Летом 1932 года бывший сторонник Бухарина, в свое время секретарь МК Рютин составил программу на 160 страницах, содержание которой сводилось к трем важнейшим пунктам: 1) экономическое отступление (замедление ритма индустриализации, отказ от насильственной коллективизации), 2) внутрипартийная демократия, 3) удаление Сталина.80 Целая глава в программе была посвящена Сталину, которого Рютин называл «злым гением партии и революции», «могильщиком революции», «провокатором».
      Рютин, бывший секретарь МК Угланов, бывшие члены ЦК и наркомы Толмачев и Эйсмонт были обвинены в попытке создать «контрреволюционную буржуазно-кулацкую организацию» с целью «реставрировать в СССР капитализм». Поскольку Рютин одно время был редактором Красной звезды, его обвинили в попытке создать террористскую группу среди курсантов Военной школы ВЦИК для убийства Сталина. Впервые членов партии за высказывание оппозиционных взглядов обвинили в терроризме. Впервые Сталин потребовал казни «заговорщиков», но Политбюро отказалось санкционировать казнь Рютина. По утверждению В. Кривицкого, Киров выступил против смертной казни и объединил вокруг себя большинство. Сталин вспомнит «рютинскую платформу» через 4 года, а поведение Кирова - через полтора года.
      Рютин выступает со своей программой в разгар голода, в разгар коллективизации, в сумасшедшие месяцы гонки для выполнения «пятилетки в четыре года». В это самое время молчат правые оппозиционеры,
      [260/261]
      в том числе Бухарин и Рыков. Поддерживает Сталина левая оппозиция, то есть Троцкий.
      Троцкисты встретили решение о коллективизации положительно, хотя Троцкий, изгнанный в 1929 году из Советского Союза, упрекал Сталина - в Бюллетене оппозиции, который он начал издавать в Париже в июле того же года - в теоретической неграмотности, в том, что Сталин не учитывает, осуществляя коллективизацию, второй том Капитала.62 Иногда можно встретить в Бюллетене оппозиции корреспонденции из Советского Союза (Бюллетень очень хорошо информировался местными корреспондентами), в которых коллективизацию упрекали за ее недостаточно радикальный характер. «… На смену раскулаченным и высланным, - сетует, например, А. Т. в письме от 12 июня 1930 года, - на унавоженной центристскими иллюзиями земле пробиваются новые капиталистические побеги».83 В 1931 году Троцкий пишет Проблемы развития СССР и называет в этой работе коллективизацию «новой эпохой в истории человечества, началом ликвидации идиотизма деревенской жизни». А. Чилига, сидевший с 1930 года в тюрьме и в лагере, рассказывает, в каком незавидном положении оказывались заключенные троцкисты, получавшие от своего вождя инструкции, из которых следовало, что Советский Союз является «пролетарским государством». Троцкий, правда, отвергал утверждение «сталинской фракции у власти», что СССР вступил в фазу социализма, - на самом деле, учил вождь «левых»; он вступил лишь «в первую фазу эволюции к социализму». В 1932 году Троцкий пишет своему сыну, что не следует «в данный момент» выступать с лозунгом «долой Сталина», ибо «Милюков, меньшевики и термидорианцы» будут охотно вторить крику «снять Сталина». Возможно, продолжает великий стратег революции, через несколько месяцев Сталину придется защищаться против нажима термидорианцев и тогда нам придется временно поддержать его.84 С такими врагами Сталин мог себе позволить не иметь друзей. Годы первой пятилетки были годами неудержимого восхождения Сталина: он сосредотачивает в своих руках власть во всех областях жизни, власть материальную и духовную. Его объявляют творцом - рядом с Лениным - Октябрьской революции, создателем - рядом с Лениным - партии, создателем Красной армии и победителем в гражданской войне, корифеем всех наук, великим марксистом, великим мыслителем и великим практиком. Одно его слово приводит в движение или останавливает страну. Он бросает короткие лозунги и политика меняется: Техника решает все, Темпы решают все, даже - Кадры решают все. Он разоряет деревню и убивает миллионы крестьян, а потом - винит исполнителей, он вводит для рабочих
      [261/262]
      рабский режим, но он же заявляет: «Из всех ценных капиталов имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим являются люди, кадры». Он объявляет: «Жить стало лучше, жить стало веселей» и обливающаяся кровью и слезами страна, обязана начать радоваться.
      Сотни книг написаны о Сталине. Сотни авторов пытаются разгадать тайну Сталина, его культа, его успехов, тайну его неудержимого восхождения и безграничной власти, какой, возможно, не знал никто в истории. Он сам раскрыл секрет своих успехов в простой формуле: «Ты отстали, ты слаб - значит, ты неправ, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч - значит ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться».85 Сталин имел в виду государственную силу, мощь государства, которое, став сильным, всегда право, как в своих внешних сношениях, так и во внутренней политике - в отношениях с гражданами. Наконец, он имел в виду и политическую борьбу.
      Взгляды Троцкого на десятилетия определили отношение к Сталину большинства биографов «несменяемого генерального секретаря», как назвал его Б. Суварин. Сталин изображался посредственностью, «серым пятном», по выражению Суханова, лжецом, подлецом, негодяем, случайно занявшим место, которое по праву принадлежало Троцкому - блестящему организатору и публицисту, теоретику и практику. После смерти Сталина появилось у многих биографов желание изображать его дьяволом, чуть ли не с детства задумавшим захват власти в партии и государстве. И действовавшим соответственно. Черты зрелого Сталина, обезумевшего от чудовищной власти, переносились на Сталина, боровшегося за власть, и победившего потому, что лучше всех своих конкурентов он понимал характер партии большевиков и слабости своих конкурентов.
      Планы будущего государства, будущего общества кристаллизуются у Сталина, можно полагать в конце 20-х годов, когда победа его над другими претендентами - Троцким, Зиновьевым, Бухариным - не вызывала уже сомнения: был выброшен за границу Троцкий, исключены из партии Зиновьев и Каменев, готовился к закланию Бухарин, которого совсем еще недавно Сталин прикрывал своей грудью. «Они требуют крови Бухарина, - защищал он «любимца партии» от Зиновьева и Каменева, - не дадим вам его крови, так и знайте…»
      Представление о планах Сталина, о его идеях и мечтах, можно получить, знакомясь с книгами С. Дмитриевского, которых биографы Сталина знать не желают.
      С. Дмитриевский, несомненный последователь главных идей Устрялова, развивает дальше идеологию «сменовеховства», изображая Сталина человеком, воплотившим в России национал-коммунизм
      [262/263]
      Сталин, а затем Советские портреты, рассчитанные в свое время на привлечение русской эмиграции на сторону Сталина, представляют особый интерес сегодня. То, что казалось в 1931, в 1932 году странным и невероятным, вскоре начало осуществляться Сталиным.
      С. Дмитриевский констатирует: в России идет процесс - «люди, которые вначале искренне считали себя только коммунистами, стали сейчас национал-коммунистами, а многие из них стоят уже на пороге чистого русского национализма».86 Автор Сталина видит будущее России, как «народную империю», а генерального секретаря, как человека, ведущего страну к этому. «Может быть, - задает он вопрос, зная ответ, - только такой тупой таран, как Сталин, и сможет пробить для России дверь в будущее?»87 Диктатура Сталина для него «во многих отношениях народная диктатура». Во всяком случае, по Дмитриевскому, это власть, «гораздо более связанная с народными массами, чем любая так называемая демократия».88 В «народности» диктатуры, а «не только в штыках - сила сталинского строя».89
      Программу Сталина его биограф и апологет излагает в нескольких пунктах. Прежде всего: провести «политику максимального зажима, как в партии, так и в государственном аппарате, так чтобы все скрипело вокруг…» Затем наступает очередь осуществления идеи «красного», «пролетарского», русско-азиатского империализма. Мир раскололся на два лагеря: на лагерь империализма и на лагерь борьбы против империализма. Во главе недовольных и борющихся на смерть с империализмом становится наша страна, Советский Союз.90 Так, по словам Дмитриевского, формулирует совокупность своих идей Сталин. Но борьба с империализмом это борьба с Западом: «Надо догнать и перегнать ненавистный Запад - раздавить его, сломить его надменную мощь. Ради этого он готов принести в жертву не один только маленький народ, среди которого родился, но все ныне живущие поколения».91
      Враг демократии, враг Запада, беспощадный деспот, у «которого нет сомнений, которому никого и ничего не жаль», строит национальную народную империю. Россия, - пишет С. Дмитриевский в своей второй книге, - «постепенно все основательнее стряхивает с себя назойливую муху марксизма - и все дальше идет по пути к национальному строю. Победа Сталина была первой ступенью на этом пути, поскольку она сломала хребет основным силам боевого марксизма в нашей стране».92
      Для Троцкого в 1932 году, когда Дмитриевский пишет эти слова, Сталин был еще марксистом - недостаточно подготовленным теоретически, нарушавшим букву учения, но марксистом; для биографа Сталина - он был борцом с марксизмом. Правы оба: Сталин был
      [263/264]
      марксистом, когда марксизм помогал ему, он был против него, когда марксизм ему мешал своими догмами. Но это верно и по отношению к сталинскому национализму. Национализм для Сталина так же страдал догмами, как и марксизм. Главным было, как верно замечает С. Дмитриевский: «Отечество у нас есть только когда и пока в нем «наша» власть, «рабочая», сталинская».93
      Национализм, марксизм все шло как строительный материал для укрепления власти Сталина, полученной им в наследство от Ленина С. Дмитриевский видел в Сталине предшественника будущего русского Цезаря, строителя будущей национальной России. Сталин был сам себе Цезарем и построил сталинское государство.
      Апофеоз Сталина, его триумф празднуется в январе 1934 года на Семнадцатом съезде партии. Подведены итоги индустриализации, завершена коллективизация, окончательно прибрана к рукам духовная жизнь общества, приняты новые законы, полностью лишившие граждан свободы. За пять лет страна изменилась неузнаваемо. И больше никто не осмеливается оспаривать право Сталина на единоличную власть.
      Киров, которому остается жить меньше года, назовет съезд «съездом победителей». В сентябре того же 1934 года Гитлер объявляет национал-социалистам, собравшимся в Нюрнберге, что они это - «съезд победителей».
      Выступая на съезде, Сталин обещает мир и спокойствие: «Если на Пятнадцатом съезде приходилось еще доказывать правильность линии партии и вести борьбу с известными антиленинскими группировками, а на Шестнадцатом съезде добивать последних приверженцев этих группировок, то на этом съезде - и доказывать нечего, да, пожалуй, и бить некого». Съезд встречает эти слова овацией. Из 1966 делегатов Семнадцатого съезда только 59 приняли участие в следующем - Восемнадцатом съезде. Около 2/3 делегатов «съезда победителей» были арестованы в последующие пять лет и лишь очень немногие выжили.
      На множестве иностранных языков - и на русском - выходит первая официальная биография Вождя. Сталин не перестает надеяться, что биографию напишет М. Горький. Но отец пролетарской литературы не торопится, и «социальный заказ» вручается французскому писателю Анри Барбюсу. Поговаривают, правда, что книгу написал немецкий писатель-коммунист Альфред Курелла, а знаменитый автор Огня лишь ее подписал. Сталин Барбюса будет очень скоро в Советском Союзе запрещен, ибо почти все упомянутые в нем друзья и соратники Вождя окажутся врагами революции и народа. Но он даст несколько отличных формул для пропагандистов
      [264/265]
      культа. И начертает портрет: «Вы, кто не знаете его, он давно знает вас и заботится о вас Кем бы вы ни были, вы нуждаетесь в этом благодетеле. Кем бы вы ни были, лучшая часть вашей судьбы находится в руках этого человека, который заботится обо всем и трудится».94 Был уже портрет Дмитриевского: «… спокойный, неподвижный сидит Сталин - с каменным лицом допотопной ящерицы, на котором живут только глаза. Все мысли, желания, планы стекаются к нему. Он читает, слушает, напряженно думает. Уверенно, не спеша, отдает приказания. Плетет сеть интриг. Возвышает своих людей, растаптывает других. Покупает, продает тела и души».95 Барбюс дает более лестный внешний облик Благодетеля - это «человек с головой ученого, с лицом рабочего, в одежде простого солдата».96
      В феврале 1934 года, на Семнадцатом съезде партии, Киров подводит итог, он называет Сталина «самым великим человеком всех времен и народов». Сталин достиг высшей власти. Следующий ее этап начнется убийством Кирова.

4. Спокойствие на всех границах

      Спокойствие на границах было необходимым условием успеха «революции сверху», начатой Сталиным. И советская дипломатия - «первый этаж» советской внешней политики - стремится в годы первой пятилетки это спокойствие обеспечить.
      Лишь один инцидент серьезно нарушает спокойствие, но, впервые после гражданской войны, дает возможность Красной армии проявить себя. С 1928 года межу Китаем и Москвой не было дипломатических отношений. Летом 1929 правительство Чан Кай-ши провоцирует Советский Союз: подвергаются аресту консульские работники в Манчжурии и Северном Китае (консулаты в Харбине и Мукдене действовали несмотря на отсутствие дипломатических отношений), советские граждане - работники КВЖД, затем захватывается КВЖД. После отказа Китая освободить советских граждан и вернуть КВЖД, советские войска в нескольких боях наносят поражение китайской армии. Особой Дальневосточной Красной армией командует В. Блюхер - в 1924-27 годах военный советник при армии Гоминдана. В декабре 1929 на советско-китайской границе восстанавливается статус-кво. Чан Кай-ши просчитался, недооценив силу и решительность советского правительства. Советское правительство, в свою очередь, опасаясь серьезных международных осложнений, тем не менее пользуется случаем, когда он представляется. В конце 20-х годов Москва вмешивается в гражданскую войну
      [265/266]
      в Афганистане, поддерживая свергнутого хана Аммануллу. Г. Агабеков, рассказывая об этом эпизоде, сообщает, что было решено поддержать Аммануллу, опирающегося на южные племена, «естественно» враждебные Англии, а не его противника Бача-Саккау, который опирался на население Северного Афганистана и, следовательно, мог стараться «распространить влияние на советский Туркестан». Для поддержки Аммануллы была направлена в Афганистан «ударная группа» под командованием героя гражданской войны, бывшего советского военного атташе в Кабуле Примакова. Одержав ряд побед в стычках с отрядами Бача-Саккау, советская военная часть была отозвана, ибо Амманулла отказался от борьбы с восстанием.91 Отношения с Германией были в центре интересов советской внешней политики в годы первой пятилетки. Лишь в конце этого периода советская дипломатия осуществляет свой давнишний план, подписывая договор о ненападении с Францией (парафирован в 1931 г.) и, несмотря на возражения Германии, - с Польшей (1932). В 1926 и в 1931 годах Германия и Советский Союз пролонгируют Раппальский договор. Их привилегированные отношения двух противников «Версальской системы» распространяются на дипломатию, экономику, и - в особенности - на военное сотрудничество. Германская внешнеполитическая линия вырабатывалась в борьбе между «западниками» и «восточниками», между сторонниками тесных связей с Советским Союзом и сторонниками западной ориентации. Представителями восточной ориентации были: рейхсвер, консервативные политики, часть промышленников, «западниками» были, прежде всего, социал-демократы. Легко понять, почему нелюбовь Сталина к социал-демократам, к социалистам вообще, была особенно острой по отношению к германским социал-демократам. Склонность Сталина к «восточникам», к консерваторам объяснялась не только тем, что они были сторонниками просоветской ориентации, но и пристрастием генерального секретаря к сторонникам сильной власти. Отношения Советского Союза с фашистской Италией были отличными с момента прихода Муссолини к власти. А. Бармин рассказывает, что в 1924 году советский посол в Италии Юренев пригласил на обед Муссолини. Накануне обеда лидер оппозиции социалист Маттеотти был похищен фашистами, а затем убит. Итальянские коммунисты и либералы потребовали от Юренева взять назад приглашение Муссолини. Советский посол отказался это сделать и торжественно принял Дуче.98 В годы первой пятилетки Италия получила от Советского Союза огромные заказы на промышленное оборудование, итальянские промышленники в свою очередь предоставили СССР долгосрочные кредиты, гарантированные государством.99
      [266/267]
      На «втором этаже» советской внешней политики с лета 1928 года осуществляются решения Шестого конгресса Коминтерна, объявившего, что «враг слева», что главный враг - «социал-фашисты». Выражение это, пущенное в обиход Зиновьевым в 1922 соду, означало не только, что социал-демократы, социалисты, были главным врагом рабочего класса, но и то, что фашисты и национал-социалисты, получившие в 1930 году 6, 5 млн. голосов, не были серьезным врагом. Рост нацизма рассматривался Москвой скорее, как феномен положительный Он свидетельствовал по мнению лидеров Коминтерна, о том, что массы теряют свои парламентские и демократические иллюзии. С другой стороны нацисты были врагами западных демократии и не могли - по мнению Сталина - придерживаться прозападной ориентации. В 1931 году Сталин спросит члена Политбюро КПГ Гейнца Неймана: «Не думаете ли вы, что если в Германии придут к власти националисты, они будут заниматься только Западом, так, что мы сможем свободно строить социализм?»100 Коммунистическая партия Германии получает директиву вести беспощадную борьбу с социал-демократами, в особенности с ее левым крылом. Коммунисты, подчиняясь приказу Москвы, нередко объединяют силы с нацистами для борьбы с социалистами. Причем немецкие коммунисты меняют свою тактику мгновенно: еще вчера линией партии был лозунг Неймана: бей фашиста всюду, где его встретишь. Сталин, решив изменить политику, вызывает в Москву трех членов Политбюро - Тельмана, Неймана, Реммеле. Вернувшись они дают приказ: враг - социал-демократы.
      Среди историков распространена версия, что Сталин, прокладывая путь к победе Гитлера, исходил из убеждения, выраженного в формуле: победа Гитлера сегодня - победа коммунистов завтра Лозунг такой имел распространение в коммунистических кругах в Германии в начале 30-х годов Политика Сталина в отношению Германии складывалась из трех элементов. Прежде всего из ненависти к социал-демократии Но чувство это не было личной фобией Сталина. Его разделяли все большевики. В том числе и Троцкий. Он был, правда, против использования термина «социал-фашист», но одновременно выступал против союза с партиями и организациями, которые не порвали с реформизмом и хотят возрождения социал-демократии. Отношение Сталина и Троцкого к социал-демократии и нацизму в 30-е годы убедительно демонстрирует разницу между двумя наследниками Ленина и не менее убедительно показывает, что подлинным ленинцем был Сталин. С 1931 по 1941 годы Сталин, не стесняясь ничем, не останавливаясь ни перед чем, руководствуясь только своими интересами, по крайней мере четырежды меняет
      [267/268]
      свою политику на 180°. В июне 1933 года, уже после прихода Гитлера к власти журнал Коммунистический интернационал высмеивал предложение «австро-марксистов» заключить союз с демократиями»: «Австро-марксизм предлагает СССР заключить союз с «великими демократиями» в международном масштабе для борьбы с фашизмом… Социал-фашизм советует пролетариату СССР заключить союз с «демократической» Францией и ее вассалами против немецкого и итальянского фашизма. Социал-фашисты делают вид, что забывают о существовании французского, британского и американского империализма».101 Менее чем через год «пролетариат СССР» поступил именно так, как советовали ему «австро-марксисты». Но Троцкий и в 1938 году продолжал утверждать: «И действительно, что бы мог означать блок империалистических демократий против Гитлера? Новое издание версальских кандалов, даже еще более тяжелые, еще более кровавые, еще более невыносимые… Бороться против фашизма в союзе с империализмом это тоже самое, что бороться в союзе с дьяволом против его рогов и когтей».102 В 1938 году Сталин - союзник демократии, и Троцкий беспощадно его критикует за измену делу пролетариата и мировой революции. Но в июне 1940 Троцкий остается на своей позиции: «Социалист, который выступает сегодня в защиту «отечества» играет такую же реакционную роль, как вандейские крестьяне, которые пошли защищать феодальный строй, то есть свои собственные узы».103 И в этот момент Троцкий оказался в одном лагере со Сталиным, который успел дважды переменить лагерь и был с 1939 года в союзе с Гитлером. Троцкий оставляет впечатление часов, остановившихся в 1917 году, а Сталин - часов, которые движутся туда, куда хочет их хозяин. Причем и Троцкий, и Сталин утверждают, что их часы показывают верное время, ибо идут по законам Истории.
      Вражда к социал-демократии - первый из элементов политики Сталина по отношению к Германии. Второй элемент - убеждение, что нацисты - это националисты, для которых главный враг - Версальская система. Карл Радек пытался в 1923 году использовать рождавшуюся нацистскую партию, как силу, разрушавшую Веймарскую республику, и тем самым способствовавшую коммунистической революции. Радек дал нацистам их первого героя - расстрелянного французами в оккупированном Руре Шлагетера, - произнеся в его честь знаменитую траурную речь, одобренную Сталиным и Зиновьевым. Радек высказывал убеждение лидеров Коминтерна, что «огромное большинство национально-мыслящих масс принадлежат не к лагерю капиталистов, а к лагерю рабочих», что «сотни Шлагетеров» придут в лагерь революции.104 Гитлер, в свою
      [268/269]
      высказывал своим товарищам убеждение, что из коммуниста всегда может получиться хороший нацист, а из социал-демократа - никогда. Наконец, третий элемент - страх перед приходом коммунистов к власти в Германии. На Четвертом конгрессе Коминтерна Зиновьев говорил: «Мы хорошо знаем, что всего через несколько лет многие промышленные страны нас перегонят и займут первое место в Коминтерне и тогда мы, как говорил товарищ Ленин, станем отсталой советской страной среди развитых советских стран». Зиновьев как будто против такой перспективы ничего не имел. Категорически против был Сталин. Первого места в Коминтерне он уступать никому не намеревался.
      В 30-е годы появляется новый важный фактор на внешнеполитической сцене: просоветское мировое общественное мнение. Обработка общественного мнения Запада начинается сразу же после Октябрьской революции. О ее результатах пишет американский журналист Джордж Попов в книге ЧК, в которой рассказывает о своем аресте в 1922 году: «Один из величайших политических успехов московских деспотов - это такая обработка мировой общественности, что каждый, кто осмеливается говорить о недостатках, причем неоспоримых, советского государства, объявляется «антибольшевиком» и обвиняется в отсутствии объективности».105 В глазах западной интеллигенции, мировой экономический кризис превращает Советский Союз - страну пятилетки - в рай на земле. Артур Кестлер, посетивший Советский Союз в 1932-33 гг. и писавший о нем так же восторженно, как и все другие западные писатели, журналисты, бизнесмены, гораздо позднее, сводя в автобиографии счеты с прошлым, заметил: «Если бы сама История была сторонницей коммунизма, она не смогла бы так ловко синхронизировать самый тяжелый кризис западного мира и первую фазу русской промышленной революции. Контраст был так силен, что неминуемо вел к выводу: они - будущее, мы - прошлое».106 Хаосу западной экономики противопоставлялось советское планирование, миллионам западных безработных - отсутствие безработицы в Советском Союзе. Термин «железный занавес» вошел в общее употребление после выступления Черчилля в Фултоне в 1946 году. До него употреблял это выражение Геббельс. Впервые использовал его Василий Розанов в 1917 году: «С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес. - Представление окончилось. Публика встала. - Пора одевать шубы и возвращаться домой. Оглянулись. Но ни шуб, ни домов не оказалось».107 Для Розанова железным занавесом была революция, прервавшая Русскую историю. В этом же смысле употребляет термин эмигрантский