Наталья Александрова. Убийство в спальном вагоне

   Впрочем, для этого не требовалось никаких сверхъестественных навыков или особенной чуткости: за спиной у Надежды было слышно хриплое дыхание и какой-то странный ритмичный звон – примерно такой издает на стыках рельсов ложечка в чайном стакане.
   «Только не паниковать!» – приказала себе Надежда и медленно обернулась.
   Сбоку от двери, тесно вжавшись в угол купе, стоял бледный испуганный мужчина. Он хрипло, неровно дышал, как будто только что пробежал стометровку, и трясся мелкой дрожью. Тот ритмичный звон, который услышала за спиной Надежда, издавал металлический замочек молнии на его полурасстегнутой куртке. Все его лицо оплыло от страха, как восковая свеча, и поэтому Надежда не сразу узнала своего бывшего однокашника.
   Зато Бегунов на этот раз ее узнал.
   – Надя, это ты?! – прошептал он испуганным свистящим шепотом. – Тише, ради Бога, тише! Не кричи!
   – А я и не собираюсь, – проговорила Надежда вполголоса. – А что это с тобой? Что ты тут делаешь?
   – Прячусь, – честно признался Виктор.
   И только тут до Надежды Николаевны дошли две совершенно очевидные вещи: во-первых, что купе, в котором нашли зарезанную женщину, – то самое, в котором ехал Бегунов. И во-вторых – что сама эта жертва преступления и есть вчерашняя спутница Виктора.
   В первый момент, увидев разметавшееся на диване мертвое тело, Надежда ее не узнала, потому что трудно сопоставить окровавленный труп с молодой, привлекательной, хорошо одетой женщиной.
   – Витя! – выдохнула Надежда в ужасе, без сил опустившись на свой диван. – Витя, это ты ее убил?
   – Да что ты, Надя! – прошептал он в ответ, испуганно покосившись на дверь купе. – Как ты могла подумать?
   – А что я, по-твоему, должна думать? Твоя спутница зарезана, ты сбежал из купе… Вот почему ты сбежал?!
   – А что мне было делать? Ты только представь – я проснулся от сильного толчка, чуть не свалился с дивана, поезд стоит… я включил ночник, посмотрел на часы, а потом увидел… точнее, сначала почувствовал, что на моем одеяле что-то лежит. Спросонья я схватился за этот предмет и только потом разглядел, что это нож… окровавленный нож! Я вскочил, окликнул Алису… она не отзывается… я наклонился над ней и увидел, что она мертва! Зарезана!
   Надежду передернуло. Она тоже видела убитую девушку и представила себе, что почувствовал в тот момент Виктор. Представила его ужас…
   – Я быстро оделся, – продолжал он вполголоса, – выскочил в коридор… а там идут два человека в милицейской форме! Я ужасно испугался и юркнул в первое попавшееся купе… это оказалось твое купе!
   Надежда молчала, и Бегунов подумал, что она не верит ему.
   – Представь… если меня нашли бы на месте преступления… и тут же нож, наверняка с моими отпечатками пальцев… Сама подумай – кто бы поверил, что я не виноват? Я сам себе и то не очень верю… Вот и ты тоже не веришь… меня наверняка тут же арестовали бы, и разбираться никто бы не стал – чего разбираться, если есть готовый подозреваемый и все улики налицо…
   – Но сейчас твое положение еще хуже… – проговорила Надежда растерянно. – Ко всему прочему, ты еще и сбежал… Послушай, Витя, – добавила она неуверенно, – а ты никогда не страдал лунатизмом?
   – Ты что – думаешь, я убил ее во сне?! – Лицо Бегунова из смертельно бледного внезапно стало красным. – Да ты что! Впрочем… – он потупился и закончил гораздо тише, – да я и сам подумал об этом… Но… но есть еще одна важная деталь, о которой я тебе не сказал. Из купе пропала одна очень важная вещь.
   – Что еще за вещь? – Надежда оживилась, глаза ее заблестели в предчувствии тайны.
   – Портфель… Я вез из Москвы портфель с очень важными бумагами. Этот портфель исчез. Значит, пока я спал, в купе кто-то побывал. Наверное, он и убил Алису…
   – Или она… – машинально пробормотала Надежда.
   – Она?! – вскинулся Бегунов. – Ты думаешь, это была женщина?
   – Нет, я как раз ничего не думаю. Но это могла быть и женщина.
   И тут вдруг она вспомнила сбегающую по насыпи фигуру, осторожные крадущиеся движения… в руке у неизвестного был портфель. Или чемодан? И дважды мигнувшие из темноты автомобильные фары…
   – Ты не веришь мне… – безнадежным голосом произнес Виктор.
   – Нет, почему же… – протянула Надежда Николаевна. – Как раз я верю… Вопрос не в этом – вопрос в том, поверят ли тебе другие?
   – Надя, ты не могла бы спрятать меня в этом купе? – проговорил Бегунов робким, умоляющим голосом, совершенно не подходящим к его представительной внешности.
   – Спрятать? – Надежда не смогла скрыть своего удивления. – Но даже если тебя не найдут сейчас – твои данные есть у проводницы! Ведь ты покупал билет по паспорту!
   – Конечно! – Он снова перешел на горячий, взволнованный шепот. – Но одно дело, если меня арестуют прямо здесь, сейчас, на месте преступления, когда все улики против меня, и совсем другое – если я доеду до Питера, доберусь до своего офиса, свяжусь с адвокатом… тогда у меня будут какие-то шансы! Надя! Помоги мне!
   В этом голосе была такая мольба…
   Надежда понимала, что, помогая Бегунову, она совершает очевидную глупость. Больше того – преступает закон, становится соучастником преступления… Но в то же время она вспомнила событие тридцатилетней давности.
   Она только что поступила в институт и вместе с остальными первокурсниками поехала на картошку. Студенты отработали первую неделю, на выходные их отпустили в город. Все вереницей тянулись через поле к станции, до поезда оставалось минут двадцать. Надя задержалась, отстала от остальной ватаги и решила срезать дорогу. Она быстро шла по сырому, вязкому полю. Впереди уже виднелись станционные постройки, но вдруг она, зазевавшись, поскользнулась и съехала в глубокую канаву. Ногу пронзила острая боль…
   Надя пыталась выкарабкаться из канавы, но подвернувшаяся нога не повиновалась, в сапоге хлюпала холодная вода, по щекам ползли злые грязные слезы.
   И вдруг над краем канавы появился знакомый парень из параллельной группы. Кажется, его зовут Витька…
   Витька вытащил ее из канавы, озабоченно оглядел ногу, подставил свое плечо, а когда понял, что она едва идет, буквально на себе потащил к станции.
   На поезд они, конечно, опоздали. Пока сидели на станции, дожидаясь следующего поезда, Витька стащил с нее сапог, осмотрел ногу, туго перевязал ее своим носовым платком, надел свой сухой носок. Витька… Витька Бегунов…
   Особенной дружбы у них потом не было, но Надя не могла забыть тот случай. И сейчас была ее очередь подставить ему плечо.
   – Да, Вить, я попробую тебя спрятать… Но вообще-то тебе сильно не повезло… Знаешь, кто у меня соседка? То ли генеральша милицейская, то ли прокурор…
   – Ох ты… – Бегунов схватился за голову. – Вот уж не везет так не везет…
   – Это точно, – согласилась Надежда. – Но в любом случае нужно торопиться… Генеральша наверняка скоро вернется…
   Она оглядела купе, думая, куда можно спрятать человека. К тому же такого, как Виктор, – довольно крупного.
   Как ни крути, единственное место – рундук для чемоданов под крышкой дивана. Надежда подняла крышку и показала туда:
   – Лезь!
   Виктор в первый момент ужаснулся, но тоже понял, что других вариантов нет, и с трудом умостился в тесный рундук, подогнув ноги и скорчившись, как младенец в утробе матери.
   И только Надежда успела опустить крышку рундука и поправить сбившуюся постель – как дверца купе отъехала и на пороге появилась Галина Ивановна.
   – Уже подъехал трактор с соседней станции, – сообщила она, – сейчас он столкнет с путей обгоревшую машину, и мы поедем дальше. Но часа на полтора все равно опоздаем… – В голосе Галины Ивановны прозвучала глубокая озабоченность – потеря драгоценного времени ее чрезвычайно огорчила.
   Надежде показалось, что соседка посмотрела на нее подозрительно.
   Она уселась на разобранную постель и проговорила честным голосом:
   – А шофер этой сгоревшей машины не пострадал?
   – То-то и оно, что шофера в машине не было! Сбежал, мерзавец! Побоялся, что придется отвечать… Ну ничего, его быстро разыщут! А то, что сбежал с места аварии, – будет отягчающим обстоятельством…
   Надежда невольно применила слова генеральши к Виктору и тяжело вздохнула.
   – И не надо ему сочувствовать! – воскликнула Галина, по-своему истолковав этот вздох. – Вот вечно мы всех жалеем! Такая у нас, у женщин, жалостливая натура! А ведь от его раздолбайства и так большой вред: расписание нарушено, занятые люди дорогое время потеряли, а если бы машинист не успел затормозить – могли быть десятки жертв! Или даже сотни!..
   Надежда подумала, что слова о жалостливой женской натуре вряд ли относятся к ее попутчице.
   Вдруг ее слегка подбросило на сиденье: наверное, Виктор повернулся в рундуке, пытаясь поудобнее устроиться.
   – Никак трогаемся? – проговорила Галина Ивановна, взглянув на Надежду. – Кажется, поезд дернулся…
   В это мгновение дверь купе отъехала в сторону, и в проеме появились те двое милиционеров, которых получасом раньше Надежда видела в коридоре.
   – Документики попрошу! – произнес старший из них, с сержантскими нашивками.
   Надежда засуетилась, полезла в сумочку, вытащила паспорт. Галина Ивановна молча, без всякой суеты протянула сержанту твердую красную книжечку. Тот захлопал глазами, покраснел, затем побледнел и вытянулся в струнку.
   – Виноват, товарищ генерал! – выдавил он севшим от волнения голосом. – По всему поезду документы проверяем… приказ начальства… Если бы знал, я бы не посмел…
   – Ни в чем ты не виноват! – усмехнулась Галина. – Приказ есть приказ, проверяешь документы – так у всех проверяй!
   – Так точно! – Сержант от усердия пустил петуха. – Убийцу ищем… поэтому все вагоны приказано проверить…
   – Убийцу? – удивленно переспросила Галина Ивановна. – Разве при экстренной остановке были жертвы?
   – Никак нет! – Сержант приободрился, поняв, что генерал не все знает. – В этом вагоне убита женщина. Ее попутчик пропал… Скорее всего он и есть убийца…
   Надежда снова почувствовала толчок снизу: на этот раз Виктор, наверное, дернулся от волнения. Чтобы скрыть этот подозрительный факт от милиционеров, а особенно – от наблюдательной Галины Ивановны, она привстала, чтобы достать со столика бутылку минеральной воды.
   – Почему вы думаете, что убийца – попутчик той женщины? – спросила она, отпив глоток воды.
   Сержант посмотрел на Надежду недоуменно. С одной стороны, она казалась особой, недостойной внимания, и отвечать ей вовсе не обязательно. С другой – ехала в одном купе с генералом… Кто ее знает, может, тоже большое начальство!
   – Потому что кто же еще? – проговорил он строго. – Опять же, купе ночью изнутри запирают, так что никто посторонний туда попасть не может… и сбежал, опять же, чем подтвердил свою вину…
   Диван под Надеждой снова вздрогнул.
   – Наверное, сейчас поедем… – с надеждой в голосе проговорила Галина Ивановна.
   – Разрешите продолжить проверку? – отчеканил сержант, повернувшись к ней. Кажется, он окончательно свыкся с высоким званием пассажирки.
   – Разрешаю, сержант! – ответила та и, едва дверь захлопнулась за милиционерами, повернулась к Надежде: – Странно, однако: поезд остановился, и тут же – убийство…
   Диван под Надеждой снова вздрогнул, но на этот раз вздрогнула и посуда на столе, и зеркало на стене, лязгнули стыки между вагонами, и поезд медленно двинулся вперед.
   – Ну слава Богу, наконец поехали… – вздохнула Галина Ивановна и снова принялась переодеваться ко сну.
   На этот раз Надежда даже не пыталась заснуть: к стуку колес, к духоте, к сонному бормотанию попутчицы прибавилось сознание того, что под ее диваном, неудобно скорчившись, лежит живой человек.
   Спустя примерно час, убедившись, что со стороны Галины доносится ровное сонное дыхание, изредка перемежающееся тихими музыкальными всхрапами, Надежда свесилась с дивана, приникла к щели рундука и прошептала:
   – Ну как ты там?
   Дыхание Галины затихло, и генеральша хорошо поставленным голосом проговорила:
   – Нормально!
   Надежда замерла, испуганно глядя на соседку. Но та перевернулась на другой бок и снова заснула.
   Больше попыток разговаривать с Виктором Надежда не предпринимала. Заснуть она тоже не смогла, так и пролежала до утра, ворочаясь с боку на бок и прислушиваясь к доносящимся из рундука звукам. То ей казалось, что она слышит дыхание Виктора, то все затихало, и она в панике замирала, думая, не умер ли он там от удушья.
   Действительно, если даже в купе была немыслимая духота, то трудно было даже представить, что чувствует скорченный и запертый в ящике человек…
   «И почему это должно было случиться именно со мной? – обреченно думала Надежда. – Подумать только, в Москве я не была несколько лет. И как только собралась навестить родственников – появляется Витька Бегунов, с которым мы не встречались лет двадцать, да не один, а с девицей, девицу тут же убивают, а Витька просит меня о помощи. Отчего он не побежал в другое купе?»
   Тут перед мысленным взором Надежды предстал разгневанный муж, как это часто бывало, когда Надежда Николаевна попадала в разные неприятности. Ибо муж ее, Сан Саныч, был твердо уверен, что все неприятности Надежда призывает на собственную голову своим легкомысленным поведением. Она вечно суется туда, куда ее не просят, понукаемая своим феноменальным любопытством.
   «Но что я должна была делать в этой ситуации? – по инерции стала оправдываться Надежда. – Сдать Витьку милиции? Так-то я отплатила бы ему за дружбу. Или не входить в свое купе первой, подождать Галину Ивановну? Та-то уж бы не растерялась, самолично Витьку бы задержала. А я видела человека, который соскочил с поезда, если Витя невиновен, то девушку убил он, больше некому. Можно проверить списки пассажиров, вычислить, кого нет…»
   Надежда вспомнила вдруг, как в Бологом кто-то разговаривал с проводницей, и поняла, что убийца подсел именно на этой станции. В Москве без билета сесть трудно, да еще в СВ. В Твери – рано, вдруг кто заметит. А в Бологом – в самый раз: глубокая ночь, пассажиры спят. Сунул проводнице денег, она и пустила. Так что не найти его, потому что никто не видел, а проводница ни за что не признается – может работы лишиться.
   Надежда тяжело вздохнула.
 
   Этой ночью она так и не смогла уснуть. За окном заливалась в чьей-то машине сигнализация, по полу тревожно бегали квадраты тусклого ночного света. Чувство потери не проходило. Осознав это, она горько усмехнулась в темноте. Опять начинается прежняя депрессия. Какая еще потеря? Она давно уже потеряла самое дорогое – отца, и примирилась с этой потерей. Ее сумел убедить в этом психиатр, которого притащил Стас.
   Оттуда не возвращаются, сказал доктор, вы должны осознать, что никогда уже не увидите отца живым. Не вините себя в его смерти, он долго и тяжело болел, и смерть явилась ему избавлением.
   Доктор повторял это много раз, и однажды она не выдержала и рассказала ему все.
   Отец так и не оправился после инсульта. В больнице сказали, что надо радоваться тому, что парализовало его только частично. Отец мог ходить, немного подволакивая ногу, правая рука была скрючена и прижата к боку. Он ничего не говорил, только мычал, ей казалось, что сердито и недовольно.
   Врачи обещали, что со временем речь восстановится, но отец чувствовал себя все хуже и хуже, раздражался по пустякам, смотрел на свою дочь, злобно сверкая глазами, она же всякий раз принималась плакать от жалости к нему. Тогда он еще больше злился.
   В издательстве пошли навстречу и разрешили работать дома, поскольку она не могла оставить отца одного, он был абсолютно беспомощен, рубашку не мог застегнуть одной рукой. Нужна была сиделка; дорогие лекарства, массажистка и занятия по восстановлению речи стоили много денег, которых не было. Отец до болезни читал лекции по физике для студентов вечернего отделения, она редактировала чужие тексты, преимущественно на научно-популярную тематику. Накоплений у них не было. Врачи пожимали плечами и не давали никаких обнадеживающих прогнозов, да она и сама видела, что отцу все хуже и хуже. И вот, когда однажды утром он не смог здоровой рукой удержать чашку с горячим чаем, она решилась и сказала, что нужно попросить денег у матери. Он закричал на нее – страшно, без слов. Не закричал – завыл. Она ужасно испугалась, тогда он дрожащей рукой нацарапал на листке бумаги одно слово – «Прокляну!».
   Больше они не затрагивали эту тему, но отец стал с ней суров, даже груб. Он с трудом вставал с кровати, здоровая рука тоже плохо двигалась, ей приходилось кормить его с ложечки. Потом он слег, врачи дали понять, что конец близок, а она уже так измучилась, что приняла это сообщение спокойно. Каждое ее утро начиналось с кошмара – она боялась, что, войдя в комнату к отцу, найдет его на кровати мертвым.
   А когда это действительно случилось, первое чувство было облегчение. Потом пришло горе, но она никак не могла забыть то облегчение и корила себя за это.
   Выслушав ее сбивчивый рассказ, доктор нахмурился и выписал ей таблетки. Не наркотик, нет, успокаивающе улыбнулся он на ее вопрос, но эти таблетки помогут вам расслабиться и крепко спать по ночам.
 
   Стас явился через две недели после похорон – без звонка и предупреждения, просто позвонил в дверь, и она открыла, не спрашивая, кого это принесло на ночь глядя.
   Стас был ее бывший муж. То есть фактически настоящий, потому что они еще не оформили развод, хоть и не общались больше года. Обаятельный негодяй с дивной улыбкой, слишком широкой, чтобы быть искренней. Веселый и находчивый, душа любой компании, он играл на гитаре и пел приятным голосом, переставляя в песнях слова, чтобы было смешнее. Когда они познакомились три года назад, ей было… двадцать девять. Не то чтобы сильно хотелось замуж, но было лестно иметь рядом такого симпатичного мужчину. Он вносил в ее довольно скучную жизнь приятное разнообразие.
   Отец ничего не сказал, и она слишком поздно заметила, что он Стасом недоволен. Отец до болезни был добрым и мягким человеком, никогда ей ни в чем не перечил и хотел видеть ее счастливой.
   На этой приятной ноте нужно остановить воспоминания.
   Она спустила ноги с кровати, попыталась нашарить тапочки, привычно не нашла их на обычном месте и не удивилась этому. Прошлепав босыми ногами до ванной, она включила свет и уставилась на себя в зеркало. Вид мало впечатлял: бледная, глаза красные, темные волосы в беспорядке рассыпались по плечам… После смерти отца она сильно похудела, и шея, казавшаяся слишком длинной, жалко торчала из выреза ночной сорочки.
   Она нашла в шкафчике прозрачный пластмассовый флакончик с таблетками, выбросила одну на ладонь и задумалась. От таблетки она заснет, а утром встанет ко всему равнодушная. Доктор называет это спокойствием и безмятежностью. Ей же кажется, что состояние после таблеток ненастоящее, что это не она выходит на улицу и едет на работу в переполненном вагоне метро, а совсем другая женщина – невозмутимая и толстокожая, равнодушная ко всему. Рука ее дрогнула, и таблетка покатилась по кафельному полу. Она не стала ее искать.
   Привычный вид в зеркале привел ее в чувство. Боль почти забылась, как и кошмар. Но все-таки… Она расстегнула сорочку, больно было вот здесь, под левым соском, как будто… как будто ударили ножом.
 
   Наконец тьма за окном поредела и отступила, наступило утро. Надежда приподняла краешек занавески.
   Наверстывая потерянное время, поезд мчался мимо золотеющих рощ, мимо маленьких просыпающихся поселков.
   Галина Ивановна все еще спала. Проснулась она только от стука проводницы, которая известила о скором приезде в Петербург.
   Генеральша мгновенно поднялась, подхватила полотенце, несессер с туалетными принадлежностями и удалилась в туалет.
   Надежда соскочила с дивана, подняла полку и заглянула внутрь.
   – Ну как ты – живой?
   – Не спрашивай! – прохрипел из рундука свернувшийся буквой «зю» Бегунов. – Ну что – приехали?
   – Потерпи еще полчасика! – И Надежда торопливо захлопнула крышку, потому что дверь купе уже начала открываться.
   Едва поезд остановился на Московском вокзале, в купе влетел бравый лейтенант. Лейтенант был молодой и румяный, волосы его топорщились, непокорные расческе. Лихо щелкнув каблуками, он приветствовал генеральшу не по уставу:
   – Утречко доброе, Галина Иванна! Хорошо ли в дороге спалось?
   – Разговорчики, Никодимов! – буркнула генеральша – с утра настроение у нее было не очень.
   Парень резко поскучнел, подхватил ее чемодан и двинулся к выходу. Генеральша, однако, вполне по-человечески простилась с Надеждой и двинулась следом.
   Едва дождавшись ее ухода, Надежда Николаевна захлопнула дверь купе и подняла полку:
   – Ну все, приехали, выбирайся!
   Кряхтя и стеная, Виктор выполз из своего убежища и чуть не повалился на пол: ноги, затекшие от неудобного положения, совершенно его не держали. От лощеного моложавого мужчины, который вчера вечером вошел в вагон СВ, не осталось и следа. Волосы больше не лежали красивой волной, лицо приобрело тусклый, землистый оттенок, под глазами набрякли мешки. На щеках выступила неровная седоватая щетина. Теперь ему можно было дать не пятьдесят лет, а гораздо больше. Впрочем, Надежда представила, как она сама выглядит после всех треволнений бессонной ночи, и расстроилась.
   Надежда усадила Виктора на диван и принялась растирать онемевшие конечности. Несчастный стонал и охал, как всякий мужчина. Надежда помалкивала, вспоминая, как он заботился о ней тридцать лет назад, как растирал подвернувшуюся ногу… Как сидел вместе с ней два часа на пустынном перроне, как провожал потом до самого дома, потому что поезд прибыл очень поздно, метро не работало и ей было страшно одной брести по темным улицам.
   Наконец Виктор смог встать на ноги.
   Надежда сложила свои вещи и выглянула в коридор.
   Последние пассажиры выходили, негромко переговариваясь.
   – Пойдем скорее, пока не все разошлись. В толпе тебя никто не заметит.
   Она протянула ему симпатичную кепочку, которую купила в подарок мужу. С грустью оторвав бирку, она тут же призвала себя к порядку: у человека судьба решается, а ей кепочки жалко!
   Виктор надвинул кепку на самые глаза, поднял воротник и двинулся к выходу следом за Надеждой.
   Возле дверей вагона стояла хмурая проводница. Взглянув на нее, Надежда готова была поклясться, что девушка тоже не сомкнула глаз со времени незапланированной остановки. Еще бы, волновалась, что кто-то мог видеть неучтенного пассажира.
   – Спасибо вам большое, до свидания! – пропела Надежда с преувеличенным энтузиазмом, стараясь заслонить собой мрачного спутника.
   Проводница ответила, машинально скользнув взглядом по пассажирам, и повернулась к приближающемуся бригадиру. Невдалеке от двери вагона, пережидая толпу, маялись двое людей с носилками – понятно по чью душу. Впрочем, душа-то, как сообразила Надежда, как раз уже ни при чем, отлетела уже душа у покойницы где-то в районе Бологого.
   Надежда с Виктором поспешно влились в поток пассажиров, движущийся по перрону.
   – Такси недорого, такси недорого! – бормотали озабоченные мужчины, которых обтекал этот поток.
   – Возьмем машину? – Бегунов обернулся к Надежде.
   – Не здесь! – проговорила та сквозь зубы, не поворачивая головы. – Здешние таксисты все под колпаком у милиции, они тут же сообщат, кого посадили и куда привезли, так что с таким же успехом можно прямо идти сдаваться в ближайшее отделение! Мы возьмем машину на площади перед вокзалом или, еще лучше, на Лиговском проспекте…
   Однако ее плану не суждено было осуществиться.
   Дорогу им заступил коренастый мужичок в кожаной куртке.
   – Такси недорого! – произнес он, доверительно склонившись к Надежде.
   – Не нужно! – привычно отмахнулась та.
   – Нужно! – возразил таксист, не уступая дорогу.
   – Что значит – нужно? – возмутилась Надежда. – Пропустите!
   – Вам же сказали, что нужно! – раздался голос у нее за спиной, и сильные мужские руки схватили Надежду за локти.
   Скосив глаза на Виктора, Надежда Николаевна увидела, что того тоже подхватили под руки двое плечистых парней.
   «Милиция! – поняла Надежда. – Вычислили все-таки… И меня теперь возьмут как соучастницу! Вовек не оправдаешься!»
   – В чем дело? – по инерции попробовала она возмутиться, закрутила головой…
   Только что перрон был полон людей, а тут он как будто по мановению волшебной палочки вымер, опустел. По крайней мере та его часть, где находились Надежда с Виктором. Последние редкие пассажиры старались как можно скорее проскочить мимо, опустив глаза в землю, делая вид, что ничего не замечают.
   – Только шуметь не надо! – прошипел незнакомый голос в самое ухо. – Никому из нас не нужны лишние неприятности!
   Надежда забеспокоилась – как-то неправильно ведут себя эти милиционеры, про неприятности говорят. Уж кто-кто, а они-то никаких неприятностей не боятся! И шум их тоже нисколько не беспокоит…
   Она дернулась было, стараясь вырваться, но чья-то грубая рука ткнула ее кулаком в печень так, что потемнело в глазах. Когда же боль отпустила, желание сопротивляться пропало.
   Надежду и Виктора повели куда-то в сторону, провели между газетным лотком и киоском, торгующим всякой дорожной снедью. Их подвели к синему микроавтобусу с яркой надписью «Доставка цветов», втолкнули внутрь. Дверцы захлопнулись, и микроавтобус сорвался с места.
   – Куда вы нас везете?! – возмущенно проговорила Надежда.