Мюллер Гаральд. Тихая ночь

   ВЕРНЕР. Ильза дома...
   МАТЬ. Но...
   ВЕРНЕР. Мама, я ведь, собственно, приехал только для того...
   МАТЬ. Да-да-да. Ты выпьешь кофе?
   ВЕРНЕР. Нет.
   МАТЬ. А чаю?
   ВЕРНЕР. Спасибо, нет.
   МАТЬ. Тогда, может, пива?
   ВЕРНЕР. Пожалуй.
   МАТЬ. Но от пива поправляются.
   ВЕРНЕР. Так будет пиво или нет? Господи, боже мой!
   МАТЬ. Ладно, ладно, сейчас принесу. Все мы, матери, такие. (Выходит.)
   Вернер бессознательно насвистывает мелодию "Тихой ночи". Достает из кармана журнал и читает. Мать возвращается с открытой бутылкой пива. Когда открывается дверь, из коридора доносятся шаги и голоса.
   Ну и суматоха там, в коридоре... Вилли уже открыл. Он просил передать тебе привет... Кроме хора, почти все уже уехали. К самым своим дорогим. Как и положено на Рождество. Пей скорее, я хочу видеть детей.
   ВЕРНЕР. А стакан?
   МАТЬ Твой отец всегда пил из бутылки.
   ВЕРНЕР. А я всегда пью из стакана.
   Мать берет с умывальника стакан и наливает. При этом она вплотную подходит к Вернеру.
   МАТЬ. Я только что наткнулась на Лемке. Он всегда так смотрит... Будто ты мошенник...
   Вернер отстраняется от нее, пьет и читает.
   Вернер, что с тобой?
   Пауза.
   Я же тебя знаю.
   Прикасается к нему.
   ВЕРНЕР. Оставь меня.
   Вернер смотрит в журнал. Заметно, что он не читает, Мать укладывает вещи.
   МАТЬ. В пятницу я пришла на кухню. Там валяются старые тряпки. Просто так. Выброшенные. Они уже никому не нужны. Хотела взять тряпку для ночного столика, на нем постоянно пылится стекло. А там стоит Лемке и вдруг как заорет на меня: "Бабуля, оставь в покое эти тряпки!" Нет, он сказал: "Эту тряпку для пыли". Про тряпку, которая вовсе не для пыли. Она скорее походила на тряпку для окон. Но Лемке орет на меня как ненормальный, я так пугаюсь, что у меня чуть сердце не останавливается, и кладу тряпку на место. Как же так можно - нагонять страх на человека?! И как ты думаешь, что делает Лемке? Он берет тряпку и отдает ее этой Келер. А почему? Потому что она всегда ходит без чулок. Без чулок и с накрашенными губами. А ей уже далеко за семьдесят. Такова уж эта Герта Келер. Таким как она Лемке не говорит бабуля. Ей он сказал: "Возьмите и вытрите пыль, фрау Келер". И это - тряпкой для окон. Ему - лишь бы меня оскорбить. И вот Келер начинает все протирать и подоконник, и табуреты. Хотя там не было ни пылинки. И как ты думаешь, что делает Лемке потом? Лемке выгоняет меня вон. Вот, что такое этот Лемке. Никогда не знаешь, чего от него ждать. А на другой день он начинает ко мне приставать. (Ожидает реакции. Вернер листает журнал.) На следующий день Лемке начинает ко мне приставать!
   ВЕРНЕР. Что, что, что?
   Пауза. Они смотрят друг на друга.
   МАТЬ. Я хочу, чтобы меня кремировали.
   ВЕРНЕР. Ах, вот как...
   МАТЬ. Это дешевле.
   ВЕРНЕР. И что ты хочешь этим сказать?
   МАТЬ. Разве я такая уж дряхлая? (Смотрится в зеркало.) Ленхен Гирнус уже семьдесят три. Она целыми днями несет Бог знает что. Анна Бремер кормит крыс. Я же еще не настолько выжила из ума, как они. (Разглядывает в зеркале свои волосы.) И не такая еще седая... Почему ты меня не слушаешь, мальчик?
   ВЕРНЕР. Господи, да мне нужно кое-что здесь посмотреть, мама.
   МАТЬ. Тебя что-то заботит.
   ВЕРНЕР. С чего ты взяла?
   МАТЬ. Все время думаешь о чем-то другом.
   ВЕРНЕР. Ты рассказывала мне о вашем Лемке. Ведь так?
   Она доливает в стакан пиво.
   МАТЬ. Да. К шести часам этот тип обычно уже пьян. Еще до телевизионного дневника. Пьет беспробудно. А потом, как напьется, пристает ко мне. Ему уже под шестьдесят, а распущен, как в восемнадцать. (Держит перед собой ночную рубашку.) Как-то раз я уже разделась, стою вот так возле кровати, и вдруг он прямо входит. Ему, видите ли, нужно было о чем-то спросить. Будто бы. Потому что Хельга Кох только что умерла. И была уже в подвале. Взял и прямо вошел, не постучавшись. Он просто кобель. Ну тут уж я ему все выложила, что о нем думаю. Да твой отец еще в пятьдесят перестал мне с этим надоедать.
   ВЕРНЕР. Вообще-то, он своего не упускал.
   МАТЬ. Кто?
   ВЕРНЕР. Отец.
   МАТЬ. Вернер, как ты можешь такое... Меня тогда выручил Вилли Пекарский. Он как раз пришел забрать меня на партию виста.
   ВЕРНЕР. Тоже в ночной рубашке?
   МАТЬ. И тебе не стыдно? Он так его отчитал. Лемке оставалось только захлопнуть за собой дверь. (Снова обращает внимание на коробку.) Мы будем куда-нибудь заезжать?
   ВЕРНЕР. Нет, а что?
   МАТЬ. Ну, из-за этого рождественского подарка.
   Пауза. Она садится на кровать.
   Мне нужно собираться... а я снова уселась...
   ВЕРНЕР. Что с тобой?
   МАТЬ. Голова немного кружится.
   ВЕРНЕР. Голова кружится?
   МАТЬ. Уже прошло. (Кладет в чемодан ночную рубашку.) Принести еще пива?
   ВЕРНЕР. Спасибо, не надо.
   МАТЬ. Тогда я переоденусь. (Заходит за открытую дверцу шкафа.) Когда женщина переодевается, следует отвернуться.
   ВЕРНЕР. Но, моя мать...
   МАТЬ. Все равно. Ты не джентльмен.
   Вернер садится к ней спиной. Мать снимает платье, гладит себя по бедрам и рассматривает во внутреннем зеркале шкафа свою фигуру. Одновременно говорит.
   МАТЬ. Ильза плохая мать.
   ВЕРНЕР. Да?
   МАТЬ. Потому что ничего не ест. В сорок лет ради фигуры не голодают. Она все еще думает о другом. Ты часто уезжаешь?
   ВЕРНЕР. Ну знаешь что, прекрати.
   МАТЬ. Ты еще вспомнишь мои слова. Когда меня уже не будет на свете. Не такую жену ты заслужил. Смотри, она тебе еще и ребенка преподнесет.
   ВЕРНЕР. Как ты можешь так говорить об Ильзе? Да я тебе запрещаю.
   Мать надевает выглаженную блузку и костюм.
   МАТЬ. Она пожелала от меня избавиться - ты разрешил. Ильза совсем тебя околдовала. Да, да, мой мальчик, околдовала. И ее отец был такой же. Уйти на пенсию в шестьдесят лет. Ему, видите ли, хочется еще насладиться жизнью. Можно подумать, что мы когда-нибудь наслаждались жизнью. Это же надо - в шестьдесят. А твой отец еще целых десять лет проторчал на бойне. Нет, даже до семидесяти двух. Еще двенадцать лет. С молотом и топором. Пока с ним не случился удар. До глубокой старости. С топором и молотом. Быков тогда еще забивали молотом. Собственными руками, в лоб. Только в семьдесят три ему стало уже трудно. Но телят он забивал до семидесяти двух, топором. А по вторникам - вечно эта масса свиней. Ножом. И это - в семьдесят два. Или в семьдесят три? Во всяком случае - далеко за семьдесят, без оглушения. С одним ножом в руке. С голым ножом. Да, Лемке было бы не до смеха.
   Пауза. Хор.
   Сейчас я буду готова.
   ВЕРНЕР. Мама, тебе совсем не нужно переодеваться.
   МАТЬ. Позволь это решать мне. Я уже достаточно взрослая. (Закрывает дверцу шкафа и становится в позу.) Ну как?
   Вернер бросает взгляд и продолжает читать.
   Что ты там читаешь?
   ВЕРНЕР. Этот журнал издает наше объединение.
   МАТЬ. И что там написано?
   ВЕРНЕР. Ничего для тебя интересного.
   МАТЬ. Я сорок лет простояла в лавке.
   ВЕРНЕР. Вот именно - в лавке...
   МАТЬ. Мои очки в чемодане. Прочти мне, пожалуйста, дитя мое.
   ВЕРНЕР. Ну что тебе прочитать. Осенью на меня обрушится потоп свиней из Дании, а в июле мой оборот будет зависеть от рыночной ситуации с голландской говядиной.
   МАТЬ. Да-да-да, рыночная ситуация с говядиной... (Поправляет костюм.) Ведь я еще могу носить такие вещи? А? Недавно купила, вместе с подарками. Все для вас стараюсь. Первый костюм в моей жизни. И совсем недорого. На распродаже. Лемке меня просто не узнал. Угадай, как он меня назвал.
   ВЕРНЕР. Ах, мама...
   МАТЬ. Нет, ты угадай.
   ВЕРНЕР. Откуда я могу знать?
   МАТЬ. Милостивая государыня.
   ВЕРНЕР. Что, что, что?
   МАТЬ. Лемке сказал мне: "милостивая государыня". (Смеется.) Да, да, Вернер, - милостивая государыня. Мы ездили на рождественскую экскурсию. Я тогда надела его в первый раз. В субботу. До Швирсдорфа. Три часа езды автобусом. И там опять - только кофе с пирожными. Я заказала рогалики. И еще осмотр собора, так как раз заканчивалось венчание. Я потом всю обратную дорогу думала об отце.
   Пауза. Хор.
   Да-а-а...
   ВЕРНЕР. А ты, оказывается, еще весьма энергична.
   МАТЬ. Еще бы. Я и в самом деле еще очень энергична. Мне, в сущности, рано идти в приют. Вот только волосы меня старят. Ведь шестьдесят восемь не так уж много.
   ВЕРНЕР. Шестьдесят восемь?
   МАТЬ. Он не знает, сколько лет его матери.
   ВЕРНЕР. Я думал, ты моложе.
   МАТЬ. Моложе? (Подходит к окну, смотрит в него и плачет.)
   ВЕРНЕР. Что с тобой?
   МАТЬ. В твоей новой машине тоже есть радио?
   ВЕРНЕР. Разумеется.
   МАТЬ. Мы опять по дороге будем слушать музыку?
   Вернер молчит, Мать начинает хихикать.
   ВЕРНЕР. Что такое?
   МАТЬ. Не пугайся, я не помешалась. Клянусь, я пока что в своем уме. Там идет Кэте Гебель. В шубе фрау Нойман. Изображает из себя невесть что. Чтобы такая и напяливала норку. У нее же нет никого, кто бы хоть немного ей подбрасывал. Да, да, ради этого я посвятила вам всю свою жизнь... И как ты думаешь, Вернер, куда она сейчас идет? К трамваю. В норке фрау Нойман. И поедет на восьмом до конца. А на следующем отправится обратно. И так целыми днями. Чтобы на нее поглазели. В чужой норке. В той, что она берет у фрау Нойман. Которая была замужем за кем-то приличным. Он, кажется, был в правительстве. Или в городском управлении водоснабжения. Надо же - кататься на трамвае в норке фрау Нойман. Да, вот тебе - Кэте Гебель. Во всей красе. Уж она-то действительно свихнулась. Да-да, Кэте Гебель совсем выжила из ума. Окончательно спятила. (Хихикает.)
   Вернер незаметно подходит к окну.
   Однажды он ее с кем-то спутал. Сказал ей - милостивая государыня. Так она целый вечер не могла успокоиться. Всю ночь глаз не сомкнула. Да, Кэте Гебель стареет. Вот так берет и просто удирает, а Лемке ничего не может поделать.
   ВЕРНЕР. Мама, там же никого нет.
   МАТЬ. Ой, как ты меня напугал. Что ты сказал, Вернер?
   ВЕРНЕР. Там никого нет.
   МАТЬ. Уже ушла... Да, мой мальчик, так мы здесь и живем.
   Смотрят друг на друга.
   Дети уже нарядили елку?
   Вернер хватается за сердце и массирует его.
   Тебе нехорошо?
   ВЕРНЕР. Ты, мама, любого можешь вывести из себя.
   МАТЬ. Это все сигареты. Приляг ненадолго на кровать Хельги. Постой. (Снимает с него пиджак.) Не то помнется.
   ВЕРНЕР. Я не хочу там лежать.
   МАТЬ. Тогда на мою.
   ВЕРНЕР. Я вообще не хочу ложиться.
   МАТЬ. Но тебе это необходимо. Приляг, отдохни, не спорь!
   Она подталкивает его к кровати покойной, он падает на кровать, она падает на него. Оба неподвижно лежат. Пауза. Хор.
   Почему ты перестал слушаться свою мать?
   ВЕРНЕР. Встань.
   МАТЬ (садится на край кровати. Тоном светской болтовни). Много приходится работать?
   ВЕРНЕР. Да, все больше и больше.
   МАТЬ. Бедное дитя.
   Пауза. Хор.
   И над чем?
   ВЕРНЕР. Кровяная колбаса.
   МАТЬ. Свиная или говяжья?
   ВЕРНЕР. Комбинированная. По самоубийственной цене.
   МАТЬ. По самоубийственной цене...
   Пауза. Она укрывает его темным одеялом.
   Как же часто ты болел. Никто из детей не требовал столько заботы.
   ВЕРНЕР (раздраженно). Весьма сожалею.
   МАТЬ. Да, да, да...
   Пауза.
   А как тебе живется?
   ВЕРНЕР. А тебе как живется?
   МАТЬ. Да, да...
   Пауза.
   ВЕРНЕР. Да, вот так-то...
   МАТЬ. Да-а-а...
   Пауза.
   ВЕРНЕР. Вам по-прежнему дают... молоко на завтрак?
   МАТЬ. Молоко?
   ВЕРНЕР. Да.
   МАТЬ. Нам никогда не давали молоко.
   ВЕРНЕР. Мне так казалось.
   Пауза.
   МАТЬ. Как бежит время...
   Пауза.
   Теперь нам всегда дают кофе без кофеина. С цельным молоком. Ты, наверное, это имел в виду.
   ВЕРНЕР. Нет.
   Мать плачет. Пауза.
   Мама... а почему без кофеина?
   МАТЬ. Из-за сосудов. Для тебя тоже было-бы полезно. (Со злостью.) Тебе ведь уже скоро сорок пять. (Подтягивает вверх штанину его брюк.)
   ВЕРНЕР. Что такое?
   МАТЬ. Просто хочу проверить как следит за тобой Ильза.
   ВЕРНЕР. Перестань же.
   МАТЬ. Нет, я хочу знать... Ну конечно, без кальсон.
   ВЕРНЕР. Мама, я сижу в теплом кабинете, машина тоже отапливается.
   МАТЬ. Все равно. Зимой это просто необходимо. Иначе семья может остаться без кормильца. Отец всегда носил кальсоны. Шерстяные. До середины мая. Уж я-то всегда за этим следила. Не понимаю, о чем думают эти молодые жены. Она же из приличной семьи. Ее отец был главным... как его там... ну, главным этим самым, в суде. Я каждый год на Рождество дарила отцу две пары шерстяных кальсон, чтобы не простуживался на бойне. У него была большая семья. А ведь именно оттуда, снизу, все и начинается. Именно там, внизу легче всего подхватить простуду. (Короткая пауза.) Пятерых детей произвела я на свет. В страшных муках, дитя мое. На старой бойне. Да-да...
   Вернер закуривает сигарету. С улицы доносится высокий, слабый свист.
   Анна Бремер.
   ВЕРНЕР. Что, что?
   МАТЬ. Та, что помешалась на крысах. Пошла их кормить. Дед Пекарский говорит: "Старческие мозговые явления".
   ВЕРНЕР. Да, да, старческие мозговые явления, разумеется...
   Мать выглядывает в окно.
   МАТЬ. Хорошие времена для нее уже в прошлом. В большой лотерее фирмы "Сименс" ей достался главный выигрыш. На три дня в Рим, самолетом, туда и обратно. На всем готовом. Не только завтрак. На площади святого Петра она кормила голубей... Мне тоже хочется полететь. Хоть один-единственный разок.
   ВЕРНЕР. Смотри, как ты активна.
   МАТЬ. Анне Бремер было тогда уже шестьдесят пять.
   Свист повторяется. Мать говорит злорадно.
   Но теперь-то она здорово сдала.
   ВЕРНЕР. Мама, там наверняка опять никого нет.
   МАТЬ. Да? А кто свистит? Господь Бог?
   Вернер идет к окну.
   Ну?.. Я ее как-то раз за этим поймала. Она всегда что-нибудь прихватывает от обеда. С общего стола. Таскает украдкой. Я уже несколько раз замечала. Постоянно что-то заворачивает в салфетку. Иногда уже во время молитвы. Чтобы никто не увидел. А я однажды не закрыла глаза. Потому что мне все это показалось подозрительным. А как она ходит... Будто ее в мешок засунули. И всегда жульничает в вист. Вот она, подошла к развалинам. Там буквально кишит от этих тварей. Я все-таки заявлю на нее. Вот! Видел? А теперь остановилась и свистит. (Свист. Мать распахивает окно кричит, быстро и зло.) Анна Бремер, ты кормишь крыс! (Захлопывает окно и прячется за шторой.) Совсем, как в Риме, на площади святого Петра. Ты видел? Свистит, а они сбегаются. И каждая получает свою порцию.
   ВЕРНЕР. Но, мама...
   МАТЬ. А вчера она обжулила меня на марку тридцать. На марку и тридцать пфеннигов, Вернер.
   ВЕРНЕР. Она только подошла к мусорным контейнерам и что-то в них бросила.
   МАТЬ. А зачем она все время свистит?
   ВЕРНЕР. Там крутится собака.
   МАТЬ. Здесь запрещается держать собак и кошек.
   Вернер читает, Мать чистит щеткой свое пальто.
   Тебе много приходится ездить?
   ВЕРНЕР. Да.
   МАТЬ. Куда же ты ездишь?
   ВЕРНЕР. Да.
   МАТЬ. Ты скажешь мне, куда ты ездишь?
   ВЕРНЕР. Да.
   МАТЬ. Почему ты не хочешь мне сказать, куда ты ездишь?
   ВЕРНЕР. Да.
   Короткая пауза.
   МАТЬ. Ты больше не любишь меня.
   ВЕРНЕР. Еще до Нового года я поеду в Гаагу. Ты довольна?
   МАТЬ. Разве у тебя уже отпуск?
   ВЕРНЕР. Нет, мама, конференция. Будет решаться вопрос о розничных ценах. В рамках Общего рынка.
   МАТЬ. Да-да-да, все постоянно дорожает.
   Пауза. Хор.
   А рынок во Фридерикендорфе... Он все еще по средам? До двадцать пятого года он даже был два раза в неделю. По средам и пятницам. Когда тебя еще не было на свете. Да, ты тогда еще не родился... Если вам захочется морской рыбы, помни, самая лучшая у Гинца. У Гинца рыба всегда свежая. Спереди, возле кирхи, во втором ряду. Или, если считать от аптеки, - в четвертом. Или пятом?.. Ах ты, господи! Во всяком случае, его зовут Гинц.
   ВЕРНЕР. Рынок во Фридерикендорфе больше не существует.
   МАТЬ (замирает, затем делает вид, что не услышала). Тебе лучше всего записать фамилию - Гинц! У него всегда лучшая рыба. И скажи Ильзе. Он из тех Гинцев, что живут в Ветценхаузене. Там у них большая усадьба. Запиши фамилию, Вернер. (Достает из сумочки ручку.) Пусть Ильза всегда ходит только к Гинцу. Если ей захочется свежей рыбы. На, пиши...
   ВЕРНЕР. Мама, рынок во Фридерикендорфе ликвидирован. Уже пять лет. Рынка во Фридерикендорфе больше нет.
   МАТЬ. А почему? Почему там нет больше рынка?
   ВЕРНЕР. Его поглотил мелкооптовый супермаркет.
   МАТЬ. Его поглотил супермаркет? И вы ни разу не сказали мне ни слова.
   Пауза. Хор.
   ВЕРНЕР. Ты опять ревешь?
   МАТЬ. Вы мне ни о чем никогда не рассказываете.
   ВЕРНЕР. Морская рыба есть теперь и у нас. Открыли рыбный магазин.
   МАТЬ. Ну, тогда другое дело. (Собирается чистить туфли, но спохватывается.) Господи, а я уже надела блузку... (Снимает блузку и надевает халат.) Значит, у вас все благополучно...
   ВЕРНЕР. Да.
   МАТЬ. И ты ездил в Гаген?
   ВЕРНЕР. Нет, поеду сразу после Рождества. Но, правда, в Гаагу.
   МАТЬ. Будь осторожен в поезде, если захочешь снять пиджак. И когда тебе нужно будет выйти, захвати бумажник с собой. А лучше всего - опять надеть пиджак. Не то люди Бог знает что подумают.
   ВЕРНЕР. Мама, да перестань же.
   МАТЬ. Вот, вот, вы никогда ничего не слушаете. А людей так легко обидеть. Очень легко, Вернер. Ведь если ты станешь доставать бумажник, для твоих попутчиков это будет как пощечина. Поверь, я хорошо знаю людей. У дяди Густава как-то раз, когда он ехал поездом из Шенталя до... Куда же постоянно ездил Густав, когда он, слава Богу, наконец обручился? Их малышу тогда было уже полтора года. Просто срам. Но куда же он все время ездил? Во всяком случае, у него все стащили. Пятьдесят марок, всю мелочь и все документы. Но как же я могла забыть, куда он ездил? Густав тогда еще учился. Да, ему нелегко приходилось. Пока он не перешел на городские бойни. Но куда же он ездил тогда? Как бы то ни было, я была счастлива, что он в тот раз его не поймал. При его-то вспыльчивости. Собственно, из-за этого отец никогда с ним не ладил. Потому что Густав всегда сразу взрывался. Ярко выраженный необузданный характер. Но куда же он тогда ехал? И вышел-то он из купе только, чтобы сделать по-маленькому. Да-да-да, он пошел только пописать. Вот таким был твой дядя Густав. Ну, скажи мне, куда он постоянно ездил.
   ВЕРНЕР. Не скажу.
   МАТЬ. Ты и сам не знаешь.
   ВЕРНЕР. Я не скажу тебе.
   МАТЬ. Он ездил в Альберсдорф.
   ВЕРНЕР. Твоя память оставляет желать лучшего. Весьма...
   МАТЬ. Конечно же, он ездил в Альберсдорф.
   ВЕРНЕР. Дядя Густав ездил в Альберсдорф, а его невеста сидела и ждала в Кляйнмюленфельде.
   МАТЬ. Я всю свою жизнь на вас положила, и вот благодарность.
   Пауза.
   Но все равно, Вернер, будь в поезде осторожен, если тебе захочется пипи.
   ВЕРНЕР. Мама, я езжу на машине. Мне нужна маневренность.
   МАТЬ. Но то, что она жила тогда в Кляйнмюленфельде...
   Чистит туфли. Пауза. Хор.
   Детей вы берете с собой?
   ВЕРНЕР. Детей?
   МАТЬ. Некоторые ездят теперь в отпуск без детей. Вот до чего мы докатились.
   ВЕРНЕР. Я еду в Гаагу по делам.
   МАТЬ. По делам... А где это - Гаген?
   ВЕРНЕР. Гаага находится в Голландии.
   МАТЬ. Ага... Подойди-ка поближе.
   Вернер подходит к ней. Она - шепотом.
   Ты бы мог хоть разок подарить своей старой матери цветы. Это любой женщине приятно. В особенности - тюльпаны из Голландии. Они же там очень дешевые. Ты привезешь мне огромный букет тюльпанов из Голландии. Сделаешь мне сюрприз? Чтобы все здесь лопнули от зависти... Мой сын теперь ведет дела даже в Голландии.
   ВЕРНЕР. Мама, да они уже несколько лет намазывают себе на хлеб мою дешевую деревенскую ливерную. В Голландии, в Бельгии, в Италии, во Франции, в Дании, в Норвегии, в Швеции, в... - да повсюду. И скоро - даже в Чехословакии.
   МАТЬ. Значит, им вкусно. А кто ее там продает? Ты же совсем их не знаешь, Вернер, большинству людей нельзя доверять. Как-то раз в Ветценхаузене отцу отказались продать двух телят. Хотя обо всем договорились заранее. Даже ударили по рукам и дали слово. Это было... в конце тридцать первого. Кто-то предложил им больше. Он был, кажется, откуда-то из-под Шенталя. Чтобы ты знал, если и тебе придется... Ты ведь бываешь повсюду. Да, люди, люди... (Пауза, она продолжает чистить туфли.) Но как чудесно, что ты теперь часто бываешь в Гагене. Только езди осторожно. Ради меня. Иной раз это случается, как по расписанию, и человека нет. (Плюет на туфлю.)
   ВЕРНЕР (с отвращением, зло). Хельга Кох была на пять лет моложе тебя. Еще утром вы с ней ели рогалики...
   МАТЬ. Странно, я сейчас тоже об этом подумала.
   ВЕРНЕР. Я знаю.
   МАТЬ. Да? (Короткая пауза. Затем так же зло.) Вернер, куда ты дел пилочку Руди? Ты ее в карман спрятал? Пилочку Руди...
   ВЕРНЕР. Проглотил.
   МАТЬ. Ты же не ребенок, Вернер. Отдай пилочку, которую мне подарил Руди.
   ВЕРНЕР. Убери руки.
   МАТЬ. Как Хельга Кох. Взяла, даже не спросив, когда меня назначили дежурить на кухне. А потом умерла. Но я тут же забрала пилку с ее стеклянной полочки. Еще до того, как все опечатали. Отдай ее мне.
   ВЕРНЕР. Не отдам.
   МАТЬ. Почему ты все время стремишься очернить Руди? Он дарит своей матери маникюрный прибор... Хельга Кох была довольно-таки лицемерна... Посмотри сюда... (Тянет его к бумажному кресту, приклеенному над кроватью покойной.) Вот!
   ВЕРНЕР. Что, что, что?
   МАТЬ. Ничего. Я только хотела показать. Странно, что она попросила послать за пастором. Когда ей стало плохо. Вернер, я, кажется, знаю, почему она этого захотела.
   ВЕРНЕР. Правда?
   МАТЬ. Чтобы облегчить свою совесть.
   Пауза.
   Не знаю, стоит ли вообще говорить об этом.
   ВЕРНЕР. О чем?
   МАТЬ. Ты еще подумаешь, что я мелочная. Но, в конце концов, пять марок - это пять марок.
   ВЕРНЕР. Тебе нужны деньги, мама? Что же ты не сказала?
   МАТЬ. Нет. Я просто считаю, что это странно. Дело в том, что я их ей одолжила. Уже полгода назад. Но она ни разу об этом не вспомнила. А у нее была очень приличная пенсия. Как я ждала! Каждый день. Просто не могла уже смотреть ей в глаза. Но не стану же поднимать разговор. Из-за жалких пяти марок. (Она поднимает туфлю.) Ну вот, какую же из них я почистила? (Открывает большой чемодан, достает очки, рассматривает туфли через очки, отставляет почищенную туфлю в сторону, укладывает очки обратно в большой чемодан, запирает его, с трудом снимает со стола и начинает чистить другую туфлю.) Да, да, Хельга Кох была уже полной склеротичкой... Ее сын живет в Гуткау. Это же рядом. Но он здесь ни разу не появился. Так что мне просто грех на тебя жаловаться. Ты вот даже приехал, чтобы забрать меня домой на праздники. Я же могла залезть в Хельгин кошелек. Ее сын неплохо устроен. У него в Гуткау срочная химчистка, и во Фридерикендорфе, и в Кляйнмюленфельде... Он все чистит, не берет только меха. Ему неплохо живется. Но как я могла решиться на такое. Только и взяла, что пилочку Руди со стеклянной полочки. Целых полчаса простояла над ней, - а вон там лежала Хельга, - пока наконец отважилась. Не то Руди было бы потом неприятно.
   ВЕРНЕР. Руди, Руди, Руди!
   МАТЬ. Ведь эту пилку я ей только одолжила... А Хельга нас оставляет, и пилки нет... Да, он ко мне никогда не приезжает. Во всяком случае, - очень редко. Он очень занят. И потом, он такой ранимый.
   ВЕРНЕР. Руди ранимый? Ну уж извини.
   МАТЬ. Просто для него здесь слишком безрадостно. Зато он мне часто звонит. Даже очень часто. Справляется, жива ли я еще. Лемке каждый раз приходит за мной.
   Пауза.
   Кажется, в Кляйнмюленфельде нету.
   ВЕРНЕР. Мама! Чего нет в Кляйнмюленфельде?
   МАТЬ. Там у него нет химчистки. Третья, кажется, в Альберсдорфе.
   Пауза. Хор.
   Ты знаешь, какое новшество ввел недавно Лемке?
   ВЕРНЕР. Вы обязаны в половине десятого быть в постели.
   МАТЬ. Ах, ты знаешь об этом?
   ВЕРНЕР. Мне Лемке сказал.
   МАТЬ. Кто-кто сказал?
   ВЕРНЕР. Лемке.
   МАТЬ. А больше он ничего не говорил?
   ВЕРНЕР. Говорил.
   МАТЬ. Что же?
   ВЕРНЕР. Что ты слишком много болтаешь. Сплошную чушь. И все вперемешку. И еще сказал, что ты ужасно всем действуешь на нервы.
   Пауза
   МАТЬ. Верни! Это оттого...
   Нарочито торжественно садится на незастланную кровать.
   Все мы здесь только ожидаем своей смерти.
   Короткая пауза.
   У меня недавно была кровь.
   ВЕРНЕР. Кровь? Что за кровь?
   МАТЬ. Ну, там. В кабинете задумчивости.
   ВЕРНЕР. Наверное, это было что-то другое.
   МАТЬ. Нет, я не ошиблась. У меня с перепугу руки сделались мокрые от пота. Я вся буквально взмокла.
   ВЕРНЕР. Ты немедленно пойдешь к врачу. Лучше всего - к частному.
   МАТЬ. Это было бы чудесно.
   ВЕРНЕР. Деньги я тогда переведу. Договорились?
   МАТЬ. И ты готов это для меня сделать?
   ВЕРНЕР. Естественно.
   МАТЬ. Вeрни...
   Вернер от нее отстраняется.
   Что с тобой?
   ВЕРНЕР. Опять ты на меня наседаешь.
   МАТЬ. Я - твоя мать! Куда ты собрался?
   ВЕРНЕР (лжет). Мне нужно... срочно позвонить.
   МАТЬ. Звонки по личным делам здесь не разрешаются.
   ВЕРНЕР. Тогда я принесу еще бутылочку пива.
   МАТЬ. Дед Пекарский уже все распродал.
   ВЕРНЕР. Черт возьми, ну... мне нужно выйти.
   МАТЬ. Но зачем?
   ВЕРНЕР. Ну, мне нужно... (Уходит.)
   Хор слышится громче. Мать прислушивается. Наполовину приоткрывает дверь, чтобы вовремя услышать приход Вернера, и проверяет, что находится в картонной коробке, - там портативный телевизор. В проеме двери появляется большая тень.
   МАТЬ (кричит). Вернер! Вернер! Вернер!
   Тень исчезает. Тишина. Вернер входит и закрывает дверь. Мать повисает у него на шее.
   Вернер...
   ВЕРНЕР. Что случилось, мама?
   МАТЬ. Здесь был Лемке.
   ВЕРНЕР. Глупости. Я его только что видел. Он там стоял и курил.
   МАТЬ. Он был здесь.
   ВЕРНЕР. Какую же надо иметь выдержку...
   Пауза. Хор. Вернер курит.
   МАТЬ. Старые люди терпеливы.
   ВЕРНЕР. Зато проходит целая вечность, пока до них что-нибудь доходит.