Страница:
Ваня и Катя останавливаются как вкопанные, а Бимка, впервые в своей недолгой жизни, вздыбливает холку и пробует рычать. Неумело, по-щенячьи, не злобно вовсе, а скорее, удивленно.
– Что? – взвивается мужик. – Ты на меня еще и хвост поднимаешь?
Он наклоняется к щенку, и от ярости, перекосившей носатое лицо, Ване становится еще страшнее. Испуганный Бимка, прячась за ноги хозяина, громко и звонко тявкает.
– Дяденька, – плачет Катька, – он не кусается! Он маленький!
– А большим уже никогда не будет!
Одним движением лысый хватает щенка за шкирку и, с силой размахнувшись, впечатывает собачью голову в близкий угол дома…
Дом, не выдержав этого сильного удара, подламывается в самом основании, как детский грибок в песочнице. И начинает заваливаться набок, бесшумно и страшно, накрывая своей величавой массой распластанное под водосточной трубой маленькое пятнистое тельце с кровавым месивом вместо веселой ушастой мордахи. Тяжелые кирпичи валятся на застывшую в немом жутком крике Катюшку, самого Ваню, почему-то лежащего на раскаленном тротуаре.
– Катька, – хочет оттолкнуть он сестренку от страшного места.
– Она дома тебя ждет, – шмыгая носом, извещает мать. – Даже в школу сегодня не ходила, говорит, Ванечка придет, а вдруг у него ключей нет…
– Бимка…
– Так это же он тебя нашел! Я говорю, пойдем Ваню искать, догадалась его с поводка спустить. Он как помчался! И оглядывается, меня зовет: мол давай шевелись быстрее. А я же, как он, не могу, у меня же всего две ноги, а не четыре.
Ваня чувствует, что мать очень боится. Оттого так и тараторит, подхихикивая, чтоб не разреветься, наверное. Чего пришла? Сидела бы дома с Катькой, а он бы отлежался да сам и вернулся. Только бы отдохнул немного.
– Иди домой…
– Заговорил, слава богу! А я уж думала, ты бредишь. Горишь весь. Температура у тебя, сыночка. Вставай потихоньку. Что тут в подвале лежать? Страшно… Я уж прямо не знаю, как решилась за Бимкой спуститься. Чуть от ужаса не умерла.
Мать не врет. Она и в самом деле жуткая трусиха, и Ваня ее за это презирает. Ну, скажите, как можно бояться жуков и пауков и даже божьих коровок? А когда Ванин одноклассник пришел к ним в гости с ручной белой мышкой, красноглазой красоткой Дунькой, мать вообще грохнулась в обморок. По-настоящему. Хорошо, что не на живот, а то вполне могла бы еще неродившуюся Катюшку придавить. И отчим, приведя ее в чувство вонючим нашатырем, матюками и пинками выгнал из дому Ваню вместе с другом и Дунькой. Хотя если матери кого и стоило бояться, то это отчима. Лично Ваня ненавидел его лютой ненавистью, а терпел его по одной причине: отчим был сильнее. А потом еще из-за Катьки. Уж очень она его любила и лицом уродилась точь-в-точь. Только отчим был страхолюдина, помесь гориллы с крокодилом, а Катюшка – красавица. И очень добрая. Да и вообще, Катька – единственное существо, кроме Бимки, кого Ваня любит. Мать он, конечно, тоже любит, но не так, как Катьку, а как любят убогих или больных скорее, жалко ее, да и все.
– Он – негр.
– А, тогда другое дело. Дата приезда точная?
– Из посольства скинули.
– Так. Снова индусы? Не многовато за последние полгода? Как-то на них пресса плохо покупается. Вот тут у тебя сын консула Танзании. Студент?
– В Кембридже учится, собирается к отцу на день рождения.
– Хорошо. Но чтоб не до полусмерти. И повод нужен, повод! Допустим, педик, к мальчишкам приставал.
– Подробное описание каждой акции вот здесь. – Банщиков подвинул шефу вторую папку. А этот – не просто педик, извращенец.
– Да? Вот сволота черномазая! Ну, остальное нормально. Конечно, размах не тот, что весной, но зато планомерно и наступательно. – Стыров довольно отхлебнул остывшего чаю. – Великое дело делаем, чуешь? Если наши словоблуды закон примут – а они примут, – у нас руки развязаны!
Оставшись один, полковник еще раз проглядел бумаги. Попробовал представить вместо равнодушных буквиц реальные картины. Впечатлился.
За десять лет существования его спецподразделения, именуемого скучным словом «отдел», они и в самом деле добились многого. И главное – изменили отношение к законной власти самих этих полудурков со свастикой вместо мозгов. Что у них раньше бродило в головах? Мы, скинхеды – оппозиция. Вряд ли хоть пять процентов из всех бритоголовых понимали значение этого слова: соображалки не те, – но кричать о том, что они против власти, скинам нравилось. Черт знает, куда бы они зашли, девять десятых – полные отморозки, но на то и содержит государство спецслужбы, на то и президент, слава богу, не из слюнтявых демократов, а свой, понимающий специфику, а главное, точно знающий, чего хочет.
Стыров улыбнулся, вспомнив первое свое знакомство со скинами, еще на прошлой должности. Он ехал с дачи и напоролся на митинг. Что они тогда орали? Ельцин – жид, Россия захвачена еврейским капиталом, долой сионистское правительство, не дадим превратить свою родину в колонию негров и китайцев…
Сейчас совсем другая ситуация. Сейчас они наоборот требуют от президента решительных мер, то есть считают его за признанного вождя. Один плакат «Будем мочить чурок в сортире!» чего стоит! Есть, конечно, особо упертые, типа «Херц-88», но и они постепенно дрессируются. Митинги устраивают санкционированные, шествия и пикеты – тоже. Кстати, до этого плаката, вот чудеса, скины сами додумались! Даже подсказывать не пришлось. Теперь их главный враг, наряду с чурками и евреями, конечно, милицейский министр. Типа, все преследования скинхедов – «его татарской морды дело». И пусть. И ладно.
Понятно, всякие там министры и депутаты думают, что политику в стране вершат они! Стыров ухмыльнулся. Пусть думают! На самом деле главные политики – это такие, как он, полковники. Не генералы, заметьте, а именно полковники! А в каком кресле они сидят – в президентском или, как он, вот в этом черном кожаном, с вмонтированным индивидуальным массажером, – не так уж и важно.
Стырову нравилось ощущать себя политиком. Нравилось придумывать комбинации, а потом наблюдать, какой резонанс они вызывали. Конечно, десять лет назад, когда его, перспективного и борзого капитана, озадачили совершенно новым назначением и дали в помощь всего-то трех таких же борзых лейтенантов, он поначалу занервничал. Мечталось о другом. Но – «партия сказала "надо!", комсомол ответил "есть!"». Хорошая была песня, правильная. А сейчас эти, его подопечные, как там они поют?
Тогда – жиды, сейчас – кавказцы. Кстати, здорово его парни придумали: взять подборку карикатур старых, семидесятых, годов и вместо еврейских морд забабахать чеченские носяры. Сериалы про «хороших» русских ребят и зверей-кавказцев уже потом пошли, тоже, кстати, по аналитической записке его подразделения, а в деле визуальной пропаганды, как ни крути, его орлы были первыми.
Так, что он на сегодня еще наметил? Где тут новая аналитика по связям скинов с криминалом? В Москве просили особо обратить на это внимание. Похоже, кое-где ситуация начала выходить из-под контроля. Ростов, считай, уже проморгали. А ведь перспективная организация была «Blood&Honour», развивающаяся. Но не убрали вовремя местного фюрерка, Вайса, теперь расхлебывают. Денег пожалели, что ли? Жадные они, эти южане. Вот Вайс и двинул свои «войска» под нацистскими знаменами прямо в объятия местных авторитетов. Те, молодцы, сразу просчитали, что на скинов можно свалить все, от убийств до грабежей. И тогда это уже не криминальные разборки, а политическая борьба угнетенного русского народа против поработителей-иноверцев.
А вот теперь к Ростову, похоже, примкнули еще два региона – Киров и Пермь. Только там все наоборот, не скины к уголовникам пришли, а местная шпана стала рядиться под скинхедов и подражать им. То есть обоюдное движение навстречу, к полному слиянию.
Нельзя, нельзя этого допускать! Если уж скинам и положено выполнять чьи-то заказы, то никак не уголовников! Слияние скинхедов с криминальным миром – это такая гремучая смесь… Что получим на выходе? Выражаясь научным языком, новую молодежную субкультуру. Иначе говоря, хорошо организованные банды, одержимые, помимо прочих криминальных устремлений, еще и расизмом. При нынешней тотальной криминализации России – это катастрофа. Не зря, не зря шеф просил обратить на это особое внимание. Значит, тенденция. Значит, и тут, в Питере попытаются на этом сыграть. Зря. Такой номер здесь не пройдет. Каким бы наглецом Трефилов не был, а дело свое знает и команду содержит отменную! Но все равно надо быть начеку. Сегодня – тихо, а завтра… Береженого, как говорится…
– Можно? – На пороге возникла секретарь с дымящимся стаканом чая на подносе.
– Неужели уже три часа прошло? – удивился Стыров. – Вроде только что в кабинет вошел… – Однако даже на хронометр смотреть не стал. Чай ему подавался строго через равные промежутки, вне зависимости от того, чем он был занят.
– Там вас Бекетов ждет, говорит, срочно.
– Зови.
Антон Бекетов контролировал связи питерских скинов с западными «учителями», время его доклада – среда. Сегодня – вторник. Раз недотерпел, значит, что-то важное.
– Завтра вечером ждем гостей, товарищ полковник.
Стыров молча ждал продолжения. «Гости» на языке Бекетова означали западных эмиссаров, по большей части неонацистов. Сколько их перебывало в Питере за последние годы – не счесть! В основном из Германии. И Немецкий народный союз, и Национальный народный фронт, и Союз правых…
Опыт, которым они щедро делились с русскими братьями по разуму, отделу Стырова выходил боком. Правда, вот уже год, как они и этот участок жестко накрыли: Бекетов постарался. Поэтому поводов для особого беспокойства вроде не наблюдалось. Тогда к чему эта срочность?
– Кто? – наконец недовольно бросил Стыров.
– «Молодежь викингов» и «Стальной шлем», с тургруппой из Таллина.
– Твою мать! – выругался полковник. Названные Бекетовым организации принадлежали к числу ультрарадикальных, то есть откровенно фашистских, и их деятельность в Германии была законодательно запрещена. Коньком «викингов» и «шлемоносцев» были антиправительственные и антипрезидентские акции. То есть сторона, прямо противоположная той, куда направляли местное скин-сообщество люди Стырова.
– К кому пожаловали?
– К «Русским братьям».
– Не понял. Добрыню разве уже выпустили?
– Нет, в «Крестах» загорает. Вот я и хотел получить добро на «Одноклассников».
«Одноклассники» были гордостью отдела. Ноу-хау. Впервые эту разработку, придуманную, кстати, тоже группой Трефилова, опробовали на эмиссарше из ку-клукс-клана, розовощекой бабульке, прибывшей из-за океана насладиться сокровищами Русского музея. В загашнике у бабульки присутствовало несколько адресов постоянных сборищ скинов. По ним она и полетела, взяв у «Европейской» такси. За рулем, понятно, сидел человек Трефилова. Он и доставил неугомонную защитницу белых меньшинств в указанный ею спортклуб. А там, молотя резиновые груши, отрабатывала навыки уличных боев одна из скин-группировок, числом в одиннадцать бойцов, во главе с зататуированным по самые глаза лидером – Путятей.
Бабулька распиналась часа два, пускала слезу и раздувалась от праведного гнева. Путятя вдохновенно переводил. Бритоголовые молодцы вежливо слушали, а потом даже задали несколько вопросов.
Закончилась международная встреча раздачей слонов: бабулька выписала чек на двадцать тысяч долларов, а русские патриоты подарили ей репродукцию картины «Три богатыря».
Сам же Путятя так понравился бабульке, что она попросила быть ее личным переводчиком и познакомить с другими коллегами по скиновскому цеху. Именно этим Путятя и занимался все три дня пребывания эмиссарши в Питере. Надо сказать, что на двух встречах из семи, им организованных, присутствовали-таки настоящие скинхеды, которые знали Путятю не первый день и считали одним из верных борцов за русскую идею. Американка вещала, Путятя переводил. Всем было хорошо. После этого визита Путятя – капитан Трефилов – вошел у скинов в непререкаемый авторитет, а «сформированная» лично им группировка, благодаря умелой и точной работе с прессой, стала по части жестокости и политизированности едва ли не примером для всех остальных разрозненных бритоголовых банд. В этом и состоял смысл «Одноклассников» – дорогие гости с Запада обязательно оказывались в спортклубе у Путяти…
Однако «викинги» и «шлемоносцы» были организациями особыми, тертыми, опытными, и, как точно знал Стыров, имели в своем составе представителей спецслужб. Недаром они навострились именно к «Русским братьям», одной из самых неуправляемых команд, в которую Трефилову никак не удавалось внедрить своих людей, потому что местный лидер – Добрыня – был маниакально подозрителен и помешан на конспиративности. «Русские братья» действовали скрытно и редко. Но чрезвычайно метко. За последние полгода, в отделе это знали, именно делом их рук (вернее, ног) были убийство армянского паренька-антифашиста на Лиговке, жестокое избиение двух таджиков у метро «Пионерская», поджог православного храма за то, что в нем собирали гуманитарную помощь для детей Кавказа.
То есть Стыров знал, что все это – акции «Русских братьев», но доказательств ни у него, ни у милиции не было. Сейчас Добрыня снова «отдыхал» в Крестах – его взяли неделю назад после нападения на морского пехотинца из охраны американского консульства. Пехотинца, уделанного в мясо, отправили самолетом на родину, штатовский МИД плюнул прямо в лицо российской демократии грозной нотой протеста, и Добрыню, снова не имея никаких доказательств причастности, кроме невнятных устных показаний очевидцев, пришлось ненадолго задержать. Милиция, конечно, надеялась в камере Добрыню расколоть или, что еще лучше, завербовать, но, похоже, план коллег из МВД по всем статьям рухнул, то есть самое время подключаться ребятам Стырова. Помимо прочего, Добрыню следовало задержать в Крестах еще на недельку, пока не отбудет обратно в прекрасный Таллин туристический автобус с «викингами» в «стальных шлемах».
Ну а самих эмиссаров – не обижать же гостей, что, зря из самой Германии перлись? – необходимо встретить по высшему разряду. Нужны вам питерские скинхеды – пожалуйста! Хотите им денег дать – кто же против? Желаете семинар провести – учиться мы всегда рады! У нас и спецпрограмма для таких встреч разработана с красивым теплым названием – «Одноклассники».
– Действуйте, – кивнул Стыров. – Законы гостеприимства, куда денешься?
– Мам, иди домой, я потом… – Ване трудно говорить, очень трудно. Язык непослушен и тяжел и скребет нёбо и десны, будто ржавый рашпиль.
– Как же я тебя оставлю, сыночка, тебе лечиться надо! – Мать снова хлюпает носом. – Больного-то тебя кто арестует? А поправишься – сходишь в милицию, все разъяснишь. Ты ж не знаешь ничего! Звери какието, скинхеды эти, напали на людей за то, что нерусские. Девочку-то похоронили уже, а отец ее в реанимации. Не знают, выживет или нет.
– Он жив? – От огорчения у Вани снова темнеет в глазах, даже боль в руке проходит. – Жалко…
– Сынок, что ты такое говоришь? – Мать взмахивает руками, словно отгоняя от себя только что услышанную фразу. – Люди же!
– Нелюди! – злобно выдавливает Ваня. – Я его все равно убью!
– Сынок.. – Мать растерянно замолкает. – Сынок, как ты… – И вдруг тонко и громко всхлипывает, почти взвывает: – Ваня! – Вскрик тут же падает до шепота, словно матери на рот накинули толстую пыльную тряпку. – Так ты там был? Милиция не врет? Сыночка…
– Их всех уничтожить надо! – Ваня закрывает глаза. – Всех! А этого черножопого – первым!
Как же этот чурка мог выжить? Как? Ведь Ваня сам видел, когда тот кинулся на него с ножом, Костыль сзади ударил его трубой прямо по лысому черепу! Череп еще так странно блеснул, когда носатый заваливался на спину. Медленно, цепляясь руками за воздух. Как показывают в кино. Когда они убегали, Ваня обернулся: лысый лежал неподвижно. Но даже мертвый выглядел здоровенным и страшным. А они его завалили! Девчонка валялась чуть дальше, в стороне. Маленькая такая. Как манекен из витрины «Детского мира».
Вдруг девчонка шевельнула ногой… Или рукой.
И оказалось, что это – никакая не девчонка, а Бимка. Лапы у него дергались уже от конвульсии. Так сказала ветеринарша, к которой они его принесли. Вместо правого глаза на щенячьей мордочке чернела страшная дыра, в которой что-то пульсировало и булькало, а маленькое тельце было совсем неживым.
– Усыплять будете или пусть сам помирает? – спрашивает ветеринарша.
– Тетенька, вылечите его, пожалуйста, – жалобно просит зареванная Катька. – Он хороший, он никого не кусает, он добрый.
– Да как тут вылечишь? Череп раскроен… Что ж не уберегли-то? Под машину попал, что ли?
– Нет, это его дядька злой об стенку стукнул… – Сестренка снова рыдает, а Ваня ни слова сказать не может. Все пытается промокнуть Катькиным шарфом кровь, струйкой стекающую из щенячьего уха.
– Господи, – ветеринарша оседает на кушетку, – так это его специально? Звери, ей-богу, звери… Ну, давайте уж бесплатно укол вколю, чтоб не мучился. Похороните в скверике, на могилку ходить станете…
– Не надо! – протестующе кричит Катюшка. – Мы уже к папе на могилку ходим!
– Так у вас отец умер? – жалеюще морщит лоб ветеринарша. – Сиротки, значит?
– Я его вылечу! – Ваня снова берет Бимку на руки. – Вылечу! Только скажите – что надо делать? Какие лекарства?
– Да какие уж тут лекарства… – Ветеринарша подолом халата вытирает сестренкин нос. – Клади сюда. Посмотрим, если мозг не задет…
– Катюнь, не плачь! – Ваня прижимает к себе девочку. – Мы вылечим Бимку, обязательно! А этого лысого я сам убью! Встречу и убью!
Он прикрывает глаза и воочию видит, как хватает носатого за мощную шею и со всей силы бьет лысой башкой об тот же самый угол дома. И сопливые мозги из раскроенного черепа разлетаются по стенам, как мелкие серые воробьи с проводов!
– И Амину! – доверчиво прижимается к брату Катька. – Это она виновата! Это из-за нее Бимку! Ты ее тоже убьешь, Вань?
– Убью! – соглашается брат. И сам свято верит, что так и будет.
– Ванечка, да тебе совсем плохо! Ванечка, потерпи немножко! Я сейчас людей позову, «скорую» вызову!
Снова мать. Откуда она все время появляется? Сама же говорила, отпуска не будет, поэтому он в Карежме все лето проведет один. А голосит, как на похоронах, когда отчима закапывали. Но отчим в Карежме и не был никогда. Значит, кого-то другого хоронят?
– Сыночка, ты меня слышишь? Ванюша… Потерпи, родной, я сейчас…
Ушла. Наконец-то.
– Ваня, здравствуй, а вот и я.
Никакого покоя. Не подвал, а проходной двор.
Ваня вглядывается в сизую темень и видит, что на месте матери стоит девочка. Незнакомая. В белом платье, пышной фате. Невеста. Чья? Откуда?
– Я твоя невеста, Ваня! Не узнаешь?
– Узнаю…
Конечно, как же он может ее не узнать? Это же она, та самая девочка! Амина. Только взрослая, как будто прошло лет десять. И очень красивая. Черные кудри, черные глаза, тонкие, будто нарисованные на белом лбу брови.
– Вставай, – девочка протягивает к нему руки, – вставай! У нас сегодня свадьба! Все собрались, и дедушка твой, и отчим, и мои родные.
Как это – дедушка и отчим? Они же померли?
Ваня поднимается, подходит к невесте, осторожно отбрасывает с ее лица легкую пену фаты: он ведь должен ее поцеловать! На свадьбе так положено. Фата облачком улетает в сторону. Ваня прижимает к себе голову невесты и ощущает под пальцами что-то горячее и липкое. Удивленно отдергивает руку, смотрит на ладонь. Она в чем-то темном и тягучем. Шоколад? Девчонка еле шоколадку и перепачкалась? А, так это – Алка! Снова ее игры. Как тогда, в ванной. Нарочно вся вывозилась в шоколаде и заставляла Ваню слизывать его со лба, щек, шеи. Потом, когда он уже дрожал от нетерпения, окунула шоколадку в горячую воду и обмусолила ею соски. Соски из нежно-розовых, как яблоневые бутоны по весне, превратились в густо коричневые, как у негритянки из порнушки, что они смотрели вместе у Рима.
– Вкусно? – спрашивает хитрая Алка. – А вот тут? – И проводит толстую шоколадную черту от пупка вниз, к бритому круглому лобку. – Ну?
– Очень… – рычит Ваня, находящийся уже в миллиметре от неземного наслаждения.
– Стой, – приказывает Алка, – я тоже хочу попробовать! – Подтапливает в ладони очередной кусок шоколада и жадно хватает липкой рукой вздыбившийся Ванин член. Елозит по нему сильно и нежно, упаковывая бурую, со вздувшимися венами плоть в мгновенно застывающий коричневый панцирь.
– Смотри, у тебя член, как у негра! Я с негром еще не трахалась, надо попробовать! Говорят, они – полный улет!
Ваня стонет и порыкивает. А Алка вдруг наклоняется и одним движением втягивает горячими сильными губами твердый, подрагивающий от нетерпения шоколадный батончик. Сквозь праздничный шум в ушах Ваня слышит, как Алка чмокает и пристанывает, сквозь сладкий туман в глазах видит ее блуждающие зрачки и перепачканное шоколадом лицо…
– Иди ко мне, – улыбается Ваня. – Я тебя оближу!
– Меня нельзя облизывать, – строго говорит Алка, поднимает лицо, и оно оказывается вовсе не ее, а наоборот, лицом той самой девочки, которая в наряде невесты пришла и теперь стоит тут, рядом с Ваниным диваном. – Нельзя, – повторяет девочка. – Я умерла, а это – кровь. Ты должен пойти со мной, ведь я – твоя невеста.
– Уходи! – просит Ваня. – Я устал. – И разворачивает девочку спиной, подталкивая ее к выходу.
– Зачем ты меня гонишь? – оборачивается удивленная Катька, и белая фата светло колышется над ее белыми кудряшками. – Я так по тебе соскучилась.
– Катька?! – Ваня страшно пугается. – Немедленно иди домой!
– Не могу, – улыбается сестренка и размазывает по щеке что-то темное и страшное, сочащееся из-под белокурых кудряшек. – Ты разве не знаешь, меня убили!
– Кто? – холодеет Ваня. – За что?
– Как за что? – простодушно удивляется малышка. – Я же нерусская!
– Ну и что? – Ваня сходит с ума. – Кто про это знает? Ты же беленькая, голубоглазая! Ты – моя сестра!
– А папа-то у меня – татарин! – Катька дразняще высовывает язык. – Значит, меня тоже надо убить!
– Ка-атька! – голосом, громче самого громкого грома кричит Ваня. – Уходи! Дура! – И изо всех сил толкает хрупкую фигурку в белом подвенечном наряде. Вперед. К выходу. Туда, где за едва различимым проемом двери, он знает, безопасность и свет.
Слабая, легкая Катька взлетает прямо в облаке пышной белой юбки и стремительно летит к свету, сама становясь этим светом. Сияние, в которое превращается ее след, крепнет, набирает силу, заполняя собой все пространство подвала, вырывается наружу, придавливая солнечной тяжелой массой дом, улицу, город…
От этого слепящего света невозможно спрятаться. Он плющит затылок и плавит глаза. Он раздирает легкие и обжигает рот. И никак не понять, то ли это еще жизнь, то ли уже нечто совсем другое…
ГЛАВА ВТОРАЯ
– Что? – взвивается мужик. – Ты на меня еще и хвост поднимаешь?
Он наклоняется к щенку, и от ярости, перекосившей носатое лицо, Ване становится еще страшнее. Испуганный Бимка, прячась за ноги хозяина, громко и звонко тявкает.
– Дяденька, – плачет Катька, – он не кусается! Он маленький!
– А большим уже никогда не будет!
Одним движением лысый хватает щенка за шкирку и, с силой размахнувшись, впечатывает собачью голову в близкий угол дома…
Дом, не выдержав этого сильного удара, подламывается в самом основании, как детский грибок в песочнице. И начинает заваливаться набок, бесшумно и страшно, накрывая своей величавой массой распластанное под водосточной трубой маленькое пятнистое тельце с кровавым месивом вместо веселой ушастой мордахи. Тяжелые кирпичи валятся на застывшую в немом жутком крике Катюшку, самого Ваню, почему-то лежащего на раскаленном тротуаре.
– Катька, – хочет оттолкнуть он сестренку от страшного места.
– Она дома тебя ждет, – шмыгая носом, извещает мать. – Даже в школу сегодня не ходила, говорит, Ванечка придет, а вдруг у него ключей нет…
– Бимка…
– Так это же он тебя нашел! Я говорю, пойдем Ваню искать, догадалась его с поводка спустить. Он как помчался! И оглядывается, меня зовет: мол давай шевелись быстрее. А я же, как он, не могу, у меня же всего две ноги, а не четыре.
Ваня чувствует, что мать очень боится. Оттого так и тараторит, подхихикивая, чтоб не разреветься, наверное. Чего пришла? Сидела бы дома с Катькой, а он бы отлежался да сам и вернулся. Только бы отдохнул немного.
– Иди домой…
– Заговорил, слава богу! А я уж думала, ты бредишь. Горишь весь. Температура у тебя, сыночка. Вставай потихоньку. Что тут в подвале лежать? Страшно… Я уж прямо не знаю, как решилась за Бимкой спуститься. Чуть от ужаса не умерла.
Мать не врет. Она и в самом деле жуткая трусиха, и Ваня ее за это презирает. Ну, скажите, как можно бояться жуков и пауков и даже божьих коровок? А когда Ванин одноклассник пришел к ним в гости с ручной белой мышкой, красноглазой красоткой Дунькой, мать вообще грохнулась в обморок. По-настоящему. Хорошо, что не на живот, а то вполне могла бы еще неродившуюся Катюшку придавить. И отчим, приведя ее в чувство вонючим нашатырем, матюками и пинками выгнал из дому Ваню вместе с другом и Дунькой. Хотя если матери кого и стоило бояться, то это отчима. Лично Ваня ненавидел его лютой ненавистью, а терпел его по одной причине: отчим был сильнее. А потом еще из-за Катьки. Уж очень она его любила и лицом уродилась точь-в-точь. Только отчим был страхолюдина, помесь гориллы с крокодилом, а Катюшка – красавица. И очень добрая. Да и вообще, Катька – единственное существо, кроме Бимки, кого Ваня любит. Мать он, конечно, тоже любит, но не так, как Катьку, а как любят убогих или больных скорее, жалко ее, да и все.
* * *
– Так, – Стыров вытянул из стопки просмотренных листков один. – Вот это поясни. Зачем нам мочить английского социалиста, да еще второе лицо в партии?– Он – негр.
– А, тогда другое дело. Дата приезда точная?
– Из посольства скинули.
– Так. Снова индусы? Не многовато за последние полгода? Как-то на них пресса плохо покупается. Вот тут у тебя сын консула Танзании. Студент?
– В Кембридже учится, собирается к отцу на день рождения.
– Хорошо. Но чтоб не до полусмерти. И повод нужен, повод! Допустим, педик, к мальчишкам приставал.
– Подробное описание каждой акции вот здесь. – Банщиков подвинул шефу вторую папку. А этот – не просто педик, извращенец.
– Да? Вот сволота черномазая! Ну, остальное нормально. Конечно, размах не тот, что весной, но зато планомерно и наступательно. – Стыров довольно отхлебнул остывшего чаю. – Великое дело делаем, чуешь? Если наши словоблуды закон примут – а они примут, – у нас руки развязаны!
Оставшись один, полковник еще раз проглядел бумаги. Попробовал представить вместо равнодушных буквиц реальные картины. Впечатлился.
За десять лет существования его спецподразделения, именуемого скучным словом «отдел», они и в самом деле добились многого. И главное – изменили отношение к законной власти самих этих полудурков со свастикой вместо мозгов. Что у них раньше бродило в головах? Мы, скинхеды – оппозиция. Вряд ли хоть пять процентов из всех бритоголовых понимали значение этого слова: соображалки не те, – но кричать о том, что они против власти, скинам нравилось. Черт знает, куда бы они зашли, девять десятых – полные отморозки, но на то и содержит государство спецслужбы, на то и президент, слава богу, не из слюнтявых демократов, а свой, понимающий специфику, а главное, точно знающий, чего хочет.
Стыров улыбнулся, вспомнив первое свое знакомство со скинами, еще на прошлой должности. Он ехал с дачи и напоролся на митинг. Что они тогда орали? Ельцин – жид, Россия захвачена еврейским капиталом, долой сионистское правительство, не дадим превратить свою родину в колонию негров и китайцев…
Сейчас совсем другая ситуация. Сейчас они наоборот требуют от президента решительных мер, то есть считают его за признанного вождя. Один плакат «Будем мочить чурок в сортире!» чего стоит! Есть, конечно, особо упертые, типа «Херц-88», но и они постепенно дрессируются. Митинги устраивают санкционированные, шествия и пикеты – тоже. Кстати, до этого плаката, вот чудеса, скины сами додумались! Даже подсказывать не пришлось. Теперь их главный враг, наряду с чурками и евреями, конечно, милицейский министр. Типа, все преследования скинхедов – «его татарской морды дело». И пусть. И ладно.
Понятно, всякие там министры и депутаты думают, что политику в стране вершат они! Стыров ухмыльнулся. Пусть думают! На самом деле главные политики – это такие, как он, полковники. Не генералы, заметьте, а именно полковники! А в каком кресле они сидят – в президентском или, как он, вот в этом черном кожаном, с вмонтированным индивидуальным массажером, – не так уж и важно.
Стырову нравилось ощущать себя политиком. Нравилось придумывать комбинации, а потом наблюдать, какой резонанс они вызывали. Конечно, десять лет назад, когда его, перспективного и борзого капитана, озадачили совершенно новым назначением и дали в помощь всего-то трех таких же борзых лейтенантов, он поначалу занервничал. Мечталось о другом. Но – «партия сказала "надо!", комсомол ответил "есть!"». Хорошая была песня, правильная. А сейчас эти, его подопечные, как там они поют?
– промурлыкал Стыров.
– Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Поднимайся на борьбу с жидами.
Наш свободный русский человек!
Тогда – жиды, сейчас – кавказцы. Кстати, здорово его парни придумали: взять подборку карикатур старых, семидесятых, годов и вместо еврейских морд забабахать чеченские носяры. Сериалы про «хороших» русских ребят и зверей-кавказцев уже потом пошли, тоже, кстати, по аналитической записке его подразделения, а в деле визуальной пропаганды, как ни крути, его орлы были первыми.
Так, что он на сегодня еще наметил? Где тут новая аналитика по связям скинов с криминалом? В Москве просили особо обратить на это внимание. Похоже, кое-где ситуация начала выходить из-под контроля. Ростов, считай, уже проморгали. А ведь перспективная организация была «Blood&Honour», развивающаяся. Но не убрали вовремя местного фюрерка, Вайса, теперь расхлебывают. Денег пожалели, что ли? Жадные они, эти южане. Вот Вайс и двинул свои «войска» под нацистскими знаменами прямо в объятия местных авторитетов. Те, молодцы, сразу просчитали, что на скинов можно свалить все, от убийств до грабежей. И тогда это уже не криминальные разборки, а политическая борьба угнетенного русского народа против поработителей-иноверцев.
А вот теперь к Ростову, похоже, примкнули еще два региона – Киров и Пермь. Только там все наоборот, не скины к уголовникам пришли, а местная шпана стала рядиться под скинхедов и подражать им. То есть обоюдное движение навстречу, к полному слиянию.
Нельзя, нельзя этого допускать! Если уж скинам и положено выполнять чьи-то заказы, то никак не уголовников! Слияние скинхедов с криминальным миром – это такая гремучая смесь… Что получим на выходе? Выражаясь научным языком, новую молодежную субкультуру. Иначе говоря, хорошо организованные банды, одержимые, помимо прочих криминальных устремлений, еще и расизмом. При нынешней тотальной криминализации России – это катастрофа. Не зря, не зря шеф просил обратить на это особое внимание. Значит, тенденция. Значит, и тут, в Питере попытаются на этом сыграть. Зря. Такой номер здесь не пройдет. Каким бы наглецом Трефилов не был, а дело свое знает и команду содержит отменную! Но все равно надо быть начеку. Сегодня – тихо, а завтра… Береженого, как говорится…
– Можно? – На пороге возникла секретарь с дымящимся стаканом чая на подносе.
– Неужели уже три часа прошло? – удивился Стыров. – Вроде только что в кабинет вошел… – Однако даже на хронометр смотреть не стал. Чай ему подавался строго через равные промежутки, вне зависимости от того, чем он был занят.
– Там вас Бекетов ждет, говорит, срочно.
– Зови.
Антон Бекетов контролировал связи питерских скинов с западными «учителями», время его доклада – среда. Сегодня – вторник. Раз недотерпел, значит, что-то важное.
– Завтра вечером ждем гостей, товарищ полковник.
Стыров молча ждал продолжения. «Гости» на языке Бекетова означали западных эмиссаров, по большей части неонацистов. Сколько их перебывало в Питере за последние годы – не счесть! В основном из Германии. И Немецкий народный союз, и Национальный народный фронт, и Союз правых…
Опыт, которым они щедро делились с русскими братьями по разуму, отделу Стырова выходил боком. Правда, вот уже год, как они и этот участок жестко накрыли: Бекетов постарался. Поэтому поводов для особого беспокойства вроде не наблюдалось. Тогда к чему эта срочность?
– Кто? – наконец недовольно бросил Стыров.
– «Молодежь викингов» и «Стальной шлем», с тургруппой из Таллина.
– Твою мать! – выругался полковник. Названные Бекетовым организации принадлежали к числу ультрарадикальных, то есть откровенно фашистских, и их деятельность в Германии была законодательно запрещена. Коньком «викингов» и «шлемоносцев» были антиправительственные и антипрезидентские акции. То есть сторона, прямо противоположная той, куда направляли местное скин-сообщество люди Стырова.
– К кому пожаловали?
– К «Русским братьям».
– Не понял. Добрыню разве уже выпустили?
– Нет, в «Крестах» загорает. Вот я и хотел получить добро на «Одноклассников».
«Одноклассники» были гордостью отдела. Ноу-хау. Впервые эту разработку, придуманную, кстати, тоже группой Трефилова, опробовали на эмиссарше из ку-клукс-клана, розовощекой бабульке, прибывшей из-за океана насладиться сокровищами Русского музея. В загашнике у бабульки присутствовало несколько адресов постоянных сборищ скинов. По ним она и полетела, взяв у «Европейской» такси. За рулем, понятно, сидел человек Трефилова. Он и доставил неугомонную защитницу белых меньшинств в указанный ею спортклуб. А там, молотя резиновые груши, отрабатывала навыки уличных боев одна из скин-группировок, числом в одиннадцать бойцов, во главе с зататуированным по самые глаза лидером – Путятей.
Бабулька распиналась часа два, пускала слезу и раздувалась от праведного гнева. Путятя вдохновенно переводил. Бритоголовые молодцы вежливо слушали, а потом даже задали несколько вопросов.
Закончилась международная встреча раздачей слонов: бабулька выписала чек на двадцать тысяч долларов, а русские патриоты подарили ей репродукцию картины «Три богатыря».
Сам же Путятя так понравился бабульке, что она попросила быть ее личным переводчиком и познакомить с другими коллегами по скиновскому цеху. Именно этим Путятя и занимался все три дня пребывания эмиссарши в Питере. Надо сказать, что на двух встречах из семи, им организованных, присутствовали-таки настоящие скинхеды, которые знали Путятю не первый день и считали одним из верных борцов за русскую идею. Американка вещала, Путятя переводил. Всем было хорошо. После этого визита Путятя – капитан Трефилов – вошел у скинов в непререкаемый авторитет, а «сформированная» лично им группировка, благодаря умелой и точной работе с прессой, стала по части жестокости и политизированности едва ли не примером для всех остальных разрозненных бритоголовых банд. В этом и состоял смысл «Одноклассников» – дорогие гости с Запада обязательно оказывались в спортклубе у Путяти…
Однако «викинги» и «шлемоносцы» были организациями особыми, тертыми, опытными, и, как точно знал Стыров, имели в своем составе представителей спецслужб. Недаром они навострились именно к «Русским братьям», одной из самых неуправляемых команд, в которую Трефилову никак не удавалось внедрить своих людей, потому что местный лидер – Добрыня – был маниакально подозрителен и помешан на конспиративности. «Русские братья» действовали скрытно и редко. Но чрезвычайно метко. За последние полгода, в отделе это знали, именно делом их рук (вернее, ног) были убийство армянского паренька-антифашиста на Лиговке, жестокое избиение двух таджиков у метро «Пионерская», поджог православного храма за то, что в нем собирали гуманитарную помощь для детей Кавказа.
То есть Стыров знал, что все это – акции «Русских братьев», но доказательств ни у него, ни у милиции не было. Сейчас Добрыня снова «отдыхал» в Крестах – его взяли неделю назад после нападения на морского пехотинца из охраны американского консульства. Пехотинца, уделанного в мясо, отправили самолетом на родину, штатовский МИД плюнул прямо в лицо российской демократии грозной нотой протеста, и Добрыню, снова не имея никаких доказательств причастности, кроме невнятных устных показаний очевидцев, пришлось ненадолго задержать. Милиция, конечно, надеялась в камере Добрыню расколоть или, что еще лучше, завербовать, но, похоже, план коллег из МВД по всем статьям рухнул, то есть самое время подключаться ребятам Стырова. Помимо прочего, Добрыню следовало задержать в Крестах еще на недельку, пока не отбудет обратно в прекрасный Таллин туристический автобус с «викингами» в «стальных шлемах».
Ну а самих эмиссаров – не обижать же гостей, что, зря из самой Германии перлись? – необходимо встретить по высшему разряду. Нужны вам питерские скинхеды – пожалуйста! Хотите им денег дать – кто же против? Желаете семинар провести – учиться мы всегда рады! У нас и спецпрограмма для таких встреч разработана с красивым теплым названием – «Одноклассники».
– Действуйте, – кивнул Стыров. – Законы гостеприимства, куда денешься?
* * *
– Ванечка, сына, ты сам дойти-то сможешь? – Голос матери очень мешает. Он не дает заснуть. И от этого все тело снова принимается болеть и стрелять. Особенно глаза и голова. – Из милиции приходили… Студенческий твой показывали. Говорят, на месте преступления нашли. Там, где девочку эту убили. Ой, ты же не знаешь ничего! У нас тут в Тишанском переулке бандиты до смерти отца с дочкой забили. Какие-то скинхеды. Я говорю, что ты студенческий обронил, наверное, что ты никаких скинхедов не знаешь. Надо сходить к ним, Ванюш, все объяснить! Я говорю, ты ни при чем, а они говорят: что же он тогда прячется? Они же не знают, что ты просто заболел! Вон, температура какая!– Мам, иди домой, я потом… – Ване трудно говорить, очень трудно. Язык непослушен и тяжел и скребет нёбо и десны, будто ржавый рашпиль.
– Как же я тебя оставлю, сыночка, тебе лечиться надо! – Мать снова хлюпает носом. – Больного-то тебя кто арестует? А поправишься – сходишь в милицию, все разъяснишь. Ты ж не знаешь ничего! Звери какието, скинхеды эти, напали на людей за то, что нерусские. Девочку-то похоронили уже, а отец ее в реанимации. Не знают, выживет или нет.
– Он жив? – От огорчения у Вани снова темнеет в глазах, даже боль в руке проходит. – Жалко…
– Сынок, что ты такое говоришь? – Мать взмахивает руками, словно отгоняя от себя только что услышанную фразу. – Люди же!
– Нелюди! – злобно выдавливает Ваня. – Я его все равно убью!
– Сынок.. – Мать растерянно замолкает. – Сынок, как ты… – И вдруг тонко и громко всхлипывает, почти взвывает: – Ваня! – Вскрик тут же падает до шепота, словно матери на рот накинули толстую пыльную тряпку. – Так ты там был? Милиция не врет? Сыночка…
– Их всех уничтожить надо! – Ваня закрывает глаза. – Всех! А этого черножопого – первым!
Как же этот чурка мог выжить? Как? Ведь Ваня сам видел, когда тот кинулся на него с ножом, Костыль сзади ударил его трубой прямо по лысому черепу! Череп еще так странно блеснул, когда носатый заваливался на спину. Медленно, цепляясь руками за воздух. Как показывают в кино. Когда они убегали, Ваня обернулся: лысый лежал неподвижно. Но даже мертвый выглядел здоровенным и страшным. А они его завалили! Девчонка валялась чуть дальше, в стороне. Маленькая такая. Как манекен из витрины «Детского мира».
Вдруг девчонка шевельнула ногой… Или рукой.
И оказалось, что это – никакая не девчонка, а Бимка. Лапы у него дергались уже от конвульсии. Так сказала ветеринарша, к которой они его принесли. Вместо правого глаза на щенячьей мордочке чернела страшная дыра, в которой что-то пульсировало и булькало, а маленькое тельце было совсем неживым.
– Усыплять будете или пусть сам помирает? – спрашивает ветеринарша.
– Тетенька, вылечите его, пожалуйста, – жалобно просит зареванная Катька. – Он хороший, он никого не кусает, он добрый.
– Да как тут вылечишь? Череп раскроен… Что ж не уберегли-то? Под машину попал, что ли?
– Нет, это его дядька злой об стенку стукнул… – Сестренка снова рыдает, а Ваня ни слова сказать не может. Все пытается промокнуть Катькиным шарфом кровь, струйкой стекающую из щенячьего уха.
– Господи, – ветеринарша оседает на кушетку, – так это его специально? Звери, ей-богу, звери… Ну, давайте уж бесплатно укол вколю, чтоб не мучился. Похороните в скверике, на могилку ходить станете…
– Не надо! – протестующе кричит Катюшка. – Мы уже к папе на могилку ходим!
– Так у вас отец умер? – жалеюще морщит лоб ветеринарша. – Сиротки, значит?
– Я его вылечу! – Ваня снова берет Бимку на руки. – Вылечу! Только скажите – что надо делать? Какие лекарства?
– Да какие уж тут лекарства… – Ветеринарша подолом халата вытирает сестренкин нос. – Клади сюда. Посмотрим, если мозг не задет…
– Катюнь, не плачь! – Ваня прижимает к себе девочку. – Мы вылечим Бимку, обязательно! А этого лысого я сам убью! Встречу и убью!
Он прикрывает глаза и воочию видит, как хватает носатого за мощную шею и со всей силы бьет лысой башкой об тот же самый угол дома. И сопливые мозги из раскроенного черепа разлетаются по стенам, как мелкие серые воробьи с проводов!
– И Амину! – доверчиво прижимается к брату Катька. – Это она виновата! Это из-за нее Бимку! Ты ее тоже убьешь, Вань?
– Убью! – соглашается брат. И сам свято верит, что так и будет.
– Ванечка, да тебе совсем плохо! Ванечка, потерпи немножко! Я сейчас людей позову, «скорую» вызову!
Снова мать. Откуда она все время появляется? Сама же говорила, отпуска не будет, поэтому он в Карежме все лето проведет один. А голосит, как на похоронах, когда отчима закапывали. Но отчим в Карежме и не был никогда. Значит, кого-то другого хоронят?
– Сыночка, ты меня слышишь? Ванюша… Потерпи, родной, я сейчас…
Ушла. Наконец-то.
– Ваня, здравствуй, а вот и я.
Никакого покоя. Не подвал, а проходной двор.
Ваня вглядывается в сизую темень и видит, что на месте матери стоит девочка. Незнакомая. В белом платье, пышной фате. Невеста. Чья? Откуда?
– Я твоя невеста, Ваня! Не узнаешь?
– Узнаю…
Конечно, как же он может ее не узнать? Это же она, та самая девочка! Амина. Только взрослая, как будто прошло лет десять. И очень красивая. Черные кудри, черные глаза, тонкие, будто нарисованные на белом лбу брови.
– Вставай, – девочка протягивает к нему руки, – вставай! У нас сегодня свадьба! Все собрались, и дедушка твой, и отчим, и мои родные.
Как это – дедушка и отчим? Они же померли?
Ваня поднимается, подходит к невесте, осторожно отбрасывает с ее лица легкую пену фаты: он ведь должен ее поцеловать! На свадьбе так положено. Фата облачком улетает в сторону. Ваня прижимает к себе голову невесты и ощущает под пальцами что-то горячее и липкое. Удивленно отдергивает руку, смотрит на ладонь. Она в чем-то темном и тягучем. Шоколад? Девчонка еле шоколадку и перепачкалась? А, так это – Алка! Снова ее игры. Как тогда, в ванной. Нарочно вся вывозилась в шоколаде и заставляла Ваню слизывать его со лба, щек, шеи. Потом, когда он уже дрожал от нетерпения, окунула шоколадку в горячую воду и обмусолила ею соски. Соски из нежно-розовых, как яблоневые бутоны по весне, превратились в густо коричневые, как у негритянки из порнушки, что они смотрели вместе у Рима.
– Вкусно? – спрашивает хитрая Алка. – А вот тут? – И проводит толстую шоколадную черту от пупка вниз, к бритому круглому лобку. – Ну?
– Очень… – рычит Ваня, находящийся уже в миллиметре от неземного наслаждения.
– Стой, – приказывает Алка, – я тоже хочу попробовать! – Подтапливает в ладони очередной кусок шоколада и жадно хватает липкой рукой вздыбившийся Ванин член. Елозит по нему сильно и нежно, упаковывая бурую, со вздувшимися венами плоть в мгновенно застывающий коричневый панцирь.
– Смотри, у тебя член, как у негра! Я с негром еще не трахалась, надо попробовать! Говорят, они – полный улет!
Ваня стонет и порыкивает. А Алка вдруг наклоняется и одним движением втягивает горячими сильными губами твердый, подрагивающий от нетерпения шоколадный батончик. Сквозь праздничный шум в ушах Ваня слышит, как Алка чмокает и пристанывает, сквозь сладкий туман в глазах видит ее блуждающие зрачки и перепачканное шоколадом лицо…
– Иди ко мне, – улыбается Ваня. – Я тебя оближу!
– Меня нельзя облизывать, – строго говорит Алка, поднимает лицо, и оно оказывается вовсе не ее, а наоборот, лицом той самой девочки, которая в наряде невесты пришла и теперь стоит тут, рядом с Ваниным диваном. – Нельзя, – повторяет девочка. – Я умерла, а это – кровь. Ты должен пойти со мной, ведь я – твоя невеста.
– Уходи! – просит Ваня. – Я устал. – И разворачивает девочку спиной, подталкивая ее к выходу.
– Зачем ты меня гонишь? – оборачивается удивленная Катька, и белая фата светло колышется над ее белыми кудряшками. – Я так по тебе соскучилась.
– Катька?! – Ваня страшно пугается. – Немедленно иди домой!
– Не могу, – улыбается сестренка и размазывает по щеке что-то темное и страшное, сочащееся из-под белокурых кудряшек. – Ты разве не знаешь, меня убили!
– Кто? – холодеет Ваня. – За что?
– Как за что? – простодушно удивляется малышка. – Я же нерусская!
– Ну и что? – Ваня сходит с ума. – Кто про это знает? Ты же беленькая, голубоглазая! Ты – моя сестра!
– А папа-то у меня – татарин! – Катька дразняще высовывает язык. – Значит, меня тоже надо убить!
– Ка-атька! – голосом, громче самого громкого грома кричит Ваня. – Уходи! Дура! – И изо всех сил толкает хрупкую фигурку в белом подвенечном наряде. Вперед. К выходу. Туда, где за едва различимым проемом двери, он знает, безопасность и свет.
Слабая, легкая Катька взлетает прямо в облаке пышной белой юбки и стремительно летит к свету, сама становясь этим светом. Сияние, в которое превращается ее след, крепнет, набирает силу, заполняя собой все пространство подвала, вырывается наружу, придавливая солнечной тяжелой массой дом, улицу, город…
От этого слепящего света невозможно спрятаться. Он плющит затылок и плавит глаза. Он раздирает легкие и обжигает рот. И никак не понять, то ли это еще жизнь, то ли уже нечто совсем другое…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Полковник Стыров внимательно слушал майора Банщикова, разглядывая фотографию Кирилла Слепакова – того самого Добрыни, лидера «Русских братьев».
Или он совсем ничего не понимает, или… Ну как с таким лицом – будто крысиная мордочка, и усики соответствующие – можно быть лидером кого бы то ни было? Добрыня… В насмешку, что ли, это погоняло себе взял? Плечики, как у девчонки-семиклассницы, татуированные руки без всяких признаков мышц. Сутулый, хлипкий.
– Это точно Добрыня?
– Кто ж еще? Хорош, да? Сморчок! Но Трефилов говорит, что он очень здорово заводит пацанов, харизма у него.
– А по поводу Баязитова твой Трефилов ничего не говорит? Обещал сегодня его нам доставить, помнишь? Ладно, что там у нас по Слепакову? Какой план?
– Завтра в городе появятся листовки в его поддержку от имени скин-команд.
– Разные?
– Конечно. И по текстам, и по исполнению. Нашим журналистам эта тема неинтересна, уже решили, что шум раздувать не станем, западных пока сдерживаем. Да и, кроме самого Слепакова, интервью брать не у кого, Добрыня категорически запретил своим бойцам общаться с прессой, так что «таймсы» и «монды» ждут освобождения националиста.
– Что в листовках?
– Разное. Главный упор на то, что этот негр распространял американскую заразу – наркотики, направо и налево совращал наших мальчишек, предлагая переспать за доллары.
– Хорошо. То есть Слепаков – борец против наркотиков и педофилии?
Или он совсем ничего не понимает, или… Ну как с таким лицом – будто крысиная мордочка, и усики соответствующие – можно быть лидером кого бы то ни было? Добрыня… В насмешку, что ли, это погоняло себе взял? Плечики, как у девчонки-семиклассницы, татуированные руки без всяких признаков мышц. Сутулый, хлипкий.
– Это точно Добрыня?
– Кто ж еще? Хорош, да? Сморчок! Но Трефилов говорит, что он очень здорово заводит пацанов, харизма у него.
– А по поводу Баязитова твой Трефилов ничего не говорит? Обещал сегодня его нам доставить, помнишь? Ладно, что там у нас по Слепакову? Какой план?
– Завтра в городе появятся листовки в его поддержку от имени скин-команд.
– Разные?
– Конечно. И по текстам, и по исполнению. Нашим журналистам эта тема неинтересна, уже решили, что шум раздувать не станем, западных пока сдерживаем. Да и, кроме самого Слепакова, интервью брать не у кого, Добрыня категорически запретил своим бойцам общаться с прессой, так что «таймсы» и «монды» ждут освобождения националиста.
– Что в листовках?
– Разное. Главный упор на то, что этот негр распространял американскую заразу – наркотики, направо и налево совращал наших мальчишек, предлагая переспать за доллары.
– Хорошо. То есть Слепаков – борец против наркотиков и педофилии?