Страница:
миг.
Гонг прозвучал - дрогнуло и раскололось дно, и белая колонна подземного
огня пронзила водные толщи, ударила в низкие тучи и опала гроздьями
молний.
В затихающем водовороте покачивался шарик живой протоплазмы...
Это походило на забавную игру, когда в бурной круговерти развития, в
суматошной смене форм Нина переходила из стадии в стадию, превращаясь из
организма в организм, смешные, уродливые, фантастические сочетания клеток,
скелетов, раковин, - все кружилось зыбко и цветасто, словно примеряло
маски для карнавала.
Какой был карнавал!
Не существовало никаких законов - море щедро. Можно было плавать,
шевеля ушами. Можно было превратиться в большой пузырь и всплыть на
поверхность или, наоборот, опуститься на дно, заключив себя в изящную
роговую шкатулку. Наконец, можно было вообще ни во что не превращаться, а
просто висеть куском студня в средних слоях.
Нина не заметила момента, когда перестала быть участницей пестрого
хоровода, а стала только зрительницей. Крепкий кремниевый панцирь
прикрывал ее от всяких неожиданностей и опасностей. Вокруг шарообразного
тела торчал густой лес длиннейших игл-антенн, переплетенных в тончайшие
кружева. Каждая игла была пронизана миллионами ветвящихся обнаженных
нервов.
Она не могла передвигаться, да в этом и не было нужды: в морской воде
было достаточно пищи, а пульсирующие каналы связи соединяли множество
подобных шаров, разбросанных по Мировому океану.
Хоровод продолжался, странные создания проплывали мимо, рождались и
умирали, уступая место другим, а кремниевые шары неизменно и бесстрастно
следили за каруселью эволюции, стараясь найти причины и следствия каждого
изменения, предугадать многозначные ходы приспособления, проникнуть в
тайну тайн превращений живого вещества.
Море не помнило своих ошибок и удач. Беззаботно продолжало оно игру,
перебирая цепочки случайностей.
Длился Первый Круг Созидания.
Все вершилось медленно, очень медленно - миллионолетние геологические
эпохи проносились и затихали короткой рябью. Вода сжимала землю, и от
чудовищных сил сжатия плавились недра. Твердь вспухала, заставляя
отступать море, и застывала неровными пятнами материков. Мертвыми
надгробиями из базальта и гнейса высились они среди океана.
Жизнь переполняла океан. Колыбель становилась тесной. Место в ней
доставалось боем.
Это случилось, когда базальтовый суперматерик занимал почти пятую часть
поверхности планеты и первый "десант" зоофитов, цепких
полуживотных-полурастеннй, в поисках жизненного пространства высадился на
береговые скалы.
Нина почувствовала голод.
Напрасно напрягались слабые мышцы, прогоняя сквозь организм морскую
воду - пищи в ней почти не оставалось после тысяч прожорливых существ,
снующих рядом.
Так начался Второй Круг.
Оставалось одно - действовать самой.
Она вновь и вновь переживала свое первое движение: легкое напряжение
щупалец - и тело послушно поднялось вверх, едва уловимое сокращение мышц -
и тело передвинулось вбок, дрожь расслабления - и тело опустилось на
песок, слежалый от века. Три внутренних приказа, три неуверенных
исполнения, но она пережила целую эпоху ожидания и сомнения, страха и
радости.
А когда наступал отлив, солнце тянуло к ней горячие красные щупальца,
пронизывало мутную воду щекочущим теплом радиации, рождая в крови смутную
музыку странных стремлений.
Близился Третий Круг.
Нина вместе с другими все чаще и дальше проникала в лагуну. Небольшая
стая самых неуемных и самых отчаянных входила в узкий проход вместе с
приливом и бродила по мелководью, пока дыханье отлива не позовет назад, в
привычную глубину.
Подплывая к берегу, Нина видела буйные заросли неведомых трав, огромные
зеленые утесы деревьев, летающие армады насекомых. И все чаще ей приходило
в голову, что именно на суше, наедине с солнцем, свершится дерзкая мечта -
опередить природу, используя ее собственную неустойчивость, освободиться
от давящей власти Времени, предельно ускорив ритм приспособления.
Однажды, когда начался отлив и разная морская мелочь, давясь, бросилась
за уходящей водой, Нина обняла острый камень и застыла на месте.
Инстинкт самосохранения стучал в ней набатным пульсом - отпусти,
разожми плавники, уходи, - но она, дрожа и напрягаясь, подавила тревожный
импульс.
Широко расставленные телескопические глаза видели, как непоправимо
светлеет голубизна, чуткая кожа чувствовала, как скачками поднимается
температура и острые иглы космических частиц вонзаются в тело, но она не
разжала сомкнутых плавников.
Воздух оглушил, судорога свела тело, последний мутный поток отбросил ее
от камня и перевернул на спину. Зеленая линия побережья чудовищно
исказилась в глазах, созданных для подводного зрения.
Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем Нина поняла, что она
все-таки жива. Слизь на коже превратилась в роговые чешуйки, и
спасительный панцирь защитил плоть от мгновенного высыхания. Лабиринтовый
орган позволил дышать - тяжко, трудно, но дышать. Сердце билось яростной
барабанной дробью, но все-таки билось.
Лавина энергии падала сверху, прижимая к горячему илу - желанная и
страшная энергия атомного огня.
Прошло еще немного времени, прежде чем Нина ощутила в себе возможность
расправить мышцы. Попробовала перевернуться, и, как ни странно, это ей
удалось.
Еще не веря в случившееся, она выкинула плавники вперед и медленно,
неуверенно подтянула отяжелевшее тело...
Нина недоуменно и долго смотрела на свои руки, протянутые к бассейну.
Уисс парил у ног, кося внимательным глазом. Морские звезды на дне едва
тлели, сложившись в правильный треугольник. Она приходила в себя рывками,
мгновенными озарениями. Она снова ощутила пустоту и тишину храма. Уисс
молчал.
- Это все? - спросила Нина. Она не была уверена, что произнесла слова,
потому что спекшиеся губы не хотели шевелиться.
- Это все?
- Нет, это не все.
Голос внутри опустошенного мозга звучал глухо и низко, бился о стенки
черепа, как птица, случайно залетевшая в окно и не находившая выхода.
- Нет, это не все. Был Третий Круг, когда предки дэлонов вышли на сушу
и стали жить там. Третий Круг называют по-разному, но в каждом названии
боль. Круг Великой Ошибки, Круг Гибельного Тупика - стоит ли перечислять?
Мы, живущие сейчас, чаще всего зовем его Кругом Запрета, ибо только
Хранители способны вынести бремя его страшных знаний.
- Хранители. Ты - Хранитель?
- Да, я один из них. Остальные дэлоны не могут переносить безумное
знание Третьего Круга. Это Запрет во имя будущего.
- Я смогу?
- Ты не сможешь и не поймешь. Слишком слаба воля и несовершенно знание.
Я покажу тебе песню - то, что помнят все остальные дэлоны. Это не страшно
- тебе не надо перевоплощаться. Только смотреть и слушать, и оставаться
собой.
Морские звезды в бассейне плавно сдвинулись и поплыли музыкальными
узорами цветовых пятен, и низ-кий мелодичный свист Уисса затрепетал под
каменными сводами храма.
Уисс был прав - ее сознание не отключилось, она чувствовала под руками
холод каменных подлокотников, незримый объем зала и дрожь "видеомага" на
коленях.
Пронзительный тоскующий мотив плескался у ног, странные картины и слова
сами собой рождались в аккордах цветомузыки.
Был день встречи и день прощания, и между ними прошла тысяча лет.
Было солнце рассвета и солнце заката, и обманчивый свет величья ослепил
пращуров...
То, что видела Нина, не имело аналогий с человеческим опытом, и даже
приблизительные образы не могли передать сути происходящего. Какие-то
удивительные существа бродили по Земле, и ни одно из них не походило на
другое. Больше того - сами существа беспрерывно изменялись: кентавры
превращались в шестикрылых жуков, жуки - в раскидистые деревья, деревья -
в грозовые облака... Раскручивалась карусель превращений, все плыло, все
менялось на глазах - и вот уже то ли существа, то ли тени существ,
полуматериальные, полубесплотные, распадаясь на подобия окружающих
предметов, сливаясь в плотные смерчи голубого горения, проносятся на фоне
текучих сюрреалистических пейзажей. Невозможно понять, что они делают, но
их танец имеет какую-то непостижимую цель.
А песня тосковала, переливаясь в слова:
- Они искали идеального приспособления - и все дальше уходили в
лабиринты Изменчивости.
- Они все быстрее изменяли себя - и все ближе и ближе подходили к
границам Бесформия, за которыми огонь и хаос.
- Они не могли, не хотели остановиться, хотя догадывались, что час
близок.
- Играя с огнем, они надеялись победить природу.
- И свершилось...
Земля летела по орбите, медленно поворачиваясь к солнцу
красновато-зеленой выпуклостью гигантского праматерика. Дымчато-желтые
облака плыли над ним, скручиваясь кое-где в замысловатые спирали циклонов.
И вдруг в центре материка появилась слепящая белая точка. Она росла и
скоро засверкала ярче солнца.
Материк лопнул, как лопается кожура перезревшего плода, и мутное зарево
раскаленных недр осветило трещины.
Исчезло все - контуры суши, просинь дрогнувшего океана, - пар, дым и
пепел превратили планету в раздувшийся грязно-белый шар, который, как
живое существо, затрепетал, пытаясь сохранить старую орбиту.
Раненой Земле удалось сохранить равновесие, хотя катастрофа изменила
ось вращения.
Казалось, ничему живому не дано уцелеть в этом аду, в этом месиве огня
и мрака, в этих наползающих серых тучах, среди медлительно неотвратимых
ручьев лавы и рушащихся гор...
И тогда явилась та, которой суждено было явиться, и имя ей было Дэла.
Из пены волн явилась она и позвала всех, кто остался.
И когда все, кто остался, собрались в одно место, она сказала им слово
Истины.
- Позади смерть, впереди море, - сказала она. - Выбирайте!
Все хотели жить и поэтому выбрали море.
- Праматерь живого примет вас, - сказала Дэла, - и пусть идут века.
- Пусть идут века, и пусть покой придет в ваши души, и будет Четвертый
Круг - Круг Благоразумия.
- Пусть покой придет в ваши души и сотрет память о Третьем Круге, и
только Бессмертные будут помнить все.
- За зеленой дверью запрета пусть спят до времени страшные силы и
тайны, которые открылись слишком рано.
- Ибо нет большей ошибки, чем применить знание, которое не созрело, и
освободить силу, которая не познана до конца.
- Ибо Равновесие - суть всего живого и жизнь - охранительница
Равновесия Мира.
- И когда вы будете здоровы телом и духом, и сильны дети ваши, и
беззаботны вновь дети детей ваших, тогда начнется Пятый Круг, Круг Поиска.
- Чтобы соединить вновь разрозненное в единое, разбитое в монолитное. И
это будет Шестой Круг - Круг Соединенного Разума.
- А до той поры пусть нерушимо будет Слово Запрета и пусть некоторые из
вас будут бессмертны в поколениях, чтобы передать Соединенному Разуму
знание Третьего Круга...
Нина устала, очень устала - она потеряла чувство времени и удивилась,
взглянув на часы, - там, в мире людей, уже занималось утро.
Она совершенно автоматически выключила "видеомаг" и продолжала сидеть
на мраморном троне. И только когда Уисс во второй раз позвал ее, она
покорно поднялась, спустилась по влажным ступенькам. Вода приняла тело,
стало легче.
Убедившись, что Нина держится за плавник достаточно крепко, Уисс
нырнул, и вновь полетел навстречу подземный тоннель - теперь уже вниз, к
выходу.
Нина понимала, что времени остается все меньше и меньше, что надо, пока
не поздно, задавать вопросы - как можно больше! - иначе не найти ключей ко
всему виденному и слышанному. Она мучительно старалась поймать самое
главное, но спросила то, о чем почти уже догадалась сама:
- Почему ты уходишь?
- Это воля Бессмертных.
- Но ты же один из них?
- Да. И поэтому я должен подчиниться.
- Ты вернешься?
- Не знаю. Мне надо убедить остальных.
- Убедить? В чем?
Они пронеслись по каменной трубе добрую сотню метров, прежде чем Уисс
ответил:
- В том, что люди разумны. В том, что начался Пятый Круг - круг Поиска
Равных, Поиска Друга.
Нина заговорила вслух, заговорила горячо, сбивчиво, и голос ее, зажатый
маской акваланга, звучал в гидрофонах обиженным всхлипом:
- Уисс, катастрофа в Атлантике - ошибка. Страшная, трагическая. Ты
должен понять. Люди не хотели зла дельфинам. Это вышло случайно, пойми.
Я... я просто не знаю, как тебе объяснить...
И опять Уисс помолчал, прежде чем ответить:
- Я понимаю. Почти понимаю. Но остальные не понимают. Мне надо их
убедить. Будет трудно. Ибо длится Четвертый Круг - круг Благоразумия, в
котором народы Дэла нашли покой.
- Уисс, каждый из нас несовершенен. Но мы строим общество, где эти
несовершенства будут взаимно уничтожены. Мы называем его коммунизм.
- Я нарушил Запрет, потому что верю в людей.
Они миновали распахнутую золотую дверь и выбрались наконец из недр
загадочного острова. Снова приковылял старик осьминог и с ловкостью
заправского швейцара прикрыл решетку, завалив вход огромным камнем.
На этот раз заговорил первым Уисс:
- Мы давно уже ищем встречи. Мы помним древний завет - собрать и
соединить вместе крупицы разума, рассеянные во всем живом и разобщенные
временем.
- Уисс... Уисс, расскажи обо всем - об этом храме, о поющих звездах, о
тех, кто приходил сюда, - расскажи!
- Это долго. У меня нет времени.
- Расскажи.
- Ты устала.
- Уисс, прошу тебя!
- Было время, когда мы и люди почти понимали друг друга. Они считали
нас старшими братьями, и мы хотели научить их тому, что знали сами. Они
строили скалы, пустые внутри, и женщины приходили сюда, чтобы слушать нас.
И мы говорили с ними.
- Только женщины приходили к вам?
- Да, только женщины.
- Почему?
- Долго объяснять. У людей все по-другому. Женщины учили мужчин тому,
чему учили их мы.
- Что же было потом?
- Потом мы перестали понимать друг друга.
- Почему?
- Не знаю. Сейчас не знаю. Раньше мы думали, что разум людей увял, не
успев распуститься, что люди выродились и на суше невозможна разумная
жизнь. Так думали почти все.
- Почти все?
- Да, почти все. Но были такие, кто не верил этому. Они искали встречи
даже после провала первой попытки. Многие погибли.
- Их убили люди?
- Да. А те, кто остался, приняли кару.
- Какую кару?
- Нам надо спешить...
- Ты бессмертен, Уисс?
- Да. Я не имею права умереть естественной смертью. Это и есть кара.
- Бессмертие - кара?! Бессмертие - самая сладкая мечта человечества!
Наука веками боролась за всемерное продление жизни! А возможность продлить
жизнь бесконечно... Это сказочное счастье!
- Люди - большие дети. Нет ничего страшнее, чем жить, когда твой
жизненный круг замкнулся, когда ты отдал живому все, что мог, и не можешь
дать больше, когда все повторяется и повторяется без конца, не согревая
тебя неизведанным, когда нет желания жить! Только за очень большую вину
наказывают бессмертием!
- Ты был виноват?
- Нет. Я принял вину отца, как он когда-то принял вину деда. Наказание
бессмертием вечно, но бессмертный может обрести право на смерть, если его
вину примет сын.
- И сын становится бессмертным?
- Да.
- И ты будешь жить вечно?
- Нет. Я устал. У меня есть надежда. У меня есть сын. Он еще маленький.
Но если, став взрослым, он добровольно примет мою вину, я получу право на
смерть. Блаженную смерть...
- Я не понимаю, Уисс... Выходит, бессмертные виновны... Почему же они
правят всеми дельфинами?
- Мы не правим. Мы несем кару.
Уисс потянул Нину вверх осторожно, но повелительно. Внизу мелькнул и
пропал коралловый лес. Прожекторы хетоптерусов уже погасли, и буйные
заросли медленно расплывались, отдаляясь, темным красно-бурым пятном.
От праздничной подводной иллюминации не осталось и следа. Уисс и Нина
летели сквозь серо-синюю муть воды, еще не тронутую солнцем. Изредка
попадались медузы, но их смутные полупрозрачные колпаки ничем не
напоминали ночного великолепия. Даже пестрые рыбки, деловито снующие между
всякой мелкой живностью, спускающейся на дно, выцвели и поблекли.
А может быть, это чувство скорой разлуки гасило краски?
В наушниках зазвенели знакомые стеклянные колокольчики автопеленга,
возвращая к действительности. Волшебная ночь подходила к финалу, и пора
было думать о том, как оправдаться на корабле.
Поверят ли ей? Поймут ли? Пан... Пан поймет. Он будет дотошно крутить
ленту "видеомага" взад и вперед, высчитывать и сопоставлять - милый,
добрый, внимательный и все-таки... Все-таки недоверчивый. Он ученый и
привык понимать разумом, а не сердцем.
Если бы он был рядом с ней в эту ночь, если бы мог физически пережить
то, что пережила она! Тогда не пришлось бы ничего доказывать...
Они были уже где-то рядом с надувной лодкой, потому что серая муть
превратилась в голубое сияние, а колокольчики гудели колоколами.
Уисс остановился.
- Дальше ты поплывешь одна. Я ухожу. Прощай.
Нина обняла обеими руками его большую мудрую голову, прижалась к
упругому сильному телу. То ли запотел щиток маски, то ли после темноты на
свету защипало глаза, но все заволокло туманом.
- Ты вернешься, Уисс?
Она почувствовала, как бьется сердце Уисса, и подумала о том, что
общение уже не требует от нее прежнего нервного напряжения - что-то
случилось то ли с ней, то ли с Уиссом, но их пента-волны встречались легко
и просто, будто слова обычного человеческого разговора.
- Ты вернешься, Уисс?
Уисс не умел лгать, но он знал, что такое грусть и надежда. Он взял в
широкий клюв пальцы женщины, слегка сжал их зубами и помычал. И вдруг
одним неуловимым мощным броском ушел в сторону и вниз, и через секунду его
уже не было видно.
Нина не двигалась, парила в нескольких метрах от поверхности и
задумчиво смотрела в водное зеркало. Прошло пять, десять минут, по зеркалу
пробежала золотая рябь: где-то там, в мире людей, вставало солнце.
Вода стала совершенно прозрачной, и Нина видела вверху свое отражение -
диковинное зеленовато-коричневое существо с блестящим овалом маски вместо
лица, с ритмично вспухающими и опадающими веерами синтетических "жабр" за
плечами.
Такой или не такой видел ее Уисс? Смешно, конечно, не такой - он все
видит не так, как люди. Но тогда какой? Красивый или безобразный, о его
точки зрения?
Правую руку слегка защипало. Она поднесла кисть к глазам и увидела
небольшую царапину - Уисс слишком крепко держал ее руку. Нина улыбнулась
чему-то, и ей стало легко и сладко.
Пора было всплывать, но это значило разбить золотое зеркало и вернуться
в повседневность. Ей и хотелось и не хотелось этого. Она медлила. Она
всегда медлила на перекрестках: ей всегда становилось смешно и грустно
оттого, что один поток машин идет в одну сторону, другой - в другую. Ей
всегда хотелось погасить светофоры и остановить встречные потоки: пусть
люди попросту расскажут друг другу, что они видели в каждой стороне...
Дальнейшее случилось со скоростью неожиданного удара.
Она увидела в зеркале рядом с собой, только много ниже, длинную серую
тень. Ей показалось, что вернулся Уисс, и она рывком повернулась навстречу
тени.
Ей помогло то, что при резком повороте бокс с видеомагнитофоном отлетел
в сторону.
Страшная пасть щелкнула у самого бока, и аппарат оказался в горле
пятиметровой акулы. Он застрял там - его держал нейлоновый ремень,
перекинутый через плечо Нины.
Акула не откроет пасти, пока не проглотит добычи - таков инстинкт.
Значит, пока цел ремень, Нине не страшны акульи зубы.
Но пока цел ремень, Нина привязана, прижата к акульему костистому боку.
Хищница уходила все глубже и глубже судорожными кругами, давясь и
топыря жабры. Бороться с ней было бесполезно.
Пальцы шарили у пояса, но там было пусто. Импульсный пистолет-разрядник
лежал на дне лодки. Она сама бросила его...
Уисс тоже не спешил к своим, хотя знал, что его ждут. Он хотел
сосредоточиться, собраться перед нелегким спором. Чем кончится спор -
неизвестно. Может быть, только Сусип поддержит его. Скорее всего только
Сусип. Но и это немало. Три глота Сусип и пять глотов Уисса - это уже
восемь глотов из двадцати одного...
Слабый сигнал тревоги замигал в мозгу. Уисс встрепенулся на покатой
волне и напряг локатор.
Вокруг было спокойно, но сигнал не умолкал - теперь это был призыв о
помощи; призыв едва уловимый, затухающий, невнятный, он мог принадлежать
только одному существу на свете, и это существо не было дэлоном...
Он летел к острову, пытаясь на ходу определить по сбивчивым импульсам
размеры и суть опасности, грозящей этому существу.
Он смог уловить только пульс разъяренной акулы и еще более увеличил
скорость.
Он уже видел их - хищник и жертва, непонятной силой прижатые друг к
другу, метались у самого дна.
Призыв о помощи мигнул и погас. Нина потеряла сознание.
Уисс выстрелил ультразвуковым лучом в затылок акулы, целя в мозжечок.
Огромная туша дернулась, перевернулась через голову и, покачиваясь,
медленно опустилась на дно кверху брюхом.
Нина была жива, просто ремень сдавил ей грудь, не давая дышать. Нейлон
оказался крепок даже для зубов Уисса, но в конце концов ему удалось
перекусить сверхпрочную ленту. Не обращая внимания на оглушенную акулу, он
осторожно взял Нину клювом за широкий пояс и перенес повыше, на круглую
базальтовую площадку.
Нина теперь дышала свободно. Уисс терпеливо ждал, пока не проснется
сознание, и чтобы не напугать при пробуждении, отплыл немного в сторону.
Он совсем забыл об акуле и не заметил, как та, очнувшись, очумело
шарахнулась за камни.
Он увидел ее прямо над собой. Благополучно проглотив аппарат с
остатками ремня, она выгибала пятиметровую пружину своего узкого тела,
чтобы броситься вниз, к базальтовой площадке.
Кровь! Как он не догадался сразу! У Нины была оцарапана рука, и акула
учуяла запах крови. Этот запах пьянил ее.
Резкий взмах хвоста - и Уисс свечой взлетел вверх, пересекая бросок
акулы. Хищница была раза в два больше дельфина, но точный удар в жабры
сделал свое дело.
Уисс снизился над площадкой. Нина все еще не пришла в себя, но ждать
больше было нельзя.
Уисс поднял Нину на спину и легко понес вверх, к темному пятну надувной
лодки. Ее ждали - он видел зума с биноклем, красные всплески беспокойства
исходили от него.
Действительно, едва Уисс поднял Нину на поверхность, чьи-то руки сразу
подхватили ее.
Зум был так взволнован, что даже не заметил Уисса. Он наклонился над
Ниной, торопливо снял маску акваланга и поднес к ее губам какой-то
пузырек.
Уисс отплыл метров на двести и навсегда отпечатал в своей бессмертной
памяти все, что было вокруг, - небо и солнце, море и остров, большой
корабль и маленькую лодку - он видел все это не так, как люди, и никто из
людей никогда не узнает как, но он видел все это и старался запомнить
навсегда, чувствуя и понимая неизбежное.
Потом отключил все сорок четыре органа чувств и сосредоточил энергию в
себе.
Только Бессмертным был доступен нуль-полет.
Пульс перешел в острую неприятную дрожь, постепенно нарастающую.
Через секунду на том месте, где был Уисс, поднялся и опал белый фонтан.
Еще через секунду там не осталось ничего, кроме медленно расходящихся
концентрических кругов.
Круги скоро смыла ленивая зыбь.
Бессонная ночь порядком измотала Карагодского. И не только физически.
Вначале почти позабытое чувство творческой фантазии, так неожиданно
вновь испытанное на "Дельфине", будоражило и радовало его. Вместе со всеми
толкался он в центральной аппаратной, придумывая и отвергая разные
варианты поиска, но если Пан нервничал всерьез, то Карагодскому все это
казалось забавной игрой, этакой психологической встряской, специально для
него предназначенной. В глубине души он был уверен, что игра в прятки
вот-вот кончится, Нина с Уиссом вынырнут из воды - "А вот и мы!", - и
тогда он выложит изумленному Пану, до чего докопался в своей каюте.
Но прошел час, другой, третий, а Нины все не было.
Смутное хмурое утро повисло над морем. Свинцовая гладь воды, не
тронутая ни единой морщинкой, черное щетинистое темя злополучного острова,
белый кругляшок надувной лодки около - и надо всем тяжелое сырое небо без
просветов.
Пан то сидел, сцепив руки и уставившись в одну точку, то принимался
ходить у борта, нарочно не глядя на воду. Гоша безнадежно прощупывал
биноклем горизонт. Толя как заведенный методично включал и выключал по
очереди тумблеры аппаратуры - уже не вслушиваясь, а просто чтобы что-то
делать. Остальные занимались чем попало, а часы все выстукивали нудные
пятиминутки. Только эти щелчки и нарушали тягучую тишину.
И тут до Карагодского стала доходить вся серьезность происходящего.
Вспышка энтузиазма быстро угасала. Он чувствовал себя как пешеход,
застигнутый красным огнем на переходе. Бежать вперед или благоразумно
вернуться назад?
Конечно, все это очень мило и оригинально - искать родственную
цивилизацию по всей Вселенной, выкликать ее радиосигналами, нащупывать все
удлиняющимися маршрутами космических кораблей и обнаружить... у себя дома,
на Земле. Но какая польза будет человечеству от такого открытия? Надо
думать, никакой.
До сих пор энтузиасты "братских контактов" соблазняли людей
возможностью позаимствовать без отдачи у "иного Разума" какой-либо
неизвестный вид энергии, невиданную машину на худой конец. А что возьмешь
с дельфинов? Они не взрывают горы, не строят городов и не покоряют другие
планеты: мирно плавают по синю морю в чем мать родила, едят сыру рыбу и
сочиняют музыку. И ничего им, главное, от людей не нужно, никакой помощи,
Гонг прозвучал - дрогнуло и раскололось дно, и белая колонна подземного
огня пронзила водные толщи, ударила в низкие тучи и опала гроздьями
молний.
В затихающем водовороте покачивался шарик живой протоплазмы...
Это походило на забавную игру, когда в бурной круговерти развития, в
суматошной смене форм Нина переходила из стадии в стадию, превращаясь из
организма в организм, смешные, уродливые, фантастические сочетания клеток,
скелетов, раковин, - все кружилось зыбко и цветасто, словно примеряло
маски для карнавала.
Какой был карнавал!
Не существовало никаких законов - море щедро. Можно было плавать,
шевеля ушами. Можно было превратиться в большой пузырь и всплыть на
поверхность или, наоборот, опуститься на дно, заключив себя в изящную
роговую шкатулку. Наконец, можно было вообще ни во что не превращаться, а
просто висеть куском студня в средних слоях.
Нина не заметила момента, когда перестала быть участницей пестрого
хоровода, а стала только зрительницей. Крепкий кремниевый панцирь
прикрывал ее от всяких неожиданностей и опасностей. Вокруг шарообразного
тела торчал густой лес длиннейших игл-антенн, переплетенных в тончайшие
кружева. Каждая игла была пронизана миллионами ветвящихся обнаженных
нервов.
Она не могла передвигаться, да в этом и не было нужды: в морской воде
было достаточно пищи, а пульсирующие каналы связи соединяли множество
подобных шаров, разбросанных по Мировому океану.
Хоровод продолжался, странные создания проплывали мимо, рождались и
умирали, уступая место другим, а кремниевые шары неизменно и бесстрастно
следили за каруселью эволюции, стараясь найти причины и следствия каждого
изменения, предугадать многозначные ходы приспособления, проникнуть в
тайну тайн превращений живого вещества.
Море не помнило своих ошибок и удач. Беззаботно продолжало оно игру,
перебирая цепочки случайностей.
Длился Первый Круг Созидания.
Все вершилось медленно, очень медленно - миллионолетние геологические
эпохи проносились и затихали короткой рябью. Вода сжимала землю, и от
чудовищных сил сжатия плавились недра. Твердь вспухала, заставляя
отступать море, и застывала неровными пятнами материков. Мертвыми
надгробиями из базальта и гнейса высились они среди океана.
Жизнь переполняла океан. Колыбель становилась тесной. Место в ней
доставалось боем.
Это случилось, когда базальтовый суперматерик занимал почти пятую часть
поверхности планеты и первый "десант" зоофитов, цепких
полуживотных-полурастеннй, в поисках жизненного пространства высадился на
береговые скалы.
Нина почувствовала голод.
Напрасно напрягались слабые мышцы, прогоняя сквозь организм морскую
воду - пищи в ней почти не оставалось после тысяч прожорливых существ,
снующих рядом.
Так начался Второй Круг.
Оставалось одно - действовать самой.
Она вновь и вновь переживала свое первое движение: легкое напряжение
щупалец - и тело послушно поднялось вверх, едва уловимое сокращение мышц -
и тело передвинулось вбок, дрожь расслабления - и тело опустилось на
песок, слежалый от века. Три внутренних приказа, три неуверенных
исполнения, но она пережила целую эпоху ожидания и сомнения, страха и
радости.
А когда наступал отлив, солнце тянуло к ней горячие красные щупальца,
пронизывало мутную воду щекочущим теплом радиации, рождая в крови смутную
музыку странных стремлений.
Близился Третий Круг.
Нина вместе с другими все чаще и дальше проникала в лагуну. Небольшая
стая самых неуемных и самых отчаянных входила в узкий проход вместе с
приливом и бродила по мелководью, пока дыханье отлива не позовет назад, в
привычную глубину.
Подплывая к берегу, Нина видела буйные заросли неведомых трав, огромные
зеленые утесы деревьев, летающие армады насекомых. И все чаще ей приходило
в голову, что именно на суше, наедине с солнцем, свершится дерзкая мечта -
опередить природу, используя ее собственную неустойчивость, освободиться
от давящей власти Времени, предельно ускорив ритм приспособления.
Однажды, когда начался отлив и разная морская мелочь, давясь, бросилась
за уходящей водой, Нина обняла острый камень и застыла на месте.
Инстинкт самосохранения стучал в ней набатным пульсом - отпусти,
разожми плавники, уходи, - но она, дрожа и напрягаясь, подавила тревожный
импульс.
Широко расставленные телескопические глаза видели, как непоправимо
светлеет голубизна, чуткая кожа чувствовала, как скачками поднимается
температура и острые иглы космических частиц вонзаются в тело, но она не
разжала сомкнутых плавников.
Воздух оглушил, судорога свела тело, последний мутный поток отбросил ее
от камня и перевернул на спину. Зеленая линия побережья чудовищно
исказилась в глазах, созданных для подводного зрения.
Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем Нина поняла, что она
все-таки жива. Слизь на коже превратилась в роговые чешуйки, и
спасительный панцирь защитил плоть от мгновенного высыхания. Лабиринтовый
орган позволил дышать - тяжко, трудно, но дышать. Сердце билось яростной
барабанной дробью, но все-таки билось.
Лавина энергии падала сверху, прижимая к горячему илу - желанная и
страшная энергия атомного огня.
Прошло еще немного времени, прежде чем Нина ощутила в себе возможность
расправить мышцы. Попробовала перевернуться, и, как ни странно, это ей
удалось.
Еще не веря в случившееся, она выкинула плавники вперед и медленно,
неуверенно подтянула отяжелевшее тело...
Нина недоуменно и долго смотрела на свои руки, протянутые к бассейну.
Уисс парил у ног, кося внимательным глазом. Морские звезды на дне едва
тлели, сложившись в правильный треугольник. Она приходила в себя рывками,
мгновенными озарениями. Она снова ощутила пустоту и тишину храма. Уисс
молчал.
- Это все? - спросила Нина. Она не была уверена, что произнесла слова,
потому что спекшиеся губы не хотели шевелиться.
- Это все?
- Нет, это не все.
Голос внутри опустошенного мозга звучал глухо и низко, бился о стенки
черепа, как птица, случайно залетевшая в окно и не находившая выхода.
- Нет, это не все. Был Третий Круг, когда предки дэлонов вышли на сушу
и стали жить там. Третий Круг называют по-разному, но в каждом названии
боль. Круг Великой Ошибки, Круг Гибельного Тупика - стоит ли перечислять?
Мы, живущие сейчас, чаще всего зовем его Кругом Запрета, ибо только
Хранители способны вынести бремя его страшных знаний.
- Хранители. Ты - Хранитель?
- Да, я один из них. Остальные дэлоны не могут переносить безумное
знание Третьего Круга. Это Запрет во имя будущего.
- Я смогу?
- Ты не сможешь и не поймешь. Слишком слаба воля и несовершенно знание.
Я покажу тебе песню - то, что помнят все остальные дэлоны. Это не страшно
- тебе не надо перевоплощаться. Только смотреть и слушать, и оставаться
собой.
Морские звезды в бассейне плавно сдвинулись и поплыли музыкальными
узорами цветовых пятен, и низ-кий мелодичный свист Уисса затрепетал под
каменными сводами храма.
Уисс был прав - ее сознание не отключилось, она чувствовала под руками
холод каменных подлокотников, незримый объем зала и дрожь "видеомага" на
коленях.
Пронзительный тоскующий мотив плескался у ног, странные картины и слова
сами собой рождались в аккордах цветомузыки.
Был день встречи и день прощания, и между ними прошла тысяча лет.
Было солнце рассвета и солнце заката, и обманчивый свет величья ослепил
пращуров...
То, что видела Нина, не имело аналогий с человеческим опытом, и даже
приблизительные образы не могли передать сути происходящего. Какие-то
удивительные существа бродили по Земле, и ни одно из них не походило на
другое. Больше того - сами существа беспрерывно изменялись: кентавры
превращались в шестикрылых жуков, жуки - в раскидистые деревья, деревья -
в грозовые облака... Раскручивалась карусель превращений, все плыло, все
менялось на глазах - и вот уже то ли существа, то ли тени существ,
полуматериальные, полубесплотные, распадаясь на подобия окружающих
предметов, сливаясь в плотные смерчи голубого горения, проносятся на фоне
текучих сюрреалистических пейзажей. Невозможно понять, что они делают, но
их танец имеет какую-то непостижимую цель.
А песня тосковала, переливаясь в слова:
- Они искали идеального приспособления - и все дальше уходили в
лабиринты Изменчивости.
- Они все быстрее изменяли себя - и все ближе и ближе подходили к
границам Бесформия, за которыми огонь и хаос.
- Они не могли, не хотели остановиться, хотя догадывались, что час
близок.
- Играя с огнем, они надеялись победить природу.
- И свершилось...
Земля летела по орбите, медленно поворачиваясь к солнцу
красновато-зеленой выпуклостью гигантского праматерика. Дымчато-желтые
облака плыли над ним, скручиваясь кое-где в замысловатые спирали циклонов.
И вдруг в центре материка появилась слепящая белая точка. Она росла и
скоро засверкала ярче солнца.
Материк лопнул, как лопается кожура перезревшего плода, и мутное зарево
раскаленных недр осветило трещины.
Исчезло все - контуры суши, просинь дрогнувшего океана, - пар, дым и
пепел превратили планету в раздувшийся грязно-белый шар, который, как
живое существо, затрепетал, пытаясь сохранить старую орбиту.
Раненой Земле удалось сохранить равновесие, хотя катастрофа изменила
ось вращения.
Казалось, ничему живому не дано уцелеть в этом аду, в этом месиве огня
и мрака, в этих наползающих серых тучах, среди медлительно неотвратимых
ручьев лавы и рушащихся гор...
И тогда явилась та, которой суждено было явиться, и имя ей было Дэла.
Из пены волн явилась она и позвала всех, кто остался.
И когда все, кто остался, собрались в одно место, она сказала им слово
Истины.
- Позади смерть, впереди море, - сказала она. - Выбирайте!
Все хотели жить и поэтому выбрали море.
- Праматерь живого примет вас, - сказала Дэла, - и пусть идут века.
- Пусть идут века, и пусть покой придет в ваши души, и будет Четвертый
Круг - Круг Благоразумия.
- Пусть покой придет в ваши души и сотрет память о Третьем Круге, и
только Бессмертные будут помнить все.
- За зеленой дверью запрета пусть спят до времени страшные силы и
тайны, которые открылись слишком рано.
- Ибо нет большей ошибки, чем применить знание, которое не созрело, и
освободить силу, которая не познана до конца.
- Ибо Равновесие - суть всего живого и жизнь - охранительница
Равновесия Мира.
- И когда вы будете здоровы телом и духом, и сильны дети ваши, и
беззаботны вновь дети детей ваших, тогда начнется Пятый Круг, Круг Поиска.
- Чтобы соединить вновь разрозненное в единое, разбитое в монолитное. И
это будет Шестой Круг - Круг Соединенного Разума.
- А до той поры пусть нерушимо будет Слово Запрета и пусть некоторые из
вас будут бессмертны в поколениях, чтобы передать Соединенному Разуму
знание Третьего Круга...
Нина устала, очень устала - она потеряла чувство времени и удивилась,
взглянув на часы, - там, в мире людей, уже занималось утро.
Она совершенно автоматически выключила "видеомаг" и продолжала сидеть
на мраморном троне. И только когда Уисс во второй раз позвал ее, она
покорно поднялась, спустилась по влажным ступенькам. Вода приняла тело,
стало легче.
Убедившись, что Нина держится за плавник достаточно крепко, Уисс
нырнул, и вновь полетел навстречу подземный тоннель - теперь уже вниз, к
выходу.
Нина понимала, что времени остается все меньше и меньше, что надо, пока
не поздно, задавать вопросы - как можно больше! - иначе не найти ключей ко
всему виденному и слышанному. Она мучительно старалась поймать самое
главное, но спросила то, о чем почти уже догадалась сама:
- Почему ты уходишь?
- Это воля Бессмертных.
- Но ты же один из них?
- Да. И поэтому я должен подчиниться.
- Ты вернешься?
- Не знаю. Мне надо убедить остальных.
- Убедить? В чем?
Они пронеслись по каменной трубе добрую сотню метров, прежде чем Уисс
ответил:
- В том, что люди разумны. В том, что начался Пятый Круг - круг Поиска
Равных, Поиска Друга.
Нина заговорила вслух, заговорила горячо, сбивчиво, и голос ее, зажатый
маской акваланга, звучал в гидрофонах обиженным всхлипом:
- Уисс, катастрофа в Атлантике - ошибка. Страшная, трагическая. Ты
должен понять. Люди не хотели зла дельфинам. Это вышло случайно, пойми.
Я... я просто не знаю, как тебе объяснить...
И опять Уисс помолчал, прежде чем ответить:
- Я понимаю. Почти понимаю. Но остальные не понимают. Мне надо их
убедить. Будет трудно. Ибо длится Четвертый Круг - круг Благоразумия, в
котором народы Дэла нашли покой.
- Уисс, каждый из нас несовершенен. Но мы строим общество, где эти
несовершенства будут взаимно уничтожены. Мы называем его коммунизм.
- Я нарушил Запрет, потому что верю в людей.
Они миновали распахнутую золотую дверь и выбрались наконец из недр
загадочного острова. Снова приковылял старик осьминог и с ловкостью
заправского швейцара прикрыл решетку, завалив вход огромным камнем.
На этот раз заговорил первым Уисс:
- Мы давно уже ищем встречи. Мы помним древний завет - собрать и
соединить вместе крупицы разума, рассеянные во всем живом и разобщенные
временем.
- Уисс... Уисс, расскажи обо всем - об этом храме, о поющих звездах, о
тех, кто приходил сюда, - расскажи!
- Это долго. У меня нет времени.
- Расскажи.
- Ты устала.
- Уисс, прошу тебя!
- Было время, когда мы и люди почти понимали друг друга. Они считали
нас старшими братьями, и мы хотели научить их тому, что знали сами. Они
строили скалы, пустые внутри, и женщины приходили сюда, чтобы слушать нас.
И мы говорили с ними.
- Только женщины приходили к вам?
- Да, только женщины.
- Почему?
- Долго объяснять. У людей все по-другому. Женщины учили мужчин тому,
чему учили их мы.
- Что же было потом?
- Потом мы перестали понимать друг друга.
- Почему?
- Не знаю. Сейчас не знаю. Раньше мы думали, что разум людей увял, не
успев распуститься, что люди выродились и на суше невозможна разумная
жизнь. Так думали почти все.
- Почти все?
- Да, почти все. Но были такие, кто не верил этому. Они искали встречи
даже после провала первой попытки. Многие погибли.
- Их убили люди?
- Да. А те, кто остался, приняли кару.
- Какую кару?
- Нам надо спешить...
- Ты бессмертен, Уисс?
- Да. Я не имею права умереть естественной смертью. Это и есть кара.
- Бессмертие - кара?! Бессмертие - самая сладкая мечта человечества!
Наука веками боролась за всемерное продление жизни! А возможность продлить
жизнь бесконечно... Это сказочное счастье!
- Люди - большие дети. Нет ничего страшнее, чем жить, когда твой
жизненный круг замкнулся, когда ты отдал живому все, что мог, и не можешь
дать больше, когда все повторяется и повторяется без конца, не согревая
тебя неизведанным, когда нет желания жить! Только за очень большую вину
наказывают бессмертием!
- Ты был виноват?
- Нет. Я принял вину отца, как он когда-то принял вину деда. Наказание
бессмертием вечно, но бессмертный может обрести право на смерть, если его
вину примет сын.
- И сын становится бессмертным?
- Да.
- И ты будешь жить вечно?
- Нет. Я устал. У меня есть надежда. У меня есть сын. Он еще маленький.
Но если, став взрослым, он добровольно примет мою вину, я получу право на
смерть. Блаженную смерть...
- Я не понимаю, Уисс... Выходит, бессмертные виновны... Почему же они
правят всеми дельфинами?
- Мы не правим. Мы несем кару.
Уисс потянул Нину вверх осторожно, но повелительно. Внизу мелькнул и
пропал коралловый лес. Прожекторы хетоптерусов уже погасли, и буйные
заросли медленно расплывались, отдаляясь, темным красно-бурым пятном.
От праздничной подводной иллюминации не осталось и следа. Уисс и Нина
летели сквозь серо-синюю муть воды, еще не тронутую солнцем. Изредка
попадались медузы, но их смутные полупрозрачные колпаки ничем не
напоминали ночного великолепия. Даже пестрые рыбки, деловито снующие между
всякой мелкой живностью, спускающейся на дно, выцвели и поблекли.
А может быть, это чувство скорой разлуки гасило краски?
В наушниках зазвенели знакомые стеклянные колокольчики автопеленга,
возвращая к действительности. Волшебная ночь подходила к финалу, и пора
было думать о том, как оправдаться на корабле.
Поверят ли ей? Поймут ли? Пан... Пан поймет. Он будет дотошно крутить
ленту "видеомага" взад и вперед, высчитывать и сопоставлять - милый,
добрый, внимательный и все-таки... Все-таки недоверчивый. Он ученый и
привык понимать разумом, а не сердцем.
Если бы он был рядом с ней в эту ночь, если бы мог физически пережить
то, что пережила она! Тогда не пришлось бы ничего доказывать...
Они были уже где-то рядом с надувной лодкой, потому что серая муть
превратилась в голубое сияние, а колокольчики гудели колоколами.
Уисс остановился.
- Дальше ты поплывешь одна. Я ухожу. Прощай.
Нина обняла обеими руками его большую мудрую голову, прижалась к
упругому сильному телу. То ли запотел щиток маски, то ли после темноты на
свету защипало глаза, но все заволокло туманом.
- Ты вернешься, Уисс?
Она почувствовала, как бьется сердце Уисса, и подумала о том, что
общение уже не требует от нее прежнего нервного напряжения - что-то
случилось то ли с ней, то ли с Уиссом, но их пента-волны встречались легко
и просто, будто слова обычного человеческого разговора.
- Ты вернешься, Уисс?
Уисс не умел лгать, но он знал, что такое грусть и надежда. Он взял в
широкий клюв пальцы женщины, слегка сжал их зубами и помычал. И вдруг
одним неуловимым мощным броском ушел в сторону и вниз, и через секунду его
уже не было видно.
Нина не двигалась, парила в нескольких метрах от поверхности и
задумчиво смотрела в водное зеркало. Прошло пять, десять минут, по зеркалу
пробежала золотая рябь: где-то там, в мире людей, вставало солнце.
Вода стала совершенно прозрачной, и Нина видела вверху свое отражение -
диковинное зеленовато-коричневое существо с блестящим овалом маски вместо
лица, с ритмично вспухающими и опадающими веерами синтетических "жабр" за
плечами.
Такой или не такой видел ее Уисс? Смешно, конечно, не такой - он все
видит не так, как люди. Но тогда какой? Красивый или безобразный, о его
точки зрения?
Правую руку слегка защипало. Она поднесла кисть к глазам и увидела
небольшую царапину - Уисс слишком крепко держал ее руку. Нина улыбнулась
чему-то, и ей стало легко и сладко.
Пора было всплывать, но это значило разбить золотое зеркало и вернуться
в повседневность. Ей и хотелось и не хотелось этого. Она медлила. Она
всегда медлила на перекрестках: ей всегда становилось смешно и грустно
оттого, что один поток машин идет в одну сторону, другой - в другую. Ей
всегда хотелось погасить светофоры и остановить встречные потоки: пусть
люди попросту расскажут друг другу, что они видели в каждой стороне...
Дальнейшее случилось со скоростью неожиданного удара.
Она увидела в зеркале рядом с собой, только много ниже, длинную серую
тень. Ей показалось, что вернулся Уисс, и она рывком повернулась навстречу
тени.
Ей помогло то, что при резком повороте бокс с видеомагнитофоном отлетел
в сторону.
Страшная пасть щелкнула у самого бока, и аппарат оказался в горле
пятиметровой акулы. Он застрял там - его держал нейлоновый ремень,
перекинутый через плечо Нины.
Акула не откроет пасти, пока не проглотит добычи - таков инстинкт.
Значит, пока цел ремень, Нине не страшны акульи зубы.
Но пока цел ремень, Нина привязана, прижата к акульему костистому боку.
Хищница уходила все глубже и глубже судорожными кругами, давясь и
топыря жабры. Бороться с ней было бесполезно.
Пальцы шарили у пояса, но там было пусто. Импульсный пистолет-разрядник
лежал на дне лодки. Она сама бросила его...
Уисс тоже не спешил к своим, хотя знал, что его ждут. Он хотел
сосредоточиться, собраться перед нелегким спором. Чем кончится спор -
неизвестно. Может быть, только Сусип поддержит его. Скорее всего только
Сусип. Но и это немало. Три глота Сусип и пять глотов Уисса - это уже
восемь глотов из двадцати одного...
Слабый сигнал тревоги замигал в мозгу. Уисс встрепенулся на покатой
волне и напряг локатор.
Вокруг было спокойно, но сигнал не умолкал - теперь это был призыв о
помощи; призыв едва уловимый, затухающий, невнятный, он мог принадлежать
только одному существу на свете, и это существо не было дэлоном...
Он летел к острову, пытаясь на ходу определить по сбивчивым импульсам
размеры и суть опасности, грозящей этому существу.
Он смог уловить только пульс разъяренной акулы и еще более увеличил
скорость.
Он уже видел их - хищник и жертва, непонятной силой прижатые друг к
другу, метались у самого дна.
Призыв о помощи мигнул и погас. Нина потеряла сознание.
Уисс выстрелил ультразвуковым лучом в затылок акулы, целя в мозжечок.
Огромная туша дернулась, перевернулась через голову и, покачиваясь,
медленно опустилась на дно кверху брюхом.
Нина была жива, просто ремень сдавил ей грудь, не давая дышать. Нейлон
оказался крепок даже для зубов Уисса, но в конце концов ему удалось
перекусить сверхпрочную ленту. Не обращая внимания на оглушенную акулу, он
осторожно взял Нину клювом за широкий пояс и перенес повыше, на круглую
базальтовую площадку.
Нина теперь дышала свободно. Уисс терпеливо ждал, пока не проснется
сознание, и чтобы не напугать при пробуждении, отплыл немного в сторону.
Он совсем забыл об акуле и не заметил, как та, очнувшись, очумело
шарахнулась за камни.
Он увидел ее прямо над собой. Благополучно проглотив аппарат с
остатками ремня, она выгибала пятиметровую пружину своего узкого тела,
чтобы броситься вниз, к базальтовой площадке.
Кровь! Как он не догадался сразу! У Нины была оцарапана рука, и акула
учуяла запах крови. Этот запах пьянил ее.
Резкий взмах хвоста - и Уисс свечой взлетел вверх, пересекая бросок
акулы. Хищница была раза в два больше дельфина, но точный удар в жабры
сделал свое дело.
Уисс снизился над площадкой. Нина все еще не пришла в себя, но ждать
больше было нельзя.
Уисс поднял Нину на спину и легко понес вверх, к темному пятну надувной
лодки. Ее ждали - он видел зума с биноклем, красные всплески беспокойства
исходили от него.
Действительно, едва Уисс поднял Нину на поверхность, чьи-то руки сразу
подхватили ее.
Зум был так взволнован, что даже не заметил Уисса. Он наклонился над
Ниной, торопливо снял маску акваланга и поднес к ее губам какой-то
пузырек.
Уисс отплыл метров на двести и навсегда отпечатал в своей бессмертной
памяти все, что было вокруг, - небо и солнце, море и остров, большой
корабль и маленькую лодку - он видел все это не так, как люди, и никто из
людей никогда не узнает как, но он видел все это и старался запомнить
навсегда, чувствуя и понимая неизбежное.
Потом отключил все сорок четыре органа чувств и сосредоточил энергию в
себе.
Только Бессмертным был доступен нуль-полет.
Пульс перешел в острую неприятную дрожь, постепенно нарастающую.
Через секунду на том месте, где был Уисс, поднялся и опал белый фонтан.
Еще через секунду там не осталось ничего, кроме медленно расходящихся
концентрических кругов.
Круги скоро смыла ленивая зыбь.
Бессонная ночь порядком измотала Карагодского. И не только физически.
Вначале почти позабытое чувство творческой фантазии, так неожиданно
вновь испытанное на "Дельфине", будоражило и радовало его. Вместе со всеми
толкался он в центральной аппаратной, придумывая и отвергая разные
варианты поиска, но если Пан нервничал всерьез, то Карагодскому все это
казалось забавной игрой, этакой психологической встряской, специально для
него предназначенной. В глубине души он был уверен, что игра в прятки
вот-вот кончится, Нина с Уиссом вынырнут из воды - "А вот и мы!", - и
тогда он выложит изумленному Пану, до чего докопался в своей каюте.
Но прошел час, другой, третий, а Нины все не было.
Смутное хмурое утро повисло над морем. Свинцовая гладь воды, не
тронутая ни единой морщинкой, черное щетинистое темя злополучного острова,
белый кругляшок надувной лодки около - и надо всем тяжелое сырое небо без
просветов.
Пан то сидел, сцепив руки и уставившись в одну точку, то принимался
ходить у борта, нарочно не глядя на воду. Гоша безнадежно прощупывал
биноклем горизонт. Толя как заведенный методично включал и выключал по
очереди тумблеры аппаратуры - уже не вслушиваясь, а просто чтобы что-то
делать. Остальные занимались чем попало, а часы все выстукивали нудные
пятиминутки. Только эти щелчки и нарушали тягучую тишину.
И тут до Карагодского стала доходить вся серьезность происходящего.
Вспышка энтузиазма быстро угасала. Он чувствовал себя как пешеход,
застигнутый красным огнем на переходе. Бежать вперед или благоразумно
вернуться назад?
Конечно, все это очень мило и оригинально - искать родственную
цивилизацию по всей Вселенной, выкликать ее радиосигналами, нащупывать все
удлиняющимися маршрутами космических кораблей и обнаружить... у себя дома,
на Земле. Но какая польза будет человечеству от такого открытия? Надо
думать, никакой.
До сих пор энтузиасты "братских контактов" соблазняли людей
возможностью позаимствовать без отдачи у "иного Разума" какой-либо
неизвестный вид энергии, невиданную машину на худой конец. А что возьмешь
с дельфинов? Они не взрывают горы, не строят городов и не покоряют другие
планеты: мирно плавают по синю морю в чем мать родила, едят сыру рыбу и
сочиняют музыку. И ничего им, главное, от людей не нужно, никакой помощи,