Страница:
Наталья Уланова
Нельзя же всё время смеяться
(Рассказы о девочке)
Алина
В первый раз
Много ли помнится из той поры, когда каждый из нас был маленьким человечком? И что понимали мы в той жизни этих больших людей? Кто знает… Хотя, одно известно доподлинно: всё на свете случалось тогда в первый раз.
В первый раз.
Светлые краски дня переполняют чистой радостью. Цветочки, конфетки, птички, куклы, собачки, кошки, рыбки, мультфильмы, рисунки, краски, карандаши, камушки, стёклышки, пластилин… Но вот другая краска, темная краска ночи. И ты весь преисполнен изумлением: неужели всё приятное заканчивается и пора спать? Опять спать?! Хуже манной каши с комочками!
Ничего, ничего, вырастешь, будешь об этом мечтать… Но возможности такой уже не будет. Так что, спи. Давай, ладошки под щечку и на правый бочок…
Слова удивили. Надо об этом подумать.
А потом, уже утром, не зная, что владеет тайной, маленький человечек просыпался, потягивался, готовый смотреть на мир, будто в первый раз.
Если у тебя найдется время…вспомни… научись этому вновь…
Не в первый раз…
Она чувствовала, как в нос влетает ледяной воздух и не дает ей дышать. Они с папой ждали автобус, чтобы ехать в ясли. Было темно, дул ветер. Рядом стояли чужие люди. Папа держал её на руках и переминался с ноги на ногу. Кроха уткнулась носом ему куда-то в шею, шарф, воротник пальто, обомлела от тепла и чего-то еще. Пахло домом и папой. Дышалось теперь хорошо, и ничего не страшило.
Сквозь дрёму она слышала приглушенные голоса, ощущала другие руки и скорый поцелуй. Так папа целовал на прощанье. И еще скорее он старался уйти. Этот момент кроха переспать умела. Не в первый раз… Но каждый раз, выхватив спину в коричневом пальто, глаза выкатывали слёзы, обжигающие щеки слёзы. И каждый раз, папа оборачивался, одобрительно помахивал ладошкой и очень трудно улыбался.
Просто не мог удержаться.
Улыбка жгла, но давала столько, что хватало на целый день. Кроха помнила его лицо и ждала вечера. Вечером их отдавали назад.
В первый раз.
Светлые краски дня переполняют чистой радостью. Цветочки, конфетки, птички, куклы, собачки, кошки, рыбки, мультфильмы, рисунки, краски, карандаши, камушки, стёклышки, пластилин… Но вот другая краска, темная краска ночи. И ты весь преисполнен изумлением: неужели всё приятное заканчивается и пора спать? Опять спать?! Хуже манной каши с комочками!
Ничего, ничего, вырастешь, будешь об этом мечтать… Но возможности такой уже не будет. Так что, спи. Давай, ладошки под щечку и на правый бочок…
Слова удивили. Надо об этом подумать.
А потом, уже утром, не зная, что владеет тайной, маленький человечек просыпался, потягивался, готовый смотреть на мир, будто в первый раз.
Если у тебя найдется время…вспомни… научись этому вновь…
Не в первый раз…
Она чувствовала, как в нос влетает ледяной воздух и не дает ей дышать. Они с папой ждали автобус, чтобы ехать в ясли. Было темно, дул ветер. Рядом стояли чужие люди. Папа держал её на руках и переминался с ноги на ногу. Кроха уткнулась носом ему куда-то в шею, шарф, воротник пальто, обомлела от тепла и чего-то еще. Пахло домом и папой. Дышалось теперь хорошо, и ничего не страшило.
Сквозь дрёму она слышала приглушенные голоса, ощущала другие руки и скорый поцелуй. Так папа целовал на прощанье. И еще скорее он старался уйти. Этот момент кроха переспать умела. Не в первый раз… Но каждый раз, выхватив спину в коричневом пальто, глаза выкатывали слёзы, обжигающие щеки слёзы. И каждый раз, папа оборачивался, одобрительно помахивал ладошкой и очень трудно улыбался.
Просто не мог удержаться.
Улыбка жгла, но давала столько, что хватало на целый день. Кроха помнила его лицо и ждала вечера. Вечером их отдавали назад.
Зацепки
«Сама же всего минуту назад уложила спать, и тут же поднимает…» – разморённая сном, с пунцовыми щеками Алина еле выбралась из согретой постели и, пошатываясь, выходила из тёмной комнаты на яркий свет.
Спать хотелось невыносимо. Она уже было подумывала, что не нужен ей никакой этот Новый год… Но вокруг все ходили такие праздничные и весёлые, что она разлепила глаза и выжала из себя первую улыбку. И почти сразу же, откуда-то изнутри, стало пробираться наружу тоже было задремавшее долгожданное ожидание волшебного праздника.
«Ведь Дед Мороз с подарками придет! Чего это я?» – и Алина, захлопав в ладоши, втянулась в общую волнительную подготовку. И окончательно проснулась.
В большой комнате на ёлке включили разноцветные лампочки. И она сияла, искрилась, поблескивала, уверенная в своей важности и неотразимой красе. На ближних веточках примостились любимые новогодние игрушки: ёжик, кошка, попугай – и будто заговорщицки подмигивали.
На широкой плоской вазе, щедро припудренные, красовались пирожные.
– Проснулась, доченька? Хорошо поспала, часа три…
– Как три? Всего минуту!
– Да как минуту? На часы посмотри. Скоро десять… Одевайся, иди. Надень синее платье.
– Какое синее? – Алина потупила взгляд, якобы, не понимая.
– Как какое?! Твое красивое синее платье. С красной вышивкой на груди. – Мама этим платьем очень гордилась. Она рассказывала соседкам, что оно из чистой шерсти. И достали его с большим трудом. Сегодняшним гостям платье нужно было показать обязательно!
Алина же его терпеть не могла. Оно кололось и давило на горло. Но это всё ерунда, если бы… Если бы они вчера не заигрались с кошкой. А та не поточила бы об него когти. И теперь на самом видном месте, прямо в центре, из платья торчало несколько длинных ниточек, а вышивка была вся в зацепках.
– Я не знаю, где оно. Лучше, я зеленое надену. С клетчатыми рукавами. Я его больше люблю…
– Что тут за капризы? – возмутилась мама.
– Алина, раз мама сказала – иди и надень, что она говорит, – вступился папа.
Алина вернулась в комнату, взяла со стула синее платье и долго сидела с ним на краешке дивана.
Вот-вот должны были прийти гости. На кухне, судя по запахам, происходило что-то волшебное.
Накануне мама натёрла большой кусок мяса разными специями. Тонким ножом сделала в вырезке глубокие отверстия, начинила их мелко нарубленным чесноком и утрамбовала пальцем. Наблюдать, как он скрывается в глубине сырого мяса, было волнительно и одинаково интересно. Алина никак не могла запомнить, что же она делает: то ли «буржанину», то ли «буржинину». В общем, что-то связанное с…буржуями.
– Вот, подготовлю буженину сегодня, а завтра, как придём, сразу в жаровню и в духовку. К двенадцати она как раз подойдет, – сказала маме папе, который сидел в помощниках и выполнял всякую незаметную подсобную работу.
– А сегодня что еще надо делать? Лука хватит чистить?
– Да, вроде хватит… Так… – мама задумалась. – Хотя бы завтра вовремя меня отпустили, а то я чего-то волнуюсь…
– Да не волнуйся, Лидочка, всё успеем. Скажи, что делать, я, что надо – подготовлю.
Папа, который обычно приходил домой на полчаса раньше, тут же получил столько заданий, что Алина диву далась, как он всё это сможет запомнить. Она по одному разгибала пальчики для каждого дела, но у неё их очень быстро не хватило. Но тут её внимание отвлекли следующие мамины слова.
– Да, я еще хочу попробовать пирожные сделать…
– Какие пирожные?! – Алиса радостно оживилась.
– Эклеры. Но надо еще крем взбивать, – мама держала в руках крошечную записную книжку в розовой обложке и что-то там вычитывала. – Алина, очки принеси, ничего не вижу.
– А где они?..
– Там…принеси…
Алина поняла, что маме очки нужны срочно, и помчалась искать во всех возможных и невозможных местах. На её счастье они оказались в комнате под настольной лампой, заложенные в толстый журнал. Довольная быстрой находкой, она через мгновенье протягивала очки маме. Та, не отрываясь от чтения и не поворачиваясь, протянула в сторону руку и взяла их у неё.
– Так…сто граммов масла…стакан муки…пять яиц… Быстро завариваем тесто и вбиваем в него поочередно по одному яйцу… Всё понятно. Сделаем! – и весело посмотрела на выжидательно замеревшую Алину. – Вот только кто крем будет взбивать?
И в ответ послышалось двухголосое:
– МЫ!
Алинина большая помощь в приготовлении крема проявилась в доставке новой эмалированной кастрюли из буфета и в поиске деревянной расписной ложки, что осталась от бабушки, которую она с роду не видела, а лишь слышала, что такая когда-то была.
Мама сказала, что крем взбивают только деревянной ложкой. Слава богу, что она тоже очень быстро нашлась.
Папа же, по мнению Алины, взбивал крем как-то медленно и совершенно неправильно. На самом дне кастрюли он плющил масло, а сахарные песчинки даже не собирались таять и превращаться в крем.
И потому она, решив взять инициативу в свои руки, сказала нетерпеливо:
– Дай сюда, не можешь ты…
Папа безропотно передал ей кастрюлю. Алина с важностью уселась рядом и… И… И не смогла даже сдвинуть ложку с места. Она как приклеилась…
– А как ты тогда можешь?.. – она удивленно уставилась на папу.
Тот смущенно, а может, лукаво улыбаясь, вытянул у неё из рук кастрюлю, которую она, впрочем, с удовольствием вернула обратно, и с заметно удвоенной силой стал легко водить ложкой по масляно-сахарной смеси. Алина вся в восхищении и теперь уже, не отводя взгляда, лишь восклицала:
– Вот это да…вот это да…
А папа поддакивал:
– Ну да, это ж вы у нас все мастера великие. Всё умеете… А вот кто всё делает – не понятно…
– Так, Виктор, ты это о чем? – мама отвлеклась от заваривания на огне теста. – Ты курицу из холодильника вынул?
– Вынул…вынул…
– Тогда скорее зажги духовку. Чего сидишь?
Папа отложил кастрюлю с будущим кремом, который и вправду, уже становился чем-то на крем похожим. Даже забелел немного. Алина пальчиком сняла первую пробу и сморщила носик. Сахар вовсю хрустел на зубах. Еще раз попробовала поводить ложкой, но потом решила, что раз уж папа начал – пусть и заканчивает, а она чем лучше другим поможет.
Папа вернулся с газетой, оторвал от неё часть, свернул и поджёг. Получилось что-то вроде быстро сгорающего факела. Он поднёс его к духовке, и та вспыхнула ярким пламенем. Огарок он бросил в раковину.
В раковине отмораживалась курица.
– Ну ты совсем не видишь, что делаешь! – возмутилась мама.
– Да я руки чуть не обжёг…
– Надо было эту штуковину побольше сделать!
– Побольше…побольше… В следующий раз сами делайте.
– Виктор!
– Вот, чуть что – сразу Виктор! Как будто нельзя Бяшей назвать.
Мама и вправду обычно звала папу каким-то странным именем «Бяша», на которое он с удовольствием всегда отзывался.
– Бяша-Вяша… Мордва чувашская… У вас всё не как у людей.
– Ну да, лишь бы у вас всё по-людски было.
Алина недоуменно переводила взгляд с одного на другого и мало, что понимала. Особенно её обеспокоило странное мамино определение «мордва чувашская». У неё аж душа похолодела от предположения.
Алина внимательно осмотрела папу, спокойно продолжающего взбивать крем, который с каждым взмахом руки становился всё белее и воздушнее. И его еще сильнее хотелось попробовать.
Внешне папа оставался таким же, каким был вчера и задолго до того… Совершенно никаких изменений. И тогда Алина поняла. Она в ужасе зажала рот ладошкой, но восклицания всё же не удержала. Родители разом оглянулись на нее и застыли с вопросительными лицами.
– А-а-а-а-а, – это протяжное «а» никак не останавливалось.
– Алиночка, что с тобой? – тревожно спросила мама.
А папа отложил кастрюлю в сторону. Он, поняв, что этот ужас чем-то связан с ним, с опаской ощупал себя, осмотрел, но ничего странного не заметил.
– Мамочка, а у нас что… папа не русский?!
– Как не русский? С чего ты взяла? – искренне удивилась мама.
– Русский я, русский. Точно!
– А чего тогда мама говорит «чуваш мордвин»?
Родители рассмеялись.
– Ну так это просто… К слову…
Они еще раз переглянулись между собой одним им понятным взглядом.
Алина тоже выдохнула. Она не представляла, как, окажись её предположение правдой, встанет перед всем классом и на вопрос учительницы: «Кто ты по нации?» больше никогда не сможет гордо ответить: «Я – русская!»
…
Это было вчера.
А сегодня нужно было надевать это чёртовое синее платье. Которое всё в кошачьих зацепках. А как его такое надеть? А главное, как явиться в таком виде к маме. Ведь это её любимое платье. Прям гордость…
– Алина, ты чего так долго? – послышалось из кухни. – Иди бокалы ставь на стол. Только протри их сначала.
Алина надела платье. В комнате было темно, но глаза, привыкнув, всё прекрасно различали. Она подошла к зеркалу, осмотрела себя.
«Вроде не видно. Вот бы везде такой свет был… Мама ничего бы не заметила…»
Она решила весь вечер держать руки, скрещенными на груди. И всячески уворачиваться от маминого прямого взгляда.
Тут в дверь постучали. Это пришли гости. И ничего иного не оставалось, как выходить в люди.
Корниловы – главные гости – приятные добродушные люди, с которыми вот уже не один десяток лет тесно дружили родители – вошли как всегда шумно, весело, с громкими поцелуями, крепкими объятьями, цветами, подарками, звякнувшими бутылками, баллонами с маринованными огурцами и помидорами, и самое главное – с собственноручно приготовленным тортом. Алина не раз слышала историю, судя по которой именно они познакомили когда-то её родителей, и именно им они вроде обязаны тем, что так хорошо сегодня живут.
– А я вас тоже удивлю, – загадочно улыбнулась мама.
А Корниловы лишь снисходительно усмехнулись. Вроде: ну-ну, удивляйте, не возражаем. Вот только чем?
Им принадлежало неминуемое первенство в приготовлении различных кулинарных изысков.
Алина, перехватив это снисхождение, внутренне напряглась и подошла к буфету, застенчиво показывая пальчиком на блюдо с пирожными.
Корниловы деланно восхитились и стали рассаживаться каждый по своим законным местам за столом. Что явилось еще одним показательным отражением долгих лет их тесной дружбы и совместно отмечаемых праздников со строгим и справедливым чередованием: «Сегодня мы у вас, а завтра вы к нам».
За столом было вкусно, шумно и весело. Забили куранты, куда-то улетела пробка от шампанского, взрослые звякнули бокалами и под гимн Советского Союза встретили новый тысяча девятьсот семьдесят восьмой год. Дети упивались лимонадом «Буратино», то и дело, выбегая на балкон – посмотреть, сколько еще бутылок осталось из десяти закупленных. Хотелось, чтобы это лимонадное счастье не кончалось никогда.
– Алиночка, надо же какое у тебя красивое платье. Это тебе кто купил? Мама? – тетя Мария Корнилова поймала бегающую с другим детьми всю взмыленную девочку за руку и ласково потянула её к себе.
Ту, как холодной водой окатили. Счастье, радость, веселье, разом слетели с лица. Алина тут же скрестила на груди руки, пригнула к ним голову, наблюдая, какой гордостью и довольством, что всё-таки обновку отметили, засветилось мамино лицо.
Девочка утвердительно закивала:
– Да, мама купила…
Мама тут же включилась в разговор, разворачивая Алину лучше к свету:
– Да это наши с работы в Москву ездили, я им специально заказывала. Пощупай, Мария, чистая шерсть. А вышивка какая… Загляденье. … Алина, – мама нахмурилась, – убери руки. Вышивку же не видно.
Тётя Мария одобрительно причмокивала. Алина стала разворачиваться к ней боком, спинкой, чтобы та как следует рассмотрела платье сзади. Даже отошла, как можно дальше, максимально увеличивая обзор.
– Алина, руки убери, вышивку не видно, – в голосе стало больше ярких акцентов.
Ничего иного не оставалось, как подчиниться…
И мама всё увидела.
Она поначалу растерялась, захлопала глазами, но быстро взяла себя в руки. Не вымолвив ни слова, лишь внимательнее всмотрелась в и так виноватое лицо и показала взглядом: «Уйди с глаз моих. Потом поговорим».
Уходя, Алина слышала, как тётя Мария попыталась, было, вступиться:
– Ну, чего ты?.. Не расстраивайся ты так…Ну, она кошку любит…Девчонка одна целый день, надо же ей чем-то заниматься…
Мама ответила ей что-то неразборчиво, но таким эмоционально-сердитым тоном, что девочка, спиной чувствуя её взгляд, с каждым шагом всё глубже проваливалась под землю. Опозориться вот так перед тётей Марией… Да это несмываемый позор на всю жизнь. Она знала, что теперь эта история то и дело будет всплывать на каждом совместном торжестве.
Жить не хотелось.
…В комнате она быстро сняла эту мерзость с себя, куда-то забросила, переоделась в зеленое платье с клетчатыми рукавами, на котором, правда, тоже заметила несколько зацепок… но не таких явных. И вернулась туда, где продолжался праздник. Изо всех сил натужно улыбаясь, она как-то всё больше жалась к папе, который гладил её по голове, приговаривая: «Ты у нас – хорошая девочка… хорошая девочка…». Не отрываясь глазами от мамы, она перехватывала её настроение. Если видела, что та улыбается кому-то – расцветала тоже. И тут же серьезнела, еще раз уколовшись о молчаливую обиду. А попытки подластиться или негромко попросить прощение, тоже ничего хорошего не принесли…
Снова вмешалась тетя Мария:
– Ну, чего ты, в самом деле? Девчонка переживает, не видишь что ли как…
– Если бы переживала, платье бы берегла. У тебя, Мария, было такое платье хоть когда-нибудь? …Вот и у меня не было… А у этих есть всё, потому и не ценят, и не берегут ничего… …Вот как ты думаешь, Мария, к таким детям дед Мороз приходит? …Мне кажется, что нет.
Когда мама молчала – было страшно, но когда она заговорила, стало еще невыносимее…
…Утром платье аккуратно висело на стуле. Никаких зацепок на нём больше не было. Мама сидела рядом, накалывала иголки в крошечную подушечку и, перехватив испуганный взгляд, сказала:
– Если я только увижу, что ты опять кошку на руки взяла, не обижайся!
– Не буду, мамочка, честное слово не буду брать! – Алина, почувствовав, что лёд тронулся, бросилась к ней с поцелуями, краем глаза отмечая огромную коробку с куклой. – А Дед Мороз ко мне всё-таки приходил! – сказала она лукаво. Я – хорошая девочка…
….
Но всё же… мысль – куда делись зацепки с платья – никак не давала ей покоя.
«Всё-таки Новый год – волшебный праздник!» – отметила она себе на всю оставшуюся жизнь.
Спать хотелось невыносимо. Она уже было подумывала, что не нужен ей никакой этот Новый год… Но вокруг все ходили такие праздничные и весёлые, что она разлепила глаза и выжала из себя первую улыбку. И почти сразу же, откуда-то изнутри, стало пробираться наружу тоже было задремавшее долгожданное ожидание волшебного праздника.
«Ведь Дед Мороз с подарками придет! Чего это я?» – и Алина, захлопав в ладоши, втянулась в общую волнительную подготовку. И окончательно проснулась.
В большой комнате на ёлке включили разноцветные лампочки. И она сияла, искрилась, поблескивала, уверенная в своей важности и неотразимой красе. На ближних веточках примостились любимые новогодние игрушки: ёжик, кошка, попугай – и будто заговорщицки подмигивали.
На широкой плоской вазе, щедро припудренные, красовались пирожные.
– Проснулась, доченька? Хорошо поспала, часа три…
– Как три? Всего минуту!
– Да как минуту? На часы посмотри. Скоро десять… Одевайся, иди. Надень синее платье.
– Какое синее? – Алина потупила взгляд, якобы, не понимая.
– Как какое?! Твое красивое синее платье. С красной вышивкой на груди. – Мама этим платьем очень гордилась. Она рассказывала соседкам, что оно из чистой шерсти. И достали его с большим трудом. Сегодняшним гостям платье нужно было показать обязательно!
Алина же его терпеть не могла. Оно кололось и давило на горло. Но это всё ерунда, если бы… Если бы они вчера не заигрались с кошкой. А та не поточила бы об него когти. И теперь на самом видном месте, прямо в центре, из платья торчало несколько длинных ниточек, а вышивка была вся в зацепках.
– Я не знаю, где оно. Лучше, я зеленое надену. С клетчатыми рукавами. Я его больше люблю…
– Что тут за капризы? – возмутилась мама.
– Алина, раз мама сказала – иди и надень, что она говорит, – вступился папа.
Алина вернулась в комнату, взяла со стула синее платье и долго сидела с ним на краешке дивана.
Вот-вот должны были прийти гости. На кухне, судя по запахам, происходило что-то волшебное.
Накануне мама натёрла большой кусок мяса разными специями. Тонким ножом сделала в вырезке глубокие отверстия, начинила их мелко нарубленным чесноком и утрамбовала пальцем. Наблюдать, как он скрывается в глубине сырого мяса, было волнительно и одинаково интересно. Алина никак не могла запомнить, что же она делает: то ли «буржанину», то ли «буржинину». В общем, что-то связанное с…буржуями.
– Вот, подготовлю буженину сегодня, а завтра, как придём, сразу в жаровню и в духовку. К двенадцати она как раз подойдет, – сказала маме папе, который сидел в помощниках и выполнял всякую незаметную подсобную работу.
– А сегодня что еще надо делать? Лука хватит чистить?
– Да, вроде хватит… Так… – мама задумалась. – Хотя бы завтра вовремя меня отпустили, а то я чего-то волнуюсь…
– Да не волнуйся, Лидочка, всё успеем. Скажи, что делать, я, что надо – подготовлю.
Папа, который обычно приходил домой на полчаса раньше, тут же получил столько заданий, что Алина диву далась, как он всё это сможет запомнить. Она по одному разгибала пальчики для каждого дела, но у неё их очень быстро не хватило. Но тут её внимание отвлекли следующие мамины слова.
– Да, я еще хочу попробовать пирожные сделать…
– Какие пирожные?! – Алиса радостно оживилась.
– Эклеры. Но надо еще крем взбивать, – мама держала в руках крошечную записную книжку в розовой обложке и что-то там вычитывала. – Алина, очки принеси, ничего не вижу.
– А где они?..
– Там…принеси…
Алина поняла, что маме очки нужны срочно, и помчалась искать во всех возможных и невозможных местах. На её счастье они оказались в комнате под настольной лампой, заложенные в толстый журнал. Довольная быстрой находкой, она через мгновенье протягивала очки маме. Та, не отрываясь от чтения и не поворачиваясь, протянула в сторону руку и взяла их у неё.
– Так…сто граммов масла…стакан муки…пять яиц… Быстро завариваем тесто и вбиваем в него поочередно по одному яйцу… Всё понятно. Сделаем! – и весело посмотрела на выжидательно замеревшую Алину. – Вот только кто крем будет взбивать?
И в ответ послышалось двухголосое:
– МЫ!
Алинина большая помощь в приготовлении крема проявилась в доставке новой эмалированной кастрюли из буфета и в поиске деревянной расписной ложки, что осталась от бабушки, которую она с роду не видела, а лишь слышала, что такая когда-то была.
Мама сказала, что крем взбивают только деревянной ложкой. Слава богу, что она тоже очень быстро нашлась.
Папа же, по мнению Алины, взбивал крем как-то медленно и совершенно неправильно. На самом дне кастрюли он плющил масло, а сахарные песчинки даже не собирались таять и превращаться в крем.
И потому она, решив взять инициативу в свои руки, сказала нетерпеливо:
– Дай сюда, не можешь ты…
Папа безропотно передал ей кастрюлю. Алина с важностью уселась рядом и… И… И не смогла даже сдвинуть ложку с места. Она как приклеилась…
– А как ты тогда можешь?.. – она удивленно уставилась на папу.
Тот смущенно, а может, лукаво улыбаясь, вытянул у неё из рук кастрюлю, которую она, впрочем, с удовольствием вернула обратно, и с заметно удвоенной силой стал легко водить ложкой по масляно-сахарной смеси. Алина вся в восхищении и теперь уже, не отводя взгляда, лишь восклицала:
– Вот это да…вот это да…
А папа поддакивал:
– Ну да, это ж вы у нас все мастера великие. Всё умеете… А вот кто всё делает – не понятно…
– Так, Виктор, ты это о чем? – мама отвлеклась от заваривания на огне теста. – Ты курицу из холодильника вынул?
– Вынул…вынул…
– Тогда скорее зажги духовку. Чего сидишь?
Папа отложил кастрюлю с будущим кремом, который и вправду, уже становился чем-то на крем похожим. Даже забелел немного. Алина пальчиком сняла первую пробу и сморщила носик. Сахар вовсю хрустел на зубах. Еще раз попробовала поводить ложкой, но потом решила, что раз уж папа начал – пусть и заканчивает, а она чем лучше другим поможет.
Папа вернулся с газетой, оторвал от неё часть, свернул и поджёг. Получилось что-то вроде быстро сгорающего факела. Он поднёс его к духовке, и та вспыхнула ярким пламенем. Огарок он бросил в раковину.
В раковине отмораживалась курица.
– Ну ты совсем не видишь, что делаешь! – возмутилась мама.
– Да я руки чуть не обжёг…
– Надо было эту штуковину побольше сделать!
– Побольше…побольше… В следующий раз сами делайте.
– Виктор!
– Вот, чуть что – сразу Виктор! Как будто нельзя Бяшей назвать.
Мама и вправду обычно звала папу каким-то странным именем «Бяша», на которое он с удовольствием всегда отзывался.
– Бяша-Вяша… Мордва чувашская… У вас всё не как у людей.
– Ну да, лишь бы у вас всё по-людски было.
Алина недоуменно переводила взгляд с одного на другого и мало, что понимала. Особенно её обеспокоило странное мамино определение «мордва чувашская». У неё аж душа похолодела от предположения.
Алина внимательно осмотрела папу, спокойно продолжающего взбивать крем, который с каждым взмахом руки становился всё белее и воздушнее. И его еще сильнее хотелось попробовать.
Внешне папа оставался таким же, каким был вчера и задолго до того… Совершенно никаких изменений. И тогда Алина поняла. Она в ужасе зажала рот ладошкой, но восклицания всё же не удержала. Родители разом оглянулись на нее и застыли с вопросительными лицами.
– А-а-а-а-а, – это протяжное «а» никак не останавливалось.
– Алиночка, что с тобой? – тревожно спросила мама.
А папа отложил кастрюлю в сторону. Он, поняв, что этот ужас чем-то связан с ним, с опаской ощупал себя, осмотрел, но ничего странного не заметил.
– Мамочка, а у нас что… папа не русский?!
– Как не русский? С чего ты взяла? – искренне удивилась мама.
– Русский я, русский. Точно!
– А чего тогда мама говорит «чуваш мордвин»?
Родители рассмеялись.
– Ну так это просто… К слову…
Они еще раз переглянулись между собой одним им понятным взглядом.
Алина тоже выдохнула. Она не представляла, как, окажись её предположение правдой, встанет перед всем классом и на вопрос учительницы: «Кто ты по нации?» больше никогда не сможет гордо ответить: «Я – русская!»
…
Это было вчера.
А сегодня нужно было надевать это чёртовое синее платье. Которое всё в кошачьих зацепках. А как его такое надеть? А главное, как явиться в таком виде к маме. Ведь это её любимое платье. Прям гордость…
– Алина, ты чего так долго? – послышалось из кухни. – Иди бокалы ставь на стол. Только протри их сначала.
Алина надела платье. В комнате было темно, но глаза, привыкнув, всё прекрасно различали. Она подошла к зеркалу, осмотрела себя.
«Вроде не видно. Вот бы везде такой свет был… Мама ничего бы не заметила…»
Она решила весь вечер держать руки, скрещенными на груди. И всячески уворачиваться от маминого прямого взгляда.
Тут в дверь постучали. Это пришли гости. И ничего иного не оставалось, как выходить в люди.
Корниловы – главные гости – приятные добродушные люди, с которыми вот уже не один десяток лет тесно дружили родители – вошли как всегда шумно, весело, с громкими поцелуями, крепкими объятьями, цветами, подарками, звякнувшими бутылками, баллонами с маринованными огурцами и помидорами, и самое главное – с собственноручно приготовленным тортом. Алина не раз слышала историю, судя по которой именно они познакомили когда-то её родителей, и именно им они вроде обязаны тем, что так хорошо сегодня живут.
– А я вас тоже удивлю, – загадочно улыбнулась мама.
А Корниловы лишь снисходительно усмехнулись. Вроде: ну-ну, удивляйте, не возражаем. Вот только чем?
Им принадлежало неминуемое первенство в приготовлении различных кулинарных изысков.
Алина, перехватив это снисхождение, внутренне напряглась и подошла к буфету, застенчиво показывая пальчиком на блюдо с пирожными.
Корниловы деланно восхитились и стали рассаживаться каждый по своим законным местам за столом. Что явилось еще одним показательным отражением долгих лет их тесной дружбы и совместно отмечаемых праздников со строгим и справедливым чередованием: «Сегодня мы у вас, а завтра вы к нам».
За столом было вкусно, шумно и весело. Забили куранты, куда-то улетела пробка от шампанского, взрослые звякнули бокалами и под гимн Советского Союза встретили новый тысяча девятьсот семьдесят восьмой год. Дети упивались лимонадом «Буратино», то и дело, выбегая на балкон – посмотреть, сколько еще бутылок осталось из десяти закупленных. Хотелось, чтобы это лимонадное счастье не кончалось никогда.
– Алиночка, надо же какое у тебя красивое платье. Это тебе кто купил? Мама? – тетя Мария Корнилова поймала бегающую с другим детьми всю взмыленную девочку за руку и ласково потянула её к себе.
Ту, как холодной водой окатили. Счастье, радость, веселье, разом слетели с лица. Алина тут же скрестила на груди руки, пригнула к ним голову, наблюдая, какой гордостью и довольством, что всё-таки обновку отметили, засветилось мамино лицо.
Девочка утвердительно закивала:
– Да, мама купила…
Мама тут же включилась в разговор, разворачивая Алину лучше к свету:
– Да это наши с работы в Москву ездили, я им специально заказывала. Пощупай, Мария, чистая шерсть. А вышивка какая… Загляденье. … Алина, – мама нахмурилась, – убери руки. Вышивку же не видно.
Тётя Мария одобрительно причмокивала. Алина стала разворачиваться к ней боком, спинкой, чтобы та как следует рассмотрела платье сзади. Даже отошла, как можно дальше, максимально увеличивая обзор.
– Алина, руки убери, вышивку не видно, – в голосе стало больше ярких акцентов.
Ничего иного не оставалось, как подчиниться…
И мама всё увидела.
Она поначалу растерялась, захлопала глазами, но быстро взяла себя в руки. Не вымолвив ни слова, лишь внимательнее всмотрелась в и так виноватое лицо и показала взглядом: «Уйди с глаз моих. Потом поговорим».
Уходя, Алина слышала, как тётя Мария попыталась, было, вступиться:
– Ну, чего ты?.. Не расстраивайся ты так…Ну, она кошку любит…Девчонка одна целый день, надо же ей чем-то заниматься…
Мама ответила ей что-то неразборчиво, но таким эмоционально-сердитым тоном, что девочка, спиной чувствуя её взгляд, с каждым шагом всё глубже проваливалась под землю. Опозориться вот так перед тётей Марией… Да это несмываемый позор на всю жизнь. Она знала, что теперь эта история то и дело будет всплывать на каждом совместном торжестве.
Жить не хотелось.
…В комнате она быстро сняла эту мерзость с себя, куда-то забросила, переоделась в зеленое платье с клетчатыми рукавами, на котором, правда, тоже заметила несколько зацепок… но не таких явных. И вернулась туда, где продолжался праздник. Изо всех сил натужно улыбаясь, она как-то всё больше жалась к папе, который гладил её по голове, приговаривая: «Ты у нас – хорошая девочка… хорошая девочка…». Не отрываясь глазами от мамы, она перехватывала её настроение. Если видела, что та улыбается кому-то – расцветала тоже. И тут же серьезнела, еще раз уколовшись о молчаливую обиду. А попытки подластиться или негромко попросить прощение, тоже ничего хорошего не принесли…
Снова вмешалась тетя Мария:
– Ну, чего ты, в самом деле? Девчонка переживает, не видишь что ли как…
– Если бы переживала, платье бы берегла. У тебя, Мария, было такое платье хоть когда-нибудь? …Вот и у меня не было… А у этих есть всё, потому и не ценят, и не берегут ничего… …Вот как ты думаешь, Мария, к таким детям дед Мороз приходит? …Мне кажется, что нет.
Когда мама молчала – было страшно, но когда она заговорила, стало еще невыносимее…
…Утром платье аккуратно висело на стуле. Никаких зацепок на нём больше не было. Мама сидела рядом, накалывала иголки в крошечную подушечку и, перехватив испуганный взгляд, сказала:
– Если я только увижу, что ты опять кошку на руки взяла, не обижайся!
– Не буду, мамочка, честное слово не буду брать! – Алина, почувствовав, что лёд тронулся, бросилась к ней с поцелуями, краем глаза отмечая огромную коробку с куклой. – А Дед Мороз ко мне всё-таки приходил! – сказала она лукаво. Я – хорошая девочка…
….
Но всё же… мысль – куда делись зацепки с платья – никак не давала ей покоя.
«Всё-таки Новый год – волшебный праздник!» – отметила она себе на всю оставшуюся жизнь.
Слон
Алине купили слона. Когда купили она, правда, не знала. Слон появился как-то вдруг. Так обычно и случается: приходишь из детского сада, ни о чем не догадываешься, а тебя ждет сюрприз.
Большой, пластмассовый, с розовым бугристым туловищем слон стоял на диване и улыбался. Всё остальное, руки, которые почему-то потом назвали ногами, настоящие ноги, большие уши, голова и хобот, – у него были белыми.
Алина подошла к слону, восторженно подхватила, собираясь крепко прижать к себе, и сразу же вернула обратно. Он оказался неприятным, жестким. И еще, он не прижался ответно, как делали это куклы и все остальные игрушки, а успел больно упереться хоботом в шею. Созданное одним движением впечатление не расположило к дружбе. Вот кому может понравиться такой слон?
– Возьми его, – сказала мама. – Мы давно его искали. У твоего брата в детстве был такой же! Знаешь, как он его любил… Из рук не выпускал. Во все поездки с собой возил…
– Но мой слон был синий, – уточнил брат и, сморщив губы, брови, да чего там, всё лицо, добавил, – а этот розовый какой-то…
– Ну, подумаешь, розовый. Это ровным счетом ничего не значит! Внешне-то он, как тот?
– Ну, вроде да… – нехотя согласился брат. – Да не будет она с ним играть. Видишь, не нравится он ей.
– Да как это не нравится! Мы с таким трудом его нашли! Увидели… как дети, обрадовались. Ты же его вон как любил, и она будет!
Алина вновь подошла к слону, подхватила, повторно не рассчитала с хоботом, но вида не подала. Правда, перевернула его к себе спиной. Раз он им так нравится, пусть и любуются своим слоном! Да и держать его так оказалось много удобнее.
Какое-то время Алина и слон слонялись по квартире, изо всех сил демонстрируя дружбу и то, как же им хорошо вместе… Алина не раз у всех на глазах его чмокнула, а затем, безо всяких церемоний, взгромоздила на кухонный стол. Слон хорошо стоял на ногах, не падал. А если вывернуть их чуть назад, то выпячивалось смешное розовое брюшко.
– Ой, смотрите, как у папы! – рассмеялась Алина.
Папа выглянул из-за газеты, глянул поверх очков и, вновь вернувшись к чтению, сказал: – Шут знает что такое!
Алина, не сомневаясь, что сейчас встретит поддержку, посмотрела на маму.
Мама же, весело в это время подбрасывающая в ладошках будущую котлету, ответила неожиданно и строго.
– Ну-ка, убери слона со стола, нечего ему тут делать. И не стыдно над отцом-то смеяться…
Ужас, теперь мама смотрела на неё с каким-то сожалением… В этом взгляде читались слова: «Эх ты…а еще наша доченька…»
А потом, потом она говорила только с папой. На их излюбленную тему: «Попробовали бы мы что-то подобное сказать своим родителям». Далее следовало неизменное обоюдное соглашение, что такого не то, что в жизни – в природе не могло случиться. Они-то всегда молчали, – это теперешние дети языкастые.
Отложенную в сердцах газету папа давно свернул трубочкой и теперь постукивал ею по краю стола. Наверное, нервничал по поводу неправильной дочки.
– Шут знает что такое!
Это стало последней каплей. Алина предельно осознала, как ей всё здесь обидно, забрала своего слона и, ухватив за хобот, направилась к брату. Слон едва волочил ноги.
– Нет, ты смотри… Только пол покрасили! – послышалось вслед.
– Шут знает что такое!
Кто бы ни обиделся на такое? А ведь всё было хорошо, если бы не этот слон!!!
– Чего пришла? – спросил брат. – Обидели тебя там что ли? Ну, иди, иди сюда, я тебя пожалею… Вот честно мне скажи, по шее получить хочешь?
Алина замотала головой и принялась жаловаться на судьбу и слона. Голосок у нее сегодня был таким, который в обычный день невозможно и повторить. С каждым новым словом брат всё больше грустнел.
– Что… Он совсем-совсем тебе не нравится?
Алина кивнула.
– А я своего любил… Маме только не говори. А то она расстроится.
– Хорошо. Ни за что не скажу!
– А всё-таки, чем он тебе не нравится?
– Он… Он такой пластмассовый весь…
– Ну и что. Вот тоже, нашла отговорку. …Погоди, погоди-ка, а ну-ка, иди сюда…
Алина не поняла, куда ей идти, когда и так стояла к нему впритык.
– …это что же получается… Значит, моего красного медведя ты тоже не любишь?!
– Нет, что ты! – Алина перепугалась до смерти. – Красного медведя я о-о-о-очень люблю…
– Но ведь он тоже, пластмассовый, – усмехнулся брат.
Алина выдержала внушительную паузу и медленно произнесла:
– Н у, о н ж е т в о й…
Да, красного медведя с черными глазками и носиком и продавленной толстой попкой – она любила! И ничего, что все четыре лапы давным-давно провисли на старых резинках и болтались во все стороны. Красный медвежонок теперь больше напоминал погремушку для маленьких крошек, нежели игрушку для такой большой девочки, как она. Да какая всё это ерунда, когда любишь…
– А, ну ладно, тогда, – удовлетворенно кивнул брат. – Всё, отлипни от меня. Житья от тебя нет.
Наверное, он сказал ей что-то обидное, но разве Алина когда-то на брата обижалась? Да никогда в жизни! Обидеться в этой жизни она могла только на одного человека. На папу.
И что он в самом деле… Ведь его любимое «Шут его знает!» бывало совсем другим, когда произносилось с лукавой улыбкой. И чего это он сегодня…
Алина совсем загрустила. И ничем ведь не заняться в таком настроении… Разве что посмотреть фотографии?
И ведь правда, как же она не замечала этого раньше, везде-везде брат был сфотографирован со слоном. Менялись люди, менялась панорама, менялся сам брат, а улыбчивый слон неизменно оказывался зажатым правой рукой, хоботом вперед.
Вот! Хоть держит она его правильно!
Алина с ворохом подтверждающих фотографий вернулась к брату.
– Мишенька, родненький братик, а хочешь, мой слон будет твоим слоном? – пронзительно вглядываясь в глаза, она веером выставила перед ним снимки.
Брат молча покрутил у виска. Алина подумала было, а не обидеться ли ей и на брата, но их позвали на пюре с такими вкусными котлетами, что…какие тут могут быть обиды? Да, не смешите народ!
Таких котлет Алина могла съесть, наверно, целую гору…
А потом папа, как ни в чем не бывало, предложил поиграть в жмурки. О, какая это была увлекательная игра… О, какая увлекательная… Тем более, что вадил всегда папа! Потому что, он никогда и никого не умел поймать! И даже оказываясь у него в руках, Алина каждый раз хитро из плена выскальзывала. А начни он спорить, громко кричала: «Не считается! Не считается!» И ведь не считалось…
Эх, семь потов сходило. А потом, еще дольше самой игры Алина хохотала, лежа на диване и налаживая дыхание.
Так было всегда. Но сегодня, в самый пик веселья, папа неожиданно предложил поиграть со слоном.
А как с ним играть?
Алина пошла в другую комнату, раздумывая на ходу, и очень скоро вернулась с платком. С желтым таким красивым платком в разноцветных бабочках. Платков мама Алине, слава Богу, не повязывала, и потому он время от времени использовался для игры.
– Вот, смотри… Слон у нас как будто только что прилетел с космоса, а мы его встретили и на платке качаем. Ты здесь держи, а я здесь.
Папа послушно взялся за два конца платка, Алина за другие два. Слон лежал, как в люльке.
– Ну, давай, подбрасываем!
Оказалось, что это даже веселее жмурок!!! Неуклюжий слон замечательно взлетал и взлетал… Иногда даже до самого потолка. Алина жмурилась от радости и не сразу среагировала, когда тот приземлился на её сторону. Может быть поэтому, она так резко подбросила слона, раз тот почему-то влетел папе в очки и, наверное, больно ударил по носу… Потому что папа со словами: «Шут знает что такое!» схватился именно за нос и заторопился в ванную комнату. Мама заторопилась за ним.
Потом папа долго сидел на кухне с запрокинутой головой и мокрым полотенцем на лице.
– Ни во что другое поиграть не могли? – спросила мама и отвернулась к пострадавшему.
Большой, пластмассовый, с розовым бугристым туловищем слон стоял на диване и улыбался. Всё остальное, руки, которые почему-то потом назвали ногами, настоящие ноги, большие уши, голова и хобот, – у него были белыми.
Алина подошла к слону, восторженно подхватила, собираясь крепко прижать к себе, и сразу же вернула обратно. Он оказался неприятным, жестким. И еще, он не прижался ответно, как делали это куклы и все остальные игрушки, а успел больно упереться хоботом в шею. Созданное одним движением впечатление не расположило к дружбе. Вот кому может понравиться такой слон?
– Возьми его, – сказала мама. – Мы давно его искали. У твоего брата в детстве был такой же! Знаешь, как он его любил… Из рук не выпускал. Во все поездки с собой возил…
– Но мой слон был синий, – уточнил брат и, сморщив губы, брови, да чего там, всё лицо, добавил, – а этот розовый какой-то…
– Ну, подумаешь, розовый. Это ровным счетом ничего не значит! Внешне-то он, как тот?
– Ну, вроде да… – нехотя согласился брат. – Да не будет она с ним играть. Видишь, не нравится он ей.
– Да как это не нравится! Мы с таким трудом его нашли! Увидели… как дети, обрадовались. Ты же его вон как любил, и она будет!
Алина вновь подошла к слону, подхватила, повторно не рассчитала с хоботом, но вида не подала. Правда, перевернула его к себе спиной. Раз он им так нравится, пусть и любуются своим слоном! Да и держать его так оказалось много удобнее.
Какое-то время Алина и слон слонялись по квартире, изо всех сил демонстрируя дружбу и то, как же им хорошо вместе… Алина не раз у всех на глазах его чмокнула, а затем, безо всяких церемоний, взгромоздила на кухонный стол. Слон хорошо стоял на ногах, не падал. А если вывернуть их чуть назад, то выпячивалось смешное розовое брюшко.
– Ой, смотрите, как у папы! – рассмеялась Алина.
Папа выглянул из-за газеты, глянул поверх очков и, вновь вернувшись к чтению, сказал: – Шут знает что такое!
Алина, не сомневаясь, что сейчас встретит поддержку, посмотрела на маму.
Мама же, весело в это время подбрасывающая в ладошках будущую котлету, ответила неожиданно и строго.
– Ну-ка, убери слона со стола, нечего ему тут делать. И не стыдно над отцом-то смеяться…
Ужас, теперь мама смотрела на неё с каким-то сожалением… В этом взгляде читались слова: «Эх ты…а еще наша доченька…»
А потом, потом она говорила только с папой. На их излюбленную тему: «Попробовали бы мы что-то подобное сказать своим родителям». Далее следовало неизменное обоюдное соглашение, что такого не то, что в жизни – в природе не могло случиться. Они-то всегда молчали, – это теперешние дети языкастые.
Отложенную в сердцах газету папа давно свернул трубочкой и теперь постукивал ею по краю стола. Наверное, нервничал по поводу неправильной дочки.
– Шут знает что такое!
Это стало последней каплей. Алина предельно осознала, как ей всё здесь обидно, забрала своего слона и, ухватив за хобот, направилась к брату. Слон едва волочил ноги.
– Нет, ты смотри… Только пол покрасили! – послышалось вслед.
– Шут знает что такое!
Кто бы ни обиделся на такое? А ведь всё было хорошо, если бы не этот слон!!!
– Чего пришла? – спросил брат. – Обидели тебя там что ли? Ну, иди, иди сюда, я тебя пожалею… Вот честно мне скажи, по шее получить хочешь?
Алина замотала головой и принялась жаловаться на судьбу и слона. Голосок у нее сегодня был таким, который в обычный день невозможно и повторить. С каждым новым словом брат всё больше грустнел.
– Что… Он совсем-совсем тебе не нравится?
Алина кивнула.
– А я своего любил… Маме только не говори. А то она расстроится.
– Хорошо. Ни за что не скажу!
– А всё-таки, чем он тебе не нравится?
– Он… Он такой пластмассовый весь…
– Ну и что. Вот тоже, нашла отговорку. …Погоди, погоди-ка, а ну-ка, иди сюда…
Алина не поняла, куда ей идти, когда и так стояла к нему впритык.
– …это что же получается… Значит, моего красного медведя ты тоже не любишь?!
– Нет, что ты! – Алина перепугалась до смерти. – Красного медведя я о-о-о-очень люблю…
– Но ведь он тоже, пластмассовый, – усмехнулся брат.
Алина выдержала внушительную паузу и медленно произнесла:
– Н у, о н ж е т в о й…
Да, красного медведя с черными глазками и носиком и продавленной толстой попкой – она любила! И ничего, что все четыре лапы давным-давно провисли на старых резинках и болтались во все стороны. Красный медвежонок теперь больше напоминал погремушку для маленьких крошек, нежели игрушку для такой большой девочки, как она. Да какая всё это ерунда, когда любишь…
– А, ну ладно, тогда, – удовлетворенно кивнул брат. – Всё, отлипни от меня. Житья от тебя нет.
Наверное, он сказал ей что-то обидное, но разве Алина когда-то на брата обижалась? Да никогда в жизни! Обидеться в этой жизни она могла только на одного человека. На папу.
И что он в самом деле… Ведь его любимое «Шут его знает!» бывало совсем другим, когда произносилось с лукавой улыбкой. И чего это он сегодня…
Алина совсем загрустила. И ничем ведь не заняться в таком настроении… Разве что посмотреть фотографии?
И ведь правда, как же она не замечала этого раньше, везде-везде брат был сфотографирован со слоном. Менялись люди, менялась панорама, менялся сам брат, а улыбчивый слон неизменно оказывался зажатым правой рукой, хоботом вперед.
Вот! Хоть держит она его правильно!
Алина с ворохом подтверждающих фотографий вернулась к брату.
– Мишенька, родненький братик, а хочешь, мой слон будет твоим слоном? – пронзительно вглядываясь в глаза, она веером выставила перед ним снимки.
Брат молча покрутил у виска. Алина подумала было, а не обидеться ли ей и на брата, но их позвали на пюре с такими вкусными котлетами, что…какие тут могут быть обиды? Да, не смешите народ!
Таких котлет Алина могла съесть, наверно, целую гору…
А потом папа, как ни в чем не бывало, предложил поиграть в жмурки. О, какая это была увлекательная игра… О, какая увлекательная… Тем более, что вадил всегда папа! Потому что, он никогда и никого не умел поймать! И даже оказываясь у него в руках, Алина каждый раз хитро из плена выскальзывала. А начни он спорить, громко кричала: «Не считается! Не считается!» И ведь не считалось…
Эх, семь потов сходило. А потом, еще дольше самой игры Алина хохотала, лежа на диване и налаживая дыхание.
Так было всегда. Но сегодня, в самый пик веселья, папа неожиданно предложил поиграть со слоном.
А как с ним играть?
Алина пошла в другую комнату, раздумывая на ходу, и очень скоро вернулась с платком. С желтым таким красивым платком в разноцветных бабочках. Платков мама Алине, слава Богу, не повязывала, и потому он время от времени использовался для игры.
– Вот, смотри… Слон у нас как будто только что прилетел с космоса, а мы его встретили и на платке качаем. Ты здесь держи, а я здесь.
Папа послушно взялся за два конца платка, Алина за другие два. Слон лежал, как в люльке.
– Ну, давай, подбрасываем!
Оказалось, что это даже веселее жмурок!!! Неуклюжий слон замечательно взлетал и взлетал… Иногда даже до самого потолка. Алина жмурилась от радости и не сразу среагировала, когда тот приземлился на её сторону. Может быть поэтому, она так резко подбросила слона, раз тот почему-то влетел папе в очки и, наверное, больно ударил по носу… Потому что папа со словами: «Шут знает что такое!» схватился именно за нос и заторопился в ванную комнату. Мама заторопилась за ним.
Потом папа долго сидел на кухне с запрокинутой головой и мокрым полотенцем на лице.
– Ни во что другое поиграть не могли? – спросила мама и отвернулась к пострадавшему.