-- Вот он!-- обозначил себя Пухов и начал разговаривать по
существу.
В тот год советский нефтяной промысел собирал к себе старых
мастеровых, заблудившихся в темноте далеких родин и на
проселках революции.
Каждый день приезжали буровые мастера, тартальщики,
машинисты и прочий похожий друг на друга народ.
Несмотря на долгий голод, народ был свежий и окрепший,
будто насыщенный прочной пищей.
Шариков теперь ведал нефтью -- комиссар по вербовке рабочей
силы. Вербовал он эту силу разумно и доверчиво. Приходил в
канцелярию простой, сильный человек и обращался:
-- Десять лет в Сураханах тарталил, теперь опять на свою
работу хочу!
-- А где ты был в революционное время?-- допрашивал
Шариков.
-- Как где? Здесь делать нечего было!..
-- А где ты ряжку налопал? Дезертиром в пещере жил, а баба
тебе творог носила.
-- Что ты, товарищ! Я -- красный партизан, здоровье на
воздухе нажил!
Шариков в него всматривался. Тот стоял и смущался.
-- Ну, на тебе талон на вторую буровую, там спросишь
Подшивалова, он все знает.
Пухов обсиживался в канцелярии и наблюдал. Его удивляло,
отчего так много забот с этой нефтью, раз ее люди сами не
делают, а берут готовой из грунта.
-- Где насос, где черпак -- вот и все дело!-- рассказывал
он Шарикову.-- А ты тут целую подоплеку придумал!
-- А как же иначе, чудак? Промысел -- это, брат, надлежащее
мероприятие,-- ответил Шариков не своей речью.
"И этот, должно, на курсах обтесался,-- подумал Пухов.-- Не
своим умом живет: скоро все на свете организовывать начнет.
Беда".
Шариков поставил Пухова машинистом на нефтяной двигатель --
перекачивать нефть из скважины в нефтехранилище. Для Пухова это
было самое милое дело: день и ночь вращается машина -- умная
как живая, неустанная и верная, как сердце. Среди работы Пухов
выходил иногда из помещения и созерцал лихое южное солнце,
сварившее когда-то нефть в недрах земли.
-- Вари так и дальше!-- сообщал вверх Пухов и слушал
танцующую музыку своей напряженной машины.
Квартиры Пухов не имел, а спал на инструментальном ящике в
машинном сарае. Шум машины ему совсем не мешал, когда ночью
работал сменный машинист. Все равно на душе было тепло -- от
удобств душевного покоя не приобретешь; хорошие же мысли
приходят не в уюте, а от пересечки с людьми и событиями -- и
так дальше. Поэтому Пухов не нуждался в услугах для своей
личности.
-- Я -- человек облегченного типа!-- объяснял он тем,
которые хотели его женить и водворить в брачную усадьбу.
А такие были: тогда социальная идеология была не развита и
рабочий человек угощал себя выдумкой.
Иногда приезжал на автомобиле Шариков и глядел на буровые
вышки, как на корабли. Кто из рабочих чего просил, он сейчас же
давал.
-- Товарищ Шариков, выпиши клок мануфактуры -- баба
приехала, оборвалась в деревне!
-- На, черт! Если спекульнешь -- на волю пущу! Пролетариат
-- честный предмет!-- И выписывал бумажку, стараясь так
знаменито и фигурно расписаться, чтобы потом читатель его
фамилии сказал: товарищ Шариков -- это интеллигентный человек!
----
Шли недели, пищи давали достаточно, и Пухов отъедался.
Жалел он об одном, что немного постарел, нет чего-то нечаянного
в душе, что бывало раньше.
Кругом шла, в сущности, хорошая, легкая жизнь, поэтому
Пухов ее не замечал и не беспокоился. Кто такой Шариков?-- Свой
же друг. Чья нефть в земле и скважины?-- Наши, мы их сделали.
Что такое природа?-- Добро для бедных людей. И так дальше.
Больше не было тревоги и удручения от имущества и начальства.
Как-то приехал Шариков и говорил сразу Пухову, как будто
всю дорогу думал об этом:
-- Пухов, хочешь коммунистом сделаться?
-- А что такое коммунист?
-- Сволочь ты! Коммунист -- это умный, научный человек, а
буржуй -- исторический дурак!
-- Тогда не хочу.
-- Почему не хочешь?
-- Я -- природный дурак!-- объявил Пухов, потому что он
знал особые ненарочные способы очаровывать и привлекать к себе
людей и всегда производил ответ без всякого размышления.
-- Вот гад!-- засмеялся Шариков и поехал начальствовать
дальше.
Со дня прибытия в Баку Пухову стало навсегда хорошо.
Вставал он рано, осматривал зарю, вышки, слушал гудок парохода
и думал кое о чем. Иногда он вспоминал свою умершую от
преждевременного износа жену и немного грустил, но напрасно.
Однажды он шел из Баку на промысел. Он заночевал у
Шарикова. К тому брат из плена вернулся, и было угощение. Ночь
только что кончилась. Несмотря на бесконечное пространство, в
мире было уютно в этот ранний чистый час, и Пухов шагал,
наливаясь какой-то прелестью. Гулко и долго гудел дальний
нефтеперегонный завод, распуская ночную смену.
Весь свет переживал утро, и каждый человек знал про это
происшествие: кто явно торжествуя, кто бурча от смутного
сновидения.
Нечаянное сочувствие к людям, одиноко работавшим против
вещества всего мира, прояснялось в заросшей жизнью душе Пухова.
Революция -- как раз лучшая судьба для людей, верней ничего не
придумаешь. Это было трудно, резко и сразу легко, как
нарождение.
Во второй раз -- после молодости -- Пухов снова увидел
роскошь жизни и неистовство смелой природы, неимоверной в
тишине и в действии.
Пухов шел с удовольствием, чувствуя, как и давно,
родственность всех тел к своему телу. Он постепенно догадывался
о самом важном и мучительном. Он даже остановился, опустив
глаза,-- нечаянное в душе возвратилось к нему. Отчаянная
природа перешла в людей и в смелость революции. Вот где таилось
для него сомнение.
Душевная чужбина оставила Пухова на том месте, где он
стоял, и он узнал теплоту родины, будто вернулся к детской
матери от ненужной жены. Он тронулся по своей линии к буровой
скважине, легко превозмогая опустевшее счастливое тело.
Пухов сам не знал -- не то он таял, не то рождался.
Свет и теплота утра напряглись над миром и постепенно
превращались в силу человека.
В машинном сарае Пухова встретил машинист, ожидавший смены.
Он слегка подремывал и каждую минуту терял себя в дебрях сна и
возвращался оттуда.
Газ двигателя Пухов вобрал в себя, как благоухание,
чувствуя свою жизнь во всю глубину -- до сокровенного пульса.
-- Хорошее утро!-- сказал он машинисту.
Тот потянулся, вышел наружу и равнодушно освидетельствовал:
-- Революционное вполне.
----
Disclaimer: The text is an *imprecise* rendition of the
original work and may contain errors, despite proofreading. May
be used for *information* purposes only. Distribute for free.
Prepared by Serge Winitzki.
NB: Этот текст *приблизительно* воспроизводит авторский и
может содержать ошибки, несмотря на вычитку. Его можно
использовать только для *ознакомления* с работой автора.
Распространять бесплатно. Подготовлено Сергеем Виницким.
существу.
В тот год советский нефтяной промысел собирал к себе старых
мастеровых, заблудившихся в темноте далеких родин и на
проселках революции.
Каждый день приезжали буровые мастера, тартальщики,
машинисты и прочий похожий друг на друга народ.
Несмотря на долгий голод, народ был свежий и окрепший,
будто насыщенный прочной пищей.
Шариков теперь ведал нефтью -- комиссар по вербовке рабочей
силы. Вербовал он эту силу разумно и доверчиво. Приходил в
канцелярию простой, сильный человек и обращался:
-- Десять лет в Сураханах тарталил, теперь опять на свою
работу хочу!
-- А где ты был в революционное время?-- допрашивал
Шариков.
-- Как где? Здесь делать нечего было!..
-- А где ты ряжку налопал? Дезертиром в пещере жил, а баба
тебе творог носила.
-- Что ты, товарищ! Я -- красный партизан, здоровье на
воздухе нажил!
Шариков в него всматривался. Тот стоял и смущался.
-- Ну, на тебе талон на вторую буровую, там спросишь
Подшивалова, он все знает.
Пухов обсиживался в канцелярии и наблюдал. Его удивляло,
отчего так много забот с этой нефтью, раз ее люди сами не
делают, а берут готовой из грунта.
-- Где насос, где черпак -- вот и все дело!-- рассказывал
он Шарикову.-- А ты тут целую подоплеку придумал!
-- А как же иначе, чудак? Промысел -- это, брат, надлежащее
мероприятие,-- ответил Шариков не своей речью.
"И этот, должно, на курсах обтесался,-- подумал Пухов.-- Не
своим умом живет: скоро все на свете организовывать начнет.
Беда".
Шариков поставил Пухова машинистом на нефтяной двигатель --
перекачивать нефть из скважины в нефтехранилище. Для Пухова это
было самое милое дело: день и ночь вращается машина -- умная
как живая, неустанная и верная, как сердце. Среди работы Пухов
выходил иногда из помещения и созерцал лихое южное солнце,
сварившее когда-то нефть в недрах земли.
-- Вари так и дальше!-- сообщал вверх Пухов и слушал
танцующую музыку своей напряженной машины.
Квартиры Пухов не имел, а спал на инструментальном ящике в
машинном сарае. Шум машины ему совсем не мешал, когда ночью
работал сменный машинист. Все равно на душе было тепло -- от
удобств душевного покоя не приобретешь; хорошие же мысли
приходят не в уюте, а от пересечки с людьми и событиями -- и
так дальше. Поэтому Пухов не нуждался в услугах для своей
личности.
-- Я -- человек облегченного типа!-- объяснял он тем,
которые хотели его женить и водворить в брачную усадьбу.
А такие были: тогда социальная идеология была не развита и
рабочий человек угощал себя выдумкой.
Иногда приезжал на автомобиле Шариков и глядел на буровые
вышки, как на корабли. Кто из рабочих чего просил, он сейчас же
давал.
-- Товарищ Шариков, выпиши клок мануфактуры -- баба
приехала, оборвалась в деревне!
-- На, черт! Если спекульнешь -- на волю пущу! Пролетариат
-- честный предмет!-- И выписывал бумажку, стараясь так
знаменито и фигурно расписаться, чтобы потом читатель его
фамилии сказал: товарищ Шариков -- это интеллигентный человек!
----
Шли недели, пищи давали достаточно, и Пухов отъедался.
Жалел он об одном, что немного постарел, нет чего-то нечаянного
в душе, что бывало раньше.
Кругом шла, в сущности, хорошая, легкая жизнь, поэтому
Пухов ее не замечал и не беспокоился. Кто такой Шариков?-- Свой
же друг. Чья нефть в земле и скважины?-- Наши, мы их сделали.
Что такое природа?-- Добро для бедных людей. И так дальше.
Больше не было тревоги и удручения от имущества и начальства.
Как-то приехал Шариков и говорил сразу Пухову, как будто
всю дорогу думал об этом:
-- Пухов, хочешь коммунистом сделаться?
-- А что такое коммунист?
-- Сволочь ты! Коммунист -- это умный, научный человек, а
буржуй -- исторический дурак!
-- Тогда не хочу.
-- Почему не хочешь?
-- Я -- природный дурак!-- объявил Пухов, потому что он
знал особые ненарочные способы очаровывать и привлекать к себе
людей и всегда производил ответ без всякого размышления.
-- Вот гад!-- засмеялся Шариков и поехал начальствовать
дальше.
Со дня прибытия в Баку Пухову стало навсегда хорошо.
Вставал он рано, осматривал зарю, вышки, слушал гудок парохода
и думал кое о чем. Иногда он вспоминал свою умершую от
преждевременного износа жену и немного грустил, но напрасно.
Однажды он шел из Баку на промысел. Он заночевал у
Шарикова. К тому брат из плена вернулся, и было угощение. Ночь
только что кончилась. Несмотря на бесконечное пространство, в
мире было уютно в этот ранний чистый час, и Пухов шагал,
наливаясь какой-то прелестью. Гулко и долго гудел дальний
нефтеперегонный завод, распуская ночную смену.
Весь свет переживал утро, и каждый человек знал про это
происшествие: кто явно торжествуя, кто бурча от смутного
сновидения.
Нечаянное сочувствие к людям, одиноко работавшим против
вещества всего мира, прояснялось в заросшей жизнью душе Пухова.
Революция -- как раз лучшая судьба для людей, верней ничего не
придумаешь. Это было трудно, резко и сразу легко, как
нарождение.
Во второй раз -- после молодости -- Пухов снова увидел
роскошь жизни и неистовство смелой природы, неимоверной в
тишине и в действии.
Пухов шел с удовольствием, чувствуя, как и давно,
родственность всех тел к своему телу. Он постепенно догадывался
о самом важном и мучительном. Он даже остановился, опустив
глаза,-- нечаянное в душе возвратилось к нему. Отчаянная
природа перешла в людей и в смелость революции. Вот где таилось
для него сомнение.
Душевная чужбина оставила Пухова на том месте, где он
стоял, и он узнал теплоту родины, будто вернулся к детской
матери от ненужной жены. Он тронулся по своей линии к буровой
скважине, легко превозмогая опустевшее счастливое тело.
Пухов сам не знал -- не то он таял, не то рождался.
Свет и теплота утра напряглись над миром и постепенно
превращались в силу человека.
В машинном сарае Пухова встретил машинист, ожидавший смены.
Он слегка подремывал и каждую минуту терял себя в дебрях сна и
возвращался оттуда.
Газ двигателя Пухов вобрал в себя, как благоухание,
чувствуя свою жизнь во всю глубину -- до сокровенного пульса.
-- Хорошее утро!-- сказал он машинисту.
Тот потянулся, вышел наружу и равнодушно освидетельствовал:
-- Революционное вполне.
----
Disclaimer: The text is an *imprecise* rendition of the
original work and may contain errors, despite proofreading. May
be used for *information* purposes only. Distribute for free.
Prepared by Serge Winitzki.
NB: Этот текст *приблизительно* воспроизводит авторский и
может содержать ошибки, несмотря на вычитку. Его можно
использовать только для *ознакомления* с работой автора.
Распространять бесплатно. Подготовлено Сергеем Виницким.