Страница:
Одним из средств хранения языковой картины мира в сознании и воплощения её в дискурсе являются прецедентные феномены, такие как прецедентные имена (например, Петр Великий), прецедентные высказывания (например: „В России две беды – дороги и дураки“), прецедентные ситуации, часто вербализуемые в дискурсе прецедентными именами и/или высказываниями (например: „В Европу прорубил окно“). <…> Автоматизм операций с прецедентными феноменами в текстовой деятельности позволяет авторам использовать их, не теряя уверенности, что речевой продукт будет и без особых усилий интерпретирован средним представителем данной лингвокультуры, в том числе и параллельно со звучанием речи (анализируемый пример текста имел изначально устную форму представления, для которой, как известно, характерна необратимость). Фраза: „Три века понадобилось, чтобы преодолеть обе российские беды, и только сейчас балтийский транспортный коридор готовится связать Европу с Дальним Востоком и Южно-азиатскими странами“ – предполагает, что слушатель знает, что Россия получила выход к Балтийскому морю в начале XVIII века, а также поймет, о каких двух российских бедах идет речь» [Хорохордина 2009: 33,34].
Итак, интертекстуализмы часто включаются в ряд так называемых прецедентных феноменов – особого рода знаков, «вербализуемых феноменов»: 1) которые хорошо знакомы всем представителям национально-лингвокультурного сообщества; 2) которые актуальны в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане; 3) обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представителей того или иного национально-лингвокультурного сообщества [Красных 2003: 170]. Среди авторов теории прецедентности в первую очередь называют В.В. Красных.
По словам О.В. Лисоченко, изучившей типологию прецедентности в газетных текстах, «свободное включение в речь прецедентных явлений на основе разного рода ассоциаций – признак русской речи постперестроечного периода» [Лисоченко 2007: 268].
1.6. «Чужое слово» в тексте
1.7. «Чужое слово» в газете
Лекция вторая. СОВРЕМЕННЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ В ИССЛЕДОВАНИИ ТЕКСТА
2.1. Лингвоцентрический подход
Итак, интертекстуализмы часто включаются в ряд так называемых прецедентных феноменов – особого рода знаков, «вербализуемых феноменов»: 1) которые хорошо знакомы всем представителям национально-лингвокультурного сообщества; 2) которые актуальны в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане; 3) обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представителей того или иного национально-лингвокультурного сообщества [Красных 2003: 170]. Среди авторов теории прецедентности в первую очередь называют В.В. Красных.
Фрагмент книгиПрецедентные феномены используются автором текста для установления и поддержания контакта с реципиентом. Автор сигнализирует: если ты понимаешь, о чем (о ком) я, то ты – «наш человек», а значит, этот текст для тебя. Реципиент же, обнаружив в тексте прецедентный феномен, испытывает сопричастность к некоторой группе, где данный феномен известен («другие», «чужие» его не знают). Группа эта может быть национальной, конфессиональной, профессиональной (например, медицинские работники), генерационной (например, молодежь) и т. д. [Красных 2003:174].
В.В. Красных. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность?
«Прецедентная ситуация (ПС) – некая „эталонная“, „идеальная“ ситуация, связанная с набором определенных коннотаций. <…> Означающим ПС могут быть прецедентное высказывание или прецедентное имя (например, Ходынка, Смутное время)или не прецедентный феномен (яблоко, соблазнение, познание, изгнание – как атрибуты одной ситуации).
Прецедентный текст (ПТ) – законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности. <…> Обращение к ПТ может многократно возобновляться в процессе коммуникации через связанные с этим текстом прецедентные высказывания или прецедентные имена. К числу прецедентных текстов принадлежат произведения художественной литературы (например, „'Евгений Онегин“, „Война и мир“), тексты песен, рекламы, анекдотов, политические публицистические тексты и т. д.
Прецедентное имя (ПИ) – индивидуальное имя, связанное или с широко известным текстом (например, Печорин, Теркин), или с прецедентной ситуацией (например, Иван Сусанин, Стаханов) <…> ПИ может состоять из одного (например, Ломоносов, Кутузов)или более элементов (Павлик Морозов, Баба Яга), обозначая при этом одно понятие[19].
Прецедентное высказывание (ПВ) – репродуцируемый продукт речемыслительной деятельности; законченная и самодостаточная единица, которая может быть или не быть предикативной. <…> К числу ПВ принадлежат цитаты из текстов различного характера (например, Не спится, няня! Кто виноват? и Что делать? Ждем-с!), а также пословицы (например, Тише едешь – дальше будешь)» [Красных 2003:172–173].
По словам О.В. Лисоченко, изучившей типологию прецедентности в газетных текстах, «свободное включение в речь прецедентных явлений на основе разного рода ассоциаций – признак русской речи постперестроечного периода» [Лисоченко 2007: 268].
Фрагмент учебника
О.В. Лисоченко. Риторика для журналистов: прецедентность в языке и в речи
«Слово „прецедент“ переводится как „случай, имевший место“. Поэтому к языковой прецедентности относятся все те языковые произведения, которые созданы до момента производства данной речи другими производителями речи и которые включаются в речь говорящим или пишущим как готовые, лишь используемые им при построении собственной речи образования.
В былые годы все передовые статьи и многие другие газетные публикации начинались с прецедентных текстов, представлявших собой выдержки из постановлений коммунистической партии и советского правительства. В настоящее время процесс <…> представляет собой включение в газетные статьи и заголовки прецедентных текстов в виде фразеологических единиц, пословиц и поговорок, крылатых фраз и выражений, известных современникам – читателям газеты – литературных строк, строчек из песен, популярных кинофильмов, частей рекламных текстов и т. д. Понятно, что включаемый в публикацию прецедентный текст берет на себя функцию выражения определенного содержания или некоего смысла публикации. Но это содержание или некий смысл выражаются при этом не прямо, а иносказательно, косвенно и становятся предметом восприятия читателем в результате его логического вывода. <…>
Совокупность содержащихся в памяти современников, говорящих на данном языке, явлений языковой прецедентности представляет собой культурный фонд нации. Следовательно, обладание знанием прецедентных текстов и способностью как включать их в собственную речь, так и понимать смысл их включения в речь других говорящих или пишущих свидетельствует о приобщении к культуре народа – носителя языка. <…>
Чем богаче речь прецедентными текстами, тем она остроумнее, привлекательнее и выразительнее. Узнавание прецедентного текста в речи доставляет читателю радость открытия, сопровождается догадкой, установлением ассоциативных связей. Речевое творчество характерно для речевой деятельности не только пишущего, включающего в свою речь прецедентный текст, но и читающего, понимающего <…>, в чем дело. При использовании в речи прецедентных текстов осознание говорящим и слушающим коммуникативного равенства доставляет удовольствие общения» [Лисоченко 2007: 12, 13, 268].
1.6. «Чужое слово» в тексте
Отражение в тексте чужого слова (в том числе в юридическом аспекте авторского права) – одна из фундаментальных проблем порождения публицистического (как правило, вторичного по своей природе) текста, автор которого дает свой комментарий прецедентному событию. Таким образом, интертекстуальность выступает основной текстовой категорией, принципом построения любого публицистического текста. Эксплицитное (выраженное материально, специально обозначенное) включение «чужой речи» может реализовываться в виде цитаты, которая «позволяет непосредственно наблюдать, каким образом один текст включается в другой. Материалом проявления разнородности текста являются типографские приемы: отбивка цитаты, использование курсива или кавычек и пр.» [Пьеге-Гро 2008: 84])[20] и ссылки-референции («к ней прибегают, когда требуется лишь отослать читателя к иному тексту, не приводя его дословно» [Пьеге-Гро 2008: 87]).
Разговор о цитации невозможен без учета мнения отечественных лингвистов. Обратимся к работам К.Ф. Седова и H.A. Кузьминой.
В своем исследовании автор рассматривает проблему цитации в художественном и научном текстах, однако выводы, к которым приходит автор, распространяются и на публицистический стиль, одна из функций которого – донести до адресата «чужой» текст. При этом известно, что «чужой» текст обязательно подается «в огранке» редакционной политики, и поэтому адресат (читатель, слушатель) получает информацию «в матрешке» нескольких точек зрения (т. е. с лингвистической точки зрения иерархии субъективных модальностей, являющихся показателем текстовой категории тональности, – см. подробнее лекцию 9).
Особое место в системе интертекстуальности занимает плагиат, который проявляется в имплицитности «первичного» текста в структуре «вторичного». Приведем еще одну выдержку из книги Натали Пьеге-Гро, которая кратко определяет плагиат как «неотмеченную цитату»:
«Совершить плагиат – значит привести отрывок из какого-либо произведения, не указав при этом, что оно принадлежит другому автору. Обычные метафорические обозначения плагиата – кража или воровство. Он тем более предосудителен, если цитирование оказывается буквальным, а цитата длинной. Плагиаторство расценивается как подлинное посягательство на литературную собственность, как своего рода мошенничество, ибо оно не только ставит под сомнение честность плагиатора, но и нарушает правила нормальной циркуляции текстов» [Пьеге-Гро 2008: 89].
Проблема передачи в тексте чужой речи традиционно обсуждается в вузовских учебниках по синтаксису русского языка, когда идет речь о коммуникативно-синтаксической организации текста.
Разговор о цитации невозможен без учета мнения отечественных лингвистов. Обратимся к работам К.Ф. Седова и H.A. Кузьминой.
Фрагмент статьиЦитация является одной из практик речевой деятельности человека, при которой создается вторичный текст, т. е. происходит интерпретация текста-оригинала. Таким образом возникает интертекст, включающий в себя реализацию речевых намерений нескольких субъектов речи. По словам H.A. Кузьминой, рассматривающей процесс взаимодействия коммуникантов (автора и читателя) в интертексте с позиций синергетики – единой теории сложных систем, «цитация представляет собой творческую деятельность субъекта в интертексте. Интертекст мы рассматриваем как информационную реальность, способную бесконечно самогенерироваться по стреле исторического времени. В применении к языку под информационной реальностью подразумеваются тексты» [Кузьмина 1999: 217].
К.Ф. Седов. Дискурс и личность: эволюция коммуникативной компетентности
«Особым объектом прагмалингвистического рассмотрения становится дискурс, содержащий чужую речь. <…> Как известно, современный русский язык располагает двумя основными способами передачи чужих высказываний: „прямая речь – это показ чужого слова, а косвенная – рассказ о нем“… Отличие косвенной речи от прямой – в большей аналитичности этой формы; здесь происходит перекодировка содержания чужого высказывания. Еще дальше по пути компрессии и ассимиляции передаваемого сообщения идет так называемая скрытая косвенная, или тематическая, речь. Этот способ позволяет „кратко передать основное содержание чужой речи или ограничиться лишь указанием темы чужого высказывания“» [Седов 2004: 30, 33, 34].
В своем исследовании автор рассматривает проблему цитации в художественном и научном текстах, однако выводы, к которым приходит автор, распространяются и на публицистический стиль, одна из функций которого – донести до адресата «чужой» текст. При этом известно, что «чужой» текст обязательно подается «в огранке» редакционной политики, и поэтому адресат (читатель, слушатель) получает информацию «в матрешке» нескольких точек зрения (т. е. с лингвистической точки зрения иерархии субъективных модальностей, являющихся показателем текстовой категории тональности, – см. подробнее лекцию 9).
Фрагмент статьиК имплицитным способам выражения в тексте «чужого слова» относят аллюзию (в основе термина – французское слово «намёк»), которая иначе, чем цитата, воздействует на память и интеллект читателя. Н. Пьеге-Гро цитирует следующее толкование аллюзии: «…„это хитроумный способ соотнесения широко известной мысли с собственной речью, поэтому она отличается от цитаты тем, что не нуждается в опоре на имя автора, которое всем известно и так, и особенно потому, что заимствованное удачное высказывание не столько отсылает к авторитету, как это делает, собственно говоря, цитата, сколько является удачным обращением к памяти читателя, дабы заставить его перенестись в иной порядок вещей, но аналогичный тому, о котором идет речь“. <…> Суть аллюзии в том, чтобы „дать возможность уловить наличие связи между одной вещью, о которой говорят, с другой вещью, о которой не говорят ничего, но представление о которой возникает благодаря этой связи“[21]» [Пьеге-Гро 2008: 91].
Н. А. Кузьмина. Когнитивные механизмы цитации
«С когнитивных позиций цитация – креативная аналитико-синтетическая деятельность субъекта по обработке текстовой информации. Цитирующий как бы анализирует прототекст, выделяя те его элементы, которые представляются ему наиболее репрезентативными. <…> Цитация <…> представляет собой осуществляемую субъектом семантическую компрессию прототекста, а цитата – результат этого процесса. <…>
Ментальная обработка информации прототекста при цитации носит характер интерпретации: выражение, ставшее объектом интерпретации, необходимо подвергается реконструкции в соответствии с индивидуальной когнитивной системой субъекта и временем. <…>
Те же самые свойства, которые делают цитату привлекательной для ученого (определенность смысла, четкое разграничение „своего“ и „чужого“, указание на преемственность знания, демонстрация принадлежности к научной школе), отвращают от прямого и точного цитирования художника. Цитата в узком смысле не связана непосредственно с природой художественной речи, которой свойственны многообразные формы интертекстуальности. <…>
Самый распространенный вид цитат в научном тексте – целостное высказывание, передающее более или менее завершенную мысль. Этому есть свое объяснение: для автора (ученого) важно прежде всего содержание цитаты, ее эксплицитная энергия, та информация, которую она несет. <…> В научном тексте, наряду с собственно цитированием, распространены другие синтаксические формы передачи чужой речи – например, изложение идеи со ссылкой на автора в сносках или примечании. <…>
Точность воспроизведения формы и смысла при цитировании – „неоспоримо важная этическая норма в науке“, недаром в научных изданиях существует сакраментальная формула: „Автор несет ответственность за аутентичность цитат“. Именно поэтому цитатное слово непременно выделяется в тексте разными способами: кавычками, курсивом, указанием на автора в скобках и т. п. Четкое разграничение „своего“ и „чужого“ – граница, разделяющая оригинальное изложение и плагиат. <…>
Диалогическая модальность, выражающая субъективную оценку цитирующим информации цитаты, может быть более или менее явной. <…> Но даже в тех случаях, когда нет явных показателей „согласия“ или „несогласия“ с автором цитаты, следует говорить об их значимом отсутствии, текстовом нуле, имплицитном диалоге, потому что самый факт выбора цитаты означает ее включенность в систему авторского сознания и как следствие – в систему текста. Таким образом, обнаруживается еще одна общая функция цитат в художественном и научном стиле – они всегда несут информацию об „образе автора“, его тезаурусе, литературных вкусах или научной ориентации, коммуникативном намерении в данном тексте. <…>
Сопоставление художественного и научного стиля позволяет выдвинуть следующую гипотезу; цитация представляет собой когнитивную универсалию, обеспечивающую преемственность знания и надежность его передачи из поколения в поколение» [Кузьмина 1999: 217–233].
Особое место в системе интертекстуальности занимает плагиат, который проявляется в имплицитности «первичного» текста в структуре «вторичного». Приведем еще одну выдержку из книги Натали Пьеге-Гро, которая кратко определяет плагиат как «неотмеченную цитату»:
«Совершить плагиат – значит привести отрывок из какого-либо произведения, не указав при этом, что оно принадлежит другому автору. Обычные метафорические обозначения плагиата – кража или воровство. Он тем более предосудителен, если цитирование оказывается буквальным, а цитата длинной. Плагиаторство расценивается как подлинное посягательство на литературную собственность, как своего рода мошенничество, ибо оно не только ставит под сомнение честность плагиатора, но и нарушает правила нормальной циркуляции текстов» [Пьеге-Гро 2008: 89].
Проблема передачи в тексте чужой речи традиционно обсуждается в вузовских учебниках по синтаксису русского языка, когда идет речь о коммуникативно-синтаксической организации текста.
Фрагмент учебника
О.А. Крылова, Л.Ю. Максимов, Е.Н. Ширяев Современный русский язык
«Прямая речь представляет собой чужую речь, включенную в авторский текст без всяких смысловых и структурных изменений с помощью специальных „слов автора“, в которых содержится следующая информация: отмечается сам факт говорения, сообщается, кому принадлежит чужая речь, а также (факультативно) кому она адресована, и даются сведения обстоятельственного характера. <…>
Предложения с косвенной речью представляют собой изъяснительно-объектные предложения с союзами что и чтобы, где слова автора – это главная часть, а чужая речь – придаточная часть сложноподчиненной структуры. При передаче чужой речи этим способом происходит сообщение только содержания чужой речи, без сохранения её структурных и всех лексических особенностей. <…> В форме косвенной речи чужая речь лишается модальных частиц, междометий, вводных слов, обращения, форм повелительного наклонения. Местоимения и личные формы глаголов употребляются в косвенной речи с точки зрения автора, передающего содержание чужой речи. <…>
С косвенной речью несобственно-прямая речь сближается употреблением форм местоимений, а с прямой – использованием лексических средств и грамматических форм глаголов (наклонение, время), частиц, междометий и проч.» [Крылова и др. 1997: 237–240].
1.7. «Чужое слово» в газете
Проблеме чужой речи, чужого текста в газете, его традиционным и новейшим функциям в структуре «авторского»[22]текста уделяют особое внимание авторы коллективной монографии «Русская речь в средствах массовой информации» [СПб., 2007].
Цитата в газете может выполнять функцию аргумента, может выражать иронию автора, обозначать ситуацию как типичную (например, «Вы скажете, что это было всегда, может, даже Пушкина вспомните „народ безмолвствует“. И понятно почему…»); цитата может быть использована как прием речевой манипуляции в идеологической речи:
Фрагмент книгиНаиболее традиционное представление в газете чужой речи – речь прямая. Исследователи выделяют следующие типы субъектов прямой речи в текстах СМИ: абстрактный, неопределенно-обобщенный, корпоративный, единичный. Их речь вводится в текст по традиционным правилам пунктуации. Однако в современных газетах всё чаще встречается «необозначенная прямая речь, графически не выделенная из авторского контекста». Исследователи отмечают, что, с одной стороны, отсутствие кавычек «может стать помехой для адекватного восприятия» текста, с другой, – что «необозначенная прямая речь не „документирует“ присутствие чужого высказывания, приближает текст к дискурсу, у которого, в отличие от текста, нет единичного автора, а коллективный создатель».
Русская речь в средствах массовой информации
«Проблема чужой речи особенно актуальна для текстов СМИ именно ввиду их вторичности: они отражают уже существующие тексты – как письменно-объективированные, так и те, которые представляют собой не фиксированный письменно дискурс (совокупность высказываний конкретных лиц в связи с определенным информационным поводом). Речь другого лица, появляющегося в авторском повествовании в форме прямой, косвенной или несобственно-прямой речи, позволяет рассматривать данное лицо в качестве одного из субъектов публицистического текста. <…>
Новая коммуникативная ситуация приводит к тому, что в текстах СМИ представлена модифицированная в той или иной степени речь представителей практически всех социальных групп, включая маргинальные, которые „не имели права голоса“ в прессе доперестроечного периода (криминальные элементы, наркоманы, бомжи, сектанты, представители сексуальных меньшинств и т. п.). Таким образом, увеличивается набор социально-типологических характеристик потенциальных субъектов текста СМИ и встает вопрос о необходимой мере авторской модификации конкретного лица в публицистическом тексте» [Русская речь в средствах массовой информации 2007: 145, 146].
Цитата в газете может выполнять функцию аргумента, может выражать иронию автора, обозначать ситуацию как типичную (например, «Вы скажете, что это было всегда, может, даже Пушкина вспомните „народ безмолвствует“. И понятно почему…»); цитата может быть использована как прием речевой манипуляции в идеологической речи:
«Значительная часть печатных изданий обслуживает потребности той или иной идеологической системы. <…> Несмотря на заявления о свободе печати, практически для любого общественно-политического издания можно назвать круг авторов, абсолютно неприемлемых для него по идеологическим причинам. <…>На присутствие в тексте чужой речи могут указывать так называемые ксенопоказатели – «конструкции с вводными словами и частицами, отсылающими к источнику информации» (их принято рассматривать также как разновидность логических связок, вводящих чужую речь, – см. п. 9.3.2. учебного пособия). В качестве ксенопоказателя «нового поколения» авторы предлагают «рассматривать стилистически маркированную частицу типа (хоть толковыми словарями она не отражена)» [там же: 173]; говорят и о том, что у несобственно-прямой речи в СМИ «есть еще одна характерная формальная черта – она может отражать речь корпоративного субъекта» [там же: 176].
Политический оппонент мыслится как противник. <…> Он лишен речевых прав. Соответственно его тексты – это объект манипуляции.
Приемы такой манипуляции хорошо известны.
Цитаты сплошь и рядом могут извлекаться из текста таким образом, что, будучи лишенными ближайшего речевого окружения, они лишаются своего первоначального смысла. Поэтому и возникло выражение, отражающее суть данной ситуации, – „понадергать цитат“.
Иногда политическую позицию соперника пересказывают, потому что пересказ позволяет трансформировать текст противника в нужном направлении, вплоть до полного его искажения» [Русская речь в средствах массовой информации 2007: 68, 69].
Резюме
В современной лингвистике текст признается высшей лингвистической единицей – результатом синхронного взаимодействия всех языковых уровней. Следовательно, именно в тексте проявляются все формальные и смысловые закономерности функционирования языковых единиц на фонетическом, морфемном, словообразовательном, морфологическом, синтаксическом, лексическом и стилистическом уровнях. Однако тексту свойственны собственные признаки – как общие для всех семиотических систем (цельность и связность), так и специфические (ситуативность, дискретность, континуальность, синтагматичность, парадигматичность, интенционалъностъ, воспринимаемость, информативность, интертекстуальность).
Лекция вторая. СОВРЕМЕННЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ В ИССЛЕДОВАНИИ ТЕКСТА
Поскольку текст – явление многоаспектное, существуют разные подходы к его изучению, в том числе в российской лингвистике. Л.Г. Бабенко [2004: 12–14] называет среди них следующие:
1) лингвоцентрический (аспект соотнесенности «язык – текст»);
2) текстоцентрический (текст как автономное структурно-смысловое целое вне соотнесенности с участниками коммуникации);
3) антропоцентрический (аспект соотнесенности «автор – текст – читатель»), внутри которого выделяются следующие направления: психолингвистическое, прагматическое, деривационное, коммуникативное, речеведческое (жанрово-стилевое);
4) когнитивный (аспект соотнесенности «автор – текст – внетекстовая деятельность»).
1) лингвоцентрический (аспект соотнесенности «язык – текст»);
2) текстоцентрический (текст как автономное структурно-смысловое целое вне соотнесенности с участниками коммуникации);
3) антропоцентрический (аспект соотнесенности «автор – текст – читатель»), внутри которого выделяются следующие направления: психолингвистическое, прагматическое, деривационное, коммуникативное, речеведческое (жанрово-стилевое);
4) когнитивный (аспект соотнесенности «автор – текст – внетекстовая деятельность»).
2.1. Лингвоцентрический подход
Лингвоцентрический подход наиболее традиционен для анализа текста и основан на изучении функционирования языковых единиц и категорий в условиях художественного текста.