- Слышь, Бугор, - вкрадчиво подъехал Моряк, - ты уколись, и все ништяк будет. Как рукой. Заодно и нам выделишь.
- Ага, - поддержал подельника Митрофаза, - ситуевина вишь какая: ноги уже не держат, считай, сутки не присемши.
Бугор молчал. Сам он не кололся, а с помощью наркотиков управлял бандой. Этих рабов зелья он презирал, за провинности наказывал лишением "пайки" и с садистским наслаждением наблюдал, как они валяются в ногах, вымаливая прощение. Впрочем, никогда не перебарщивал. Самый зачуханный наркошка, если его ломает, становится опасным. Убьет за порцуху ханки, как два пальца облизнет. Сейчас Бугор думал. Следовало принимать решение и как-то выкручиваться из всей этой перетрахнутой ситуации. А Моряк и Митрофаза заливались сладкоголосыми сиренами.
- Сил, ну, никаких. А ширнешься - сразу, как реактивный! Допинг! Все спортсмены на этом живут.
- Да ты не бойся. Смотри, больным всегда обезболивающее колют. Доктора, ты понял, морфий выписывают. Лекарство, понял.
- Знаю, - прогнусавил Бугор, - ты с него сразу отпадешь в отключку на полдня.
- Так это я отпаду, - горячо подхватил Моряк, - а не ты. Тебе только боли снимет. Вот годок поколешься, тогда тоже начнешь отпадать. Нам сейчас морфий никак нельзя, верно, Митрофаза?
- Ага, - жадно сглотнув, подтвердил напарник, - никак нельзя. Нам бы какой-нибудь амфетамин для шустрости. Вот чем сегодня Макаку колол, того и нам.
- Опять же боли не чувствуешь, - торопливо подхватил Моряк. - Вся дробь, как носорогу. Ни в одном глазу! В пять секунд этого кренделя замочим и прижмурим.
Бугру и так было ясно, что нет смысла экономить. Он раздумывал, стоит ли колоться самому. Дробь вырвала у него из бока изрядный кусок антрекота и ободрала два ребра чуть не до голой кости. И боль все усиливалась. Появилось ощущение слабости. Ему уже не хотелось подниматься, куда-то идти. Если не справиться с собой, остальная банда тоже не пошевелится. Следует мобилизовать все возможности и любой ценой истребить этого фраера с обрезом. Иначе - конец.
- Темно, как у негра в глотке, - решился наконец Бугор. - Куда тут колоть?
- Это мы мигом, - обрадовался Митрофаза. - Сейчас все будет. Ты - мне, я - тебе.
Он тяжело затопал между клеток. Но уже через пару шагов стук его тяжелых башмаков растворился в зверином шуме. Через минуту он появился, волоча за собой обрезиненный шнур электрокабеля. На конце его висела маленькая лампа-переноска в металлическом стакане с круглыми дырками по бокам. Он щелкнул тумблером на основании стакана, узкий луч света упал на пол.
Бугор достал знакомую пластмассовую коробку, стянутую резинкой, открыл. Блеснул шприц и ампулы. Моряк, облизав губы, торопливо вытащил из кармана полуметровую оранжевую трубку, свернутую браслетиком. Суетливо принялся закатывать рукав.
- Не спеши, твой номер шестнадцатый. - Митрофаза забрал у него трубку и повернулся к Бугру. - Давай руку, завяжу.
Бугор нередко лично колол свою команду. Но вводить иглу в собственную вену было непривычно, и он отдался в чужие руки. Митрофаза быстро перетянул ему бицепс, аккуратно вонзил и опорожнил шприц. Потом ловко, одним движением, затянул руку себе. Щелкнул зажигалкой, привычно провел пламенем по кончику иглы и укололся сам.
Моряк дождался своей очереди с трудом. Как голодный корку хлеба, схватил шприц. Стерилизацию использовал самую простую: облизал иглу и торопливо ткнул в локтевой сгиб. Его лицо в этот миг было полно вдохновения, как у скрипача.
Все трое преображались на глазах. Бугор поднял с пола кусок толстой медной проволоки, сделал петлю. Ткнул кулаком в спину Шеломова. Тот испуганно шарахнулся, торопливо доложил:
- Сидит у стенки, с места не сходит.
Бугор протянул ему проволочную петлю.
- Иди к нему. Набросишь на шею и будешь тянуть за этот конец. Мы сразу подскочим. А не сделаешь, самого удавлю. Все, пошел.
И он отвесил Шеломову легкий ободряющий подзатыльник.
* * *
Вовец сидел на корточках, привалившись спиной к стене. Холодный бетон приятно студил ноющие дробовые раны. Вовец отдыхал. Он здорово вымотался и перенервничал. И каждая мышца, каждая жилка и косточка уставшего тела требовали отдыха или, хотя бы, передышки. Он положил обрез себе на колени и не собирался вставать, намереваясь отдыхать до тех пор, пока банда сама не проявится.
Между клеток возник нерешительный Шеломов. Нелепым бабьим жестом одернул подол левой рукой. Вовец хмыкнул: зачем на этот раз прислали придурка? Тот боязливо приблизился, запереминался, в глазах смертельная тоска и ужас. Вовец устало посмотрел на него.
- Слушай, я вот гляжу и удивляюсь: что ты за человек такой? Почему ты с ними, а не с нами? Гляди, какая у меня берданка. Я же их всех перестреляю рано или поздно.
- А ты сначала перестреляй, а потом говори. - Лицо Шеломова исказилось болью. - А я не могу, я боюсь. Я смерть видел ближе, чем тебя.
- Я тоже. - Вовец поднялся, повел плечами, разминаясь. - Ладно, говори, зачем опять прислали. Не сам же по себе ты заявился.
Шеломов сделал непонятный жест левой рукой. На Вовца не глядел, топтался с неопределенными намереньями, но близко не подходил.
- А в руке у тебя что? - заинтересовался Вовец. - Ну-ка, дай сюда.
Шеломов покорно протянул проволочную петлю.
- Меня, что ли, душить собрался? - хмыкнул Вовец.
- Н-нет, - побледневший Шеломов даже заикаться начал, - они приказали, но я бы не стал. Вот честное слово, не стал бы. Только не забирай. Если заберешь, он меня убьет. - На глазах у Шеломова выступили слезы. - Они же уколотые все, не понимают ничего.
- Вот как!
Эта новость меняла дело. Вовец решительно вырвал из рук Шеломова проволочную удавку. Дело принимало лихой оборот. Человек под кайфом не знает ни боли, ни страха, ни жалости, ни усталости. Нередко на короткое время у него обостряются ум и все чувства. Потом, когда действие наркотика кончится, он упадет без сил, страдая от жажды и болей во всем теле. Но это потом, а сейчас надо нанести упреждающий удар, вырвать инициативу из рук врага.
Вовец взял обрез наизготовку, взвел курки и побежал вдоль длинного ряда клеток, облаянный песцами. Но и Шеломов, как привязанный, кинулся следом, что-то нечленораздельно крича. Вот козел, подумал Вовец, выдает с потрохами. Он развернулся и ударил Шеломова ногой в живот. Тот хрюкнул и опустился на пол, скуля и подвывая. А Вовец тут же нырнул в узкий проход между клеток.
Вонючее темное пространство поглотило его. Из-за сетки блеснули красным светом круглые глаза, заставив его вздрогнуть. Вовец зло хлестнул стволом обреза по тонкой сетке и прорвал её. Мгновенно пришло решение. Задрав ногу, вставил носок ботинка в затрещавшую дыру, оттолкнулся посильнее. Проволочная удавка повисла на руке, а ладонью он схватился за край крыши трехэтажного блока клеток. Забросил на крышу обрез. Ухватился второй рукой. Подтянуться и выбраться наверх было делом нескольких секунд.
Некоторое время он лежал, отдыхая и внимательно вглядываясь в окружающий сумрак. Впрочем, здесь, наверху, темнота не была столь густа. С небес лился тихий пепельный свет, серебрил дощатые крыши клеток. Вовец окинул взглядом этот лабиринт и усмехнулся. Похоже, ему удалось исчезнуть из поля зрения врага.
Он поднялся и пошел по крыше. Если бы верх был железным, он непременно загремел бы, и, несмотря на тявканье и скулеж зверья, его запросто могли бы услышать. А так он бесшумен и невидим. До соседнего ряда клеток чуть больше метра, можно перешагнуть. Вовец перешагнул. Это оказался наружный ряд, за ним была стенка и симметрично расположенные справа и слева выходы коридоров. Сюда следовало поглядывать. Вовец присел, осторожно выглянул.
Вдоль клеток крался человек, выставив перед собой огромный мясницкий нож. Он приближался довольно быстро. Голова белела, закутанная в белые тряпки, словно в чалму. Наверное, именно ему заряд дроби содрал скальп. Вовец прикинул расстояние сверху вниз. Прощупал проволочную удавку. Ничего, проволока ровная, должна скользить легко, затягиваться надежно. Он положил обрез на крышу, и сам улегся несколько наискосок.
Бандит приближался, слегка сгорбившись, как боксер в боевой стойке. Длинный и широкий нож он держал перед собой острием вперед. Вот он уже точно под Вовцом.
Выставив за край крыши голову и правое плечо, Вовец плавным движением опустил вниз руку и, будто рыбу сачком, поймал петлей голову врага. Резко потянул назад и вверх намотанную на руку проволоку. Он не глядел вниз, откинувшись назад, всем весом своего довольно тщедушного тела пытался удержать и подтянуть кверху бьющегося в агонии человека. Проволока больно резала ладонь, и он, схватив её и другой рукой, тянул что есть сил, стараясь терпеть все усиливающуюся боль.
Тыльной стороной кисти оцарапался о что-то торчащее из досок крыши. Это оказалась шляпка большого гвоздя, не забитого до конца. Она вылезала не больше, чем на сантиметр. Вытянув проволоку сколько только смог, Вовец захлестнул её вокруг гвоздя и быстро дважды обмотнул вокруг. На том конце, внизу, дергался в предсмертной муке задыхающийся человек, и Вовец заклинал и молил господа бога, чтобы проволока выдержала, не лопнула. Он выпутал ладони и тщательно закрутил проволоку вокруг гвоздя, заплел надежно.
Потом выглянул и увидел, как в слабом свете, падающем из выходов коридоров, бьется внизу заарканенный бандит. Тот царапал себе горло, пытаясь избавиться от смертоносной проволоки. Ноги его подгибались, он проседал, туго натягивая проволоку, и тут же подскакивал, судорожно дергаясь всем телом, валился набок и запрокидывал голову. И тогда Вовец видел как блестят его мокрые выпученные глаза и раскрытый рот, полный серой пены, и липкие слюни поблескивают на подбородке.
Вовец отвернулся, окинул взглядом пространство, скупо освещенное бледным светом. Больше здесь никого не было видно. Он подхватил обрез и, пригнувшись, пошел по прогибающимся доскам крыши.
Что-то просвистело над головой, что-то большое. Потоком воздуха взъерошило волосы. Вовец не успел ничего понять, как сильный удар в висок едва не сбросил его на пол. В глазах вспыхнули разноцветные пятна, голову наполнила резкая боль, уши заложило колючим звоном. Все тело сделалось ватным, непослушным. Вовец, теряя сознание, упал на четвереньки.
Где-то в глубине сознания он понимал, что это конец, сейчас он умрет или его добьют через несколько мгновений. Ему показалось, что время остановилось. Навсегда. И он судорожным, бессознательным движением нажал спусковой крючок. Отдачей вывернуло руку, ослабшая ладонь разжалась и обрез выпал. Здесь блок звериных клеток стыковался с другим таким же трехэтажным блоком. Стояли они не очень плотно, и в довольно широкую щель между ними провалился обрез, застрял в полуметре от верха. Вовец оказался безоружным. А в него по-прежнему летели тяжелые угловатые предметы. Ему попало по спине, ногам, в плечо.
Но сознание начало проясняться, и Вовец попытался как-то уйти из-под такого обстрела. Поскольку бросали слева, он откатился вправо и сорвался с крыши вниз. Ему удалось схватиться за край, но это всего лишь задержало падение. Впрочем, заодно позволило восстановить ориентацию в пространстве. Только поэтому Вовец приземлился на ноги, хоть и не очень удачно, поскольку толком не сгруппировался. Не сумел сохранить равновесие и упал на спину.
Приходя в себя, стал подниматься, туго соображая, что же с ним произошло и какие действия необходимо совершить. Рука наткнулась на металлический ящичек. Вовец не сразу понял, что это такое. Потом дошло: выдвижная кормушка. Очень удобное приспособление. Выдвинул из клетки, отсыпал корма, или кусок холодца бросил, и снова задвинул внутрь. А бандиты нашли им ещё одно применение. Они вытаскивали эти ящички-кормушки и бросали в Вовца. Он потрогал опухший липкий висок - кровь.
Держась за клетку с трудом поднялся. Перед глазами все плыло. Не было сил шага ступить. Из клетки шел отвратительный запах, что тоже не бодрило. Вовец постоял, закрыв глаза. Он прекрасно понимал, что надо сматываться, пока не угробили. Отлепился от сетки и, шатаясь, побрел прочь. Полностью в сознание пришел резко, неожиданно для себя самого. Звон в ушах разом прекратился, в ногах появилась твердость и уверенность.
Огляделся. Впереди освещенный коридор, а сзади подбегает мужик. В каждой руке держит по железной кормушке. Вовец среагировал мгновенно. Вырвал из ближайших клеток каждой рукой по кормушке и стал ждать. Ящички были явно заводского происхождения и предназначались для каких-то производственных целей. Изобретательные звероводы приварили к ним железные скобки вроде дверных ручек, получилось очень практично. Вовец держал кормушки за ручки и пробовал сложить в голове план предстоящей схватки. Размер стальных коробок был невелик: всего, примерно, двадцать на тридцать сантиметров. Зато увесисты, поскольку сделаны из трехмиллиметрового листа.
Мужик налетел, как смерч: неудержимо, яростно и с диким воем. Вовец едва успевал уворачиваться и отбивать удары. Кормушки сталкивались с железным скрежетом так, что искры отлетали. Враг бил хаотично, неприцельно, словно стремился вымотать, а потом нанести смертельный удар. Вовца такой расклад не устраивал. Он и так устал, и не мог долго сражаться. А ещё опасался атаки со стороны другого бандита. Ведь где-то близко должен обретаться самый здоровый, Бугор, с пустым пистолетом. А против двоих Вовцу точно не выстоять. В то же время он не мог нанести врагу сокрушительный удар. Тот защищался очень активно, отбивая все попытки достать до головы. Следовало переменить тактику.
Вовец резко отступил, закрывшись кормушками, а когда враг ринулся следом, ткнул их ему в лицо. Тому оставалось только защищаться, отбивать выпад. В этот миг Вовец ударил его ногой в низ живота, стараясь вместить в удар всю свою злость и ненависть. Мужик скрючился, взвыв от боли, а Вовец с размаха врезал ему по затылку кормушкой. Тот упал на колени. Не давая врагу опомниться, Вовец повторил удар левой рукой, потом ещё раз правой. Мужик повалился лицом вниз, хлопнувшись лбом об пол. Следовало его обезвредить наверняка. Вовец прыгнул ему на спину, впечатал каблуки ботинок, почувствовав, как хрустнуло внутри тела. Вряд ли этот тип снова погонится за ним или швырнет в голову поганый ящик. Вряд ли он вообще подымется.
И тут, ревя, как рассерженная горилла, из темноты выбежал Бугор. В одной руке он сжимал полуметровый разделочный нож, в другой - увесистую дубинку. Он лез грудью, тараня пространство, готовый смести все на своем пути. Вовец попробовал с ним сразиться, но одним взмахом дубинки кормушка оказалась выбита из рук. Бросив и вторую, Вовец кинулся бежать. А сзади, на расстоянии вытянутой руки, гнался разъяренный бандит, топая ботинками и хрипло дыша. Время от времени он гнусаво матерился и рубил воздух перед собой ножом, больше похожим на кирасирский палаш.
Вовец пронесся через дьявольскую кухню, опрокидывая по пути стопки пластиковых ящиков. Бугра эти незамысловатые препятствия не задерживали и на секунду. Он, словно танк, мчал не разбирая дороги, расшвыривая и сметая все на своем пути. У Вовца в животе словно ледяной ком образовался от ужаса, а по спине пробегала морозная дрожь, когда лезвие огромного ножа со свистом рассекало воздух, считанные сантиметры не дотягиваясь до позвоночника.
Он свернул в боковой проход. Впереди, в десятке шагов, громоздился диковинный агрегат, припорошенный белесой пылью. Он занимал весь проход. Узкая железная лесенка вела на верхнюю площадку. Вовец, неприятно пораженный выносливостью своего преследователя, сам уже начинал выдыхаться. Ужас и титаническое усилие воли заставляли его бежать в прежнем темпе, но дышал он тяжело, сердце колотилось, как сумасшедшее, а ноги начинали вихлять, взметая облачка светлой пыли. Здесь, на дьявольском агрегате, он получал шанс задержать врага, получить передышку, принять решение, что делать дальше, как справиться с этим звероподобным Бугром.
Вовец приметил метровую палку, точнее, рейку, прислоненную на площадке к кожуху агрегата. Собрав остатки сил, он взлетел по узкой грохочущей лесенке, подхватил рейку, развернулся и хлестким ударом отбил длинное лезвие ножа. Бугор с рычанием кинулся вперед. Вовец рубанул наискосок своей деревяшкой. Бандит отпрянул, а кончик рейки просвистел у него перед глазами. Он ещё несколько раз бросался в атаку, пытаясь отбивать удары рейки ножом и резиновой дубинкой. Но позиция Вовца оказалась несравненно выгодней. Он располагался выше, имел пространство для маневра и замаха. Бугор на узенькой лесенке оказался ограничен в движениях, ему приходилось лезть вверх и держать равновесие, а руки заняты орудиями бандитского труда. Так он мог штурмовать до бесконечности и совершенно безрезультатно. Вернее, результат мог быть только один - деревяшка в руках Вовца в конце концов раскроила бы ему череп. И Бугор пошел в обход.
Слева от лестницы, соединенные зубчатыми колесами в единую систему, располагались массивные валы костедробилки. Над их шипами и ребрами возвышался приемный бункер из листового железа. Бункер имел форму перевернутой пирамиды. В середине его зияло полуметровое прямоугольное отверстие. Иногда кости сцеплялись и застревали в бункере. Тогда их проталкивали внутрь агрегата той самой рейкой, которой сейчас размахивал Вовец. Бугор быстро полез по валкам наверх. Он рассчитывал вскарабкаться на бункер, а с него перебраться на кожух, закрывающий электромотор и редуктор. Тогда уже он получал выгодную позицию наверху.
Бункер был слишком широк, и Вовец через него не дотягивался своей рейкой до Бугра. А тот спокойно, можно сказать, деловито, влез на железный раструб. Придерживаясь за стенку, встал в полный рост. Конечно, стоять на кромке чрезвычайно неудобно, но Бугор и не собирался торчать тут вечно, как памятник Ленину на главной площади. Он перескочил на противоположную сторону и попытался схватиться за кожух. Но когда руки заняты, подобные действия плохо удаются. В одной руке Бугор по-прежнему держал дубинку, а в другой мясницкий тесак. Да ещё Вовец попытался садануть его по голове. Бугор встречным рубящим ударом ножа остановил рейку. И очень удачно. Лезвие глубоко врезалось наискось в деревяшку и застряло. Вовец потянул рейку к себе, но Бугор столь сильно и резко дернул нож, что вырвал деревяшку у него из руки.
Не удержавшись, Бугор стал валиться на спину. Машинально, чтобы не упасть, сделал шаг назад, в бункер. Грубые подошвы заскользили по наклонному железу, и бандит провалился ногами в прямоугольный проем. Один башмак тут же застрял в сходящихся зубьях двух соседних валков. Вовец тоже не удержался на ногах и, выпустив рейку, по инерции отлетел назад, ударившись спиной о длинный рычаг. Тут же внутри кожуха щелкнуло, и мерно загудел электродвигатель. Лязгнув, пришли в движение валы.
Бугор почувствовал, что непреодолимая сила тянет его ногу вниз. Ступню сдавило. Он попробовал вытащить её, упираясь другой ногой в медленно вращающийся чугунный барабан. Отбросив нож вместе с насаженной на него деревяшкой, он ухватился за край бункера и попробовал подтянуться. Но ничего не получилось. Теперь и другую ногу втягивало в механизм дробилки. Наркотик продолжал действовать, и Бугор совершенно не чувствовал боли. Он с отчаяньем ощущал, как впиваются стальные зубья, ломаются кости и расползаются мышцы. Ему сделалось холодно. Нет, не от страха. Это вместе с кровью стремительно уходило из тела тепло. И тогда Бугор заорал, уставясь на Вовца вытаращенными, полными ужаса глазами:
- Помоги! По-мо-ги-и!
Вовец с изумлением наблюдал, как погружается в бункер вопящий бандит, колотя руками по железу, пытаясь удержаться за края. Стальной механизм, словно гигантский удав, медленно заглатывал свою жертву, живьем всасывая её в широко разинутую пасть.
Вовец отвел взгляд. Он не испытывал ни торжества, ни злорадного удовлетворения. Обыкновенная случайность, счастливая для него и несчастливая для того, другого. Сам виноват, никто его в бункер не загонял, сам влез. Жалость тоже не шевельнулась в душе. Чего ради жалеть эту скотину? Да он бы настрогал Вовца мелкими пластиками, если б только добрался.
И Вовец стал спускаться по лесенке, не обращая внимания на душераздирающий вой. Он почти выполнил намеченное. Оставалось вывести Жеку наружу и найти сына. Очевидно, что мальчика в подвале нет. Значит, следует трясти Халалеева. Раз он говорил по телефону, когда похищали Олежку, то наверняка знает, где тот спрятан.
Вовец оглянулся на агрегат и ему сделалось дурно: из медленно вращающихся валов ползло кровавое пузырящееся месиво...
Он шел по коридору неторопливо, испытывая только безмерную усталость. Никогда в жизни Вовец не чувствовал себя таким опустошенным и вымотанным. Он почему-то вспомнил, как на охоте впервые подстрелил птицу. Ему было тогда лет четырнадцать, а может, тринадцать. Тайга начиналась сразу за крайними домами поселка. Вовец прибежал из школы, взял отцовскую двустволку и отправился. Надо было успеть вернуться к шести вечера, когда отец приходил с работы. Дичь не попадалась, хотя рябчиков в том году было много. А выстрелить хотелось. Уже возвращаясь, почти у самого поселка, он увидел подходящую цель. Это оказалась особенно нахальная кедровка. Трескуче вереща, она скакала с ветки на ветку, словно дразнила. Тщательно прицелившись, Вовец спустил курок. Заряд дроби смахнул птицу на землю. В азартном возбуждении Вовец подбежал и увидел, как та бьется в предсмертной агонии. Потом раскинула крылья и обмякла. Крылья начали медленно складываться, круглый черный глаз потускнел и подернулся белой пленкой, на кончике клюва повисла капелька крови. Вовца обдало горячей волной жалости и стыда, сердце часто заколотилось. До его сознания дошло, что он только что лишил жизни живое существо. Убил.
Года два после этого он не брал ружье в руки. А потом отец сам отправил его на охоту, мол, взрослый уже, пора. И он добыл первого косача. И ничего. Никаких угрызений. Наоборот, гордился, радовался удачному выстрелу. Впрочем, заядлым охотником так и не сделался, хотя на охоту время от времени ходил, и с большим удовольствием. Но стрелял только в настоящую дичь, а не в безобидных птиц.
Что-то было общее в его первых охотах и сегодняшнем побоище. Первый труп, шок, быстрое привыкание, усвоение правил игры и сама жестокая игра. Тут ты сразу и дичь, и охотник. Вот глупости какие, подумал Вовец, начал интеллигентскую разборку с самим собой. Да ну её к ляду! Выжил, значит, все правильно. И он выкинул из головы всю эту достоевщину. Действительно, тварь я дрожащая, или право имею? Имею право!
Он вышел к звероферме. Проем вверху рассветно голубел. Вовец взглянул на часы - половина шестого. Успокоившиеся, было, зверьки завозились, тычась мокрыми носами в сетки, запринюхивались. Жрать, что ли, захотели? Вовец остановился. Что теперь с ними будет? Милиция опишет как вещественные доказательства и свезет на склад? А кормить кто их будет? Мысль об их кормлении заставила содрогнуться. Выпустить их и пусть идут, куда хотят.
Вовец отвел защелку на клетке, распахнул дверцу. Потом следующую, следующую...
Зверьки жались по углам, а когда Вовец отходил, высовывали наружу морды и озирались. Из клеток нижнего ряда почти сразу выбегали и уносились в коридор. Со второго ряда спрыгивали, чуть погодя. Из верхних клеток скакать было высоковато, но ничего, тоже сигали будь здоров. Некоторые нахальные песцы вставали передними лапами на сетку дверцы, и Вовец просто отодвигал шпингалетик, а дверца распахивалась сама. Тогда он стал просто отодвигать задвижки. Оказалось, что почти все зверьки имеют привычку лезть на стенку, толкая дверцу. Дело пошло веселей.
Заминка возникла только с тем забинтованным бандитом, что висел на проволоке. Никак не мог её оборвать. Тогда Вовец подобрал с пола нож и, стараясь не смотреть в лицо удавленнику, одним ударом перерубил проволоку. Тело с костяным стуком упало на бетон.
Вовец шел, ряд за рядом, клетка за клеткой освобождая зверьков. На каждую задвижку уходила буквально секунда. Вскоре проходы кишели зверьем. Всех на свободу - веселился Вовец.
Тихий, сдавленный стон привлек его внимание. Он прислушался. Сейчас, когда почти все обитатели клеток обрели свободу и разбежались по подземелью, на ферме наступила тишина, и любой звук стал легко различим. Стон повторился и Вовец пошел на звук. Он подумал, что это кто-нибудь из бандитов, истекающий кровью, скрывается в лабиринте клеток. Надо быть начеку, чтобы не подставиться и не получить из-за угла дубиной.
Но это оказался Шеломов, о существовании которого Вовец успел забыть. Он вел счет бандитам, чтоб никого не упустить, а этот, обиженный жизнью, не был врагом и, значит, можно было о нем не думать. Утренний свет уже проникал во все закоулки зала без крыши, и Вовец сразу увидел Шеломова, как только завернул за угол клеточного блока. Тот лежал на спине в проходе, раскинув заголившиеся ноги. Живот его был вспорот поперек от одного бока до другого, и он придерживал окровавленными руками лезущие наружу лилово-красные внутренности. Кровь не была видна на кумачовом платье, оно просто выглядело мокрым, но вокруг тела уже растеклась изрядная лужа. Бледное лицо Шеломова заострилось, губы посинели, в глазах стояли слезы. Протяжный стон, полный страдания, время от времени вырывался изо рта, искаженного мукой. И с каждым разом стон становился тише. Вовец склонился над ним.
- Ага, - поддержал подельника Митрофаза, - ситуевина вишь какая: ноги уже не держат, считай, сутки не присемши.
Бугор молчал. Сам он не кололся, а с помощью наркотиков управлял бандой. Этих рабов зелья он презирал, за провинности наказывал лишением "пайки" и с садистским наслаждением наблюдал, как они валяются в ногах, вымаливая прощение. Впрочем, никогда не перебарщивал. Самый зачуханный наркошка, если его ломает, становится опасным. Убьет за порцуху ханки, как два пальца облизнет. Сейчас Бугор думал. Следовало принимать решение и как-то выкручиваться из всей этой перетрахнутой ситуации. А Моряк и Митрофаза заливались сладкоголосыми сиренами.
- Сил, ну, никаких. А ширнешься - сразу, как реактивный! Допинг! Все спортсмены на этом живут.
- Да ты не бойся. Смотри, больным всегда обезболивающее колют. Доктора, ты понял, морфий выписывают. Лекарство, понял.
- Знаю, - прогнусавил Бугор, - ты с него сразу отпадешь в отключку на полдня.
- Так это я отпаду, - горячо подхватил Моряк, - а не ты. Тебе только боли снимет. Вот годок поколешься, тогда тоже начнешь отпадать. Нам сейчас морфий никак нельзя, верно, Митрофаза?
- Ага, - жадно сглотнув, подтвердил напарник, - никак нельзя. Нам бы какой-нибудь амфетамин для шустрости. Вот чем сегодня Макаку колол, того и нам.
- Опять же боли не чувствуешь, - торопливо подхватил Моряк. - Вся дробь, как носорогу. Ни в одном глазу! В пять секунд этого кренделя замочим и прижмурим.
Бугру и так было ясно, что нет смысла экономить. Он раздумывал, стоит ли колоться самому. Дробь вырвала у него из бока изрядный кусок антрекота и ободрала два ребра чуть не до голой кости. И боль все усиливалась. Появилось ощущение слабости. Ему уже не хотелось подниматься, куда-то идти. Если не справиться с собой, остальная банда тоже не пошевелится. Следует мобилизовать все возможности и любой ценой истребить этого фраера с обрезом. Иначе - конец.
- Темно, как у негра в глотке, - решился наконец Бугор. - Куда тут колоть?
- Это мы мигом, - обрадовался Митрофаза. - Сейчас все будет. Ты - мне, я - тебе.
Он тяжело затопал между клеток. Но уже через пару шагов стук его тяжелых башмаков растворился в зверином шуме. Через минуту он появился, волоча за собой обрезиненный шнур электрокабеля. На конце его висела маленькая лампа-переноска в металлическом стакане с круглыми дырками по бокам. Он щелкнул тумблером на основании стакана, узкий луч света упал на пол.
Бугор достал знакомую пластмассовую коробку, стянутую резинкой, открыл. Блеснул шприц и ампулы. Моряк, облизав губы, торопливо вытащил из кармана полуметровую оранжевую трубку, свернутую браслетиком. Суетливо принялся закатывать рукав.
- Не спеши, твой номер шестнадцатый. - Митрофаза забрал у него трубку и повернулся к Бугру. - Давай руку, завяжу.
Бугор нередко лично колол свою команду. Но вводить иглу в собственную вену было непривычно, и он отдался в чужие руки. Митрофаза быстро перетянул ему бицепс, аккуратно вонзил и опорожнил шприц. Потом ловко, одним движением, затянул руку себе. Щелкнул зажигалкой, привычно провел пламенем по кончику иглы и укололся сам.
Моряк дождался своей очереди с трудом. Как голодный корку хлеба, схватил шприц. Стерилизацию использовал самую простую: облизал иглу и торопливо ткнул в локтевой сгиб. Его лицо в этот миг было полно вдохновения, как у скрипача.
Все трое преображались на глазах. Бугор поднял с пола кусок толстой медной проволоки, сделал петлю. Ткнул кулаком в спину Шеломова. Тот испуганно шарахнулся, торопливо доложил:
- Сидит у стенки, с места не сходит.
Бугор протянул ему проволочную петлю.
- Иди к нему. Набросишь на шею и будешь тянуть за этот конец. Мы сразу подскочим. А не сделаешь, самого удавлю. Все, пошел.
И он отвесил Шеломову легкий ободряющий подзатыльник.
* * *
Вовец сидел на корточках, привалившись спиной к стене. Холодный бетон приятно студил ноющие дробовые раны. Вовец отдыхал. Он здорово вымотался и перенервничал. И каждая мышца, каждая жилка и косточка уставшего тела требовали отдыха или, хотя бы, передышки. Он положил обрез себе на колени и не собирался вставать, намереваясь отдыхать до тех пор, пока банда сама не проявится.
Между клеток возник нерешительный Шеломов. Нелепым бабьим жестом одернул подол левой рукой. Вовец хмыкнул: зачем на этот раз прислали придурка? Тот боязливо приблизился, запереминался, в глазах смертельная тоска и ужас. Вовец устало посмотрел на него.
- Слушай, я вот гляжу и удивляюсь: что ты за человек такой? Почему ты с ними, а не с нами? Гляди, какая у меня берданка. Я же их всех перестреляю рано или поздно.
- А ты сначала перестреляй, а потом говори. - Лицо Шеломова исказилось болью. - А я не могу, я боюсь. Я смерть видел ближе, чем тебя.
- Я тоже. - Вовец поднялся, повел плечами, разминаясь. - Ладно, говори, зачем опять прислали. Не сам же по себе ты заявился.
Шеломов сделал непонятный жест левой рукой. На Вовца не глядел, топтался с неопределенными намереньями, но близко не подходил.
- А в руке у тебя что? - заинтересовался Вовец. - Ну-ка, дай сюда.
Шеломов покорно протянул проволочную петлю.
- Меня, что ли, душить собрался? - хмыкнул Вовец.
- Н-нет, - побледневший Шеломов даже заикаться начал, - они приказали, но я бы не стал. Вот честное слово, не стал бы. Только не забирай. Если заберешь, он меня убьет. - На глазах у Шеломова выступили слезы. - Они же уколотые все, не понимают ничего.
- Вот как!
Эта новость меняла дело. Вовец решительно вырвал из рук Шеломова проволочную удавку. Дело принимало лихой оборот. Человек под кайфом не знает ни боли, ни страха, ни жалости, ни усталости. Нередко на короткое время у него обостряются ум и все чувства. Потом, когда действие наркотика кончится, он упадет без сил, страдая от жажды и болей во всем теле. Но это потом, а сейчас надо нанести упреждающий удар, вырвать инициативу из рук врага.
Вовец взял обрез наизготовку, взвел курки и побежал вдоль длинного ряда клеток, облаянный песцами. Но и Шеломов, как привязанный, кинулся следом, что-то нечленораздельно крича. Вот козел, подумал Вовец, выдает с потрохами. Он развернулся и ударил Шеломова ногой в живот. Тот хрюкнул и опустился на пол, скуля и подвывая. А Вовец тут же нырнул в узкий проход между клеток.
Вонючее темное пространство поглотило его. Из-за сетки блеснули красным светом круглые глаза, заставив его вздрогнуть. Вовец зло хлестнул стволом обреза по тонкой сетке и прорвал её. Мгновенно пришло решение. Задрав ногу, вставил носок ботинка в затрещавшую дыру, оттолкнулся посильнее. Проволочная удавка повисла на руке, а ладонью он схватился за край крыши трехэтажного блока клеток. Забросил на крышу обрез. Ухватился второй рукой. Подтянуться и выбраться наверх было делом нескольких секунд.
Некоторое время он лежал, отдыхая и внимательно вглядываясь в окружающий сумрак. Впрочем, здесь, наверху, темнота не была столь густа. С небес лился тихий пепельный свет, серебрил дощатые крыши клеток. Вовец окинул взглядом этот лабиринт и усмехнулся. Похоже, ему удалось исчезнуть из поля зрения врага.
Он поднялся и пошел по крыше. Если бы верх был железным, он непременно загремел бы, и, несмотря на тявканье и скулеж зверья, его запросто могли бы услышать. А так он бесшумен и невидим. До соседнего ряда клеток чуть больше метра, можно перешагнуть. Вовец перешагнул. Это оказался наружный ряд, за ним была стенка и симметрично расположенные справа и слева выходы коридоров. Сюда следовало поглядывать. Вовец присел, осторожно выглянул.
Вдоль клеток крался человек, выставив перед собой огромный мясницкий нож. Он приближался довольно быстро. Голова белела, закутанная в белые тряпки, словно в чалму. Наверное, именно ему заряд дроби содрал скальп. Вовец прикинул расстояние сверху вниз. Прощупал проволочную удавку. Ничего, проволока ровная, должна скользить легко, затягиваться надежно. Он положил обрез на крышу, и сам улегся несколько наискосок.
Бандит приближался, слегка сгорбившись, как боксер в боевой стойке. Длинный и широкий нож он держал перед собой острием вперед. Вот он уже точно под Вовцом.
Выставив за край крыши голову и правое плечо, Вовец плавным движением опустил вниз руку и, будто рыбу сачком, поймал петлей голову врага. Резко потянул назад и вверх намотанную на руку проволоку. Он не глядел вниз, откинувшись назад, всем весом своего довольно тщедушного тела пытался удержать и подтянуть кверху бьющегося в агонии человека. Проволока больно резала ладонь, и он, схватив её и другой рукой, тянул что есть сил, стараясь терпеть все усиливающуюся боль.
Тыльной стороной кисти оцарапался о что-то торчащее из досок крыши. Это оказалась шляпка большого гвоздя, не забитого до конца. Она вылезала не больше, чем на сантиметр. Вытянув проволоку сколько только смог, Вовец захлестнул её вокруг гвоздя и быстро дважды обмотнул вокруг. На том конце, внизу, дергался в предсмертной муке задыхающийся человек, и Вовец заклинал и молил господа бога, чтобы проволока выдержала, не лопнула. Он выпутал ладони и тщательно закрутил проволоку вокруг гвоздя, заплел надежно.
Потом выглянул и увидел, как в слабом свете, падающем из выходов коридоров, бьется внизу заарканенный бандит. Тот царапал себе горло, пытаясь избавиться от смертоносной проволоки. Ноги его подгибались, он проседал, туго натягивая проволоку, и тут же подскакивал, судорожно дергаясь всем телом, валился набок и запрокидывал голову. И тогда Вовец видел как блестят его мокрые выпученные глаза и раскрытый рот, полный серой пены, и липкие слюни поблескивают на подбородке.
Вовец отвернулся, окинул взглядом пространство, скупо освещенное бледным светом. Больше здесь никого не было видно. Он подхватил обрез и, пригнувшись, пошел по прогибающимся доскам крыши.
Что-то просвистело над головой, что-то большое. Потоком воздуха взъерошило волосы. Вовец не успел ничего понять, как сильный удар в висок едва не сбросил его на пол. В глазах вспыхнули разноцветные пятна, голову наполнила резкая боль, уши заложило колючим звоном. Все тело сделалось ватным, непослушным. Вовец, теряя сознание, упал на четвереньки.
Где-то в глубине сознания он понимал, что это конец, сейчас он умрет или его добьют через несколько мгновений. Ему показалось, что время остановилось. Навсегда. И он судорожным, бессознательным движением нажал спусковой крючок. Отдачей вывернуло руку, ослабшая ладонь разжалась и обрез выпал. Здесь блок звериных клеток стыковался с другим таким же трехэтажным блоком. Стояли они не очень плотно, и в довольно широкую щель между ними провалился обрез, застрял в полуметре от верха. Вовец оказался безоружным. А в него по-прежнему летели тяжелые угловатые предметы. Ему попало по спине, ногам, в плечо.
Но сознание начало проясняться, и Вовец попытался как-то уйти из-под такого обстрела. Поскольку бросали слева, он откатился вправо и сорвался с крыши вниз. Ему удалось схватиться за край, но это всего лишь задержало падение. Впрочем, заодно позволило восстановить ориентацию в пространстве. Только поэтому Вовец приземлился на ноги, хоть и не очень удачно, поскольку толком не сгруппировался. Не сумел сохранить равновесие и упал на спину.
Приходя в себя, стал подниматься, туго соображая, что же с ним произошло и какие действия необходимо совершить. Рука наткнулась на металлический ящичек. Вовец не сразу понял, что это такое. Потом дошло: выдвижная кормушка. Очень удобное приспособление. Выдвинул из клетки, отсыпал корма, или кусок холодца бросил, и снова задвинул внутрь. А бандиты нашли им ещё одно применение. Они вытаскивали эти ящички-кормушки и бросали в Вовца. Он потрогал опухший липкий висок - кровь.
Держась за клетку с трудом поднялся. Перед глазами все плыло. Не было сил шага ступить. Из клетки шел отвратительный запах, что тоже не бодрило. Вовец постоял, закрыв глаза. Он прекрасно понимал, что надо сматываться, пока не угробили. Отлепился от сетки и, шатаясь, побрел прочь. Полностью в сознание пришел резко, неожиданно для себя самого. Звон в ушах разом прекратился, в ногах появилась твердость и уверенность.
Огляделся. Впереди освещенный коридор, а сзади подбегает мужик. В каждой руке держит по железной кормушке. Вовец среагировал мгновенно. Вырвал из ближайших клеток каждой рукой по кормушке и стал ждать. Ящички были явно заводского происхождения и предназначались для каких-то производственных целей. Изобретательные звероводы приварили к ним железные скобки вроде дверных ручек, получилось очень практично. Вовец держал кормушки за ручки и пробовал сложить в голове план предстоящей схватки. Размер стальных коробок был невелик: всего, примерно, двадцать на тридцать сантиметров. Зато увесисты, поскольку сделаны из трехмиллиметрового листа.
Мужик налетел, как смерч: неудержимо, яростно и с диким воем. Вовец едва успевал уворачиваться и отбивать удары. Кормушки сталкивались с железным скрежетом так, что искры отлетали. Враг бил хаотично, неприцельно, словно стремился вымотать, а потом нанести смертельный удар. Вовца такой расклад не устраивал. Он и так устал, и не мог долго сражаться. А ещё опасался атаки со стороны другого бандита. Ведь где-то близко должен обретаться самый здоровый, Бугор, с пустым пистолетом. А против двоих Вовцу точно не выстоять. В то же время он не мог нанести врагу сокрушительный удар. Тот защищался очень активно, отбивая все попытки достать до головы. Следовало переменить тактику.
Вовец резко отступил, закрывшись кормушками, а когда враг ринулся следом, ткнул их ему в лицо. Тому оставалось только защищаться, отбивать выпад. В этот миг Вовец ударил его ногой в низ живота, стараясь вместить в удар всю свою злость и ненависть. Мужик скрючился, взвыв от боли, а Вовец с размаха врезал ему по затылку кормушкой. Тот упал на колени. Не давая врагу опомниться, Вовец повторил удар левой рукой, потом ещё раз правой. Мужик повалился лицом вниз, хлопнувшись лбом об пол. Следовало его обезвредить наверняка. Вовец прыгнул ему на спину, впечатал каблуки ботинок, почувствовав, как хрустнуло внутри тела. Вряд ли этот тип снова погонится за ним или швырнет в голову поганый ящик. Вряд ли он вообще подымется.
И тут, ревя, как рассерженная горилла, из темноты выбежал Бугор. В одной руке он сжимал полуметровый разделочный нож, в другой - увесистую дубинку. Он лез грудью, тараня пространство, готовый смести все на своем пути. Вовец попробовал с ним сразиться, но одним взмахом дубинки кормушка оказалась выбита из рук. Бросив и вторую, Вовец кинулся бежать. А сзади, на расстоянии вытянутой руки, гнался разъяренный бандит, топая ботинками и хрипло дыша. Время от времени он гнусаво матерился и рубил воздух перед собой ножом, больше похожим на кирасирский палаш.
Вовец пронесся через дьявольскую кухню, опрокидывая по пути стопки пластиковых ящиков. Бугра эти незамысловатые препятствия не задерживали и на секунду. Он, словно танк, мчал не разбирая дороги, расшвыривая и сметая все на своем пути. У Вовца в животе словно ледяной ком образовался от ужаса, а по спине пробегала морозная дрожь, когда лезвие огромного ножа со свистом рассекало воздух, считанные сантиметры не дотягиваясь до позвоночника.
Он свернул в боковой проход. Впереди, в десятке шагов, громоздился диковинный агрегат, припорошенный белесой пылью. Он занимал весь проход. Узкая железная лесенка вела на верхнюю площадку. Вовец, неприятно пораженный выносливостью своего преследователя, сам уже начинал выдыхаться. Ужас и титаническое усилие воли заставляли его бежать в прежнем темпе, но дышал он тяжело, сердце колотилось, как сумасшедшее, а ноги начинали вихлять, взметая облачка светлой пыли. Здесь, на дьявольском агрегате, он получал шанс задержать врага, получить передышку, принять решение, что делать дальше, как справиться с этим звероподобным Бугром.
Вовец приметил метровую палку, точнее, рейку, прислоненную на площадке к кожуху агрегата. Собрав остатки сил, он взлетел по узкой грохочущей лесенке, подхватил рейку, развернулся и хлестким ударом отбил длинное лезвие ножа. Бугор с рычанием кинулся вперед. Вовец рубанул наискосок своей деревяшкой. Бандит отпрянул, а кончик рейки просвистел у него перед глазами. Он ещё несколько раз бросался в атаку, пытаясь отбивать удары рейки ножом и резиновой дубинкой. Но позиция Вовца оказалась несравненно выгодней. Он располагался выше, имел пространство для маневра и замаха. Бугор на узенькой лесенке оказался ограничен в движениях, ему приходилось лезть вверх и держать равновесие, а руки заняты орудиями бандитского труда. Так он мог штурмовать до бесконечности и совершенно безрезультатно. Вернее, результат мог быть только один - деревяшка в руках Вовца в конце концов раскроила бы ему череп. И Бугор пошел в обход.
Слева от лестницы, соединенные зубчатыми колесами в единую систему, располагались массивные валы костедробилки. Над их шипами и ребрами возвышался приемный бункер из листового железа. Бункер имел форму перевернутой пирамиды. В середине его зияло полуметровое прямоугольное отверстие. Иногда кости сцеплялись и застревали в бункере. Тогда их проталкивали внутрь агрегата той самой рейкой, которой сейчас размахивал Вовец. Бугор быстро полез по валкам наверх. Он рассчитывал вскарабкаться на бункер, а с него перебраться на кожух, закрывающий электромотор и редуктор. Тогда уже он получал выгодную позицию наверху.
Бункер был слишком широк, и Вовец через него не дотягивался своей рейкой до Бугра. А тот спокойно, можно сказать, деловито, влез на железный раструб. Придерживаясь за стенку, встал в полный рост. Конечно, стоять на кромке чрезвычайно неудобно, но Бугор и не собирался торчать тут вечно, как памятник Ленину на главной площади. Он перескочил на противоположную сторону и попытался схватиться за кожух. Но когда руки заняты, подобные действия плохо удаются. В одной руке Бугор по-прежнему держал дубинку, а в другой мясницкий тесак. Да ещё Вовец попытался садануть его по голове. Бугор встречным рубящим ударом ножа остановил рейку. И очень удачно. Лезвие глубоко врезалось наискось в деревяшку и застряло. Вовец потянул рейку к себе, но Бугор столь сильно и резко дернул нож, что вырвал деревяшку у него из руки.
Не удержавшись, Бугор стал валиться на спину. Машинально, чтобы не упасть, сделал шаг назад, в бункер. Грубые подошвы заскользили по наклонному железу, и бандит провалился ногами в прямоугольный проем. Один башмак тут же застрял в сходящихся зубьях двух соседних валков. Вовец тоже не удержался на ногах и, выпустив рейку, по инерции отлетел назад, ударившись спиной о длинный рычаг. Тут же внутри кожуха щелкнуло, и мерно загудел электродвигатель. Лязгнув, пришли в движение валы.
Бугор почувствовал, что непреодолимая сила тянет его ногу вниз. Ступню сдавило. Он попробовал вытащить её, упираясь другой ногой в медленно вращающийся чугунный барабан. Отбросив нож вместе с насаженной на него деревяшкой, он ухватился за край бункера и попробовал подтянуться. Но ничего не получилось. Теперь и другую ногу втягивало в механизм дробилки. Наркотик продолжал действовать, и Бугор совершенно не чувствовал боли. Он с отчаяньем ощущал, как впиваются стальные зубья, ломаются кости и расползаются мышцы. Ему сделалось холодно. Нет, не от страха. Это вместе с кровью стремительно уходило из тела тепло. И тогда Бугор заорал, уставясь на Вовца вытаращенными, полными ужаса глазами:
- Помоги! По-мо-ги-и!
Вовец с изумлением наблюдал, как погружается в бункер вопящий бандит, колотя руками по железу, пытаясь удержаться за края. Стальной механизм, словно гигантский удав, медленно заглатывал свою жертву, живьем всасывая её в широко разинутую пасть.
Вовец отвел взгляд. Он не испытывал ни торжества, ни злорадного удовлетворения. Обыкновенная случайность, счастливая для него и несчастливая для того, другого. Сам виноват, никто его в бункер не загонял, сам влез. Жалость тоже не шевельнулась в душе. Чего ради жалеть эту скотину? Да он бы настрогал Вовца мелкими пластиками, если б только добрался.
И Вовец стал спускаться по лесенке, не обращая внимания на душераздирающий вой. Он почти выполнил намеченное. Оставалось вывести Жеку наружу и найти сына. Очевидно, что мальчика в подвале нет. Значит, следует трясти Халалеева. Раз он говорил по телефону, когда похищали Олежку, то наверняка знает, где тот спрятан.
Вовец оглянулся на агрегат и ему сделалось дурно: из медленно вращающихся валов ползло кровавое пузырящееся месиво...
Он шел по коридору неторопливо, испытывая только безмерную усталость. Никогда в жизни Вовец не чувствовал себя таким опустошенным и вымотанным. Он почему-то вспомнил, как на охоте впервые подстрелил птицу. Ему было тогда лет четырнадцать, а может, тринадцать. Тайга начиналась сразу за крайними домами поселка. Вовец прибежал из школы, взял отцовскую двустволку и отправился. Надо было успеть вернуться к шести вечера, когда отец приходил с работы. Дичь не попадалась, хотя рябчиков в том году было много. А выстрелить хотелось. Уже возвращаясь, почти у самого поселка, он увидел подходящую цель. Это оказалась особенно нахальная кедровка. Трескуче вереща, она скакала с ветки на ветку, словно дразнила. Тщательно прицелившись, Вовец спустил курок. Заряд дроби смахнул птицу на землю. В азартном возбуждении Вовец подбежал и увидел, как та бьется в предсмертной агонии. Потом раскинула крылья и обмякла. Крылья начали медленно складываться, круглый черный глаз потускнел и подернулся белой пленкой, на кончике клюва повисла капелька крови. Вовца обдало горячей волной жалости и стыда, сердце часто заколотилось. До его сознания дошло, что он только что лишил жизни живое существо. Убил.
Года два после этого он не брал ружье в руки. А потом отец сам отправил его на охоту, мол, взрослый уже, пора. И он добыл первого косача. И ничего. Никаких угрызений. Наоборот, гордился, радовался удачному выстрелу. Впрочем, заядлым охотником так и не сделался, хотя на охоту время от времени ходил, и с большим удовольствием. Но стрелял только в настоящую дичь, а не в безобидных птиц.
Что-то было общее в его первых охотах и сегодняшнем побоище. Первый труп, шок, быстрое привыкание, усвоение правил игры и сама жестокая игра. Тут ты сразу и дичь, и охотник. Вот глупости какие, подумал Вовец, начал интеллигентскую разборку с самим собой. Да ну её к ляду! Выжил, значит, все правильно. И он выкинул из головы всю эту достоевщину. Действительно, тварь я дрожащая, или право имею? Имею право!
Он вышел к звероферме. Проем вверху рассветно голубел. Вовец взглянул на часы - половина шестого. Успокоившиеся, было, зверьки завозились, тычась мокрыми носами в сетки, запринюхивались. Жрать, что ли, захотели? Вовец остановился. Что теперь с ними будет? Милиция опишет как вещественные доказательства и свезет на склад? А кормить кто их будет? Мысль об их кормлении заставила содрогнуться. Выпустить их и пусть идут, куда хотят.
Вовец отвел защелку на клетке, распахнул дверцу. Потом следующую, следующую...
Зверьки жались по углам, а когда Вовец отходил, высовывали наружу морды и озирались. Из клеток нижнего ряда почти сразу выбегали и уносились в коридор. Со второго ряда спрыгивали, чуть погодя. Из верхних клеток скакать было высоковато, но ничего, тоже сигали будь здоров. Некоторые нахальные песцы вставали передними лапами на сетку дверцы, и Вовец просто отодвигал шпингалетик, а дверца распахивалась сама. Тогда он стал просто отодвигать задвижки. Оказалось, что почти все зверьки имеют привычку лезть на стенку, толкая дверцу. Дело пошло веселей.
Заминка возникла только с тем забинтованным бандитом, что висел на проволоке. Никак не мог её оборвать. Тогда Вовец подобрал с пола нож и, стараясь не смотреть в лицо удавленнику, одним ударом перерубил проволоку. Тело с костяным стуком упало на бетон.
Вовец шел, ряд за рядом, клетка за клеткой освобождая зверьков. На каждую задвижку уходила буквально секунда. Вскоре проходы кишели зверьем. Всех на свободу - веселился Вовец.
Тихий, сдавленный стон привлек его внимание. Он прислушался. Сейчас, когда почти все обитатели клеток обрели свободу и разбежались по подземелью, на ферме наступила тишина, и любой звук стал легко различим. Стон повторился и Вовец пошел на звук. Он подумал, что это кто-нибудь из бандитов, истекающий кровью, скрывается в лабиринте клеток. Надо быть начеку, чтобы не подставиться и не получить из-за угла дубиной.
Но это оказался Шеломов, о существовании которого Вовец успел забыть. Он вел счет бандитам, чтоб никого не упустить, а этот, обиженный жизнью, не был врагом и, значит, можно было о нем не думать. Утренний свет уже проникал во все закоулки зала без крыши, и Вовец сразу увидел Шеломова, как только завернул за угол клеточного блока. Тот лежал на спине в проходе, раскинув заголившиеся ноги. Живот его был вспорот поперек от одного бока до другого, и он придерживал окровавленными руками лезущие наружу лилово-красные внутренности. Кровь не была видна на кумачовом платье, оно просто выглядело мокрым, но вокруг тела уже растеклась изрядная лужа. Бледное лицо Шеломова заострилось, губы посинели, в глазах стояли слезы. Протяжный стон, полный страдания, время от времени вырывался изо рта, искаженного мукой. И с каждым разом стон становился тише. Вовец склонился над ним.