отличаться от самых диких зверей. Причина здесь та, что природные качества
человека далеко не достаточны, чтобы распознавать все полезное для
человеческого общежития или, даже распознав это, всегда быть в состоянии
осуществлять высшее благо и стремиться к нему. Прежде всего трудно
распознать, что истинное искусство государственного правления печется не о
частных, но об общих интересах - ведь эта общность связует, частные же
интересы разрывают государство - и что как для того, так и для другого, то
есть для общего и для частного, полезно, если общее устроено лучше, чем
частное. Во-вторых, даже если кто распознает, что от природы обстоит все
именно так, и усвоит это в достаточной мере на деле, то впоследствии, став
неограниченным и самовластным главой государства, он ни в коем случае не
сумеет остаться при этих взглядах и не сочтет нужным всю свою жизнь
поддерживать в государстве общие нужды, предоставляя частным нуждам
следовать за общими. Нет, смертная его природа всегда будет увлекать его к
корысти и служению своим личным интересам. Безрассудно избегая страданий и
стремясь к удовольствиям, она поставит их выше того, что более справедливо и
лучше. Себя самое она ввергнет в мрак и в конце концов преисполнит всяческим
злом и себя, и все государство в целом. Ведь если бы по воле божественной
судьбы появился когда-нибудь человек, достаточно способный по своей природе
к усвоению этих взглядов, то он вовсе не нуждался бы в законах, которые бы
им управляли. Ни закон, ни какой бы то ни было распорядок не стоят выше
знания. Не может быт разум чьим-то послушным рабом; нет, он должен править
всем, если только по своей природе подлинно свободен. Но в наше время этого
нигде не встретишь, разве что только в малых размерах. Поэтому надо принять
то, что после разума находится на втором месте, - закон и порядок, которые
охватывают своим взором многое, но не могут охватить всего.
Афинянин. Из прочих зол величайшим является распущенность и дерзость
молодежи, в особенности велико зло, если это проявляется по отношению к
государственным святыням... Вторыми по степени важности являются
оскорбления, наносимые частным святыням и могилам.
Но законам о каре, которую должен понести человек, словом или делом
оскорбляющий богов, надо предпослать наставление. А наставление это будет
таким: никто из тех, кто:, согласно с законами, верит в существование богов,
никогда намеренно не совершит нечестивого дела и не выскажет беззаконного
слова. Человек это может сделать в одном из трех случаев: либо, повторяю,
если он не верит в существование богов, либо (второй случай) хотя и верит в
их бытие, но отрицает их вмешательство в людские дела, либо, наконец (третий
случай), если человек полагает, будто богов легко склонить в свою пользу и
умилостивить жертвами и молитвами.
...Пусть подвергнутся нашему порицанию сочинения нового поколения
мудрецов, поскольку они являются причиной зол. Вот что влекут за собой
сочинения подобных людей: мы с тобой, приводя доказательства существования
богов, говорим об одном и том же - о Солнце, Луне, звездах, Земле - как о
богах, о чем-то божественном. Люди же, переубежденные этими мудрецами,
станут возражать: все это - только земля или камни и, следовательно, лишено
способности заботиться о делах человеческих.
Не выносить и ненавидеть людей, которые были и поныне являются причиной
этих наших речей, неизбежно.
Они знают понаслышке, да и видят сами, что эллины и все варвары как при
различных несчастьях, так и при полном благополучии преклоняют колени и
повергаются ниц при восходе и закате Солнца и Луны, показывая этим не только
полную свою уверенность в бытии богов, но и то, что у них на этот счет даже
не возникает сомнения. Однако ко всему этому люди эти относятся с
презрением... Сможет ли тут кто-нибудь быть кротким в увещеваниях, если
приходится, уча о богах, начинать с доказательства их бытия! Однако
отважимся на это!
Некоторые учат, что все вещи, возникающие, возникшие и те, что должны
возникнуть, обязаны своим возникновением частью природе, частью искусству, а
частью случаю.
Выражусь еще яснее: огонь, вода, земля и воздух - все это, как
утверждают, существует благодаря природе и случаю; искусство здесь ни при
чем. В свою очередь из этих [первоначал], совершенно неодушевленных,
возникают тела - Земля, Солнце, Луна и звезды. Каждое из этих [первоначал]
носилось по воле присущей ему случайной силы, и там, где они сталкивались,
они прилаживались друг к другу... Словом, все необходимо и согласно судьбе
смешалось путем слияния противоположных [первоначал]; так-то вот, утверждают
они, и произошло все небо в целом и все то, что н нем, а также все животные
и растения. Отсюда будто бы пошла и смена времен года, а вовсе не благодаря
уму или какому-нибудь божеству либо искусству:они учат, повторяю, будто все
это произошло благодаря природе и случаю. Искусство же возникло и всего
этого позднее; он смертно само и возникло из смертного позднее, в качестве
некой забавы, не слишком причастной истине... Стало быть, из искусств только
те порождают что-либо серьезное, которые применяют свою силу сообща с
природой, таковы, например, врачевание, земледелие и гимнастика. Ну а в
государственном управлении, утверждают эти люди, разве лишь незначительная
какая-то часть причастна природе, большая же часть искусству. Стало быть и
всякое законодательство обусловлено будто бы не природой, но искусством, вот
почему эти положения и далеки от истины.
О богах, мой милый, подобного рода люди утверждают прежде всего
следующее: боги существуют не по природе, а в силу искусства и некоторых
законов, причем в различных местах они различны сообразно с тем, какими
какой народ условился их считать при возникновении своего законодательства.
Точно также и прекрасно по природе одно, а по закону - другое; справедливого
же вовсе нет по природе. Законодатели пребывают относительно него в
разногласии и постоянно вносят здесь все новые и новые изменения. Эти
изменчивые постановления законодателей, каждое в свой черед, являются
господствующими для своего времени, причем возникают они благодаря искусству
и определенным законам, а не по природе.
...Приверженцы упомянутых учений, как кажется, смотрят на огонь, воду,
землю и воздух как на первоначала всех вещей, и именно это-то они и называют
природой. Душу же они выводят позднее из этих первоначал.
Что такое душа, мой друг, это, кажется, неведомо почти никому - какова
она, какое значение она имеет, каковы прочие ее свойства, в особенности же
каково ее возникновение, ведь она - нечто первичное, возникшее прежде всех
тел, и потому она более чего бы то ни было властна над всякого рода
изменениями и переустройствами тел. Раз дело обстоит так, не правда ли,
необходимо, чтобы то, что сродно душе, возникло прежде того, что принадлежит
телу, так как душа старше тела?
Следовательно, мнение, забота, ум, искусство и закон существовали
раньше жесткого, мягкого, тяжелого и легкого. Рано возникли и великие первые
творения, и свершения искусства, так как они существуют среди первоначал; а
то, что существует по природе, и сама природа... возникло позднее из
искусства и разума и им подвластно.
Нам надо всячески остеречься, как бы это лукавое учение, подобающее
лишь молодым людям, не переубедило нас, стариков...
Да, часть предметов движется, а часть пребывает в покое.
Конечно, стоящие предметы стоят, а движущиеся движутся в каком-нибудь
пространстве?
Под предметами же, движущимися во многих местах, ты, мне кажется,
разумеешь такие, которые путем перемещения постоянно меняют свое место на
новое... Между всеми этими вещами происходят столкновения, при этом
несущиеся предметы раскалываются о стоящие... сливаются воедино...
При такого рода объединении предметы увеличиваются, а при раскалывании
погибают... А при каком состоянии происходит возникновение всех вещей?
Так вот, одним из этих видов движений пусть будет такое, которое может
приводить в движение другие предметы, а само себя - никогда. Другим же,
опять-таки отдельным среди всех видом движения, будет такое, которое всегда
может приводить в движение и себя, и другие предметы...
Необходимо признать, что движение, способное двигать само себя,
неизмеримо выше других; все остальные виды движения стоят на втором месте.
...Если один предмет у нас производит изменение в другом, а тот,
другой, в свою очередь всегда производит изменение в третьем, то найдется ли
среди подобных предметов такой, который впервые произвел это изменение? И
может ли предмет, движимый иным предметом, стать первым из предметов,
вызывающих изменения? Ведь это невозможно. Зато когда предмет движет сам
себя и изменяет другой предмет, а этот другой - третий и так далее, то есть
когда движение сообщается бесчисленному количеству предметов, то найдется ли
какое-либо иное начало движения всех этих предметов, кроме изменения этого
движущего самого себя предмета?
Зададим себе еще такой вопрос и сами же на него ответим: если бы все
вещи тотчас же после своего возникновения остались неподвижными... какое
движение из перечисленных выше должно было бы необходимо возникнуть среди
них первым? Разумеется, то, что движет само себя. В самом деле: до того
времени оно не могло подвергнуться изменению под влиянием другого
[предмета], потому что в вещах тогда вовсе не было перемен. Следовательно,
первоначало всех видов движений, первым зародившееся среди стоящих вещей и
движимых, есть, по нашему признанию, самодвижущееся, наиболее древнее и
сильное из всех изменений; а ту вещь, что изменяется под влиянием другой и
затем приводит в движение другие вещи, мы признаем вторичной.
Не допускаешь ли ты также, что о каждой вещи мы можем мыслить трояко?
[...]
Во-первых, сущность вещи, во-вторых, определение этой сущности,
в-третьих, ее название.
Каково же определение того, чему имя "душа"? Разве существует другое
какое-либо определение, кроме только что данного: "душа - это движение,
способное двигать само себя"?
...Душа есть то же самое, что первое возникновение и движение вещей
существующих, бывших и будущих, а равным образом и всего того, что этому
противоположно, коль скоро выяснилось, что она - причина изменения и
всяческого движения всех вещей.
Не правда ли, движение какого-либо предмета, вызванное другим предметом
и никогда и ни в чем не проявляющееся как движение само по себе, вторично? И
какими бы незначительными числами ни измеряли мы продолжительность этого
движения, все же оно останется изменением на самом деле неодушевленного
тела.
Вспомним же то, о чем мы согласились раньше: если окажется, что душа
старше тела, то и все относящееся к душе будет старше всего относящегося к
телу. [...]
Стало быть, нравственные свойства, желания, умозаключения, истинные
мнения, заботы и память возникли раньше, чем длина тел, их ширина, толщина и
сила, - коль скоро душа возникла раньше тела.
Не следует ли признать, что душа, правящая всем и во всем обитающая,
что многообразно движется, управляет также и небом? [. ..]
Но одна ли [душа] или многие? Я отвечу за вас: многие. Ибо мы никак не
можем предположить менее двух - одной благодетельной и другой, способной
совершать противоположное тому, что совершает первая. [...]
Итак, душа правит всем, что есть на небе, на земле и на море, с помощью
своих собственных движений, названия которым следующие: желание, усмотрение,
забота, совет, правильное и ложное мнение, радость и страдание, отвага и
страх, любовь и ненависть. Правит она и с помощью всех родственных этим и
первоначальных движений, которые в свою очередь вызывают вторичные движения
тел и ведут все к росту либо уничтожению, к слиянию либо к расщеплению и к
сопровождающему все это теплу и холоду, тяжести и легкости, жесткости и
мягкости, белизне или черному цвету, к кислоте или сладости. Пользуясь всем
этим, душа, восприняв к тому же поистине вечно божественный ум, пестует все
и ведет к истине и блаженству. Встретившись же и сойдясь с неразумием, она
ведет все в противоположном направлении.
...Ведь если путь перемещения неба, со всем на нем существующим, имеет
природу, подобную движению, кругообращению и умозаключениям Ума, если то и
другое протекает родственным образом, значит, очевидно, должно признать, что
о космосе в его целом печется лучший род души и ведет его по наилучшему
пути.
Если же [космос] движется неистово и нестройно, то надо признать, что
это - дело злой души.
Какую же природу имеет движение Ума? [...]
Подобно тому как те, кто среди бела дня смотрит прямо на Солнце,
чувствуют себя так, словно кругом ночь, и мы не скажем, будто можем
когда-либо увидеть Ум смертными очами и достаточно познать. Безопаснее мы
усмотрим это, если станем взирать на образ того, о чем нас спрашивают. [...]
Надеюсь, мы не покажемся плохими творцами словесных образов, если
скажем, что оба, и разум, и совершающееся на одном месте движение, движутся
наподобие выточенного волчка тождественным образом, на одном и том же месте,
вокруг одного и того же [центра], постоянно сохраняя по отношению к одному и
тому же одинаковый порядок и строй.
Точно так же разве не было бы сродни всяческому неразумию движение,
никогда не совершающееся тождественным образом, в одном и том же месте,
вокруг одного и того же, - движение без определенного отношения к одному и
тому же [центру], происходящее в беспорядке, без всякой последовательности?
Теперь уже очень легко с точностью сказать, что раз душа производит у
нас круговращение всего, то по необходимости надо признать, что попечение о
круговом вращении неба и упорядочение его принадлежит благой душе. [...]
Если душа вращает все, то, очевидно, она же вращает и каждое в
отдельности - Солнце, Луну и другие звезды. [...]
Всякий человек видит тело Солнца, душу же его никто не видит. Равным
образом никто вообще не видит души тел одушевленных существ - ни живых, ни
мертвых. Существует полная возможность считать, что род этот по своей
природе совершенно не может быть воспринят никакими нашими телесными
ощущениями и что он лишь умопостигаем. Эту душу, все равно, провозит ли она
Солнце в колеснице, давая всем свет, или же воздействуя на него извне, либо
действует каким-то другим образом, всякий человек должен почитать выше
Солнца и признавать богом. Не правда ли?
Нам следует перейти к увещеванию того, кто признает бытие богов, но
отрицает их промысел над людскими делами.
Ведь если действительно невозможно иметь попечение сразу обо всем, то
это уже не будет небрежением со стороны того, кто не печется о малом...
Значит, если боги небрегут малым и незначительным во Вселенной,
остается считать, что они поступают так в сознании, что вообще не должно
иметь о таких вещах попечение.
Мы признаем, что все смертные существа, равно как и все небо, - это
достояние богов.
...Верховный правитель видел, что все наши дела одухотворены и что в
них много добродетели, но и много порока... Обратив внимание на все это, он
придумал такое место для каждой из частей, чтобы во Вселенной как можно
вернее, легче и лучше побеждала бы добродетель, а порок был бы побежден. Для
всего этого он придумал, какое место должно занимать все возникающее. Что
касается качества возникающего, то он предоставил это воле каждого из нас,
ибо каждый из нас большей частью становится таким, а не иным сообразно с
предметом своих желаний и качеством своей души. [...]
Итак, все, что причастно душе, изменяется, так как заключает в самом
себе причину изменения; при этом все перемещается согласно закону и
распорядку судьбы. Если же душа, по своей ли собственной воле или под
сильным чужим влиянием, изменяется больше в сторону добродетели, то,
слившись с божественной добродетелью, она становится особенно добродетельной
и переносится на новое, лучшее и совершенно святое место. В противном же
случае - изменившись в сторону зла - она переносит свою жизнь туда, куда
подобает. Если ты станешь хуже, то отправишься к дурным душам, если же
лучше, то к лучшим. Вообще и при жизни, и после смерти каждый испытывает и
делает то, что ему свойственно. [...] Кто не понимает этой причастности, тот
никогда не найдет образца для своей жизни и не будет в силах дать себе отчет
в том, от чего зависит счастливая или несчастная доля.
Тот, кто говорит, будто боги всегда готовы простить несправедливых
людей и тех, кто творит несправедливые поступки, лишь бы кто-то из них
уделил им часть своей неправедной добычи, необходимо должен утверждать
следующее: если бы волки уделяли малую часть своих хищений собакам, те,
будучи укрощены дарами, позволили бы расхитить все стадо. Разве не таково
рассуждение тех, кто утверждает, что богов можно умилостивить?
Богов нельзя сравнить ни с военачальниками, ни с врачами, ни с
земледельцами, ни с пастухами, ни тем паче с собаками, которых заворожили
волки... [369]
Если мы хоть отчасти принесли пользу и убедили подобного рода людей
возненавидеть самих себя и полюбить противоположный образ мыслей, то наше
вступление к законам о нечестии сделано удачно.
Афинянин. Дорогой Клиний, лишь небольшая часть исключительных по своей
природе людей, получивших превосходное воспитание, может держать себя в
надлежащих границах, когда сталкивается с какими-нибудь нуждами и
вожделениями. Люди эти могут оставаться трезвыми, когда представляется
возможность добыть много денег, могут предпочесть умеренное многому.
Огромное большинство людей поступается как раз наоборот: их желания
неумеренны, и, хотя возможно извлекать умеренную прибыль, они предпочитают
быть ненасытными. Вот почему находятся на плохом счету и признаются
чрезвычайно постыдными занятия мелкого торговца, крупного купца и
содержателя гостиницы. ...Содержатели гостиниц ради мелкой торговли строят
свои жилища в пустынных местах, где скрещиваются много дальних дорог; здесь
они дают желанный приют нуждающимся в нем путникам, доставляют им теплый и
безмятежный кров... Но после содержатель гостиницы вовсе не считает, что он
принял своих друзей и оделил их дружескими подарками; нет, он относится к
ним как к попавшим в плен врагам и отпускает их на волю лишь за огромный
неправедный и грязный выкуп. Вот такие-то бесчинства во всех этих делах и
являются причиной того, что подобные занятия правильно бывают на плохом
счету, хотя они должны были бы помогать людям в затруднительных положениях.
Так вот и для этого, как всегда, законодателю надо приготовить лекарство.
Впрочем, давно уже сказано, что трудно сражаться сразу с двумя, да
вдобавок еще противоположными бедами, как это бывает при болезнях и во
многих других случаях. И теперь нам предстоит сражаться с двумя
противниками: бедностью и богатством. Богатство развратило душу людей
роскошью, бедность их вскормила страданием и довела до бесстыдства.
Друзья, сегодня вы здесь, а завтра вас здесь не будет. Вам нелегко
разобраться сейчас в вашем имущественном положении, да и в самих себе (Как
советует Пифийская надпись). И вот я как законодатель устанавливаю: вы не
принадлежите самим себе и это имущество не принадлежит вам. Оно -
собственность всего вашего рода, как его предшественников, так и последующих
поколений; более того, весь ваш род и имущество - это собственность
государства. ...Я установлю законы, приняв в расчет все то, что наиболее
полезно всему государству и всему роду в целом. Этой цели я справедливо
подчиню интересы каждого отдельного человека. А вы благосклонно и
внимательно следуйте тем путем, который свойствен человеческой природе.
Нашей же задачей будет позаботиться о прочих ваших делах, что мы и сделаем
по мере возможности с величайшей тщательностью, ничего не упуская из виду.
Не скроем тягостной стороны таких законов... По-видимому здесь
упускается из виду, что среди людей подобные требования встретят тысячи
препятствий; им не захотят повиноваться, скорее соглашаясь подвергнуться
чему угодно, чем вступить в брак против воли, в особенности с лицами
больными или увечными телесно или духовно. Возможно, некоторым покажется,
будто законодатель совсем не взвесил этого. Но это предположение неверно.
Итак, в защиту законодателя и тех людей, кому он дает законы, надо
предпослать, пожалуй, некое общее вступление и обратиться к подвластным с
просьбой извинить законодателя, если он в своих заботах об общем благе не
всегда вместе с тем сможет устранить личные несчастья, случающиеся с каждым
из граждан.
Афинянин. Ни в серьезных занятиях, ни в играх никто не должен приучать
себя действовать по собственному усмотрению: нет, всегда - и на войне и в
мирное время - надо жить с постоянной оглядкой на начальника и следовать его
указаниям. Даже в самых незначительных мелочах надо ими руководствоваться,
например по первому его приказанию останавливаться на месте, идти вперед,
приступать к упражнениям, умываться, питаться, пробуждаться ночью для
несения охраны и для исполнения поручений. [...] Словом, пусть человеческая
душа приобретет навык совершенно не уметь делать что-либо отдельно от других
людей и даже не понимать, как это возможно. Пусть жизнь всех людей всегда
будет возможно более сплоченной и общей. [...] Надо начальствовать над
другими и самому быть у них под началом. А безначалие должно быть изъято из
жизни всех людей и даже животных, подвластных людям.
Самое же главное - не следует портить силу головы и ног, облекая их
лишними покровами, ведь этим губят данные нам природой головные уборы и
подметки. Поддержание этих крайних частей в здоровом состоянии имеет весьма
важное значение для всего тела, плохое же их состояние очень вредно: ноги
служат всякому телу главными исполнителями, голова же - самым главным
начальником...
Если кто из граждан пожелает в течение большего срока наблюдать жизнь
других людей, никакой закон им в этом не может препятствовать. Ведь
государство, из-за своей необщительности не ознакомившееся на опыте с
хорошими и дурными людьми, никогда не сможет быть достаточно кротким и
совершенным. Да и законы невозможно соблюдать, если они будут восприняты не
сознательно, а лишь в силу привычки. Среди прочих постоянно выделяются люди
с божественным нравом, вполне достойные общения. Правда, их немного, и в
государствах с благими законами они встречаются не чаще, чем там, где законы
плохи. Человек, живущий в государстве с благими законами, должен постоянно,
странствуя по морю и по суше, разыскивать следы таких людей, кто не
испорчен, дабы с их помощью укрепить хорошие стороны узаконений, а упущения
исправить. Без таких поисков государство не может быть вполне устойчивым,
как и тогда, когда поиск выполняется плохо.
Хороший судья должен впитать в себя эти сочинения как средство,
предохраняющее от прочих учений, и совершенствовать как самого себя, так и
свое государство с целью уготовить хорошим людям сохранение справедливости и
ее развитие, а людям дурным - искоренение невежества, распущенности,
трусости, короче говоря, всевозможной несправедливости, насколько это в его
силах и насколько поддаются исцелению превратные мнения порочных людей. Для
душ же тех людей, которым суждено иметь такие мнения, только смерть может
быть исцелением.
Поэтому прекрасно говорят о мертвых, что тело их лишь образ, сущность
же каждого из нас бессмертна: она именуется душой, которая отходит к иным
богам, чтобы отчитаться перед ними; как гласит дедовский закон, для человека
хорошего этот отчет не страшен, а для дурного очень страшен и никакой
серьезной помощи после смерти он ожидать не может.
Хорошие голова и душа спасают все живое. [...]
Короче говоря, ум, слитый воедино с прекраснейшими ощущениями, с полным
правом можно было бы назвать спасением всякого существа.
Если государство не будет всего этого иметь, не будет ничего
удивительного, коль скоро, лишенное ума и ощущений, оно в каждом деле станет
отдаваться на волю случая.
Самое же главное состоит в том, чтобы не блуждать, преследуя разные
цели, но иметь в виду что-нибудь одно и все стрелы метать всегда в этом
направлении.
Теперь мы поймем, что нет ничего удивительного в блуждании
государственных узаконений, раз в каждом государстве цели законодательства
разные. Неудивительно также, что большей частью определяют справедливое
положение вещей следующим образом: в одних государствах считают справедливой
власть нескольких лиц независимо от того, лучше или хуже они остальных
людей; в других - возможность обогащаться независимо от того, становятся ли
при этом люди рабами других или нет; в третьих все стремление направлено к
свободной жизни; законодательство четвертых имеет две цели: самим быть
свободными и владычествовать над другими государствами. Наконец, есть
государства, считающие себя самыми мудрыми, однако они сразу преследуют все
эти цели и не могут указать той главной и единой цели, на которую должно
быть направлено все остальное.
Мы указали ту единую цель, которую должен иметь в виду ум - ум
кормчего, врача или военачальника. Сейчас мы исследуем ум государственного
мужа. Хорошо было бы обратиться к нему, как к человеку, с таким вопросом: "О
удивительный, какова же твоя цель?"
Разве мы не сказали, что в каждом деле выдающийся демиург и страж
должен не только быть в силах наблюдать за многим, но должен еще стремиться
к какой-то единой цели, знать ее и сознательно направлять к ней все, что он
охватывает своим взором? [...]
Разве есть более точный способ созерцания, чем когда человек в
состоянии отнести к одной идее множество непохожих вещей?
...Никто из людей не располагает более ясным методом.
...Она самая старшая и божественная из всех вещей, движение которых,
соединившись со становлением, создало вечную сущность. Другой довод касается
всеобщего движения: в нем наблюдается стройный порядок, так как над
светилами и прочими телами господствует все упорядочивающий ум.
...При неодушевленности тел, не обладающих умом, не могли бы быть
выполнены столь удивительно точно все расчеты. ...Ум привел в стройный
порядок все то, что находится на небе.
Никто из смертных не может стать твердым в благочестии, если не усвоит
двух только что указанных положений. Первое - что душа старше всего, что
получило в удел рождение; она бессмертна и правит всеми телами; второе - что
в звездных телах, как мы не раз говорили, пребывает ум всего существующего.
...Нелегкой задачей будет найти, что именно надо изучать; нелегко также
стать учеником того, кто это нашел. Вдобавок есть еще определенный срок,
предназначенный для усвоения. [...] Ведь даже самим обучающимся неясно,
какое требуется время для изучения, пока каждый в глубине души не приобрел
знаний по этому предмету. Если сказать, что никакие сокровенные знания
недоступны, то это будет неправильно, ибо они недоступны в том смысле, что
им нельзя предпослать предварительных разъяснений.
Действительно, только тогда вполне, можно сказать, наяву осуществится
то, чего мы коснулись в нашей предшествующей беседе как бы во сне, слив
воедино образ главы и ума.
человека далеко не достаточны, чтобы распознавать все полезное для
человеческого общежития или, даже распознав это, всегда быть в состоянии
осуществлять высшее благо и стремиться к нему. Прежде всего трудно
распознать, что истинное искусство государственного правления печется не о
частных, но об общих интересах - ведь эта общность связует, частные же
интересы разрывают государство - и что как для того, так и для другого, то
есть для общего и для частного, полезно, если общее устроено лучше, чем
частное. Во-вторых, даже если кто распознает, что от природы обстоит все
именно так, и усвоит это в достаточной мере на деле, то впоследствии, став
неограниченным и самовластным главой государства, он ни в коем случае не
сумеет остаться при этих взглядах и не сочтет нужным всю свою жизнь
поддерживать в государстве общие нужды, предоставляя частным нуждам
следовать за общими. Нет, смертная его природа всегда будет увлекать его к
корысти и служению своим личным интересам. Безрассудно избегая страданий и
стремясь к удовольствиям, она поставит их выше того, что более справедливо и
лучше. Себя самое она ввергнет в мрак и в конце концов преисполнит всяческим
злом и себя, и все государство в целом. Ведь если бы по воле божественной
судьбы появился когда-нибудь человек, достаточно способный по своей природе
к усвоению этих взглядов, то он вовсе не нуждался бы в законах, которые бы
им управляли. Ни закон, ни какой бы то ни было распорядок не стоят выше
знания. Не может быт разум чьим-то послушным рабом; нет, он должен править
всем, если только по своей природе подлинно свободен. Но в наше время этого
нигде не встретишь, разве что только в малых размерах. Поэтому надо принять
то, что после разума находится на втором месте, - закон и порядок, которые
охватывают своим взором многое, но не могут охватить всего.
Афинянин. Из прочих зол величайшим является распущенность и дерзость
молодежи, в особенности велико зло, если это проявляется по отношению к
государственным святыням... Вторыми по степени важности являются
оскорбления, наносимые частным святыням и могилам.
Но законам о каре, которую должен понести человек, словом или делом
оскорбляющий богов, надо предпослать наставление. А наставление это будет
таким: никто из тех, кто:, согласно с законами, верит в существование богов,
никогда намеренно не совершит нечестивого дела и не выскажет беззаконного
слова. Человек это может сделать в одном из трех случаев: либо, повторяю,
если он не верит в существование богов, либо (второй случай) хотя и верит в
их бытие, но отрицает их вмешательство в людские дела, либо, наконец (третий
случай), если человек полагает, будто богов легко склонить в свою пользу и
умилостивить жертвами и молитвами.
...Пусть подвергнутся нашему порицанию сочинения нового поколения
мудрецов, поскольку они являются причиной зол. Вот что влекут за собой
сочинения подобных людей: мы с тобой, приводя доказательства существования
богов, говорим об одном и том же - о Солнце, Луне, звездах, Земле - как о
богах, о чем-то божественном. Люди же, переубежденные этими мудрецами,
станут возражать: все это - только земля или камни и, следовательно, лишено
способности заботиться о делах человеческих.
Не выносить и ненавидеть людей, которые были и поныне являются причиной
этих наших речей, неизбежно.
Они знают понаслышке, да и видят сами, что эллины и все варвары как при
различных несчастьях, так и при полном благополучии преклоняют колени и
повергаются ниц при восходе и закате Солнца и Луны, показывая этим не только
полную свою уверенность в бытии богов, но и то, что у них на этот счет даже
не возникает сомнения. Однако ко всему этому люди эти относятся с
презрением... Сможет ли тут кто-нибудь быть кротким в увещеваниях, если
приходится, уча о богах, начинать с доказательства их бытия! Однако
отважимся на это!
Некоторые учат, что все вещи, возникающие, возникшие и те, что должны
возникнуть, обязаны своим возникновением частью природе, частью искусству, а
частью случаю.
Выражусь еще яснее: огонь, вода, земля и воздух - все это, как
утверждают, существует благодаря природе и случаю; искусство здесь ни при
чем. В свою очередь из этих [первоначал], совершенно неодушевленных,
возникают тела - Земля, Солнце, Луна и звезды. Каждое из этих [первоначал]
носилось по воле присущей ему случайной силы, и там, где они сталкивались,
они прилаживались друг к другу... Словом, все необходимо и согласно судьбе
смешалось путем слияния противоположных [первоначал]; так-то вот, утверждают
они, и произошло все небо в целом и все то, что н нем, а также все животные
и растения. Отсюда будто бы пошла и смена времен года, а вовсе не благодаря
уму или какому-нибудь божеству либо искусству:они учат, повторяю, будто все
это произошло благодаря природе и случаю. Искусство же возникло и всего
этого позднее; он смертно само и возникло из смертного позднее, в качестве
некой забавы, не слишком причастной истине... Стало быть, из искусств только
те порождают что-либо серьезное, которые применяют свою силу сообща с
природой, таковы, например, врачевание, земледелие и гимнастика. Ну а в
государственном управлении, утверждают эти люди, разве лишь незначительная
какая-то часть причастна природе, большая же часть искусству. Стало быть и
всякое законодательство обусловлено будто бы не природой, но искусством, вот
почему эти положения и далеки от истины.
О богах, мой милый, подобного рода люди утверждают прежде всего
следующее: боги существуют не по природе, а в силу искусства и некоторых
законов, причем в различных местах они различны сообразно с тем, какими
какой народ условился их считать при возникновении своего законодательства.
Точно также и прекрасно по природе одно, а по закону - другое; справедливого
же вовсе нет по природе. Законодатели пребывают относительно него в
разногласии и постоянно вносят здесь все новые и новые изменения. Эти
изменчивые постановления законодателей, каждое в свой черед, являются
господствующими для своего времени, причем возникают они благодаря искусству
и определенным законам, а не по природе.
...Приверженцы упомянутых учений, как кажется, смотрят на огонь, воду,
землю и воздух как на первоначала всех вещей, и именно это-то они и называют
природой. Душу же они выводят позднее из этих первоначал.
Что такое душа, мой друг, это, кажется, неведомо почти никому - какова
она, какое значение она имеет, каковы прочие ее свойства, в особенности же
каково ее возникновение, ведь она - нечто первичное, возникшее прежде всех
тел, и потому она более чего бы то ни было властна над всякого рода
изменениями и переустройствами тел. Раз дело обстоит так, не правда ли,
необходимо, чтобы то, что сродно душе, возникло прежде того, что принадлежит
телу, так как душа старше тела?
Следовательно, мнение, забота, ум, искусство и закон существовали
раньше жесткого, мягкого, тяжелого и легкого. Рано возникли и великие первые
творения, и свершения искусства, так как они существуют среди первоначал; а
то, что существует по природе, и сама природа... возникло позднее из
искусства и разума и им подвластно.
Нам надо всячески остеречься, как бы это лукавое учение, подобающее
лишь молодым людям, не переубедило нас, стариков...
Да, часть предметов движется, а часть пребывает в покое.
Конечно, стоящие предметы стоят, а движущиеся движутся в каком-нибудь
пространстве?
Под предметами же, движущимися во многих местах, ты, мне кажется,
разумеешь такие, которые путем перемещения постоянно меняют свое место на
новое... Между всеми этими вещами происходят столкновения, при этом
несущиеся предметы раскалываются о стоящие... сливаются воедино...
При такого рода объединении предметы увеличиваются, а при раскалывании
погибают... А при каком состоянии происходит возникновение всех вещей?
Так вот, одним из этих видов движений пусть будет такое, которое может
приводить в движение другие предметы, а само себя - никогда. Другим же,
опять-таки отдельным среди всех видом движения, будет такое, которое всегда
может приводить в движение и себя, и другие предметы...
Необходимо признать, что движение, способное двигать само себя,
неизмеримо выше других; все остальные виды движения стоят на втором месте.
...Если один предмет у нас производит изменение в другом, а тот,
другой, в свою очередь всегда производит изменение в третьем, то найдется ли
среди подобных предметов такой, который впервые произвел это изменение? И
может ли предмет, движимый иным предметом, стать первым из предметов,
вызывающих изменения? Ведь это невозможно. Зато когда предмет движет сам
себя и изменяет другой предмет, а этот другой - третий и так далее, то есть
когда движение сообщается бесчисленному количеству предметов, то найдется ли
какое-либо иное начало движения всех этих предметов, кроме изменения этого
движущего самого себя предмета?
Зададим себе еще такой вопрос и сами же на него ответим: если бы все
вещи тотчас же после своего возникновения остались неподвижными... какое
движение из перечисленных выше должно было бы необходимо возникнуть среди
них первым? Разумеется, то, что движет само себя. В самом деле: до того
времени оно не могло подвергнуться изменению под влиянием другого
[предмета], потому что в вещах тогда вовсе не было перемен. Следовательно,
первоначало всех видов движений, первым зародившееся среди стоящих вещей и
движимых, есть, по нашему признанию, самодвижущееся, наиболее древнее и
сильное из всех изменений; а ту вещь, что изменяется под влиянием другой и
затем приводит в движение другие вещи, мы признаем вторичной.
Не допускаешь ли ты также, что о каждой вещи мы можем мыслить трояко?
[...]
Во-первых, сущность вещи, во-вторых, определение этой сущности,
в-третьих, ее название.
Каково же определение того, чему имя "душа"? Разве существует другое
какое-либо определение, кроме только что данного: "душа - это движение,
способное двигать само себя"?
...Душа есть то же самое, что первое возникновение и движение вещей
существующих, бывших и будущих, а равным образом и всего того, что этому
противоположно, коль скоро выяснилось, что она - причина изменения и
всяческого движения всех вещей.
Не правда ли, движение какого-либо предмета, вызванное другим предметом
и никогда и ни в чем не проявляющееся как движение само по себе, вторично? И
какими бы незначительными числами ни измеряли мы продолжительность этого
движения, все же оно останется изменением на самом деле неодушевленного
тела.
Вспомним же то, о чем мы согласились раньше: если окажется, что душа
старше тела, то и все относящееся к душе будет старше всего относящегося к
телу. [...]
Стало быть, нравственные свойства, желания, умозаключения, истинные
мнения, заботы и память возникли раньше, чем длина тел, их ширина, толщина и
сила, - коль скоро душа возникла раньше тела.
Не следует ли признать, что душа, правящая всем и во всем обитающая,
что многообразно движется, управляет также и небом? [. ..]
Но одна ли [душа] или многие? Я отвечу за вас: многие. Ибо мы никак не
можем предположить менее двух - одной благодетельной и другой, способной
совершать противоположное тому, что совершает первая. [...]
Итак, душа правит всем, что есть на небе, на земле и на море, с помощью
своих собственных движений, названия которым следующие: желание, усмотрение,
забота, совет, правильное и ложное мнение, радость и страдание, отвага и
страх, любовь и ненависть. Правит она и с помощью всех родственных этим и
первоначальных движений, которые в свою очередь вызывают вторичные движения
тел и ведут все к росту либо уничтожению, к слиянию либо к расщеплению и к
сопровождающему все это теплу и холоду, тяжести и легкости, жесткости и
мягкости, белизне или черному цвету, к кислоте или сладости. Пользуясь всем
этим, душа, восприняв к тому же поистине вечно божественный ум, пестует все
и ведет к истине и блаженству. Встретившись же и сойдясь с неразумием, она
ведет все в противоположном направлении.
...Ведь если путь перемещения неба, со всем на нем существующим, имеет
природу, подобную движению, кругообращению и умозаключениям Ума, если то и
другое протекает родственным образом, значит, очевидно, должно признать, что
о космосе в его целом печется лучший род души и ведет его по наилучшему
пути.
Если же [космос] движется неистово и нестройно, то надо признать, что
это - дело злой души.
Какую же природу имеет движение Ума? [...]
Подобно тому как те, кто среди бела дня смотрит прямо на Солнце,
чувствуют себя так, словно кругом ночь, и мы не скажем, будто можем
когда-либо увидеть Ум смертными очами и достаточно познать. Безопаснее мы
усмотрим это, если станем взирать на образ того, о чем нас спрашивают. [...]
Надеюсь, мы не покажемся плохими творцами словесных образов, если
скажем, что оба, и разум, и совершающееся на одном месте движение, движутся
наподобие выточенного волчка тождественным образом, на одном и том же месте,
вокруг одного и того же [центра], постоянно сохраняя по отношению к одному и
тому же одинаковый порядок и строй.
Точно так же разве не было бы сродни всяческому неразумию движение,
никогда не совершающееся тождественным образом, в одном и том же месте,
вокруг одного и того же, - движение без определенного отношения к одному и
тому же [центру], происходящее в беспорядке, без всякой последовательности?
Теперь уже очень легко с точностью сказать, что раз душа производит у
нас круговращение всего, то по необходимости надо признать, что попечение о
круговом вращении неба и упорядочение его принадлежит благой душе. [...]
Если душа вращает все, то, очевидно, она же вращает и каждое в
отдельности - Солнце, Луну и другие звезды. [...]
Всякий человек видит тело Солнца, душу же его никто не видит. Равным
образом никто вообще не видит души тел одушевленных существ - ни живых, ни
мертвых. Существует полная возможность считать, что род этот по своей
природе совершенно не может быть воспринят никакими нашими телесными
ощущениями и что он лишь умопостигаем. Эту душу, все равно, провозит ли она
Солнце в колеснице, давая всем свет, или же воздействуя на него извне, либо
действует каким-то другим образом, всякий человек должен почитать выше
Солнца и признавать богом. Не правда ли?
Нам следует перейти к увещеванию того, кто признает бытие богов, но
отрицает их промысел над людскими делами.
Ведь если действительно невозможно иметь попечение сразу обо всем, то
это уже не будет небрежением со стороны того, кто не печется о малом...
Значит, если боги небрегут малым и незначительным во Вселенной,
остается считать, что они поступают так в сознании, что вообще не должно
иметь о таких вещах попечение.
Мы признаем, что все смертные существа, равно как и все небо, - это
достояние богов.
...Верховный правитель видел, что все наши дела одухотворены и что в
них много добродетели, но и много порока... Обратив внимание на все это, он
придумал такое место для каждой из частей, чтобы во Вселенной как можно
вернее, легче и лучше побеждала бы добродетель, а порок был бы побежден. Для
всего этого он придумал, какое место должно занимать все возникающее. Что
касается качества возникающего, то он предоставил это воле каждого из нас,
ибо каждый из нас большей частью становится таким, а не иным сообразно с
предметом своих желаний и качеством своей души. [...]
Итак, все, что причастно душе, изменяется, так как заключает в самом
себе причину изменения; при этом все перемещается согласно закону и
распорядку судьбы. Если же душа, по своей ли собственной воле или под
сильным чужим влиянием, изменяется больше в сторону добродетели, то,
слившись с божественной добродетелью, она становится особенно добродетельной
и переносится на новое, лучшее и совершенно святое место. В противном же
случае - изменившись в сторону зла - она переносит свою жизнь туда, куда
подобает. Если ты станешь хуже, то отправишься к дурным душам, если же
лучше, то к лучшим. Вообще и при жизни, и после смерти каждый испытывает и
делает то, что ему свойственно. [...] Кто не понимает этой причастности, тот
никогда не найдет образца для своей жизни и не будет в силах дать себе отчет
в том, от чего зависит счастливая или несчастная доля.
Тот, кто говорит, будто боги всегда готовы простить несправедливых
людей и тех, кто творит несправедливые поступки, лишь бы кто-то из них
уделил им часть своей неправедной добычи, необходимо должен утверждать
следующее: если бы волки уделяли малую часть своих хищений собакам, те,
будучи укрощены дарами, позволили бы расхитить все стадо. Разве не таково
рассуждение тех, кто утверждает, что богов можно умилостивить?
Богов нельзя сравнить ни с военачальниками, ни с врачами, ни с
земледельцами, ни с пастухами, ни тем паче с собаками, которых заворожили
волки... [369]
Если мы хоть отчасти принесли пользу и убедили подобного рода людей
возненавидеть самих себя и полюбить противоположный образ мыслей, то наше
вступление к законам о нечестии сделано удачно.
Афинянин. Дорогой Клиний, лишь небольшая часть исключительных по своей
природе людей, получивших превосходное воспитание, может держать себя в
надлежащих границах, когда сталкивается с какими-нибудь нуждами и
вожделениями. Люди эти могут оставаться трезвыми, когда представляется
возможность добыть много денег, могут предпочесть умеренное многому.
Огромное большинство людей поступается как раз наоборот: их желания
неумеренны, и, хотя возможно извлекать умеренную прибыль, они предпочитают
быть ненасытными. Вот почему находятся на плохом счету и признаются
чрезвычайно постыдными занятия мелкого торговца, крупного купца и
содержателя гостиницы. ...Содержатели гостиниц ради мелкой торговли строят
свои жилища в пустынных местах, где скрещиваются много дальних дорог; здесь
они дают желанный приют нуждающимся в нем путникам, доставляют им теплый и
безмятежный кров... Но после содержатель гостиницы вовсе не считает, что он
принял своих друзей и оделил их дружескими подарками; нет, он относится к
ним как к попавшим в плен врагам и отпускает их на волю лишь за огромный
неправедный и грязный выкуп. Вот такие-то бесчинства во всех этих делах и
являются причиной того, что подобные занятия правильно бывают на плохом
счету, хотя они должны были бы помогать людям в затруднительных положениях.
Так вот и для этого, как всегда, законодателю надо приготовить лекарство.
Впрочем, давно уже сказано, что трудно сражаться сразу с двумя, да
вдобавок еще противоположными бедами, как это бывает при болезнях и во
многих других случаях. И теперь нам предстоит сражаться с двумя
противниками: бедностью и богатством. Богатство развратило душу людей
роскошью, бедность их вскормила страданием и довела до бесстыдства.
Друзья, сегодня вы здесь, а завтра вас здесь не будет. Вам нелегко
разобраться сейчас в вашем имущественном положении, да и в самих себе (Как
советует Пифийская надпись). И вот я как законодатель устанавливаю: вы не
принадлежите самим себе и это имущество не принадлежит вам. Оно -
собственность всего вашего рода, как его предшественников, так и последующих
поколений; более того, весь ваш род и имущество - это собственность
государства. ...Я установлю законы, приняв в расчет все то, что наиболее
полезно всему государству и всему роду в целом. Этой цели я справедливо
подчиню интересы каждого отдельного человека. А вы благосклонно и
внимательно следуйте тем путем, который свойствен человеческой природе.
Нашей же задачей будет позаботиться о прочих ваших делах, что мы и сделаем
по мере возможности с величайшей тщательностью, ничего не упуская из виду.
Не скроем тягостной стороны таких законов... По-видимому здесь
упускается из виду, что среди людей подобные требования встретят тысячи
препятствий; им не захотят повиноваться, скорее соглашаясь подвергнуться
чему угодно, чем вступить в брак против воли, в особенности с лицами
больными или увечными телесно или духовно. Возможно, некоторым покажется,
будто законодатель совсем не взвесил этого. Но это предположение неверно.
Итак, в защиту законодателя и тех людей, кому он дает законы, надо
предпослать, пожалуй, некое общее вступление и обратиться к подвластным с
просьбой извинить законодателя, если он в своих заботах об общем благе не
всегда вместе с тем сможет устранить личные несчастья, случающиеся с каждым
из граждан.
Афинянин. Ни в серьезных занятиях, ни в играх никто не должен приучать
себя действовать по собственному усмотрению: нет, всегда - и на войне и в
мирное время - надо жить с постоянной оглядкой на начальника и следовать его
указаниям. Даже в самых незначительных мелочах надо ими руководствоваться,
например по первому его приказанию останавливаться на месте, идти вперед,
приступать к упражнениям, умываться, питаться, пробуждаться ночью для
несения охраны и для исполнения поручений. [...] Словом, пусть человеческая
душа приобретет навык совершенно не уметь делать что-либо отдельно от других
людей и даже не понимать, как это возможно. Пусть жизнь всех людей всегда
будет возможно более сплоченной и общей. [...] Надо начальствовать над
другими и самому быть у них под началом. А безначалие должно быть изъято из
жизни всех людей и даже животных, подвластных людям.
Самое же главное - не следует портить силу головы и ног, облекая их
лишними покровами, ведь этим губят данные нам природой головные уборы и
подметки. Поддержание этих крайних частей в здоровом состоянии имеет весьма
важное значение для всего тела, плохое же их состояние очень вредно: ноги
служат всякому телу главными исполнителями, голова же - самым главным
начальником...
Если кто из граждан пожелает в течение большего срока наблюдать жизнь
других людей, никакой закон им в этом не может препятствовать. Ведь
государство, из-за своей необщительности не ознакомившееся на опыте с
хорошими и дурными людьми, никогда не сможет быть достаточно кротким и
совершенным. Да и законы невозможно соблюдать, если они будут восприняты не
сознательно, а лишь в силу привычки. Среди прочих постоянно выделяются люди
с божественным нравом, вполне достойные общения. Правда, их немного, и в
государствах с благими законами они встречаются не чаще, чем там, где законы
плохи. Человек, живущий в государстве с благими законами, должен постоянно,
странствуя по морю и по суше, разыскивать следы таких людей, кто не
испорчен, дабы с их помощью укрепить хорошие стороны узаконений, а упущения
исправить. Без таких поисков государство не может быть вполне устойчивым,
как и тогда, когда поиск выполняется плохо.
Хороший судья должен впитать в себя эти сочинения как средство,
предохраняющее от прочих учений, и совершенствовать как самого себя, так и
свое государство с целью уготовить хорошим людям сохранение справедливости и
ее развитие, а людям дурным - искоренение невежества, распущенности,
трусости, короче говоря, всевозможной несправедливости, насколько это в его
силах и насколько поддаются исцелению превратные мнения порочных людей. Для
душ же тех людей, которым суждено иметь такие мнения, только смерть может
быть исцелением.
Поэтому прекрасно говорят о мертвых, что тело их лишь образ, сущность
же каждого из нас бессмертна: она именуется душой, которая отходит к иным
богам, чтобы отчитаться перед ними; как гласит дедовский закон, для человека
хорошего этот отчет не страшен, а для дурного очень страшен и никакой
серьезной помощи после смерти он ожидать не может.
Хорошие голова и душа спасают все живое. [...]
Короче говоря, ум, слитый воедино с прекраснейшими ощущениями, с полным
правом можно было бы назвать спасением всякого существа.
Если государство не будет всего этого иметь, не будет ничего
удивительного, коль скоро, лишенное ума и ощущений, оно в каждом деле станет
отдаваться на волю случая.
Самое же главное состоит в том, чтобы не блуждать, преследуя разные
цели, но иметь в виду что-нибудь одно и все стрелы метать всегда в этом
направлении.
Теперь мы поймем, что нет ничего удивительного в блуждании
государственных узаконений, раз в каждом государстве цели законодательства
разные. Неудивительно также, что большей частью определяют справедливое
положение вещей следующим образом: в одних государствах считают справедливой
власть нескольких лиц независимо от того, лучше или хуже они остальных
людей; в других - возможность обогащаться независимо от того, становятся ли
при этом люди рабами других или нет; в третьих все стремление направлено к
свободной жизни; законодательство четвертых имеет две цели: самим быть
свободными и владычествовать над другими государствами. Наконец, есть
государства, считающие себя самыми мудрыми, однако они сразу преследуют все
эти цели и не могут указать той главной и единой цели, на которую должно
быть направлено все остальное.
Мы указали ту единую цель, которую должен иметь в виду ум - ум
кормчего, врача или военачальника. Сейчас мы исследуем ум государственного
мужа. Хорошо было бы обратиться к нему, как к человеку, с таким вопросом: "О
удивительный, какова же твоя цель?"
Разве мы не сказали, что в каждом деле выдающийся демиург и страж
должен не только быть в силах наблюдать за многим, но должен еще стремиться
к какой-то единой цели, знать ее и сознательно направлять к ней все, что он
охватывает своим взором? [...]
Разве есть более точный способ созерцания, чем когда человек в
состоянии отнести к одной идее множество непохожих вещей?
...Никто из людей не располагает более ясным методом.
...Она самая старшая и божественная из всех вещей, движение которых,
соединившись со становлением, создало вечную сущность. Другой довод касается
всеобщего движения: в нем наблюдается стройный порядок, так как над
светилами и прочими телами господствует все упорядочивающий ум.
...При неодушевленности тел, не обладающих умом, не могли бы быть
выполнены столь удивительно точно все расчеты. ...Ум привел в стройный
порядок все то, что находится на небе.
Никто из смертных не может стать твердым в благочестии, если не усвоит
двух только что указанных положений. Первое - что душа старше всего, что
получило в удел рождение; она бессмертна и правит всеми телами; второе - что
в звездных телах, как мы не раз говорили, пребывает ум всего существующего.
...Нелегкой задачей будет найти, что именно надо изучать; нелегко также
стать учеником того, кто это нашел. Вдобавок есть еще определенный срок,
предназначенный для усвоения. [...] Ведь даже самим обучающимся неясно,
какое требуется время для изучения, пока каждый в глубине души не приобрел
знаний по этому предмету. Если сказать, что никакие сокровенные знания
недоступны, то это будет неправильно, ибо они недоступны в том смысле, что
им нельзя предпослать предварительных разъяснений.
Действительно, только тогда вполне, можно сказать, наяву осуществится
то, чего мы коснулись в нашей предшествующей беседе как бы во сне, слив
воедино образ главы и ума.