядом оценила ерошинский "прикид", костюм то есть, - цена оказалась копеечной. Облизывая пальцы, уже совершенно внятно подтвердила: - Можешь. Смойся с глаз.
- Ну, грубо, грубо, - Саня ничуть не обиделся. - Между прочим, в раздевалке у меня стоит сумочка, а в ней чудная кофточка с пухом розового фламинго. Уникальная вещь, вывезена с Антильских островов. Эксклюзивная модель только для вас. Очень прошу поглядеть и примерить.
- Давай я погляжу, - кто-то хлопнул Ерошина по плечу.
Он обернулся. Крепкий, коротко стриженый брюнет в кожаном жилете поверх клетчатой рубахи, сощурясь, смотрел внимательно-злым взглядом. Сеня, как любой опер, таких взглядов насмотрелся предостаточно, и впечатления на него это давно не производило. Краем глаза он отметил, что из-за ближнего столика, оставив примолкших подруг, поднялись ещё двое: неспешно, с заинтересованным видом. Ерошин, все ещё пребывая в роли сеньора из высшего общества, пробормотал:
- Фи, какая пошлость - драка в кабаке.
- Давай, давай, фраерок, - сиплым полушепотом уличной шпаны начал давить на психику брюнет в жилетке, - выйдем, разберемся.
Саня пожал плечами - разберемся, так разберемся, в ухо-то зачем шипеть. Пошел меж столиков к выходу. Некоторые посетители, вальяжно развалившиеся на кожаных диванах, с усмешкой поглядывали на него. Обычная история, чуть не каждый вечер, небось, здесь такие случаются. Выходят двое, следом ещё двое. Вскоре трое возвращаются, а четвертый, со свежим фонарем и другими телесными повреждениями различной степени тяжести вылетает за двери заведения.
Но сегодня произошел сбой программы. Двое зашли за портьеру входа, а ещё двое только заглянули за неё и тут же развернулись обратно. Лица их при этом стали безмятежно-благостны, глаза устремились вверх, а руки совершали не совсем понятные движения. И словно сквозняк дунул по залу. Народ начал ежиться, некоторых, вроде, даже озноб прошиб. И, как по команде, благостно-безмятежные мины украсили зверские морды коренных обитателей кафе. А в проход между столиками сами собой неизвестно откуда стали падать маленькие целлофановые пакетики и шарики из фольги.
Один из посетителей, торопливо проглотив содержимое стакана, рысцой кинулся в служебную дверь, едва не сбив с ног выходившего навстречу официанта с подносом. Но в коридоре его приняли крепкие ребята в бронежилетах и трикотажных масках. Посетитель дернулся и получил под дых. От этого удара все, только что выпитое, снова выплеснулось наружу. Его положили лицом в лужу и сразу ущупали под мышкой пистолет.
Из-за портьеры в зал вышел Ерошин и, удивленно качая головой, пошел по сброшенным пакетикам и шарикам. Следом шли суровые ребята в масках и при оружии. Один из них указал официанту на замусоренный пол и приказал:
- Собери.
Но тот спрятал руки за спину и испуганно отпрянул. Пришлось омоновцу самому собирать пакетики с опием и героиновые шарики. Саня подошел к девице и строго сказал, помахав удостоверением:
- Уголовный розыск. Прошу следовать на выход. - Потом повернулся к бармену и поманил пальцем. - Я, кажется, просил счет.
- Какой счет? - бармен держался за перекошенную щеку, похоже, у него и в самом деле разболелись зубы. - За что счет? Сотому клиенту первый коктейль за счет заведения.
Двести рублей, на которые бармен "штрафанул" Саню за пижонский заказ, лежали на стойке. Пришлось их забрать назад без протокола. Но бармена это не спасло.
- Так, кассовый аппарат у нас где? - раздался противный голосок, от которого многих торговцев продирала дрожь. - А это что за бутылочки без акцизных марочек?
Девица на табурете сидела окаменев. Потом огляделась по сторонам, ища сочувствия и поддержки. Но встретила отчужденные, неприязненные и даже угрожающие взгляды, в которых сквозило: что, швабра, притащила ментов? Теперь сама и выкручивайся. И не дай бог, после этого шмона кого-нибудь загребут...
Она покорно побрела к выходу. Ерошин самолично, как истинный уральский джентльмен, помог ей надеть шубку и под локоток отвел в машину. Он очень старался быть галантным кавалером, и совершенно напрасно, потому что курьерша обозвала его козлом. Еще она потребовала предъявить ордер на арест, заявив, что без ордера никуда не поедет. Майор Чертинков успокоил её, мол, сейчас даже в квартиры некоторые вселяются без ордера, да и её никто не арестовывает, так, только побеседовать везут.
Приехали в Управление. В кабинете Гераскина девица уселась, как была, в шубе и шапке, закинув ногу на ногу, демонстративно закурила и выпустила струю дыма в лицо полковнику. затем с интересом огляделась. Некоторые пугаются самого слова "милиция", а этой было хоть бы хны. Похоже, она уже оправилась от первого шока и решила, что ей и в самом деле ничего не грозит.
- Отказываюсь говорить до тех пор, пока не придут прокурор и адвокат, - заявила она, стряхивая пепел на паркет. - У нас правовое государство или нет?
Гераскин, красный от гнева, с трудом сдерживая себя, чтоб не раскричаться, передвинул бумаги на столе, постучал мундштуком "беломорины" по коробке.
- Ты вот что, - начал он, но тут же поправился: - то есть, вы. Вы кому передали сумку?
Не спросил ни имени, ни фамилии, ни других обязательных данных. Но девица этого не заметила. А заметила бы, то сообразила, что дело слишком серьезно, раз начинается с главного вопроса. Понимающе улыбнувшись, курьерша снова стряхнула пепел на пол.
- Ах, сумочку... Да-да-да, сумочку мою, такую хорошенькую. - Она откровенно издевалась. - Точно, товарищ генерал, было дело. Уронила с моста свою любимую сумочку, а какой-то подлец на мотоцикле - хвать её, и нету! Ограбил мою любимую сумочку и смылся прямо на глазах. Дайте мне бумаги, я хочу заявить об ограблении. А вы, милиция, должны его ловить. Имею право! А, может, вы его уже поймали, товарищ маршал? Дайте мне на него полюбоваться, на подлеца. Я ему покажу, как грабить беззащитных бедных девушек!
- Полюбуетесь еще, успеете, - осадил её Гераскин. - А что у вас в сумочке было?
- Что? В сумочке? А то и было. - Девица, похоже, куражилась и получала от этого удовольствие. - Килечки полкило. На последние семь рублей купила рыбки для своей кошечки Мусечки. Бедная кисуня! - девица скуксилась, потерла кулачком глаза, плачущим голоском продолжала разыгрывать комедию. Некому кисоньку пожалеть. Хозяйку ограбили, в тюрьму посадили. Отпустите меня к Мусе, товарищ генерал-май-ой-ой-ей...
Гераскин выложил на стол полиэтиленовый пакет с соблазнительной купальщицей по бокам. Внимательно посмотрел на собеседницу, которая и глазом не моргнула, словно все это её нисколько не интересовало.
- Вы узнаете эту сумку? - спросил полковник. - Что в ней?
- Мало ли таких сумок, - хмыкнула девица, заплевала окурок и аккуратно положила его в центр полированного стола. - Скажу, что моя, а там наркоты полпуда, и вы меня - фьють, и на Колыму. Если там килечка лежит, значит, моя, а если что другое, то ничего подобного - чужая.
- А вот мы сейчас и поглядим, какая такая килька.
Гераскин заглянул в пакет, вынул оттуда прямоугольный сверток из бурой оберточной бумаги. Осторожно начал разворачивать под насмешливым взглядом небрежно развалившейся на стуле курьерши. Наконец извлек коробку конфет "Ассорти". Недоуменно уставился на нее. Открыл. В ячейках аккуратными рядочками лежали конфеты, отливающие шоколадным глянцем.
- Ой, конфеточки! - обрадовалась девица. - Мои любимые! Спасибочки, ваше благородие!
И она жеманно протянула руку к коробке. Полковник хлопнул ладонью по столу - нервы не выдержали. Девица тут же испуганно отдернула руку.
- Хватит дурочку валять! - взревел Гераскин. - Эту сумку вы отдали в обмен на другую, точно такую же. Только в той сумке были бриллианты на триста тысяч долларов. Кому вы их передали или, как вы говорите, уронили?
- Триста тысяч? Баксов? - у курьерши рот раскрылся и глаза округлились. - Ой, не могу, ой-ха-ха! Ни фига себе! А мне вшивый стольник зеленью пообещали да и то нажгли. Ну, дура! Да если б знала, что несу, то первого встречного частника тормознула бы и - ходу из города. Только б меня и видели!
- А как же Муся? - усмехнулся полковник.
- Какая ещё Муся? - удивилась курьерша. - А-а, Муська. Пусть мышей идет ловит, нечего на моей шее всю жизнь висеть. Ой, и пожила бы я в свое удовольствие, товарищ генерал! Небось, эти барыги заявлять бы вам не стали. Ну, да чего там. В общем, отпускайте меня, я не при чем, вообще тут не при делах. Наоборот, пострадала, триста тысяч из-под носа увели, и все баксами. И полкило кильки, тьфу, конфет то есть, шоколадных. Случайно с теткой какой-то впотьмах сумку перепутала, и ту с моста уронила. так что сумка не моя, что в ней было, не знаю, где сейчас - без понятия. Держать здесь не имеете права. Так что кушайте конфетки, так уж и быть, за мое здоровье, а я пошла. Все.
- Да нет, не все, - осадил её полковник. - Бриллианты эти пошли выкупом за двоих похищенных детей. И вы задержаны по подозрению в соучастии в похищении и вымогательстве, сопряженной с угрозой убийством и нанесенным телесным повреждением. Прокурор сейчас будет, все бумажки оформим, и пойдете в камеру. - Гераскин повернулся к следователю, сидевшему за этим же длинным столом. - А пока покажите, пусть посмотрит...
На стол легла фотография девочек Поляницких и маленький хромированный стерилизатор, в каких раньше кипятили шприцы. Следователь снял крышку. Девица наклонилась, с любопытством вглядываясь в нечто, лежащее на вате, потом вскочила, дико завизжав. Гераскин придержал её за плечи, заставив сесть.
- Может, скажете, чей это пальчик - Леночки или Светочки? - спросил сурово.
Вот теперь она рыдала по-настоящему. Слезы ручьями текли из глаз.
Я не знала. Я ничего не знала... - причитала она, хлюпая носом. Сказали: возьми, отнеси. Я согласилась... Я не знала...
Гераскин встал из-за стола, брезгливо глянул в размазанный макияж. Тихо сказал следователю:
- Сейчас проревется, умой и на допрос.
* * *
Женечка Лобода в школе училась очень хорошо, а в институте очень плохо. Потому что потеряла веру в людей, в будущее и так далее. И общество проявило полное равнодушие к её судьбе. Оно вообще все изолгалось и изворовалось, общество. Да тут ещё эти реформы с дефолтами. И родители, чтоб им пусто было, не могли обеспечить ей то, что имеет абсолютно любая и каждая девчонка на Западе. Ну, скажем, красивые фирменные вещи, CD-плеер, возможность посмотреть мир, иметь виллу, бассейн, "мерседес". Что еще? Яхту, и эти, как их... Ну, не важно. Важно, что всеобщее равнодушие, бедность и беспросветность толкнули честную добрую девушку в пучину. Тут, как в анкете: "впишите нужное" или, наоборот, "ненужное вычеркнуть". Итак, в пучину: алкоголизма, наркомании, проституции, воровства...
За последние годы следователь выслушал десятки подобных "исповедей", словно вызубренных по одной шпаргалке. Представил, что услышит это сегодня ещё раз, и ему сделалось тошно. Впрочем, мысли эти он отогнал и быстренько прикинул план допроса. Как раз и Женечка Лобода перестала реветь, а только икала и всхлипывала.
Завербовала её девушка Лина. Фамилия неизвестна, да и имя тоже не очень официально звучит, так, прозвище в своей компашке. Дело было в турецкой Анталье. Женя тогда пыталась промышлять челночным бизнесом. Встретились две землячки, разговорились. Дала Лине свой телефончик. Потом созвонились раз-другой, встретились. У Жени как раз беда стряслась - пропал закупленный товар. Доверила его фирме-перевозчику "Север-карго". Главное, не в первый раз. А фирма вдруг исчезла. Остался брошенный офис в Стамбуле да злые грузчики, не получившие зарплату. И пустой склад. Человек двести челноков тогда погорело, товара в общей сложности чуть не на миллион баксов исчезло. А Женя ещё с долгами к тому времени не расплатилась. Короче, вляпалась так, что пришлось переспать с кое-кем из кредиторов, чтоб с долгом не торопили и проценты не накручивали. Тут Лина и предложила подзаработать. Всех дел: поехать на вокзал, взять из камеры хранения два чемодана, там же конвертик с деньгами. Выехать в Москву, там опять положить чемоданы в камеру хранения и заночевать у своей родной тети. На тетин телефон будут звонить. Надо сообщить номер ячейки и шифр. После этого кати назад и получай заработанное. Женя сперва вздрогнула: а вдруг заарестуют, а в чемоданах наркотики? Нет, что ты! Вещи в чемоданах сугубо мужские и записка: так и так, мол, дорогой друг, посылаю с незнакомой девушкой, надеюсь, не подведет. Все ясно? Не за риск платим, за честность. Съездила разок - понравилось. Набрала в Лужниках того же турецкого барахла для торговли, привезла обратно два баула уже своих шмоток. Получилось, бесплатно за товаром сгоняла. За год таких поездок было шесть-семь. Да в городе несколько раз выполняла поручения. Например, поехать в аэропорт, там в определенном месте обменяться сумками с каким-нибудь незнакомцем, а затем эту сумку тоже сунуть в определенное место - в подъезде за батарею или ещё куда. И мотоциклисту она тоже передавала сумки и пакеты. Но в городе оплата меньше, всего сто долларов за ходку. Деньги получала через "почтовый ящик" - в одном укромном месте вытаскивается из стены кусок кирпича, а там денежка лежит. В этот только раз по-другому спланировали. Лина, как обычно, позвонила, велела из тайника за батареей пакет взять, потом обменять на подобную вечером у тетки в норковой шубе на набережной и сбросить с моста, когда мотоцикл внизу появится. Таким способом она на прошлой неделе уже поменялась там же на набережной, только с мужчиной. Там место темное, она его не разглядела, только бороду заметила. И сто долларов получила тогда через "почтовый ящик", а в этот раз Лина велела идти в кафе, в котором Женя бывает почти каждый вечер. Она её там будет ждать или чуть позже подойдет. Кстати, с Линой она не встречалась с тех самых пор, как Женя начала работать на нее. Общались только по телефону и только по делу. В чемоданы, сумки и пакеты Женя старалась нос не совать, но на ощупь выходило - доски и коробки. А пару раз в сумках товар лежал прямо так, без упаковки. И она посмотрела. Оказалось - иконы. Вот и все, что она могла сказать по существу заданных вопросов.