Мюллер Гаральд. Тихая ночь

   МАТЬ. Что ты хочешь этим сказать.
   ВЕРНЕР. То, что сказал.
   Пауза. Хор.
   МАТЬ (перед зеркалом, снова надевая блузку). Отсюда уже никто не выходит... Разве что - ногами вперед. Или, если выйти замуж.
   ВЕРНЕР. Что ты сказала?
   МАТЬ. За мной ухаживает не только Лемке. Вилли Пекарский тоже как-то странно поглядывает. И не только, когда я привожу себя в приличный вид.
   ВЕРНЕР. Тебе же шестьдесят восемь.
   МАТЬ. У Вилли неплохая пенсия.
   ВЕРНЕР. Да ты сошла с ума.
   МАТЬ (указывая на сигарету). Это какая по счету?
   ВЕРНЕР. Не считал.
   МАТЬ. У Хельги Кох был палантин. Она собиралась подарить его мне. Но ее сынок тут как тут: все сразу упаковал и - в машину... Что делать, у тебя тоже не будет сердце разрываться. А?
   Пауза.
   Юрген, наверное, скоро пойдет в школу?
   Пауза.
   Вернер, я тебя о чем-то спросила.
   Пауза.
   Совсем как отец, когда на него, бывало, найдет. Знаешь, что у меня на днях было? Ну там, в кабинете задумчивости? Нет, не буду говорить. Не хочу даже думать об этом.
   ВЕРНЕР. Кровь.
   МАТЬ. Кровь?
   ВЕРНЕР. Да. Каждый из нас когда-нибудь умрет.
   МАТЬ. Нет. Это у Кэте Гебель была кровь. Хотя про нее никогда точно не скажешь. Она беспрестанно плетет невесть что. Мне даже иногда кажется, что никакой крови у нее и не было, ей лишь бы привлечь внимание. Здесь каждый хвастает своими болезнями. Но я любого насквозь вижу. Нет, у меня был приступ головокружения. И знаешь из-за чего? Из-за того, что пропала зубная щетка. Я ее захватила с собой в душ на нашем этаже и поставила там на подоконник. Такая голубая, с белой ручкой. Вместе со стаканом и пастой, и всем остальным. И тут мне понадобилось вернуться в комнату, я забыла купальную шапочку. Лемке очень за этим следит. Он говорит: чтобы в стоке не было волос. Так вот - я возвращаюсь, а щетки нет. Паста, стакан - все на месте. Пропала только щетка. Голубая, с белой ручкой. Вот тогда у меня и случился приступ головокружения.
   ВЕРНЕР. Приступ головокружения...
   МАТЬ. Приступ головокружения.
   ВЕРНЕР. Значит, то был приступ головокружения. А почему не было крови?
   Пауза.
   МАТЬ. Я еще всех вас переживу.
   Пауза. Вернер надевает пальто.
   Что такое? Мы уже едем?
   ВЕРНЕР. Я уже еду.
   МАТЬ. Вернер!.. Вы все пришли на свет из моего тела. И ты, и Руди, и Карли, и Инга, и Мaузи.
   ВЕРНЕР. Ну и что?
   МАТЬ. Я только хотела напомнить тебе об этом, дитя мое.
   ВЕРНЕР. А еще я хорошо помню, как ты умеешь говорить гадости.
   МАТЬ. Не уходи.
   ВЕРНЕР. Боже мой, у меня голова буквально лопается от забот, а ты болтаешь и болтаешь...
   МАТЬ. Забот? Ты только сам не придумывай себе заботы, дитя мое. Мы всегда были честными людьми. Честными и трудолюбивыми. Отец все еще орудовал молотом, когда ему было почти семьдесят пять. А по вторникам еще эта масса свиней... (Пауза.) И ты постоянно крутился возле отца. Никакой силой нельзя было дозваться тебя к обеду...
   ВЕРНЕР. Да-да. И то, что я из деревни, тоже принесло свою выгоду.
   МАТЬ. Ты так считаешь?
   ВЕРНЕР. Ведь моя домашняя колбаса - это был просто шлягер.
   МАТЬ. Господи, весь мир сошел с ума. А ты ходишь без шарфа.
   ВЕРНЕР. На первых порах все, что я вложил, оказалось чистейшим убытком. Но зато, когда я расширил мою розничную сеть, колеса, наконец, закрутились. Вот только на Юге... там этот Губер расселся... Что ты там роешься?
   МАТЬ. Смотрю, где твой черный шарф. За тобой, что, некому присмотреть?
   ВЕРНЕР. Дома. Где же еще? С этим Губером мне еще придется крепко разобраться. Особенно теперь, когда многое зависит от теле-рекламы.
   МАТЬ. Неужели снова что-нибудь покажут?
   ВЕРНЕР. Да, по местной теле-сети.
   МАТЬ. И здесь тоже?
   ВЕРНЕР. Тоже.
   МАТЬ. Как чудесно: снова будет про тебя. Мы тогда с таким удовольствием смотрели про итальянскую колбасу. Даже Лемке уселся перед телевизором. Все просто не могли оторваться. А я говорю: "Это мой Верни. Эту итальянскую колбасу делает мой старший". А как чудесно пели дети. В самом начале, когда колбаса еще была теленком. Я потом всех угостила пивом. А дед Пекарский получил рюмку ликера. Это был великий день, Вернер.
   ВЕРНЕР. Да уж, реклама тогда попала в точку. Потом мне только оставалось без суеты сливки снимать. Абсолютный шлягер.
   Пауза. Хор.
   Завтра я пришлю вам двадцать банок кровяной по четыре марки... И десять банок деревенской ливерной по четыре пятьдесят. К празднику, бесплатно.
   МАТЬ. Что? Ты серьезно?
   ВЕРНЕР. А-а... подумаешь, сто двадцать пять марок...
   МАТЬ. Совсем как отец. У тебя его доброе сердце. Еще в семьдесят шесть - и с молотом. Пока с ним не случился удар. До глубокой старости. Подумать только - десять деревенской ливерной и двадцать кровяной. Они так будут рады.
   ВЕРНЕР. А ты - нет?
   МАТЬ. Я? Почему я? (Достает из шкафа свое пальто.) Сколько теперь у вас комнат для гостей?
   ВЕРНЕР. Три.
   МАТЬ. И как они получились? Там уютно?
   ВЕРНЕР. Ильза очень старалась.
   МАТЬ. Если бы она еще умела... (Дает ему пальто, чтобы он помог ей одеться.) Значит, мне больше не придется спать на старой тахте. Ты можешь помочь своей старой матери?
   ВЕРНЕР (кладет пальто на кровать). Мама, к нам уже едут гости.
   МАТЬ. К вам уже едут гости... ах, вот оно что...
   ВЕРНЕР. Мои компаньоны, мама, друзья. Из Голландии и Франции. Хотят посмотреть, как празднуют Рождество по-немецки. Настоящее Рождество, со всеми фокусами. Ты ведь уже столько раз это видела. Шестьдесят восемь раз...
   МАТЬ. Шестьдесят восемь раз...
   ВЕРНЕР. Голландцы вкладывают в мое дело... ну-у... пятьдесят тысяч. А у француза уже внесено целых семьдесят.
   МАТЬ. Ах ты плут! С иностранцами... Кто бы мог подумать, что ты так далеко пойдешь...
   ВЕРНЕР. Отец не умел пользоваться своими шансами.
   МАТЬ. Он был до мозга костей честным человеком.
   ВЕРНЕР. Старое доброе время. Все они просто не хотели идти на риск.
   МАТЬ. Да, они не хотели идти на риск... Все началось с сосисочного киоска в Альберсдорфе. Твоя была идея, хитрец. И вот теперь ты уже очутился в Голландии и во Франции... А я здесь...
   Пауза. Хор.
   Сколько им лет, этим людям, сынок?
   ВЕРНЕР. Еще сравнительно молоды. А что?
   МАТЬ. Так, ничего.
   ВЕРНЕР. Вот только Хенк ван Менкс, ему за шестьдесят.
   МАТЬ. Хенк ван Менкс?.. Тогда уж лучше Пекарский.
   Пауза.
   Я бы помогала Ильзе на кухне.
   Надевает пальто.
   ВЕРНЕР. Ну вот что, мама, выслушай меня, наконец.
   МАТЬ. Тахта в столовой вполне меня устроит. Я человек простой. А на пружину, что там вылезает, я сверху положу подушку.
   ВЕРНЕР. Хенк ван Менкс привезет сына. На тахте будет спать он.
   МАТЬ. А наш участок на кладбище? Мне нужно убрать осеннюю листву. Отец и Густав это заслужили.
   ВЕРНЕР. За могилами семьи ухаживаем мы сами.
   МАТЬ. Каждый хочет покоиться прилично.
   ВЕРНЕР. Вот именно: в доме действительно не останется свободного места.
   МАТЬ. Не останется места?.. У вас для меня не осталось места? (Идет с чемоданом к двери.) Тогда я пойду на старую бойню и буду спать там. Как в прежние времена. А ты будешь каждый день за мной приезжать. На твоем шикарном "Мерседесе".
   ВЕРНЕР. Мама, это невозможно.
   МАТЬ Всего лишь на две недели? Мы там прожили сорок лет. Я растоплю нашу старую, жаркую печку и...
   ВЕРНЕР. Мама, я хочу кое-что тебе предложить.
   МАТЬ. Предложить? Что ты хочешь мне предложить?
   ВЕРНЕР. На углу Лютер- и Линденштрассе весной собираются начать строительство многоэтажного дома.
   МАТЬ. Ни за что! Старая бойня останется на месте.
   ВЕРНЕР. Это по плану социального жилищного строительства. Квартиры для беднейших из бедных. Согласна?
   МАТЬ. Все останется по-старому.
   ВЕРНЕР. Как ты можешь быть так безжалостна?
   МАТЬ. В конце концов, я должна подумать и о себе, Вернер.
   ВЕРНЕР. Почти двести тысяч марок.
   МАТЬ. Нет.
   ВЕРНЕР. Рефрижераторный фургон.
   МАТЬ. Бойня останется на своем месте. Или я покончу с собой. Вот тогда вы сможете сразу меня сжечь. Для урны много места не нужно.
   Полная тишина.
   Громче они, наверное, уже не могут.
   ВЕРНЕР. Что, что, что?
   МАТЬ. Да эти там, со своей "Тихой ночью".
   ВЕРНЕР. Но, мама...
   Пауза.
   Строительному делу грозит застой.
   МАТЬ. Ну и что?
   ВЕРНЕР. Если мы продадим участок на углу Лютер- и Линденштрассе, подряд на строительство получит Руди.
   МАТЬ. Значит, теперь вы заодно? Ты и Руди?
   ВЕРНЕР. Только в делах.
   МАТЬ. В делах...
   Пауза.
   Там вы все выросли. Ты, и Руди, и Карли, и Инга, и Маузи. И дядя Эрнст тоже там жил, пока не погиб на войне. И дядя Густав, пока не ушел на городскую бойню. И Отто-Отто, и тетя Мальхен тоже. Тогда она еще работала в школе в Шентале. Преподавала физкультуру и краеведение. Смотрите, не забудьте подрезать весной живую изгородь. Не то она очень скоро совсем одичает.
   Вернер закуривает новую сигарету.
   Опять?
   ВЕРНЕР. Это третья.
   МАТЬ. Ты со мной жульничаешь, совсем как Анна Бремер. Она всех обкрадывает. Я взяла с собой в душ зубную щетку и поставила ее там на подоконник. Вместе со стаканом и пастой, и зубным эликсиром, и со всем остальным. А потом пошла за купальной шапочкой. И знаешь почему? Чтобы волосы не засорили сток. Будто бы. Все Лемке. Ну так вот, я возвращаюсь, а щетки нет. Паста, зубной эликсир, стакан - все на месте. И только зубную щетку утащила Анна Бремер. Голубую, с белой ручкой. А я собираюсь идти в душ и потому сначала еще раз пошла в туалет. Знаешь почему? Потому что я всегда делаю это перед душем. И когда я захотела туда войти, оказалось, что туалет занят. Так я стою в коридоре и жду. И кто оттуда выходит? А? Анна Бремер. Да-да, Анна Бремер, вот с таким животом. А я до этого все удивлялась, чего это она всегда торчит там целую вечность. А тут она выходит, и вот с таким животом. Ну а я, не успела она выйти, сразу в туалет. И что же исчезло там со стены?.. Полотенца, Вернер, все полотенца исчезли. И тут мне все стало ясно. Кто таскает полотенца, не побрезгует и зубной щеткой. И в вист она тоже жульничает.
   Пауза.
   Ну, говори же, наконец...
   ВЕРНЕР. Что?
   МАТЬ. Когда ты продал старую бойню?
   ВЕРНЕР. На прошлой неделе. Но это пока предварительный договор. А вот этот должна подписать ты. (Подает ей договор и показывает, где нужно подписать.) Вот здесь.
   МАТЬ. Двести тысяч?
   ВЕРНЕР. Да.
   МАТЬ. Хорошие деньги.
   ВЕРНЕР. Как раз на рефрижераторный фургон.
   МАТЬ. Я-то что имею с этого?
   ВЕРНЕР. Не будь этого договора, Руди обанкротился бы. Твой любимчик...
   МАТЬ. Отец никогда не был так беспощаден. (Подписывает.)
   ВЕРНЕР. Я пытался тебе дозвониться.
   МАТЬ. А теперь я даже не пою в хоре...
   Мать тащит чемодан обратно к столу. Вернер пытается ей помочь, на она с недовольством отталкивает его. Снимает пальто, вешает его в шкаф, достает из чемодана белье, недолго колеблется и кладет его в отделение покойной. Вернер делает подсчеты в блокноте. Мать ставит стул к шкафу и кладет чемоданы наверх.
   Что ты там снова считаешь?
   ВЕРНЕР. Остается несколько сотен лишних. На эти деньги я отправлю тебя к частному врачу. Договорились?
   МАТЬ. К врачу?
   ВЕРНЕР. Ты же больна.
   МАТЬ. Я?
   ВЕРНЕР. Ну эти твои приступы головокружения.
   МАТЬ. Наверное, ты что-то не так понял.
   ВЕРНЕР. Все равно, мама. Это не повредит.
   МАТЬ. Доктор Штеффен недавно умер.
   ВЕРНЕР. Доктор Штеффен?
   МАТЬ. Тот, что извлек из меня всех вас. Даже доктору не удается избежать этого.
   ВЕРНЕР. Есть же другие, мама.
   МАТЬ. А-а-а, другие...
   Пауза.
   А это мой рождественский подарок?
   ВЕРНЕР. Открывай.
   МАТЬ. Подарки принято ставить под елку.
   ВЕРНЕР. Давай, я открою.
   Достает из коробки маленький телевизор.
   Ну как?
   МАТЬ. Боже мой, вот это сюрприз!
   ВЕРНЕР. Чтобы ты была совершенна независима.
   МАТЬ. Совершенно независима, да-да-да...
   ВЕРНЕР (включает телевизор). Это потому, что ты написала насчет половины десятого. Нравится? Японский.
   МАТЬ. Да, да, чудесный.
   Мать складывает приготовленные подарки в коробку из-под телевизора и передает ее Вернеру.
   Я приклеила маленькие ярлычки с вашими именами. Чтобы вы знали, кому что.
   ВЕРНЕР. Спасибо, мама.
   МАТЬ. Поздравь от меня детей. И Ильзу.
   ВЕРНЕР. Спасибо. А я желаю тебе здоровья.
   Пауза.
   И веселого Рождества, мама.
   Пауза. Вернер выходит. Мать садится на незастланную кровать. Телевизор работает, но она не смотрит на него.
   Медленное затемнение.