Наумов Евгений. Антимафия

Евгений Наумов
Антимафия

   ЛИКА не шла, а, как всегда, словно летела над тротуаром. Белокурые волосы развевались, большие серые глаза сияли, щеки разрумянились. На ней все было «фирмовое»: нейлоновая куртка-балахон нараспашку, под ней не то майка, не то кофточка с надписью наискось высокой груди «Окаоа», штаны с крупными желто-голубыми полосами, мягкие белые мокасины. Золотые серьги колесами, на шее серебряный крест на цепочке. И широкая улыбка, обнажавшая ровные белые зубы, на щеках ямочки. Встречные мужики провожали ее ошарашенными взглядами.
 
   Игорь нервно курил, ожидая ее на углу. Одну руку держал за спиной. Она подлетела, прижалась, потерлась щекой о его плечо. Он вытащил из-за спины темно-красную гвоздику.
   – Ой! Спасибо, – она сунула цветок в нагрудный кармашек куртки. – Но сейчас не модно встречать девушек цветами.
   – А чем модно встречать? – он улыбался радостно-глуповато и ничего не мог с собой поделать.
   – Сигаретой, милый. Мы ведь тоже пухнем без курева, а нам талоны на него не выдают, как вам, мужикам.
   Что-то царапнуло его по сердцу, но он безропотно протянул пачку «Космоса».
   – Не «Кэмел», – двумя пальчиками она вытащила сигарету, – и не «Марлборо», но сойдет.
   – Где сейчас «Марлборо» найдешь? Говорят, американцы нам миллиард пачек подарили, а торгаши умудрились и миллиард украсть.
   Она машинально разминала сигарету.
   – Знаешь, как наших шпионов за бугром ловят? Они всегда разминают сигареты. Ты что, тут и будешь смолить?
   Лика спохватилась и спрятала сигарету в сумочку.
   – Ладно, потом. Какая программа на сегодняшний вечер?
   – Ты предлагала пойти на дискотеку.
   – Так идем! – она схватила его за рукав, и вдруг глаза ее удивленно округлились. – На тебе новый костюм!
   Он довольно улыбнулся. Наконец заметила. На этот костюм он копил деньги из своей тощей юрисконсультской зарплаты несколько месяцев.
   Она отступила на шаг и осмотрела его с ног до головы.
   – Ты это… купил или тебе сшили? – на лице ее было замешательство, улыбка исчезла. Обошла вокруг.
   – А что? Купил. Последний крик моды.
   – И в этом ты хочешь идти на дискотеку? – она вдруг захохотала так, что на нее стали оглядываться прохожие. В хохоте звучали истерические нотки. Он беспокойно завертел головой, хотя уже вроде и привык к резким перепадам в ее настроении.
   – А в чем еще? Вполне приличный костюм.
   – Вытяни руки! – закричала она. – Вытяни руки.
   Он послушно вытянул руки, и она захохотала еще пуще, слезы брызнули из глаз. Бросилась к нему и спрятала лицо на груди. Смех перешел в рыдания, вырывались бессвязные слова:
   – Я знала, что ты охломон… но чтобы до такой степени… охлос, вокруг охлос и невежество… приличный костюм… да лучше бы ты пришел в майке и лыжных шароварах… неужели ты думаешь, что я буду вечно позориться…
   Он крепко сжал ее локти и отстранил от себя.
   – В чем дело?
   Лика вытащила из сумочки платок и вытерла слезы. Потеков туши не было, она почти не употребляла косметику. Но два кружка искусственных румян на щеках слегка поблекли.
   – Ты смотрел в зеркало? – подняла она глаза.
   – В чем дело? – повторил он тихо.
   – Это ведь не костюм. Это одеяние номер один для огородного чучела. Или для советского человека, что одно и то же, – как всегда, она не выбирала выражений, а била наотмашь. С детства привыкла, и ей прощали. Дочь крупного функционера. Таким прощали. – Это ведь брак. Шов на спине кривой, один рукав короче другого, в карманы будто кирпичей наложили… Его только в урну выбросить. Ты видел, в чем приходят мальчики на дискотеку?
   – Нет, я не видел, в чем приходят мальчики на дискотеку, – лицо его стало белым, как стена. Но ее уже «понесло».
   – Так надень что-нибудь приличное и пойди посмотри! – она нервно выхватила из сумочки сигарету и закурила, не обращая внимания на прохожих. – Открой, наконец, свои глаза и пойми, что люди давно живут в ином измерении!
   – Люди? Какие люди?
   – Не такие, как ты! А те, которые умеют жить!
   – Ах, эти, – снова они вернулись к той точке, откуда начинались их раздоры и склоки. Сколько их уже было! Он не помнит. Из-за этого до сих пор и не поженились, хотя их отношения приобрели уже довольно определенный характер. Неизвестно, что ей напела мама после первого знакомства с ним, или как он называл, «смотрин», но это явно с ее слов Лика с того дня принялась воспитывать и поучать его. Молодящаяся вальяжная дама, никогда не знавшая, что такое работа. Все необходимое ей привозили на квартиру расторопные холуи на легковых машинах с «неприкасаемыми» номерами. «Охлос» – это ее любимое выражение. «Ах, вокруг такие охломоны, хамы! Грубые, неотесанные, злобные…» «А за что вас любить?» – думал он тогда с неприязнью. Могла ли она допустить, чтобы ее Лика, выросшая в холе и неге, прозябала с мужем, живущим постоянно за «чертой бедности»? – Ах, эти. Значит, ты меня с кем-то перепутала. Ну что ж, я пойду и переоденусь во что-нибудь более приличное. Но в дискотеку не жди. Прощай.
   – Игорь! Подожди… – сзади зашуршали мокасины. – Ну, я погорячилась. Но пойми… ведь над нами будут смеяться. Сейчас вообще в костюмах не ходят на дискотеку,
   Он резко остановился.
   – Да, ты права, – сказал с горечью. – Я невежа. Ибо воспитан невежами и в невежественном обществе. Но я выдавливаю из себя невежество, хотя оно дает знать о себе то тут, то там. А ты в невежестве погрязаешь все глубже. И в этом тебе помогают твои родители.
   До сих пор он не касался запретной темы, и глаза ее возмущенно вспыхнули.
   – О моих родителях помолчи! Они всю жизнь заботятся обо мне. Что ты можешь об этом знать, детдомовец! Где твои родители?
   Он сжался. Знает, куда бить. Отец по пьянке утонул, мать подкинула его в Дом ребенка и пропала неизвестно куда. Обычная советская семья. Он вырос в суровых условиях, и в детстве его не баловали эклерами.
   – Ну что ж. Можешь гордиться своими родителями. Они всю жизнь сидели на шее у народа. Но их время кончается. А на самом деле это настоящие невежи под маской респектабельности. И тебя они отметили печатью невежества на всю жизнь. Хоть бы в словарь заглянули перед тем, как давать тебе имя. Ба-зи-ли-ка! Да такого имени во всем христианском мире нет! Как будешь в церкви венчаться?
   Глаза ее злобно сузились, она изогнулась, словно готовясь вцепиться ему когтями в лицо.
   – Буду… но не с тобой, – прошипела она. – Иди, христианин, и не оглядывайся, чтобы я не видела твою охломонскую рожу!
   Не отвечая, он повернулся и пошел. Последнее слово всегда нужно оставлять за разъяренной женщиной и тупым начальником, чтобы не уподобляться им.
 
   – Костюмы назад не принимаем, – молоденькая, но уже совершенно наглая продавщица в фирменном халатике и с прыщавым, каким-то мучнистым лицом презрительно оттолкнула от себя сверток. – Может, вы не у нас купили. Чека нет.
   Он с ненавистью посмотрел на нее.
   – Такие костюмы продаются только у вас. Это брак. Можете посмотреть, – он развернул сверток. – Шов на спине кривой, один рукав короче другого. Карманы пузырятся.
   Она небрежно отвернула лацкан, и глаза ее просияли.
   – А где бирка? Оторвали? А может, вы у спекулянта купили? А к нам лезете. Отойдите, гражданин, не мешайте работать.
   – Я вам не гражданин, – процедил он сквозь зубы. – Я покупатель, который всегда прав. Неужели вам не говорили?
   Она хихикнула, но на лице смеха не было.
   – Ой, не смешите.
   Он вдруг вспомнил и торопливо пошарил в боковом кармане костюма. Машинально сунул, когда оторвал.
   – Вот бирка! Ваш костюм, смотрите.
   Девушка не шевельнулась.
   – Она оторвана и недействительна. Должна быть на пломбе. Может, вы от костюма у нас оторвали.
   – А еще я бабушку зарезал и деньги ее украл. Что вы из меня жулика делаете? То у спекулянта купил, то бирку украл… Сами тут… жулье!
   Это была ошибка, и уже поднаторевшая, несмотря на молодость, продавщица сразу оживилась
   – А вы нас жуликами не обзывайте, а то сейчас милицию вызову! – на ее визг стали лениво подтягиваться другие. Сытые, бесстыжие, агрессивные, они привычно изготовились накинуться скопом на бесправного покупателя и втоптать его в грязь.
   – Шо тут такое? – властно спросила самая жирная и, по-видимому, старшая. «Ну почему они такие наглые?» – с тоской подумал он.
   – Вот, бракованный костюм купил. Тут не заметил, а пришел домой, надел…
   – И где тут брак? – жирная небрежно перекинула костюм.
   – Никакого брака нет, – тут же вклинилась прыщавая. – Костюм нормальный. Покупают, а потом сами не знают, чего хочут. Чека нет, бирка оторвана!
   Жирная понимающие качала головой.
   – Возврат? Какой может быть возврат без чека? Нет-нет и не просите, малдой человек. Хочете, чтобы всех нас наказали? Поменять еще можно, в виде исключения…
   Игорь с ужасом посмотрел на ряды висевших темно-синих чудовищ.
   – Ничего я не буду менять. Верните деньги. Лучше в комиссионный пойду…
   Среди продавщиц послышались смешки.
   – В комиссионный! Там за эти деньги и штанов не купишь.
   Лицо старшей стало каменным.
   – Нет. Ничего не выйдет. Не имеем права.
   – Дайте жалобную книгу! – эта прозвучало жалко, на лице старшей промелькнула торжествующая улыбка.
   – Она у директора на проверке.
   – Почему у директора? Где директор?
   – Он сейчас занят.
   – Где директор, я спрашиваю? – свистящим шепотом спросил Игорь. Старшая, опытным взглядом определившая, что покупатель «завелся» и уже не отступит, небрежно махнула рукой.
   – Там.
   Он сгреб в охапку сверток и направился к служебному входу. Вслед послышались издевательские смешки.
 
   Последнюю фразу заведующая секцией сказала наобум, чтобы назойливый покупатель отвязался, но директор фирменного магазина «Одежда» Борис Антонович Барсуков был действительно занят, хотя и довольно странным делом. Сидя за столом в своем вращающемся кресле, он тщательно пересчитывал солидную пачку денег. Чувствовалось, дело это для него привычное – купюры неуловимо мелькали в его ловких пальцах.
   Сидящий напротив верный помощник, телохранитель и шофер (у него было еще много негласных обязанностей, за которые он получал отнюдь не шоферскую зарплату) Валера не отводил зачарованного взгляда от рук хозяина. Широкое обветренное лицо его по обыкновению ничего не выражало, лишь затаенно поблескивали щелочки глаз. Он с достоинством носил кличку Кувалда. Достаточно было взглянуть на его кулачищи, и кличка становилась понятна.
   Десять тысяч! Он только что доставил ежемесячный «ясак» от заведующего филиалом магазина и теперь являлся как бы свидетелем контрольной процедуры.
   Считая, директор время от времени поглядывал на Валеру и подмигивал левым глазом, словно призывая его к некоему тайному сговору. На самом деле невинное подмигивание, которое директор иногда объяснял непосвященным стойким тиком левого века («нервная работа!»), было тончайшей проверкой собеседника «на вшивость», как говаривал Борис Антонович. Оно неуловимо переводило взаимоотношения в иную, неофициальную плоскость доверительности, сокровенных просьб и полуподпольных сделок. Среди своих директора звали Моргунок.
   Закончив считать, он умело подравнял пачку и подмигнул.
   – Тютелька в тютельку, как у лилипутов.
   Валера шумно, как конь, вздохнул.
   Раздался резкий стук в дверь, и в кабинет стремительно, так что директор еле успел прикрыть деньги газетой, вошел Игорь. Опытным взглядом Борис Антонович тотчас определил в нем покупателя (в руках полурастерзанный пакет с костюмом), пережившего только что жестокую схватку с продавщицами: «Его изрядно потрепали». Директор откинулся на спинку кресла и сомкнул пальцы на животе.
   – Почему врываетесь? – глаза его сузились и скользнули по газете: все ли прикрыто. – Не видите, я занят.
   – Я не врываюсь, а постучал!
   – Что это вы кричите в моем кабинете? – в голосе директора ясно прозвучала угроза. Игорь взял себя в руки.
   – Если вы заняты, я могу подождать, пока освободитесь.
   – Ну хорошо. Что у вас там?
   – Костюм. Купил его, толком не рассмотрев, а дома оказалось, что брак. Вот, посмотрите сами. Хочу сдать его назад, а не принимают. Как я буду такое носить?
   В отличие от продавщиц директор внимательно рассмотрел костюм, проверил швы, карманы, подкладку, отвернул лацканы. Но мог и не смотреть – эту партию явного брака ему поставила одна из местных дружественных фабрик, и продать ее нужно было во что бы то ни стало. Борису Антоновичу перепал солидный куш, и он обещал премиальные продавцам. Вот почему они так остервенелись. Впрочем, они остервенелись бы и без ожидаемых премиальных – это было их обычное состояние, покупателей они ненавидели лютой ненавистью, как все советские продавцы. Хотя точно так же ненавидели своих клиентов работники сферы обслуживания, общепита, учреждений.
   – Ну, и почему же у вас его не приняли? – голос прозвучал сочувственно, и это ввело Игоря в заблуждение.
   – Понимаете, чек я выбросил, а бирку оторвал, когда надел костюм. Но она вот здесь в кармане…
   – И вы пошли к директору, чтобы он дал указание продавцам нарушить правила торговли, которые обязаны выполнять, – продолжал директор тем же сочувственным тоном, но теперь он звучал издевательски. – Вы отрываете бирку, выбрасываете чек, а мы должны выполнять ваши капризы. О нас не подумали, а мы должны думать, как этот костюм оприходовать и продать.
   – Зачем продавать? Верните на фабрику – это явный брак!
   – Да? И вы думаете, на фабрике примут? А оторванная бирка? Как мы докажем, что это их изделие? Или нам заняться подделкой пломбы, фальсификацией? Вы в тюрьму нас толкаете?
   – Но…
   – Когда вы заметили, что это брак?
   – Вчера.
   – Где? Дома, на улице?
   – На ул… то есть дома. Когда надел.
   – Дома, – пальцы директора быстро отвернули обшлага брюк. Игорь явственно увидел слегка запыленную полоску, какое-то пятнышко… Он тогда долго бродил по улицам, ничего не замечал. Вот и испачкал брюки, а дома не почистил, олух царя небесного! Директор хитро посмотрел на него и подмигнул.
   – Носили, а? И даже, может быть, на танцы ходили?
   – Не ходил я на танцы!
   – Но вообще носили. А ношеное мы не только не принимаем, но и не обмениваем. Стыдно, юноша! Купили костюм, носили, а теперь хотите сдать обманом. Стыдно!
   Игорь вспыхнул.
   – Это вы продали его обманом! Вам должно быть стыдно! Я такие деньги заплатил… – по лицу директора скользнула насмешливая улыбка, Игорь осекся. – Дайте жалобную книгу!
   – Не дам, – спокойно ответил тот.
   – Это почему? – опешил Игорь. – Не имеете права…
   – Имею. Она выдается для обоснованных жалоб. А вот вы не имеете права писать. Где вы работате?
   – Не ваше дело. Дадите книгу жалоб или нет?
   – Не дам. Мало ли что вы там напишете. Может, похабщину какую, – директор снова подмигнул. Игорь понимал, что над ним явно, чудовищно издеваются, и не знал, что делать. К такой наглости не был готов. Он смотрел на развалившегося в кресле человека, насмешливо улыбающегося, с лоснящимся, смуглым лицом и реденькими, зачесанными назад волосами и чувствовал, что сейчас случится что-то страшное.
   Наверное, вид у него был действительно отчаянный. Ухмылка сбежала с лица директора, он тревожно взглянул на своего телохранителя. Он сразу же встал, шагнул к Игорю и взял его за локоть. Тот шарахнулся, вырвал руку.
   – Что такое? Чего вы хватаете?
   – Идите, – сказал директор. – Мне некогда. Валера, проводи.
   И он снова подмигнул. Не ведал, к чему приведет это подмигивание… Валера сгреб со стола костюм вместе с полиэтиленорым мешком, сунул в руки Игорю. Потом повернул к двери и, сильно подталкивая в спину кулаком, выпроводил.
   Игорь слепо шел через магазин на бесчувственных, деревянных ногах, держа в растопыренных руках неряшливо свисавший костюм, провожаемый злорадными взглядами и смешками продавщиц, все еще чувствуя спиной жесткий кулак, вытолкавший его вон.
   Вышел из магазина, растерянно посмотрел на костюм в руках. «Зачем это?» Свернул, сунул в мешок, бросил в урну. Да, Лика права. Не заметив, как за стеклом витрины мелькнуло непроницаемое лицо Валеры, пошел неверной, спотыкающейся походкой.
   И вдруг перед ним словно молния сверкнула! Он останов лея оглушенный. Повернулся и бросился назад к урне уже подбирался, боязливо озираясь, потрепанный субъект с сизым носом. Но едва тот протянул руку к пакету, Игорь грубо толкнул его, выхватил пакет и пошел в другую сторону.
   Теперь походка его была уверенной и твердой. Хотя на губах застыла кривая улыбка.
 
   – Закрой дверь, – отрывисто бросил Борис Антонович, когда Валера вернулся. – А то врываются всякие… недоноски.
   Валера послушно нажал на кнопку замка. Тот щелкнул. Молча вернулся на свое место.
   – Ишь ты. Деньги ему верни, – директор все еще не мог успокоиться. Внешняя бесстрастность далась ему с большим трудом. Выдвинув ящик стола, бросил в рот таблетку, разжевал. – Разорвал бы его, стервеца! Двести рублей… большие деньги. Ха! Вот и носи за двести, это как раз для тебя, будущий гегемон. Да еще с кривой спиной. А, Валера?
   – Сдается мне, что он из шайки Кости Фармацевта, – неожиданно сказал тот. Директор откинулся в кресле, как от удара.
   – Фармацевта? Ты сказал Фармацевта? – смуглое лицо его побледнело. – Он ведь в Харькове! А может, в столице. Говорят, его видели на последней сходке авторитетов. Что знаешь, говори!
   – Слушок прошел… скоро здесь появится. А может, появился.
   – Кто тебе сказал?
   Валера промолчал. Директор испытующе смотрел на него. Вряд ли Валера ошибается. Если уж он говорил, то это, как правило, подтверждалось. Источники у него надежные.
   – Уж больно парень крепкий, – пробормотал верзила. – А выдает себя за простачка, студента вроде. Бедный студент! Вышел и бросил костюм в урну.
   – Да? Вон оно что… А ну, пойди, принеси.
   Тот махнул рукой.
   – Там алкаш один… отирался. Засек. Ищи-свищи.
   Директор надолго задумался.
   – Говоришь, крепкий?
   – Ну. Накачанный. Думал, хлопоты с ним будут. Но ничего пошел. Видать, Фармацевт прислал с обычной проверкой. Его почерк. А вошел как? Студенты так не входят.
   – Точно. Но при чем тут костюм? Зачем костюм?
   Валера пожал широкими плечами. Это уж не его ума дело.
   – Видать, решил посмотреть, чем мы тут промышляем, определить сумму, – директор озабоченно завернул деньги в газету, спрятал в боковой карман. Валера проводил их затуманенным взглядом. О чем он думает? Надежный человек. Но Борис Антонович знал, что ныне надежных людей нет. Особенно в том мире, где он вращался, в мире чистогана. Поскользнись – и пальцы самого надежного сомкнутся на горле. Он поежился.
   – Значит, Фармацевт. Не ожидал его так скоро…
 
   Он стоял в полутемном подъезде, крепко стиснув зубы, и ждал. Было уже поздно, сквозь мутные, давно не мытые стекла дверей виднелась плотная чернильная мгла. Тусклая лампочка где-то на третьем этаже сеяла слабый свет. Снаружи доносились шумы затихающего города.
   Правая нога затекла, он чуть шевельнулся, машинально перенес тяжесть тела на левую.
   У подъезда послышался рокот мотора подъехавшей машины. Хлопнула дверца, донеслось окончание фразы:
   – …как всегда, в девять, Валера!
   Чертыхаясь, Борис Антонович вошел в темный подъезд, поскользнулся – ну когда, наконец, наведут порядок в доме? Ладл-почки без конца крадут, ступени выщерблены, перила обломаны, стены ободраны, расписаны похабщиной. Квартирка у него, как ля-лечка, не отделывать же ему и подъезд? Все равно без толку. Живут, как на вокзале – пакостят, плюют, гадят… Совки!
   Чья-то жесткая рука сгребла его за лацканы, рванула и задвинула в угол. Борис Антонович, сразу внутренне ослабев, ллешком ударился о стену, разглядел смутный силуэт в шляпе.
   – Что вам нужно? – залепетал он.
   – Уже не помнишь меня? – голос был ровным, угрожающим, казалось, человек говорит сквозь зубы.
   – К-кого… кого?
   – Я у тебя костюм купил. Сам знаешь, какой. Вот он на мне, можешь пощупать. А сегодня приходил обменивать. Как ты со мной разговаривал, скот?
   «Костя Фармацевт! – блеснуло в мозгу Бориса Антоновича. – Его человек…»
   – Двести рублей. Для тебя, конечно, не деньги. Но сейчас придется рассчитаться за все!
   – Я… я не знал. Если бы вы сразу сказали…
   – Что сказал?
   – Что вы от Кости…
   – Я сам от себя. Ты будешь еще, сволочь, продавать людям говеные костюмы? – рука оторвала Бориса Антоновича от стены и снова припечатала так, что у того зубы лязгнули. Он почувствовал неумолимую беспощадную силу незнакомца.
   – Нет, нет! Клянусь! Завтра же уберу всю партию из магазина. Я… я… – Моргунок совершенно обезумел. – Можете прийти проверить. Клянусь!
   – Проверить… – процедил Игорь. – Но сначала я разобью в кровь твою поганую рожу, оборву уши, переломаю ребра. За все!
   – Но Костя… Косте я всегда… – в диком отчаянии, охваченный животным страхом, Моргунок нащупал в боковом кармане газетный сверток, выхватил его и стал торопливо запихивать в руку, потом в карман плаща незнакомца. – Вот возьмите. Передайте Косте, он все поймет. Передайте, передайте Косте!
   – Что это? Что вы мне суете? – Игорь откачнулся. Воспользовавшись его секундной растерянностью, Моргунок вырвался, бросился вверх по лестнице, крича на ходу:
   – Катя! Катя, открой!
   Это произошло так быстро, что Игорь в замешательстве застыл на месте. Что делать? Бежать вслед за обидчиком? Но вверху уже открылась дверь, послышался взволнованный женский голос. Как он юркнул между руками! Сейчас позвонит в милицию. Надо смываться.
   Выйдя из подъезда, Игорь повернул и быстро зашагал по улице, стараясь как можно дальше отойти от опасного места. Петлял переулками, пока не вышел на ярко освещенную рыночную площадь. Тут облегченно вздохнул, остановился, чтобы закурить. Рука натолкнулась в кармане плаща на толстый пакет. Он вытащил его и подошел к фонарю. Развернул. Объемистая пачка денег, перехваченная резинкой. Купюры крупные. Он ошарашенно смотрел на деньги. Вдали послышались шаги.
   Игорь торопливо сунул сверток в карман и пошел прочь без мыслей, без желаний, почувствовав вдруг огромную усталость. В ушах у него звенело.
 
   – А я говорю, что это был человек Кости Фармацевта! – Моргунок даже забрызгал слюной. – Его рука. Правда, сработал грубо, но верно. Откуда он узнал, что мне в тот день привезли ясак? У него разведка дай Боже…
   Сидящий перед ним председатель райпотребсоюза Леонтий Иванович Аргамаков недоверчиво покачал головой. Это был человек рослый, громогласный, матерщинный и краснорожий – за глаза его называли Ряха. За широкой спиной председателя стояли в ряд переходящие красные знамена – начиная от районных до самых-самых… Все они были завоеваны не самоотверженным трудом коллектива, а щедрыми подношениями высшему начальству, приписками, махинациями, богатыми застольями.
   Если во времена застоя Леонтий Иванович процветал, то теперь, в обстановке хаоса и неразберихи «перестройки», катался как сыр в кооперативном масле. В его магазинах появились отдельчики местных кооперативов, которые за бешеную деньгу гнали свои поделки: доморощенные джинсы, варенки, куртки, платья, чеканку, открытки и плакаты с голозадыми девками, гороскопы, брошюры «Исповедь гомосексуалиста» и прочую дребедень. Часть бешеной деньги оседала в широких карманах райпотребсоюза и самого Аргамакова. Взятки здесь стали таким будничным делом, что их совали почти открыто, то и дело роняя деньги на пол.
   Ряха снял респектабельные закордонные очки и задумчиво крутил их в волосатых пальцах.
   – Это беспредел, – произнес он блатное словечко, обозначавшее деяние, выходящее за рамки воровских законов. – Костя на
   это не пойдет. Он действует чинно и благородно, присылает гонца и говорит сумму. Кто откажет? Зачем его людям ошиваться в темных подъездах? Нет, тебя явно наколола какая-то вшивая шпана. А ты размяк и сразу вывалил деньгу. И какую) Эх! Сунул на бутылку, он и заплясал бы. А теперь, наверное сидит и пучит глаза: он таких керенок не видел. Еще повесится от радости.
   – Туда ему и дорога, – машинально сказал Моргунок и машинально подмигнул. Но тут же спохватился. – А визит перед этим в магазин? Нет, тут явно виден план, сценарий. И костюм в урну сунул – разве шпана двести рублей выкинет?
   – Ты же говорил, костюм на нем был.
   – Он так говорил. А я не разглядывал, не до того было. Вот тебя взяли бы за горло, а?
   Ряха загоготал.
   – Попробовали бы! Да я такого по стене размажу! – он сжал полосатый кулак. – Брали, брали и меня за горло, милок, да не вшивая шпана. И где они теперь? У Макара телят пасут или в сырой земле червей кормят.
   – Но ведь платишь? – Моргунок ехидно подмигнул.
   – Плачу! Но не каждому встречному. Закон советской тайги. Мне платят, я плачу – все идет колесом, по кругу. А если какая-то вшивота лезет в круг без спроса – по рылу ему! Чтобы уж не совался.
   Он перегнулся через стол.
   – Нужно сначала было навести справки – появился Костя или нет, а уж потом пылить деньгу. Причем точно знать: это ему, сколько, за что. Он тут порядок держит, посторонних не допускает, нам спокойно – почему за это не платить? Вот мы и платим. Но не в темных подъездах!
   – Что теперь говорить? – развел руками Моргунок. – На меня словно затмение нашло… Навести справки! У кого, у гопника? Силища – схватил, прижал, грозил изуродовать. Может, подкуренный или накололся? Такие на все способны, чумные. Рад, что хоть ноги унес. А о бабках что жалеть? Все равно оглоушил бы да все из карманов вывернул.