Назаренко Татьяна. Прынцесса из ЧК

   - В том, что парни булгаковские погибли, - моя вина, - спокойно произнес Марк. - Надо было оставить там отряд штыков в пятьдесят, не подумал. А в остальном - все пока идет по плану.
   - По какому, к шуту, плану? Надо было сразу нападать, как узнали, где лагерь! - заорал Сергей.
   - Остынь, - коротко велел Устимов.
   Свободин осекся.
   - Я думаю, что дезертиры должны появиться сегодня. Если не появятсяможете арестовывать меня и хоть под трибунал! - уверенно сказал Марк.
   - Хорошо, - ледяным тоном вставил Устимов. - Я пока склоняюсь подождать. Любое неповиновение, Свободин, буду рассматривать как контрреволюцию, понял? Завтра утром, если что - собираем новый совет.
   И решительно направился из избы, уводя за собой Сергея.
   Когда хлопнула входная дверь, Марк облегченно выдохнул. И вдруг почувствовал, что его начинает колотить и он не может справиться с противной дрожью. Поспешно подошел к окну и отвернулся, чтобы Лиза не видела его перекошенного судорогой лица. Ему вообще хотелось, чтобы она ушла и не видела его таким. Но Громова, весь совет молча стоявшая у стены, нерешительно приблизилась к нему, робко обняла за плечи:
   - Марк...
   - Да что ты меня утешаешь? - огрызнулся было он, но встретился с ней взглядом и осекся. - Прости.
   Повернулся к ней. Погладил по волосам. Громова была такая неожиданно нежная, понимающая... Ему захотелось ткнуться лицом ей в плечо и там спрятаться от всех передряг. Он заставил себя презрительно улыбнуться.
   - Не бойся, пулю себе в лоб не пущу. А Свободин - он всегда так лает...
   Она не поверила наплевательскому тону и улыбке, обвила его голову руками. Взъерошила волосы.
   - Совсем как мамеле, - устало улыбнулся он и уперся лбом в ее лоб. Ты - второй человек, при котором мне не стыдно показать, что мне страшно... Спасибо тебе, Лизка.
   И, мягко запрокинув ее голову, поцеловал в сухие, искусанные губы. Она вспыхнула, спрятала лицо у него на груди, потом высвободилась из его объятий.
   - Ладно, давай закончим протоколы... - пробормотала она смущенно.
   - Дуреха ты, - устало и ласково вздохнул Марк.
   - Дезертиры! - выглянув в окошко, торжествующе взвизгнула Лизка и с радостным смехом кинулась к Марку.
   - Таки наша взяла? - он бросился к окну.
   Действительно, на мосту стояла толпа, и над ней трепетала на ветру чья-то исподняя рубаха на шесте. Белый флаг. Красноармейцы деловито обыскивали пришедших. Марк облапил Громову, закружил по комнате.
   - Получилось! Лиза, Лизонька, как я рад!
   - Они теперь побегут? - спросила она доверчиво.
   - Я что, Бог, чтобы все знать? Должны...
   В избу вбежал красноармеец, радостно завопил с порога:
   - Сдалось в плен двадцать семь человек, кроме того, они привели бандитов Макарова, Чеглокова, Куприянова и Красикова!
   - Макарова живьем взяли? - Марк выпустил Лизку и вдруг прошелся по комнате, выкинув коленце из незнакомого ей танца. Выражение его лица было совсем мальчишеским. - Пойдем к ним, Лизка!
   И, сразу посерьезнев, остепенившись, пригладил растрепавшиеся волосы. Только глаза его все еще смеялись по-прежнему молодо.
   - Их всех надо опросить и отпустить, даже тех, за кем грешки. Только особо злостных оставить.
   Возле избы уже стояла толпа. Подошел Устимов, крепко пожал руку Марку.
   - Рад, что твой план все же удался.
   - Я тоже, - сдержанно ответил Штоклянд.
   Появился Серега, как ни в чем не бывало, радостно обнял Марка. Тот все же не удержался, ткнул его кулаком в бок, довольно чувствительно:
   - так кто был прав?
   Дезертиры, окруженные красноармейцами, затравленно озирались.
   - Ну, который там у вас Макаров? - спросил Марк.
   - Вот этот. - из толпы выпихнули высокого, крепко сбитого мужика со связанными назад руками. Судя по всему, дался он дезертирам недешево, сатиновая рубаха на нем была разодрана до подола, а левый глаз заплыл.
   Марк внимательно смотрел на него. Ничего зверского в Дмитрии Макарове не было. Обычный мужик. Одеть бы его прилично, смазать русые волосы маслом и получился бы этакий крепкий хозяин: умный, прижимистый и работящий. Вот только пронзительно-голубой глаз сверкал злобно.
   - Значит, ты и есть Макаров Дмитрий Егорович?
   Дезертиры закивали, Макаров презрительно промолчал.
   - Повезло тебе, Дмитрий Макаров. Не имею я права поквитаться с тобой как следует! Всего-то навсего расшлепают тебя.
   - Чтоб тебя, жида пархатого, так же прикончили, как я убивал, - хрипло отозвался Макаров, сверля его единственным глазом.
   - Ну, поругайся напоследок, - подчеркнуто беззлобно отозвался Марк и пошел прочь.
   - Товарищи, - обратилась к дезертирам Лиза. - Советская власть обещала прощение добровольно сдавшимся и оказавшим ей содействие бандитам. После того как будут составлены необходимые бумаги, вы все будете отпущены.
   Дезертиры насторожились.
   - Я понимаю, вы боитесь, что мы вас обманем. Но я даю вам слово. До утра вы все уйдете на свободу. Целые и невредимые. У кого семьи взяты в заложники - отпустим. А бумаги составить - в ваших интересах. У вас будет доказательство вашей добровольной сдачи. - И, оглянувшись на красноармейцев, она попросила: - Товарищи, найдите человек двадцать грамотных, не будем задерживать граждан легализованных.
   Перед церковью в который раз собралась толпа. Марк, стоя на паперти, внимательно оглядывал людей. Макарова в селе не любили, и это было заметно. Бабы толпились возле отрядной стряпухи, которая торопливо обсказывала:
   - Так вот как дошли до Макарова вести, что здеся творится, он ночь выждал и напал на Булгаковку. Ну этих-то, желторотых, сонных, голыми руками взял, всю ночь куражился, а под утро поколол всех вилами и велел Фадейкиному брату везти их сюда, а чтобы малец не сбег по дороге, приставил к нему Ваську Ноздрю, живодера... А как в лагерь вернулся, тут мужики-то на него и насели. Он было бежать - нагнали да и повязали, вот.
   - Поделом ему, он, никак, хуже этих, востроголовых, Макаров-то.
   Приведенному Макарову Марк велел спутать ноги, поставил к стенке и, впившись в него взглядом, стал ждать. Сначала Дмитрий держался прямо, с ненавистью сверлил своих палачей глазом, ругался сквозь зубы, гордо задирал голову. Потом не выдержал, поник, и только тогда Марк, не торопясь, направился к стоявшему подле Лизы и Устимова Лисицыну.
   - Хочешь его прикончить?
   Тот, неестественно возбужденный, бледный, резко мотнул головой в знак согласия.
   - А сможешь? - с сомнением, но без тени ехидства заметил Марк. Расстрел - очень тяжелая работа. Ладно. Бери револьвер. Взводить курок умеешь?
   - Да, я стрелял, - кивнул Лисицын, поспешно хватаясь за револьвер.
   - В общем, так, Алексей. В глаза ему не смотри. Думай о наших парнях. О том, что его смертью ты за них отплатишь. Вот об этом думай. А в глаза - не смотри.
   - Да, да, - суетливо кивнул Лисицын.
   - Начнем? - спросил Устимов.
   - Начнем.
   Представитель ревтрибунала вышел вперед, достал из кармана приговор, начал читать:
   "Приговор революционной политической комиссии крестьянину села Большое Шереметьево Кирсановского уезда Тамбовской губернии Макарову Дмитрию Егоровичу от 20 июля 1921 года. Слушали: о преступлениях добровольца и одного из главарей антоновско-епифановской банды Макарова. Постановили: за добровольное выступление против советской власти, с сохраненным им самим для этой цели оружием и снаряжением, за принуждение с оружием в руках крестьян сел Большое Шереметьево, Рудовка, Дмитриевка, Кянда, Осино-Гай и Козьмодемьяновка присоединяться к бандам; за варварские расправы с бойцами продотрядов, ЧОН, ГубЧК и Политбюро и РККА; за призыв крестьян бить коммунистов и жидов; за агитацию среди крестьян не выполнять разверстку приговорить крестьянина села Большое Шереметьево Макарова Дмитрия Егоровича, 34 лет, кулака, к расстрелу. Председатель Устимов, члены комиссии Штоклянд, Громова". Приговор привести в исполнение.
   Лисицын вышел вперед, вскинул револьвер и выстрелил в уже окончательно потерявшего самообладание, плачущего Макарова. Как и ожидал Марк, Алексей не убил, но ранил приговоренного в грудь. Тот, задохнувшись, закашлявшись, перемазавшись хлынувшей кровью, упал. Лисицын затрясшимися руками испуганно взвел курок и еще раз выстрелил. Снова не насмерть. Обезумевший от боли Макаров, корчась, пополз, издавая страшные, булькающие звуки. Лисицын стрелял, пока не кончились патроны. Рука его дрожала, он никак не мог убить. Устимов добил Макарова выстрелом в голову. Лиза подошла к трясущемуся, мокрому от пота Лисицыну, коротко обняла его за плечи. Взяла из окоченевших от напряжения рук револьвер.
   Направилась к Марку и спросила строго:
   - Ты что, нарочно Лисицына поставил?
   - Ну нарочно. Не мог я допустить, чтобы эта скотина легко померла!
   - А о Лисицыне ты подумал?
   - Подумал, - буркнул Марк. - Ничего, не барышня, оклемается. Слушайте, товарищи, у меня к вам предложение. Денек был - с ума сойти, так что...
   - Я - за! - подхватил Свободин. - Тут одна баба первач гонит, так мы реквизируем.
   - Мы тоже - за, - сказала Лиза. Кивнула на Алексея. - Ему сейчас больше всех это надо.
   - Эх, жись! - тиская за талию разомлевшую от выпивки и горячего мужского тела стряпуху, воскликнул Серега. - Марк, кем бы я стал, не будь революции! Возил бы навоз на поле. А теперь я кто? Марк, давай выпьем за новую жизнь.
   - Давай. - Штоклянд налил себе и Свободину самогону в кружки.
   Тот лихо опрокинул мутную, вонючую жидкость в рот, мотнул головой, потянулся за хлебом и салом.
   - Что ты такой скучный, Марк? Как старик. А ведь ты младше меня!
   - Может быть... - Марк закурил и сквозь дым окинул взглядом сидевших за столом.
   В избе было шумно и душно. По другую сторону от Свободина Устимов рассказывал что-то не совсем, видно, приличное молодой солдатке, та хохотала, прикрываясь рукавом. Балашов обнимал сразу двоих, весело поглядывая по сторонам. Лиза сидела на дальнем конце стола, с Лисицыным. Алексей был сильно пьян и, запинаясь и сбиваясь, что-то горячо доказывал ей. Та слушала, изредка отвечая ему. Лицо у нее было по-прежнему задумчивое и грустное, но напряженная маска, не сходившая с него последние дни, разгладилась, и сейчас она была почти хорошенькой.
   Марк поднялся с места и направился туда. Сквозь шум едва разобрал пьяное бормотание Алексея.
   - Лиза, это безумие... Люди обязаны помнить о том, что с ними было, что они делают. Должно быть время, чтобы прожить... прочувствовать радость и боль! Война сминает чувства людей! Вот так! - Он с силой скомкал кусок хлеба, лежавший перед ним, клеклый мякиш пополз у него сквозь пальцы. - Это ненормально... Мы утром потеряли товарищей... Откуда это дикое веселье? Вертеп разбойничий! Если мы так быстро будем забывать о потерях, о совершенном зле - мы превратимся в зверей!
   - А если долго помнить - сойдем с ума или сопьемся, - садясь рядом с Громовой, встрял в разговор Марк.
   Лисицын встрепенулся, бешено сверкнул на него глазами из-под пенсне и вдруг вцепился в его гимнастерку, прохрипел злобно:
   - Вы убийца, Штоклянд, вы палач и убийца!
   - Перестань, Алексей! - Лиза решительно перехватила его руки, с трудом отцепила их от гимнастерки и отпихнула Лисицына назад, загородила его собой. Напряглась вся, готовая принять на себя ответный удар, но взгляд ее был испуганным, просящим.
   - Ты всех хочешь сделать убийцами, как сам! - крикнул Лисицын.
   - Марк! - умоляюще воскликнула Лиза.
   - Пьяный дурак, - беззлобно отозвался Штоклянд и улыбнулся Лизе.- Ты чего всполошилась? Я таких не бью.
   - Марк, отойди. Пожалуйста! Потом! - пробормотала она скороговоркой и оглянулась на Лисицына. Тот все рвался в бой.
   - Ладно.
   Штоклянд встал и вернулся на свое место. Сел и уставился на дальний конец стола. Лиза уже успела успокоить Алексея, тот снова что-то говорил ей, но она уже не слушала - смотрела на Марка. Потом, не сводя с него глаз, достала кисет, свернула козью ножку, ломая спички, прикурила. "Дуреха ты, с неожиданной нежностью подумал Марк. - Знала бы ты, что ты со мной вытворяешь! Знаешь, сколько я баб обработал? И каких! Не чета тебе. А вот ни к одной так не привязался".
   Лисицын тронул Лизу за руку. Она нетерпеливо отмахнулась. Ей было страшно и радостно - а может, радостно и страшно - от взгляда Марка.
   - Ты что, на Громову нацелился? - удивленно заметил Серега. - Что-то ты с ней долго миндальничаешь.
   - Дурак, - усмехнулся Марк. - Сам посуди, разве можно к чекисту и товарищу по партии с дореволюционным стажем иметь тот же подход, что и к деревенской Дуньке? Недиалектично мыслишь!
   Серега загнулся от смеха. Марк отхлебнул самогону, неторопливо закусил салом, а потом сказал спокойно:
   - А если без шуток - то я с ней по-серьезному собираюсь.
   Серега, все еще фыркавший, поперхнулся смешком, недоуменно поднял брови:
   - Чего вдруг?
   - А чем плоха? - пожал плечами Марк. - Мне нравится.
   Свободин внимательно уставился на Лизку, честно попытался увидеть в ней что-нибудь особенное и наконец подытожил:
   - В лесу леса не нашел! И вообще... Какой смысл жениться, Марк, когда кругом баб - до черта?
   - Да так уж. Решил... - неопределенно отозвался Штоклянд, давая понять, что не собирается обсуждать этот вопрос.
   Лиза, словно почувствовав, что говорят о ней, засмущалась. Тряхнула за плечо уже задремавшего Лисицына:
   - Алексей Иванович, пойдем, а?
   Подняла его, повела к выходу.
   Уложила Лисицына в соседней избе и хотела уйти, но скрипнула дверь, кто-то вошел. По шагам, по звуку дыхания Лиза поняла - кто. Да что уж говорить, была почти уверена, что он пойдет следом. Спросила в темноту:
   - Марк, ты?
   - А что, ждала? - отозвался Штоклянд без тени ухмылки. Подошел близко, его дыхание с запахом самогона и махорки коснулось щеки Лизы.- Все нянчишься?
   - А ты после первого расшлепанного не блевал? - поинтересовалась она насмешливо. А сердечко сжалось, заколотилось, как у воробышка.
   - Давно было, - отозвался он, замыкая ее в объятия, как цепями сковал.
   - Не бросать же его? - сказала Лиза тихо. Голос ее был совсем чужим, и разговор не имел смысла: оба прекрасно понимали, что все это - как бы конспирация. Речь-то должна была пойти о другом.
   - Говоришь, а сама будто извиняешься, - сказал Марк, решительно прекращая игру. - Ты всегда извиняешься. Почему?
   - А мне откуда знать? - попыталась удержаться она в прежнем тоне.
   Не вышло, Марк гнул свое.
   - А я знаю. Ты просто прикидываешься такой... железной. А на самом деле ты - русская баба. А русские бабы - они ласковые и покорные, так?
   Лиза промолчала, только совсем затаила дыхание, выжидая... ожидая.
   Он запрокинул ее голову, впился губами в губы, жадно, как в добычу, почувствовал дразнящий запах ее пота. Она задохнулась, обвила руками его шею, попыталась обмякнуть в его объятиях, но только больше напряглась, сжалась.
   - Ох, Марк, что ты со мной делаешь! - выдохнула горько Лиза, как только он оторвался от ее губ.
   - А ты со мной? - отозвался Марк, ослабляя хватку.
   Лиза вывернулась из его объятий, чмокнула куда-то в пахнущую самогоном щетину и выскочила из избы.
   "Ах ты прынцесса из ЧК! А все равно ты будешь моя!"- подумал Марк. Щелкнул пальцами. Достал кисет, не торопясь, свернул козью ножку. Надо было успокоиться.
   22 июля 1921 года
   На следующее утро хоронили булгаковцев. Место выбрали на главной площади, перед церковью, там же, где и расстреливали. Снова блажил над селом колокол, созывая жителей на сход. Только вместо пяти обреченных выплывали торжественно на площадь семнадцать новых, плохо струганных гробов. Впереди, торжественно неся склоненный флаг, шествовал Устимов, за ним - Серега, Марк, Елизавета, Лисицын. Следом - красноармейцы и Первый Шереметьевский революционный отряд - несколько парней и девушка. Гробы слегка покачивались на плечах бойцов, неслышно опускались на траву.
   Жители мрачно смотрели на процессию, на фигуры в кожанках, на красноармейцев, стоящих с суровыми лицами, без слез у края могилы.
   - Вчера гуляли вовсю, антихристы, с бабами нашими, а сегодня вон что творят, выстроились! - заметила зло в толпе какая-то баба и тут же осеклась, оглянулась, не слышат ли красноармейцы.
   - А что им? Они все возле смерти ходят, им что свои, что чужие, отозвалась ее соседка также шепотом.
   - Да ладно вам, дуры, заблажили! - буркнул старик, стоявший чуть поодаль.
   Колокол стих. Вперед выступил Серега. Сдернул с головы фуражку, начал красивым, чуть хриплым голосом:
   - Товарищи! Смерть вырвала из наших рядов молодых бойцов за дело справедливости, за новое, светлое будущее, где не будет эксплуатации человека человеком. Семнадцать молодых парней убиты кулацко-эсеровской бандой! Они были очень молоды. Они могли бы жить в светлом будущем! Но мученическая смерть, которую они приняли от рук бандитской сволочи, оборвала их жизни в самом начале! Мы уже отомстили убийце! И мы еще сторицей отомстим! Спите спокойно, дорогие товарищи! Ваша смерть не была напрасной! В наши ряды влились новые бойцы, которые займут ваше место!
   Голос его, становившийся звонче, осекся в конце последней фразы, в голубых глазах блеснула влага. Но Сергей сдержался, только потряс кулаком и завел первый, его поддержали:
   Не плачьте над трупами павших бойцов,
   Погибших с оружьем в руках.
   Не пойте над ними надгробных стихов,
   Слезой не скверните их прах!
   Под скорбно-величественную песню гробы медленно спускали в яму. Потянулись вдоль могилы красноармейцы, бросая на свежеструганые доски горсть за горстью черную, жирную землю. Заработали лопатами парни, и вскоре на площади вырос холм. Сергей водрузил над ним знамя.
   - Дело революции бессмертно! - крикнул он, рванул вверх руку с револьвером и выстрелил в воздух.
   Красноармейцы как один тоже вскинули ружья, и над селом разнесся залп, подхваченный эхом, аукнулся за рекой.
   - Слышите, бандитская сволочь?
   * * *
   - Свояк вам кланяется, просил сказать, что проездом в Пензу везет девять аршин холста, ночует в Питиме. Коль хотите забрать, я укажу где.
   Дезертир, принесший эту весть, был болезненный, молодой парень.
   - Хотим, конечно, - отозвалась звонко Лиза, улыбаясь. - Заждались.
   Добрые вести распространяются моментально. Все руководство собралось так быстро, что Лиза не успела даже записать имя парня в протокол.
   - Епифанова брать будем, - сказал Марк, опережая вопросы Устимова и Свободина. - Вот товарищ Бозин, он нам укажет, где скрываются остатки банды. Сегодня ночью Епифанов будет ночевать в Питиме, с ним восемь человек, и один - наш агент.
   - Добро, - кивнул Устимов. - Далеко этот Питим?
   - Успеем, - отозвался Сергей с таким торжествующим видом, будто это была его заслуга, что операция подходит к концу.
   - Ночует-то он где? - спросила Лиза. - Нарисуй.
   Парень послушно взял протянутую бумажку, помусолив карандаш, торопливо стал чертить план, обозначая на нем огороды, дома и сараи. Серега, рассмотрев рисунок, сразу начал излагать ход операции, обозначая, где кто будет стоять.
   Марк задумчиво закурил. Вообще-то исход операции его уже почти не беспокоил. Что бы теперь ни случилось - задача выполнена. Банда ликвидирована. Стараниями Лизы переписаны все участники, большая часть легализованных бандитов дала подписку о содействии властям. Конечно, неплохо было бы взять Епифанова живым или - еще лучше - ликвидировать при задержании, чтобы не сбежал по дороге до Кирсанова. "Красиво операцию провели, - думал Марк, дымя самокруткой. - Почитай, без единого выстрела. Теперь можно рассчитывать, что направят в Москву. Клява, думаю, возражать не будет. Лизку тоже с собой возьму. А распишемся сразу по приезде в Кирсанов. (Он не сомневался ни в том, что на Громовой надо жениться, ни в том, что она не откажет, хотя о браке с ней еще не заговаривал.) Вот только Степан этот совсем ни к чему. Ни ей, ни сестре ее. С такими подвигами его в первую голову заберут, лет на десять, не меньше. Останется их Агаша при живом муже вдовой, да еще бандитской женой. Оно, конечно, черт с ней, с сестрой. Но ведь должны же в ВЧК проверять, нет ли у чекистов контры среди родни". Марка это обстоятельство беспокоило не на шутку, и он в мыслях все возвращался и возвращался к этому вопросу. И вот сейчас вдруг понял, что надо делать. "Не должен жить этот Степан. Лучше бы его на операции убили, а если нет - я его сам убью".
   - Я с вами поеду, - сказал он, дослушав Свободина. - Собирай отряд.
   Лиза посмотрела на Марка:
   - А я?
   - Разберись с дезертирами, ты тут нужнее, Лиза, - ответил Марк.
   Она помрачнела. Он похлопал ее по плечу:
   - Давай без геройства, ладно?
   Она послушно кивнула.
   Вскоре собранный отряд выезжал из села. Громова, вышедшая провожать его, умоляющим взглядом уставилась на Штоклянда.
   - Я помню, Лиза! - с честным видом пообещал он.
   - Марк, я прошу, будь осторожен, - попросила она, и в глазах ее блеснули слезы.
   - Я что, дурак, что ли? - засмеялся Штоклянд. - Я под пули без нужды не полезу. Мы, Лиза, с тобой еще в Москву поедем.
   Она страдальчески заломила брови:
   - Марк, не надо, мне страшно. Не надо загадывать.
   - Дуреха ты моя, - рассмеялся он, чмокнул ее в щеку и, достав что-то из кармана, протянул ей. - Держи. Надоело смотреть, как ты спички ломаешь.
   Это была зажигалка, аккуратно сработанная из гильзы. На корпусе выбито: "Лизе от Марка. 1921". Она закусила губу, чтобы не расплакаться. Он, не оборачиваясь, легко взлетел в седло. Где-то впереди раздался голос Свободина: "Выступаем!" Марк дал шенкеля коню и ускакал вперед. Лиза, ничего не видя перед собой, побрела к опросному пункту. Села за стол, уткнулась лицом в ладони и заплакала навзрыд. Ждать из боя труднее, чем идти в бой. "Господи, - прошептала она. - Пожалуйста, пусть он вернется!" И, вздрогнув, огляделась - не слышал ли кто.
   Марк догнал Балашова.
   - Задача ясна?
   - Ясна, - беззаботно кивнул тот. - Жаль только, там баба да этот, наш агент, а то бы заранее, как они еще не прочухали, что мы тут, подобраться к окну, встать у стенки с бомбой, а как они откажутся сдаваться, бомбу бы им в окно кинуть - и все.
   - А почему нет? - вскинул бровь Марк. - Агент этот - бандюга, ему все равно перед советской властью отвечать, а баба бандитов укрывала - ей расстрел по приказу полагается. Смотри, коль никто не захочет сдаться, так что с ними цацкаться?
   - Угу, - кивнул Балашов обрадованно.
   23 июля 1921 года
   Долгожданный отряд вернулся в начале седьмого. Лизе едва хватило терпения отослать очередного допрашиваемого, прибрать протокол в портфель, прежде чем кинуться встречать своих.
   Уже спешившийся Марк заметил ее и не спеша направился навстречу. Стиснул девушку в крепких руках. Запрокинул ей голову, погладил по волосам, присвистнул.
   - Ого, да ты седеть начала, Лиза. Нехорошо. Мы ведь, никак, ровесники...
   Она ткнулась в его пахнущую потом и махоркой гимнастерку, всхлипнула.
   - Ну все, развела мокроту, - добродушно поворчал Марк. - Не можете вы, бабы, без этого. Уймись сейчас же!
   Она послушно утерла слезы кулачком. Штоклянд ободряюще похлопал ее по плечу.
   - Марк, а где агент? - больше для того, чтобы не молчать, спросила она.
   - Вон, - кивнул в сторону воза Штоклянд, мрачнея.
   Лиза перевела взгляд на покойников. Труп Степана она увидела не сразу. Он лежал рядом с какой-то бабой, тело и лицо которой было все изрешечено осколками гранат. Рот его был открыт, и Лиза некоторое время тупо смотрела, как в него заползала муха. Спереди труп был целым. Марк перевернул тело, показывая множество осколочных ран на спине.
   - Его убили свои, в спину. Вот пулевое отверстие, видишь? Осколками потом досталось. Наверно, он хотел выйти, - сказал Марк и поспешно добавил: - Я предложил сдачу, он что-то крикнул, а потом раздалось несколько выстрелов. Мы нашли его у входа, Лиза. Прости, не уберег, но это война. - И, погладив ее по щеке, добавил твердо: - И потом, так даже лучше для твоей сестры. Лучше быть вдовой человека, оказавшего властям содействие, чем женой сидящего в концлагере бандита.
   Лиза печально вздохнула и кивнула, согласившись с его доводами.
   - А бабе его лучше уехать отсюда и взять девичью фамилию, - уже совершенно успокоившись, продолжил Марк. - В случае чего, пусть с нами едет. Только ты сильно не шуми, кто она тебе.
   - Это Епифанов? - спросил подошедший Устимов, кивнув на труп Степана.
   - Нет, вон Епифанов. А этого товарища надо по-человечески похоронить, это он Епифанова сдал, - пояснил Марк. - Хоть и бандит был, а как оказавший содействие. - И заторопился отослать Громову. - Лиза, ты заложников выпускай, все, кончилось... Да! Товарищ Устимов, там, в овине, вдова его сидит, ей посочувствовать бы надо. Ты уж как самый старший... и, сам понимаешь, я же всех их на расстрелы выводил. В общем, возьми это дело на себя, не знаю я, как в таких случаях.
   Устимов нахмурился: высказывать соболезнования он тоже не умел, но как откажешься?
   Лиза пошла к овину. Часовой помог ей отвалить бревно, припиравшее дверь.
   В нос ударило смрадом человеческих испражнений.
   - Выходите на свободу! - звонко крикнула Лиза, но заложники не торопились, недоверчиво затихнув в темноте.
   Понимая, что если фигура в кожанке будет маячить в проходе, это только больше напугает и без того запуганных людей, Лиза пошла к Марку. Но все напряженно косилась на овин, понимая, что встречи с сестрой не избежать. Тем временем кто-то из подростков, перемазанный сажей, лохматый, как чертенок, вылез из овина. Огляделся и звонко крикнул внутрь:
   - Правда выпускают!
   Постепенно из дверей появились и остальные. Грязные, лохматые, они шли, с трудом переставляя непослушные ноги. Агаша - малыш на руках, трое старших детей цепляются за юбку - появилась одной из последних. Первенец осторожно поддерживал мать. Малыш у нее на руках вопил благим матом. Подслеповато щурясь, Агаша окинула взглядом стоявшие поодаль фигуры в кожанках, на Лизе задержалась чуть дольше и хотела было пройти мимо, но Устимов окликнул ее: