- Говорите, Фишер, здесь все свои.
- Они встретились... - начал Фишер без предисловий, - но получилось досадное недоразумение, он ускользнул из-под самого носа, Евгений Петрович.
- Я так и знал. Ему нужны деньги, без денег он ничто. Он идет на крайние меры. Я знаю Глухарева. Это человек дела, он безусловно потребует гарантий...
- Фишер, вам не удалось узнать, о чем они говорили?
- Нет, но он что-то показывал Глухареву.
- О... я так и знал. - Маккинг с раздражением подергал себя за мочку уха.
- В прошлый раз был убит его компаньон, - осторожно вставил Саржинский.
- Да, но от этого мы ничего не выиграли. Вся эта комедия готовилась для Кручинина. Все так хорошо складывалось. С большим трудом я установил, где они должны были встретиться, но Кручинин не пришел или запоздал.
- Ну, вот что, Фишер. Игра продолжается.
Евгений Петрович выдвинул один из ящиков стола и бросил на стол толстую пачку франков.
- Это вам за труды.
Фишер взял ее, прикинул на глаз и опустил в карман.
- По-видимому, в ближайшее время они снова встретятся. Вот вам три адреса, где может произойти эта встреча. - Евгений Петрович вырвал из записной книжки листок и протянул его Фишеру. - Это три нелегальных квартиры Глухарева. Я не уверен в этой встрече, но все-таки и ее нужно предусмотреть. В следующий визит мне доложите, что Кручинин умер, иначе мы поссоримся.
Маккинг в упор посмотрел на Фишера.
- Вам, конечно, известно, какие неприятности ожидают человека, с которым я поссорюсь. - Фишер утвердительно кивнул головой. - Впрочем, если вам удастся взять его живым и доставить на место, то это лучшее, что я желал бы, продолжал Евгений Петрович. - Вот вам, Фишер, керенки на непредвиденные расходы. А это... - в руках Евгения Петровича появился никелированный браунинг. - У него превосходный механизм и очень точный бой. Можете идти.
Фишер, слегка поклонившись, вышел.
- Тип, - сказал Саржинский, когда они остались одни.
Евгений Петрович выразительно щелкнул пальцами.
- Хозяин, у которого он раньше служил, никогда не поворачивался к нему спиной и всегда держал в кармане заряженный револьвер со сброшенным предохранителем, а я предпочитаю другие методы. Деньги! Он недешево мне обходится. Но что поделаешь. У него есть свои люди, которые преданы ему до фанатизма. С этим приходится считаться.
- Вы как-то говорили, что Кручинин располагает какой-то очень опасной штучкой.
- Да, но оружие, которое я дал Фишеру... достаточно самой ничтожной царапины и... Вы слышали, как мгновенно действует цианистый калий?
Саржинский сделал утвердительный жест.
- Так вот это - во много раз сильней его. Сейчас мы, кажется, располагаем временем, и я решил поговорить с вами откровенно, - заговорил Маккинг. - До сих пор вам было известно только то, что я намерен провести некоторые научные работы, и с этой целью я хотел привлечь на свою сторону профессора Щетинина и его талант. Он представляет для меня интерес, так как работает в той же области, которой интересуюсь и я. Не скрою, что я не ученый, хотя кое-что смыслю в химии. Вам также было известно, что моим работам мешает один человек по имени Кручинин, он фактически является моим конкурентом.
Кручинин - ученый-химик, одаренный умом, и я бы даже сказал, редким умом.
И, наконец, вам было известно, что одно время я был на Байкале, где состоял в компании по добыче и реализации морского и пушного зверя. Следовательно, вы знаете и так слишком много. Вполне достаточно, чтобы отправить вас на тот свет, если вам взбредет мысль нескромно высказаться в каком-либо обществе. Я говорю, если бы. - Евгений Петрович, прищурившись, взглянул на притихшего Саржинского. - Я знаком с вами как с человеком, критически относящимся к происходящим в России событиям. И, наконец, как с ловким малым, не считающимся с человеческими слабостями, вроде чести, совести и тому подобной чепухи, когда нужно сделать выгодный "бизнес", как выражаются за океаном. Я вам хорошо плачу. В случае успеха нашего предприятия, ваша ставка возрастет во много, много раз. Вы, кажется, так же, как и я, не намерены устраивать свою жизнь в республиканской России. Тем лучше! В России сейчас опасно жить. И чем скорей мы закончим свои дела, тем быстрей покинем пределы этой неспокойной страны. Я вам поручил увезти профессора Щетинина, но мы столкнулись с его упрямством. Чего бы проще заняться другим ученым, более покладистым и согласившимся с нами сотрудничать. Россия, кажется, ими не бедна. Но этого сделать нельзя. Нам нужен именно профессор Щетинин или сам Менделеев, если бы он, черт возьми, был еще жив.
В свое время Кручинин построил аппарат необычайной конструкции. Сущность его заключалась в том, что благодаря огромным давлениям ему удалось перестроить атомы вещества. Вы, кажется, в свое время учились в Петербургском университете и легко поймете меня... Например, вот это, - Маккинг подал собеседнику небольшой граненый камень.
- Так это алмаз. - Саржинский залюбовался игрой света.
- Да, алмаз. Но алмаз особенный, он изготовлен аппаратом Кручинина. Продуктом для его изготовления послужил графит.
Саржинский в волнении потер ладони.
- Естественно у вас возникает мысль: к чему же нам нужно убрать Кручинина, если он построил этот аппарат? Кручинин наш конкурент, и, убрав его со своей дороги, я... мы станем обладателями первозданной машины высокого давления.
- Значит... вы?
- Аппарат находится у меня, и профессор Щетинин с его талантом единственный, кто окажет нам неоценимые услуги в производстве алмаза. Не забывайте, что профессор - крупный ученый в области кристаллографии, к тому же он бывший учитель инженера Кручинина. - Маккинг в задумчивости пососал папиросу и вдруг заговорил совсем на другую тему:
- Когда мы с вами начали сотрудничать, вы мне рассказали всю свою родословную. Может быть, вы случайно упустили одну маленькую деталь, на которую я сейчас хочу обратить ваше внимание. Вы говорили, что у вас почти нет родных за исключением дальней родственницы, которая живет в Иркутске. Что же касается Петрограда, то вы здесь совершенно одиноки.
Саржинский утвердительно кивнул головой.
- Скажите, а известный богач Глухарев не приходится вам каким-нибудь дальним родственником?
Наступило минутное молчание.
- Глухарев? - переспросил Саржинский и вдруг рассмеялся. - Я вижу, Евгений Петрович, вы действительно необыкновенный человек.
- Вы наивны, Саржинский, как ребенок, неужели вы полагаете, что я согласился с вами сотрудничать, ничего не зная о вашем прошлом.
- Максим Пантелеевич Глухарев - мой родной дядя, а я его племянник. Саржинский откинулся на спинку стула.
- У вас есть основания скрывать свое родство с Глухаревым, но полагаю, что у вас нет причин скрывать это от меня.
- Извольте, у моего дяди нет наследников, и я... я являюсь законным преемником его миллионов. Мне поставлено условие: жить только за границей и нигде не распространяться о своем богатом родственнике. Это его причуда, и я счел благоразумным с ней считаться. Жизнь в Париже меня вполне устраивала, и мне осталось только ждать, когда мой уважаемый родственник отправится к праотцам.
- Значит, если Глухарев узнает, что вы в России, вас ожидают неприятности?
Лицо Саржинского стало серьезным.
- Это будет непоправимым несчастьем. В условии сказано, что тогда я лишусь наследства дядюшки.
- Н-да... По-видимому, не простая увеселительная прогулка из любви к своей отчизне заставляют вас нарушать такие строгие условия. Говорите прямо, Саржинский, или, может быть, мне напомнить вам еще одну деталь. - Маккинг впился в лицо собеседника. - Например... не хранит ли ваш дядюшка какую-нибудь старинную реликвию, которую он по своей причуде показывает очень неохотно, проговорил он раздельно.
При этих словах в глазах Саржинского мелькнул почти ужас.
- Как... и... это вам известно? Хорошо. Я расскажу вам все, что знаю об этой реликвии... если для вас она представляет какой-то интерес, но для меня, признаться, утратила свежесть...
Заметив, что Маккинг молчит, Саржинский неуверенным голосом начал:
- Я жил в Иркутске, и мне было всего 10 лет, когда однажды в мои руки попала одна вещь. У нас были старинные часы с боем. Моя сестра однажды захотела узнать, почему часы поют, и по неосторожности их испортила. Чтобы избавить ее от наказания, я решил их исправить сам, прежде чем об этом узнают родители.
Я влез на комод, открыл стеклянную дверцу и начал их исправлять. Случайно я нажал на какую-то деталь, и вдруг, к моему удивлению, в глубине часов открылась потайная стенка. Я просунул руку и вытащил небольшую, туго свернутую берестяную трубку. Она была очень стара и, когда я разворачивал, хрустела и осыпалась меткой пылью. На внутренней стороне бересты была подклеена тонкая кожа. На ней были нанесены штрихи и линии. В эту минуту вошел мой дядя и прервал мое занятие. Я был жестоко наказан и твердо обещал дяде больше "не шалить" и никому не рассказывать о случившемся. Но будучи от природы любознательным ребенком, я, выбрав подходящее время, снова открыл тайник. Свертка бересты там уже не было, дядя его перепрятал. Это происшествие занимало меня долгие годы.
До меня доходили различные толки о богатстве моего дядюшки. Я догадался, что сверток бересты, который держал в руках, и слухи, которые ходили о моем дядюшке, как о загадочном миллионере, имеют между собой какую-то связь. Не скрою, что долгие годы я занимался поисками этой бересты. Но, увы, безуспешно.
- Все-таки у вас были причины нарушить запрет дядюшки и приезжать в Россию. Я бы хотел их знать, господин Саржинский.
Тот едва уловимо усмехнулся.
- Я собираюсь жениться, господин Маккинг, и хотел исполнить каприз своей невесты - венчаться в Петрограде.
- Ну, а почему, например, у вашего дяди возникла такая странная причуда изгнать своего наследника и заставить его жить за границей? Вы никогда об этом не думали?
- Наоборот, я очень много об этом думал. У моего дяди нет детей, и поэтому я являюсь его прямым наследником. Мой дядя, человек очень осторожный, усмотрел в этом нечто, по-видимому, угрожающее его безопасности.
- Давайте обсудим, как нам заставить профессора Щетинина уехать из России, - снова переменил разговор Евгений Петрович.
- У меня есть небольшой план.
- Выкладывайте.
Прежде чем выйти на мостовую, Фишер по привычке, выработанной за многие годы, оглянулся назад. Широкая парадная лестница была пуста.
Фишер на минутку задержался в дверях.
Когда он очутился на улице, под носом у него по-прежнему красовались рыжие усы.
Он завернул во двор заброшенного дома и, пройдя вглубь, присел на полуразрушенную скамью. Через минуту к нему присоединились двое молодых людей.
- Ну как? - спросил один из них.
Фишер, не торопясь, достал из кармана пачку денег, отделил несколько засаленных кредиток и протянул их молодому человеку.
- Вот тебе, Кони, аванс.
Кони упрятал деньги и ушел.
- Ну, вот, Гарри, поговорим по душам, - обратился Фишер ко второму молодому человеку.
- О чем, господин Фишер?
- О делах, Гарри, о делах. У нас много работы, и чем лучше мы ее выполним, тем полнее ты набьешь свой кошелек. Где сейчас Штопаный?
- Кажется, в "Карих глазках".
- Тебе придется его разыскать, передай ему, что в ближайшее время будет груз, пусть приготовится.
- Слушаюсь.
- Я давно считаю тебя, Гарри, умнее всех этих олухов. Ты далеко пойдешь, мой мальчик. Поэтому я тебе доверяю больше всех. Нам в последнее время не везет: злодейка-судьба любит покапризничать. У меня есть одно дельце, и я с тобой хочу посоветоваться. - Фишер оценивающим взглядом окинул юношу. Кстати, ты навестил второй номер?
- Да, я сегодня все утро был там.
- Передай Штопаному, что если второй номер умрет, я с него спущу шкуру. Пусть где угодно, но разыщет доктора.
- Я не понимаю, - перебил его юноша, - к чему мы с ним возимся? Я бы на вашем месте давно отправил его туда, куда так настойчиво просится его душа.
- Э-э, нет, мой мальчик, я бы давно это сделал, если бы не одно маленькое обстоятельство. Впрочем, у меня от тебя нет секретов.
Фишер достал из кармана бумажник и, порывшись в нем, протянул юноше небольшой кусочек картона, величиной с почтовую открытку.
- Это единственная вещь, которую я нашел при нем.
Гарри повертел в руках открытку и пожал плечами.
- Взгляни на свет.
Гарри поднял открытку и, присмотревшись, воскликнул:
- Э, да тут в самом деле что-то есть! Кажется, какие-то цифры.
- Правильно, Гарри, цифры. И не просто цифры. Это код.
- Ну, а человек, который носит в кармане такие открытки, как по-твоему, заслуживает внимания или нет?
- Это, конечно, меняет дело, - согласился юноша.
- Так-то! Впрочем, этот человек нам понадобится как раз для выполнения нашего плана. Сама судьба его нам послала. Важно, чтобы он выжил, а остальное предоставь мне. Я решил устроить маленькую шутку этому скряге. Он нас долго будет помнить.
Фишер достал из кармана никелированный браунинг и повертел его в руках.
- Какая хорошая вещица.
Гарри протянул руку.
- Н-да, вещица недурна.
Глава 10
Убежище
Юнг старался понять, что с ним произошло.
В памяти медленно проплывали давно забытые люди и события.
Вот появилась низкая хата, обнесенная редким плетнем, с покосившимися, нетесаными воротами.
Отсюда он много лет назад ушел на заработки.
А вот уже мальчонкой в непомерно больших сапогах он водит тяжелым напильником по куску металла. Сколько же тогда ему было? Восемь, девять... медленно соображал Юнг.
Дядя Остап, с мягкими пушистыми усами, поглядит на его работу и своей большой мозолистой рукой похлопает его по плечу как равного:
- Ничего, Семен, все так начинали.
Маленький Сема был в числе немногих счастливцев, попавших сразу в надежные руки "к ремеслу". А вот старый букварь, который принес ему тот же дядя Остап.
Огарок дымной свечи, воткнутый в бутылку, сонное жужжание мух...
И вдруг с необычайной ясностью представился брус, лицо незнакомого солдата, наклонившегося над ним.
Юнг открыл глаза и чуть повернул голову.
Сразу же по телу растеклась тупая боль. "
Где же это я нахожусь", - подумал он.
Глазам представились тяжелые портьеры на дверях, стул, стоящий у изголовья.
Тут же стакан с водой, какие-то бутылочки с ярлыками, тарелка с золотистой жидкостью с чешуйками застывшего жира.
Юнг проглотил слюну.
Чтобы лучше осмотреться, он сделал попытку повернуться на бок, но острая боль пронзила все тело.
Только сейчас он заметил, что голова, шея и грудь у него обтянуты бинтами.
Ноги были какими-то чужими, и когда он их легким прикосновением обследовал; то оказалось, что они в шинах. В ногах тоже притаилась боль.
Чувство радости от сознания, что он жив, померкло.
Скрипнула дверь, и Юнг увидел, что к нему подошла незнакомая девушка.
Она увидела его открытые осмысленные глаза, руку, которая лежала поверх одеяла, и выражение радости появилось на ее лице.
- О-о-о, как хорошо!
Юнг слегка поморщился.
- Где я? - спросил он и не узнал своего голоса.
Девушка подобрала свесившееся одеяло и присела на край постели.
- Вам нельзя сейчас волноваться. Я вас накормлю. А вы постарайтесь уснуть. Когда вы проснетесь, я вам все расскажу.
Незнакомка скрылась и вскоре вернулась с дымящейся тарелкой бульона.
Юнг начал с наслаждением есть, чувствуя, как в него вливаются силы.
Девушка унесла тарелку и вернулась со стаканом теплого молока. Он выпил молоко и все-таки не насытился. Но она мягко взяла у него пустой стакан и отставила его в сторону.
- Теперь вам нужно уснуть, вы быстро поправитесь... - она говорила, а Юнг смотрел на нее и испытывал теплое чувство приятного изумления. Какая же это была красавица! Никогда в своей жизни он не встречал таких девушек. Особенно удивили Юнга глаза. Голубые, под густыми ресницами, они казались кусочками безоблачного неба. Юнг решил - жить стоит. Стоит хотя бы ради того, чтобы встретить вот такую необыкновенную девушку.
- Как вас зовут? - спросил он чуть слышно.
- Оля.
- Скажите, Оля, как я сюда попал?
Она секунду помедлила и вдруг улыбнулась Юнгу.
- Я вам все расскажу, но не сейчас.
Юнг остался один. Некоторое время он лежал без мыслей. "
А Широких? Что с ним? - вдруг подумал он. Но сейчас же успокоился. - Жив, значит, будет все хорошо".
Проснулся он к вечеру.
Боли не было. Но Юнг чувствовал: она притаилась где-то рядом, стерегла его. Он пошевелил головой, и боль сразу дала о себе знать. Тогда он решил не двигаться. Здоровую руку он внимательно осмотрел. Она была прозрачная с синеватыми жилками.
Мягко скрипнула дверь. Он скосил глаза. К нему подошла женщина в черном закрытом платье. Увидев, что Юнг проснулся, женщина наклонилась над ним. Удивительное сходство было с той девушкой, что была утром.
- Я вижу, вы себя лучше чувствуете, молодой человек, - заговорила она глубоким грудным голосом. - Можете поздравить себя. Вы были в очень тяжелом состоянии, почти безнадежном. Но организм у вас крепкий. Теперь будет все хорошо. - Заметив, что Юнг пытается что-то сказать, она поспешно добавила: Нет, нет, нет, не говорите. В вашем положении нельзя говорить, нельзя думать, нельзя двигаться, вам можно только есть и спать. - Она приложила прохладную ладонь к щеке Юнга. - И жар спал.
Женщина удобно расположилась у изголовья.
- Звать-то вас как? Дмитрий, кажется?
Юнг вспомнил, что в документах он значится под этим именем и промолчал.
- Ну, так вот, Дмитрий, организм у вас великолепный. Когда вас принесли, боже мой, какой вид у вас был!.. Чего только мы с Олей не делали... Лекарств нет. Хорошо еще, что доктор у нас знакомый, конечно, и Олечка мне помогала. Но главное, все-таки ваш организм. Хорошее питание и уход вас быстро поставят на ноги. - Она помолчала. - Вам здесь совершенно некого бояться, - проговорила она и пристально заглянула Юнгу в глаза.
- Вы... вы, видимо, не тот, за кого себя выдаете... Ну, ничего, в наше время это естественно. И вам совершенно нечего опасаться, что сюда придут эти большевики или еще кто-то. У меня у самой муж и сын на фронте. Конечно, трудно, но мы надеемся, что в России еще найдутся силы, которые наведут порядок. - Глаза ее лукаво блеснули. - А признавайтесь, ведь эти документы-то, рабочий... мастерских... как бы это. Ну, не нужно, не нужно. У каждого есть свое инкогнито, и так-то оно лучше. Мы с Олей сразу догадались, кто вы. Да уж будьте спокойны, батенька: у меня у самой муж полковник, кавалер "Анны", да и Виталий, слава богу, по отцовской дорожке пошел. Только время сейчас, сами видите. От моих вот уже два месяца ни слова, ни строчки, ну да я уж терплю, авось все обойдется. Только уж очень большевики силу взяли... Генерала Корнилова разбили, а ведь армия какая была. Мы так и думали, этот-то возьмется за дело. Ничего не вышло. Разбили, да его самого в плен взяли. Я и забыла, Дмитрий, - вы меня зовите Марией Филимоновной, если вам что нужно, так вы позвоните, здесь колокольчик, а я пойду по делам. Олечка придет, я ее к вам пошлю, только, батенька, говорить нельзя. Полный покой. А я потом вам принесу книг, журналов.
Мария Филимоновна вышла.
Теперь Юнг знал, кто были его спасители. Положение его усложнилось, радовало только сообщение о том, что Корнилов разбит, значит на Питер было наступление. Но все-таки любопытно, как он очутился в этой семье? Видимо, семья Ольги решила, что он переодетый офицер. Юнг решил пока молчать. Вошла Ольга в коротком бархатном платье, за ее спиной Юнг заметил незнакомую девушку, которая с любопытством смотрела на него.
- Вы не смущайтесь, это моя подруга Соня.
Софья сделала едва заметный реверанс.
Девушки подошли и сели у постели Юнга.
- Вы не разговаривайте, мы так немного посидим и уйдем.
Они сидели и болтали о каких-то незнакомых людях, а Юнг поглядывал на них и думал: "Я - сын беднейших людей, с трудом получивший небольшое образование, лежу в квартире полковника, и его родственники ухаживают за мной, принимают за человека их круга. Что же получится, когда они узнают, кто я такой на самом деле?"
Наконец Софья стала собираться и пожелала Юнгу выздоровления, Ольга пошла ее провожать.
- Ну как, понравилась вам моя подруга? - спросила она, когда вернулась. Она дочь профессора Щетинина.
- А это кто такой? - Не отвечая на вопрос девушки, Юнг показал глазами на портрет молодого человека в военной форме.
- Это мой брат, - ответила Оля.
- А что?
- Ничего, хорошо, - проговорил Юнг и закрыл глаза.
Ольга тихо вышла, прикрыв за собой дверь. "
Чудеса, но я определенно где-то встречал эту девушку. Вот только где?" думал Юнг о Софье.
Проходили дни за днями, а Юнг все лежал. Большей частью его навещала Ольга.
Она ему нравилась. Ему нравился ее тихий голос с чуть неправильным произношением "л", нравилось, как она обращалась с ним: ласково и в то же время как будто снисходительно. Нравилась ее улыбка, ее ровные, ослепительной белизны зубы. Ее приход был для него всегда желанным.
Ольга была проста с ним, но в самой этой простоте чувствовалась какая-то сдержанность, точно она говорила: "Я дорогая красивая картина, и прикасаться ко мне нельзя".
Но Юнг уже не раз убеждался, что она пристально смотрит на него. Взглянет он на нее, и она сразу потупит или отведет глаза в сторону. "
И чего она меня разглядывает", - думал он.
Она была умна и образованна, он это сразу понял, услышав, как она легко разбирается в таких вещах, о которых он имел самое смутное представление.
Юнг быстро поправлялся. Пугающая худоба исчезла, кожа приобрела естественный цвет. Кости ног, сломанные в бедрах, срослись. Только яркие рубцы указывали на прежние раны. Юнг несколько раз задумывался над тем, кто принес его сюда. И каждый раз не находил ответа. И мать и дочь упорно избегали этой темы. Так шли дни.
Однажды обычный ход жизни нарушился.
Вошла Ольга, порозовевшая от холода.
- Однако, чувствуется приближение зимы, - проговорила она, усаживаясь на стул. Девушка пришла к Юнгу надолго и принесла с собой книгу, которую читала ему вслух.
- А что, Оля, не случилось ли что с Соней, что-то ее уже несколько дней не видно? - спросил Юнг.
- Нет, Дмитрий, ничего не случилось.
Они помолчали несколько минут.
- Дмитрий... - начала Ольга и сразу покраснела. - Я давно хочу вам что-то сказать, но тогда вы чувствовали себя не совсем хорошо...
- Я вполне здоров, Оля, и готов говорить с вами о чем угодно.
Ольга молчала.
- Я знаю, Оля, можете не трудиться, - проговорил Юнг. - Вы хотите знать, кто я такой и что со мной случилось? Я чувствую, что тем... документам, которые были у меня, вы плохо верите. Но прежде чем я вам все расскажу, ответьте мне вы... Как я сюда попал?
- Хорошо, - согласилась Ольга, - я вам все расскажу. Как-то я была у Сони, и мы засиделись допоздна. А тут еще дождь пошел, да такой сильный. Соня недалеко от нас живет, через улицу. Александра Нероновича, отца Сони, не было дома, и мы его ждали с минуту на минуту. Дождь стих, и я побежала домой. По городу движение было запрещено, и патруль забирал всех прохожих. Но мне удалось благополучно добраться. Легла спать. Я уже почти уснула, как вдруг слышу, стучат (мама спит в дальней комнате, и ей не слышно). Я, конечно, испугалась, так как был уже час ночи и я никого не ждала. Однако я вышла в переднюю. Дуся, наша служанка, уехала в деревню, и в доме были только мы с мамой.
Я совсем испугалась, когда услышала голос Сони. "Что, - думаю, случилось?" А она вошла такая бледная, лица на ней нет. "Одевайся, - говорит, - Оля, ты мне нужна". - "Да куда, - говорю, - Сонечка? Ведь час ночи, да и первый патруль нас заберет". - "Идем, - говорит, - если ты мне подруга, если ты меня любишь". Я разбудила маму. Мама, конечно, в слезы, но мы все-таки ушли. Вышли. Темнота, дождь, мы пустились бежать. Никто нас не встретил. Я думала, с Александром Нероновичем что-нибудь случилось, но мы прошли мимо ее дома. "Боже мой, - думаю, - куда же это?". Вошли во двор с задней стороны. Идем тихо. Впереди какое-то строение, дверь. Соня прямо туда... Я, конечно, за ней. Соня спичку зажгла - в углу на соломе лежали вы. "
Этого человека, - сказала Соня, - нужно спасти, он умирает".
Она хотела вас взять к себе, но Александр Неронович, ее отец, очень негостеприимный человек. И кто знает, как бы он отнесся к этому. Тогда решили перенести вас сюда. Мама у меня хотя и сварливая, но когда мы ей сказали, что вы переодетый офицер, не протестовала... Вот что случилось с Соней, когда я ушла, - продолжала Ольга. - Соня ждала отца, служанка Фрося пошла спать. Вдруг в передней звонок. Соня, в полной уверенности, что это отец, пошла открывать, а там - никого. Она очень испугалась, закрылась, ждет. Потом вернулась в переднюю се свечой и только тогда заметила на полу клочок бумаги, там было написано... Да, впрочем, эта бумажка у меня. Я вам сейчас покажу.
Ольга вышла, через минуту вернувшись, протянула Юнгу обрывок газетной бумаги. Юнг прочел: "Во дворе соседнего дома (налево) в сарае умирает хороший человек. Спасите его, если можете".
- Дальше вам все известно, - закончила Ольга, и глаза ее пытливо уставились на Юнга.
- Почему вы считаете меня переодетым офицером?
- Это все Соня придумала, - ответила Ольга, покраснев. - Иначе бы вас некуда было девать.
- Спасибо вам за все, что вы сделали для меня, - голос Юнга дрогнул. - Я не забуду вас. Вы хотите знать, кто я такой? Я человек чужой вам, я большевик.
- Они встретились... - начал Фишер без предисловий, - но получилось досадное недоразумение, он ускользнул из-под самого носа, Евгений Петрович.
- Я так и знал. Ему нужны деньги, без денег он ничто. Он идет на крайние меры. Я знаю Глухарева. Это человек дела, он безусловно потребует гарантий...
- Фишер, вам не удалось узнать, о чем они говорили?
- Нет, но он что-то показывал Глухареву.
- О... я так и знал. - Маккинг с раздражением подергал себя за мочку уха.
- В прошлый раз был убит его компаньон, - осторожно вставил Саржинский.
- Да, но от этого мы ничего не выиграли. Вся эта комедия готовилась для Кручинина. Все так хорошо складывалось. С большим трудом я установил, где они должны были встретиться, но Кручинин не пришел или запоздал.
- Ну, вот что, Фишер. Игра продолжается.
Евгений Петрович выдвинул один из ящиков стола и бросил на стол толстую пачку франков.
- Это вам за труды.
Фишер взял ее, прикинул на глаз и опустил в карман.
- По-видимому, в ближайшее время они снова встретятся. Вот вам три адреса, где может произойти эта встреча. - Евгений Петрович вырвал из записной книжки листок и протянул его Фишеру. - Это три нелегальных квартиры Глухарева. Я не уверен в этой встрече, но все-таки и ее нужно предусмотреть. В следующий визит мне доложите, что Кручинин умер, иначе мы поссоримся.
Маккинг в упор посмотрел на Фишера.
- Вам, конечно, известно, какие неприятности ожидают человека, с которым я поссорюсь. - Фишер утвердительно кивнул головой. - Впрочем, если вам удастся взять его живым и доставить на место, то это лучшее, что я желал бы, продолжал Евгений Петрович. - Вот вам, Фишер, керенки на непредвиденные расходы. А это... - в руках Евгения Петровича появился никелированный браунинг. - У него превосходный механизм и очень точный бой. Можете идти.
Фишер, слегка поклонившись, вышел.
- Тип, - сказал Саржинский, когда они остались одни.
Евгений Петрович выразительно щелкнул пальцами.
- Хозяин, у которого он раньше служил, никогда не поворачивался к нему спиной и всегда держал в кармане заряженный револьвер со сброшенным предохранителем, а я предпочитаю другие методы. Деньги! Он недешево мне обходится. Но что поделаешь. У него есть свои люди, которые преданы ему до фанатизма. С этим приходится считаться.
- Вы как-то говорили, что Кручинин располагает какой-то очень опасной штучкой.
- Да, но оружие, которое я дал Фишеру... достаточно самой ничтожной царапины и... Вы слышали, как мгновенно действует цианистый калий?
Саржинский сделал утвердительный жест.
- Так вот это - во много раз сильней его. Сейчас мы, кажется, располагаем временем, и я решил поговорить с вами откровенно, - заговорил Маккинг. - До сих пор вам было известно только то, что я намерен провести некоторые научные работы, и с этой целью я хотел привлечь на свою сторону профессора Щетинина и его талант. Он представляет для меня интерес, так как работает в той же области, которой интересуюсь и я. Не скрою, что я не ученый, хотя кое-что смыслю в химии. Вам также было известно, что моим работам мешает один человек по имени Кручинин, он фактически является моим конкурентом.
Кручинин - ученый-химик, одаренный умом, и я бы даже сказал, редким умом.
И, наконец, вам было известно, что одно время я был на Байкале, где состоял в компании по добыче и реализации морского и пушного зверя. Следовательно, вы знаете и так слишком много. Вполне достаточно, чтобы отправить вас на тот свет, если вам взбредет мысль нескромно высказаться в каком-либо обществе. Я говорю, если бы. - Евгений Петрович, прищурившись, взглянул на притихшего Саржинского. - Я знаком с вами как с человеком, критически относящимся к происходящим в России событиям. И, наконец, как с ловким малым, не считающимся с человеческими слабостями, вроде чести, совести и тому подобной чепухи, когда нужно сделать выгодный "бизнес", как выражаются за океаном. Я вам хорошо плачу. В случае успеха нашего предприятия, ваша ставка возрастет во много, много раз. Вы, кажется, так же, как и я, не намерены устраивать свою жизнь в республиканской России. Тем лучше! В России сейчас опасно жить. И чем скорей мы закончим свои дела, тем быстрей покинем пределы этой неспокойной страны. Я вам поручил увезти профессора Щетинина, но мы столкнулись с его упрямством. Чего бы проще заняться другим ученым, более покладистым и согласившимся с нами сотрудничать. Россия, кажется, ими не бедна. Но этого сделать нельзя. Нам нужен именно профессор Щетинин или сам Менделеев, если бы он, черт возьми, был еще жив.
В свое время Кручинин построил аппарат необычайной конструкции. Сущность его заключалась в том, что благодаря огромным давлениям ему удалось перестроить атомы вещества. Вы, кажется, в свое время учились в Петербургском университете и легко поймете меня... Например, вот это, - Маккинг подал собеседнику небольшой граненый камень.
- Так это алмаз. - Саржинский залюбовался игрой света.
- Да, алмаз. Но алмаз особенный, он изготовлен аппаратом Кручинина. Продуктом для его изготовления послужил графит.
Саржинский в волнении потер ладони.
- Естественно у вас возникает мысль: к чему же нам нужно убрать Кручинина, если он построил этот аппарат? Кручинин наш конкурент, и, убрав его со своей дороги, я... мы станем обладателями первозданной машины высокого давления.
- Значит... вы?
- Аппарат находится у меня, и профессор Щетинин с его талантом единственный, кто окажет нам неоценимые услуги в производстве алмаза. Не забывайте, что профессор - крупный ученый в области кристаллографии, к тому же он бывший учитель инженера Кручинина. - Маккинг в задумчивости пососал папиросу и вдруг заговорил совсем на другую тему:
- Когда мы с вами начали сотрудничать, вы мне рассказали всю свою родословную. Может быть, вы случайно упустили одну маленькую деталь, на которую я сейчас хочу обратить ваше внимание. Вы говорили, что у вас почти нет родных за исключением дальней родственницы, которая живет в Иркутске. Что же касается Петрограда, то вы здесь совершенно одиноки.
Саржинский утвердительно кивнул головой.
- Скажите, а известный богач Глухарев не приходится вам каким-нибудь дальним родственником?
Наступило минутное молчание.
- Глухарев? - переспросил Саржинский и вдруг рассмеялся. - Я вижу, Евгений Петрович, вы действительно необыкновенный человек.
- Вы наивны, Саржинский, как ребенок, неужели вы полагаете, что я согласился с вами сотрудничать, ничего не зная о вашем прошлом.
- Максим Пантелеевич Глухарев - мой родной дядя, а я его племянник. Саржинский откинулся на спинку стула.
- У вас есть основания скрывать свое родство с Глухаревым, но полагаю, что у вас нет причин скрывать это от меня.
- Извольте, у моего дяди нет наследников, и я... я являюсь законным преемником его миллионов. Мне поставлено условие: жить только за границей и нигде не распространяться о своем богатом родственнике. Это его причуда, и я счел благоразумным с ней считаться. Жизнь в Париже меня вполне устраивала, и мне осталось только ждать, когда мой уважаемый родственник отправится к праотцам.
- Значит, если Глухарев узнает, что вы в России, вас ожидают неприятности?
Лицо Саржинского стало серьезным.
- Это будет непоправимым несчастьем. В условии сказано, что тогда я лишусь наследства дядюшки.
- Н-да... По-видимому, не простая увеселительная прогулка из любви к своей отчизне заставляют вас нарушать такие строгие условия. Говорите прямо, Саржинский, или, может быть, мне напомнить вам еще одну деталь. - Маккинг впился в лицо собеседника. - Например... не хранит ли ваш дядюшка какую-нибудь старинную реликвию, которую он по своей причуде показывает очень неохотно, проговорил он раздельно.
При этих словах в глазах Саржинского мелькнул почти ужас.
- Как... и... это вам известно? Хорошо. Я расскажу вам все, что знаю об этой реликвии... если для вас она представляет какой-то интерес, но для меня, признаться, утратила свежесть...
Заметив, что Маккинг молчит, Саржинский неуверенным голосом начал:
- Я жил в Иркутске, и мне было всего 10 лет, когда однажды в мои руки попала одна вещь. У нас были старинные часы с боем. Моя сестра однажды захотела узнать, почему часы поют, и по неосторожности их испортила. Чтобы избавить ее от наказания, я решил их исправить сам, прежде чем об этом узнают родители.
Я влез на комод, открыл стеклянную дверцу и начал их исправлять. Случайно я нажал на какую-то деталь, и вдруг, к моему удивлению, в глубине часов открылась потайная стенка. Я просунул руку и вытащил небольшую, туго свернутую берестяную трубку. Она была очень стара и, когда я разворачивал, хрустела и осыпалась меткой пылью. На внутренней стороне бересты была подклеена тонкая кожа. На ней были нанесены штрихи и линии. В эту минуту вошел мой дядя и прервал мое занятие. Я был жестоко наказан и твердо обещал дяде больше "не шалить" и никому не рассказывать о случившемся. Но будучи от природы любознательным ребенком, я, выбрав подходящее время, снова открыл тайник. Свертка бересты там уже не было, дядя его перепрятал. Это происшествие занимало меня долгие годы.
До меня доходили различные толки о богатстве моего дядюшки. Я догадался, что сверток бересты, который держал в руках, и слухи, которые ходили о моем дядюшке, как о загадочном миллионере, имеют между собой какую-то связь. Не скрою, что долгие годы я занимался поисками этой бересты. Но, увы, безуспешно.
- Все-таки у вас были причины нарушить запрет дядюшки и приезжать в Россию. Я бы хотел их знать, господин Саржинский.
Тот едва уловимо усмехнулся.
- Я собираюсь жениться, господин Маккинг, и хотел исполнить каприз своей невесты - венчаться в Петрограде.
- Ну, а почему, например, у вашего дяди возникла такая странная причуда изгнать своего наследника и заставить его жить за границей? Вы никогда об этом не думали?
- Наоборот, я очень много об этом думал. У моего дяди нет детей, и поэтому я являюсь его прямым наследником. Мой дядя, человек очень осторожный, усмотрел в этом нечто, по-видимому, угрожающее его безопасности.
- Давайте обсудим, как нам заставить профессора Щетинина уехать из России, - снова переменил разговор Евгений Петрович.
- У меня есть небольшой план.
- Выкладывайте.
Прежде чем выйти на мостовую, Фишер по привычке, выработанной за многие годы, оглянулся назад. Широкая парадная лестница была пуста.
Фишер на минутку задержался в дверях.
Когда он очутился на улице, под носом у него по-прежнему красовались рыжие усы.
Он завернул во двор заброшенного дома и, пройдя вглубь, присел на полуразрушенную скамью. Через минуту к нему присоединились двое молодых людей.
- Ну как? - спросил один из них.
Фишер, не торопясь, достал из кармана пачку денег, отделил несколько засаленных кредиток и протянул их молодому человеку.
- Вот тебе, Кони, аванс.
Кони упрятал деньги и ушел.
- Ну, вот, Гарри, поговорим по душам, - обратился Фишер ко второму молодому человеку.
- О чем, господин Фишер?
- О делах, Гарри, о делах. У нас много работы, и чем лучше мы ее выполним, тем полнее ты набьешь свой кошелек. Где сейчас Штопаный?
- Кажется, в "Карих глазках".
- Тебе придется его разыскать, передай ему, что в ближайшее время будет груз, пусть приготовится.
- Слушаюсь.
- Я давно считаю тебя, Гарри, умнее всех этих олухов. Ты далеко пойдешь, мой мальчик. Поэтому я тебе доверяю больше всех. Нам в последнее время не везет: злодейка-судьба любит покапризничать. У меня есть одно дельце, и я с тобой хочу посоветоваться. - Фишер оценивающим взглядом окинул юношу. Кстати, ты навестил второй номер?
- Да, я сегодня все утро был там.
- Передай Штопаному, что если второй номер умрет, я с него спущу шкуру. Пусть где угодно, но разыщет доктора.
- Я не понимаю, - перебил его юноша, - к чему мы с ним возимся? Я бы на вашем месте давно отправил его туда, куда так настойчиво просится его душа.
- Э-э, нет, мой мальчик, я бы давно это сделал, если бы не одно маленькое обстоятельство. Впрочем, у меня от тебя нет секретов.
Фишер достал из кармана бумажник и, порывшись в нем, протянул юноше небольшой кусочек картона, величиной с почтовую открытку.
- Это единственная вещь, которую я нашел при нем.
Гарри повертел в руках открытку и пожал плечами.
- Взгляни на свет.
Гарри поднял открытку и, присмотревшись, воскликнул:
- Э, да тут в самом деле что-то есть! Кажется, какие-то цифры.
- Правильно, Гарри, цифры. И не просто цифры. Это код.
- Ну, а человек, который носит в кармане такие открытки, как по-твоему, заслуживает внимания или нет?
- Это, конечно, меняет дело, - согласился юноша.
- Так-то! Впрочем, этот человек нам понадобится как раз для выполнения нашего плана. Сама судьба его нам послала. Важно, чтобы он выжил, а остальное предоставь мне. Я решил устроить маленькую шутку этому скряге. Он нас долго будет помнить.
Фишер достал из кармана никелированный браунинг и повертел его в руках.
- Какая хорошая вещица.
Гарри протянул руку.
- Н-да, вещица недурна.
Глава 10
Убежище
Юнг старался понять, что с ним произошло.
В памяти медленно проплывали давно забытые люди и события.
Вот появилась низкая хата, обнесенная редким плетнем, с покосившимися, нетесаными воротами.
Отсюда он много лет назад ушел на заработки.
А вот уже мальчонкой в непомерно больших сапогах он водит тяжелым напильником по куску металла. Сколько же тогда ему было? Восемь, девять... медленно соображал Юнг.
Дядя Остап, с мягкими пушистыми усами, поглядит на его работу и своей большой мозолистой рукой похлопает его по плечу как равного:
- Ничего, Семен, все так начинали.
Маленький Сема был в числе немногих счастливцев, попавших сразу в надежные руки "к ремеслу". А вот старый букварь, который принес ему тот же дядя Остап.
Огарок дымной свечи, воткнутый в бутылку, сонное жужжание мух...
И вдруг с необычайной ясностью представился брус, лицо незнакомого солдата, наклонившегося над ним.
Юнг открыл глаза и чуть повернул голову.
Сразу же по телу растеклась тупая боль. "
Где же это я нахожусь", - подумал он.
Глазам представились тяжелые портьеры на дверях, стул, стоящий у изголовья.
Тут же стакан с водой, какие-то бутылочки с ярлыками, тарелка с золотистой жидкостью с чешуйками застывшего жира.
Юнг проглотил слюну.
Чтобы лучше осмотреться, он сделал попытку повернуться на бок, но острая боль пронзила все тело.
Только сейчас он заметил, что голова, шея и грудь у него обтянуты бинтами.
Ноги были какими-то чужими, и когда он их легким прикосновением обследовал; то оказалось, что они в шинах. В ногах тоже притаилась боль.
Чувство радости от сознания, что он жив, померкло.
Скрипнула дверь, и Юнг увидел, что к нему подошла незнакомая девушка.
Она увидела его открытые осмысленные глаза, руку, которая лежала поверх одеяла, и выражение радости появилось на ее лице.
- О-о-о, как хорошо!
Юнг слегка поморщился.
- Где я? - спросил он и не узнал своего голоса.
Девушка подобрала свесившееся одеяло и присела на край постели.
- Вам нельзя сейчас волноваться. Я вас накормлю. А вы постарайтесь уснуть. Когда вы проснетесь, я вам все расскажу.
Незнакомка скрылась и вскоре вернулась с дымящейся тарелкой бульона.
Юнг начал с наслаждением есть, чувствуя, как в него вливаются силы.
Девушка унесла тарелку и вернулась со стаканом теплого молока. Он выпил молоко и все-таки не насытился. Но она мягко взяла у него пустой стакан и отставила его в сторону.
- Теперь вам нужно уснуть, вы быстро поправитесь... - она говорила, а Юнг смотрел на нее и испытывал теплое чувство приятного изумления. Какая же это была красавица! Никогда в своей жизни он не встречал таких девушек. Особенно удивили Юнга глаза. Голубые, под густыми ресницами, они казались кусочками безоблачного неба. Юнг решил - жить стоит. Стоит хотя бы ради того, чтобы встретить вот такую необыкновенную девушку.
- Как вас зовут? - спросил он чуть слышно.
- Оля.
- Скажите, Оля, как я сюда попал?
Она секунду помедлила и вдруг улыбнулась Юнгу.
- Я вам все расскажу, но не сейчас.
Юнг остался один. Некоторое время он лежал без мыслей. "
А Широких? Что с ним? - вдруг подумал он. Но сейчас же успокоился. - Жив, значит, будет все хорошо".
Проснулся он к вечеру.
Боли не было. Но Юнг чувствовал: она притаилась где-то рядом, стерегла его. Он пошевелил головой, и боль сразу дала о себе знать. Тогда он решил не двигаться. Здоровую руку он внимательно осмотрел. Она была прозрачная с синеватыми жилками.
Мягко скрипнула дверь. Он скосил глаза. К нему подошла женщина в черном закрытом платье. Увидев, что Юнг проснулся, женщина наклонилась над ним. Удивительное сходство было с той девушкой, что была утром.
- Я вижу, вы себя лучше чувствуете, молодой человек, - заговорила она глубоким грудным голосом. - Можете поздравить себя. Вы были в очень тяжелом состоянии, почти безнадежном. Но организм у вас крепкий. Теперь будет все хорошо. - Заметив, что Юнг пытается что-то сказать, она поспешно добавила: Нет, нет, нет, не говорите. В вашем положении нельзя говорить, нельзя думать, нельзя двигаться, вам можно только есть и спать. - Она приложила прохладную ладонь к щеке Юнга. - И жар спал.
Женщина удобно расположилась у изголовья.
- Звать-то вас как? Дмитрий, кажется?
Юнг вспомнил, что в документах он значится под этим именем и промолчал.
- Ну, так вот, Дмитрий, организм у вас великолепный. Когда вас принесли, боже мой, какой вид у вас был!.. Чего только мы с Олей не делали... Лекарств нет. Хорошо еще, что доктор у нас знакомый, конечно, и Олечка мне помогала. Но главное, все-таки ваш организм. Хорошее питание и уход вас быстро поставят на ноги. - Она помолчала. - Вам здесь совершенно некого бояться, - проговорила она и пристально заглянула Юнгу в глаза.
- Вы... вы, видимо, не тот, за кого себя выдаете... Ну, ничего, в наше время это естественно. И вам совершенно нечего опасаться, что сюда придут эти большевики или еще кто-то. У меня у самой муж и сын на фронте. Конечно, трудно, но мы надеемся, что в России еще найдутся силы, которые наведут порядок. - Глаза ее лукаво блеснули. - А признавайтесь, ведь эти документы-то, рабочий... мастерских... как бы это. Ну, не нужно, не нужно. У каждого есть свое инкогнито, и так-то оно лучше. Мы с Олей сразу догадались, кто вы. Да уж будьте спокойны, батенька: у меня у самой муж полковник, кавалер "Анны", да и Виталий, слава богу, по отцовской дорожке пошел. Только время сейчас, сами видите. От моих вот уже два месяца ни слова, ни строчки, ну да я уж терплю, авось все обойдется. Только уж очень большевики силу взяли... Генерала Корнилова разбили, а ведь армия какая была. Мы так и думали, этот-то возьмется за дело. Ничего не вышло. Разбили, да его самого в плен взяли. Я и забыла, Дмитрий, - вы меня зовите Марией Филимоновной, если вам что нужно, так вы позвоните, здесь колокольчик, а я пойду по делам. Олечка придет, я ее к вам пошлю, только, батенька, говорить нельзя. Полный покой. А я потом вам принесу книг, журналов.
Мария Филимоновна вышла.
Теперь Юнг знал, кто были его спасители. Положение его усложнилось, радовало только сообщение о том, что Корнилов разбит, значит на Питер было наступление. Но все-таки любопытно, как он очутился в этой семье? Видимо, семья Ольги решила, что он переодетый офицер. Юнг решил пока молчать. Вошла Ольга в коротком бархатном платье, за ее спиной Юнг заметил незнакомую девушку, которая с любопытством смотрела на него.
- Вы не смущайтесь, это моя подруга Соня.
Софья сделала едва заметный реверанс.
Девушки подошли и сели у постели Юнга.
- Вы не разговаривайте, мы так немного посидим и уйдем.
Они сидели и болтали о каких-то незнакомых людях, а Юнг поглядывал на них и думал: "Я - сын беднейших людей, с трудом получивший небольшое образование, лежу в квартире полковника, и его родственники ухаживают за мной, принимают за человека их круга. Что же получится, когда они узнают, кто я такой на самом деле?"
Наконец Софья стала собираться и пожелала Юнгу выздоровления, Ольга пошла ее провожать.
- Ну как, понравилась вам моя подруга? - спросила она, когда вернулась. Она дочь профессора Щетинина.
- А это кто такой? - Не отвечая на вопрос девушки, Юнг показал глазами на портрет молодого человека в военной форме.
- Это мой брат, - ответила Оля.
- А что?
- Ничего, хорошо, - проговорил Юнг и закрыл глаза.
Ольга тихо вышла, прикрыв за собой дверь. "
Чудеса, но я определенно где-то встречал эту девушку. Вот только где?" думал Юнг о Софье.
Проходили дни за днями, а Юнг все лежал. Большей частью его навещала Ольга.
Она ему нравилась. Ему нравился ее тихий голос с чуть неправильным произношением "л", нравилось, как она обращалась с ним: ласково и в то же время как будто снисходительно. Нравилась ее улыбка, ее ровные, ослепительной белизны зубы. Ее приход был для него всегда желанным.
Ольга была проста с ним, но в самой этой простоте чувствовалась какая-то сдержанность, точно она говорила: "Я дорогая красивая картина, и прикасаться ко мне нельзя".
Но Юнг уже не раз убеждался, что она пристально смотрит на него. Взглянет он на нее, и она сразу потупит или отведет глаза в сторону. "
И чего она меня разглядывает", - думал он.
Она была умна и образованна, он это сразу понял, услышав, как она легко разбирается в таких вещах, о которых он имел самое смутное представление.
Юнг быстро поправлялся. Пугающая худоба исчезла, кожа приобрела естественный цвет. Кости ног, сломанные в бедрах, срослись. Только яркие рубцы указывали на прежние раны. Юнг несколько раз задумывался над тем, кто принес его сюда. И каждый раз не находил ответа. И мать и дочь упорно избегали этой темы. Так шли дни.
Однажды обычный ход жизни нарушился.
Вошла Ольга, порозовевшая от холода.
- Однако, чувствуется приближение зимы, - проговорила она, усаживаясь на стул. Девушка пришла к Юнгу надолго и принесла с собой книгу, которую читала ему вслух.
- А что, Оля, не случилось ли что с Соней, что-то ее уже несколько дней не видно? - спросил Юнг.
- Нет, Дмитрий, ничего не случилось.
Они помолчали несколько минут.
- Дмитрий... - начала Ольга и сразу покраснела. - Я давно хочу вам что-то сказать, но тогда вы чувствовали себя не совсем хорошо...
- Я вполне здоров, Оля, и готов говорить с вами о чем угодно.
Ольга молчала.
- Я знаю, Оля, можете не трудиться, - проговорил Юнг. - Вы хотите знать, кто я такой и что со мной случилось? Я чувствую, что тем... документам, которые были у меня, вы плохо верите. Но прежде чем я вам все расскажу, ответьте мне вы... Как я сюда попал?
- Хорошо, - согласилась Ольга, - я вам все расскажу. Как-то я была у Сони, и мы засиделись допоздна. А тут еще дождь пошел, да такой сильный. Соня недалеко от нас живет, через улицу. Александра Нероновича, отца Сони, не было дома, и мы его ждали с минуту на минуту. Дождь стих, и я побежала домой. По городу движение было запрещено, и патруль забирал всех прохожих. Но мне удалось благополучно добраться. Легла спать. Я уже почти уснула, как вдруг слышу, стучат (мама спит в дальней комнате, и ей не слышно). Я, конечно, испугалась, так как был уже час ночи и я никого не ждала. Однако я вышла в переднюю. Дуся, наша служанка, уехала в деревню, и в доме были только мы с мамой.
Я совсем испугалась, когда услышала голос Сони. "Что, - думаю, случилось?" А она вошла такая бледная, лица на ней нет. "Одевайся, - говорит, - Оля, ты мне нужна". - "Да куда, - говорю, - Сонечка? Ведь час ночи, да и первый патруль нас заберет". - "Идем, - говорит, - если ты мне подруга, если ты меня любишь". Я разбудила маму. Мама, конечно, в слезы, но мы все-таки ушли. Вышли. Темнота, дождь, мы пустились бежать. Никто нас не встретил. Я думала, с Александром Нероновичем что-нибудь случилось, но мы прошли мимо ее дома. "Боже мой, - думаю, - куда же это?". Вошли во двор с задней стороны. Идем тихо. Впереди какое-то строение, дверь. Соня прямо туда... Я, конечно, за ней. Соня спичку зажгла - в углу на соломе лежали вы. "
Этого человека, - сказала Соня, - нужно спасти, он умирает".
Она хотела вас взять к себе, но Александр Неронович, ее отец, очень негостеприимный человек. И кто знает, как бы он отнесся к этому. Тогда решили перенести вас сюда. Мама у меня хотя и сварливая, но когда мы ей сказали, что вы переодетый офицер, не протестовала... Вот что случилось с Соней, когда я ушла, - продолжала Ольга. - Соня ждала отца, служанка Фрося пошла спать. Вдруг в передней звонок. Соня, в полной уверенности, что это отец, пошла открывать, а там - никого. Она очень испугалась, закрылась, ждет. Потом вернулась в переднюю се свечой и только тогда заметила на полу клочок бумаги, там было написано... Да, впрочем, эта бумажка у меня. Я вам сейчас покажу.
Ольга вышла, через минуту вернувшись, протянула Юнгу обрывок газетной бумаги. Юнг прочел: "Во дворе соседнего дома (налево) в сарае умирает хороший человек. Спасите его, если можете".
- Дальше вам все известно, - закончила Ольга, и глаза ее пытливо уставились на Юнга.
- Почему вы считаете меня переодетым офицером?
- Это все Соня придумала, - ответила Ольга, покраснев. - Иначе бы вас некуда было девать.
- Спасибо вам за все, что вы сделали для меня, - голос Юнга дрогнул. - Я не забуду вас. Вы хотите знать, кто я такой? Я человек чужой вам, я большевик.