Наталья Павлищева. Дочь Роксоланы. Наследие любви

   – У каких это настоящих? – подозрительно прищурил глаза Баязид.
   – У янычар. Я приведу вам достойного учителя; если шехзаде Селим не пожелает присоединиться, будете учиться сами. И верховой езде тоже. Да и остальному.
   Баязид дернул плечом. Он явно был смущен и обрадован, но старался не показать ни того, ни другого. Худой, нескладный пока подросток был очень похож на отца – султана Сулеймана: тот же орлиный нос, длинная шея, высокий рост…
   – Повелитель не разрешит.
   – Я поговорю с султаном; не думаю, что он будет против.
   Сулейман действительно не возразил, да и как тут возразить?
   – Пусть учится. Только вместе с Селимом.
   – Шехзаде Селим не слишком усерден. Я прошу разрешить шехзаде Баязиду не топтаться на месте, если его брат не успевает.
   – Что, Баязид и впрямь сильней?
   – Да, Повелитель.
   – Нам так не показалось…
   – Просто он еще юн, а потому нескладен. Шехзаде чуть подрастет и будет сильным и красивым молодым человеком. А еще… Повелитель, он очень похож на вас…
   – Пусть учится, – повторил султан.
   – Повелитель…
   – Что еще?
   – Шехзаде пора делать обрезание, он уже подрос.
   – Да, наверное, пора. Мы подумаем…
   Но султана закружили другие дела, об обрезании Баязида было забыто, оно прошло позже, вместе с шехзаде Джихангиром. Опять с Джихангиром! Снова Джихангир!
   Но Баязид справился даже с этим, он учился. До мозолей на ладонях держал в руках меч, до рези в глазах читал и писал, до боли в спине сидел в седле. Просто умный Лала Мустафа рассказал ему, что султан Мехмед Фатих, тот самый, который сделал империю великой и завоевал Константинополь, сделав его столицей своих владений, не был любим отцом. Меньше всего его отец султан Мурад желал бы видеть преемником Мехмеда, да и не был тот первым наследником, но судьба распорядилась так, что стал Мехмед и султаном, и блестящим полководцем.
   Баязид осваивал воинскую науку, премудрости учения и даже стихосложения, не обращая внимания на ленивого братца, но не делал только одного – больше не пытался соперничать с братьями или сестрой. Всему свое время, он еще покажет, на что способен…
   Наверное, на характер Михримах оказало влияние то, что росла вместе с братьями, сестер у девочки не было, слушать болтовню наложниц она, как и мать, не любила; лучше уйти на конюшню, смотреть на лошадей или на то, как любимый брат Мехмед тренируется во владении мечом.
   Разве это занятие для девочки? Но принцессе никто не указ, она слушает только отца султана и мать, да и то не всегда.
   У юной султанши и наставники, как у шехзаде, например, мирахуру (управляющему султанской конюшней) боснийцу Рустему доверено научить принцессу крепко сидеть в седле. Все бы ничего, но Михримах быстро освоила женское седло и заявила, что желает ездить как братья – в мужском!
   Девочка в мужском седле? Но султан, смеясь, разрешил, пришлось принцессе надевать мужское платье и садиться верхом, а не боком. Рустему добавилось головной боли, потому что учить верховой езде шехзаде – это одно, а принцессу – совсем иное.
   Первое время пытался не касаться ее, даже подсаживая в стремя, отводил взгляд, когда оказывалась слишком близко, а также обращаться крайне вежливо. Получалось плохо. Потом мысленно плюнул, стал брать за руку или даже за талию, подсаживать, как шехзаде, муштровать и даже кричать, если делала что-то не так.
   Не так принцесса делала часто, причем не из-за непонимания, а из вредности, просто чтобы досадить. Михримах – большая любительница делать вопреки, даже если это грозит неприятностями.
   Несколько раз столкнувшись с таким, Рустем буквально оттащил ее за руку в сторону и заявил, глядя в зеленые глаза:
   – Если вы, Михримах Султан, не будете выполнять то, что вам говорят, то можете здесь больше не появляться!
   – Обойдусь! Научат другие.
   – Очень хорошо, у меня голова будет меньше болеть.
   Она замерла. Никогда с принцессой так не разговаривали, она привыкла к исполнению любых капризов, к поклонению, к согласию и нижайшим просьбам. Избалованная самим своим положением, когда все кланяются, когда любое желание норовят не только выполнить, но и предвосхитить, заискивают и смеются, даже если не смешно, Михримах впервые столкнулась с отпором. Пусть мягким, но нежеланием подчиняться капризам.
   – И вы не будете меня учить? – В голосе зазвучала веселая насмешка.
   – Нет, – спокойно покачал головой Рустем.
   – Вопреки приказу Повелителя? – она продолжала насмехаться.
   – Повелитель не приказывал мне помогать вам свернуть шею. А на учебу это не похоже.
   – А что похоже на учебу? – Она просто не знала, что сказать. Этот конюх не желал заискивать перед принцессой!
   – Учеба – это когда выполняют заданное, а не творят все, что придет в голову. На занятиях с муфтием можете слушать или не слушать, если он позволяет, а в седле нужно делать то, что говорят, иначе просто свернете себе шею. Я понятно объяснил?
   Рустем поставил в сторону седло, которое снял со спины лошади, и добавил:
   – Я скажу Повелителю, что вам больше не стоит учиться ездить верхом. Для того, чтобы хулиганить, вы достаточно опытны, султанша, а для серьезной учебы не годны.
   – Почему это?! – взвилась Михримах.
   – Не способны вдумчиво и серьезно относиться к делу. Извините, у меня много работы.
   Уже в двери конюшни его догнал ее возглас:
   – Я буду учиться!
   Рустем обернулся, пожал плечами.
   – Вряд ли кто-то согласится так рисковать…
   Михримах догнала мирахура в самой конюшне:
   – Вы будете меня учить!
   – Нет.
   – Да!
   Он лишь отрицательно покачал головой.
   – Еще посмотрим!
   Глядя вслед султанше, Рустем сокрушенно вздохнул. Ему очень нравились лошади вообще и султанские особенно, в конюшне Сулеймана прекрасные образцы, правда, султан предпочитал арабскую породу, а ему нравились более стройные текинцы, но не это главное. Главное – сами лошади – прекрасные, гордые животные…
   А теперь придется заниматься чем-то другим. Всем известно, что Повелитель выполняет любой каприз единственной дочери. Учить ее при таком отношении, как сейчас, – значит рисковать ее и своей головой. На это не решится никто, а подчиняться строптивая принцесса просто не способна, не приучена с детства.
   Рустем уже мысленно принял решение просить Повелителя отправить его куда-нибудь на другую работу, пусть даже конюхом в другую конюшню. Обошел все стойла, попрощался с каждой лошадью, поговорил с конюхами… Все понимали почему и сочувствовали мирахуру. Не повезло, попал под руку самой капризной девушке империи.
   На следующий день султан пришел вместе с дочерью. Рустем смотрел открыто; чему быть, того не миновать, вины за собой он не чувствовал.
   – Рустем-ага, почему вы отказываетесь учить Михримах Султан?
   – Султанша не желает учиться, а я не хочу, чтобы под моим приглядом она свернула себе шею.
   – Она пришла извиниться и попросить продолжить учебу.
   Кажется, глаза вытаращили даже лошади. Михримах Султан пришла извиниться?! Это что, новая насмешка?
   – Рустем-ага, пожалуйста, извините меня и научите всему, что умеете сами.
   А в зеленых глазах вызов. Какое извинение?!
   – Михримах Султан, научить вас всему, что умею я, не могу, я все же сильней вас. Учить буду при условии, что вы будете подчиняться требованиям.
   Султан смотрел на дочь насмешливо. Она поджала губы.
   – Я буду подчиняться и выполнять ваши требования.
   – Надеюсь, – пробормотал Рустем, предчувствуя новый этап мучений.
   На пару дней ее хватило, в первый день под присмотром отца вообще была паинькой. Зато потом…
   Поняв, что ничего не изменилось, Рустем просто догнал ее, подхватил ее лошадь под уздцы и заставил остановиться. Соскочил сам, заставил слезть Михримах и спокойно повел лошадей в поводу обратно.
   – Эй, а я?
   – Идите сами, я не хочу губить лошадь и рисковать вашей жизнью, а слушать вы не желаете.
   Она догнала, попыталась остановить.
   – Я поеду шагом.
   – Вы пойдете, и больше занятий не будет.
   – Что я сделала не так?
   – Султанша! – Глаза мирахура смотрели насмешливо. – Вы же прекрасно знаете сами.
   – Ладно, я больше не буду. Действительно не буду. Но мне скучно повторять эти подпрыгивания!
   – Вы всю жизнь собираетесь садиться с моей руки и с подсаживанием?
   – А как надо?
   – Птицей взлетать в седло, едва коснувшись стремени, а не плюхаться мешком.
   Ей стало смешно, сначала прыснула, потом залилась звонким, серебристым смехом.
   – Я плюхаюсь, как мешок?
   – С требухой!
   – Но Повелителю тоже подставляют руку под стремя. Вы же сами подставляете.
   – Вы не Повелитель. И вообще, вы будете учиться или болтать?!
   Зеленые глаза смотрели с изумлением.
   Она вынуждена была подчиниться, а он нашел чем заинтересовать, сообразив, в чем принцессе и правда тяжело, а в чем просто скучно.
   Немного погодя Михримах действительно взлетала в седло птицей, едва коснувшись стремян и приводя в изумление всех видевших это.
   Однако благодарности Рустем не дождался. Не имея возможности капризничать или поступать, как вздумается, Михримах принялась насмешничать. Недаром говорили, что у принцессы язычок, как бритва, – что откроет рот, то кого-то порежет.
   Но и здесь ничего не удалось, у мирахура свой не менее острый, отвечал так же. Трудность была только в том, чтобы не переступить границу, памятуя, что перед ним девушка, да еще и принцесса.
   Михримах уже научилась всему, чему мог научить он, не все же возможно для девушки, но продолжала ездить с ним.
   И вот теперь мирахура ждало новое назначение, и Рустем не мог понять, рад этому или нет. Чувствовал, что будет скучать по этой задире и ее насмешкам.
   – Рустем-ага, разве вы не метите в Великие визири? – Бровь принцессы вопросительно приподнялась, в голосе звучала откровенная насмешка.
   Рустем ничего, кроме насмешки, и не ждал от Михримах. Строптивая дочь султана без этого не может. Но и он способен дать отпор; в конце концов, он ничем самой сиятельной насмешнице не обязан, служит падишаху, а не ей.
   – Плох тот птенец, который не мечтает взлететь, как орел, султанша. Я, как и любой паша, мечтаю служить Повелителю, находясь к нему как можно ближе. На все воля Всевышнего и его Тени на Земле.
   Но Михримах такими смиренными и разумными речами не смутишь, снова фыркнула:
   – Уж куда ближе – держаться за его стремя! Или вы мечтаете стать постельничим?
   – Нет, султанша, я мечтаю просто служить Повелителю там, где он посчитает нужным держать меня. Вам не нравится мое усердие?
   Глаза боснийца смотрели прямо и твердо, он не боялся таких вопросов, не зная за собой вины.
   Михримах чуть смутилась, но вида не подала. Презрительно дернула плечиком и ушла, не ответив и не обернувшись.
   Рустем почему-то подумал, что ей будет очень нелегко в жизни. Дочь султана не самая красивая, но самая занозистая, она словно живет для того, чтобы всем бросать вызов. Зачем совсем юной девушке нужно учиться стрелять из лука или ездить в мужском седле, вырядившись в мужскую одежду? Никому другому непозволительно, а султанская дочь ездит, стреляет и ведет себя, словно она сын, а не дочь.
   Он не стал говорить, что завтра уезжает в далекий Диярбакыр, на самую окраину империи, а когда вернется, не известно. Султанскую дочь это вовсе не должно волновать. Какой-то босниец, какой-то мирахур (управляющий султанской конюшней) стал бейлербеем окраинного Диярбакыра… Велика новость!
   Рустем-паша тоже пострадал из-за своего языка, острослов не угодил Великому визирю Аяз Мехмеду-паше, тот и отправил острослова в далекий Диярбакыр. Султан, услышав такое предложение Великого визиря, промолчал.
   С другой стороны, Рустем становился пашой, иначе как в санджаке ему такого не получить. Для себя босниец решил, что Диярбакыр не хуже Стамбула, там по крайней мере нет Аяза-паши. А теперь вдруг осознал, что будет скучать по стычкам с принцессой.
   Но тут жалеть не о чем, все равно ее скоро выдадут замуж, а замужняя женщина учиться ездить верхом (чему ее учить, уже давно прекрасно держится в седле) или просто болтать с кем бы то ни было не станет. Михримах и сама это понимает, а потому злится. Волю терять никому не хочется…
   Рустем снова подумал о том, как тяжело будет строптивой султанше в жизни.
   Но он недолго размышлял о судьбе Михримах Султан, своих забот по горло, нужно передать все дела в конюшне, строго-настрого наказать всем, чтобы следили за конем Повелителя особо… Даже уезжая в дальние края, он чувствовал себя ответственным за конюшню султана.
   У Михримах только братья, Роксолана родила мужу пятерых сыновей и дочь. Сестра по отцу Разие, рожденная Махидевран Султан, уехала с ней в Манису, когда шехзаде Мустафа отправился туда учиться правлению. С Разие Михримах почти и не виделась, Махидевран и Росколана старательно не замечали друг друга, а их дети не дружили. Тон задавал старший из шехзаде, Мустафа.
   Мустафа был третьим сыном султана; вернее, все трое родились, когда Сулейман сам был еще шехзаде, первым рожденным у него как у Повелителя оказался Мехмед – старший из сыновей Роксоланы.
   Двух старших братьев Мустафы – Махмуда и Мурада – жестокая болезнь унесла в год рождения старшего сына Роксоланы. Через несколько лет унесла оспа и второго из сыновей удивительной султанши – Абдуллу. Но все равно оставались Мехмед, ставший родительским любимцем, ленивый толстяк Селим, напористый и самолюбивый Баязид и покалеченный Джихангир, которому в младенчестве повредили спинку, но обвинили в том его мать Хуррем.
   Все дети, кроме Джихангира, погодки; младший родился почти через шесть лет после Баязида. Им бы расти попарно – Мехмеду и Михримах, которая больше похожа на шехзаде, чем на принцессу, Селиму с Баязидом, а уж больному Джихангиру отдельно. Мехмед и Михримах действительно дружили, Селим обретался с ними рядом, ни на что не претендуя, а вот Баязида отталкивали, и это страшно задевало шехзаде, который давно опередил Селима в развитии.
   Все понимали, что это неверно и может привести к беде, но никто ничего не менял, потому что так относился к своим детям разумный Повелитель. Значит, так тому и быть. Предстояла еще борьба за престол между Мехмедом и Мустафой, каждый их которых был достоин трона.
   Мустафа старший и по праву считал трон после отца своим, его поддерживали янычары, любили в армии, он умен, хорош собой, силен и амбициозен, он на шесть лет старше Мехмеда.
   Но старший из сыновей Роксоланы настоящий любимец родителей, он рожден уже султаном Сулейманом, а не Сулейманом – наследником престола. Мехмед тоже умен, блестяще образован, хорош собой и любим многими. Шехзаде не испортила родительская любовь, как могло произойти, он с честью нес этот груз ожиданий – старался быть лучшим во всем. Удавалось.
   За ним тянулась сестра, это началось само собой, когда были совсем малышами, просто Михримах всего на семь месяцев младше брата, потому все требовала себе, как Мехмед. Султану понравилось, в результате принцессу воспитали скорее как принца.
   Вот и результат; остальные результаты перекосов воспитания и положения еще впереди и не замедлят сказаться…
 
   Но проблемы султанской семьи Рустем оставил в Стамбуле, отправляясь в далекий, затерянный на самой границе с персами Диярбакыр. Конечно, юго-восточней лежит еще Курдистан, и есть тот же Шехризор, но именно эти места доставляют особое беспокойство. Диярбакыр – одна из ключевых точек на Великом шелковом пути, потому должен хорошо охраняться и обеспечивать безопасность округи. Безопасность торговых путей часто нужней безопасности отдельных городов. Город можно отбить, если его потеряли, а вот вернуть доверие купцов, которые, прослышав о разбойниках или военных стычках, обогнут эту местность или вообще не повезут товары, куда трудней.
   От Диярбакыра до Стамбула полтора-два месяца обычного пути, а то и больше, потому что через горы, где прямо не проедешь. Гонцы ездят за две недели, но то гонцы; бейлербею так мчаться не престало, но если месяц туда, да месяц обратно, да в столице два месяца пробыть… вот и нет лучшего времени года, когда еще не печет, но уже не стелются туманы и не дуют сумасшедшие ветра.
   Много ли наездишься? Аяз-паша расстарался, отправляя насмешника мирахура в далекий санджак. Дальше будет – меньше неприятностей от его языка, а то того и гляди на смех поднимет! Рустем согласился (а разве могло быть иначе?). Сулейман довольно быстро почувствовал, что ему не хватает острослова рядом, но сразу возвращать Рустема – теперь уже пашу, не стал: решил пусть побудет там.
   А Рустему понравилось, разве что скучал по султанской семье, которая стала почти родной, и султанской конюшне, не менее дорогой. Но быстро успокоился. Ездил по округе, наблюдал за строительством новых караван-сараев в Диярбакыре и Мосуле, подолгу разглядывал развалины древнейшей крепости Ниневия, размышляя о бренности всего сущего на Земле… Смотрел на здания Диярбакыра, подсчитывая, сколько поколений людей сменилось на этой земле до него, ужасался числу. Потом сравнивал с древними руинами на другом берегу и понимал, что люди вообще забывают свою историю. Кто жил там? Чем они занимались, о чем думали, мечтали, на что надеялись?
   Чем больше размышлял, тем больше понимал, что надеялись на мир и хорошую погоду, на то, что любимые женщины родят здоровых детей, которые вырастут хорошими людьми и не бросят своих родителей в старости. О чем еще может мечтать человек, возделывая землю или строя города, отводя воду или растя детишек?
   Но тут же думал о том, что вовсе не одни храмы стояли на том берегу, не только жилые кварталы; было это все окружено крепостной стеной, она и сохранилась больше всего. Крепостные стены строят как защиту от врагов, значит, и враги были, и набеги, и войны. Всегда войны, сколько люди живут на Земле.
   Рустем-паша боялся таких мыслей, они приводили к нехорошему выводу бесполезности самого существования. Он старался доказать себе, что полезен уже тем, что крепко держит Диярбакыр, а значит, персидский шах Тахмасп не рискнет нападать на земли, принадлежащие османам.
   Рустем действительно хорошо держал Диярбакыр, но не только держал, вставали новые караван-сараи, открылся новый рынок… Он внушал купцам: к чему самим везти товары через горы Анатолии, если их можно с выгодой продать в Диярбакыре и с золотом вернуться обратно? Находились те, кому такое предложение нравилось. И товары в Стамбул везли уже караваны бейлербея Диярбакыра. Всем выгодно, всем удобно. В закрома Рустема-паши потекло золото пока ручейком, но крепким.
   И в Диярбакыре довольны, потому что нашлась работа многим. Торговля – великое дело, она может кормить и приносить большую прибыль, нужно только увидеть выгоду и суметь извлечь ее.
   И вдруг гонец из Стамбула от Повелителя. Рустем-паша принимал письмо осторожно, словно в нем могла таиться ядовитая змея. Старался вида не показывать, но сердце-то забилось тревожно.
   Султан вызывал к себе…
   Что это могло значить? Кто-то пожаловался? Некому. Донесли, оговорили? Это возможно. Но делать нечего, собрал волю в кулак, отдал последние распоряжения и отправился по зову Повелителя. Ехал и радовался, что не было в Диярбакыре гарема, не было детей, не успел ни к кому прикипеть душой. Вдруг не вернется?
   То, что не вернется, понимали многие, просто так в Стамбул вдруг не зовут. Либо повышение ждет Рустема-пашу, либо голова с плеч. В любом случае жалели, потому что правил толково. Да, нажился, но ведь не взятками, а умелыми делами. Каждый бы правитель так наживался, давая работу другим, цены бы чиновникам не было…
   Чем ближе Стамбул, тем беспокойней на сердце, хотя никакой вины за собой не чувствовал. В Малатье беспокоился еще мало, а вот в Анкаре сердце заныло уже по-настоящему. В Измите задержался из-за непогоды, зато сходил к торговцу лошадьми, посмотрел текинцев, от этого на душе немного полегчало, но через Босфор переправлялся, глядя на дворцовые здания на той стороне и гадая, не последний ли раз едет. Все могло быть…

Новый наставник

   В Стамбуле ничего не изменилось, так же галдел город, на улицах толчея, у ворот дворца молчаливые янычары, тишина уже во втором дворе… Рустема встретил Анас-ага, евнух султана. Хотелось спросить, не знает ли чего, но паша сдержался, не годится спрашивать.
   – Рустем-паша, рады вас видеть! Проходите, проходите. Для вас готовы покои и все остальное.
   – Что остальное, Анас-ага?
   – Слуги. Мы выделили двоих, зная, что вы приедете со своими. Ваш гарем скоро прибудет?
   – Я без гарема, Анас-ага.
   От сердца отлегло, забота о слуга и гареме означала, что голову рубить не собираются, во всяком случае сразу.
   – Скажу по секрету, Рустем-паша, – зашептал евнух, – о вас тут такие слухи ходят…
   Рустем рассмеялся; показалось, что и солнце засветило ярче, и не так уж тихо во втором дворе Топкапы, даже птицы вон поют.
   – Какие, Анас-ага?
   – Что вы там прямо на золоте едите и золотом ступеньки дворца выстлали! – Кажется, шепот аги услышали все во дворе. Во всяком случае, Рустем заметил, как несколько человек повернулись в их сторону. Ему закивали, приветствуя.
   – Лгут напрасно! Нет никакого золота, хотя доход есть.
   – Рустем-паша, вы ли это?
   Этот звонкий голос он не мог спутать ни с каким другим. Голос принадлежал единственной дочери султана, бывшей воспитаннице самого Рустема, которую тот в должности мирахура учил свободно держаться в седле. Талантливая ученица.
   – Я, султанша…
   Рустем даже не сразу узнал Михримах Султан, не сразу понял, что вот эта гибкая, как тростинка, девушка, нижняя половина лица которой закрыта яшмаком, и есть его беспокойная ученица. А когда понял, невольно тихонько рассмеялся. Принцесса заметила, дернула плечиком (она, конечно, она! Кто еще может вот так фыркать?).
   – Почему вам смешно, Рустем-паша?
   – Впервые вижу вас с яшмаком, султанша.
   – Что в этом смешного?
   – Мне не смешно, просто понял, что вы повзрослели.
   Она не знала, что ответить, а он смотрел и смотрел. Рустем прекрасно помнил ее лицо, помнил, как поджимает принцесса губки, когда не знает, как возразить, хотя такое бывает редко, как раздуваются от возмущения ноздри маленького носика… Это все казалось таким далеким и родным, словно в детство вернулся. А ведь отсутствовал всего год с небольшим…
   Оказывается, он соскучился по строптивой красавице.
   – Султанша, вы ездите верхом?
   – Езжу.
   В голосе досада, значит, что-то не так.
   – Ваша любимая кобыла в порядке?
   – Нет! За ней недоглядели.
   Вот оно что…
   – Я подарю вам новую. Есть на примете красавица, строптивая немного, но хороша…
   Он уже знал, что обязательно купит и подарит Михримах ту лошадь, которую видел вчера, сколько бы продавец ни запросил.
   Договорить не дали, Анас-ага торопил:
   – Рустем-паша, вас ждет Повелитель.
   Только поклонился, она ответила кивком…
   По пути в султанский кабинет успел отправить человека к торговцу в Измит, сказать, чтобы не продавал вчерашнюю лошадь, мол, еще раз посмотрит и поторгуется… а еще чтобы намекнул, что если сговорятся, то лошадь может попасть в султанскую конюшню и имя поставщика прозвучит там же…
   Рустем никогда не тратил денег зря и умел наживать их. Диярбакыр весьма прибавил за год в состоятельности, новый бейлербей оказался изворотливым хозяином.
   Повелитель принял его с улыбкой:
   – Рустем-паша, мы рады вас видеть. Наслышаны о ваших успехах в Диярбакыре.
   – Повелитель, для меня высшая награда – ваша похвала.
   Сказал и удивился сам себе. Всегда произнести льстивые, как считал, слова было тяжело, душу воротило. Но сейчас это не лесть, чувствовал, что и впрямь рад видеть султана, счастлив его похвалой. Повелитель на шесть лет старше его самого, но словно отец.
   Долго беседовали о том, что еще нужно сделать на восточных границах, как укрепить, чтобы шах Тахмасп не тревожил восточные рубежи, что вообще нужно не только Диярбакыру, но и всей Анатолии – азиатской части империи.
   Закончилась беседа и вовсе неожиданно для Рустема-паши.
   – Мы решили, что вы достаточно разобрались с делами в Диярбакыре, а потому можете стать бейлербеем всей Анатолии.
   – Восточной Анатолии? – осторожно поинтересовался Рустем.
   – Я же сказал: всей, – усмехнулся Сулейман.
   Рустем почему-то обратил внимание на это «я», обычно Повелитель произносил «мы». «Я» означало особое положение.
   – Всей азиатской части. Других бейлербеев не принижайте, но в делах разберитесь. Сумейте понять, что какому санджаку нужно, чего где не хватает и в обороне, и в повседневных делах, и в развитии. Год даю на такое разбирательство.
   Рустем хотел спросить, почему год и что потом, но кто же задает вопросы султану? Промолчал.
   Сулейман внимательно наблюдал за своим ставленником, почему-то кивнул, видно, Рустем оправдал какие-то его ожидания, посоветовал:
   – Семью перевезите в Стамбул. Дворец найдем. Все равно год придется провести в разъездах.
   – У меня нет семьи, Повелитель.
   Бровь султана чуть приподнялась.
   – Нет детей?
   – Нет.
   – Почему?
   – Трое сыновей, рожденных наложницами, умерли в младенчестве, а сейчас и гарема нет. Я не стал заводить в Диярбакыре.
   – Хорошо, здесь заведете.
   – Повелитель, – неожиданно для себя вдруг попросил Рустем, – разрешите подарить Михримах Султан новую лошадь. Султанша сказала, что ее кобылу загубили…