Страница:
– Антон Иоганныч! К вам гости!
Тотчас встал один из рыболовов и заторопился в сторону кафе.
– Так что насчет рыбки? – Официант обратился к Лене.
– Нет, спасибо, мне, пожалуйста, кофе и водички минеральной. Только чтобы без газа.
– К кофе десерт, пирожное, чизкейк?.. – скороговоркой перечислял официант, но Леня только отмахивался.
– Берите булочку, – сказал, подходя, заказчик, – вчерашнюю.
– Зачем мне вчерашняя булочка? – всерьез удивился Маркиз.
– А вы ее все равно есть не станете, а уткам полезен черствый хлеб. – Заказчик махнул рукой в сторону пруда.
Поскольку столик стоял у самой воды, под ногами у Маркиза плавали утки – два ярких самодовольных селезня и одна дама в скромном повседневном оперении. Она посмотрела на Леню и издала выразительный кряк – давай, мол, булки, не жадничай!
Официант ушел, и Леня внимательно пригляделся к потенциальному заказчику.
С виду мужчина ничего себе – довольно крепкий, подтянутый, хоть и немолодой, шестой десяток не только разменял, но и прожил небось больше половины. Одет скромно: джинсы, куртка спортивная, оно и понятно – не в смокинге же рыбу ловить. Волосы хоть и седые совсем, но хорошие, густые, аккуратно подстриженные.
В этом месте Леня Маркиз слегка расстроился.
Он точно знал, что его волосы в таком возрасте не будут выглядеть так же хорошо. Макушка уже сейчас начинает слегка редеть. Правда, Ленин парикмахер уверяет его, что это только кажется, но ведь от них, от парикмахеров, правды не дождешься. А к Лолке он с таким вопросом ни за что не обратится, еще не хватало против себя такой козырь ей давать, потом от насмешек спасу не будет!
Официант принес заказанное. Увидев булочку, утки заметно оживились.
– Вы позволите? – Заказчик стал отщипывать маленькие кусочки от Лениной булки и бросать их в воду.
Маркиз вдруг ощутил детскую обиду. Он, может, сам хотел уточек покормить, булка-то его. Закажи свою и корми на здоровье! Что это за манера – пользоваться чужим на дармовщинку! Нет, определенно этот человек ему не нравится.
Леня тут же мысленно усмехнулся. Ну, неприятный тип, так что, из-за булки с ним расстаться? И вообще, он сюда не уток кормить пришел, у него время не казенное.
– Может быть, познакомимся и перейдем к делу? – напомнил он. – Вы же говорили, что дело у вас срочное.
– Да-да, – заказчик с явным сожалением отвернулся от воды, – вы совершенно правы.
– Итак? – спросил Леня. – Про меня вы наводили справки и знаете, что проколов у меня не бывает, и размер гонорара тоже знаете.
– Наслышан, – усмехнулся заказчик, – но давайте по порядку. Меня зовут Антон Иванович Штемпель. Фамилия у меня такая, и спасибо, что скрыли улыбку.
Леня поклонился – при его профессии умение следить за лицом едва ли не самая важная вещь.
– Фамилия немецкая, – продолжал заказчик, – батюшку моего звали Иоганн Альбертович, но вам это неинтересно. Дело у меня вот какое… – Он снова загляделся на уток и поискал булку.
Но Леня давно уже спрятал остатки булочки подальше, а когда Антон Иванович поглядел на него в удивлении, послал в ответ безмятежный взгляд.
– В районе Никольской церкви есть Музей нумизматики… – начал заказчик со вздохом.
«В жизни не слышал», – подумал Леня, но изобразил, что он весь внимание.
– Музей частный, принадлежит он некоему Дмитрию Осетровскому, богатому человеку и страстному коллекционеру. Так вот, – Антон Иванович посмотрел Лене в глаза, – мне нужно, чтобы вы украли из этого музея одну монету.
– Что за монета? – спросил Леня после некоторого молчания. – Динарий императора Тиберия? Тетрадрахма Александра Македонского? Что-то средневековое?
– Нет-нет, монета не слишком ценная, – заторопился заказчик, – она представляет ценность только для меня. Эта монета государства Маньчжоу-Го…
«В жизни не слышал», – снова подумал Леня.
– Она не слишком редкая, хотя отличается от остальных, она не круглая, а овальная. Но дело не в этом.
– Сколько она стоит? – поинтересовался Леня.
– Боюсь, что стоит она тысяч пять… рублей.
– Что? – возмутился Маркиз. – И вы говорите, что знаете мои расценки? Десять процентов от стоимости вещи! Так вы предлагаете мне совершить кражу за пятьсот рублей вознаграждения? Вы, сударь, адресом ошиблись, я не благотворительный фонд! Я и вообще не унижаюсь до вульгарной кражи, а уж за такой гонорар…
– Но послушайте, не надо так кипятиться, – клиент нахмурил брови, – дайте же договорить! Мне вас рекомендовали как человека умного и понимающего.
Маркиз и сам не знал, с чего он так разозлился. Ну, не нравился ему этот человек – и все тут! Да тут еще утки не вовремя раскрякались, требуя булки.
– Если рассмотреть мое дело под другим углом, – заговорил Антон Иванович, – то получается вовсе не кража, а возвращение украденного. То есть по большому счету восстановление исторической справедливости. Дело в том, что эта монета – она моя. И Митька Осетровский украл ее у меня очень давно…
Заказчик сделал паузу и внимательно взглянул на Маркиза:
– Вы, Леонид, коллекционировали что-нибудь?
– Ну, марки в детстве пробовал собирать, – признался Леня, – еще этикетки от спичечных коробков, когда совсем маленький был – конфетные фантики…
– Вот и я с детства заболел собирательством, только сразу начал с монет. У меня был сосед… очень интересный человек, он много лет жил в Китае, подозреваю, что не под своим именем… Он знал множество удивительных вещей, в том числе и о монетах. И он подарил мне ее, эту монету государства Маньчжоу-Го.
«В жизни не слышал», – привычно подумал Леня.
– Он говорил, что эта монета положит начало моей коллекции, что она – счастливая монета. Я был мальчишкой и верил ему. Потом он умер, а я увлекся своей коллекцией. Научился разбираться в монетах, безошибочно определял мало-мальски ценные. С Митькой мы учились вместе в школе, он был младше. И подружились мы с ним на почве нумизматики. Он тоже интересовался монетами. И однажды он пришел ко мне… Мы провели целый вечер за рассматриванием монет из моей коллекции, и хватился пропажи я только на следующий день.
Было воскресенье, и он уехал с родителями на дачу. Потом он бегал от меня три дня, пока я не подстерег его под лестницей и не побил. Меня же обвинили во всем, поскольку он был младше. Отца, конечно, вызвали в школу, а он у меня был характером крут. Явившись домой, он сказал, чтобы больше не слышал ни о каких монетах, что он запрещает мне заниматься нумизматикой. Он хотел выбросить всю мою коллекцию, но кто-то из соседей сказал ему, что она представляет какую-то ценность. В общем, родители все убрали и отправили меня в пионерский лагерь – как раз лето подошло.
– Печально… – сказал Леня, собираясь добавить еще, что искренне сочувствует заказчику, но обнаружил, что сочувствия-то как раз в его душе и нет.
– С Митькой мы больше не сталкивались, – заговорил Антон Иванович, – осенью он пошел в другую школу, потому что родители переехали. А я, как ни пытался, не мог забыть нумизматику. Хотел начать все заново – никак не получалось, все же деньги какие-то нужны или обменный фонд. У меня же не было ни того ни другого. Отец и слышать не хотел о том, чтобы отдать коллекцию, отношения у нас с ним испортились. И как оказалось, навсегда. Я со свойственным юности максимализмом затаил обиду и все делал наперекор. Все родительские советы воспринимались мной в штыки. Я едва закончил школу, учителя перекрестились, выпустив меня, потому что я надоел им своим хулиганством до чертиков.
Один из селезней вышел на берег и вразвалку подошел к столику. Он повернул изумрудную голову и поглядел очень выразительно, совсем как кот Аскольд, когда он отирается возле холодильника. Леня рассмеялся и бросил ему булку.
– Вы слушаете? – спросил заказчик с заметным неудовольствием в голосе.
– Я слушаю, но не могли бы вы выражаться яснее, – попросил Маркиз, – и ближе к делу, пожалуйста…
– Ну, с тех пор прошло очень много времени, я относительно преуспел в жизни и решил на старости лет снова заняться нумизматикой. Собрал неплохую коллекцию, и даже та, первая, детская, ко мне вернулась после смерти отца.
Митька Осетровский тоже не терял времени даром. Он разбогател и открыл частный музей нумизматики, потому что коллекция его была огромной и очень интересной. Он пригласил на открытие всех коллекционеров, но только не меня. Хотя я, конечно, и сам бы не пошел, мы с ним с тех пор так и не встречались.
Но потом, когда музей открылся для посетителей, я пришел туда как обычный посетитель, деньги за билет заплатил… – Антон Иванович усмехнулся. – И каково же было мое удивление, когда я увидел в одной витрине мою монету! Ту самую, государства Маньчжоу-Го! Ту, что он украл у меня, когда мы были детьми! Он сохранил ее, и, судя по коллекции, она принесла ему удачу. Ему, а не мне!
Леня исподтишка взглянул на заказчика, ему не понравилась излишняя ажитация в голосе собеседника. Так и есть – глаза горят, волосы взлохмачены, сам очень возбужден.
– Короче, – заказчик неожиданно успокоился, – я решил, что монета должна вернуться ко мне. Это талисман, понимаете? Это подарок человека, которого я очень уважал. Можете считать это моим капризом, хотя на самом деле это не так.
– А вы не пробовали по-хорошему договориться с Осетровским? – протянул Леня и тут же отодвинулся и замахал руками. – Понял, понял, давняя вражда!
– Да нет, просто он ничего не продает…
На миг в глазах заказчика мелькнуло странное выражение, но тут же исчезло, и Маркиз так и не смог понять, что бы это значило.
– Так вы согласны? – напрямую спросил Антон Иванович. – Вопрос о вознаграждении решим тотчас же.
Решили к обоюдному согласию. Маркиз поступился принципами насчет десяти процентов и назвал солидную сумму, а заказчик не стал торговаться.
– Ну-с, – по окончании разговора заказчик посмотрел на часы, – не смею вас больше задерживать…
Леня быстро опустил глаза, чтобы клиент не увидел в них нечто для себя чрезвычайно неприятное. Нет, все-таки до чего этот человек ему не нравится!
– Позвольте откланяться, – сказал он, вставая, – я сообщу вам о результатах.
– Как скоро это будет?
«Скоро только кошки родятся», – хотелось хамски ответить Маркизу, но он, естественно, сдержался и улыбнулся как можно любезнее, отказавшись назвать точные сроки.
Не подав на прощание руки, заказчик пошел на другую сторону пруда, где пристроился к удочке. Леня проводил его рассеянным взглядом и неторопливой походкой побрел к выходу из парка. Однако как только кусты сирени скрыли его от внимательных глаз официанта, Леня тут же развернулся и пошел назад, забирая в сторону.
Он миновал павильон, на котором теперь была вывеска «Ресторан “Подворье”». Была в ресторане открытая терраса, а также довольно приличный зал внутри. Зал был пуст, как, впрочем, и терраса – очевидно, ресторан открывался позднее.
Маркиз окинул все это великолепие скучающим взглядом, как праздно шатающийся человек. И тем не менее откуда-то тут же вынырнул рослый, накачанный парень и сказал вроде бы вполне дружелюбно:
– Мы закрыты до шести!
Чувствовалось, что дружелюбие это наносное и что если Леня сделает хоть малейшую попытку возмутиться, охранник с удовольствием выставит его вон.
– Да я ничего такого! – Леня простодушно улыбнулся. – Просто смотрю, гуляю…
– Нечего смотреть, у нас не музей! – нахмурился охранник.
«Ну что тут за публика! – расстроился Леня. – Официант – прохиндей, охранник – хам! Ой, до чего же мне здесь не нравится…»
Однако уйти просто так нельзя, по устоявшейся привычке он хотел выяснить что-нибудь про заказчика.
Судя по всему, он проводит в этом Архиерейском саду много времени, официант запросто называет его Иоганнычем, стало быть, свой он тут человек. Но официанта расспрашивать нельзя, этот держиморда тоже ничего не скажет, а то и накостыляет. Леня-то за себя постоять сможет, но шум устраивать совершенно ни к чему.
Он разочарованно отвернулся и побрел в сторону. Обогнув павильон, он увидел, что ресторан шикарный только с виду, потому что задний двор огорожен был простой проволочной сеткой, валялись там какие-то ломаные доски и ящики, а также остатки деятельности трудолюбивых пионеров – какие-то транспаранты и вырезанные из фанеры силуэты крейсеров. Оглянувшись, Леня прошел вдоль сетки до маленькой калиточки, которая не была заперта на замок, а просто замотана проволокой, как у нерадивого деревенского хозяина. Маркиз взялся было за проволоку, но тут из-за ящиков появился здоровенный мужик в грязной белой куртке и поварском колпаке. Одной рукой мужик тащил что-то маленькое, извивающееся и визжащее, как поросенок.
Маркиз едва успел отскочить в сторону и спрятаться за непонятные кусты. Свободной рукой мужик рванул калитку и выбросил свою ношу на пыльную траву.
– И чтобы ноги твоей больше в ресторане не было! – пророкотал он, прибавив на прощание матерную тираду, и удалился.
Леня высунул голову из кустов и увидел, что на траве валяется мальчишка – худой и малорослый. Он размазал рукавом по лицу сопли и со стоном приподнялся.
– Ты живой там? – окликнул его Леня.
– А то, – буркнул мальчишка.
– Тогда отползай сюда, в кусты…
– Это зачем? – гнусаво спросил мальчишка. – Чего мне там вообще делать?
– Ну как хочешь, – покладисто согласился Маркиз, – тогда я пойду…
– Погоди! – встрепенулся мальчишка. – У тебя закурить есть?
– Ну, найду…
Мальчишка мигом перебрался в кусты. Тут было грязновато, но зато их не могли видеть из ресторана.
– Этот, в колпаке, шеф-повар, что ли? – поинтересовался Маркиз.
– Он, зараза, – согласился мальчишка, – давно на меня наезжает. А чего я сделал-то? Банки переставил с солью и сахаром. А если они одинаковые? И то и другое белое… Каждый может ошибиться!
– И что вышло? – полюбопытствовал Маркиз.
– Он в баварский крем соли бухнул, а в суп харчо – сахару! – Мальчишка говорил таким довольным голосом, что Леня тотчас уверился – не ошибся он, а нарочно банки переставил.
Продувная, видно, бестия этот мальчишка.
Маркиз тут же уверился в своей правоте, потому что поваренок, теперь уже бывший, по-хозяйски запустил лапу в пачку сигарет и выудил оттуда чуть ли не половину.
– Давно тут работаешь-то? – спросил Леня.
Мальчишка зыркнул на него сердито, но усовестился, вспомнив про сигареты, и ответил неохотно:
– Четвертый день. Этот, шеф-повар, Михал Михалыч, сосед наш с теткой. Тетка его и упросила меня к делу пристроить, говорит – чего будешь целое лето болтаться, а в ресторане этом хоть накормят. Ага, накормят – объедками!
– Ну уж… – усомнился Маркиз, – говорят же – на чем сидишь, то и имеешь…
– Ага, сам-то Мих-Мих сумками с кухни несет, у него собака – бордосский дог, так он мясо никогда не покупает, все свое, ресторанное. А другим только гарнир – картошка там или макароны. Поварят гоняет в хвост и в гриву, чуть что – тумака, да уши норовит накрутить… – Мальчишка потер правое горящее ухо.
– Понятно, – усмехнулся Маркиз, – и ты, значит, решил наплевать на теткины инструкции и дать отсюда деру. А то жизнь молодая проходит у плиты…
– Точно! – расцвел мальчишка. – Так бы тетка ни за что не согласилась, а раз Мих-Мих сам меня выгнал…
– Так что не понравилось тебе тут…
– А то! – вскинулся мальчишка. – Они тут все как один жулики и такой дрянью клиентов кормят! Ты в этот ресторан не ходи, я уж знаю, что говорю…
– Уговорил, не пойду, – согласился Леня. – А что ж хозяин-то?
– А хозяину все по фигу, – отмахнулся мальчишка. – Мих-Мих всем заправляет, а хозяин только рыбу ловит целыми днями.
– Постой, – догадался Леня, – так это Иоганныча ресторан?
– Ну да. А ты не знал, что ли? – удивился мальчишка. – Но, я тебе скажу, скоро он прогорит! Потому что если какой клиент и зайдет один раз поесть, второй раз уж точно не придет.
– Ну, ясное дело, если все время рыбу ловить, то для бизнеса никакой пользы… – протянул Леня и поднялся. – Однако, пожалуй, пойду я, а ты будь здоров!
– Дай еще сигарет! – обнаглел мальчишка.
– Бросай курить, вставай на лыжи! – посоветовал Леня.
– Так сейчас же лето! – Мальчишка принял его слова всерьез.
– А ты на водные…
В сущности, какое ему дело, как обстоят дела у заказчика, думал Леня по пути домой, лишь бы заплатили ему за работу. Однако если бизнес идет туго, то с чего платить такие деньги за простой каприз? Монета, видите ли, дорога ему как память… Ну, раз сговорились, надо приступать к операции.
Два дня ушло на разведку и предварительную разработку операции. Леня посетил Музей нумизматики, осмотрелся в нем, внимательно изучил систему охраны, а Лоле велел разузнать кое-что про обслуживающий персонал. И вот он решил назначить операцию на завтра, поскольку заказчик торопил, а Лолка где-то гуляет со своим песиком, и горя ей мало. Ну никакой ответственности!
И только он это подумал, как в замке заскрипел ключ, послышалось тявканье и стук Лолиных каблучков.
– Явилась наконец! – прошипел Леня. – Тебя только за смертью посылать! Ну, выяснила что надо?
– Спокойно, Ленечка! – Лола была в чудном настроении, поскольку они с Пу И замечательно прогулялись и побывали в кафе. – Все выяснила! Там такая тетка – уборщица, приходит по вечерам… вот я тут все подробно записала…
– Ну, удачи нам на завтра!
– Леня. – Лола всегда была проницательной, вот и сейчас она уловила в интонации своего партнера что-то неуверенное, какое-то сомнение. – Что не так?
– Да все так! – Он отмахнулся. – Пока тебя ждал, извелся весь!
Тем не менее Изольда Ильинична считалась в институте весьма уважаемым человеком, студенты ее боялись как огня и называли за глаза Занудой Ильиничной или просто ИИИ.
Иглокожина получала солидную зарплату и всевозможные льготы. Она даже ездила по туристической путевке за границу, в Болгарию, и в ближайшем будущем ей была твердо обещана путевка в Федеративную Югославию.
Правда, это будущее так и не наступило.
Как выяснилось, институтские остряки оказались правы. Социализм отменили, и вместе с ним отменили предмет, который преподавала Изольда Ильинична. Она была совершенно потрясена этим фактом и долго не хотела с ним смириться, не хотела видеть очевидного.
Когда ее должность сократили в холодильном институте, она попыталась устроиться в Институт котлов и печей, где ее старинный знакомый работал заведующим кафедрой общественных наук. Но ее знакомый с грустью сообщил ей, что специалисты ее профиля в их институте более не требуются. Сам он, как выяснила Изольда Ильинична, переключился с преподавания истории КПСС на историю мировых религий, которая была теперь более актуальной.
Иглокожина переквалифицироваться не смогла, несколько лет перебивалась случайными заработками и наконец поняла, что единственная доступная ей работа – это труд уборщицы.
Некоторое время она не хотела признавать этот неопровержимый факт, но в конце концов вспомнила, что бытие первично, а сознание вторично, и смирилась с неизбежным.
С тех пор она и работала уборщицей, благо хорошо запомнила с советских времен, что нет профессий первого и второго сорта, всякий труд в нашей стране почетен и уважаем.
Тем временем дочка Изольды Ильиничны Галя вышла замуж и родила внука. И в этом внуке бывшая преподавательница нашла смысл жизни. Она решила, что с ее высшим образованием и богатым педагогическим опытом она сможет воспитать из внука Гоши Настоящего Человека. Именно так – с большой буквы. Точнее, с двух больших букв.
Как только Гоша немного подрос, Изольда Ильинична начала читать ему книги, в воспитательном значении которых не сомневалась, – «Васек Трубачев и его товарищи», «Тимур и его команда», «Флаги на башнях» и даже «Как закалялась сталь». После таких книг бедный Гоша, которому едва исполнилось пять лет, начал вздрагивать и беспричинно плакать, потом у него нарушился сон и пропал аппетит. Озабоченные родители водили его по врачам, но те только пожимали плечами и не могли понять причины нервного расстройства.
Наконец однажды зять Изольды Ильиничны совершенно случайно заглянул в комнату ребенка, когда теща с выражением читала перепуганному Гоше:
– «В жуткой короткой схватке в маленьком домике разлетелись, как гнилые арбузы, две петлюровские головы. Страшный в своем гневе обреченного, кузнец яростно защищал две жизни, и долго трещали сухие выстрелы у речки…»
– Мама, что это вы читаете ребенку?! – в ужасе воскликнул зять.
– Я читаю ему настоящую, серьезную литературу, литературу большого идейного значения! – ответила Изольда Ильинична. – Литературу, которая сделает из него Настоящего Человека! Человека с большой буквы, строителя светлого будущего!
С этого дня ее влияние на внука было сведено к минимуму. То есть бабушку подпускали к внуку только в безвыходном положении, когда его больше не с кем было оставить, и на горизонте маячил страшный призрак школы продленного дня.
Сама Изольда Ильинична относилась к такому положению очень болезненно, она не сомневалась, что без ее благотворного влияния ребенок не вырастет Настоящим Человеком. Кроме того, она считала, что Гошины родители легкомысленны, безответственны и нерадивы и могут довести ребенка до тяжелого хронического заболевания и даже до преждевременной смерти.
Неделю назад Гошины родители отправили своего подросшего и окрепшего ребенка в летний оздоровительный лагерь с углубленным изучением финского языка. Лагерь располагался на Карельском перешейке, неподалеку от финской границы. Видимо, его организаторы считали, что такое удачное географическое расположение должно способствовать успешному усвоению языка.
Сами же родители отправились на отдых в Турцию, погреться на солнце и поплавать в море.
Изольда Ильинична была против этого лагеря. Она считала, что там ее обожаемого внука не научат ничему хорошему. Но Гошины родители не хотели и слушать ее.
В минувшие выходные Изольда Ильинична навестила внука, хотя добираться до лагеря было очень долго и неудобно: сначала нужно было ехать электричкой до Зеленогорска, а оттуда рейсовым автобусом, который ходил дважды в сутки. Лагерь произвел на нее самое неблагоприятное впечатление – там совершенно отсутствовала наглядная агитация, воспитательная работа была организована из рук вон плохо, а в лагерной библиотеке не было ни «Тимура и его команды», ни «Васька Трубачева», ни «Флагов на башнях».
Этим вечером Изольда Ильинична собиралась на работу, а именно в частный музей нумизматики, где она ежевечерне мыла полы и наводила порядок. Она уже оделась и собиралась выйти из дома, как вдруг зазвонил телефон.
Сердце Изольды Ильиничны забилось от волнения: она сразу почувствовала, что что-то случилось с ее обожаемым внуком. Причем случилось нечто ужасное.
Она схватила трубку – и худшие ожидания тут же оправдались.
Из трубки сквозь треск и шорох донесся незнакомый и не очень разборчивый мужской голос.
– Из лагеря звонят! – прошелестел этот голос. – Насчет отдыхающего Георгия Семипядева!..
Изольда Ильинична схватилась за сердце.
– Что случилось с Гошей?! – воскликнула она слабым от ужаса голосом. – Он жив?!
– Жив, жив!.. – донеслось до нее сквозь треск и шорох. – Еще как жив! Как говорится, живее всех живых! Но он здесь такое устроил… такое устроил!.. Это просто кошмар!
– Что случилось?! – выкрикнула Изольда Ильинична, свободной рукой схватившись за сердце.
Она знала, что ее внук – очень умный и изобретательный мальчик с хорошо развитой фантазией. Например, минувшей зимой он одел в ее сатиновый рабочий халат и косынку учебный скелет в школьном кабинете анатомии, а в костлявые руки скелета вложил ведро и швабру. Подслеповатая учительница анатомии приняла скелет за школьную уборщицу тетю Броню и попросила его навести в кабинете порядок после урока. Поскольку скелет не ответил, учительница подошла поближе, поправила очки… и грохнулась в обморок.
Вот и теперь Изольда Ильинична ожидала чего-то подобного.
– Что с ним случилось? – повторила она, когда треск в трубке немного затих.
– …Здесь, рядом с лагерем, находится крупный зверосовхоз… в этом совхозе разводят ценных пушных животных…
Треск и шум снова усилились, мужской голос стал совершенно неразборчивым.
– И что же случилось с моим Гошенькой? – безуспешно восклицала перепуганная бабушка.
– С ним – ничего! – прорвался сквозь шумы и помехи голос. – То есть пока ничего… ваш Гоша умудрился выпустить на свободу полторы тысячи норок, куниц и ханориков…
– Кого? – изумленно переспросила Изольда Ильинична. – Каких хануриков? Там у вас зверосовхоз или исправительное заведение? Мне сразу не понравился этот лагерь!
Тотчас встал один из рыболовов и заторопился в сторону кафе.
– Так что насчет рыбки? – Официант обратился к Лене.
– Нет, спасибо, мне, пожалуйста, кофе и водички минеральной. Только чтобы без газа.
– К кофе десерт, пирожное, чизкейк?.. – скороговоркой перечислял официант, но Леня только отмахивался.
– Берите булочку, – сказал, подходя, заказчик, – вчерашнюю.
– Зачем мне вчерашняя булочка? – всерьез удивился Маркиз.
– А вы ее все равно есть не станете, а уткам полезен черствый хлеб. – Заказчик махнул рукой в сторону пруда.
Поскольку столик стоял у самой воды, под ногами у Маркиза плавали утки – два ярких самодовольных селезня и одна дама в скромном повседневном оперении. Она посмотрела на Леню и издала выразительный кряк – давай, мол, булки, не жадничай!
Официант ушел, и Леня внимательно пригляделся к потенциальному заказчику.
С виду мужчина ничего себе – довольно крепкий, подтянутый, хоть и немолодой, шестой десяток не только разменял, но и прожил небось больше половины. Одет скромно: джинсы, куртка спортивная, оно и понятно – не в смокинге же рыбу ловить. Волосы хоть и седые совсем, но хорошие, густые, аккуратно подстриженные.
В этом месте Леня Маркиз слегка расстроился.
Он точно знал, что его волосы в таком возрасте не будут выглядеть так же хорошо. Макушка уже сейчас начинает слегка редеть. Правда, Ленин парикмахер уверяет его, что это только кажется, но ведь от них, от парикмахеров, правды не дождешься. А к Лолке он с таким вопросом ни за что не обратится, еще не хватало против себя такой козырь ей давать, потом от насмешек спасу не будет!
Официант принес заказанное. Увидев булочку, утки заметно оживились.
– Вы позволите? – Заказчик стал отщипывать маленькие кусочки от Лениной булки и бросать их в воду.
Маркиз вдруг ощутил детскую обиду. Он, может, сам хотел уточек покормить, булка-то его. Закажи свою и корми на здоровье! Что это за манера – пользоваться чужим на дармовщинку! Нет, определенно этот человек ему не нравится.
Леня тут же мысленно усмехнулся. Ну, неприятный тип, так что, из-за булки с ним расстаться? И вообще, он сюда не уток кормить пришел, у него время не казенное.
– Может быть, познакомимся и перейдем к делу? – напомнил он. – Вы же говорили, что дело у вас срочное.
– Да-да, – заказчик с явным сожалением отвернулся от воды, – вы совершенно правы.
– Итак? – спросил Леня. – Про меня вы наводили справки и знаете, что проколов у меня не бывает, и размер гонорара тоже знаете.
– Наслышан, – усмехнулся заказчик, – но давайте по порядку. Меня зовут Антон Иванович Штемпель. Фамилия у меня такая, и спасибо, что скрыли улыбку.
Леня поклонился – при его профессии умение следить за лицом едва ли не самая важная вещь.
– Фамилия немецкая, – продолжал заказчик, – батюшку моего звали Иоганн Альбертович, но вам это неинтересно. Дело у меня вот какое… – Он снова загляделся на уток и поискал булку.
Но Леня давно уже спрятал остатки булочки подальше, а когда Антон Иванович поглядел на него в удивлении, послал в ответ безмятежный взгляд.
– В районе Никольской церкви есть Музей нумизматики… – начал заказчик со вздохом.
«В жизни не слышал», – подумал Леня, но изобразил, что он весь внимание.
– Музей частный, принадлежит он некоему Дмитрию Осетровскому, богатому человеку и страстному коллекционеру. Так вот, – Антон Иванович посмотрел Лене в глаза, – мне нужно, чтобы вы украли из этого музея одну монету.
– Что за монета? – спросил Леня после некоторого молчания. – Динарий императора Тиберия? Тетрадрахма Александра Македонского? Что-то средневековое?
– Нет-нет, монета не слишком ценная, – заторопился заказчик, – она представляет ценность только для меня. Эта монета государства Маньчжоу-Го…
«В жизни не слышал», – снова подумал Леня.
– Она не слишком редкая, хотя отличается от остальных, она не круглая, а овальная. Но дело не в этом.
– Сколько она стоит? – поинтересовался Леня.
– Боюсь, что стоит она тысяч пять… рублей.
– Что? – возмутился Маркиз. – И вы говорите, что знаете мои расценки? Десять процентов от стоимости вещи! Так вы предлагаете мне совершить кражу за пятьсот рублей вознаграждения? Вы, сударь, адресом ошиблись, я не благотворительный фонд! Я и вообще не унижаюсь до вульгарной кражи, а уж за такой гонорар…
– Но послушайте, не надо так кипятиться, – клиент нахмурил брови, – дайте же договорить! Мне вас рекомендовали как человека умного и понимающего.
Маркиз и сам не знал, с чего он так разозлился. Ну, не нравился ему этот человек – и все тут! Да тут еще утки не вовремя раскрякались, требуя булки.
– Если рассмотреть мое дело под другим углом, – заговорил Антон Иванович, – то получается вовсе не кража, а возвращение украденного. То есть по большому счету восстановление исторической справедливости. Дело в том, что эта монета – она моя. И Митька Осетровский украл ее у меня очень давно…
Заказчик сделал паузу и внимательно взглянул на Маркиза:
– Вы, Леонид, коллекционировали что-нибудь?
– Ну, марки в детстве пробовал собирать, – признался Леня, – еще этикетки от спичечных коробков, когда совсем маленький был – конфетные фантики…
– Вот и я с детства заболел собирательством, только сразу начал с монет. У меня был сосед… очень интересный человек, он много лет жил в Китае, подозреваю, что не под своим именем… Он знал множество удивительных вещей, в том числе и о монетах. И он подарил мне ее, эту монету государства Маньчжоу-Го.
«В жизни не слышал», – привычно подумал Леня.
– Он говорил, что эта монета положит начало моей коллекции, что она – счастливая монета. Я был мальчишкой и верил ему. Потом он умер, а я увлекся своей коллекцией. Научился разбираться в монетах, безошибочно определял мало-мальски ценные. С Митькой мы учились вместе в школе, он был младше. И подружились мы с ним на почве нумизматики. Он тоже интересовался монетами. И однажды он пришел ко мне… Мы провели целый вечер за рассматриванием монет из моей коллекции, и хватился пропажи я только на следующий день.
Было воскресенье, и он уехал с родителями на дачу. Потом он бегал от меня три дня, пока я не подстерег его под лестницей и не побил. Меня же обвинили во всем, поскольку он был младше. Отца, конечно, вызвали в школу, а он у меня был характером крут. Явившись домой, он сказал, чтобы больше не слышал ни о каких монетах, что он запрещает мне заниматься нумизматикой. Он хотел выбросить всю мою коллекцию, но кто-то из соседей сказал ему, что она представляет какую-то ценность. В общем, родители все убрали и отправили меня в пионерский лагерь – как раз лето подошло.
– Печально… – сказал Леня, собираясь добавить еще, что искренне сочувствует заказчику, но обнаружил, что сочувствия-то как раз в его душе и нет.
– С Митькой мы больше не сталкивались, – заговорил Антон Иванович, – осенью он пошел в другую школу, потому что родители переехали. А я, как ни пытался, не мог забыть нумизматику. Хотел начать все заново – никак не получалось, все же деньги какие-то нужны или обменный фонд. У меня же не было ни того ни другого. Отец и слышать не хотел о том, чтобы отдать коллекцию, отношения у нас с ним испортились. И как оказалось, навсегда. Я со свойственным юности максимализмом затаил обиду и все делал наперекор. Все родительские советы воспринимались мной в штыки. Я едва закончил школу, учителя перекрестились, выпустив меня, потому что я надоел им своим хулиганством до чертиков.
Один из селезней вышел на берег и вразвалку подошел к столику. Он повернул изумрудную голову и поглядел очень выразительно, совсем как кот Аскольд, когда он отирается возле холодильника. Леня рассмеялся и бросил ему булку.
– Вы слушаете? – спросил заказчик с заметным неудовольствием в голосе.
– Я слушаю, но не могли бы вы выражаться яснее, – попросил Маркиз, – и ближе к делу, пожалуйста…
– Ну, с тех пор прошло очень много времени, я относительно преуспел в жизни и решил на старости лет снова заняться нумизматикой. Собрал неплохую коллекцию, и даже та, первая, детская, ко мне вернулась после смерти отца.
Митька Осетровский тоже не терял времени даром. Он разбогател и открыл частный музей нумизматики, потому что коллекция его была огромной и очень интересной. Он пригласил на открытие всех коллекционеров, но только не меня. Хотя я, конечно, и сам бы не пошел, мы с ним с тех пор так и не встречались.
Но потом, когда музей открылся для посетителей, я пришел туда как обычный посетитель, деньги за билет заплатил… – Антон Иванович усмехнулся. – И каково же было мое удивление, когда я увидел в одной витрине мою монету! Ту самую, государства Маньчжоу-Го! Ту, что он украл у меня, когда мы были детьми! Он сохранил ее, и, судя по коллекции, она принесла ему удачу. Ему, а не мне!
Леня исподтишка взглянул на заказчика, ему не понравилась излишняя ажитация в голосе собеседника. Так и есть – глаза горят, волосы взлохмачены, сам очень возбужден.
– Короче, – заказчик неожиданно успокоился, – я решил, что монета должна вернуться ко мне. Это талисман, понимаете? Это подарок человека, которого я очень уважал. Можете считать это моим капризом, хотя на самом деле это не так.
– А вы не пробовали по-хорошему договориться с Осетровским? – протянул Леня и тут же отодвинулся и замахал руками. – Понял, понял, давняя вражда!
– Да нет, просто он ничего не продает…
На миг в глазах заказчика мелькнуло странное выражение, но тут же исчезло, и Маркиз так и не смог понять, что бы это значило.
– Так вы согласны? – напрямую спросил Антон Иванович. – Вопрос о вознаграждении решим тотчас же.
Решили к обоюдному согласию. Маркиз поступился принципами насчет десяти процентов и назвал солидную сумму, а заказчик не стал торговаться.
– Ну-с, – по окончании разговора заказчик посмотрел на часы, – не смею вас больше задерживать…
Леня быстро опустил глаза, чтобы клиент не увидел в них нечто для себя чрезвычайно неприятное. Нет, все-таки до чего этот человек ему не нравится!
– Позвольте откланяться, – сказал он, вставая, – я сообщу вам о результатах.
– Как скоро это будет?
«Скоро только кошки родятся», – хотелось хамски ответить Маркизу, но он, естественно, сдержался и улыбнулся как можно любезнее, отказавшись назвать точные сроки.
Не подав на прощание руки, заказчик пошел на другую сторону пруда, где пристроился к удочке. Леня проводил его рассеянным взглядом и неторопливой походкой побрел к выходу из парка. Однако как только кусты сирени скрыли его от внимательных глаз официанта, Леня тут же развернулся и пошел назад, забирая в сторону.
Он миновал павильон, на котором теперь была вывеска «Ресторан “Подворье”». Была в ресторане открытая терраса, а также довольно приличный зал внутри. Зал был пуст, как, впрочем, и терраса – очевидно, ресторан открывался позднее.
Маркиз окинул все это великолепие скучающим взглядом, как праздно шатающийся человек. И тем не менее откуда-то тут же вынырнул рослый, накачанный парень и сказал вроде бы вполне дружелюбно:
– Мы закрыты до шести!
Чувствовалось, что дружелюбие это наносное и что если Леня сделает хоть малейшую попытку возмутиться, охранник с удовольствием выставит его вон.
– Да я ничего такого! – Леня простодушно улыбнулся. – Просто смотрю, гуляю…
– Нечего смотреть, у нас не музей! – нахмурился охранник.
«Ну что тут за публика! – расстроился Леня. – Официант – прохиндей, охранник – хам! Ой, до чего же мне здесь не нравится…»
Однако уйти просто так нельзя, по устоявшейся привычке он хотел выяснить что-нибудь про заказчика.
Судя по всему, он проводит в этом Архиерейском саду много времени, официант запросто называет его Иоганнычем, стало быть, свой он тут человек. Но официанта расспрашивать нельзя, этот держиморда тоже ничего не скажет, а то и накостыляет. Леня-то за себя постоять сможет, но шум устраивать совершенно ни к чему.
Он разочарованно отвернулся и побрел в сторону. Обогнув павильон, он увидел, что ресторан шикарный только с виду, потому что задний двор огорожен был простой проволочной сеткой, валялись там какие-то ломаные доски и ящики, а также остатки деятельности трудолюбивых пионеров – какие-то транспаранты и вырезанные из фанеры силуэты крейсеров. Оглянувшись, Леня прошел вдоль сетки до маленькой калиточки, которая не была заперта на замок, а просто замотана проволокой, как у нерадивого деревенского хозяина. Маркиз взялся было за проволоку, но тут из-за ящиков появился здоровенный мужик в грязной белой куртке и поварском колпаке. Одной рукой мужик тащил что-то маленькое, извивающееся и визжащее, как поросенок.
Маркиз едва успел отскочить в сторону и спрятаться за непонятные кусты. Свободной рукой мужик рванул калитку и выбросил свою ношу на пыльную траву.
– И чтобы ноги твоей больше в ресторане не было! – пророкотал он, прибавив на прощание матерную тираду, и удалился.
Леня высунул голову из кустов и увидел, что на траве валяется мальчишка – худой и малорослый. Он размазал рукавом по лицу сопли и со стоном приподнялся.
– Ты живой там? – окликнул его Леня.
– А то, – буркнул мальчишка.
– Тогда отползай сюда, в кусты…
– Это зачем? – гнусаво спросил мальчишка. – Чего мне там вообще делать?
– Ну как хочешь, – покладисто согласился Маркиз, – тогда я пойду…
– Погоди! – встрепенулся мальчишка. – У тебя закурить есть?
– Ну, найду…
Мальчишка мигом перебрался в кусты. Тут было грязновато, но зато их не могли видеть из ресторана.
– Этот, в колпаке, шеф-повар, что ли? – поинтересовался Маркиз.
– Он, зараза, – согласился мальчишка, – давно на меня наезжает. А чего я сделал-то? Банки переставил с солью и сахаром. А если они одинаковые? И то и другое белое… Каждый может ошибиться!
– И что вышло? – полюбопытствовал Маркиз.
– Он в баварский крем соли бухнул, а в суп харчо – сахару! – Мальчишка говорил таким довольным голосом, что Леня тотчас уверился – не ошибся он, а нарочно банки переставил.
Продувная, видно, бестия этот мальчишка.
Маркиз тут же уверился в своей правоте, потому что поваренок, теперь уже бывший, по-хозяйски запустил лапу в пачку сигарет и выудил оттуда чуть ли не половину.
– Давно тут работаешь-то? – спросил Леня.
Мальчишка зыркнул на него сердито, но усовестился, вспомнив про сигареты, и ответил неохотно:
– Четвертый день. Этот, шеф-повар, Михал Михалыч, сосед наш с теткой. Тетка его и упросила меня к делу пристроить, говорит – чего будешь целое лето болтаться, а в ресторане этом хоть накормят. Ага, накормят – объедками!
– Ну уж… – усомнился Маркиз, – говорят же – на чем сидишь, то и имеешь…
– Ага, сам-то Мих-Мих сумками с кухни несет, у него собака – бордосский дог, так он мясо никогда не покупает, все свое, ресторанное. А другим только гарнир – картошка там или макароны. Поварят гоняет в хвост и в гриву, чуть что – тумака, да уши норовит накрутить… – Мальчишка потер правое горящее ухо.
– Понятно, – усмехнулся Маркиз, – и ты, значит, решил наплевать на теткины инструкции и дать отсюда деру. А то жизнь молодая проходит у плиты…
– Точно! – расцвел мальчишка. – Так бы тетка ни за что не согласилась, а раз Мих-Мих сам меня выгнал…
– Так что не понравилось тебе тут…
– А то! – вскинулся мальчишка. – Они тут все как один жулики и такой дрянью клиентов кормят! Ты в этот ресторан не ходи, я уж знаю, что говорю…
– Уговорил, не пойду, – согласился Леня. – А что ж хозяин-то?
– А хозяину все по фигу, – отмахнулся мальчишка. – Мих-Мих всем заправляет, а хозяин только рыбу ловит целыми днями.
– Постой, – догадался Леня, – так это Иоганныча ресторан?
– Ну да. А ты не знал, что ли? – удивился мальчишка. – Но, я тебе скажу, скоро он прогорит! Потому что если какой клиент и зайдет один раз поесть, второй раз уж точно не придет.
– Ну, ясное дело, если все время рыбу ловить, то для бизнеса никакой пользы… – протянул Леня и поднялся. – Однако, пожалуй, пойду я, а ты будь здоров!
– Дай еще сигарет! – обнаглел мальчишка.
– Бросай курить, вставай на лыжи! – посоветовал Леня.
– Так сейчас же лето! – Мальчишка принял его слова всерьез.
– А ты на водные…
В сущности, какое ему дело, как обстоят дела у заказчика, думал Леня по пути домой, лишь бы заплатили ему за работу. Однако если бизнес идет туго, то с чего платить такие деньги за простой каприз? Монета, видите ли, дорога ему как память… Ну, раз сговорились, надо приступать к операции.
Два дня ушло на разведку и предварительную разработку операции. Леня посетил Музей нумизматики, осмотрелся в нем, внимательно изучил систему охраны, а Лоле велел разузнать кое-что про обслуживающий персонал. И вот он решил назначить операцию на завтра, поскольку заказчик торопил, а Лолка где-то гуляет со своим песиком, и горя ей мало. Ну никакой ответственности!
И только он это подумал, как в замке заскрипел ключ, послышалось тявканье и стук Лолиных каблучков.
– Явилась наконец! – прошипел Леня. – Тебя только за смертью посылать! Ну, выяснила что надо?
– Спокойно, Ленечка! – Лола была в чудном настроении, поскольку они с Пу И замечательно прогулялись и побывали в кафе. – Все выяснила! Там такая тетка – уборщица, приходит по вечерам… вот я тут все подробно записала…
– Ну, удачи нам на завтра!
– Леня. – Лола всегда была проницательной, вот и сейчас она уловила в интонации своего партнера что-то неуверенное, какое-то сомнение. – Что не так?
– Да все так! – Он отмахнулся. – Пока тебя ждал, извелся весь!
* * *
Изольда Ильинична Иглокожина большую часть своей сознательной жизни преподавала в холодильном институте предмет под странным названием «Политэкономия социализма». Предмет этот считался крайне важным, хотя институтские остряки говорили, что он относится к области ненаучной фантастики, поскольку никакой политэкономии социализма в природе не существует, как не существует и самого социализма. Правда, говорили они это вполголоса и только среди своих, потому что за такую шутку в те времена можно было запросто вылететь из холодильного института в такие края, где холодильники совершенно неактуальны по причине сурового климата.Тем не менее Изольда Ильинична считалась в институте весьма уважаемым человеком, студенты ее боялись как огня и называли за глаза Занудой Ильиничной или просто ИИИ.
Иглокожина получала солидную зарплату и всевозможные льготы. Она даже ездила по туристической путевке за границу, в Болгарию, и в ближайшем будущем ей была твердо обещана путевка в Федеративную Югославию.
Правда, это будущее так и не наступило.
Как выяснилось, институтские остряки оказались правы. Социализм отменили, и вместе с ним отменили предмет, который преподавала Изольда Ильинична. Она была совершенно потрясена этим фактом и долго не хотела с ним смириться, не хотела видеть очевидного.
Когда ее должность сократили в холодильном институте, она попыталась устроиться в Институт котлов и печей, где ее старинный знакомый работал заведующим кафедрой общественных наук. Но ее знакомый с грустью сообщил ей, что специалисты ее профиля в их институте более не требуются. Сам он, как выяснила Изольда Ильинична, переключился с преподавания истории КПСС на историю мировых религий, которая была теперь более актуальной.
Иглокожина переквалифицироваться не смогла, несколько лет перебивалась случайными заработками и наконец поняла, что единственная доступная ей работа – это труд уборщицы.
Некоторое время она не хотела признавать этот неопровержимый факт, но в конце концов вспомнила, что бытие первично, а сознание вторично, и смирилась с неизбежным.
С тех пор она и работала уборщицей, благо хорошо запомнила с советских времен, что нет профессий первого и второго сорта, всякий труд в нашей стране почетен и уважаем.
Тем временем дочка Изольды Ильиничны Галя вышла замуж и родила внука. И в этом внуке бывшая преподавательница нашла смысл жизни. Она решила, что с ее высшим образованием и богатым педагогическим опытом она сможет воспитать из внука Гоши Настоящего Человека. Именно так – с большой буквы. Точнее, с двух больших букв.
Как только Гоша немного подрос, Изольда Ильинична начала читать ему книги, в воспитательном значении которых не сомневалась, – «Васек Трубачев и его товарищи», «Тимур и его команда», «Флаги на башнях» и даже «Как закалялась сталь». После таких книг бедный Гоша, которому едва исполнилось пять лет, начал вздрагивать и беспричинно плакать, потом у него нарушился сон и пропал аппетит. Озабоченные родители водили его по врачам, но те только пожимали плечами и не могли понять причины нервного расстройства.
Наконец однажды зять Изольды Ильиничны совершенно случайно заглянул в комнату ребенка, когда теща с выражением читала перепуганному Гоше:
– «В жуткой короткой схватке в маленьком домике разлетелись, как гнилые арбузы, две петлюровские головы. Страшный в своем гневе обреченного, кузнец яростно защищал две жизни, и долго трещали сухие выстрелы у речки…»
– Мама, что это вы читаете ребенку?! – в ужасе воскликнул зять.
– Я читаю ему настоящую, серьезную литературу, литературу большого идейного значения! – ответила Изольда Ильинична. – Литературу, которая сделает из него Настоящего Человека! Человека с большой буквы, строителя светлого будущего!
С этого дня ее влияние на внука было сведено к минимуму. То есть бабушку подпускали к внуку только в безвыходном положении, когда его больше не с кем было оставить, и на горизонте маячил страшный призрак школы продленного дня.
Сама Изольда Ильинична относилась к такому положению очень болезненно, она не сомневалась, что без ее благотворного влияния ребенок не вырастет Настоящим Человеком. Кроме того, она считала, что Гошины родители легкомысленны, безответственны и нерадивы и могут довести ребенка до тяжелого хронического заболевания и даже до преждевременной смерти.
Неделю назад Гошины родители отправили своего подросшего и окрепшего ребенка в летний оздоровительный лагерь с углубленным изучением финского языка. Лагерь располагался на Карельском перешейке, неподалеку от финской границы. Видимо, его организаторы считали, что такое удачное географическое расположение должно способствовать успешному усвоению языка.
Сами же родители отправились на отдых в Турцию, погреться на солнце и поплавать в море.
Изольда Ильинична была против этого лагеря. Она считала, что там ее обожаемого внука не научат ничему хорошему. Но Гошины родители не хотели и слушать ее.
В минувшие выходные Изольда Ильинична навестила внука, хотя добираться до лагеря было очень долго и неудобно: сначала нужно было ехать электричкой до Зеленогорска, а оттуда рейсовым автобусом, который ходил дважды в сутки. Лагерь произвел на нее самое неблагоприятное впечатление – там совершенно отсутствовала наглядная агитация, воспитательная работа была организована из рук вон плохо, а в лагерной библиотеке не было ни «Тимура и его команды», ни «Васька Трубачева», ни «Флагов на башнях».
Этим вечером Изольда Ильинична собиралась на работу, а именно в частный музей нумизматики, где она ежевечерне мыла полы и наводила порядок. Она уже оделась и собиралась выйти из дома, как вдруг зазвонил телефон.
Сердце Изольды Ильиничны забилось от волнения: она сразу почувствовала, что что-то случилось с ее обожаемым внуком. Причем случилось нечто ужасное.
Она схватила трубку – и худшие ожидания тут же оправдались.
Из трубки сквозь треск и шорох донесся незнакомый и не очень разборчивый мужской голос.
– Из лагеря звонят! – прошелестел этот голос. – Насчет отдыхающего Георгия Семипядева!..
Изольда Ильинична схватилась за сердце.
– Что случилось с Гошей?! – воскликнула она слабым от ужаса голосом. – Он жив?!
– Жив, жив!.. – донеслось до нее сквозь треск и шорох. – Еще как жив! Как говорится, живее всех живых! Но он здесь такое устроил… такое устроил!.. Это просто кошмар!
– Что случилось?! – выкрикнула Изольда Ильинична, свободной рукой схватившись за сердце.
Она знала, что ее внук – очень умный и изобретательный мальчик с хорошо развитой фантазией. Например, минувшей зимой он одел в ее сатиновый рабочий халат и косынку учебный скелет в школьном кабинете анатомии, а в костлявые руки скелета вложил ведро и швабру. Подслеповатая учительница анатомии приняла скелет за школьную уборщицу тетю Броню и попросила его навести в кабинете порядок после урока. Поскольку скелет не ответил, учительница подошла поближе, поправила очки… и грохнулась в обморок.
Вот и теперь Изольда Ильинична ожидала чего-то подобного.
– Что с ним случилось? – повторила она, когда треск в трубке немного затих.
– …Здесь, рядом с лагерем, находится крупный зверосовхоз… в этом совхозе разводят ценных пушных животных…
Треск и шум снова усилились, мужской голос стал совершенно неразборчивым.
– И что же случилось с моим Гошенькой? – безуспешно восклицала перепуганная бабушка.
– С ним – ничего! – прорвался сквозь шумы и помехи голос. – То есть пока ничего… ваш Гоша умудрился выпустить на свободу полторы тысячи норок, куниц и ханориков…
– Кого? – изумленно переспросила Изольда Ильинична. – Каких хануриков? Там у вас зверосовхоз или исправительное заведение? Мне сразу не понравился этот лагерь!