Страница:
По мнению большинства ученых, территория создателей срубной культуры («срубников») простиралась от Днепра до юго-восточной части отрогов Урала, где, как уже и на Волге, она смешанно граничила с ираноязычными арьями.
Через эти территории прошли многие носители протоязыков Южной Европы. По землям Триполья должен был, по всей видимости, пролегать и путь следования и расселения южных групп славян. При всех трудностях, с которыми неизбежно встречаются археологи при попытках изучения многотысячелетней архаики, исследователи все же пришли к выводу, что и ямники, и срубники были этнически неоднородными, но находки указанных европеоидных черепов говорят о распространении к востоку индоевропейских форм языка, и не без основания предполагают, что это было связано и с ведическими арьями.
Век за веком протекал процесс постепенного отхода будущих европейцев с приледниковых земель в юго-западную и западную стороны и равным образом расширялось освоение славяноязычными группами индоевропейцев территории будущего Русского Севера.
Повторим, что индоязычные арьи в свою очередь, по мере естественного нарастания их популяции, осваивали один участок западно-уральской земли за другим, передвигаясь в южную сторону в поисках пастбищных угодий для стад мелкого и крупного рогатого скота. Необходимо указать и на лошадей, о которых исследователям давно известно, как о животных, чье одомашнивание и разведение было освоено индоязычными арьями еще до рубежа V—IV тыс. до н.э. Продвижение этой ветви арьев к южнорусским степям было активным именно в результате освоения ими коневодства и умению строить колесницы, что неоднократно описано в трудах историков, этнографов и языковедов. Не приносят пока явных результатов попытки археологов расчленить находки в районах обширных культур, ямной и срубной, и определить, какие из них можно связать конкретно с уровнем технического развития той или другой языковой ветви арьев, чьи пути пересеклись и переплелись в изучаемых областях обеих великих культур. К такому выводу приводит ознакомление с опубликованной в 2008 году итоговой сводкой археологических работ, проводимых в этих областях [104].
ДРЕВНОСТЬ ИРАНОЯЗЫЧНЫХ АРЬЕВ
Единственным путем к ознакомлению с жизнью предков ираноязычных арьев может послужить узнавание текстов Авесты – сборника их гимнов и молитв, который, как уже говорилось, в значительной мере близок Ригведе по языку и содержанию.
Авеста в своих древнейших частях создавалась носителями аветийского языка, предка более поздних форм иранского языка. Все эти гимны и молитвы сохранялись в течение многих веков благодаря установившейся в среде индоиранцев традиции устной передачи при строгом условии нерушимости слов. Прослеживание указанного сходства позволяет в ряде случаев ученым утвердиться в возможности восстановления некоторых фактов, относящихся к отдаленным эпохам.
Титульный лист книги «Авеста в русских переводах»
Особое внимание привлекают указания на географические и климатические особенности упоминаемых в Авесте областей.
В Авесте повествуется о землях, в которых «один раз заходящими и восходящими кажутся звезды, Луна и Солнце» (Миф о Йиме). Очень ценными являются также указания на теплый благодатный климат областей расселения предков ираноязычных арьев – имеются сведения палеоклиматологов о теплом климате Заполярья в эпоху межледниковья [28; 130]. Гимны сообщают, что такие условия царили в «арийском рае» – Арьянам Вайдже (или Арьянам Ваэдже), но были разрушены злым духом, который как бы вывернул климат наизнанку, т.е. превратил десять летних теплых месяцев и десять зимних. Все черты сходства двух памятников не случайны – некогда индоиранцы составляли неделимое единство. Но – когда?
Каждый сюжет мифов и легенд Авесты не должен считаться просто выдумкой, ибо все они продиктованы теми природными реалиями, которые воздействовали на жизнь людей.
Прямыми свидетельствами того, что эта жизнь протекала сначала в благоприятных условиях «арийского рая», являются упоминания в памятнике о наличии крупного и мелкого рогатого скота и об умении изготовлять разные продукты из молока – напитки, творог, масло и др. Но ведь без обильного травяного покрова скот не разведешь, а значит, климат там был в некую эпоху теплый. Скота было много – и в Ригведе часто упоминается массовое принесение его в жертву богам, и в Авесте указывается, что жертву Вертрагне надо готовить так: «...и пусть скотину варят... хоть светлую, хоть темную, но цвета одного: (Яшт 14. 50)[1]. О наличии скота свидетельствует в Авесте и текст «Мифа о Йиме», где говорится, что наставало такое время, когда уже не доставало места для крупного и мелкого скота, и бог Ахура Мазда повелевает Йиме переводить всех на другие земли, переходя постепенно из одного «вара» (вспомним русское слово «варок» – «загон для скота») в другой, более обширный, где надлежало жить сначала 300, затем 600 и, наконец, 900 лет поочередно. Преувеличенные описания принесения в жертву «сто жеребцов, и тысячу коров и мириад овец» (Абан-яшт) говорят прежде всего о том, что индоиранцы давно прошли этап одомашнивания скота, а этот этап занимал не одну тысячу лет, и все такие сведения подтверждают факт чрезвычайно давнего начала хозяйственно-культурного развития индоиранцев на землях, ставших впоследствии шельфами.
Авеста и Ригведа содержат в себе неоднократные обращения к богам с просьбами о защите скота и его приумножении. В Авесте просят Душу Быка о милости, чтобы «....чистый скот не погиб... тучнел и корм приумножался», и пусть истинный муж-пастух «...десницей скот оборонит» (Ясна. Гаты, 28, 29). При этом под Душой Быка понимается божество, в котором воссоединяются души всех коров и быков, приносимых в жертву (стр. 424). В Ригведе мы видим много равноценных молитв и обращений к богам: пусть «...все вместе телятся коровы», или «уходят мои молитвы, как коровы по пастбищам» (I, 135, 8; 25, 16); «...бесценна и прекрасна дойная корова, набухшая молоком» (II, 34, 8), просят, чтобы бог Индра дал «тысячи, сотни коров» (IV, 32, 17), есть и гимн «На процветание коров» (X, 169) и т.п.
Древняя форма ведения хозяйства как пастушеского полуоседлого скотоводства отражена в воспевании пастухов как царей и даже богов: в Ригведе бог Пушан именуется пастухом мироздания, и у него «скот не пропадает» (X, 17, 3), а бог Индра «правит великим загоном для коров» (X, 120, 8). В Авесте Йиму называют «царь-пастух» – он был правителем древних иранцев в эпоху их золотого века, т.е. во время их жизни в Арьянам Вайдже[2].
В Авесте есть ряд крайне показательных, но не встречающихся в Ригведе сведений не только о ценности одомашненного скота, но и о ценности стерегущих его собак, причем первой и наиболее главной в их числе считалась именно та, которая оберегала скот. В 13 м разделе одной из ее частей, в Видевдаде, описываются разные степени отношения людей к собакам, и здесь они подразделяются на четыре категории: 1) стерегущие скот; 2) стерегущие дом; 3) охотничьи и 4) молодые собаки. И строго указывается, как надо их кормить (всех по-разному) и какой каре подвергать тех, кто причиняет собаке вред или убивает ее. По общей своей ценности собака приравнивается к человеку, даже в описаниях похоронного обряда. Судя по данным об изучении ираноязычных причерноморских скифов, собаки тоже играли большую роль в их скотоводческом хозяйстве – археологи обнаружили в захоронениях скифов много костей собак, принадлежавших, возможно, пастухам, которые составляли особую группу в каждом из их племен [44, с. 47]. А ведь скифы были прямыми потомками ираноязычных арьев и во многом продолжали их образ жизни.
Данные Авесты о ценности собак чрезвычайно важны как свидетельства древнейшей эпохи жизни этой группы арьев – развития их хозяйства.
Занятие скотоводством в его наиболее древних формах было основной чертой, основным показателем всего хозяйственно-культурного комплекса наиболее древних групп индоиранцев, и оно продолжалось до того времени, когда, по словам Авесты, «на этот плотский мир придут зимы, а от них сильный смертельный холод», в результате чего «лишь третья часть скота останется в живых...» и чудом, о Йима, для плотского мира покажется, если увидят где след овцы» (Миф о Йиме, 22—24). Это четко свидетельствует о наступлении ледника и об окончании теплового климатического периода, которым характеризовалось последнее межледниковье, длившееся от 60 го до 30 го тыс. до н.э.
Здесь следует остановиться на том, что уже выше, во «Введении», приводилось заключение гляциологов, относящееся к той полосе материковой земли, которая после таяния последнего ледника оказалась под водой океана и является уже 10 тысяч лет полосой северных прибрежных шельфов. Напомним указания в книге «Зимы нашей планеты» на то, что на этой полосе земли жили в ту эпоху люди и водились промысловые животные, и спросим – не возникает ли возможность подумать о попытке отодвинуть первоначало развития скотоводства к эпохе этого последнего межледниковья или хотя бы к векам ее завершения, т.е. к 30 му тыс. до н.э.? Ведь началось скотоводство с долгих-долгих лет одомашнивания диких животных (мелких и их разновидностей), с их постепенного прикармливания и приручения. Невозможно подсчитать число этих долгих лет, но они должны были иметь место в развивающейся жизни древних членов общества гомо сапиенс. Ведь в ранних гимнах Авесты не случайно упоминаются представители домашнего скота, жизнь которых погибнет от надвигающегося страшного холода. Где располагался этот «арийский рай», из которого предки ираноязычных арьев должны были уходить «на путь Солнца»? Указания на крупный рогатый скот были явно продиктованы авторам гимна условиями более позднего времени и жизнью уже на землях материка.
Скажем, завершая эти предположения, что начавшиеся работы по освоению северных шельфов дают основание надеяться на будущую вероятность проведения там археологических исследований, в результате которых смогут, возможно, быть обнаружены и кости первых одомашненных животных.
По мере начала постепенного миграционного движения ираноязычные арьи стали активно осваивать занятия земледелием, начиная с северных земель современной Западной Сибири, а возможно, и граничащих с ее территорией более восточных областей (что может являться только предположением). Постепенное передвижение их древних племен активизировалось, естественно, и нарастанием их численного состава, которое было обусловлено постепенным развитием земледелия, что приводило к освоению новых земельных участков. В Авесте, в том разделе Вендидада, который носит условное наименование «Географическая поэма», перечисляются 16 стран, созданных Ахура Маздой, которые начинаются с Арьянам Вайджи (т.е., по нашей трактовке, с заполярных земель) и доходят до таких южных областей, как Северо-Западная Индия (предпоследняя страна носит название Хапта Хинду, что историки связывают именно с Индией), и до таких юго-западных районов, как область течения реки Ранхи (которую некоторые считают Волгой). Все это распределение 16 стран по лицу земли указывает на направление миграционных движений с севера к югу, и этот вывод кажется единственно закономерным.
Очередной тепловой период длился от времени таяния ледника в ХII—Х до VII—VI тыс. до н.э. Его геофизические особенности способствовали как расширению пастбищных угодий, так и появлению плодородных почв для развития земледелия. Естественное разрастание численности людей в стойбищах или первичных поселениях приводило к появлению так называемых выселок, к появлению новых поселений, к переходам на новые угодья, новые кормовые участки. Надо указать, что, в отличие от условий жизни индоязычных арьев, данная группа могла расселяться по более обширной территории.
При новом похолодании стали в северных районах разрастаться площади тундровых земель, остаточных залеганий льда, и это тоже стимулировало продвижение людей к югу. Археологи не находят остатков более или менее основательных поселений хотя бы типа примитивных городищ, которые можно было бы отнести ко времени между XI—X и VII—VI тыс. до н.э. Хозяйство носило полукочевой характер, и жили люди, вероятно, в легко переносимых юртах или даже шатрах. Индийский историк Р. Санкритьяяна описал в своей книге «От Волги до Ганга» шатры полукочевых индоязычных арьев, двигавшихся по землям Центральной Азии в сторону Индии, и эти шатры изготовлялись из полотнищ, сделанных из конского волоса. Здесь небезынтересно отметить, что ираноязычные арьи могли тоже иметь такие шатры, поскольку у них были кони, упоминаемые и в Авесте).
Как уже упоминалось выше, в «Мифе о Йиме» бог сказал, что при движении «к свету, в полдень, на путь Солнца» следует жить в каждом новом «варе» по 300—600—900 лет поочередно. Но кто из историков может соотнести мифические числа с реальными действиями и происшествиями? К тому же и даты включения в Авесту этих чисел неизвестны. Можно предположить, что авторам гимнов было известно некое традиционное сведение, касающееся фактов постепенного передвижения их далеких предков, а также их длительных задержек на каких-то местах на этом пути. По тексту памятника можно только выяснить, что эти предки уже стали заниматься и земледелием, что и отражено в особом разделе Вендидада под принятым названием «Земля». В нем говорится, например, об «ублаготворении земли» как о занятии «любезном» Ахура Мазде, об «устоявшейся жизни», о том, что наидостойнейшая страна та, где «больше всего возделывают хлеба... растений, пригодных в пищу, где орошают безводную землю и осушают заводненную». Много раз повторяются слова о необходимости обрабатывать землю «правой рукой и левой», а тому, кто эту землю не обрабатывает, грозит нищенство и выпрашивание хлеба у того, кто обрабатывает. И даже указывается на то, что «голодный бессилен Истине служить», а это уже близко к строгому религиозному предписанию. В этом же разделе говорится о недопустимости разных форм и приемов осквернения земли. Развитие оседлости отражено, очевидно, и в указаниях бога о пребывании в варах по 600 и 900 лет.
В эпоху этих древних передвижений предков иранцев должны были происходить и встречи с другими иноязычными и инокультурными группами местного кочевого и оседлого населения древней Сибири. Такие встречи иногда, а возможно, и часто приводили как к мирным, так и военным контактам и к взаимной частичной инфильтрации. Выявление начала, развития и локализации кровносмешанных групп является чрезвычайно затруднительным, но такое смешение должно было иметь место в те века.
В течение долгого периода ираноязычные арьи продвигались к югу по этим землям. В 1927 г. археологами были обнаружены памятники, относящиеся к скотоводческо-земледельческой культуре древних иранцев. По месту первого их открытия в с. Андроново она была названа андроновской культурой [172].
Наличие иранцев-андроновцев в Западной Сибири в эпоху бронзы подтверждается обнаружением остатков их городищ в южной части Приуралья – свыше 20 поселений, ставших известными под названием комплекса Синташты, и наиболее сохранным из их числа является Аркаим. Они датируются средними веками II тыс. до н.э. [36].
Судя по данным Авесты, предки иранцев знали три основных культа, три объекта поклонения – Огонь, Земля и Вода. Тут пришло время обратить внимание на то, что в разделе «Земля» порицается тот, кто не занимается обводнением земли. Обводнение – основа земледелия, и это диктует возникновение культа рек, главного источника обводнения. «Основные объекты зороастрийского культа и ныне те же, что и у пастухов каменного века, а именно – вода и огонь... Протоиндоиранцы обожествляли воды рек и водоемов как богинь (апас)» [13, с. 10]. В культе водных источников по Авесте одна река является средоточием молитв и воспеваний, и ей посвящается обширный текст одного из яштов. Это река Ардви, или Ардви-Сура, и яшт носит название Ардвисур-яшта, или Абан-яшта (в нем 133 строфы). Упоминается и другая река, Вахви-Датия, но о ней не содержится конкретных указаний, за исключением слов о том, что она омывала первую из 16 стран, т.е. Арьянам Вайджу.
В переводах Авесты дается указание, что реке Ардви-Суре посвящены десятки сведений и упоминаний в Ардвисур-яште, или Абан-яште, и это не может быть случайным – это значит, что она играла важнейшую роль в хозяйстве древних иранцев и была организующим началом в их миграционном движении с севера на юг, как бы определяя его в течение многих веков. Слово «сура» легко осмысляется через санскрит: «су» значит течь, сочиться, и «сура» обозначает реку, поток, источник.
Что мы еще можем узнать из Авесты об этой реке? Ее эпитетом служит слово Анахита, что значит «благодатная, плодотворная». Эта река почиталась как богиня, и в Авесте нашло свое отражение это преклонение перед источниками вод, свойственное, судя по Ригведе (и сохраняющимся доныне в Индии обожествлении рек), всем древним индоиранцам. Ее воспевают за обильную воду, предписывают молиться ей «растящей жито и кормящей стадо... великой, славной, величиною равной всем водам вместе взятым».
Реку Ардви-Суру многие отождествляют с южной рекой Амударьей. Поскольку здесь не место для оспаривания этого устоявшегося взгляда, позволим себе подумать о встречающихся в Авесте ее особенностях, описанных или упомянутых в «Абан-яште». Авестийское слово «апо» – «воды», имя богини этой реки Апас (санскрит: «апас» – вода), название указанного яшта-Абан-яшт заставляют прислушаться к созвучию слогов «аб» и «ап» не только со словом фарси «об» – «вода, источник», но и, главное, с названием такой реки, как Обь. Той реки, вдоль которой и вблизи которой, т.е. вдоль ее правобережных и левобережных притоков, продвигались в глубине веков ираноязычные арьи, проходила та волна их передвижений, которые начались после упомянутого выше очередного похолодания (примерно определяемого климатологами как VII—VI тыс. до н.э.).
Как бы ни могла эта гипотеза показаться неоправданной на первый взгляд, но все же есть ряд характерных для этой реки черт, которые заставляют усомниться в том, что Ардви-Суру следует сопоставлять с какой бы то ни было южной рекой. Принято переводить ее имя Ардви как «влага» (но при этом все исследователи ставят здесь знак вопроса). Новое обращение к древнейшему вероятному единству языка индоиранцев заставляет снова вернуться к санскриту, в котором, кроме указанных возможных сближений, можно обнаружить и другие значения, близкие к смыслу этого имени. Поясним, что его перевод как «влага» близок к слову Ригведы «ardra» – «влажный, мокрый», и это, возможно, подсказало принятую форму перевода.
Можно высказать и еще одно предположение – в названии «Ардви», возможно, таится смысл раздвоения: «ardha» значит «половина», и от этого значения происходит ряд слов, обозначающих по смыслу половину чего-либо, или раздвоение: «ardhika», т.е. «делящий(ся) надвое, или относящийся к половине чего-либо».
Следует особенно остановиться на словах, указывающих на половинчатость, на разделение на две части и т.п. Гидрографическое состояние Оби говорит именно о ее двойственности, чем не характеризуется ни одна другая река. Обь состоит из двух рек, текущих рядом в одном направлении. Они имеют отдельные русла, начиная от места ее разделения возле поселения, имеющего в наше время название Перегребное (около 63 градусов сев. шир.), и кончая несколько выше 66 градусов, т.е. имеют протяженность более 600 км. Далее они снова сливаются и текут по единому руслу почти до Обской Губы, но в пределах обширной дельты опять разделяются на два русла. Воды Оби столь изобильны, что в широкой Обской Губе, охватывающей с востока значительную часть полуострова Ямал, вода является пресной вплоть до Карского моря, т.е. на протяжении почти 1000 км.
Оба этих протока реки имеют отдельные названия – Большая Обь и Малая Обь. Местность между ними низменная, часто заболоченная.
На этой старой русской карте четко обозначено двойное русло реки Обь
Об Ардви-Суре в Авесте говорится, что она впадает в море Ворукаша всей «тысячью протоков и тысячью озер».
Тысячи протоков у южных рек найти на карте не удалось, а вот бассейн Оби, его низменные земли оводняются несчетным количеством рек и ручьев. Что следует понимать под словом «протоки» в переводах? Воды Оби пополняются многими ее притоками и множеством больших и мелких притоков этих ее главных притоков, и она несет все обилие этих вод к морю. Обилием озер тоже отмечена Западная Сибирь, и Обский край называют Озерным краем, а значит, указание Авесты относится совершенно очевидно к такой реке, как Обь, и даже больше того – именно к этой реке.
Название реки Ардви-Сура определяется в переводах не всегда одинаково: в 3 й строфе Абан-яшта сказано, что она величиною равна «всем водам, вместе взятым», и что она «длиною равна всем водам, по земле текущим». Если сравнивать Ардви-Суру, считая ее Обью, с такой рекой, как Амударья (что широко принято), то становится ясным вывод по всем приведенным соображениям, что в Авесте воспета река Обь.
О пребывании именно на севере богини по имени Ардви-Сура сообщает еще один существенный факт, которого ведь нельзя не заметить. И даже два важных факта. Про нее говорится, что у нее «прекрасны руки белые в просторных рукавах» (Абан-яшт) – не следует ли нам понимать под этими «рукавами» множество притоков воспеваемой реки? (Ведь и мы называем притоки рек рукавами.) Известно, что именно Обь изобилует «рукавами», и местность протекания этих «рукавов» широка и просторна.
И не только это напоминает Обь как известную нам реку, но и то, что «бобровую накидку надела Ардви-Сура из шкур трехсот бобрих, четырежды родивших» (Абан-яшт, 129), и тут же поясняется, что эта накидка должна была казаться «покрытой золотом и полной серебром» (вспомним Пушкина: «Морозной пылью серебрится его бобровый воротник»). Дело в том, что указанной в яште окраски бобры могут достигнуть только на четвертом году жизни, и это значит, что авторы яшта были хорошо знакомы с жизненными циклами этих животных. Эта черта безотказно свидетельствует об их длительном пребывании в местах, где водятся бобры, т.е. на северных землях. Поэтому тоже следует, видимо, отказаться от предположения, что Ардви-Сура – это Амударья, в области протекания которой бобры не водятся.
Истоки Ардви-Суры возводятся в Авесте к некой горе Хукарья, что «поднялась высоко в рост тысячи мужей», где ей постоянно льют влагу «Дождь и Ветер и Облака и Град» (вероятно, под этим словом «Град» следует понимать высокогорный лед). Эта гора не уточнена в исследованиях, но нам следует вспомнить о том, что две реки, образующие Обь, а именно Катунь и Бия, берут свое начало на Алтае, на высоте в 4 тыс. метров. Вспомним и о том, что протяженность Оби равна 3650 км, тогда как у Амударьи она измеряется 1450 километрами.
В завершение скажем еще раз о том, что все вышеуказанные соответствия и прямые схождения ираноязычной и индоязычной форм речи, все совпадения терминов и описаний, относящихся к состоянию природной среды высоких широт, все единообразие мифорелигиозных представлений – все эти указания, содержащиеся в Авесте и Ригведе, подтверждают факт некогда существовавшего единства групп носителей этой речи. Это единство могло складываться на общей для них территории Заполярья или на крайне близких участках этой территории. Следует подчеркнуть и то, что представители обеих групп относятся, по мнению антропологов, к так называемой нордической (или северной, или европеоидной, или приледниковой) расе. За те тысячи лет, в течение которых обе группы двигались вдоль Урала, многие элементы их речи, их мифопредставлений и наименований богов изменились, но часто не до полной неузнаваемости, что и дает возможность исследователям искать и находить возможности их сопоставления.
Проблемной для историков остается задача описания и аналитической оценки тех строф Авесты, в которых довольно часто упоминаются боевые стычки одних «арийцев» с другими. Если ираноязычные арьи осознавали лишь себя «арийцами (ариями)», то кого они стремились побеждать и истреблять под этим же наименованием? Чьи страны в гимнах называли арийскими странами? Пожалуй, единственным напрашивающимся ответом на этот вопрос может явиться предположение, что битвы арьев Авесты разгорались, вероятно, с арьями Ригведы при встречах на землях южнорусского Приуралья и в близких к ним степях Восточной Европы. Примеры стремления к победам выражаются в Авесте в форме молитв, обращенных к Ардвисуре, к могучей звезде «Тиштрии» и к богу Митре, которых просят о помощи в боях [5]:
Через эти территории прошли многие носители протоязыков Южной Европы. По землям Триполья должен был, по всей видимости, пролегать и путь следования и расселения южных групп славян. При всех трудностях, с которыми неизбежно встречаются археологи при попытках изучения многотысячелетней архаики, исследователи все же пришли к выводу, что и ямники, и срубники были этнически неоднородными, но находки указанных европеоидных черепов говорят о распространении к востоку индоевропейских форм языка, и не без основания предполагают, что это было связано и с ведическими арьями.
Век за веком протекал процесс постепенного отхода будущих европейцев с приледниковых земель в юго-западную и западную стороны и равным образом расширялось освоение славяноязычными группами индоевропейцев территории будущего Русского Севера.
Повторим, что индоязычные арьи в свою очередь, по мере естественного нарастания их популяции, осваивали один участок западно-уральской земли за другим, передвигаясь в южную сторону в поисках пастбищных угодий для стад мелкого и крупного рогатого скота. Необходимо указать и на лошадей, о которых исследователям давно известно, как о животных, чье одомашнивание и разведение было освоено индоязычными арьями еще до рубежа V—IV тыс. до н.э. Продвижение этой ветви арьев к южнорусским степям было активным именно в результате освоения ими коневодства и умению строить колесницы, что неоднократно описано в трудах историков, этнографов и языковедов. Не приносят пока явных результатов попытки археологов расчленить находки в районах обширных культур, ямной и срубной, и определить, какие из них можно связать конкретно с уровнем технического развития той или другой языковой ветви арьев, чьи пути пересеклись и переплелись в изучаемых областях обеих великих культур. К такому выводу приводит ознакомление с опубликованной в 2008 году итоговой сводкой археологических работ, проводимых в этих областях [104].
ДРЕВНОСТЬ ИРАНОЯЗЫЧНЫХ АРЬЕВ
И, крутя живые спицы,
Мчатся вихрем колесницы.
А. Блок
Единственным путем к ознакомлению с жизнью предков ираноязычных арьев может послужить узнавание текстов Авесты – сборника их гимнов и молитв, который, как уже говорилось, в значительной мере близок Ригведе по языку и содержанию.
Авеста в своих древнейших частях создавалась носителями аветийского языка, предка более поздних форм иранского языка. Все эти гимны и молитвы сохранялись в течение многих веков благодаря установившейся в среде индоиранцев традиции устной передачи при строгом условии нерушимости слов. Прослеживание указанного сходства позволяет в ряде случаев ученым утвердиться в возможности восстановления некоторых фактов, относящихся к отдаленным эпохам.
Особое внимание привлекают указания на географические и климатические особенности упоминаемых в Авесте областей.
В Авесте повествуется о землях, в которых «один раз заходящими и восходящими кажутся звезды, Луна и Солнце» (Миф о Йиме). Очень ценными являются также указания на теплый благодатный климат областей расселения предков ираноязычных арьев – имеются сведения палеоклиматологов о теплом климате Заполярья в эпоху межледниковья [28; 130]. Гимны сообщают, что такие условия царили в «арийском рае» – Арьянам Вайдже (или Арьянам Ваэдже), но были разрушены злым духом, который как бы вывернул климат наизнанку, т.е. превратил десять летних теплых месяцев и десять зимних. Все черты сходства двух памятников не случайны – некогда индоиранцы составляли неделимое единство. Но – когда?
Каждый сюжет мифов и легенд Авесты не должен считаться просто выдумкой, ибо все они продиктованы теми природными реалиями, которые воздействовали на жизнь людей.
Прямыми свидетельствами того, что эта жизнь протекала сначала в благоприятных условиях «арийского рая», являются упоминания в памятнике о наличии крупного и мелкого рогатого скота и об умении изготовлять разные продукты из молока – напитки, творог, масло и др. Но ведь без обильного травяного покрова скот не разведешь, а значит, климат там был в некую эпоху теплый. Скота было много – и в Ригведе часто упоминается массовое принесение его в жертву богам, и в Авесте указывается, что жертву Вертрагне надо готовить так: «...и пусть скотину варят... хоть светлую, хоть темную, но цвета одного: (Яшт 14. 50)[1]. О наличии скота свидетельствует в Авесте и текст «Мифа о Йиме», где говорится, что наставало такое время, когда уже не доставало места для крупного и мелкого скота, и бог Ахура Мазда повелевает Йиме переводить всех на другие земли, переходя постепенно из одного «вара» (вспомним русское слово «варок» – «загон для скота») в другой, более обширный, где надлежало жить сначала 300, затем 600 и, наконец, 900 лет поочередно. Преувеличенные описания принесения в жертву «сто жеребцов, и тысячу коров и мириад овец» (Абан-яшт) говорят прежде всего о том, что индоиранцы давно прошли этап одомашнивания скота, а этот этап занимал не одну тысячу лет, и все такие сведения подтверждают факт чрезвычайно давнего начала хозяйственно-культурного развития индоиранцев на землях, ставших впоследствии шельфами.
Авеста и Ригведа содержат в себе неоднократные обращения к богам с просьбами о защите скота и его приумножении. В Авесте просят Душу Быка о милости, чтобы «....чистый скот не погиб... тучнел и корм приумножался», и пусть истинный муж-пастух «...десницей скот оборонит» (Ясна. Гаты, 28, 29). При этом под Душой Быка понимается божество, в котором воссоединяются души всех коров и быков, приносимых в жертву (стр. 424). В Ригведе мы видим много равноценных молитв и обращений к богам: пусть «...все вместе телятся коровы», или «уходят мои молитвы, как коровы по пастбищам» (I, 135, 8; 25, 16); «...бесценна и прекрасна дойная корова, набухшая молоком» (II, 34, 8), просят, чтобы бог Индра дал «тысячи, сотни коров» (IV, 32, 17), есть и гимн «На процветание коров» (X, 169) и т.п.
Древняя форма ведения хозяйства как пастушеского полуоседлого скотоводства отражена в воспевании пастухов как царей и даже богов: в Ригведе бог Пушан именуется пастухом мироздания, и у него «скот не пропадает» (X, 17, 3), а бог Индра «правит великим загоном для коров» (X, 120, 8). В Авесте Йиму называют «царь-пастух» – он был правителем древних иранцев в эпоху их золотого века, т.е. во время их жизни в Арьянам Вайдже[2].
В Авесте есть ряд крайне показательных, но не встречающихся в Ригведе сведений не только о ценности одомашненного скота, но и о ценности стерегущих его собак, причем первой и наиболее главной в их числе считалась именно та, которая оберегала скот. В 13 м разделе одной из ее частей, в Видевдаде, описываются разные степени отношения людей к собакам, и здесь они подразделяются на четыре категории: 1) стерегущие скот; 2) стерегущие дом; 3) охотничьи и 4) молодые собаки. И строго указывается, как надо их кормить (всех по-разному) и какой каре подвергать тех, кто причиняет собаке вред или убивает ее. По общей своей ценности собака приравнивается к человеку, даже в описаниях похоронного обряда. Судя по данным об изучении ираноязычных причерноморских скифов, собаки тоже играли большую роль в их скотоводческом хозяйстве – археологи обнаружили в захоронениях скифов много костей собак, принадлежавших, возможно, пастухам, которые составляли особую группу в каждом из их племен [44, с. 47]. А ведь скифы были прямыми потомками ираноязычных арьев и во многом продолжали их образ жизни.
Данные Авесты о ценности собак чрезвычайно важны как свидетельства древнейшей эпохи жизни этой группы арьев – развития их хозяйства.
Занятие скотоводством в его наиболее древних формах было основной чертой, основным показателем всего хозяйственно-культурного комплекса наиболее древних групп индоиранцев, и оно продолжалось до того времени, когда, по словам Авесты, «на этот плотский мир придут зимы, а от них сильный смертельный холод», в результате чего «лишь третья часть скота останется в живых...» и чудом, о Йима, для плотского мира покажется, если увидят где след овцы» (Миф о Йиме, 22—24). Это четко свидетельствует о наступлении ледника и об окончании теплового климатического периода, которым характеризовалось последнее межледниковье, длившееся от 60 го до 30 го тыс. до н.э.
Здесь следует остановиться на том, что уже выше, во «Введении», приводилось заключение гляциологов, относящееся к той полосе материковой земли, которая после таяния последнего ледника оказалась под водой океана и является уже 10 тысяч лет полосой северных прибрежных шельфов. Напомним указания в книге «Зимы нашей планеты» на то, что на этой полосе земли жили в ту эпоху люди и водились промысловые животные, и спросим – не возникает ли возможность подумать о попытке отодвинуть первоначало развития скотоводства к эпохе этого последнего межледниковья или хотя бы к векам ее завершения, т.е. к 30 му тыс. до н.э.? Ведь началось скотоводство с долгих-долгих лет одомашнивания диких животных (мелких и их разновидностей), с их постепенного прикармливания и приручения. Невозможно подсчитать число этих долгих лет, но они должны были иметь место в развивающейся жизни древних членов общества гомо сапиенс. Ведь в ранних гимнах Авесты не случайно упоминаются представители домашнего скота, жизнь которых погибнет от надвигающегося страшного холода. Где располагался этот «арийский рай», из которого предки ираноязычных арьев должны были уходить «на путь Солнца»? Указания на крупный рогатый скот были явно продиктованы авторам гимна условиями более позднего времени и жизнью уже на землях материка.
Скажем, завершая эти предположения, что начавшиеся работы по освоению северных шельфов дают основание надеяться на будущую вероятность проведения там археологических исследований, в результате которых смогут, возможно, быть обнаружены и кости первых одомашненных животных.
По мере начала постепенного миграционного движения ираноязычные арьи стали активно осваивать занятия земледелием, начиная с северных земель современной Западной Сибири, а возможно, и граничащих с ее территорией более восточных областей (что может являться только предположением). Постепенное передвижение их древних племен активизировалось, естественно, и нарастанием их численного состава, которое было обусловлено постепенным развитием земледелия, что приводило к освоению новых земельных участков. В Авесте, в том разделе Вендидада, который носит условное наименование «Географическая поэма», перечисляются 16 стран, созданных Ахура Маздой, которые начинаются с Арьянам Вайджи (т.е., по нашей трактовке, с заполярных земель) и доходят до таких южных областей, как Северо-Западная Индия (предпоследняя страна носит название Хапта Хинду, что историки связывают именно с Индией), и до таких юго-западных районов, как область течения реки Ранхи (которую некоторые считают Волгой). Все это распределение 16 стран по лицу земли указывает на направление миграционных движений с севера к югу, и этот вывод кажется единственно закономерным.
Очередной тепловой период длился от времени таяния ледника в ХII—Х до VII—VI тыс. до н.э. Его геофизические особенности способствовали как расширению пастбищных угодий, так и появлению плодородных почв для развития земледелия. Естественное разрастание численности людей в стойбищах или первичных поселениях приводило к появлению так называемых выселок, к появлению новых поселений, к переходам на новые угодья, новые кормовые участки. Надо указать, что, в отличие от условий жизни индоязычных арьев, данная группа могла расселяться по более обширной территории.
При новом похолодании стали в северных районах разрастаться площади тундровых земель, остаточных залеганий льда, и это тоже стимулировало продвижение людей к югу. Археологи не находят остатков более или менее основательных поселений хотя бы типа примитивных городищ, которые можно было бы отнести ко времени между XI—X и VII—VI тыс. до н.э. Хозяйство носило полукочевой характер, и жили люди, вероятно, в легко переносимых юртах или даже шатрах. Индийский историк Р. Санкритьяяна описал в своей книге «От Волги до Ганга» шатры полукочевых индоязычных арьев, двигавшихся по землям Центральной Азии в сторону Индии, и эти шатры изготовлялись из полотнищ, сделанных из конского волоса. Здесь небезынтересно отметить, что ираноязычные арьи могли тоже иметь такие шатры, поскольку у них были кони, упоминаемые и в Авесте).
Как уже упоминалось выше, в «Мифе о Йиме» бог сказал, что при движении «к свету, в полдень, на путь Солнца» следует жить в каждом новом «варе» по 300—600—900 лет поочередно. Но кто из историков может соотнести мифические числа с реальными действиями и происшествиями? К тому же и даты включения в Авесту этих чисел неизвестны. Можно предположить, что авторам гимнов было известно некое традиционное сведение, касающееся фактов постепенного передвижения их далеких предков, а также их длительных задержек на каких-то местах на этом пути. По тексту памятника можно только выяснить, что эти предки уже стали заниматься и земледелием, что и отражено в особом разделе Вендидада под принятым названием «Земля». В нем говорится, например, об «ублаготворении земли» как о занятии «любезном» Ахура Мазде, об «устоявшейся жизни», о том, что наидостойнейшая страна та, где «больше всего возделывают хлеба... растений, пригодных в пищу, где орошают безводную землю и осушают заводненную». Много раз повторяются слова о необходимости обрабатывать землю «правой рукой и левой», а тому, кто эту землю не обрабатывает, грозит нищенство и выпрашивание хлеба у того, кто обрабатывает. И даже указывается на то, что «голодный бессилен Истине служить», а это уже близко к строгому религиозному предписанию. В этом же разделе говорится о недопустимости разных форм и приемов осквернения земли. Развитие оседлости отражено, очевидно, и в указаниях бога о пребывании в варах по 600 и 900 лет.
В эпоху этих древних передвижений предков иранцев должны были происходить и встречи с другими иноязычными и инокультурными группами местного кочевого и оседлого населения древней Сибири. Такие встречи иногда, а возможно, и часто приводили как к мирным, так и военным контактам и к взаимной частичной инфильтрации. Выявление начала, развития и локализации кровносмешанных групп является чрезвычайно затруднительным, но такое смешение должно было иметь место в те века.
В течение долгого периода ираноязычные арьи продвигались к югу по этим землям. В 1927 г. археологами были обнаружены памятники, относящиеся к скотоводческо-земледельческой культуре древних иранцев. По месту первого их открытия в с. Андроново она была названа андроновской культурой [172].
Наличие иранцев-андроновцев в Западной Сибири в эпоху бронзы подтверждается обнаружением остатков их городищ в южной части Приуралья – свыше 20 поселений, ставших известными под названием комплекса Синташты, и наиболее сохранным из их числа является Аркаим. Они датируются средними веками II тыс. до н.э. [36].
Судя по данным Авесты, предки иранцев знали три основных культа, три объекта поклонения – Огонь, Земля и Вода. Тут пришло время обратить внимание на то, что в разделе «Земля» порицается тот, кто не занимается обводнением земли. Обводнение – основа земледелия, и это диктует возникновение культа рек, главного источника обводнения. «Основные объекты зороастрийского культа и ныне те же, что и у пастухов каменного века, а именно – вода и огонь... Протоиндоиранцы обожествляли воды рек и водоемов как богинь (апас)» [13, с. 10]. В культе водных источников по Авесте одна река является средоточием молитв и воспеваний, и ей посвящается обширный текст одного из яштов. Это река Ардви, или Ардви-Сура, и яшт носит название Ардвисур-яшта, или Абан-яшта (в нем 133 строфы). Упоминается и другая река, Вахви-Датия, но о ней не содержится конкретных указаний, за исключением слов о том, что она омывала первую из 16 стран, т.е. Арьянам Вайджу.
В переводах Авесты дается указание, что реке Ардви-Суре посвящены десятки сведений и упоминаний в Ардвисур-яште, или Абан-яште, и это не может быть случайным – это значит, что она играла важнейшую роль в хозяйстве древних иранцев и была организующим началом в их миграционном движении с севера на юг, как бы определяя его в течение многих веков. Слово «сура» легко осмысляется через санскрит: «су» значит течь, сочиться, и «сура» обозначает реку, поток, источник.
Что мы еще можем узнать из Авесты об этой реке? Ее эпитетом служит слово Анахита, что значит «благодатная, плодотворная». Эта река почиталась как богиня, и в Авесте нашло свое отражение это преклонение перед источниками вод, свойственное, судя по Ригведе (и сохраняющимся доныне в Индии обожествлении рек), всем древним индоиранцам. Ее воспевают за обильную воду, предписывают молиться ей «растящей жито и кормящей стадо... великой, славной, величиною равной всем водам вместе взятым».
Реку Ардви-Суру многие отождествляют с южной рекой Амударьей. Поскольку здесь не место для оспаривания этого устоявшегося взгляда, позволим себе подумать о встречающихся в Авесте ее особенностях, описанных или упомянутых в «Абан-яште». Авестийское слово «апо» – «воды», имя богини этой реки Апас (санскрит: «апас» – вода), название указанного яшта-Абан-яшт заставляют прислушаться к созвучию слогов «аб» и «ап» не только со словом фарси «об» – «вода, источник», но и, главное, с названием такой реки, как Обь. Той реки, вдоль которой и вблизи которой, т.е. вдоль ее правобережных и левобережных притоков, продвигались в глубине веков ираноязычные арьи, проходила та волна их передвижений, которые начались после упомянутого выше очередного похолодания (примерно определяемого климатологами как VII—VI тыс. до н.э.).
Как бы ни могла эта гипотеза показаться неоправданной на первый взгляд, но все же есть ряд характерных для этой реки черт, которые заставляют усомниться в том, что Ардви-Суру следует сопоставлять с какой бы то ни было южной рекой. Принято переводить ее имя Ардви как «влага» (но при этом все исследователи ставят здесь знак вопроса). Новое обращение к древнейшему вероятному единству языка индоиранцев заставляет снова вернуться к санскриту, в котором, кроме указанных возможных сближений, можно обнаружить и другие значения, близкие к смыслу этого имени. Поясним, что его перевод как «влага» близок к слову Ригведы «ardra» – «влажный, мокрый», и это, возможно, подсказало принятую форму перевода.
Можно высказать и еще одно предположение – в названии «Ардви», возможно, таится смысл раздвоения: «ardha» значит «половина», и от этого значения происходит ряд слов, обозначающих по смыслу половину чего-либо, или раздвоение: «ardhika», т.е. «делящий(ся) надвое, или относящийся к половине чего-либо».
Следует особенно остановиться на словах, указывающих на половинчатость, на разделение на две части и т.п. Гидрографическое состояние Оби говорит именно о ее двойственности, чем не характеризуется ни одна другая река. Обь состоит из двух рек, текущих рядом в одном направлении. Они имеют отдельные русла, начиная от места ее разделения возле поселения, имеющего в наше время название Перегребное (около 63 градусов сев. шир.), и кончая несколько выше 66 градусов, т.е. имеют протяженность более 600 км. Далее они снова сливаются и текут по единому руслу почти до Обской Губы, но в пределах обширной дельты опять разделяются на два русла. Воды Оби столь изобильны, что в широкой Обской Губе, охватывающей с востока значительную часть полуострова Ямал, вода является пресной вплоть до Карского моря, т.е. на протяжении почти 1000 км.
Оба этих протока реки имеют отдельные названия – Большая Обь и Малая Обь. Местность между ними низменная, часто заболоченная.
Об Ардви-Суре в Авесте говорится, что она впадает в море Ворукаша всей «тысячью протоков и тысячью озер».
Тысячи протоков у южных рек найти на карте не удалось, а вот бассейн Оби, его низменные земли оводняются несчетным количеством рек и ручьев. Что следует понимать под словом «протоки» в переводах? Воды Оби пополняются многими ее притоками и множеством больших и мелких притоков этих ее главных притоков, и она несет все обилие этих вод к морю. Обилием озер тоже отмечена Западная Сибирь, и Обский край называют Озерным краем, а значит, указание Авесты относится совершенно очевидно к такой реке, как Обь, и даже больше того – именно к этой реке.
Название реки Ардви-Сура определяется в переводах не всегда одинаково: в 3 й строфе Абан-яшта сказано, что она величиною равна «всем водам, вместе взятым», и что она «длиною равна всем водам, по земле текущим». Если сравнивать Ардви-Суру, считая ее Обью, с такой рекой, как Амударья (что широко принято), то становится ясным вывод по всем приведенным соображениям, что в Авесте воспета река Обь.
О пребывании именно на севере богини по имени Ардви-Сура сообщает еще один существенный факт, которого ведь нельзя не заметить. И даже два важных факта. Про нее говорится, что у нее «прекрасны руки белые в просторных рукавах» (Абан-яшт) – не следует ли нам понимать под этими «рукавами» множество притоков воспеваемой реки? (Ведь и мы называем притоки рек рукавами.) Известно, что именно Обь изобилует «рукавами», и местность протекания этих «рукавов» широка и просторна.
И не только это напоминает Обь как известную нам реку, но и то, что «бобровую накидку надела Ардви-Сура из шкур трехсот бобрих, четырежды родивших» (Абан-яшт, 129), и тут же поясняется, что эта накидка должна была казаться «покрытой золотом и полной серебром» (вспомним Пушкина: «Морозной пылью серебрится его бобровый воротник»). Дело в том, что указанной в яште окраски бобры могут достигнуть только на четвертом году жизни, и это значит, что авторы яшта были хорошо знакомы с жизненными циклами этих животных. Эта черта безотказно свидетельствует об их длительном пребывании в местах, где водятся бобры, т.е. на северных землях. Поэтому тоже следует, видимо, отказаться от предположения, что Ардви-Сура – это Амударья, в области протекания которой бобры не водятся.
Истоки Ардви-Суры возводятся в Авесте к некой горе Хукарья, что «поднялась высоко в рост тысячи мужей», где ей постоянно льют влагу «Дождь и Ветер и Облака и Град» (вероятно, под этим словом «Град» следует понимать высокогорный лед). Эта гора не уточнена в исследованиях, но нам следует вспомнить о том, что две реки, образующие Обь, а именно Катунь и Бия, берут свое начало на Алтае, на высоте в 4 тыс. метров. Вспомним и о том, что протяженность Оби равна 3650 км, тогда как у Амударьи она измеряется 1450 километрами.
В завершение скажем еще раз о том, что все вышеуказанные соответствия и прямые схождения ираноязычной и индоязычной форм речи, все совпадения терминов и описаний, относящихся к состоянию природной среды высоких широт, все единообразие мифорелигиозных представлений – все эти указания, содержащиеся в Авесте и Ригведе, подтверждают факт некогда существовавшего единства групп носителей этой речи. Это единство могло складываться на общей для них территории Заполярья или на крайне близких участках этой территории. Следует подчеркнуть и то, что представители обеих групп относятся, по мнению антропологов, к так называемой нордической (или северной, или европеоидной, или приледниковой) расе. За те тысячи лет, в течение которых обе группы двигались вдоль Урала, многие элементы их речи, их мифопредставлений и наименований богов изменились, но часто не до полной неузнаваемости, что и дает возможность исследователям искать и находить возможности их сопоставления.
Проблемной для историков остается задача описания и аналитической оценки тех строф Авесты, в которых довольно часто упоминаются боевые стычки одних «арийцев» с другими. Если ираноязычные арьи осознавали лишь себя «арийцами (ариями)», то кого они стремились побеждать и истреблять под этим же наименованием? Чьи страны в гимнах называли арийскими странами? Пожалуй, единственным напрашивающимся ответом на этот вопрос может явиться предположение, что битвы арьев Авесты разгорались, вероятно, с арьями Ригведы при встречах на землях южнорусского Приуралья и в близких к ним степях Восточной Европы. Примеры стремления к победам выражаются в Авесте в форме молитв, обращенных к Ардвисуре, к могучей звезде «Тиштрии» и к богу Митре, которых просят о помощи в боях [5]: