- Эй, а ты откуда взялся? - послышалось удивленное восклицание.
Вовец вздрогнул и похолодел от неожиданности и страха. Он даже не сразу увидел говорящего. Человек сидел на низкой скамеечке. Перед ним, между широко расставленных ног стоял таз с подозрительным бурым месивом. Худой серолицый мужик держал в руке бутылку, и из неё тонкой ровной струйкой с вальяжной неторопливостью текла золотистая прозрачная жидкость. Вначале Вовец подумал, что это растительное масло, но заметил на бутылке аптечную наклейку и понял - рыбий жир. Да и запах подтвердил это. Человек, глядя исподлобья, ждал ответа на вопрос, и Вовец ответил, стараясь выглядеть уверенным в себе и спокойным:
- Да я первый день на работу вышел. Вот велели пустую тару собрать. У тебя тут нету случайно?
- А-а-а, - реакция у серолицего оказалась несколько замедленной, есть случайно. Полно пустой тары. Иди сюда.
Тон, каким он это сказал, не понравился Вовцу. Более того, он его насторожил. Но Вовец, как завороженный, пошел на голос, прямо на человека в синей спецовке с закатанными до локтей рукавами. А человек тем временем поставил бутылку на пол, взял в руки длинный, в полметра, поварской нож и принялся мешать им в тазу. Зачем он взял нож, если рядом лежала длинная деревянная мешалка в виде лопаточки? Вовец остановился в нерешительности.
- Я сказал - иди сюда! - заорал человек и встал, выставив нож.
С лезвия текла бурая каша. В расширенных чуть не во всю радужку зрачках стояла холодная пустота. Вовец швырнул в него ящик и бросился бежать. Ящик, отбитый ножом вниз, шлепнулся в таз, и жирная баланда расплескалась по полу. Человек поскользнулся и упал, наплескав ещё больше. Яростно матерясь, он поднялся, заляпанный с ног до головы, и ринулся следом за Вовцом, размахивая ножом, словно саблей. Вовец летел что есть духу.
Неожиданно шквал беспорядочных звуков обрушился на него: лай, вой, визг, тявканье, металлическое бряканье и треньканье. Одновременно удушливая вонь заложила ноздри. Он чуть не задохнулся зловонным запахом и, зажимая нос, остановился в растерянности, не сразу сообразив, что вокруг него. А вокруг в три этажа стояли клетки из металлической сетки. В клетках метались разномастные зверьки, скулили, трясли сетку, прыгая на неё передними лапами, грызли зубами, пялили желтые глазки и тявкали на Вовца. Высоко вверху, зажатый бетонными стенами, ярко голубел прямоугольник неба, лился солнечный, дневной, настоящий свет на десятки, сотни клеток, стоящих ровными рядами в несколько этажей.
Злобный вопль перекрыл шум и гам звериной фермы, сразу вернув Вовца к суровой действительности, и, словно хороший тычок в спину, погнал дальше. Он понесся мимо оскаленных пастей, пачкающих слюной оцинкованную сетку. И при том, что сердце колотилось, как бешеное, и от страха холодело в животе, он вдруг ощутил неожиданную легкость во всем теле, облегчение, словно сбросил с плеч тяжелую ношу. Мучительное чувство непонятности покинуло его. Все стало предельно ясно - это звероферма. Песцы, чернобурки, норки, хорьки - вот настоящие людоеды. Это для них вываривают кости на студень, им скармливают человечье мясо, для них разводят рыбий жир. Банда грабителей и убийц нашла себе производственную деятельность, попутно избавляясь от трупов.
Вовец нырнул в возникший впереди коридор. Здесь тоже стояли многоэтажные клетки по обе стороны, и в свете электрических ламп метались, поблескивая глазами из-за сеток, кудлатые по-летнему песцы и лисы. Висела такая же тяжелая вонь. Там, где кончались клетки, кончался и свет, коридор терялся во мраке. Но другого пути не было и Вовец продолжил бег в темноту, только руки вперед выставил. Преследователь не рискнул броситься следом. Он метался на стыке света и тени, махал грязным ножом и матерился, как заводной, не переводя дыхания. Вовец остановился. В далеком квадратике света дергалась маленькая фигурка. Голос, многократно отражаясь от стен, звучал глухо и не слишком разборчиво, но в целом понять было легко: выхода тебе нет, я тебя достану, вспорю и хорькам скормлю. К матерщине Вовец особо не прислушивался, она не несла полезной информации. Он лихорадочно соображал, что делать дальше, как выбираться? Не лучше ли броситься на этого хмыря? Но хмырь уже был не один. Не то три, не то четыре темных фигурки мельтешили со стороны зверофермы.
Вовец пощупал под спецовкой проволочный жгут, висящий на шее. Правильно он сделал, что прихватил с собой этот кусок проволоки. Вот так взять, намотать на руку и отмахиваться до последнего.
Он уже не испытывал страха, перебоялся. Место страха занял бесшабашный русский кураж, когда шапку о земь и вперед: с ножом на медведя, с дубиной на взвод гренадеров или с бутылкой бензина на танк, а там будь что будет! Но броситься он не успел. В том конце коридора что-то произошло, и квадратик света стал превращаться в вертикальный прямоугольник, и прямоугольник этот становился все уже. До Вовца не сразу дошло - коридор перегораживают трехъярусным блоком из клеток с песцами.
Когда он подбежал, только узкая полоска света подсвечивала бетонный потолок. Щель вверху была слишком узка даже для щуплого Вовца. За железной перегородкой повизгивали и царапали коготками зверьки. Он налег плечом на край блока. Тонкий, вряд ли толще миллиметра, металлический лист прогибался, но клетки с места не сдвигались. Дураку ясно, что их заклинили. Вовец в ярости принялся пинать гулкое железо. Стальной лист грохотал, скулили и тявкали песцы, стоял такой гвалт и шум, что эти пинки по железу всего лишь вносили небольшое разнообразие в звуковую гамму.
Только зря ободрав полуботинки, Вовец сел на цементный пол, привалясь спиной к холодному металлу клетки и затих. Так в конце концов успокаивается зверь, попавший в западню. Сначала он пытается протиснуться между прутьями, открыть дверцу, разломать ловушку, потом в ярости кидается на стенки, ревет и воет, а потом ложится и смотрит с тоской на белый свет. Приходит охотник и берет его голыми руками - голодного, обессиленного и безвольного, - и кидает в мешок...
Оцепенение длилось недолго - две-три минуты. Но Вовцу показалось, что прошли часы. Темнота, нервная усталость, отключенность от всего превратили эти несколько минут в часы. Он встрепенулся, испугавшись, нет, не живодеров с адской кухни, испугавшись себя самого, того, что сдался, прекратил бороться за жизнь. Да, он никогда не умел и не мог биться за место под солнцем, требовать увеличения зарплаты, каких-то жизненных благ, но он был мужчина в истинном, исконном понимании этого слова. В горах, в тайге, на необитаемом острове он бился бы до последнего. И здесь, в этих рукотворных пещерах нельзя было сдаваться. Это унизительно, не достойно мужчины. Тот, кто сдается, заслуживает презрения, о нем можно только сожалеть, он опозорил весь мужской род и, если предпочитает погибнуть, туда ему и дорога.
Вовец пошел обратно в бездонную черноту бетонного лабиринта. Он хлестал проволочным жгутом направо и налево. Кончик жгута задевал стены, поэтому Вовец отлично чувствовал направление. Вот так слепые чувствуют дорогу, постукивая перед собой тонкой палочкой. Вовец сейчас тоже оказался слеп, погружен в абсолютную черноту. Он прекрасно понимал, что выхода из коридора нет, иначе его не стали бы отгораживать. У них, очевидно, какие-то дела, им пока не до него. Чуть попозже, когда освободятся, на досуге займутся им. Возьмут фонарики или факелы и устроят облаву с улюлюканьем и битьем в тазы. Загонят в дальний угол и неторопливо вышибут мозги резиновыми дубинками. А, может, выместят ярость, переломав ребра носами тяжелых ботинок, отведут душу, изверги. А потом - кипящий котел, душное облако пара, бурая мясная пена...
* * *
Женя поворочалась, устраиваясь поудобнее во впадине между двух труб, и затихла. В принципе, её устраивало такое пассивное ожидание. Это легче, безопаснее и спокойней, чем рискованные прогулки по темным коридорам. Лучше мирно лежать в тишине, дожидаясь, пока придет милиция или телохранители мужа. Женя почему-то была уверена, что этот странноватый Володя выберется наружу и все будет в порядке. С высоты своей умопомрачительной красоты и фантастических денег мужа она едва замечала маленьких человечков, обеспечивающих жизненные удобства. Володя был из их числа и делал сейчас свою незаметную, но нужную работу, спасал её, Женю, Мисс Очарование. И Женя проникалась чувством благодарности и уважения. Вот так же в свое время поднималась в её глазах портниха Лиза, Лизочка, с каждой новой пошитой вещью, пока не возвысилась до уровня близкой подруги. Сейчас и Володя получил свой шанс подняться по социальной лестнице. Неторопливо размышляя на эти и другие, столь же близкие, темы, Женя покурила, затушила окурок о стену и бросила вниз. Поплевала в щель между трубами, приладила под голову сумку и незаметно уснула.
* * *
Человек в синей спецовке двинул кверху текстолитовую рукоятку рубильника. Обожженные до черноты медные ножи плотно врезались в контактные гнезда. Упала парочка искр. В коридорах, где до этого стояла темнота, загорелся свет. Человек сбросил резиновые монтерские перчатки и натянул вместо них суконные длинные варежки. Потом захлопнул дверцы распределительного шкафа, подхватил резиновую дубинку и бросился догонять команду. Когда догнал, их стало пятеро. Все в синих спецовках, варежки до локтей, в руках дубинки, тяжелые башмаки бьют в бетонный пол.
Но один из пятерки на голову выше остальных. Мощная шея, расплющенные уши и широкий торс бывшего борца. В отличие от других, у которых зрачки были расширены до размеров радужки, у него зрачки узкие, колючие. Смотрел, словно шильями колол. Судя по всему, в банде он был главным. Во всяком случае подчинялись ему беспрекословно. Обращаясь к нему, называли уважительно "Бугор", хотя между собой называли Гуней, Гунькой и даже просто Гунявым. Бугор заглянул в камеру, где должна была находиться девушка, и в ярости хлестнул дубинкой по решетке. Та затряслась, наполнив коридор пронзительным многоголосым лязгом.
- Вашу мать! - взревел, сверкнув глазами-шильями. - Проспали, сволочи!
Вся команда в страхе попятилась. У Бугра действительно имелся дефект носовой перегородки и разобрать, что он говорит, было не просто. Но здесь его все давно научились понимать, испытав не раз гнев и всесокрушающую силу кулаков здоровяка-Бугра. Самый маленький заюлил перед начальством, видимо, больше всех боялся. И то сказать, в такой компании самый слабый всегда крайний, ему от всех достается. Был малый смугляв, кривоног и длиннорук. Черные волосы курчавились плотной высокой шапкой, а челюсти изрядно выступали вперед. Поэтому и кличку имел Макака.
Сейчас Макака с торопливой услужливостью выхватил ключ из рук ключника, прозывавшегося Моряком. Полосатый треугольник грязной тельняшки и наколка-якорь на правой руке подкрепляли право на столь славную кличку. Макака поспешно распахнул решетчатую дверь, вертясь юлой, облетел камеру, заглянув во все углы, под койку, под одеяло и даже в парашное ведро. Когда выскочил, чтобы доложить и так всем очевидное, Бугор уже топал по коридору вдоль камер. Чуть позади трусила команда, не попадая в ритм широких шагов бригадира. Макака опять перегнал всех, подобострастно заглянул в глаза старшому. Тот лениво махнул рукой:
- Третью камеру отопри. И как они, собаки, выбрались? Может, кто выпустил? - и он бросил грозный взгляд на подчиненных.
Команда смотрела преданно, разделяя гнев начальства. Макака тем временем подскочил к решетке и сунул ключ в замок. Тут же его изогнуло дугой, судорога пронеслась по всему телу и его затрясло, заколотило частой крупной дрожью. Все остолбенели, не понимая, что происходит. С верхней части решетки просыпался ворох белых искр.
Бугор первый сообразил, в чем дело. Шагнул вперед и резко ударил дубинкой по руке трясущегося Макаку. Тот выпустил ключ и рухнул на бетонный пол. Глаза его закатились, рот оскалился и серый язык торчал меж зубов. Команда, опасливо косясь на решетку, сгрудилась над неподвижным телом. Трясли за плечи, шлепали ладонями по щекам, пытаясь привести в чувство. Моряк повернулся к Бугру:
- Кажись, готов, - и дурашливо хихикнул. - Не долго мучилась Макака в высоковольтных проводах, её обугленную...
- Заткнись! - гундосо рявкнул Бугор. - Эй, Митрофаза, откачать можешь?
Электрик пожал плечами. Когда-то он носил фамилию Митрофанов, что и послужило основой для клички. А поскольку электриков в армии и тюрьме называют для краткости "фазой", это краткое словцо органично срослось с фамилией, обернувшись кликухой. Митрофаза наклонился, бесцеремонно залез руками в рот бесчувственному Макаке. Развел челюсти, отжал язык, чтобы не заваливался в глотку. Сказал деловито:
- Так, я буду делать закрытый массаж сердца, а кто-нибудь пусть в рот дует.
- Чего-чего? - угрожающе начал Моряк.
- Искусственное дыхание, вот чего. Пока ещё можно оживить.
- Да пошел он! - заартачился Моряк. - Скормить песцам и всех делов.
- Ну, ты, не понял? - зарычал Бугор, ткнув Моряка дубинкой в ухо. Сказали дуть, значит дуй, пока не лопнет. А то самого скормлю.
- А чего я? Он, может, сифилисный, - заныл Моряк, боязливо оглядываясь. Встал на коленки. - Все равно не очухается, а тут какую-нибудь заразу обезьянью подцепишь. Куда дуть-то?
- Да прямо в пасть, - подсказал Митрофаза. - Нос ему зажми рукой. Как скажу "три", так дуй, да посильнее. Митрофаза трижды резко толкнул руками грудь Макаки, одновременно командуя: - Раз, два, три!
Моряк наклонился, шумно вдул воздух в безвольный рот Макаки и сплюнул. Грудь маленького человечка поднялась.
- Раз, два, три! Дуй! - повторил процедуру электрик.
Моряк ещё раз дунул-сплюнул. Бугор и его помощник Садык молча смотрели, как пытаются оживить человека. До этого здесь только убивали. Странно, но Макака вдруг сипло выдохнул, захрипел, задышал и открыл глаза. Несколько минут ничего не мог понять, только утирал рот и хлопал глазами. Потом завыл, хватая левой рукой правую. Мало того, что ладонь обжег до волдырей, ещё Бугор чуть кости не перебил ударом дубинки. Сейчас на руке напухал здоровый черный синяк. Чернота эта была столь густой, что на её фоне без следа растворилась татуировка: черт с мешком на хребте. Только надпись пониже осталась - "Было счастье, да черт унес".
- Эй, ты, макака-резус, это я тебя с того света вытащил, понял? Моряк принял горделивую позу. - По гроб жизни ты мне теперь должен.
- Это бог меня спас. Срок ещё не пришел на тот свет отправляться, сиплым слабым голосом сказал Макака прерывисто, обтирая тыльной стороной ладони обслюнявленный рот.
- Ладно, кончай базар! - вмешался Садык. - Пошли этого фусмана искать, и так полчаса проваландались.
Команда шумно двинулась по коридору в обратном направлении, на ходу переживая произошедшее и делясь впечатлениями. Больше всех разорялся и верещал, естественно, Макака. Он мазал слюнями обожженную ладонь, матерился и грозился на весь коридор:
- Живьем зажарю падлу! Я ему электрический стул сделаю! В шашлык изрублю!
Повернули в боковой коридор. Бугор неожиданно остановился и взмахом дубинки осадил своих подчиненных. Затем ткнул дубинкой в пол. На пыльном бетоне валялся тоненький окурок с фильтром.
- Чинарик, бабская сигаретка, - проявил аналитические способности Моряк. - Курила тут. Плевалась, стерва...
Бугор с высоты богатырского роста смерил его презрительным взглядом. Потом неожиданно высоко подпрыгнул и врезал дубинкой по трубе у потолка. На жестяном боку отпечаталась вмятина, а коридор наполнился пронзительным визгом. Визжала Жека. Бугор заорал, чтобы она заткнулась. Но девушку его невнятный рев привел в ещё больший ужас и она заголосила ещё отчаянней. Несколько минут разносились по коридорам визг, мат и крики. Наконец команда построила "пирамиду", как юные физкультурники, и Моряк, поднятый к потолку, схватил Жеку за руку и сдернул с труб. Ей хлестнули брезентовой варежкой по лицу, и она замолчала. Только всхлипывала, размазывая грязь по щекам.
- Ну, фто? - неразборчиво замычал Бугор. - Удавить тея на мефте или помуфить?
Жека сразу перестала всхлипывать. Жестокий смысл бандитских слов доходил до неё с трудом, поскольку слишком смешным оказался контраст между двухметровым громилой и его детской гнусавостью. Ее это даже начинало забавлять.
- Просморкайся сперва, уродина, - с вызовом произнесла и тут же, взвизгнув, присела, закрывая голову руками.
Бугор замахнулся дубинкой. Но не ударил. Вытащил из кармана ключ и протянул Садыку.
- Отведи в гостиницу, посади с Машкой. - Схватил влажной лапой девушку за подбородок, выпячивая нижнюю челюсть, корявя рот, чтобы было пострашнее, прошипел: - А тея еффе поффюпаю, погоди.
Садык завернул ей за спину руку и толкнул вперед.
- Ой! - она вскрикнула от боли. - Отпусти, я сама пойду.
- Ничего, мне не тяжело.
С глумливой улыбкой Садык повел её по коридору. Судя по довольной физиономии, стоны несчастной жертвы не были ему в тягость, скорее, доставляли наслаждение. Он вел её долго по бетонным коридорам. Наконец остановился возле железной двери, вставил одной рукой ключ, повернул в замке. Распахнул дверь и втолкнул Женю внутрь. Она чуть не упала.
- А вот здесь наша Машенька живет. Знакомься, Машенька, это Женечка. Садык сделал дурашливый театральный жест. - Ты её не обижай, а то Гунька тебе не только руки оторвет.
В камере царил полумрак. Слабая лампочка под потолком почти не давала света. Какая-то тусклая фигура приподнялась в углу и так же бесшумно опустилась. Садык, расхохотавшись напоследок, грохнул дверью и щелкнул замком. Еще некоторое время слышались его приглушенный смех и стук каблуков, отраженные низкими сводами.
Глаза Жени постепенно привыкали к полумраку. Потирая плечо, она разглядывала обстановку. Камера действительно напоминала номер дешевой гостиницы. Кусок паласа на полу. Двустворчатый шкаф, маленький холодильник. В глубокой нише стены, задернутой полиэтиленовой шторой, умывальник и душ. У стены напротив стоит широкая кровать со смятым одеялом и скомканными подушками. Стол, пара стульев. В углу за кроватью - кресло. В кресле сидит человек и, подавшись вперед, не шевелясь глядит в экран маленького телевизора. Он словно не желает знать о присутствии Жени, игнорирует её. Телевизор что-то невнятно бормочет.
Женя в замешательстве огляделась. Входная дверь изнутри обшита деревом и окрашена отвратительно-бурой половой краской. На дверь повешено большое овальное зеркало.
Женя машинально поправила волосы, подошла ближе. Собственное отражение всегда успокаивало её и приводило в приятное, радостное настроение. Она не относилась к тем женщинам, которые смотрят в зеркало, чтобы заметить новую морщинку, свежий прыщик или седой волос. Нет, она всегда гляделась с наслаждением, восхищалась и восторгалась собой, улыбалась и подмигивала себе. "Какая я красивая. Это что-то! Мисс Очарование!"
Сейчас она в восторг не пришла: чумазая, вся увозюкалась на пыльных трубах, под глазами черные круги, кожа серая. Ой, бедная я, бедная. Ну, ничего. Это не навсегда. Кремы, маски, массажик, "Эсте Лаудер" и все такое прочее. Неделю не ухаживала за собой, значит, неделя на восстановление понадобится, тут арифметика простая. Впрочем, круги под глазами, бледность, беспорядок вместо прически - это даже придает своеобразие, подчеркивает глубину глаз, линии лица. Красота не пропала, не поблекла. Бриллиант и без оправы остается бриллиантом.
В течение пары минут жизненный тонус восстановился. Кстати, почему бы им сразу не поместить её в эту гостиницу? Держали в тюремной камере с поганым ведром, а тут вон какие апартаменты имеются. Только ради этого уже стоило сбежать, спасибо мастеровитому Вове. Теперь следует как-то устраиваться на новом месте, знакомиться с соседкой, дружить...
Женя вытащила из нагрудного кармана ковбойки длинную сигарету, похлопала по карманам джинсов. Зажигалка осталась в сумочке, а сумочка на грязных трубах под потолком. Что ж, вот и повод завязать светскую беседу. Она направилась в угол к бормочущему телевизору.
- Простите, спичек не найдется? - Ответа не последовала, и Женя подошла ближе. - Вас, кажется, Марией зовут?
- Оставьте меня в покое!
Истеричный визгливый крик выплеснулся на Женю, словно ушат ледяной воды. Она остолбенела. Перед ней был мужчина. Мужчина в женском платье!
* * *
Темнота Вовца не угнетала. Плевал он на темноту. Выхода не было, вот беда. Но должно же иметься что-то, хоть один-единственный шанс из тысячи, из миллиона. Один из миллиона всегда есть. Надо только уметь его найти и не упустить. Вот его-то Вовец и искал в непроглядном мраке. Он шел, размахивая проволочным жгутом, щелкая кончиком то по одной стене, то по другой.
Но вот проволока не задела стен, зато врезалась в преграду впереди. Так, ясно, этот коридор кончился, а начался другой, перпендикулярный этому. Куда пойти: направо или налево? "Идет налево - песнь заводит, направо просто материт!" Вовец повернул направо и не пожалел: тонкая горизонтальная полоска света прорезала темноту. Даже не полоска, а, скорее, волосок. Не веря самому себе, Вовец зажмурился до радужных кругов и открыл глаза пошире. Полоска не исчезла. Неужели бандиты ошиблись, и здесь есть какой-то выход? Он быстрым шагом направился к свету, не боясь споткнуться. Полоска становилась все ясней и было видно, что она вверху, под потолком. Сердце Вовца, бившееся учащенно, враз остановилось. Неужели и здесь выход загорожен клетками? А желтый электрический свет стелился по потолку и делился надвое железной трубой с патроном без лампочки.
Тут Вовец споткнулся, потому что под ногами темнота оставалась такой же непроглядной, как и прежде, споткнулся и по инерции полетел вперед. Хорошо, руки успел вытянуть перед собой, а то бы врезался головой в раковистую бетонную стену. Торопливо ощупал стену перед собой. Да, бетон, но не такой, как на прочих стенах. Эту заливали халтурно, кое-как, раствор не трамбовали, лепили на скорую руку. Под ногами доски навалены, очевидно опалубку разобрали да тут же и бросили. Ладно, это уже кое-что.
Он повесил на шею проволочный жгут, на ощупь приставил наклонно тяжелую доску к перегородке. Нажал руками - выдержит ли, не соскользнет? Вроде, держится прочно. Взбежал и в подскоке ухватился за верхний край стенки. Подтянулся, нащупывая ногами опору. Это оказалось просто: вся стена в наплывах, больших раковинах. Доски в опалубке подгонялись кое-как, и между ними отлились толстые выступы - ступеньки, прямо-таки. Поэтому Вовец поднялся под самый потолок и заглянул в щель.
Толщина переборки была не меньше полуметра, а щель слишком узка, только руку просунуть. Он и просунул. Пощупал - бетон, а дальше, к противоположному краю, кирпич. Видать, сначала быстренько перегородили коридор кирпичной стенкой, а потом с этой стороны залили в опалубку бетонный раствор для большей надежности. Боялись, значит, что могут свалить или разобрать. Выходит, по ту сторону перегородки бывают люди, которых бандиты опасаются.
- Эй! - заорал Вовец, что есть мочи. - Люди! Помогите! Эй, кто-нибудь! Помогите мне! Куда вы все подевались! Сволочи!
Только дальнее эхо откликнулось ему насмешливым шепотом. Бесполезное это дело - орать в пустоту. Оно не приближает к цели, зато отнимает силы и время. И Вовец прекратил орать. Следовало предпринять что-то более конструктивное. Может, здесь в темноте где-нибудь валяется лом или стальная арматурина. Может, удастся сделать пролом или расковырять вверху лаз пошире. И тут Вовец вспомнил о лампочке в кармане. Хорошо, что не швырнул её в преследователя с грязным ножом. Он устроил ноги понадежнее, схватился за трубу под потолком. Под спецовкой в кармане пиджака нащупал лампочку. Бандиты разломали светильник специально, чтобы с той стороны никто не подумал, заметив свет, что здесь может быть что-то интересное. Тем более, что выключатель, судя по всему, на той стороне. Вовец изогнулся, вытянулся и попробовал вкрутить лампочку. Эх, лишь бы спираль не стряхнулась, когда удирал от погони. Цоколь лампочки никак не хотел попадать в резьбу патрона, но наконец зацепился, и Вовец перевел дыхание. Тяжелое это дело - висеть на потолке да ещё и лампочку вворачивать. Но он её все-таки ввернул и она загорелась. Вовец зажмурился и крепче вцепился в трубу. Потом открыл глаза, посмотрел вниз и спрыгнул.
У стены слева лежала груда досок, перемазанных цементом. Еще несколько лежало у перегородки. Ни лома, ни кувалды, ни какого другого ударного инструмента не наблюдалось. Только рваные бумажные мешки из-под цемента, рассыпанный песок и гравий, комья схватившегося раствора да окурки. Унылая картина. Можно, конечно, построить баррикаду из досок и, отстреливаясь гравием и кусками бетона, геройски погибнуть. Перспективка...
Вовец тоскливо огляделся по сторонам, потом посмотрел вверх, и сердце екнуло в груди. Даже испарина на лбу выступила. И сразу стало ясно, зачем выгораживался этот пустой ненужный коридор. Вентиляция! В потолке гостеприимно зияла круглая дыра диаметром никак не меньше полуметра. И в неё загибалась труба с электрокабелем освещения. Горячая волна пробежала по телу, и Вовец на радостях сплясал несколько коленец барыни. Быстро сплясал, на раз-два-три, притопнул и бросился к груде досок.
Пара необрезных сороковок оказалась сшита короткими деревяшками в некоторое подобие трапа. Этот трап и ещё одну доску он поставил шалашиком под отверстием в потолке. Отлично получилось, высоко, почти до самой дырки. Теперь необходимо связать все сооружение, иначе оно рассыплется, как карточный домик, когда наверх полезешь. И Вовец обвязал доски проволочным жгутом. В этот момент по всему коридору вспыхнул свет. Вовец нервно кинулся на трап. Хлипкое сооружение закачалось, и он умерил пыл. Ясно, что враги сейчас подойдут, но не стоит пороть горячку, спокойней надо, чтобы с первого раза все получилось.
Вовец вздрогнул и похолодел от неожиданности и страха. Он даже не сразу увидел говорящего. Человек сидел на низкой скамеечке. Перед ним, между широко расставленных ног стоял таз с подозрительным бурым месивом. Худой серолицый мужик держал в руке бутылку, и из неё тонкой ровной струйкой с вальяжной неторопливостью текла золотистая прозрачная жидкость. Вначале Вовец подумал, что это растительное масло, но заметил на бутылке аптечную наклейку и понял - рыбий жир. Да и запах подтвердил это. Человек, глядя исподлобья, ждал ответа на вопрос, и Вовец ответил, стараясь выглядеть уверенным в себе и спокойным:
- Да я первый день на работу вышел. Вот велели пустую тару собрать. У тебя тут нету случайно?
- А-а-а, - реакция у серолицего оказалась несколько замедленной, есть случайно. Полно пустой тары. Иди сюда.
Тон, каким он это сказал, не понравился Вовцу. Более того, он его насторожил. Но Вовец, как завороженный, пошел на голос, прямо на человека в синей спецовке с закатанными до локтей рукавами. А человек тем временем поставил бутылку на пол, взял в руки длинный, в полметра, поварской нож и принялся мешать им в тазу. Зачем он взял нож, если рядом лежала длинная деревянная мешалка в виде лопаточки? Вовец остановился в нерешительности.
- Я сказал - иди сюда! - заорал человек и встал, выставив нож.
С лезвия текла бурая каша. В расширенных чуть не во всю радужку зрачках стояла холодная пустота. Вовец швырнул в него ящик и бросился бежать. Ящик, отбитый ножом вниз, шлепнулся в таз, и жирная баланда расплескалась по полу. Человек поскользнулся и упал, наплескав ещё больше. Яростно матерясь, он поднялся, заляпанный с ног до головы, и ринулся следом за Вовцом, размахивая ножом, словно саблей. Вовец летел что есть духу.
Неожиданно шквал беспорядочных звуков обрушился на него: лай, вой, визг, тявканье, металлическое бряканье и треньканье. Одновременно удушливая вонь заложила ноздри. Он чуть не задохнулся зловонным запахом и, зажимая нос, остановился в растерянности, не сразу сообразив, что вокруг него. А вокруг в три этажа стояли клетки из металлической сетки. В клетках метались разномастные зверьки, скулили, трясли сетку, прыгая на неё передними лапами, грызли зубами, пялили желтые глазки и тявкали на Вовца. Высоко вверху, зажатый бетонными стенами, ярко голубел прямоугольник неба, лился солнечный, дневной, настоящий свет на десятки, сотни клеток, стоящих ровными рядами в несколько этажей.
Злобный вопль перекрыл шум и гам звериной фермы, сразу вернув Вовца к суровой действительности, и, словно хороший тычок в спину, погнал дальше. Он понесся мимо оскаленных пастей, пачкающих слюной оцинкованную сетку. И при том, что сердце колотилось, как бешеное, и от страха холодело в животе, он вдруг ощутил неожиданную легкость во всем теле, облегчение, словно сбросил с плеч тяжелую ношу. Мучительное чувство непонятности покинуло его. Все стало предельно ясно - это звероферма. Песцы, чернобурки, норки, хорьки - вот настоящие людоеды. Это для них вываривают кости на студень, им скармливают человечье мясо, для них разводят рыбий жир. Банда грабителей и убийц нашла себе производственную деятельность, попутно избавляясь от трупов.
Вовец нырнул в возникший впереди коридор. Здесь тоже стояли многоэтажные клетки по обе стороны, и в свете электрических ламп метались, поблескивая глазами из-за сеток, кудлатые по-летнему песцы и лисы. Висела такая же тяжелая вонь. Там, где кончались клетки, кончался и свет, коридор терялся во мраке. Но другого пути не было и Вовец продолжил бег в темноту, только руки вперед выставил. Преследователь не рискнул броситься следом. Он метался на стыке света и тени, махал грязным ножом и матерился, как заводной, не переводя дыхания. Вовец остановился. В далеком квадратике света дергалась маленькая фигурка. Голос, многократно отражаясь от стен, звучал глухо и не слишком разборчиво, но в целом понять было легко: выхода тебе нет, я тебя достану, вспорю и хорькам скормлю. К матерщине Вовец особо не прислушивался, она не несла полезной информации. Он лихорадочно соображал, что делать дальше, как выбираться? Не лучше ли броситься на этого хмыря? Но хмырь уже был не один. Не то три, не то четыре темных фигурки мельтешили со стороны зверофермы.
Вовец пощупал под спецовкой проволочный жгут, висящий на шее. Правильно он сделал, что прихватил с собой этот кусок проволоки. Вот так взять, намотать на руку и отмахиваться до последнего.
Он уже не испытывал страха, перебоялся. Место страха занял бесшабашный русский кураж, когда шапку о земь и вперед: с ножом на медведя, с дубиной на взвод гренадеров или с бутылкой бензина на танк, а там будь что будет! Но броситься он не успел. В том конце коридора что-то произошло, и квадратик света стал превращаться в вертикальный прямоугольник, и прямоугольник этот становился все уже. До Вовца не сразу дошло - коридор перегораживают трехъярусным блоком из клеток с песцами.
Когда он подбежал, только узкая полоска света подсвечивала бетонный потолок. Щель вверху была слишком узка даже для щуплого Вовца. За железной перегородкой повизгивали и царапали коготками зверьки. Он налег плечом на край блока. Тонкий, вряд ли толще миллиметра, металлический лист прогибался, но клетки с места не сдвигались. Дураку ясно, что их заклинили. Вовец в ярости принялся пинать гулкое железо. Стальной лист грохотал, скулили и тявкали песцы, стоял такой гвалт и шум, что эти пинки по железу всего лишь вносили небольшое разнообразие в звуковую гамму.
Только зря ободрав полуботинки, Вовец сел на цементный пол, привалясь спиной к холодному металлу клетки и затих. Так в конце концов успокаивается зверь, попавший в западню. Сначала он пытается протиснуться между прутьями, открыть дверцу, разломать ловушку, потом в ярости кидается на стенки, ревет и воет, а потом ложится и смотрит с тоской на белый свет. Приходит охотник и берет его голыми руками - голодного, обессиленного и безвольного, - и кидает в мешок...
Оцепенение длилось недолго - две-три минуты. Но Вовцу показалось, что прошли часы. Темнота, нервная усталость, отключенность от всего превратили эти несколько минут в часы. Он встрепенулся, испугавшись, нет, не живодеров с адской кухни, испугавшись себя самого, того, что сдался, прекратил бороться за жизнь. Да, он никогда не умел и не мог биться за место под солнцем, требовать увеличения зарплаты, каких-то жизненных благ, но он был мужчина в истинном, исконном понимании этого слова. В горах, в тайге, на необитаемом острове он бился бы до последнего. И здесь, в этих рукотворных пещерах нельзя было сдаваться. Это унизительно, не достойно мужчины. Тот, кто сдается, заслуживает презрения, о нем можно только сожалеть, он опозорил весь мужской род и, если предпочитает погибнуть, туда ему и дорога.
Вовец пошел обратно в бездонную черноту бетонного лабиринта. Он хлестал проволочным жгутом направо и налево. Кончик жгута задевал стены, поэтому Вовец отлично чувствовал направление. Вот так слепые чувствуют дорогу, постукивая перед собой тонкой палочкой. Вовец сейчас тоже оказался слеп, погружен в абсолютную черноту. Он прекрасно понимал, что выхода из коридора нет, иначе его не стали бы отгораживать. У них, очевидно, какие-то дела, им пока не до него. Чуть попозже, когда освободятся, на досуге займутся им. Возьмут фонарики или факелы и устроят облаву с улюлюканьем и битьем в тазы. Загонят в дальний угол и неторопливо вышибут мозги резиновыми дубинками. А, может, выместят ярость, переломав ребра носами тяжелых ботинок, отведут душу, изверги. А потом - кипящий котел, душное облако пара, бурая мясная пена...
* * *
Женя поворочалась, устраиваясь поудобнее во впадине между двух труб, и затихла. В принципе, её устраивало такое пассивное ожидание. Это легче, безопаснее и спокойней, чем рискованные прогулки по темным коридорам. Лучше мирно лежать в тишине, дожидаясь, пока придет милиция или телохранители мужа. Женя почему-то была уверена, что этот странноватый Володя выберется наружу и все будет в порядке. С высоты своей умопомрачительной красоты и фантастических денег мужа она едва замечала маленьких человечков, обеспечивающих жизненные удобства. Володя был из их числа и делал сейчас свою незаметную, но нужную работу, спасал её, Женю, Мисс Очарование. И Женя проникалась чувством благодарности и уважения. Вот так же в свое время поднималась в её глазах портниха Лиза, Лизочка, с каждой новой пошитой вещью, пока не возвысилась до уровня близкой подруги. Сейчас и Володя получил свой шанс подняться по социальной лестнице. Неторопливо размышляя на эти и другие, столь же близкие, темы, Женя покурила, затушила окурок о стену и бросила вниз. Поплевала в щель между трубами, приладила под голову сумку и незаметно уснула.
* * *
Человек в синей спецовке двинул кверху текстолитовую рукоятку рубильника. Обожженные до черноты медные ножи плотно врезались в контактные гнезда. Упала парочка искр. В коридорах, где до этого стояла темнота, загорелся свет. Человек сбросил резиновые монтерские перчатки и натянул вместо них суконные длинные варежки. Потом захлопнул дверцы распределительного шкафа, подхватил резиновую дубинку и бросился догонять команду. Когда догнал, их стало пятеро. Все в синих спецовках, варежки до локтей, в руках дубинки, тяжелые башмаки бьют в бетонный пол.
Но один из пятерки на голову выше остальных. Мощная шея, расплющенные уши и широкий торс бывшего борца. В отличие от других, у которых зрачки были расширены до размеров радужки, у него зрачки узкие, колючие. Смотрел, словно шильями колол. Судя по всему, в банде он был главным. Во всяком случае подчинялись ему беспрекословно. Обращаясь к нему, называли уважительно "Бугор", хотя между собой называли Гуней, Гунькой и даже просто Гунявым. Бугор заглянул в камеру, где должна была находиться девушка, и в ярости хлестнул дубинкой по решетке. Та затряслась, наполнив коридор пронзительным многоголосым лязгом.
- Вашу мать! - взревел, сверкнув глазами-шильями. - Проспали, сволочи!
Вся команда в страхе попятилась. У Бугра действительно имелся дефект носовой перегородки и разобрать, что он говорит, было не просто. Но здесь его все давно научились понимать, испытав не раз гнев и всесокрушающую силу кулаков здоровяка-Бугра. Самый маленький заюлил перед начальством, видимо, больше всех боялся. И то сказать, в такой компании самый слабый всегда крайний, ему от всех достается. Был малый смугляв, кривоног и длиннорук. Черные волосы курчавились плотной высокой шапкой, а челюсти изрядно выступали вперед. Поэтому и кличку имел Макака.
Сейчас Макака с торопливой услужливостью выхватил ключ из рук ключника, прозывавшегося Моряком. Полосатый треугольник грязной тельняшки и наколка-якорь на правой руке подкрепляли право на столь славную кличку. Макака поспешно распахнул решетчатую дверь, вертясь юлой, облетел камеру, заглянув во все углы, под койку, под одеяло и даже в парашное ведро. Когда выскочил, чтобы доложить и так всем очевидное, Бугор уже топал по коридору вдоль камер. Чуть позади трусила команда, не попадая в ритм широких шагов бригадира. Макака опять перегнал всех, подобострастно заглянул в глаза старшому. Тот лениво махнул рукой:
- Третью камеру отопри. И как они, собаки, выбрались? Может, кто выпустил? - и он бросил грозный взгляд на подчиненных.
Команда смотрела преданно, разделяя гнев начальства. Макака тем временем подскочил к решетке и сунул ключ в замок. Тут же его изогнуло дугой, судорога пронеслась по всему телу и его затрясло, заколотило частой крупной дрожью. Все остолбенели, не понимая, что происходит. С верхней части решетки просыпался ворох белых искр.
Бугор первый сообразил, в чем дело. Шагнул вперед и резко ударил дубинкой по руке трясущегося Макаку. Тот выпустил ключ и рухнул на бетонный пол. Глаза его закатились, рот оскалился и серый язык торчал меж зубов. Команда, опасливо косясь на решетку, сгрудилась над неподвижным телом. Трясли за плечи, шлепали ладонями по щекам, пытаясь привести в чувство. Моряк повернулся к Бугру:
- Кажись, готов, - и дурашливо хихикнул. - Не долго мучилась Макака в высоковольтных проводах, её обугленную...
- Заткнись! - гундосо рявкнул Бугор. - Эй, Митрофаза, откачать можешь?
Электрик пожал плечами. Когда-то он носил фамилию Митрофанов, что и послужило основой для клички. А поскольку электриков в армии и тюрьме называют для краткости "фазой", это краткое словцо органично срослось с фамилией, обернувшись кликухой. Митрофаза наклонился, бесцеремонно залез руками в рот бесчувственному Макаке. Развел челюсти, отжал язык, чтобы не заваливался в глотку. Сказал деловито:
- Так, я буду делать закрытый массаж сердца, а кто-нибудь пусть в рот дует.
- Чего-чего? - угрожающе начал Моряк.
- Искусственное дыхание, вот чего. Пока ещё можно оживить.
- Да пошел он! - заартачился Моряк. - Скормить песцам и всех делов.
- Ну, ты, не понял? - зарычал Бугор, ткнув Моряка дубинкой в ухо. Сказали дуть, значит дуй, пока не лопнет. А то самого скормлю.
- А чего я? Он, может, сифилисный, - заныл Моряк, боязливо оглядываясь. Встал на коленки. - Все равно не очухается, а тут какую-нибудь заразу обезьянью подцепишь. Куда дуть-то?
- Да прямо в пасть, - подсказал Митрофаза. - Нос ему зажми рукой. Как скажу "три", так дуй, да посильнее. Митрофаза трижды резко толкнул руками грудь Макаки, одновременно командуя: - Раз, два, три!
Моряк наклонился, шумно вдул воздух в безвольный рот Макаки и сплюнул. Грудь маленького человечка поднялась.
- Раз, два, три! Дуй! - повторил процедуру электрик.
Моряк ещё раз дунул-сплюнул. Бугор и его помощник Садык молча смотрели, как пытаются оживить человека. До этого здесь только убивали. Странно, но Макака вдруг сипло выдохнул, захрипел, задышал и открыл глаза. Несколько минут ничего не мог понять, только утирал рот и хлопал глазами. Потом завыл, хватая левой рукой правую. Мало того, что ладонь обжег до волдырей, ещё Бугор чуть кости не перебил ударом дубинки. Сейчас на руке напухал здоровый черный синяк. Чернота эта была столь густой, что на её фоне без следа растворилась татуировка: черт с мешком на хребте. Только надпись пониже осталась - "Было счастье, да черт унес".
- Эй, ты, макака-резус, это я тебя с того света вытащил, понял? Моряк принял горделивую позу. - По гроб жизни ты мне теперь должен.
- Это бог меня спас. Срок ещё не пришел на тот свет отправляться, сиплым слабым голосом сказал Макака прерывисто, обтирая тыльной стороной ладони обслюнявленный рот.
- Ладно, кончай базар! - вмешался Садык. - Пошли этого фусмана искать, и так полчаса проваландались.
Команда шумно двинулась по коридору в обратном направлении, на ходу переживая произошедшее и делясь впечатлениями. Больше всех разорялся и верещал, естественно, Макака. Он мазал слюнями обожженную ладонь, матерился и грозился на весь коридор:
- Живьем зажарю падлу! Я ему электрический стул сделаю! В шашлык изрублю!
Повернули в боковой коридор. Бугор неожиданно остановился и взмахом дубинки осадил своих подчиненных. Затем ткнул дубинкой в пол. На пыльном бетоне валялся тоненький окурок с фильтром.
- Чинарик, бабская сигаретка, - проявил аналитические способности Моряк. - Курила тут. Плевалась, стерва...
Бугор с высоты богатырского роста смерил его презрительным взглядом. Потом неожиданно высоко подпрыгнул и врезал дубинкой по трубе у потолка. На жестяном боку отпечаталась вмятина, а коридор наполнился пронзительным визгом. Визжала Жека. Бугор заорал, чтобы она заткнулась. Но девушку его невнятный рев привел в ещё больший ужас и она заголосила ещё отчаянней. Несколько минут разносились по коридорам визг, мат и крики. Наконец команда построила "пирамиду", как юные физкультурники, и Моряк, поднятый к потолку, схватил Жеку за руку и сдернул с труб. Ей хлестнули брезентовой варежкой по лицу, и она замолчала. Только всхлипывала, размазывая грязь по щекам.
- Ну, фто? - неразборчиво замычал Бугор. - Удавить тея на мефте или помуфить?
Жека сразу перестала всхлипывать. Жестокий смысл бандитских слов доходил до неё с трудом, поскольку слишком смешным оказался контраст между двухметровым громилой и его детской гнусавостью. Ее это даже начинало забавлять.
- Просморкайся сперва, уродина, - с вызовом произнесла и тут же, взвизгнув, присела, закрывая голову руками.
Бугор замахнулся дубинкой. Но не ударил. Вытащил из кармана ключ и протянул Садыку.
- Отведи в гостиницу, посади с Машкой. - Схватил влажной лапой девушку за подбородок, выпячивая нижнюю челюсть, корявя рот, чтобы было пострашнее, прошипел: - А тея еффе поффюпаю, погоди.
Садык завернул ей за спину руку и толкнул вперед.
- Ой! - она вскрикнула от боли. - Отпусти, я сама пойду.
- Ничего, мне не тяжело.
С глумливой улыбкой Садык повел её по коридору. Судя по довольной физиономии, стоны несчастной жертвы не были ему в тягость, скорее, доставляли наслаждение. Он вел её долго по бетонным коридорам. Наконец остановился возле железной двери, вставил одной рукой ключ, повернул в замке. Распахнул дверь и втолкнул Женю внутрь. Она чуть не упала.
- А вот здесь наша Машенька живет. Знакомься, Машенька, это Женечка. Садык сделал дурашливый театральный жест. - Ты её не обижай, а то Гунька тебе не только руки оторвет.
В камере царил полумрак. Слабая лампочка под потолком почти не давала света. Какая-то тусклая фигура приподнялась в углу и так же бесшумно опустилась. Садык, расхохотавшись напоследок, грохнул дверью и щелкнул замком. Еще некоторое время слышались его приглушенный смех и стук каблуков, отраженные низкими сводами.
Глаза Жени постепенно привыкали к полумраку. Потирая плечо, она разглядывала обстановку. Камера действительно напоминала номер дешевой гостиницы. Кусок паласа на полу. Двустворчатый шкаф, маленький холодильник. В глубокой нише стены, задернутой полиэтиленовой шторой, умывальник и душ. У стены напротив стоит широкая кровать со смятым одеялом и скомканными подушками. Стол, пара стульев. В углу за кроватью - кресло. В кресле сидит человек и, подавшись вперед, не шевелясь глядит в экран маленького телевизора. Он словно не желает знать о присутствии Жени, игнорирует её. Телевизор что-то невнятно бормочет.
Женя в замешательстве огляделась. Входная дверь изнутри обшита деревом и окрашена отвратительно-бурой половой краской. На дверь повешено большое овальное зеркало.
Женя машинально поправила волосы, подошла ближе. Собственное отражение всегда успокаивало её и приводило в приятное, радостное настроение. Она не относилась к тем женщинам, которые смотрят в зеркало, чтобы заметить новую морщинку, свежий прыщик или седой волос. Нет, она всегда гляделась с наслаждением, восхищалась и восторгалась собой, улыбалась и подмигивала себе. "Какая я красивая. Это что-то! Мисс Очарование!"
Сейчас она в восторг не пришла: чумазая, вся увозюкалась на пыльных трубах, под глазами черные круги, кожа серая. Ой, бедная я, бедная. Ну, ничего. Это не навсегда. Кремы, маски, массажик, "Эсте Лаудер" и все такое прочее. Неделю не ухаживала за собой, значит, неделя на восстановление понадобится, тут арифметика простая. Впрочем, круги под глазами, бледность, беспорядок вместо прически - это даже придает своеобразие, подчеркивает глубину глаз, линии лица. Красота не пропала, не поблекла. Бриллиант и без оправы остается бриллиантом.
В течение пары минут жизненный тонус восстановился. Кстати, почему бы им сразу не поместить её в эту гостиницу? Держали в тюремной камере с поганым ведром, а тут вон какие апартаменты имеются. Только ради этого уже стоило сбежать, спасибо мастеровитому Вове. Теперь следует как-то устраиваться на новом месте, знакомиться с соседкой, дружить...
Женя вытащила из нагрудного кармана ковбойки длинную сигарету, похлопала по карманам джинсов. Зажигалка осталась в сумочке, а сумочка на грязных трубах под потолком. Что ж, вот и повод завязать светскую беседу. Она направилась в угол к бормочущему телевизору.
- Простите, спичек не найдется? - Ответа не последовала, и Женя подошла ближе. - Вас, кажется, Марией зовут?
- Оставьте меня в покое!
Истеричный визгливый крик выплеснулся на Женю, словно ушат ледяной воды. Она остолбенела. Перед ней был мужчина. Мужчина в женском платье!
* * *
Темнота Вовца не угнетала. Плевал он на темноту. Выхода не было, вот беда. Но должно же иметься что-то, хоть один-единственный шанс из тысячи, из миллиона. Один из миллиона всегда есть. Надо только уметь его найти и не упустить. Вот его-то Вовец и искал в непроглядном мраке. Он шел, размахивая проволочным жгутом, щелкая кончиком то по одной стене, то по другой.
Но вот проволока не задела стен, зато врезалась в преграду впереди. Так, ясно, этот коридор кончился, а начался другой, перпендикулярный этому. Куда пойти: направо или налево? "Идет налево - песнь заводит, направо просто материт!" Вовец повернул направо и не пожалел: тонкая горизонтальная полоска света прорезала темноту. Даже не полоска, а, скорее, волосок. Не веря самому себе, Вовец зажмурился до радужных кругов и открыл глаза пошире. Полоска не исчезла. Неужели бандиты ошиблись, и здесь есть какой-то выход? Он быстрым шагом направился к свету, не боясь споткнуться. Полоска становилась все ясней и было видно, что она вверху, под потолком. Сердце Вовца, бившееся учащенно, враз остановилось. Неужели и здесь выход загорожен клетками? А желтый электрический свет стелился по потолку и делился надвое железной трубой с патроном без лампочки.
Тут Вовец споткнулся, потому что под ногами темнота оставалась такой же непроглядной, как и прежде, споткнулся и по инерции полетел вперед. Хорошо, руки успел вытянуть перед собой, а то бы врезался головой в раковистую бетонную стену. Торопливо ощупал стену перед собой. Да, бетон, но не такой, как на прочих стенах. Эту заливали халтурно, кое-как, раствор не трамбовали, лепили на скорую руку. Под ногами доски навалены, очевидно опалубку разобрали да тут же и бросили. Ладно, это уже кое-что.
Он повесил на шею проволочный жгут, на ощупь приставил наклонно тяжелую доску к перегородке. Нажал руками - выдержит ли, не соскользнет? Вроде, держится прочно. Взбежал и в подскоке ухватился за верхний край стенки. Подтянулся, нащупывая ногами опору. Это оказалось просто: вся стена в наплывах, больших раковинах. Доски в опалубке подгонялись кое-как, и между ними отлились толстые выступы - ступеньки, прямо-таки. Поэтому Вовец поднялся под самый потолок и заглянул в щель.
Толщина переборки была не меньше полуметра, а щель слишком узка, только руку просунуть. Он и просунул. Пощупал - бетон, а дальше, к противоположному краю, кирпич. Видать, сначала быстренько перегородили коридор кирпичной стенкой, а потом с этой стороны залили в опалубку бетонный раствор для большей надежности. Боялись, значит, что могут свалить или разобрать. Выходит, по ту сторону перегородки бывают люди, которых бандиты опасаются.
- Эй! - заорал Вовец, что есть мочи. - Люди! Помогите! Эй, кто-нибудь! Помогите мне! Куда вы все подевались! Сволочи!
Только дальнее эхо откликнулось ему насмешливым шепотом. Бесполезное это дело - орать в пустоту. Оно не приближает к цели, зато отнимает силы и время. И Вовец прекратил орать. Следовало предпринять что-то более конструктивное. Может, здесь в темноте где-нибудь валяется лом или стальная арматурина. Может, удастся сделать пролом или расковырять вверху лаз пошире. И тут Вовец вспомнил о лампочке в кармане. Хорошо, что не швырнул её в преследователя с грязным ножом. Он устроил ноги понадежнее, схватился за трубу под потолком. Под спецовкой в кармане пиджака нащупал лампочку. Бандиты разломали светильник специально, чтобы с той стороны никто не подумал, заметив свет, что здесь может быть что-то интересное. Тем более, что выключатель, судя по всему, на той стороне. Вовец изогнулся, вытянулся и попробовал вкрутить лампочку. Эх, лишь бы спираль не стряхнулась, когда удирал от погони. Цоколь лампочки никак не хотел попадать в резьбу патрона, но наконец зацепился, и Вовец перевел дыхание. Тяжелое это дело - висеть на потолке да ещё и лампочку вворачивать. Но он её все-таки ввернул и она загорелась. Вовец зажмурился и крепче вцепился в трубу. Потом открыл глаза, посмотрел вниз и спрыгнул.
У стены слева лежала груда досок, перемазанных цементом. Еще несколько лежало у перегородки. Ни лома, ни кувалды, ни какого другого ударного инструмента не наблюдалось. Только рваные бумажные мешки из-под цемента, рассыпанный песок и гравий, комья схватившегося раствора да окурки. Унылая картина. Можно, конечно, построить баррикаду из досок и, отстреливаясь гравием и кусками бетона, геройски погибнуть. Перспективка...
Вовец тоскливо огляделся по сторонам, потом посмотрел вверх, и сердце екнуло в груди. Даже испарина на лбу выступила. И сразу стало ясно, зачем выгораживался этот пустой ненужный коридор. Вентиляция! В потолке гостеприимно зияла круглая дыра диаметром никак не меньше полуметра. И в неё загибалась труба с электрокабелем освещения. Горячая волна пробежала по телу, и Вовец на радостях сплясал несколько коленец барыни. Быстро сплясал, на раз-два-три, притопнул и бросился к груде досок.
Пара необрезных сороковок оказалась сшита короткими деревяшками в некоторое подобие трапа. Этот трап и ещё одну доску он поставил шалашиком под отверстием в потолке. Отлично получилось, высоко, почти до самой дырки. Теперь необходимо связать все сооружение, иначе оно рассыплется, как карточный домик, когда наверх полезешь. И Вовец обвязал доски проволочным жгутом. В этот момент по всему коридору вспыхнул свет. Вовец нервно кинулся на трап. Хлипкое сооружение закачалось, и он умерил пыл. Ясно, что враги сейчас подойдут, но не стоит пороть горячку, спокойней надо, чтобы с первого раза все получилось.