Страница:
Наталья Резанова
На то они и выродки
– Так то выродки! – сказал Гай проникновенно. – На то они и выродки.
А. и Б. Стругацкие. Обитаемый остров
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
УГОЛОВНЫЙ РОМАНС
Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь ни мора, ни глада.
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо».
Александр Галич
1. ДУШИ ПРЕКРАСНЫЕ ПОРЫВЫ
Департамент Общественного Здоровья
Глава Департамента, Броня и секира нации, вошел в комнату для допросов. Следователь по особо важным делам господин Сано Шереф оторвался от работы, устремив на начальство утомленный, но преданный взгляд. Преданность не была поддельной, и начальство об этом знало.
– Как успехи? – осведомился глава Департамента.
– Работаем, – скромно сообщил следователь.
– Значит, никаких, – сделал шеф совершенно правильный вывод. – Запирается?
– Так точно. – На сей раз Сано Шереф не стал темнить. – Трудный материал попался.
– Трудного материала не бывает. Бывают неумелые дознаватели. И кто у нас сейчас? – Не дожидаясь ответа, он подошел к столу, уселся, листнул документы. Впрочем, не очень внимательно.
– Валли Карган, хонтийский шпион, – подсказал следователь.
– Точно хонтийский?
– Никакого не может быть в том сомнения. Есть показания свидетелей, счета… он же, подлюга, тратил в три раза больше, чем на своем автозаводе получал. Ежели бы он взятки брал, тогда все понятно, но кто паршивому инженеру взятку даст? Стало быть, ясно – выдавал хонтийцам секреты нашей автомобильной промышленности…
– Сано, ты не понял. Я тебя не спрашивал, шпион ли он. Я спросил – точно ли хонтийский? А если он из Островной Империи? Или из Пандеи?
Шереф взирал на шефа с восхищением. Ну кто бы еще мог так – легко и непринужденно? Другой бы кто издергался весь при одном намеке на Пандею. А шеф – сам, сам! Он всех заставил забыть о своем происхождении! А может, и сам о нем забыл, кто его знает…
Броня и секира, в среде высшего руководстве более известный как Волдырь, был мужчина крупный и, что называется, корпулентный. За многие годы, прожитые здесь, он стал так же бледен, как коренные жители Столицы, и лишь костистый нос и блеклоголубые глаза выдавали его не вполне столичное происхождение. Так же, как и у Шерефа.
Он так же был абсолютно и безоговорочно лыс, за что, вероятно, и получил свое не слишком благозвучное прозвище. При том что Волдырь был уже в годах, многие его ровесники сохраняли шевелюру в неприкосновенности. Но он своей лысины нисколько не стеснялся. Говорили, что облысел он еще в молодости из-за сильной дозы радиации, полученной на фронте. Так что это вроде боевого ранения, тут не стесняться, тут гордиться надо, думал Шереф.
Сейчас пресловутая лысина зеркально блестела в свете ядовито-желтой лампы, а ее владелец наконец удосужился перевести взгляд от бумаг на подвешенного за ноги человека.
– Не выродок?
– Точно нет. Ни разу в приступах не замечен.
– Тогда какого беса запирается?
– Ну… я же сказал. Упорный.
– У всякого упорства есть причины. Вот ты, Сано, небось думаешь – он либо шпион и не сознается из страха перед расстрелом, либо он честный гражданин, на которого настучали соседи, и молчит, потому что сказать ему нечего. А на самом деле варианты могут быть разные. Например, он двойной агент и надеется на звонок из контрразведки. Придут добрые люди, заберут его у нас, отмоют, почистят, приведут в кондиционный вид и снова пустят в работу. Или он замешан в каких-то иных преступлениях, и деньги у него по этой причине водились – а это, кстати, тоже по нашей части и может быть полезно. Поработай в этом направлении.
– Так ведь, – вид у следователя стал прямо-таки умоляющий, – средства-то у нас какие! Самые примитивные у нас средства! У других вон эти… высокотехнологические приборы! Вы подумайте, дядя, не только у шарашек разных, – у паршивой Специальной студии есть ментоскопы! Вон Любитель рассказывал… А у нас как при Старой Империи. Набор щипцов выдадут, и все…
– Думай, что говоришь! На работе я тебе не дядя!
– Так ведь не слышит же никто… я протоколиста выпер, а этот без памяти.
– Без разницы. Ментоскоп ему! Работать не умеешь, вот что.
– Но, дя… ваше превосходительство! У нас в департаменте ведь тоже есть, в отделе проверки! И в научном! А в следственном… вот сколько раз запрос писал – отказано!
– А тебе в башку не приходило, что не просто так отказано? С ментоскопом-то всякий дурак сумеет. У нас тебе не Специальная студия – в мозгах у психов и торчков ковыряться. Вдобавок кто поумнее, всегда эту дурную машину обманет – плавали, знаем… Нет, конечно, при глубоком сканировании никто ни хрена обмануть не может, только после по большей части у человечков-то мозги в кашу спекаются. Ну или в яичницу-глазунью, ежели ты ее больше любишь. И на выходе у нас идиот, слюни пускает, добрую пулю на него жалко. В крайнем случае оно, конечно, и так можно. Но нам-то желательно человечка этого использовать. Так или иначе. Охота только кнопочки нажимать – ищи себе другую контору. И другую крышу. А мне нужно, чтоб специалист с материалом в контакте умел работать. Уж лучше его снаружи попортить, чем вовсе в сброс пустить. Потом, если он тебе пригоден, подлатаем, зубы вставим. Ты не ленись только. Старая Империя стояла, пока традиции уважались. И традиционные методы следствия, да! А когда пошел этот поганый декаданс…
Подвешенный человек застонал. Вряд ли он слышал разговор сотрудников департамента. Просто забытье отпустило, и он снова мог чувствовать все, что с ним делали.
– Набор щипцов, говоришь… – веско и задумчиво продолжал Волдырь. – Избаловались вы здесь. А если, представь, срочно сведения нужны, а у тебя даже этих щипцов нету? На войне у нас всякое бывало, а тут все равно как на войне… тут главное – не лениться. И использовать подручные средства. Мне рассказывали, чего добивались понимающие люди при помощи пары гвоздей и коробки спичек, ты не поверишь! Да что там – и сигареты хватит. При должном старании. Ладно, зови назад протоколиста, хватит ему без дела прохлаждаться. Я тебе, по доброте душевной, покажу, как это делается. А дальше сам продолжишь. И попомни мои слова – пойдет у нас этот Курган…
– Карган.
– Один хрен. Помяни мое слово, пойдет он по статье «экономические преступления». Но и от темы шпионажа тоже уклоняться не стоит, это никогда не мешает – шпионаж…
В процессе допроса Валли Карган сделал еще одну попытку потерять сознание. Потом, когда Волдырь показал племяннику, как именно применяются сигареты («нет, глаз – это тоже на крайний случай, хотя тоже можно, но ты пока от штанов его избавь и рожу не криви… брезгливая нынче молодежь пошла»), обвинил во всем бывшую жену, которая мстит за то, что он не дает денег на ее ублюдка, которого она, между прочим, нагуляла от господина директора завода Цапфа, и когда все наиплавнейшим образом съехало на перепродажу дефицитных деталей на черном рынке, можно было вернуть следствие в руки Шерефа и возвращаться к себе.
За дверью поджидал младший дознаватель, он же по совместительству дежурный охранник, по фамилии, представьте себе, Шереф. Ничего странного – миляге Сано он приходился младшим братом. Попреки в семейственности отскакивали от Волдыря, как комары от танковой брони. Все лучше, чем в других Департаментах. Поразвели себе, понимаешь, референтовшмеферентов. Некоторые докатились до того, что баб на работу в штат принимают. Знаем мы эту работу, да. Ну, ладно, ежели не могут трудиться на благо отечества без сисястой секретутки под боком, это их проблемы. Нам же проще с агентурой. А у нас в Департаменте главное – сплоченность. Сплоченность и секретность. И проще всего добиться этого именно так.
Среди его родственников-сотрудников было только два выродка, остальные – нормальные граждане. Это ничего, это даже хорошо. За многие годы Волдырь в совершенстве постиг механизм управления подобными особями. Можно сказать, присутствовал при зарождении этого механизма. И знал, как легко переключить преданность, которая в идеале должна быть направлена на всех Неизвестных Отцов, на одну конкретную особь. На себя, единственного. Если главы других департаментов не озаботились этого сделать – пусть пеняют на себя.
Из подвального этажа он поднялся по лестнице на два пролета. Лифтом не воспользовался – иногда хочется пройтись пешком, а возможности прогуляться при такой работе никак не выпадает. Шереф-младший проверил кабинет, после чего был временно отпущен до вызова по мобильной рации.
Тот, кто не знал Волдыря с давних, имперских еще пор, попав в этот кабинет, вытаращил бы глаза, увидев, что висит над столом шефа госбезопасности. Впрочем, большинство попадавших в этот кабинет испытывали чувства – ни к чему спорить – яркие и сильные, но далекие от удивления. Но если у них не было причин немедленно наложить в штаны от страха, то они скорее ожидали бы увидеть на этой стене черепа поверженных врагов, чем прелестный пейзаж. И не просто пейзаж. Оланбекк. «Рассвет в горах». Подлинник, заметьте. Это при том, что большинство работ мастера безвозвратно погибло, когда Национальная картинная галерея полностью сгорела в результате прямого попадания зажигательной бомбы. И редкие шедевры Оланбекка попадаются в частных коллекциях, точнее, в тех хранилищах, куда их сбагрили мародеры и скупщики краденого. Что имеет некоторое отношение к профилю департамента.
Подчиненные, правда, знают, что шеф любит хорошую живопись, и стремятся соответствовать. Только кто в наши дни отличит хорошую живопись от картинок типа «Трижды Пламенные Герои Боевого Легиона на параде в честь Дня Отцов»? Ладно, о живописи можно подумать позже. Сейчас есть дела.
На минуту его мысли задержались на недавнем подследственном. Разумеется, за поганцем стоит фигура более влиятельная, чем какой-нибудь начальник отдела или даже директор завода, которого нам пытались сдать. Ничего, Сано – мальчик не шибко умный, но старательный, направили его по верному пути – докопаемся. Жаль, конечно, что Карган и впрямь не работал на контрразведку. Но это не значит, что с ним нельзя будет против контрразведки поиграть.
Соперничество двух ведомств имело давние корни, и не было тайной для высшего руководства. Какая тайна – Волдырь неоднократно приводил неопровержимые доводы относительно неправомерности разделения полномочий. Департамент Общественного Здоровья фактически курирует действия полиции и жандармерии, это ясно. Но есть множество примеров тому, что ДОЗ и контрразведка периодически расследуют одни те же дела и фактически сталкиваются лбами. А это непростительная трата времени, людей и ресурсов. Целесообразно объединить эти ведомства в одно, под чьим руководством – всякому ясно, если учесть, что за время пребывания Волдыря на посту главы ДОЗ контрразведка сменила трех… нет, пятерых шефов.
Однако доводы эти не находили отклика. И, как подозревал Волдырь, дело было не в традиционной волоките и не в опасениях, «как бы чего не вышло». Нет, это не первый случай, когда ведомства дублируют друг друга… пасут, перепроверяют, перестраховывают… а потом их сливают по совершенно непонятному принципу. Волдырь подозревал, что Канцлер делает это намеренно, преследуя собственные цели.
Но и об этом можно подумать позже.
Он сел за стол, придвинул к себе папки с доносами, достал очки для чтения. Совсем глаза посадил с этим рукомеслом. А что делать? За что боролся, на то и напоролся. Это была его инициатива, одна из самых давних, – свести к минимуму копировальную и множительную технику, а ту, что останется, взять под строгий контроль. Его тогда встретили насмешками – молодые были, не понимали, с кем дело имеют, – это куда мы скатимся? В Глухие века? Возродим перьевые ручки, чернила и промокашки? Да ты представляешь, что станет с документацией? Это глупость, если не прямая диверсия!
Но Канцлер тогда его поддержал. Против общего ожидания и не опасаясь ехидных напоминаний о том, что грозное его псевдо некогда означало лишь главного канцеляриста в государстве. Остальные избалованы были… Сано вон по ментоскопам страдает, а скажи ему, что до войны в каждой конторе стоял текст-процессор, а кое у кого они были и в личном пользовании, с ним бы истерика приключилась. А Канцлер истерить не стал. Теперь каждая пишущая машинка в государстве пронумерована, каждый светокопировальный аппарат взят на учет, а профессия писаря уважаема и почетна. И это, господа хорошие, прекрасно препятствует распространению вражеской пропаганды и противоправительственной литературы. И не говорите мне, что нормальный гражданин вражеской пропаганде внять не может по определению. Вопервых, этот гипотетический гражданин вполне способен не распознать вражеских уловок и может быть обманут, а во-вторых и во всех прочих, кроме нормальных граждан, у нас есть выродки. Да и секретные документы теперь в большей сохранности, чем при Империи.
Но у каждого положительного явления, увы, есть своя оборотная сторона. Да, в ДОЗе, как и в прочих учреждениях закрытого типа, нужная техника имеется. И светокопий можно получить сколько угодно. Но донесения с мест все равно пишутся от руки, и сколько копий с них не снимай, глаза все равно устают безбожно.
Ну-с, что там у нас. Донос на популярного артиста-куплетиста Кетто Мондока, выступающего в кабаре-кафе «Приятный отдых». В своей новой программе он, распевая
А вот это уже серьезнее. Одновременные ревизии Союза промышленников и финансистов на четырех ведущих столичных промышленных предприятиях – это вам не артисты-куплетисты. И не липовые хонтийские шпионы. В недрах Союза что-то зреет, какую-то акцию готовят наши промышленные гении. Не связан ли с кем-то из них тот засранец, которого в подвале обрабатывает Сано? Очень может быть…
Он откинулся в кресле, снял очки, потер переносицу. Потом посмотрел на часы. Движение было чисто рефлекторным. За столько лет ему не нужно было видеть, когда наступит время очередного сеанса. Проклятый организм сам подсказывал заранее. Оборотная сторона, мать ее ети…
Против этого нет средств. Нету и, какой бы успокоительный вздор ни несли наши научники, не предвидится. Это точно. Потому что если бы кто-то из наших нашел такое средство или хотя бы подобрался к нему, он бы уже сидел наверху и ходил бы по головам прочих. По нашим несчастным больным головам. Мы, блин, как дети. Страдающие дети, которые орут от нестерпимой боли и в то же время надеются, что когда-нибудь, как-нибудь это закончится. Кто-то… вроде Филин, нет его давно, когда-то утверждал, что таким образом мы принимает на себя боль и страдания нации – и это плата за власть, коей мы облечены. Больше никто, конечно, хрень такую не повторяет. Каждый выкручивается как может, и как мы жалки в такие минуты с этими выкрутасами. Ищем, понимаешь, личные индивидуальные средства защиты. Многие пьют. Кое-кто прибегает к наркоте в ударных дозах и на этом сыплется. Точно, Филин от передозировки и сдох… боль и страдание нации… Не все такие дураки, чтоб травиться, но от умников толку не больше. И от Умника. Пресловутые горячие ванны Умника – просто анекдот, о них даже в подполье байки рассказывают, это ж все равно что табличку на себя вешать – смотрите, я один из этих!
Нет, Волдырь не собирался уподобляться государственному прокурору. И пить он тоже не станет. Разве что после… Вот его индивидуальное средство для вечернего сеанса. До предела грузить себя работой. Устать до состояния полена, чтобы, когда ударит, ничего не чувствовать. Или чувствовать как можно меньше. Самообман? Верно. Но от него хоть какая-то польза.
Осталось несколько минут. Судя по тому, что Шереф еще не отзвонился, допрос не закончен. Скоро он там же, в подвале, будет упоенно орать хвалу любимому дяде и начальнику. Интересно, кого будет восхвалять подследственный Карган? Хотя вру, в данный момент мне это совершенно неинтересно.
На чем мы остановились? На ревизии финансистов. Первым у них в очереди был литейный комбинат «Унион». Где у нас тут справочник по закрытым предприятиям? Вроде под рукой был…
Когда Волдырь водрузил перед собой толстый справочник, из него выпала старая открытка, исполнявшая роль закладки. На открытке была улица какого-то города, архитектура явно нездешняя – покатые черепичные крыши. Фасады, увитые плющом. На обороте неровным старческим почерком было написано:
«Дорогой внучек!
Выслала тебе теплое белье и сушеные фрукты из нашего сада. Надеюсь, все дошло благополучно. Тетя Цуца и кузины Шарота и Марва и вся родня тебе кланяются».
Адресатом значился Керем Тоху, общежитие Первого столичного императорского университета, четвертый корпус, комната 122.
«Тоху? Кто такой?» – это была последняя мысль перед тем, как сознание покатилось в омут чудовищной боли.
Открытка медленно спикировала на пол.
За четверть века до событий. Столица Империи
Это был прекраснейший город на Саракше. Такова была официальная точка зрения, и многие с ней соглашались, притом с чистой душой. И даже те, кто согласен не был, не могли оспорить того факта, что Столица по крайней мере один из древнейших городов, известных мыслящему человечеству, а в новое время, когда королевство стало Империей, – еще и самый большой и оживленный. Оплот государственности и культуры, массаракш.
И нисколько нет в этом иронии, что бы там ни злопыхали некоторые про тяжеловесность, старомодность, пафосность и официоз.
Даже само месторасположение города, случайное, как уверяли исторические источники – вдали от моря и крупных речных коммуникаций, – в конечном счете обернулось на пользу. В Глухие века именно это обстоятельство не раз уберегало город от полного разорения и разрушения со стороны морских князей и речных разбойных дружин. А после окончания эпохи феодальных войн и установления абсолютной монархии государство стало расти во все стороны как на дрожжах, и Столица оказалась в центре оживленных торговых путей. И равноудалена от всех окраин. В самом сердце Империи. Идеологи находили в этом глубокий философский смысл. А пресловутые водные коммуникации – Мировой Свет с ними. От отсутствия воды Столица не страдала. Помимо многочисленных мелких рек (в новое время по большей части забранных в трубы) поблизости находилась жемчужина континента – озеро Эртем. То есть поблизости оно располагалось изначально, а в последние полтора столетия вошло в городскую черту, более того, на его берегах находились престижнейшие из новых кварталов Столицы. Здесь располагалась одна из летних резиденций императорской фамилии – Детский дворец, особняки аристократов – родовых и денежных, и здание Государственной оперы, как по внешним достоинствам, так и по акустике превосходящее все известные до этого аналоги подобных строений.
И вся эта архитектура, как ни критикуй пышные фасады со множеством колонн, лепные фигуры мифологических монстров, древних воителей и геральдических зверей, в первую очередь горных орлов, обилие красного и серого гранита, тяжесть, мощь и основательность как нельзя более сочетались с серым прозрачным небом, сумрачным блеском озерных вод, темной зеленью парков и лесов, кольцом окружавших Столицу (где еще леса, возможно, пошли бы под топор, но здесь они защищались законом).
Разумеется, кроме этих красот, были еще и многочисленные новостройки, кварталы блочных многоквартирных домов, взгляд не ласкавших, но предоставлявших жилье тем, кто не в состоянии был обзавестись собственным, а таких, как ни крути, в любом крупном городе – большинство. И конечно, кварталы фабрично-заводские. Если начинались они, как водится, с мануфактур и мукомолен, то затем их изрядно потеснили предприятия тяжелой промышленности. Заводы литейные, автомобильные, авиационные, а последние десятилетия – военные и химические. Все они крепили экономику державы и предоставляли рабочие места ее гражданам, но, разумеется, никак не украшали городской пейзаж и задымляли атмосферу изрядно.
Однако все-таки эти кварталы оставались как бы на периферии зрения, на отшибе, а приезжие, да и многие коренные граждане видели в первую очередь нарядные и опрятные проспекты, старинные дворцы, прогулочные катера на озере и пестрые экскурсионные автобусы на его берегах, многочисленные театры и музеи. И величественные громады ведомственных зданий – от адмиралтейств (да, адмиралтейства располагались именно здесь, вдали от моря) до Академии наук. И университет, точнее, университетский городок, отдельное поселение посреди Столицы (когда-то оно и впрямь имело суверенитет, теперь, конечно, отмененный, но традиции-то остались). И наконец – а для многих в первую очередь, – торговые центры и пассажи, каковым, казалось, не было в этом городе числа.
Потому что это был очень богатый город. И для огромного количества людей данное обстоятельство играло более важную роль, чем все вышеперечисленные красоты. Тем, кому не повезло родиться в Столице, злобно сравнивали ее не с сердцем, но со спрутом, тянущим соки со всего живого тела Империи. Столица-де стягивает на себя все денежные потоки, все богатства и тем лишает жителей окраин их доли в общественном процветании.
На это им справедливо отвечали – да, в Столице собирается лучшее из лучшего. И лучшие из лучших. Но кто вам мешает присоединиться к их числу? Приезжайте, учитесь, работайте, получайте надлежащие специальности, трудитесь на благо отечества, и будет вам по трудам вашим. И ехали, и учились, и трудились. И все было прекрасно, и окраины хотя бы косвенно, через отдельных своих представителей, получали свой кусок пирога, Империя же благоденствовала. Промышленность развивалась исключительными темпами, просвещение достигало самых отдаленных краев, забираясь через посредство научных экспедиций даже в джунгли и раскаленные пустыни, мракобесие же после секуляризации храмовых земель в век Образования отступило, и можно было свободно наслаждаться жизнью.
Так продолжалось долго, и казалось, так будет всегда. Даже и сейчас в Столице сохранялась видимость благоденствия и жизни-праздника. Если не соваться за пределы престижных кварталов, если не слушать, о чем говорят на заводах, если читать только официальные газеты и журналы.
Потому что Империя вела войну с сопредельными государствами. И конца этой войне пока что не предвиделось.
Поначалу факту объявления войны никто не придал особого значения. Мало ли войн вела держава за время своего существования? Никто и не припомнит, разве что уж какие-то совсем заученные профессора. Но все войны когда-либо кончались. Иногда с потерями для Империи, но чаще с выгодой. А после того, как изобрели атомное оружие и придуман такой термин, как «политика ядерного сдерживания», авторитетные ученые полагали, что войнам в целом вообще пришел конец. Ну кто в здравом уме сбросит атомную бомбу на государство, которое может ответить тем же? А ядерным, а также химическим оружием поспешили обзавестись все ведущие мировые державы. И это есть гарантия вечного мира… так они говорили. А почему бы добрым обывателям не прислушаться к мнению авторитетных ученых? Тем более что политики в основном также присоединялись к нему. Наши светила науки несколько приукрашивают действительность, говорили они. Вечный мир, разумеется, в принципе невозможен, так уж устроен человек. Но войны при нынешнем уровне вооружений будут сведены к минимуму. Так, пограничные конфликты, судьбу которых можно будет решить точечными ударами…
С пограничного конфликта все и началось. Княжество Ондол вероломно и без объявления войны совершило разбойничий налет на остров Хоззалг. Это, собственно, было основным источником существования указанного княжества, которое, равно как и остров, без лупы невозможно было рассмотреть на карте Саракша. И в прежние времена никто из соседей происходящего бы не заметил.
Но относительно недавно остров Хоззалг был объявлен зарубежным анклавом республики Фекелеш, каковая восприняла налет Ондола, этого пережитка канувшей в нети феодальной эпохи, как прямое оскорбление. И высадила в Ондоле десант, который штурмом взял княжеский дворец, после чего был подписан документ о выплате компенсаций пострадавшему острову и репараций республике.
Но княжество Ондол было связано вассальными узами с королевством Аудъярстад, которое подняло в средствах массовой информации шум о варварском покушении плутократов Фекелеша на маленькое, но гордое и свободолюбивое государство. Все выпуски телевизионных новостей открывались картинками горящих зданий Ондола, республиканских десантников, лупящих прикладами по головам мирных жителей, и рыдающей ея светлости в кандалах на прелестных руках. И Уния Наций должна сделать все, чтобы современные варвары были наказаны за свои преступления надлежащим образом.
Президент Фекелеша заявил, что телевизионные репортажи не есть репортажи, но постановочные передачи, свидетельствующие о высоком качестве спецэффектов, но не более. Никто столицу Ондола не поджигал, княгиню в цепях не держал (и она готова дать соответствующие показания), а королевство Аудъярстад таким образом давит на то, чтобы Уния Наций передала ему нефтяные поля в Семиречье, на каковые поля республика имеет неоспоримые права. В ответ на что был назван демагогом, гнусным лжецом и продажной шлюхой крупного капитала. В качестве адекватного ответа президент Фекелеша приказал нанести авиаудар по рассаднику вражеской пропаганды – правительственной телевещательной компании Аудъястада.
Глава Департамента, Броня и секира нации, вошел в комнату для допросов. Следователь по особо важным делам господин Сано Шереф оторвался от работы, устремив на начальство утомленный, но преданный взгляд. Преданность не была поддельной, и начальство об этом знало.
– Как успехи? – осведомился глава Департамента.
– Работаем, – скромно сообщил следователь.
– Значит, никаких, – сделал шеф совершенно правильный вывод. – Запирается?
– Так точно. – На сей раз Сано Шереф не стал темнить. – Трудный материал попался.
– Трудного материала не бывает. Бывают неумелые дознаватели. И кто у нас сейчас? – Не дожидаясь ответа, он подошел к столу, уселся, листнул документы. Впрочем, не очень внимательно.
– Валли Карган, хонтийский шпион, – подсказал следователь.
– Точно хонтийский?
– Никакого не может быть в том сомнения. Есть показания свидетелей, счета… он же, подлюга, тратил в три раза больше, чем на своем автозаводе получал. Ежели бы он взятки брал, тогда все понятно, но кто паршивому инженеру взятку даст? Стало быть, ясно – выдавал хонтийцам секреты нашей автомобильной промышленности…
– Сано, ты не понял. Я тебя не спрашивал, шпион ли он. Я спросил – точно ли хонтийский? А если он из Островной Империи? Или из Пандеи?
Шереф взирал на шефа с восхищением. Ну кто бы еще мог так – легко и непринужденно? Другой бы кто издергался весь при одном намеке на Пандею. А шеф – сам, сам! Он всех заставил забыть о своем происхождении! А может, и сам о нем забыл, кто его знает…
Броня и секира, в среде высшего руководстве более известный как Волдырь, был мужчина крупный и, что называется, корпулентный. За многие годы, прожитые здесь, он стал так же бледен, как коренные жители Столицы, и лишь костистый нос и блеклоголубые глаза выдавали его не вполне столичное происхождение. Так же, как и у Шерефа.
Он так же был абсолютно и безоговорочно лыс, за что, вероятно, и получил свое не слишком благозвучное прозвище. При том что Волдырь был уже в годах, многие его ровесники сохраняли шевелюру в неприкосновенности. Но он своей лысины нисколько не стеснялся. Говорили, что облысел он еще в молодости из-за сильной дозы радиации, полученной на фронте. Так что это вроде боевого ранения, тут не стесняться, тут гордиться надо, думал Шереф.
Сейчас пресловутая лысина зеркально блестела в свете ядовито-желтой лампы, а ее владелец наконец удосужился перевести взгляд от бумаг на подвешенного за ноги человека.
– Не выродок?
– Точно нет. Ни разу в приступах не замечен.
– Тогда какого беса запирается?
– Ну… я же сказал. Упорный.
– У всякого упорства есть причины. Вот ты, Сано, небось думаешь – он либо шпион и не сознается из страха перед расстрелом, либо он честный гражданин, на которого настучали соседи, и молчит, потому что сказать ему нечего. А на самом деле варианты могут быть разные. Например, он двойной агент и надеется на звонок из контрразведки. Придут добрые люди, заберут его у нас, отмоют, почистят, приведут в кондиционный вид и снова пустят в работу. Или он замешан в каких-то иных преступлениях, и деньги у него по этой причине водились – а это, кстати, тоже по нашей части и может быть полезно. Поработай в этом направлении.
– Так ведь, – вид у следователя стал прямо-таки умоляющий, – средства-то у нас какие! Самые примитивные у нас средства! У других вон эти… высокотехнологические приборы! Вы подумайте, дядя, не только у шарашек разных, – у паршивой Специальной студии есть ментоскопы! Вон Любитель рассказывал… А у нас как при Старой Империи. Набор щипцов выдадут, и все…
– Думай, что говоришь! На работе я тебе не дядя!
– Так ведь не слышит же никто… я протоколиста выпер, а этот без памяти.
– Без разницы. Ментоскоп ему! Работать не умеешь, вот что.
– Но, дя… ваше превосходительство! У нас в департаменте ведь тоже есть, в отделе проверки! И в научном! А в следственном… вот сколько раз запрос писал – отказано!
– А тебе в башку не приходило, что не просто так отказано? С ментоскопом-то всякий дурак сумеет. У нас тебе не Специальная студия – в мозгах у психов и торчков ковыряться. Вдобавок кто поумнее, всегда эту дурную машину обманет – плавали, знаем… Нет, конечно, при глубоком сканировании никто ни хрена обмануть не может, только после по большей части у человечков-то мозги в кашу спекаются. Ну или в яичницу-глазунью, ежели ты ее больше любишь. И на выходе у нас идиот, слюни пускает, добрую пулю на него жалко. В крайнем случае оно, конечно, и так можно. Но нам-то желательно человечка этого использовать. Так или иначе. Охота только кнопочки нажимать – ищи себе другую контору. И другую крышу. А мне нужно, чтоб специалист с материалом в контакте умел работать. Уж лучше его снаружи попортить, чем вовсе в сброс пустить. Потом, если он тебе пригоден, подлатаем, зубы вставим. Ты не ленись только. Старая Империя стояла, пока традиции уважались. И традиционные методы следствия, да! А когда пошел этот поганый декаданс…
Подвешенный человек застонал. Вряд ли он слышал разговор сотрудников департамента. Просто забытье отпустило, и он снова мог чувствовать все, что с ним делали.
– Набор щипцов, говоришь… – веско и задумчиво продолжал Волдырь. – Избаловались вы здесь. А если, представь, срочно сведения нужны, а у тебя даже этих щипцов нету? На войне у нас всякое бывало, а тут все равно как на войне… тут главное – не лениться. И использовать подручные средства. Мне рассказывали, чего добивались понимающие люди при помощи пары гвоздей и коробки спичек, ты не поверишь! Да что там – и сигареты хватит. При должном старании. Ладно, зови назад протоколиста, хватит ему без дела прохлаждаться. Я тебе, по доброте душевной, покажу, как это делается. А дальше сам продолжишь. И попомни мои слова – пойдет у нас этот Курган…
– Карган.
– Один хрен. Помяни мое слово, пойдет он по статье «экономические преступления». Но и от темы шпионажа тоже уклоняться не стоит, это никогда не мешает – шпионаж…
В процессе допроса Валли Карган сделал еще одну попытку потерять сознание. Потом, когда Волдырь показал племяннику, как именно применяются сигареты («нет, глаз – это тоже на крайний случай, хотя тоже можно, но ты пока от штанов его избавь и рожу не криви… брезгливая нынче молодежь пошла»), обвинил во всем бывшую жену, которая мстит за то, что он не дает денег на ее ублюдка, которого она, между прочим, нагуляла от господина директора завода Цапфа, и когда все наиплавнейшим образом съехало на перепродажу дефицитных деталей на черном рынке, можно было вернуть следствие в руки Шерефа и возвращаться к себе.
За дверью поджидал младший дознаватель, он же по совместительству дежурный охранник, по фамилии, представьте себе, Шереф. Ничего странного – миляге Сано он приходился младшим братом. Попреки в семейственности отскакивали от Волдыря, как комары от танковой брони. Все лучше, чем в других Департаментах. Поразвели себе, понимаешь, референтовшмеферентов. Некоторые докатились до того, что баб на работу в штат принимают. Знаем мы эту работу, да. Ну, ладно, ежели не могут трудиться на благо отечества без сисястой секретутки под боком, это их проблемы. Нам же проще с агентурой. А у нас в Департаменте главное – сплоченность. Сплоченность и секретность. И проще всего добиться этого именно так.
Среди его родственников-сотрудников было только два выродка, остальные – нормальные граждане. Это ничего, это даже хорошо. За многие годы Волдырь в совершенстве постиг механизм управления подобными особями. Можно сказать, присутствовал при зарождении этого механизма. И знал, как легко переключить преданность, которая в идеале должна быть направлена на всех Неизвестных Отцов, на одну конкретную особь. На себя, единственного. Если главы других департаментов не озаботились этого сделать – пусть пеняют на себя.
Из подвального этажа он поднялся по лестнице на два пролета. Лифтом не воспользовался – иногда хочется пройтись пешком, а возможности прогуляться при такой работе никак не выпадает. Шереф-младший проверил кабинет, после чего был временно отпущен до вызова по мобильной рации.
Тот, кто не знал Волдыря с давних, имперских еще пор, попав в этот кабинет, вытаращил бы глаза, увидев, что висит над столом шефа госбезопасности. Впрочем, большинство попадавших в этот кабинет испытывали чувства – ни к чему спорить – яркие и сильные, но далекие от удивления. Но если у них не было причин немедленно наложить в штаны от страха, то они скорее ожидали бы увидеть на этой стене черепа поверженных врагов, чем прелестный пейзаж. И не просто пейзаж. Оланбекк. «Рассвет в горах». Подлинник, заметьте. Это при том, что большинство работ мастера безвозвратно погибло, когда Национальная картинная галерея полностью сгорела в результате прямого попадания зажигательной бомбы. И редкие шедевры Оланбекка попадаются в частных коллекциях, точнее, в тех хранилищах, куда их сбагрили мародеры и скупщики краденого. Что имеет некоторое отношение к профилю департамента.
Подчиненные, правда, знают, что шеф любит хорошую живопись, и стремятся соответствовать. Только кто в наши дни отличит хорошую живопись от картинок типа «Трижды Пламенные Герои Боевого Легиона на параде в честь Дня Отцов»? Ладно, о живописи можно подумать позже. Сейчас есть дела.
На минуту его мысли задержались на недавнем подследственном. Разумеется, за поганцем стоит фигура более влиятельная, чем какой-нибудь начальник отдела или даже директор завода, которого нам пытались сдать. Ничего, Сано – мальчик не шибко умный, но старательный, направили его по верному пути – докопаемся. Жаль, конечно, что Карган и впрямь не работал на контрразведку. Но это не значит, что с ним нельзя будет против контрразведки поиграть.
Соперничество двух ведомств имело давние корни, и не было тайной для высшего руководства. Какая тайна – Волдырь неоднократно приводил неопровержимые доводы относительно неправомерности разделения полномочий. Департамент Общественного Здоровья фактически курирует действия полиции и жандармерии, это ясно. Но есть множество примеров тому, что ДОЗ и контрразведка периодически расследуют одни те же дела и фактически сталкиваются лбами. А это непростительная трата времени, людей и ресурсов. Целесообразно объединить эти ведомства в одно, под чьим руководством – всякому ясно, если учесть, что за время пребывания Волдыря на посту главы ДОЗ контрразведка сменила трех… нет, пятерых шефов.
Однако доводы эти не находили отклика. И, как подозревал Волдырь, дело было не в традиционной волоките и не в опасениях, «как бы чего не вышло». Нет, это не первый случай, когда ведомства дублируют друг друга… пасут, перепроверяют, перестраховывают… а потом их сливают по совершенно непонятному принципу. Волдырь подозревал, что Канцлер делает это намеренно, преследуя собственные цели.
Но и об этом можно подумать позже.
Он сел за стол, придвинул к себе папки с доносами, достал очки для чтения. Совсем глаза посадил с этим рукомеслом. А что делать? За что боролся, на то и напоролся. Это была его инициатива, одна из самых давних, – свести к минимуму копировальную и множительную технику, а ту, что останется, взять под строгий контроль. Его тогда встретили насмешками – молодые были, не понимали, с кем дело имеют, – это куда мы скатимся? В Глухие века? Возродим перьевые ручки, чернила и промокашки? Да ты представляешь, что станет с документацией? Это глупость, если не прямая диверсия!
Но Канцлер тогда его поддержал. Против общего ожидания и не опасаясь ехидных напоминаний о том, что грозное его псевдо некогда означало лишь главного канцеляриста в государстве. Остальные избалованы были… Сано вон по ментоскопам страдает, а скажи ему, что до войны в каждой конторе стоял текст-процессор, а кое у кого они были и в личном пользовании, с ним бы истерика приключилась. А Канцлер истерить не стал. Теперь каждая пишущая машинка в государстве пронумерована, каждый светокопировальный аппарат взят на учет, а профессия писаря уважаема и почетна. И это, господа хорошие, прекрасно препятствует распространению вражеской пропаганды и противоправительственной литературы. И не говорите мне, что нормальный гражданин вражеской пропаганде внять не может по определению. Вопервых, этот гипотетический гражданин вполне способен не распознать вражеских уловок и может быть обманут, а во-вторых и во всех прочих, кроме нормальных граждан, у нас есть выродки. Да и секретные документы теперь в большей сохранности, чем при Империи.
Но у каждого положительного явления, увы, есть своя оборотная сторона. Да, в ДОЗе, как и в прочих учреждениях закрытого типа, нужная техника имеется. И светокопий можно получить сколько угодно. Но донесения с мест все равно пишутся от руки, и сколько копий с них не снимай, глаза все равно устают безбожно.
Ну-с, что там у нас. Донос на популярного артиста-куплетиста Кетто Мондока, выступающего в кабаре-кафе «Приятный отдых». В своей новой программе он, распевая
как бы недвусмысленно подразумевает и намекает на отказ от благодетельной власти Неизвестных Отцов… Ну, не объяснять же добросовестному дураку, что «Приятный отдых» – это специальная точка. Хотя, возможно, стоит сделать агенту Мондоку внушение, чтоб подразумевал и намекал двусмысленно… А стишок смешной, надо будет Дергунчику рассказать.
Мне Столица мать родная,
Легион – отец родной.
На хрена родня такая,
Лучше буду сиротой… —
А вот это уже серьезнее. Одновременные ревизии Союза промышленников и финансистов на четырех ведущих столичных промышленных предприятиях – это вам не артисты-куплетисты. И не липовые хонтийские шпионы. В недрах Союза что-то зреет, какую-то акцию готовят наши промышленные гении. Не связан ли с кем-то из них тот засранец, которого в подвале обрабатывает Сано? Очень может быть…
Он откинулся в кресле, снял очки, потер переносицу. Потом посмотрел на часы. Движение было чисто рефлекторным. За столько лет ему не нужно было видеть, когда наступит время очередного сеанса. Проклятый организм сам подсказывал заранее. Оборотная сторона, мать ее ети…
Против этого нет средств. Нету и, какой бы успокоительный вздор ни несли наши научники, не предвидится. Это точно. Потому что если бы кто-то из наших нашел такое средство или хотя бы подобрался к нему, он бы уже сидел наверху и ходил бы по головам прочих. По нашим несчастным больным головам. Мы, блин, как дети. Страдающие дети, которые орут от нестерпимой боли и в то же время надеются, что когда-нибудь, как-нибудь это закончится. Кто-то… вроде Филин, нет его давно, когда-то утверждал, что таким образом мы принимает на себя боль и страдания нации – и это плата за власть, коей мы облечены. Больше никто, конечно, хрень такую не повторяет. Каждый выкручивается как может, и как мы жалки в такие минуты с этими выкрутасами. Ищем, понимаешь, личные индивидуальные средства защиты. Многие пьют. Кое-кто прибегает к наркоте в ударных дозах и на этом сыплется. Точно, Филин от передозировки и сдох… боль и страдание нации… Не все такие дураки, чтоб травиться, но от умников толку не больше. И от Умника. Пресловутые горячие ванны Умника – просто анекдот, о них даже в подполье байки рассказывают, это ж все равно что табличку на себя вешать – смотрите, я один из этих!
Нет, Волдырь не собирался уподобляться государственному прокурору. И пить он тоже не станет. Разве что после… Вот его индивидуальное средство для вечернего сеанса. До предела грузить себя работой. Устать до состояния полена, чтобы, когда ударит, ничего не чувствовать. Или чувствовать как можно меньше. Самообман? Верно. Но от него хоть какая-то польза.
Осталось несколько минут. Судя по тому, что Шереф еще не отзвонился, допрос не закончен. Скоро он там же, в подвале, будет упоенно орать хвалу любимому дяде и начальнику. Интересно, кого будет восхвалять подследственный Карган? Хотя вру, в данный момент мне это совершенно неинтересно.
На чем мы остановились? На ревизии финансистов. Первым у них в очереди был литейный комбинат «Унион». Где у нас тут справочник по закрытым предприятиям? Вроде под рукой был…
Когда Волдырь водрузил перед собой толстый справочник, из него выпала старая открытка, исполнявшая роль закладки. На открытке была улица какого-то города, архитектура явно нездешняя – покатые черепичные крыши. Фасады, увитые плющом. На обороте неровным старческим почерком было написано:
«Дорогой внучек!
Выслала тебе теплое белье и сушеные фрукты из нашего сада. Надеюсь, все дошло благополучно. Тетя Цуца и кузины Шарота и Марва и вся родня тебе кланяются».
Адресатом значился Керем Тоху, общежитие Первого столичного императорского университета, четвертый корпус, комната 122.
«Тоху? Кто такой?» – это была последняя мысль перед тем, как сознание покатилось в омут чудовищной боли.
Открытка медленно спикировала на пол.
За четверть века до событий. Столица Империи
Это был прекраснейший город на Саракше. Такова была официальная точка зрения, и многие с ней соглашались, притом с чистой душой. И даже те, кто согласен не был, не могли оспорить того факта, что Столица по крайней мере один из древнейших городов, известных мыслящему человечеству, а в новое время, когда королевство стало Империей, – еще и самый большой и оживленный. Оплот государственности и культуры, массаракш.
И нисколько нет в этом иронии, что бы там ни злопыхали некоторые про тяжеловесность, старомодность, пафосность и официоз.
Даже само месторасположение города, случайное, как уверяли исторические источники – вдали от моря и крупных речных коммуникаций, – в конечном счете обернулось на пользу. В Глухие века именно это обстоятельство не раз уберегало город от полного разорения и разрушения со стороны морских князей и речных разбойных дружин. А после окончания эпохи феодальных войн и установления абсолютной монархии государство стало расти во все стороны как на дрожжах, и Столица оказалась в центре оживленных торговых путей. И равноудалена от всех окраин. В самом сердце Империи. Идеологи находили в этом глубокий философский смысл. А пресловутые водные коммуникации – Мировой Свет с ними. От отсутствия воды Столица не страдала. Помимо многочисленных мелких рек (в новое время по большей части забранных в трубы) поблизости находилась жемчужина континента – озеро Эртем. То есть поблизости оно располагалось изначально, а в последние полтора столетия вошло в городскую черту, более того, на его берегах находились престижнейшие из новых кварталов Столицы. Здесь располагалась одна из летних резиденций императорской фамилии – Детский дворец, особняки аристократов – родовых и денежных, и здание Государственной оперы, как по внешним достоинствам, так и по акустике превосходящее все известные до этого аналоги подобных строений.
И вся эта архитектура, как ни критикуй пышные фасады со множеством колонн, лепные фигуры мифологических монстров, древних воителей и геральдических зверей, в первую очередь горных орлов, обилие красного и серого гранита, тяжесть, мощь и основательность как нельзя более сочетались с серым прозрачным небом, сумрачным блеском озерных вод, темной зеленью парков и лесов, кольцом окружавших Столицу (где еще леса, возможно, пошли бы под топор, но здесь они защищались законом).
Разумеется, кроме этих красот, были еще и многочисленные новостройки, кварталы блочных многоквартирных домов, взгляд не ласкавших, но предоставлявших жилье тем, кто не в состоянии был обзавестись собственным, а таких, как ни крути, в любом крупном городе – большинство. И конечно, кварталы фабрично-заводские. Если начинались они, как водится, с мануфактур и мукомолен, то затем их изрядно потеснили предприятия тяжелой промышленности. Заводы литейные, автомобильные, авиационные, а последние десятилетия – военные и химические. Все они крепили экономику державы и предоставляли рабочие места ее гражданам, но, разумеется, никак не украшали городской пейзаж и задымляли атмосферу изрядно.
Однако все-таки эти кварталы оставались как бы на периферии зрения, на отшибе, а приезжие, да и многие коренные граждане видели в первую очередь нарядные и опрятные проспекты, старинные дворцы, прогулочные катера на озере и пестрые экскурсионные автобусы на его берегах, многочисленные театры и музеи. И величественные громады ведомственных зданий – от адмиралтейств (да, адмиралтейства располагались именно здесь, вдали от моря) до Академии наук. И университет, точнее, университетский городок, отдельное поселение посреди Столицы (когда-то оно и впрямь имело суверенитет, теперь, конечно, отмененный, но традиции-то остались). И наконец – а для многих в первую очередь, – торговые центры и пассажи, каковым, казалось, не было в этом городе числа.
Потому что это был очень богатый город. И для огромного количества людей данное обстоятельство играло более важную роль, чем все вышеперечисленные красоты. Тем, кому не повезло родиться в Столице, злобно сравнивали ее не с сердцем, но со спрутом, тянущим соки со всего живого тела Империи. Столица-де стягивает на себя все денежные потоки, все богатства и тем лишает жителей окраин их доли в общественном процветании.
На это им справедливо отвечали – да, в Столице собирается лучшее из лучшего. И лучшие из лучших. Но кто вам мешает присоединиться к их числу? Приезжайте, учитесь, работайте, получайте надлежащие специальности, трудитесь на благо отечества, и будет вам по трудам вашим. И ехали, и учились, и трудились. И все было прекрасно, и окраины хотя бы косвенно, через отдельных своих представителей, получали свой кусок пирога, Империя же благоденствовала. Промышленность развивалась исключительными темпами, просвещение достигало самых отдаленных краев, забираясь через посредство научных экспедиций даже в джунгли и раскаленные пустыни, мракобесие же после секуляризации храмовых земель в век Образования отступило, и можно было свободно наслаждаться жизнью.
Так продолжалось долго, и казалось, так будет всегда. Даже и сейчас в Столице сохранялась видимость благоденствия и жизни-праздника. Если не соваться за пределы престижных кварталов, если не слушать, о чем говорят на заводах, если читать только официальные газеты и журналы.
Потому что Империя вела войну с сопредельными государствами. И конца этой войне пока что не предвиделось.
Поначалу факту объявления войны никто не придал особого значения. Мало ли войн вела держава за время своего существования? Никто и не припомнит, разве что уж какие-то совсем заученные профессора. Но все войны когда-либо кончались. Иногда с потерями для Империи, но чаще с выгодой. А после того, как изобрели атомное оружие и придуман такой термин, как «политика ядерного сдерживания», авторитетные ученые полагали, что войнам в целом вообще пришел конец. Ну кто в здравом уме сбросит атомную бомбу на государство, которое может ответить тем же? А ядерным, а также химическим оружием поспешили обзавестись все ведущие мировые державы. И это есть гарантия вечного мира… так они говорили. А почему бы добрым обывателям не прислушаться к мнению авторитетных ученых? Тем более что политики в основном также присоединялись к нему. Наши светила науки несколько приукрашивают действительность, говорили они. Вечный мир, разумеется, в принципе невозможен, так уж устроен человек. Но войны при нынешнем уровне вооружений будут сведены к минимуму. Так, пограничные конфликты, судьбу которых можно будет решить точечными ударами…
С пограничного конфликта все и началось. Княжество Ондол вероломно и без объявления войны совершило разбойничий налет на остров Хоззалг. Это, собственно, было основным источником существования указанного княжества, которое, равно как и остров, без лупы невозможно было рассмотреть на карте Саракша. И в прежние времена никто из соседей происходящего бы не заметил.
Но относительно недавно остров Хоззалг был объявлен зарубежным анклавом республики Фекелеш, каковая восприняла налет Ондола, этого пережитка канувшей в нети феодальной эпохи, как прямое оскорбление. И высадила в Ондоле десант, который штурмом взял княжеский дворец, после чего был подписан документ о выплате компенсаций пострадавшему острову и репараций республике.
Но княжество Ондол было связано вассальными узами с королевством Аудъярстад, которое подняло в средствах массовой информации шум о варварском покушении плутократов Фекелеша на маленькое, но гордое и свободолюбивое государство. Все выпуски телевизионных новостей открывались картинками горящих зданий Ондола, республиканских десантников, лупящих прикладами по головам мирных жителей, и рыдающей ея светлости в кандалах на прелестных руках. И Уния Наций должна сделать все, чтобы современные варвары были наказаны за свои преступления надлежащим образом.
Президент Фекелеша заявил, что телевизионные репортажи не есть репортажи, но постановочные передачи, свидетельствующие о высоком качестве спецэффектов, но не более. Никто столицу Ондола не поджигал, княгиню в цепях не держал (и она готова дать соответствующие показания), а королевство Аудъярстад таким образом давит на то, чтобы Уния Наций передала ему нефтяные поля в Семиречье, на каковые поля республика имеет неоспоримые права. В ответ на что был назван демагогом, гнусным лжецом и продажной шлюхой крупного капитала. В качестве адекватного ответа президент Фекелеша приказал нанести авиаудар по рассаднику вражеской пропаганды – правительственной телевещательной компании Аудъястада.