Наталья Владимировна Кузнецова. Публицистический текст. Лингвистический анализ: учебное пособие

   3. Предложение включено в контекст и в конситуацию^[11]речи, и его полный смысл может быть распознан лишь при обращении к этому контексту или конситуации.
   Осмыслив эти положения и проанализировав любой существующий текст любого стиля, заметим, что действительно трудно извлечь предложение из связного текста, «вырвать» его из словесной ткани, сохранив при этом его смысловую «самодостаточность» (по крайней мере, с воспринимаемым в данный момент предложением этого сделать нельзя: что значит, например, вне контекста сочетание «эти положения»?). Следовательно, мы готовы к тому, чтобы принять еще одно определение текста: «Текст представляет собой почти жестко фиксированную, передающую определенный связный смысл последовательность предложений, связанных друг с другом семантически, что выражено различными языковыми способами» [Откупщикова 1982: 30].
   Построение текста автором и его восприятие реципиентом всегда опирается на общие знания участников общения, их некоторый совместный опыт. Поэтому, например, «на один и тот же лаконичный, но типичный для русской разговорной речи вопрос Ну как? могут быть получены различные и вместе с тем адекватно отвечающие потребностям коммуникации ответы: Пятерка! (если сдавал экзамен); Поправляется (если кто-то болен); Теплая (если человек ходил купаться и ясно, что собеседника интересует, какая в море вода) и т. д.» [Земская 2004: 9].
   XX век был ознаменован сменой позиций в лингвистическом восприятии текста. Его перестали воспринимать только как конкретный материальный объект, который хранится в фиксированном виде (т. е. конкретный «экземпляр» текста). Ученые признали, что текст:
   – принципиально ситуативен (зависим от коммуникативной ситуации)^[12],
   – дискретен (как правило, имеет составные части),
   – континуален (текст не равен простой сумме составляющих его предложений),
   – вступает в синтагматические отношения (например, цикл лекций, собрание сочинений писателя, газетные материалы в продолжающейся рубрике) и
   – парадигматические отношения (разные тексты могут описывать один и тот же референт – предмет реального мира, т. е. внеязыковой действительности, – и являться условно эквивалентными) [Человек-текст-культура 1994:163].
   Так, одному и тому же предмету речи (референту) посвящена подборка 16-ти ответов под рубрикой «Вопрос недели»: «В субботу – футбольный матч года. Как сыграют Россия и Германия?» [Российская газета. 8 октября 2009]^[13]. Приведем некоторые из них:

   «1. Валерий Газзаев, главный тренер киевского „Динамо“:
   – 2:1 победит сборная России.
   2. Борис Игнатьев, главный тренер сборной России по футболу (1996–1998 гг.):
   – Если будем хорошо играть в пас, то победим с преимуществом в один мяч. В любом случае российская команда должна играть в финальной части чемпионата мира. Своей игрой ребята это право заслужили.
   3. Игорь Кириллов, народный артист СССР, диктор:
   – Вряд ли России удастся выиграть. Думаю, будет ничья 1:1. В финал чемпионата мира мы, может, и выйдем, но особых успехов от нашей команды в ЮАР ждать не стоит.
   4. <…> Александр Овечкин, нападающий „Вашингтон Кэпиталз“ и сборной России по хоккею:
   – Я буду переживать за команду Хиддинка. Надеюсь, они выиграют. Счет должен быть хоккейный, ну скажем, 3:1.
   5. <…> Владимир Перетурин, футбольный комментатор:
   – Прогноз тут может быть один – наши выиграют. А счет будет 2:1.
   6. <…> Михаил Грушевский, артист разговорного жанра:
   – С минимальным преимуществом Россия должна победить.
   7. Кай Метов, певец:
   – Россия – Германия сыграют вничью, так как они равнозначно сильные команды. Счет будет либо 1:1, либо 2:2. <…>»

   Все находящиеся в парадигматических отношениях ответы могут удовлетворить информационный запрос читателя исключительно в проекции на заданный вопрос: в них по-разному представлена только одна из играющих команд (сборная России; российская команда; Россия, мы, наша команда; команда Хиддинка; наши – при этом только посвященный в ситуацию знает, кто скрывается под «командой Хиддинка»); футбол так или иначе упомянут только в ответе 2 (играть в пас). Следовательно, получить полное представление о ситуации можно, только совместив информацию вопроса и ответа.
   Несколько иной тип отношения к общей теме представлен в подборке текстов рубрики «На людском ветерке» под заголовком «К вам идет участковый» [Пермские новости. 16 ноября 2007]:

   «Как сообщило ГУВД, с конца октября по 15 декабря в рамках операции „Здравствуй, участковый!“ хранители безопасности и порядка городских кварталов посетят каждую из наших квартир. Мы спросили пермяков: обращались ли они когда-либо к услугам участкового и какие пожелания хотели бы ему высказать?
   Ирина, работник банка:
   – Никогда не обращалась к услугам участкового… Открою дверь, если он предъявит удостоверение. Хотелось бы, чтобы было поменьше подозрительных лиц в подъезде и во дворе, а территория вокруг дома была освещена.
   Татьяна, домохозяйка:
   – Участковому, скорее всего, не открою. Я не знаю, как он выглядит. А пускать незнакомого человека в дом боюсь, ведь я сижу с маленьким ребенком. К участковому никогда не обращалась и не хотела бы, чтобы это произошло. Честно говоря, не верю, чтобы кто-то искренне интересовался проблемами граждан.
   Анастасия, школьница:
   Наш участковый приходил в школу. Объяснял правила безопасности на улице и в подъезде, советовал не носить сотовые телефоны на шее. Это опасно!»

   Представляется, что в ответах жителей Перми континуальность ослаблена. Они достаточно независимы от тематического вопроса, в каждом тема участковый названа в первом же предложении в сильных (в соответствии с теорией актуального членения предложения) позициях абсолютного начала или конца предложения.
   Обратимся к ответам на вопрос «А как Вы выживаете на работе?» [Комсомольская правда. 26 октября 2005]:

   «1. Сергей Самойлов, советник Владимира Путина:
   – Во-первых, я сам к себе хорошо отношусь – по утрам бегаю, плаваю, на тренажерах занимаюсь. Начальство, конечно, не выбирают… Но Владимир Владимирович Путин, с которым я работаю с 1998 года, без причины брови на меня никогда не хмурит.
   2. Владимир Поляков, консультант Михаила Горбачева:
   – От сумасшедшего графика Горбачева спасение одно: не затягивать задания, не делать проблемы „долгоиграющими“.
   3. Евгений Белоглазов, руководитель секретариата Виктора Черномырдина:
   – Сам удивляюсь, как я выживаю. Но помогает жизнерадостность Виктора Степановича, его отношение к подчиненным, как к родственникам, – может и за стол с собой рядом посадить.
   4. Николай Брагин, пресс-секретарь губернатора Рязанской области Георгия Шпака:
   – Мы, бывшие военные, все проблемы близко к сердцу не принимаем. Во время службы в ВДВ, когда в Ульяновске было страшное ЧП (десантники расстреляли милиционеров), у меня чуть сердечный приступ не случился. А Шпак успокоил: „Уже ничего не поправить. Давай подумаем, что делать дальше“.
   5. Андрей Волков, помощник министра образования и науки Андрея Фурсенко:
   – Чтобы меньше было стрессов, надо заниматься спортом. Я стараюсь каждое утро плавать в бассейне по полчаса».

   Смысл каждого ответа вытекает только из связи его с вопросом, в этом проявляются одновременно и дискретность, и ситуативность, и континуальность текста. Особенно ярко континуальность обнаруживает себя в ответе 5, который, в принципе, может быть ответом не только на поставленный вопрос, ведь в нем никак не представлена отсылка к тексту вопроса. Читатель сам «достраивает» ответ 5, связывая его с вопросом, например, так: «Такая закалка позволяет не реагировать эмоционально на стресс, и поэтому с работой я справляюсь успешно». В этом ответе нет также ни имени (обратим внимание, например, на официальную, полную номинацию – имя, отчество, фамилия – в ответе 1 и разные степени «полуофициальности» в прочих ответах), ни оценочного портрета начальника – такие оценки присутствуют во всех предыдущих текстах, ни слов, входящих в тематические группы 'работа' (начальство, работаю; график, задания, проблемы; подчиненные; служба) и 'выживать' (спасение, выживаю, близко к сердцу не принимаю; сердечный приступ).
   Представленные выше ответы являются «условно эквивалентными» по отношению к теме текста и к абстрактному образцу ответа, некоему содержательному «формуляру», в котором (в случае «КП») должны быть учтены следующие составляющие: ситуация (я, начальник, стресс) и способ реагирования на нее. Таким образом, тексты находятся в парадигматических отношениях. Но каждый из ответов выступает в качестве индивидуализирующей характеристики субъекта речи (каждый из них имеет свою «биографию»), воспринимающего объективный мир. Тексты расположены рядом на газетной полосе, связаны с вопросом, с которым они находятся в синтагматических отношениях. Интересно, что формальным адресатом ответов является корреспондент, задавший вопрос, однако «истинный» адресат, конечно, – читатель газеты, который пожелает соотнести опубликованные ответы со своим личным опытом «выживания на работе» (а также своим прогнозом футбольного матча или отношением к участковому).

1.3. Медиатекст

   Современная наука признает, что тексты, посредством которых осуществляется массовая коммуникация, выполняют в мире (который принято называть и «информационным пространством») особые функции, и в их исследовании есть своя специфика.

   Фрагмент учебника
   В.З. Демьянков. Семиотика событийности в СМИ
   «Текст журналиста отличается от текста художественной литературы и от научного текста нацеленностью на подачу событий в их актуальности. От СМИ мы ожидаем в первую очередь сообщений о новостях. Это типовое ожидание, отличающее СМИ от художественной литературы.
   Объективность или необъективность сообщения сама по себе – пустой звук: объективность сообщения определяется только в социальном взаимодействии людей: фактическая ценность сообщения зависит от того, каков спрос на соответствующие факты и как эти факты подаются.
   При этом необходимо учесть, что сообщения <…> являются результатом интерпретации и сами интерпретируются. Интерпретация текста предполагает определенный уровень „культуры чтения“, включая „менеджмент знаний“. <…> Благодаря особенностям такой системы восприятия язык СМИ и обладает „воздействующей функцией“» [Язык СМИ… 2004: 69].

   Фрагмент учебника
   Т.Г. Добросклонская. Язык средств массовой информации
   «В современных условиях становления информационного общества особую актуальность приобретает изучение дискретных единиц медиапотока. Вне всякого сомнения, основной такой единицей является медиатекст, рамки которого позволяют объединить такие разноплановые и многоуровневые понятия, как газетная статья, радиопередача, телевизионные новости, Интернет-реклама и прочие виды продукции средств массовой информации. Появившись в 90-х годах XX века в англоязычной научной литературе, термин „медиатекст“ быстро распространился как в международных академических кругах, так и в национальных медиадискурсах. Быстрое закрепление концепции медиатекста в научном сознании было обусловлено всё возрастающим интересом исследователей к изучению проблем медиаречи, особенностей функционирования языка в сфере массовой коммуникации. <…>
   Концепция медиатекста как объемного многоуровневого явления дополняется устойчивой системой параметров <…>:
   – способ производства текста (авторский – коллегиальный);
   – форма создания (устная – письменная);
   – форма воспроизведения (устная – письменная);
   – канал распространения (средство массовой информации – носитель: печать, радио, телевидение, Интернет);
   – функционально-жанровый тип текста (новости, комментарий, публицистика (features), реклама);
   – тематическая доминанта или принадлежность к тому или иному устойчивому медиатопику» [Добросклонская 2008: 29, 31].

1.4. «Семь критериев текстуальности»

   Одной из наиболее известных зарубежных теорий, посвященных описанию общих свойств текста, является концепция Р.-А. де Богранда и В. Дресслера о семи «критериях текстуальности». Под текстуальностью понимается совокупность тех свойств (признаков, параметров), которые присущи тексту: 1) когезия, 2) когерентность, 3) интенциональность, 4) воспринимаемость, 5) информативность, 6) ситуативность, 7) интертекстуальность. Большинство свойств уже упомянуты в предыдущих разделах, теория позволит обобщить их. Представление теории дано, в частности, в монографии К.А. Филиппова.

   Фрагмент книги
   К. А. Филиппов. Лингвистика текста
   «Когезия. Данный критерий затрагивает способ образования поверхностной структуры текста. Иными словами, это ответ на вопрос, каким образом соотносятся друг с другом компоненты текста, т. е. те слова, которые мы реально слышим (при восприятии устного текста) или видим (при восприятии письменного текста). <…> Компоненты поверхностной структуры текста соединяются друг с другом посредством грамматических форм и грамматических отношений. <…>
   Стандартным примером когезивных отношений признаются отношения между местоимением и его антецедентом (прономинализация): Позвонил Пауль. Он приедет завтра. <…> Следующим средством является полная или частичная рекурренция (повтор): Пауль позвонил. Пауль очень взволнован… При эллипсисе: Я люблю тебя! – Я тебя тоже! – восполнение элинированных компонентов производится на основе содержательного единства описываемой ситуации. <…>
   В качестве когезивных средств де Богранд и Дресслер называют также порядок слов, сочинительные средства связи, а также временные формы глагола.
   Когерентность. Этот критерий охватывает чисто содержательные (точнее, когнитивные) взаимосвязи в тексте. <…> Когерентность текста основывается на смысловой непрерывности „мира текста“, т. е. смысловых отношений, лежащих в основе текста… „Мир текста“ не обязательно должен соответствовать реальному миру: речь идет о мире, заложенном в основу текста говорящим, его знанием и его интенциями. „Мир текста“ состоит из концептов и отношений между концептами. <…>
   В примере У людей искусства особые амбиции. Искусник – это фамилия. Все восхищаются ее искусством. Это трехсложное слово. Программа отличается искусным оформлением. Искусницу зовут Катрин каждое предложение фрагмента содержит средства связи с другим предложением или другими предложениями. К ним относятся лексемы с общим корневым значением, а также местоимения. Тем не менее трудно усмотреть наличие общего смысла у этого фрагмента, потому что в нашем сознании отсутствует слепок подобных взаимосвязей в действительности. А раз смысловая непрерывность „мира текста“ нарушена, то нарушена и когерентность данного фрагмента. <…>
   Интенциональность^[14]. Под этим признаком понимается намерение производителя текста построить связный и содержательный текст. Этот текст служит определенной цели (например, сообщить кому-либо знание или достичь какой-либо конкретной цели). <…>
   Воспринимаемость. Данный термин (как и интенциональность) пришел из теории речевых актов. <…> Под воспринимаемостью понимают ожидание реципиента получить связный и содержательный текст, который является для него нужным или значимым. Эти ожидания реципиента основываются на знакомстве с типами текста, социальным и культурным контекстом, избирательностью целей. <…> Воспринимаемость подразумевает также уместность в той или иной коммуникативной ситуации применяемых языковых средств. <…>
   К достоинству приведенной выше трактовки интенциональности и воспринимаемости текста можно отнести уравнивание ролей двух участников акта коммуникации – говорящего лица и реципиента: и тот и другой являются активными партнерами по общению, в своем речевом поведении они учитывают индивидуальные особенности друг друга.
   Информативность. Под этим термином понимают степень новизны или неожиданности для реципиента представленных текстовых элементов. <…>
   Ситуативность. Текст всегда несет в себе отпечаток той ситуации, в которой он возникает и используется. Особенности ситуации диктуют определенные нормы коммуникативного поведения партнеров, например, при приветствиях, напоминаниях, при отдаче приказа и т. п. Говорящий должен правильно оценить ту или иную ситуацию, чтобы затем адекватно представить ее в тексте. <…>
   Интертекстуальность. Данный критерий можно трактовать двояко: во-первых, как соотнесенность конкретного экземпляра текста с определенным типом текста и, во-вторых, как его соотнесенность с другим текстом / другими текстами.
   Первый вариант трактовки данного признака в своей основе опирается на различные активно развиваемые ныне текстовые классификации, т. е. на выделение неких классов текстов, обладающих определенным (типичным) набором содержательных и/или формальных признаков (например, интервью, доклад, конспект и т. п.). <…>
   Когда говорят об интертекстуальности как соотнесенности с другими текстами, то прежде всего имеют в виду такие специфические речевые жанры, как критика и пародии, весь смысл которых заключается в постоянном соотнесении одного речевого произведения с другим. Однако данная проблема, конечно, не исчерпывается изучением только критических и пародийных произведений. „Интертекстуализмы“ – так некоторые лингвисты называют сигналы-отсылки от одного текста к другому – начинают выдвигаться на передний план лингвистического интереса» [Филиппов 2003: 119–132].

1.5. Дискуссии об интертекстуальности

   В современной филологии не утихают споры о содержании термина «интертекстуальность»^[15]. По словам В.Д. Мазо, «одним из первых в мире обзорно-аналитических исследований, посвященных учению об интертекстуальности как возможному разделу поэтики», является переведенная на русский язык в 2008 г. книга Натали Пьеге-Гро «Введение в теорию интертекстуальности»^[16]. Понятие интертекстуальности связано с насущной во все времена филологической проблемой воспроизводимости как универсального свойства мысли и речи; при этом авторы считают важным разграничивать два типа «чужого слова» в тексте: воспроизводимость как «повторение в дискурсе общеизвестного, устоявшегося и потому утратившего свою свежесть, обреченного на автоматизм воспроизведения и восприятия», и интертекстуальность как «возобновление в индивидуальной дискурсной практике уже существующего, не освоенного всей лингвокультурой, а потому обладающего новизной на фоне общепринятого» [Хорохордина 2009: 33]. Любопытный анализ публицистического текста в этом аспекте приведен в следующей статье из журнала «Мир русского слова»:

   Фрагмент статьи
   О.В. Хорохордина. «Чужое» в текстовой деятельности
   «Итак, что и как воспроизводится в дискурсе? Обратимся к примеру.
   „Строительство транспортных коридоров в 2005 году будет продолжено
   Петр Великий, прорубив на Северо-Западе России окно в Европу, рассчитывал, что это подтянет страну до уровня цивилизованного мира. Но одна из двух вечных российских бед – дороги, вернее их отсутствие, снижали значимость выхода к Балтийскому морю. Три века понадобилось, чтобы преодолеть обе российские беды, и только сейчас балтийский транспортный коридор готовится связать Европу с Дальним Востоком и Южно-азиатскими странами.
   С подробностями – Вячеслав Чуманов“ (Вести. 10.01.2005. <…>)
   Возникает вопрос: не будь нам известно, откуда взят этот фрагмент, что могли бы мы сказать о его происхождении?
   Содержание – информация об актуальном событии и комментарий к нему, равно как соединение в речи ориентации на чередование стандарта (транспортный коридор; подтянет… до уровня; цивилизованного мира; вернее… отсутствие; снижали значимость…;… понадобилось, чтобы…, и только сейчас… готовится + инфинитив) с экспрессивными формами (прорубив… окно в Европу; одна из двух вечных российских бед – дороги)обнаруживает связь данного текста со СМИ; наличие фразы: „С подробностями – Вячеслав Чуманов“, типичной для современных новостных передач, свидетельствует о том, что перед нами фрагмент речи ведущего новостной передачи; наличие же заголовка, используемого в качестве анонса в новостных радио– и телепередачах, но обычно не воспроизводимого вместе с текстом о конкретном сюжете в общем потоке новостей, указывает на письменный характер данного текста, тем самым позволяя идентифицировать текст как фрагмент интернет-версии новостной передачи.
   Таким образом, типовое содержание, его типовое языковое воплощение и типовые элементы речевой композиции, иными словами, регулярно воспроизводимые жанрово-стилевые индикаторы, позволяют любому современному россиянину, пользующемуся Интернетом, безошибочно определить источник данного текстового фрагмента.
   Налицо, с одной стороны, воспроизведение в индивидуальном дискурсе единиц семантико-строевого уровня языковой личности^[17]современного представителя русской лингвокультуры. Этот уровень „является продуктом переработки речевого опыта человека, в его поверхностном ярусе должны храниться единицы разной протяженности – от готовых словоформ до типовых фраз, частотность употребления которых приводит к целостному „переживанию“ последних без расчленения их на составляющие элементы“^[18]. С другой стороны, в текстовой деятельности проявляется глубинный ярус (лингвокогнитивный уровень языковой личности) через воспроизведение фрагментов языковой модели мира, характерных для типичного современного представителя русской лингвокультуры.