Наталья Аверкиева. Коварство мыльных пузырей

   И мы уселись на самый дальний ряд. На лед вышли игроки. С высоты нашего птичьего сидения они очень напоминали ягодки рябины на городском снегу. Чего-то даже не хочется спрашивать, кто из них Матвей.
   На трибунах было прохладно. Юля с Олей что-то обсуждали свое, женское, я в дискуссии участия не принимала, наблюдала, как народ гоняет по льду туда-сюда маленькую шайбочку. Если бы девочки хотя бы объяснили, что и как, возможно, мне не было бы так тоскливо. А так я могла думать только о замерзших ногах, холодном носе и задубевших руках. Интересно, когда же это все закончится? Главное, не начать зевать. У Ахмеда на конференциях, может, и не так интересно, зато гарантированно теплее. А потом я выпью самую большую чашку кофе, какую только продают в том кафе, куда мы пойдем с Матвеем. Просто ужасно холодно. Я подняла воротник свитера. Уши замерзли…
   Мы ждали ребят в фойе, сидя на лавочке. Оля и Юля спорили, выиграют ли «наши» ближайшую игру. Произносили какие-то умные слова и ни о чем не говорящие мне фамилии. А я мечтала о горячем напитке. Сбитень, чай, какао – меня бы что угодно устроило. Эх, так хочется самой выйти на лед и прокатиться пару кругов, чтобы согреться. Кстати, надо будет вытащить девчонок на каток, а то совсем зачахнут без физкультуры.
   – А вы вообще с кем? – решила спросить я у девушек.
   А то вдруг они обе с Матвеем, а меня ему чисто для компании не хватало.
   – Да мы вообще с мальчишками, – призналась Юля.
   – Мы хоккей любим, – заулыбалась Оля.
   Я вздохнула. Фанатки.
   – А я футбол, – призналась честно.
   – О, футбол это тоже здорово, – поддержала меня Оливка.
   – А почему Оливка? – не удержалась я. – Почему Матвей вас так назвал?
   – Оливка от Оли, созвучно, – одарила она меня мягким взглядом. – А Лапа, ну…
   – Ну, это что-то типа «миленькая». Ой, какая лапа! А ты, судя по всему, тот самый Ясень, про которого говорил вчера Матвей.
   – Почему Ясень? – чуть не подавилась я жвачкой.
   – Ну, Ярослава. Сокращенно Яся. Значит, Ясень.
   Ольга рассмеялась, а я надулась.
   – Логика тут у некоторых на грани фантастики.
   – Мотька любит всем клички давать, – расшифровала смех подруги Юля. – Но они у него чаще всего безобидные.
   – Ага, и смешные.
   – Да, «дуб» было бы уже не так смешно, – фыркнула я.
   Мальчишки вышли возбужденные и раскрасневшиеся после душа. В руках опять сумки и клюшки. Я наконец-то выловила взгляд предмета своего обожания. Матвей подошел ко мне, взял под локоток и отвел в сторону.
   – Ярослава, мы тут это… В кафе хотели после тренировки, но, сама видишь, вещей много. Ты, может, это… домой?
   – Почему домой? – Я сегодня проявляла удивительные чудеса сообразительности.
   – Потому что в кафе мы не пойдем. Я сейчас домой поеду, отец звонил. И, ты извини, но я не смогу тебя проводить.
   – А меня и не надо провожать. Что я, маленькая, что ли? Сама не дойду?
   – Не обижайся, я правду говорю. Мне домой надо. Я б с радостью, но… Давай в субботу погуляем, после матча. Я вещи отцу отдам, и мы с тобой куда-нибудь затусим.
   – Хорошо, – улыбнулась я, хотя в груди все неприятно крутило.
   – Только у меня просьба будет, – замялся он, старательно отводя глаза в сторону.
   – Какая?
   – Оденься поприличнее. Я понимаю, что не предупредил тебя заранее, но… Чего-нибудь такое…
   – Какое? – приподняла я бровь.
   – Ммм… Эээ… – зажестикулировал он. – А то все решат, что я встречаюсь с парнем.
   Я рассмеялась:
   – Ну, какой же я парень?
   – Издалека – вылитый, – припечатал он.
   – Хорошо, договорились, – недовольно произнесла я, поджав губы.
   Да у меня в шкафу нет ни одной юбки! Даже парадно-выходной! И в чем же мне тогда идти?
   – Ладно, я пойду. Мне еще уроки делать. Спасибо за компанию.
   – Давай, – махнул он мне рукой.
   Я развернулась и быстрым шагом пошла к выходу. Надо позвонить маме и попросить денег на одежду и новую обувь. Интересно, она сильно меня убьет?

Глава 3

   Дойти-то ты дойдешь. Но вопрос – вернешься ли ты?

   – Я докажу ему, что могу быть женствной! – бубнила я вчера всю дорогу, путаясь в кетах с одеждой.
   Я помню, как Настька меня одела в прошу раз, когда мы ездили к Кириллу в институт. Пом как на меня оборачивались парни на улице. Я сокая, красивая, яркая. У меня красивые глаз отличная спортивная фигура. Мой новый ими скромно висел на вешалке, прибитой к две Я тяжко вздохнула и отправилась умываться. У обещало быть недобрым.
   – Ну как?! Как?! Как они это делают? – лобно вопила я, кое-как выпутывая расческу шевелюры. У меня и волос-то – два пера, а равно запутались так, что только ножницы меня спасут от позора. – Ну и что мне делать с этим? – уставилась я на торчащую в волосах расческу, сложив руки на груди.
   – Ярослава, хватит ванну занимать! – заорал Слава, мой средний брат, пиная дверь ванной.
   – Отстань! – огрызнулась я, предпринимая последнюю робкую попытку избавиться от мерзкой расчески.
   – Ярослава! Будь человеком! – колотился Слава.
   Я открыла дверь. Брат мухой влетел в помещение и быстро вытолкал меня вон, даже не взглянув на мою катастрофу на голове. Я решила оккупировать зеркало в коридоре. Если Настька в своих кудрях не путается, то и я смогу.
   Минут через десять интенсивной борьбы с расческой последняя сдалась на радость победителя. Я решила, что больше не буду сушить голову феном и круглой расческой, потому что у меня не так много волос, чтобы так над ними издеваться. Остатки былой гордости я взбила руками, обмазанными в геле Ростика, и обильно залила лаком мамы. Н-да… Когда Настя со мной колдовала, я выглядела лучше. Теперь надо накраситься.
   Мамина косметичка словно издевалась надо мной – в ней было всего так много, что я не знала, за что хвататься. Так, Настька мазала меня каким-то кремом телесного цвета. Потом пудра. Потом… Стоп! А ведь под глазами она тоже чем-то мазала… Понять бы чем… Кажется, я догадалась, отчего Козарева всегда рыдает, что она слишком рано встает… Ладно, и так сойдет.
   – Мамина помада, сапоги старшей сестры? – Слава смотрел на меня так, словно видел впервые.
   – Отстань, – буркнула я.
   – Ты б это… Яр… – Брат поморщился.
   – Что это? – зло прищурилась я.
   – Не ходила бы так на улицу.
   – Почему? – кокетливо покрутилась я перед ним. – Я же классная?
   – Угу, классная… Только окружающие не поймут.
   – У меня юбка приличной длины, – с вызовом посмотрела я на него.
   – Зато лицо – как ритуальная маска шамана из племени тумба-юмба. Ты ж людей распугаешь.
   – Ты мне завидуешь!
   Славка захохотал, а я, изящно повернувшись на каблуках, вылетела в тамбур. Еще не хватало, чтобы он мне настроение испортил. Брат называется. С таким братом и врага не надо.
   До подъезда Варьки я еле доползла. Мамины сапоги отчаянно жали. У нас с ней один размер, но моя нога немного шире. И то, что дома вызывало легкий дискомфорт, на улице превратилось в огромную проблему. Я едва перебирала ногами по скользкому асфальту, ругая на чем свет стоит эластичные колготы, в которых жутко мерзли ноги, и голову без шапки, которая, казалось, покрылась коркой лаково-гельного льда.
   – Птица? – замерла в дверях Варя, вытаращившись на меня так, словно я чудо чудное.
   – Так я теперь буду ходить всегда, – гордо выпятила я грудь.
   – А может, не надо? – кривилась она.
   – Что? – бросила я на нее недовольный взгляд.
   – Как-то непривычно… – пробормотала подруга тихо.
   – Привыкнете, – сказала как отрезала. – Я должна стать женственной.
   – Несколько радикально, тебе не кажется?
   – Подруга называется. Вместо того чтобы поддержать и порадоваться за меня, ты вон как…
   – Яр, мне нравится, но твой макияж и прическа. Что ты сделала с волосами?
   – Зачесала назад и закрепила гелем.
   – Но… – Варька смотрела на меня и непроизвольно морщилась. – А зачем?
   – Чтобы было красиво.
   – А лицо… Оно же вот-вот пойдет трещинами.
   – Тебе поговорить не о чем? Я сказала, что теперь буду так ходить всегда. Что непонятного?
   Они решили меня довести? Подумаешь, сменила имидж. Зачем так реагировать?
   Варя нервно дернула плечом, укуталась в шарф, и мы пошли в школу. Впрочем, пошли – это круто сказано. Через пятнадцать шагов я ухватила ее за руку, и она меня повела.
   – Нет, вот объясните мне, как люди ходят на шпильках? – ворчала я.
   Варька смотрела на меня снизу вверх и вздыхала.
   – Я не люблю каблуки. Они неустойчивые.
   – Ты просто ничего не понимаешь в них. Главное, чтобы каблук… А-а-а-а! – Я едва не спланировала в грязную лужу.
   Спасибо Варе, что не дала упасть. Выровняв тело в пространстве, я сглотнула и задумалась, а существует ли замена обуви на шпильке. Но с другой стороны… Настя же как-то на них ходит! И весьма успешно, между прочим. Хотелось плакать. Нет, красота требует жертв.
   – Ты это из-за своего спортсмена? – вдруг спросила Варя.
   – Я не знаю, Варь. Понимаешь, он меня вчера пригласил… Ну ты слышала… Тренировка, потом в кафе… А сам… Ну… В общем, я пришла, а он как будто со мной не знаком. И… Понимаешь… Мне показалось, что он отшил меня, потому что я оделась неправильно. А я ж оделась, как мне удобно… Ты ж знаешь, что я не люблю все это. – Я показала ей на сапоги, синие коленки и все время задирающуюся юбку.
   – Ярик, но ты же сама все понимаешь. Зачем делаешь так, как тебе не нравится?
   – Потому что он нравится мне.
   – А Ахмед?
   – Ахмед тоже нравится. С ним классно гулять с собаками, но мы такие разные. Он любит науку, а я спорт.
   – Ну и что?
   – Как «ну и что»? Вот вы с Поэтом одинаковые! Ты любишь литературу, и он пишет литературу.
   – Слушай, любить литературу и писать книги – это не муж и жена, это четыре разных человека, – смеялась подружка. – А ты, как мне вчера сказали карты, совершаешь ошибку.
   – Я не верю в это, ты же знаешь.
   – Ох, смотри сама. А хочешь, приводи этого Матвея в «Слона». Мы с девочками на него посмотрим и все тебе скажем.
   – Угу, точно. Пара фраз от Жени, и я больше никогда его не увижу.
   – Ты переоцениваешь Точку.
   – Самое главное, чтобы я ее не недооценила.
   Дорога до школы показалась мне всеми кругами ада. Ноги разъезжались на льду, подворачивались, и я очень боялась сломать лодыжку. Ведь тогда я не смогу тренироваться, да что там говорить! Я вообще не смогу ходить! Варька жаловалась на маму. Они опять поругались из-за какой-то юбки, которую ей якобы не разрешили надеть. Варвара мечтала уйти из дома, но пока не понимала куда, «хоть к папе едь, если бы только он мне обрадовался». Папа у Андреевой где-то осел на Севере, ну и, в общем, сложные у них отношения в семье. Не то что у нас. Мне бы вот только от братцев своих избавиться…
   – Смотрите-ка! – раздался звонкий голос Лепры. И я от неожиданности аж подпрыгнула. – Наша цапля с коробчонком скачет.
   – Красавина, тебе чего надо? – вскипела во мне кровь.
   Не будь я на каблуках и в юбке, обязательно бы ее шуганула. Лепра у нас королева красоты. Она такая холеная, словно породистая лошадь, вся из себя в дорогой сбруе. Иногда так по коридору вышагивает, словно по подиуму идет перед всеми модельерами мира. Она такая складная… Все при ней. Только вот язык поганый.
   – Яр, не надо. У тебя сейчас позиция неустойчивая, – прошептала Варя.
   – Да я ей сейчас покажу, кто из нас неустойчивее.
   – Яр, – дернула меня за руку Варя, – пошли отсюда.
   Щеки мои полыхали огнем.
   – Я всегда так буду ходить, – повторила я упрямо.
   Варя промолчала.
   – Меня не сломить. Она вздохнула.
   – Я все равно докажу свое право быть красивой.
   – Самое главное, чтобы ты сама себе нра вилась.
   – А я нравлюсь.
   – И это отлично. Но все равно в плане макияжа надо с Настей посоветоваться. Она тогда тебя накрасила не так вызывающе. И это… Ярик… – Варька посмотрела на меня жалобно-жалобно. – Ярик, тебе очень идут волосы.
   Пришло мое время вздыхать. Если бы ты знала, Варечка, что не получается у меня волосы укладывать.
   Мы поднялись в кабинет и заняли свои места. Я вытянула уставшие с непривычки ноги и спряталась за наушниками.
   Перед самым звонком прибежали Настя и Точка.
   – Ой, Птица, ты брови, что ли, выщипала? – бросила на ходу Женька.
   – Кто тебя учил так губы красить? – подавилась Настя.
   – Я так буду ходить всегда, – строго сказала я, прекращая всю их болтовню.
   – Креативно, – фыркнула Волоточина.
   – Смело, – уважительно протянула Настя.
   Наверное, декабристы на выселках чувствовали себя гораздо лучше, чем я в школе. Не, ну там мужики, черные избы с мочевым пузырем вместо окна и они – вся из себя такая интеллигенция. Вот и я была сейчас тоже убогой, безрукой интеллигенцией, которая наивно полагала, что кефир сразу в пакетах на деревьях растет. Неприспособленная я к жизни в теле женщины. Ну, то есть не конкретно в теле женщины, а в ее примочках – шпильках, макияже, прическе, одежде. Это так утомительно и совершенно не по мне. А самое ужасное – ни тебе щеку почесать, ни глаза потереть, ни в руку подбородком упереться. Но ладони так и тянулись, так и тянулись к лицу: то глаз предательски зудел, то нос чесался, то еще чего-нибудь. И как Настя ходит целый день накрашенная? Я уже к обеду всю свою красоту рукавами растерла. Зато одноклассники отрывались – шушукались и по смеивались. Учителя сначала шарахались, потом все как один спрашивали, хорошо ли я себя чув ствую. Я криво улыбалась и говорила, что теперь так буду ходить всегда. Они усмехались, но ничего не говорили. Точка утверждала, что у меня такой решительный вид, что даже Монсеррат Кабанье, наша директриса, должна была согласиться с моим решением. Только Пушок… Грымза! Физичка выгнала меня с урока со словами, чтоб я «умылась, а то такой слой косметики может по вредить моим мозговым импульсам». Забила я на импульсы. Сорок пять минут курсировала по коридору – училась ходить ровно, держать осанку и смотреть на всех так, словно я богиня. Если бы только окружающие знали, как плохо чувствовала себя богиня на каблуках, как болели ее ножки и как нервировала юбка. Вот даже в футбол на перемене не погоняешь с друзьями, пиная чужую сумку, эх… Ладно, до конца всего два урока, уж как-нибудь переживу. Мне бы день простоять да ночь продержаться…
   – Яра, привет! – раздался в трубке радостный голос Ахмеда на последней перемене, когда мои несчастные конечности окончательно опухли от мозолей в неудобной обуви, а подошва покрылась кровавыми волдырями.
   – Привет, – расцвела я в улыбке.
   – Можешь спуститься вниз, у меня для тебя подарок.
   – Какой?
   – Увидишь.
   Я тяжело вздохнула и похромала на первый этаж. Спускаться вниз в сто раз хуже, чем подниматься. Где вы, мои кроссовочки? Где вы, мои милые?
   Лицо Ахмеда надо было видеть. Оно вытянулось, глаза расширились, а рот приоткрылся. Потом он причудливо изогнул брови.
   – Я так буду ходить всегда, – спокойно и твердо сообщила я ему.
   – По-моему, несколько ярко, нет? – проблеял он, внимательно осматривая меня с ног до головы.
   – В самый раз. Ты против?
   – Вовсе нет, – замахал он руками, пятясь назад. – Но…
   – И никаких но!
   – Диск, – суетливо протянул он мне пластиковую коробочку.
   – Мияви! Родной! – Чуть не скончалась я от счастья.
   Потом покосилась на окна нашего класса и решила, что не буду его целовать. А то помада на щеке останется.
   – До вечера, – осторожно и мягко пожал он мою руку.
   – Да, звони, – улыбнулась я, прижимая диск к груди. Настоящий, из Японии, как у них! Боже-боже-боже! Хотелось взвизгнуть от счастья.
   Ахмед не удержался, хихикнул, рассматривая меня, а потом быстро пошел к машине. Опять с родителями куда-то ездил. Я поежилась под колючими порывами ветра. Надо идти в школу, а так не хочется.
   Сказать честно, до дома я еле доковыляла. Девчонки то шли быстро, то еле ползли. У меня горели ступни и мучительно хотелось разуться. Я ползла за ними, проклиная ту минуту, когда согласилась пойти до дома пешком. Вроде бы идти всего несколько остановок, но уж лучше бы я поехала на маршрутке. Диск Мияви был надежно спрятан в сумке, и мне не терпелось услышать японские страдания. Почему-то под Мияви мне удобнее всего тренироваться. Как-то вот настраивает он меня. Мои ноги… Кто придумал шпильки? Какой садист? Мои ноженьки…
   – Девчонки, может, в «Слона»? – Глаза Вари горели огнем, а на щеках выступил румянец.
   Ну точно, Поэт туда притащится. Опять будет институт прогуливать.
   – Не, я пас. У меня это… – Я показала сапоги.
   – Птица, может, мне тебе несколько мастер-классов провести по хождению на каблуках и макияжу? – любезно предложила Настя.
   – Не сегодня, – вздохнула я, думая о том, что мне еще гулять с собаками.
   Пойти в сапогах или все-таки влезть в кроссовки?
   – Ничего, привыкнешь, – подбодрила меня Козарева.
   Я кисло улыбнулась. Дайте сесть куда-нибудь. Возьмите меня на ручки. Я вам все прощу, только, пожалуйста, избавьте меня от этих мучений.
   – Не кисни, Птица. Ты же хотела быть женщиной? Теперь вот мучайся, – улыбалась с издевкой Женька.
   Добрые у меня подруги, ничего не скажешь. Только как быть и что делать? Я должна стать красивой. И к завтрашнему дню я обязана научиться ходить на шпильках.
   – Настя, а как ты ходишь на каблуках? – вымученно выдала я.
   – Птичечка, тут самое главное – удобная колодка и комфортная высота. Потом можешь поднимать ее. Я вот так привыкла к каблукам, что даже дома бегаю в тапочках на танкетке.
   – Ыыыы, – простонала я. – Мне нужны другие сапоги. Эти жмут.
   – Вот поэтому ты и ходить не можешь, – авторитетно заявила Настасья.
   – Так вы идете в «Слона» или нет? – топнула ногой Варя.
   Я закачала головой.
   – А мы с радостью, да, Жень, – подхватила Настя Точку под ручку. Женька состроила недовольную мину, но отказываться не стала.
   – Пошла я, – махнула я подругам.
   – Ты аккуратнее. А то хорошо, если только ногу сломаешь, – порадовала меня Варя.
   – Да-да, – поддакнула Настька. – На каблуках можно и голову разбить при падении…
   – Ой, молчите все. Мне и так уже плохо, – торопливо засеменила я прочь.
   Мучительно хотелось расстегнуть сапоги и пойти домой босиком. Плевать, что грязь, лужи, лед и реагенты, плевать, что промокну, плевать, что замерзну, главное, что больше не будет так больно.
   Дома я обследовала площадь повреждения. Из-за слишком узкого голенища ноги немного отекли. Хуже было со ступнями – в районе больших пальцев образовались плотные мозоли, и ходить было больно даже по полу босиком. Я дохромала до ванной и залегла в горячую воду в надежде, что кожа распарится и натоптыши пройдут сами собой. Как бы не так! Легче не стало. У мамы никакой косметики для ног не нашлось. Не помогло и лежание на кровати с задранными вверх конечностями. Мне реально было больно ходить. И как я такая хромая пойду завтра на свидание? Ох, еще же вечером гулять с собаками… Можно, я спрячусь за плинтусом?

Глава 4

   Ты что, туфли с собой возьмешь? И носки сними!

   Утро я опять провела перед зеркалом. В два часа дня начинался матч. Я позвонила Матвею, тот велел приходить и найти Оливку или Лапу. Зачем мне нужны эти девушки – не объяснил. Может быть, у них есть какие-нибудь билеты? Непонятно, если честно. И вот… Юбка, блузка, колготы и сапоги, макияж и прическа… Я больше не Ярик и не Птица… Я – Ярослава. Умница и красавица. Только ступни все равно от этого болеть меньше не стали.
   – Мам, эта куртка не подходит под мой новый имидж, – вышагивала я по квартире со своей любимой курточкой в обнимку. Она была такая удобная, такая славная, я так ее любила.
   – Яся, чем я могу помочь? – вышла с кухни мама. – Я не могу покупать тебе каждую неделю новую куртку.
   – Да, но я же не знала, что все так получится! – возразила я.
   – Отлично! То есть если ты в следующий раз влюбишься в мотоциклиста, то мне тебе надо будет купить защиту и мотоцикл? – возмущенно потрясла мама половником.
   – Ну, Женьке же обещали купить весной! – не сдавалась я. – А я хочу быть человеком! Меня ребята стесняются.
   – Что-то я не заметила, чтобы тебя Ахмед стеснялся. И вообще у них так не принято ходить.
   – Это все у тебя, мамочка, стереотипы. И с чего ты решила, что я пойду на свидание с Ахмедом?
   Мама смешно округлила глаза.
   – А с кем и куда ты идешь? – осторожно спросила она.
   – На хоккей, – ничуть не соврала я.
   – С кем?
   – С Лапой и Оливкой.
   Надо же, как мне пригодились новые подруги!
   Мама только вздохнула. И ушла обратно варить суп.
   Я вернулась к шкафу. Вещей так много, что непонятно, как они вообще сюда все влезли. Н-да, моя любимая куртка больше не подходит под мой новый образ, а другой у меня нет. Самый страшный зверь «нечего надеть», живущий у Насти, видимо, переехал жить ко мне. Как же выкрутиться?
   – Яся, – крикнула из кухни мама, – можешь взять мое пальто.
   Ура! То, что доктор прописал. И я унеслась в родительскую спальню.
   Сегодняшний поход на каблуках мало отличался от вчерашнего, кроме того что рядом не было надежного локтя Вари. Я сильно волновалась, потому что настолько красивой Матвей меня еще не видел. Как он отреагирует? Что скажет? Надо ему понравиться. Я аккуратно ступала по обледенелому асфальту, мысленно молясь, чтобы не рухнуть в лужу. Ноги скользили. Если я и дальше буду идти с такой скоростью, то никогда в жизни не попаду на хоккей. Как же удобно в кроссовках! Бежишь, ни о чем не думаешь.
   В метро каблук провалился в решетку, и я чуть не осталась без ноги – мне показалось, будто ступню оторвало. Я не могла думать ни о чем другом – только о собственной походке и внешнем виде, который доставлял мне великий дискомфорт. Хотелось плакать. Хотелось вернуться домой и переобуться. Мои любимые багги сиротливо лежали в кресле. Моя теплая толстовочка валялась там же. Мои кроссовочки стояли на батарее, а я, как раненый красноармеец, как убитый самурай, как истерзанный бледнолицыми индеец, как несчастный беглый раб, куда-то крадусь в этих орудиях пыток. Но я смогу, я сильная. Настя же как-то ходит на каблуках. Впрочем, по-моему, Козарева родилась на шпильках.
   К «Луже» стекался народ. Преимущественно мужчины. В редких случаях девушки. Я чувствовала себя отвратительно. Здесь не было моих парней, с которыми мы бегали на матчи, не с кем было обсудить ход игры, да, по большому счету, я и в игре не сильно понимала. Я пританцовывала от холода у центрального подъезда, наблюдая, как группы мужчин проходят в помещение. Девушки есть, но очень мало. Ни Оливки, ни Лапы я не заметила. Билета на матч у меня тоже не было. От этого становилось тоскливо и грустно. Матвей меня обманул? Он не ждет? Почему-то было очень обидно, что я вот так вся нафуфырилась, напихтерилась, как последняя дура, шпильки напялила, ноги болят, голова замерзла, а он… Я от расстройства аж всхлипнула. И Ахмеду ведь не позвонить, потому что он на своей конференции какой-то заумный доклад читает. Вот что мне делать? У меня два парня, и ни один меня не любит. Да и я не очень понимаю, кого из них люблю, а кого нет. Сложная у меня жизнь, врагу такую не пожелаю. Неожиданно телефон в кармане завибрировал. Матвей!