- Значит, говоришь, продать нам свое сообщение хотел?
- Я понял так, да он и сам об этом сказал.
- Ни имен, ни адресов он не называл?
- А может, это просто какая-нибудь провокация, товарищ комиссар?
- Не знаю, Архипов, может быть и так. Этого уже сейчас не узнаешь. Во всяком случае занимательная история. - Соболев подошел к окну и осмотрел пулевое отверстие. - Куда пуля попала?
- В руку, на теле ран нет.
- Так.
Соболев заметил в косяке двери свежую царапину.
- Видишь, куда пуля вошла? Ну-ка, возьми что-нибудь и постарайся достать эту пулю.
Архипов отомкнул штык от винтовки, стоящей в углу. Через минуту на пол упал небольшой кусочек свинца.
- Есть, товарищ комиссар.
- Не прикасайся, я сам.
Архипов удивленно посмотрел на комиссара. Соболев тщательно осмотрел свои руки.
- Будь всегда осторожен в таких вещах, - заметил он все еще недоумевающему Архипову. - Разве не видишь, человек умер мгновенно, пуля отравлена.
- Разрешите, - в комнату вошел Кувалдин.
Увидев на полу труп, он осекся.
- А это что еще?
- Пока сам ничего не могу понять. Ну-ка, объясни...
Архипов повторил свой рассказ. При известии о профессоре Кувалдин встрепенулся.
- Ну, как тебе это нравится? - обратился Соболев к Кувалдину, когда Архипов кончил свой рассказ. - Высказывается предположение, что все это авантюра.
Кувалдин потер виски.
- Нет, Андрей, это не авантюра. Дело в том, что я уже кое-что слышал об этом профессоре.
- Вот как!
В комнату вошел Темин.
- Под окном никаких следов нет. Стрелять могли только вон с того места. Темин подошел к окну и показал на небольшое каменное строение под окнами. Окно довольно высоко от земли.
- Дело ясное - его хорошо выследили, - заговорил Соболев. - Значит никаких следов?
- Никаких, товарищ комиссар.
- Хорошо.
- Унесите его. А это, - обратился он к Архипову, указывая на золото и деньги, - сдайте в казну по описи.
- Ну, что скажешь, Степан? - спросил комиссар у Кувалдина, когда они очутились одни.
Кувалдин сел, расстегнул ворот гимнастерки.
- Самая последняя новость: нашелся Юнгов.
Соболев привстал.
- Юнгов? Где?
- Он был тяжело ранен, почти изувечен. И укрыла его - знаешь кто? - дочь полковника Тропова.
- А Широких?
Кувалдин вздохнул.
- Нет, о Широких ничего неизвестно.
- А оружие?
- Оружие на месте, сегодня получишь.
Соболев облегченно вздохнул.
- Ну, рассказывай все поподробней. Значит, Широких исчез?
- Юнг оставил его в квартире, которая нам была неизвестна. История, сам знаешь, какая была. Явки и квартиры все провалены. На одной из них попался Юнг. Широких не мог находиться на условной квартире, потому что там был тоже провал. Вот и получилось, что он оказался совсем один. Дальше его след теряется. Проверили мы дом, в котором он был последний раз. Там уже жильцы поселились.
- Экое несчастье... - вздохнул Соболев. - Ты говоришь, что Юнга укрыла дочь полковника Тропова? Уж не того ли?
- Того самого, Андрей, чудно, но факт.
- Действительно чудно. На совести этого полковника реки пролитой крови, ведь это он тогда расстрелял моряков с "Витязя". Ну, а дочь, видно, по другой дорожке идет. Да, ладно. Что об этом убитом скажешь, откуда профессора знаешь?
- Эту историю рассказал мне Юнгов. Профессору Щетинину какие-то личности предложили эмиграцию, но он наотрез отказался, тогда они стали прибегать к угрозам, и кончилось тем, что у него исчезла единственная дочь.
Юнг высказал предположение, что ее похитили с целью сманить профессора за границу.
- Сейчас я вижу, что дело действительно серьезное. Жаль, что этот Рогов не успел ничего сказать... Я начинаю по-настоящему верить, что появление этого проходимца не случайно. Он, действительно, что-то хотел сообщить нам. Речь идет о каком-то открытии, что за открытие - пока неизвестно. Я сегодня же доложу об этом, куда следует, и думаю, что наш долг - взять этого профессора под свою защиту. Если у него есть аппарат, который у него собираются выкрасть какие-то авантюристы, то мы не можем позволить, чтобы это произошло на наших глазах. Не время сейчас заниматься этими делами. Но это дело для всей России нужно.
Глава 16
Неудача
Фрося открыла дверь и с удивлением оглядела Кувалдина.
На нем было кожаное полупальто, и она его не сразу узнала, а когда узнала, испуганно попятилась.
- Профессор никого не принимают, они больны.
Кувалдин сочувственно вздохнул.
- Но все-таки мне его нужно видеть. Пожалуйста, доложите.
- Я что! Я доложу, но только они никого не принимают, - с явной неохотой согласилась женщина.
Она ушла. Кувалдин остался один в приемной, служанка вернулась и пригласила Кувалдина в кабинет.
Профессор полулежал в широком кожаном кресле. Казалось, он дремал и не заметил, как вошел Кувалдин. Фрося неслышно прикрыла дверь. Наконец Щетинин очнулся и, заметив Кувалдина, указал на свободный стул. Его лицо ничего не выражало, кроме безграничной усталости.
- Что вам угодно? - проговорил он с неприязнью.
- Я пришел, гражданин Щетинин, чтобы предотвратить грозящее вам несчастье и, если вы не будете возражать, взять вас под свою защиту.
На лице профессора выразилось удивление.
- Несчастье? - повторил он.
- Да, профессор, несчастье. За последнее время вас посещают какие-то личности, они предлагают вам эмиграцию. Нам известно, что они упорно настаивают на вашем отъезде за границу... Прежде всего, придется коснуться вашей работы. Неофициально нам стало известно, что вы сделали крупное открытие, имеющее огромное, почти мировое значение. Хотели вы этого, или не хотели, но о вашем открытии стало известно за границей. Вами заинтересовались и очень даже серьезно. Первый шаг в этом направлении уже сделан.
Кувалдин выразительно взглянул на портрет худенькой миловидной девушки и подумал: "Она".
- Я знаю, вам кажутся странными мои рассуждения, но приходится считаться с фактами. Ваша дочь, профессор, уехала за границу не добровольно. - Кувалдин заметил, что при этих словах профессор вздрогнул. - Да, профессор, далеко не добровольно. Я пришел к вам, чтобы оградить вас от всяких случайностей. Поверьте мне, ваша жизнь далеко не в полной безопасности, не сегодня-завтра на вас будет сделано покушение, а ваше открытие украдено. Мы сделаем все, чтобы вернуть вам дочь, и я очень прошу, профессор, принять наше искреннее предложение.
Кувалдин встал.
Профессор наклонил голову и как-то странно смотрел на Кувалдина.
- Очень занимательно то, что вы изволили мне сообщить, - иронически произнес он после паузы. - Но как бы то ни было, все ваши рассуждения сводятся к нулю по той простой причине, что я не тот, за кого вы меня принимаете.
Кувалдин хотел что-то возразить, но профессор жестом перебил его.
- Никаких открытий, никаких аппаратов, имеющих "почти мировое значение", как вы изволили выразиться, я не сделал и не построил, хотя мои работы и ведутся в этом направлении, это во-первых. Во-вторых, моя дочь (если вы уж так осведомлены о моей частной жизни), моя дочь уехала туда, куда ей хотелось, не отдавая в этом никому отчета, даже мне, и уехала только по моей доброй воле, без каких бы то ни было принудительных мер. В-третьих, я чувствую себя, слава богу, в совершеннейшей безопасности и... и наш разговор считаю оконченным.
- Нет, профессор, - спокойно возразил Кувалдин. - Я беру на себя смелость утверждать, что наш разговор только начинается. Вы заявляете, что никакого изобретения или открытия нет. Это ваше право признавать его или нет. Но люди, которые охотятся за вами, способны на все. Несколько дней назад к нам пришел человек, он хотел продать какую-то тайну и за это поплатился жизнью. Его убили. Он успел сказать немного, но и того, что рассказал, вполне достаточно. В Петрограде действует шайка темных личностей, они намерены увезти из России крупное открытие. Исчезновение вашей дочери связано с этим. Это уже не подлежит никакому сомнению. Тот убитый человек подчеркнул именно это.
На вашу свободу или даже на жизнь будет сделано покушение. Вот и все, что я могу сообщить. И поверьте, профессор, что у нас для этого есть слишком много оснований. Цель моего посещения - не ваше изобретение, а ваше присутствие в России.
Вы заявляете, что ваша дочь добровольно покинула Родину, и делаете крупную ошибку. Вас вводит в заблуждение письмо, полученное от нее.
Поверьте, я оторвался от очень важных дел, чтобы заняться этой историей отнюдь не ради праздного любопытства. Скажу больше, я имею прямое задание оказать вам помощь.
Я знаю, профессор, что вам нужны более твердые доказательства моих слов, но я сейчас не могу их представить. То немногое, чем я располагаю, не может, по-видимому, вас убедить, и если я уйду от вас, не договорившись ни о чем, это будет большим несчастьем. В тот первый визит я еще ничего не знал. Мы искали раненого человека, кстати говоря, он найден. Вы, вероятно, думаете, что вам нет никакого дела до этого человека, но это не так, он имеет отношение ко всей этой истории, ему я обязан тем, что безошибочно нашел вас, а... для вас он может представлять интерес хотя бы потому, что его все-таки спас человек, который проживает в вашем доме. Его спасла ваша дочь, профессор. Этого вы, конечно, тоже не знаете, и это доказывает, что не всегда можно полагаться на свою осведомленность, даже когда дело касается самых близких людей.
- Моя дочь? - прошептал -профессор.
- Да, профессор, ваша дочь - Софья. Она была не одна, имя второго человека, участвующего в спасении раненого, по некоторым соображениям я не могу назвать. Но, безусловно, оно вам так же хорошо известно.
- Что же вы намерены делать? - слегка изменившимся голосом проговорил профессор.
- Во-первых, с сегодняшнего дня в вашем доме постоянно будет находиться несколько наших людей; во-вторых, вы расскажете все, что знаете о тех, кто предлагал вам эмиграцию.
Профессор долго молчал. Когда он заговорил, голос его был вполне спокойным.
- Я... вижу, вы и тот круг лиц, к которому вы принадлежите, введены в досадное заблуждение. Я уже сказал вам и снова повторяю, никакого аппарата я не строил... и дочь моя все-таки уехала за границу по собственному желанию. Считаю, что наш разговор в дальнейшем бесполезен. Никаких ваших предложений я не приму. Ни одному человеку входить в мой дом не позволю, особенно в качестве моего защитника.
- Хорошо, профессор, это ваше право, я постараюсь впредь не беспокоить вас, но сейчас позвольте вам показать один предмет, который, быть может, вас заинтересует.
Кувалдин протянул профессору небольшой сверток.
- Что это? - спросил Щетинин, разворачивая сверток.
- Мы сами не знаем, что это такое. Но один человек уверяет, что этим камнем можно произвести взрыв огромной силы. Возможно, это и чепуха, но проверить правильность его слов... не представляется возможным.
Профессор несколько раз взвесил в руке коробочку, ее необычайная тяжесть поразила его. Он встал и, подойдя к окну, начал с интересом рассматривать черный обломок камня.
- Затрудняюсь вам ответить... но мне кажется, что это не камень, а какой-то металл...
Профессор помедлил и возвратил коробочку Кувалдину.
- Что вы еще хотите узнать?
- Больше ничего, профессор.
Когда Кувалдин уходил, профессор задержал его:
- Извините... любезный... Кто вы такой? К какой партии принадлежите?
- Я токарь, состою в Российской Коммунистической партии большевиков.
Глава 17
Перелом
Ольга остро переживала исчезновение своей единственной подруги. В их семье не принято было делиться своими мыслями и чувствами, каждый жил сам по себе, и это было особенно тяжело. Глава дома, полковник Вадим Николаевич Тропов, был деспотом семьи. Это был жестокий человек, не признающий никаких человеческих слабостей. Жалость, слезы, радость даже у детей он считал нетерпимыми. Его жена - Мария Филимоновна - женщина бесхарактерная, ни в чем не могла противоречить своему мужу и была только послушной исполнительницей воли своего супруга. Все это заметно отразилось на воспитании детей. Ольга росла замкнутым, нелюдимым ребенком. Трепетала в страхе перед отцом, который вмешивался в воспитание дочери только тогда, когда нужно было ее наказывать.
Вся его скупая любовь сосредоточилась на брате Оли - Викторе. Десяти лет маленький Витя был определен в военную школу.
С тех пор Оля редко видела своего брата, но она его любила и жалела, потому что знала, как ему тяжело давалась наука отца. У Ольги рано появилось чувство протеста против деспотизма отца. После одного случая полковник окончательно перестал замечать присутствие дочери в доме.
- Что ты любишь, Олечка, больше всего на свете? - спросил Виктор свою маленькую сестричку, приехав однажды на каникулы.
Ольга ответила нарочито громко:
- Больше всего я люблю пирог с яблоками, когда папы нет дома и нашу кошку Принцессу.
В гимназии Ольга познакомилась с дочерью профессора Щетинина - Софьей и с тех пор всю свою любовь отдала ей. Но вот появился в их семье Юнг, и в душе Ольги что-то изменилось: ей стал дорог этот почти незнакомый человек. Она ревновала его к Софье, хотя даже себе стеснялась признаться в этом. Впервые за все время их дружбы между подругами появилась незримая трещина.
Когда Соня исчезла, Ольга испытала в первое мгновение чувство радости, оно было так мимолетно, что осознала она его уже позднее, а когда осознала, то жгучий стыд не давал ей покоя несколько дней.
Ольга искренне желала помочь своей подруге, попавшей в беду. Но ее пугала необходимость идти к чужим незнакомым людям. Она поймала себя на том, что ей не хочется, чтобы Юнг уходил от них. И теперь, когда он ушел, она чаще, чем ей хотелось, думала о Юнге.
Она иногда посещала старого профессора и, как могла, утешала его.
Профессор был с ней холодно вежлив, она чувствовала, что ему тяжело ее видеть, и решила реже ходить к нему.
Отношения с матерью у нее совсем испортились. После того, как в их доме появились большевики и забрали Юнга, Мария Филимоновна поняла, что за человек нашел у них убежище. Между ею и дочерью произошел тяжелый разговор, он окончательно решил отношение сторон. Мария Филимоновна обо всем обещала написать отцу.
Ольге было очень тяжело; как ей не хватало сейчас подруги? Несколько раз у нее появлялась мысль пойти к Юнгу, все рассказать, побыть о ним. Но всякий раз ее удерживало чувство нерешительности, да она и не знала, где находится Юнг.
В передней раздался звонок. В приоткрытых дверях показалась голова Марии Филимоновны.
- К вам, кажется, д-друзья, - голос ее дрожал от плохо скрытого негодования.
Ольга вышла и с удивлением увидела Кувалдина.
- Не ждали? Здравствуйте, Оля. Я на несколько слов.
- Пожалуйста, садитесь.
- Видите ли... я пришел... вернее, нам стало известно, что вы когда-то были, а может, и сейчас знакомы с одним человеком... если вас не затруднит, то не сможете ли вы в нескольких словах рассказать о нем? Я имею в виду некоего Саржинского.
- Саржинского?
- Да.
- Я право, затрудняюсь. Он, кажется, был за границей, а что еще о нем сообщить, я просто не знаю.
- Вы не знаете, где он живет или хотя бы проживал?
- Нет, я этого не знаю.
- В таком случае простите за беспокойство, - Кувалдин встал, собираясь выйти.
И в ту же минуту Ольга почувствовала, как у нее учащенно забилось сердце. Сейчас он уйдет, неужели она не решится? Казалось, сама судьба посылала ей счастливый и, может быть, единственный случай узнать, где Юнг. Нет, она не может его упустить.
- Подождите, - чуть слышно сказала Ольга.
Кувалдин сразу остановился и подошел к ней.
- Скажите... где сейчас Юнг?
- Он у меня в квартире.
- К... как... его здоровье? - едва проговорила Ольга, и огненный румянец залил ее щеки.
- Он поправляется... А вы что?.. Видеть его хотите?
- Нет! Нет!
- Да вы не стесняйтесь, Оля. Если вы его действительно видеть хотите, отбросьте все предрассудки и идемте, я сейчас как раз иду домой.
Ольга стояла без движения.
- Ну, что... не решаетесь?
- Идемте! - решительно проговорила она и стремительно вышла в переднюю.
- Как думаешь, Семен, кто к тебе в гости пришел?
- Не знаю. Архипов, Темин?..
- Нет, не угадал. - Кувалдин приоткрыл дверь шире, и Юнг увидел на пороге Ольгу.
- Вот не ожидал!
Кувалдин оглядел комнату и спросил:
- А где Петька?
- Да разве его удержишь! Пошел смотреть демонстрацию.
- Ну, я тоже ненадолго отлучусь. - Кувалдин многозначительно посмотрел на Юнга и исчез.
Ольга чувствовала себя неловко. Юнг это заметил; пытаясь подбодрить ее, заговорил первый.
- Спасибо вам, Олечка, что не забыли меня, вы не стесняйтесь, здесь все просто. Ну, что хорошего, рассказывайте!
Ольга немного оправилась от смущения.
- Хорошего мало, плохого много.
- А что плохого, Олечка?
Ольга понемногу освоилась и не заметила, как начала рассказывать о своей жизни и о всем, что произошло после ухода Юнга. Юнг слушал ее очень внимательно.
"
Здорово! - подумал он, когда она кончила свой печальный рассказ. - Никогда бы не подумал, что она решится прийти и рассказать мне это".
- Да, Оля, положение у вас неважное. Папа, я вижу, у вас не любит шутить. Вы простите, не в обиду вам будь сказано, но полковника Тропова многие знают в Петрограде, и я не скажу, чтобы его очень любили. А вам я вот что скажу, Оля, вы не в своих родителей вышли, коли пришли ко мне, то есть к нам, и просите у нас совета, ведь, признайтесь, вы за этим пришли?
Ольга потупила глаза и едва заметно кивнула.
- Ну вот, и хорошо сделали. Так вот что, Оля, сходите домой, возьмите самое необходимое и никогда больше не возвращайтесь туда. Я знаю, для того чтобы решиться на такой шаг, нужно голову иметь на плечах светлую и цель перед собой видеть ясную. Голова у вас умная, Оля, а цель у нас будет в жизни прекрасная. Идемте с нами, Оля, - Юнг протянул руку, и Ольга, чуть помедлив, положила на его ладонь свою девичью руку.
Глава 18
Сирота
Юнг с Петькой поселились в небольшой квартире Кувалдина.
Петька исполнял несложные обязанности по хозяйству.
Кувалдин редко бывал дома, и большей частью Юнг с Петькой коротали время вдвоем. Забегали Архипов, Темин и еще кое-кто из старых друзей, но обычно ненадолго.
После того, как Петька передал Юнгу коробку с таинственным камнем и объяснил, что от неосторожного обращения может произойти взрыв, Юнг несколько раз пытался вызвать его на откровенный разговор. Но Петька упорно молчал. Юнг понял, что в жизни этого мальчугана есть какие-то совершенно исключительные события, и решил, что придет время - и мальчик сам все расскажет.
Прошло несколько дней. Однажды вечером вся "семья" была в сборе. Петька хлопотал около железной печки, на которой варилось редкое лакомство - картошка и жилистый, но еще вполне съедобный петух, его Петька выменял у проезжей торговки на старые ремни.
Кувалдин только что пришел и шумно умывался у рукомойника, Юнг сидел на кровати, шины с ног были уже сняты, и он изредка, держась за самодельные костыли, передвигался по комнате и даже пытался плясать. Настроение у Кувалдина было скверное. После неудачного объяснения с профессором он не сделал больше попытки с ним заговорить, но по его приказанию около дома профессора ночью находился тайный патруль. Кувалдин взглянул на Петьку и уловил на себе его пристальный взгляд.
- Ты чего, Петя?
- Да так, ничего, дядя Степан.
- Раз ничего, то давай есть, а то с утра ни маковой росинки не было во рту.
Петька улыбнулся.
- Петух по всем статьям, только здорово жилистый, оттого, наверное, что горластый был.
Кувалдин насухо обтер жестким полотенцем шею и лицо, и все уселись за стол.
- Дела кругом творятся, только держись. Спел свою песенку господин Керенский. Народ идет за нами, оружие у нас есть, люди есть, решимости хоть отбавляй, и главное, вождь у нас есть - Ленин, - сказал Степан Гаврилович.
- Степан Гаврилович, а ты его видел - Ленина? Какой он? - спросил Юнг.
- Обыкновенный, рыжеватый, лоб только большой, а так и не подумаешь. Да уж зато если скажет, так самое что ни на есть темное светлым станет. Вот слушай. Однажды сказал он речь, и после этого обступили его рабочие, один подходит и спрашивает: "Владимир Ильич, вот вы говорите, что отступать рабочий класс не должен, а если и отступать, то так, чтобы и в этом была победа. Как же это так можно отступать, и вдруг - победа?" А Владимир Ильич посмотрел этак на него, прищурился (он всегда немного щурится) и говорит: "А вот вы знаете Суворова? Суворов провел десятки сражений и не проиграл ни одного, а выдумаете, он всегда наступал? Нет, он и отступал, но как? Суворов умел даже беспорядочное бегство превратить в стратегический маневр. Рабочий же класс, если в силу необходимости временно отступит, то ряды его должны быть теснее и крепче, это и есть победа". Вот он какой, Ленин, у нас!
- Ясно! - восхищенно проговорил Юнг.
Петька поставил на стол котел, окутанный паром, из которого торчали петушиные ноги. Насыпал в миску картошки, нарезал ржаного хлеба, и все с жадностью накинулись на еду. Потом пили чай с сахарином и негромко переговаривались.
- Вот задал нам задачу этот профессор, - сокрушенно проговорил Кувалдин, вставая из-за стола. - Все складывается так, что все дороги ведут к этому профессору, а он от всего отказывается.
Кувалдин помолчал, наблюдая, как Петька устраивал на топчане нехитрую постель.
- Почему-то мне казалось, что этот аппарат... и... этот камень имеют между собой какую-то связь, я и профессору показал его с определенной целью. Но только, видно, ошибся.
При этих словах Петька повернул голову.
- Вы думаете, дядя Степан... аппарат построил этот профессор?
- Да, Петро, думаю.
- Его... построил другой.
Кувалдин встал и подошел к Петьке.
- А ты его видел, этот аппарат?
Петька отрицательно тряхнул головой.
Юнг шумно вздохнул и тоже приковылял к нему.
Мальчуган явно боролся с какими-то чувствами, наконец он решился и уже более твердым голосом спросил:
- Дядя Степан, а вы, правда, хотите помочь профессору?
- Правда, Петя.
- Обещайте, что вы ничего не сделаете плохого тому человеку, о котором я вам расскажу.
- Обещаем, Петя, - почти в голос проговорили Кувалдин и Юнг.
- Ну, тогда слушайте. Родился я не здесь, а далеко на Байкальском море. Отца я плохо помню, матки у меня вовсе не было, а может быть, и была, кто ее знает. Рыбачили мы с отцом, рыбу продавать ездили в город. Жили мы у самого моря. Студеное наше море, а рыбой богато. Давно это было, только помню все, как сейчас. Отца уже забыл, а день этот проклятый ввек не забуду, - голос Петьки дрогнул. - Ну вот, однажды, было это как раз в бурю, мы с отцом несколько дней сети чинили, снасть в порядок приводили, а море разыгралось, страсть. Про "рыбачку" и не думай, ветер, дождь. Отец и говорит: "Не достало бы!" Хата наша у самой воды стояла. Взял светляк. "Пойду, - говорит, - что мне ворчун скажет", - так он Байкал называл, и ушел, и долго его не было. Вдруг возвращается он весь мокрый... "
Петя, - говорит, - кажись, люди в море гибнут, бочку нужно засветить". Вместо маяка у нас бочка со смолой стояла. Взял он огневик и ушел, я тоже оделся и вышел. А море черно, ревет все кругом, а ветер такой, что только у земли держаться можно. Отец "бочку" приспособляет, а в море вроде огонек сверкает. Не горит бочка, задувает ее. Побежал отец в сарай, взял несколько омулей и зажег их, они очень хорошо горят, когда сухие. Долго мы ждали, отец с полпуда рыбы спалил. Глядим, совсем близко огонек опять сверкнул и вроде крик донесся. "Ну, слава богу, - говорит отец, - заметили, может, выберутся". Берег у нас хороший, ровный, не опасный. Подождали мы еще, я совсем озяб, да и папаня тоже. Глядим, лодка показалась вроде баркаса - большая и людей в ней полно. Засветили мы еще огня и давай кричать, отец радешенек, что помог людям в беде. Хороший он у меня был.
Выбросило баркас на берег, недалеко от нас. Люди все мокрые, раздетые, некоторые раненые, набилось их в избушке не повернуться, и все как есть чужие: не по-нашему говорят. Лопочут что-то по-своему, а что - не поймешь, иностранцы.
Начали они рыбу сушеную, что у нас в избушке висела, снимать да ею печку топить. Отец не стерпел: "Что же вы, - говорит, - господа хорошие, делаете? Ведь рыбу мы на зиму припасли". Они давай смеяться. Один из них по-нашему говорит: толстый такой, а волосы рыжие-рыжие. "Ничего, - говорит, - старик, еще наловишь, а мы, видишь, замерзли". Ну и палят у нас рыбу.
Заплакал отец. "Помрем, - говорит, - сынок, зимой как жить будем?" А тут еще один вышел во двор и тащит целую охапку рыбы. Это они до нашего главного припаса добрались, целыми вязками тащат рыбу. Кинулся отец. "Не дам, говорит, - я вас как людей, может, от смерти спас, а вы меня по миру хотите пустить".
Этот, что по-русски говорил, он у них за главного был, сказал что-то по-ихнему, схватили они папаню и давай бить. Не помню дальше, что было, выскочил я на двор и утек в скалы.
Петька помолчал.
- Два дня бушевало море, два дня я хоронился в потайном месте. На третий день стихло. Починили они свой баркас и ушли в море, а избушку нашу спалили. Нашел я потом кости отцовские и больше ничего. Убежал я, с тех пор не бывал там. - Петька смолк и поник головой.
Кувалдин сочувственно обнял его за плечи. Юнг пригладил рукой непослушные Петькины вихры.
- Ну, а дальше, Петя?
- Трудно мне было попервости, ох, трудно. Добрался я до города, вначале на пристанях жил, а потом холода наступили, одежонки у меня не было, а какая была, износилась, думал, помру. И пропал бы, если бы не попался на глаза одному хорошему человеку. Узнал он, что я сирота, и взял меня к себе. Уехали мы в Иркутск, большой город, еще больше нашего. Жили хорошо, грамоте меня учили, я ведь способный...
- Я понял так, да он и сам об этом сказал.
- Ни имен, ни адресов он не называл?
- А может, это просто какая-нибудь провокация, товарищ комиссар?
- Не знаю, Архипов, может быть и так. Этого уже сейчас не узнаешь. Во всяком случае занимательная история. - Соболев подошел к окну и осмотрел пулевое отверстие. - Куда пуля попала?
- В руку, на теле ран нет.
- Так.
Соболев заметил в косяке двери свежую царапину.
- Видишь, куда пуля вошла? Ну-ка, возьми что-нибудь и постарайся достать эту пулю.
Архипов отомкнул штык от винтовки, стоящей в углу. Через минуту на пол упал небольшой кусочек свинца.
- Есть, товарищ комиссар.
- Не прикасайся, я сам.
Архипов удивленно посмотрел на комиссара. Соболев тщательно осмотрел свои руки.
- Будь всегда осторожен в таких вещах, - заметил он все еще недоумевающему Архипову. - Разве не видишь, человек умер мгновенно, пуля отравлена.
- Разрешите, - в комнату вошел Кувалдин.
Увидев на полу труп, он осекся.
- А это что еще?
- Пока сам ничего не могу понять. Ну-ка, объясни...
Архипов повторил свой рассказ. При известии о профессоре Кувалдин встрепенулся.
- Ну, как тебе это нравится? - обратился Соболев к Кувалдину, когда Архипов кончил свой рассказ. - Высказывается предположение, что все это авантюра.
Кувалдин потер виски.
- Нет, Андрей, это не авантюра. Дело в том, что я уже кое-что слышал об этом профессоре.
- Вот как!
В комнату вошел Темин.
- Под окном никаких следов нет. Стрелять могли только вон с того места. Темин подошел к окну и показал на небольшое каменное строение под окнами. Окно довольно высоко от земли.
- Дело ясное - его хорошо выследили, - заговорил Соболев. - Значит никаких следов?
- Никаких, товарищ комиссар.
- Хорошо.
- Унесите его. А это, - обратился он к Архипову, указывая на золото и деньги, - сдайте в казну по описи.
- Ну, что скажешь, Степан? - спросил комиссар у Кувалдина, когда они очутились одни.
Кувалдин сел, расстегнул ворот гимнастерки.
- Самая последняя новость: нашелся Юнгов.
Соболев привстал.
- Юнгов? Где?
- Он был тяжело ранен, почти изувечен. И укрыла его - знаешь кто? - дочь полковника Тропова.
- А Широких?
Кувалдин вздохнул.
- Нет, о Широких ничего неизвестно.
- А оружие?
- Оружие на месте, сегодня получишь.
Соболев облегченно вздохнул.
- Ну, рассказывай все поподробней. Значит, Широких исчез?
- Юнг оставил его в квартире, которая нам была неизвестна. История, сам знаешь, какая была. Явки и квартиры все провалены. На одной из них попался Юнг. Широких не мог находиться на условной квартире, потому что там был тоже провал. Вот и получилось, что он оказался совсем один. Дальше его след теряется. Проверили мы дом, в котором он был последний раз. Там уже жильцы поселились.
- Экое несчастье... - вздохнул Соболев. - Ты говоришь, что Юнга укрыла дочь полковника Тропова? Уж не того ли?
- Того самого, Андрей, чудно, но факт.
- Действительно чудно. На совести этого полковника реки пролитой крови, ведь это он тогда расстрелял моряков с "Витязя". Ну, а дочь, видно, по другой дорожке идет. Да, ладно. Что об этом убитом скажешь, откуда профессора знаешь?
- Эту историю рассказал мне Юнгов. Профессору Щетинину какие-то личности предложили эмиграцию, но он наотрез отказался, тогда они стали прибегать к угрозам, и кончилось тем, что у него исчезла единственная дочь.
Юнг высказал предположение, что ее похитили с целью сманить профессора за границу.
- Сейчас я вижу, что дело действительно серьезное. Жаль, что этот Рогов не успел ничего сказать... Я начинаю по-настоящему верить, что появление этого проходимца не случайно. Он, действительно, что-то хотел сообщить нам. Речь идет о каком-то открытии, что за открытие - пока неизвестно. Я сегодня же доложу об этом, куда следует, и думаю, что наш долг - взять этого профессора под свою защиту. Если у него есть аппарат, который у него собираются выкрасть какие-то авантюристы, то мы не можем позволить, чтобы это произошло на наших глазах. Не время сейчас заниматься этими делами. Но это дело для всей России нужно.
Глава 16
Неудача
Фрося открыла дверь и с удивлением оглядела Кувалдина.
На нем было кожаное полупальто, и она его не сразу узнала, а когда узнала, испуганно попятилась.
- Профессор никого не принимают, они больны.
Кувалдин сочувственно вздохнул.
- Но все-таки мне его нужно видеть. Пожалуйста, доложите.
- Я что! Я доложу, но только они никого не принимают, - с явной неохотой согласилась женщина.
Она ушла. Кувалдин остался один в приемной, служанка вернулась и пригласила Кувалдина в кабинет.
Профессор полулежал в широком кожаном кресле. Казалось, он дремал и не заметил, как вошел Кувалдин. Фрося неслышно прикрыла дверь. Наконец Щетинин очнулся и, заметив Кувалдина, указал на свободный стул. Его лицо ничего не выражало, кроме безграничной усталости.
- Что вам угодно? - проговорил он с неприязнью.
- Я пришел, гражданин Щетинин, чтобы предотвратить грозящее вам несчастье и, если вы не будете возражать, взять вас под свою защиту.
На лице профессора выразилось удивление.
- Несчастье? - повторил он.
- Да, профессор, несчастье. За последнее время вас посещают какие-то личности, они предлагают вам эмиграцию. Нам известно, что они упорно настаивают на вашем отъезде за границу... Прежде всего, придется коснуться вашей работы. Неофициально нам стало известно, что вы сделали крупное открытие, имеющее огромное, почти мировое значение. Хотели вы этого, или не хотели, но о вашем открытии стало известно за границей. Вами заинтересовались и очень даже серьезно. Первый шаг в этом направлении уже сделан.
Кувалдин выразительно взглянул на портрет худенькой миловидной девушки и подумал: "Она".
- Я знаю, вам кажутся странными мои рассуждения, но приходится считаться с фактами. Ваша дочь, профессор, уехала за границу не добровольно. - Кувалдин заметил, что при этих словах профессор вздрогнул. - Да, профессор, далеко не добровольно. Я пришел к вам, чтобы оградить вас от всяких случайностей. Поверьте мне, ваша жизнь далеко не в полной безопасности, не сегодня-завтра на вас будет сделано покушение, а ваше открытие украдено. Мы сделаем все, чтобы вернуть вам дочь, и я очень прошу, профессор, принять наше искреннее предложение.
Кувалдин встал.
Профессор наклонил голову и как-то странно смотрел на Кувалдина.
- Очень занимательно то, что вы изволили мне сообщить, - иронически произнес он после паузы. - Но как бы то ни было, все ваши рассуждения сводятся к нулю по той простой причине, что я не тот, за кого вы меня принимаете.
Кувалдин хотел что-то возразить, но профессор жестом перебил его.
- Никаких открытий, никаких аппаратов, имеющих "почти мировое значение", как вы изволили выразиться, я не сделал и не построил, хотя мои работы и ведутся в этом направлении, это во-первых. Во-вторых, моя дочь (если вы уж так осведомлены о моей частной жизни), моя дочь уехала туда, куда ей хотелось, не отдавая в этом никому отчета, даже мне, и уехала только по моей доброй воле, без каких бы то ни было принудительных мер. В-третьих, я чувствую себя, слава богу, в совершеннейшей безопасности и... и наш разговор считаю оконченным.
- Нет, профессор, - спокойно возразил Кувалдин. - Я беру на себя смелость утверждать, что наш разговор только начинается. Вы заявляете, что никакого изобретения или открытия нет. Это ваше право признавать его или нет. Но люди, которые охотятся за вами, способны на все. Несколько дней назад к нам пришел человек, он хотел продать какую-то тайну и за это поплатился жизнью. Его убили. Он успел сказать немного, но и того, что рассказал, вполне достаточно. В Петрограде действует шайка темных личностей, они намерены увезти из России крупное открытие. Исчезновение вашей дочери связано с этим. Это уже не подлежит никакому сомнению. Тот убитый человек подчеркнул именно это.
На вашу свободу или даже на жизнь будет сделано покушение. Вот и все, что я могу сообщить. И поверьте, профессор, что у нас для этого есть слишком много оснований. Цель моего посещения - не ваше изобретение, а ваше присутствие в России.
Вы заявляете, что ваша дочь добровольно покинула Родину, и делаете крупную ошибку. Вас вводит в заблуждение письмо, полученное от нее.
Поверьте, я оторвался от очень важных дел, чтобы заняться этой историей отнюдь не ради праздного любопытства. Скажу больше, я имею прямое задание оказать вам помощь.
Я знаю, профессор, что вам нужны более твердые доказательства моих слов, но я сейчас не могу их представить. То немногое, чем я располагаю, не может, по-видимому, вас убедить, и если я уйду от вас, не договорившись ни о чем, это будет большим несчастьем. В тот первый визит я еще ничего не знал. Мы искали раненого человека, кстати говоря, он найден. Вы, вероятно, думаете, что вам нет никакого дела до этого человека, но это не так, он имеет отношение ко всей этой истории, ему я обязан тем, что безошибочно нашел вас, а... для вас он может представлять интерес хотя бы потому, что его все-таки спас человек, который проживает в вашем доме. Его спасла ваша дочь, профессор. Этого вы, конечно, тоже не знаете, и это доказывает, что не всегда можно полагаться на свою осведомленность, даже когда дело касается самых близких людей.
- Моя дочь? - прошептал -профессор.
- Да, профессор, ваша дочь - Софья. Она была не одна, имя второго человека, участвующего в спасении раненого, по некоторым соображениям я не могу назвать. Но, безусловно, оно вам так же хорошо известно.
- Что же вы намерены делать? - слегка изменившимся голосом проговорил профессор.
- Во-первых, с сегодняшнего дня в вашем доме постоянно будет находиться несколько наших людей; во-вторых, вы расскажете все, что знаете о тех, кто предлагал вам эмиграцию.
Профессор долго молчал. Когда он заговорил, голос его был вполне спокойным.
- Я... вижу, вы и тот круг лиц, к которому вы принадлежите, введены в досадное заблуждение. Я уже сказал вам и снова повторяю, никакого аппарата я не строил... и дочь моя все-таки уехала за границу по собственному желанию. Считаю, что наш разговор в дальнейшем бесполезен. Никаких ваших предложений я не приму. Ни одному человеку входить в мой дом не позволю, особенно в качестве моего защитника.
- Хорошо, профессор, это ваше право, я постараюсь впредь не беспокоить вас, но сейчас позвольте вам показать один предмет, который, быть может, вас заинтересует.
Кувалдин протянул профессору небольшой сверток.
- Что это? - спросил Щетинин, разворачивая сверток.
- Мы сами не знаем, что это такое. Но один человек уверяет, что этим камнем можно произвести взрыв огромной силы. Возможно, это и чепуха, но проверить правильность его слов... не представляется возможным.
Профессор несколько раз взвесил в руке коробочку, ее необычайная тяжесть поразила его. Он встал и, подойдя к окну, начал с интересом рассматривать черный обломок камня.
- Затрудняюсь вам ответить... но мне кажется, что это не камень, а какой-то металл...
Профессор помедлил и возвратил коробочку Кувалдину.
- Что вы еще хотите узнать?
- Больше ничего, профессор.
Когда Кувалдин уходил, профессор задержал его:
- Извините... любезный... Кто вы такой? К какой партии принадлежите?
- Я токарь, состою в Российской Коммунистической партии большевиков.
Глава 17
Перелом
Ольга остро переживала исчезновение своей единственной подруги. В их семье не принято было делиться своими мыслями и чувствами, каждый жил сам по себе, и это было особенно тяжело. Глава дома, полковник Вадим Николаевич Тропов, был деспотом семьи. Это был жестокий человек, не признающий никаких человеческих слабостей. Жалость, слезы, радость даже у детей он считал нетерпимыми. Его жена - Мария Филимоновна - женщина бесхарактерная, ни в чем не могла противоречить своему мужу и была только послушной исполнительницей воли своего супруга. Все это заметно отразилось на воспитании детей. Ольга росла замкнутым, нелюдимым ребенком. Трепетала в страхе перед отцом, который вмешивался в воспитание дочери только тогда, когда нужно было ее наказывать.
Вся его скупая любовь сосредоточилась на брате Оли - Викторе. Десяти лет маленький Витя был определен в военную школу.
С тех пор Оля редко видела своего брата, но она его любила и жалела, потому что знала, как ему тяжело давалась наука отца. У Ольги рано появилось чувство протеста против деспотизма отца. После одного случая полковник окончательно перестал замечать присутствие дочери в доме.
- Что ты любишь, Олечка, больше всего на свете? - спросил Виктор свою маленькую сестричку, приехав однажды на каникулы.
Ольга ответила нарочито громко:
- Больше всего я люблю пирог с яблоками, когда папы нет дома и нашу кошку Принцессу.
В гимназии Ольга познакомилась с дочерью профессора Щетинина - Софьей и с тех пор всю свою любовь отдала ей. Но вот появился в их семье Юнг, и в душе Ольги что-то изменилось: ей стал дорог этот почти незнакомый человек. Она ревновала его к Софье, хотя даже себе стеснялась признаться в этом. Впервые за все время их дружбы между подругами появилась незримая трещина.
Когда Соня исчезла, Ольга испытала в первое мгновение чувство радости, оно было так мимолетно, что осознала она его уже позднее, а когда осознала, то жгучий стыд не давал ей покоя несколько дней.
Ольга искренне желала помочь своей подруге, попавшей в беду. Но ее пугала необходимость идти к чужим незнакомым людям. Она поймала себя на том, что ей не хочется, чтобы Юнг уходил от них. И теперь, когда он ушел, она чаще, чем ей хотелось, думала о Юнге.
Она иногда посещала старого профессора и, как могла, утешала его.
Профессор был с ней холодно вежлив, она чувствовала, что ему тяжело ее видеть, и решила реже ходить к нему.
Отношения с матерью у нее совсем испортились. После того, как в их доме появились большевики и забрали Юнга, Мария Филимоновна поняла, что за человек нашел у них убежище. Между ею и дочерью произошел тяжелый разговор, он окончательно решил отношение сторон. Мария Филимоновна обо всем обещала написать отцу.
Ольге было очень тяжело; как ей не хватало сейчас подруги? Несколько раз у нее появлялась мысль пойти к Юнгу, все рассказать, побыть о ним. Но всякий раз ее удерживало чувство нерешительности, да она и не знала, где находится Юнг.
В передней раздался звонок. В приоткрытых дверях показалась голова Марии Филимоновны.
- К вам, кажется, д-друзья, - голос ее дрожал от плохо скрытого негодования.
Ольга вышла и с удивлением увидела Кувалдина.
- Не ждали? Здравствуйте, Оля. Я на несколько слов.
- Пожалуйста, садитесь.
- Видите ли... я пришел... вернее, нам стало известно, что вы когда-то были, а может, и сейчас знакомы с одним человеком... если вас не затруднит, то не сможете ли вы в нескольких словах рассказать о нем? Я имею в виду некоего Саржинского.
- Саржинского?
- Да.
- Я право, затрудняюсь. Он, кажется, был за границей, а что еще о нем сообщить, я просто не знаю.
- Вы не знаете, где он живет или хотя бы проживал?
- Нет, я этого не знаю.
- В таком случае простите за беспокойство, - Кувалдин встал, собираясь выйти.
И в ту же минуту Ольга почувствовала, как у нее учащенно забилось сердце. Сейчас он уйдет, неужели она не решится? Казалось, сама судьба посылала ей счастливый и, может быть, единственный случай узнать, где Юнг. Нет, она не может его упустить.
- Подождите, - чуть слышно сказала Ольга.
Кувалдин сразу остановился и подошел к ней.
- Скажите... где сейчас Юнг?
- Он у меня в квартире.
- К... как... его здоровье? - едва проговорила Ольга, и огненный румянец залил ее щеки.
- Он поправляется... А вы что?.. Видеть его хотите?
- Нет! Нет!
- Да вы не стесняйтесь, Оля. Если вы его действительно видеть хотите, отбросьте все предрассудки и идемте, я сейчас как раз иду домой.
Ольга стояла без движения.
- Ну, что... не решаетесь?
- Идемте! - решительно проговорила она и стремительно вышла в переднюю.
- Как думаешь, Семен, кто к тебе в гости пришел?
- Не знаю. Архипов, Темин?..
- Нет, не угадал. - Кувалдин приоткрыл дверь шире, и Юнг увидел на пороге Ольгу.
- Вот не ожидал!
Кувалдин оглядел комнату и спросил:
- А где Петька?
- Да разве его удержишь! Пошел смотреть демонстрацию.
- Ну, я тоже ненадолго отлучусь. - Кувалдин многозначительно посмотрел на Юнга и исчез.
Ольга чувствовала себя неловко. Юнг это заметил; пытаясь подбодрить ее, заговорил первый.
- Спасибо вам, Олечка, что не забыли меня, вы не стесняйтесь, здесь все просто. Ну, что хорошего, рассказывайте!
Ольга немного оправилась от смущения.
- Хорошего мало, плохого много.
- А что плохого, Олечка?
Ольга понемногу освоилась и не заметила, как начала рассказывать о своей жизни и о всем, что произошло после ухода Юнга. Юнг слушал ее очень внимательно.
"
Здорово! - подумал он, когда она кончила свой печальный рассказ. - Никогда бы не подумал, что она решится прийти и рассказать мне это".
- Да, Оля, положение у вас неважное. Папа, я вижу, у вас не любит шутить. Вы простите, не в обиду вам будь сказано, но полковника Тропова многие знают в Петрограде, и я не скажу, чтобы его очень любили. А вам я вот что скажу, Оля, вы не в своих родителей вышли, коли пришли ко мне, то есть к нам, и просите у нас совета, ведь, признайтесь, вы за этим пришли?
Ольга потупила глаза и едва заметно кивнула.
- Ну вот, и хорошо сделали. Так вот что, Оля, сходите домой, возьмите самое необходимое и никогда больше не возвращайтесь туда. Я знаю, для того чтобы решиться на такой шаг, нужно голову иметь на плечах светлую и цель перед собой видеть ясную. Голова у вас умная, Оля, а цель у нас будет в жизни прекрасная. Идемте с нами, Оля, - Юнг протянул руку, и Ольга, чуть помедлив, положила на его ладонь свою девичью руку.
Глава 18
Сирота
Юнг с Петькой поселились в небольшой квартире Кувалдина.
Петька исполнял несложные обязанности по хозяйству.
Кувалдин редко бывал дома, и большей частью Юнг с Петькой коротали время вдвоем. Забегали Архипов, Темин и еще кое-кто из старых друзей, но обычно ненадолго.
После того, как Петька передал Юнгу коробку с таинственным камнем и объяснил, что от неосторожного обращения может произойти взрыв, Юнг несколько раз пытался вызвать его на откровенный разговор. Но Петька упорно молчал. Юнг понял, что в жизни этого мальчугана есть какие-то совершенно исключительные события, и решил, что придет время - и мальчик сам все расскажет.
Прошло несколько дней. Однажды вечером вся "семья" была в сборе. Петька хлопотал около железной печки, на которой варилось редкое лакомство - картошка и жилистый, но еще вполне съедобный петух, его Петька выменял у проезжей торговки на старые ремни.
Кувалдин только что пришел и шумно умывался у рукомойника, Юнг сидел на кровати, шины с ног были уже сняты, и он изредка, держась за самодельные костыли, передвигался по комнате и даже пытался плясать. Настроение у Кувалдина было скверное. После неудачного объяснения с профессором он не сделал больше попытки с ним заговорить, но по его приказанию около дома профессора ночью находился тайный патруль. Кувалдин взглянул на Петьку и уловил на себе его пристальный взгляд.
- Ты чего, Петя?
- Да так, ничего, дядя Степан.
- Раз ничего, то давай есть, а то с утра ни маковой росинки не было во рту.
Петька улыбнулся.
- Петух по всем статьям, только здорово жилистый, оттого, наверное, что горластый был.
Кувалдин насухо обтер жестким полотенцем шею и лицо, и все уселись за стол.
- Дела кругом творятся, только держись. Спел свою песенку господин Керенский. Народ идет за нами, оружие у нас есть, люди есть, решимости хоть отбавляй, и главное, вождь у нас есть - Ленин, - сказал Степан Гаврилович.
- Степан Гаврилович, а ты его видел - Ленина? Какой он? - спросил Юнг.
- Обыкновенный, рыжеватый, лоб только большой, а так и не подумаешь. Да уж зато если скажет, так самое что ни на есть темное светлым станет. Вот слушай. Однажды сказал он речь, и после этого обступили его рабочие, один подходит и спрашивает: "Владимир Ильич, вот вы говорите, что отступать рабочий класс не должен, а если и отступать, то так, чтобы и в этом была победа. Как же это так можно отступать, и вдруг - победа?" А Владимир Ильич посмотрел этак на него, прищурился (он всегда немного щурится) и говорит: "А вот вы знаете Суворова? Суворов провел десятки сражений и не проиграл ни одного, а выдумаете, он всегда наступал? Нет, он и отступал, но как? Суворов умел даже беспорядочное бегство превратить в стратегический маневр. Рабочий же класс, если в силу необходимости временно отступит, то ряды его должны быть теснее и крепче, это и есть победа". Вот он какой, Ленин, у нас!
- Ясно! - восхищенно проговорил Юнг.
Петька поставил на стол котел, окутанный паром, из которого торчали петушиные ноги. Насыпал в миску картошки, нарезал ржаного хлеба, и все с жадностью накинулись на еду. Потом пили чай с сахарином и негромко переговаривались.
- Вот задал нам задачу этот профессор, - сокрушенно проговорил Кувалдин, вставая из-за стола. - Все складывается так, что все дороги ведут к этому профессору, а он от всего отказывается.
Кувалдин помолчал, наблюдая, как Петька устраивал на топчане нехитрую постель.
- Почему-то мне казалось, что этот аппарат... и... этот камень имеют между собой какую-то связь, я и профессору показал его с определенной целью. Но только, видно, ошибся.
При этих словах Петька повернул голову.
- Вы думаете, дядя Степан... аппарат построил этот профессор?
- Да, Петро, думаю.
- Его... построил другой.
Кувалдин встал и подошел к Петьке.
- А ты его видел, этот аппарат?
Петька отрицательно тряхнул головой.
Юнг шумно вздохнул и тоже приковылял к нему.
Мальчуган явно боролся с какими-то чувствами, наконец он решился и уже более твердым голосом спросил:
- Дядя Степан, а вы, правда, хотите помочь профессору?
- Правда, Петя.
- Обещайте, что вы ничего не сделаете плохого тому человеку, о котором я вам расскажу.
- Обещаем, Петя, - почти в голос проговорили Кувалдин и Юнг.
- Ну, тогда слушайте. Родился я не здесь, а далеко на Байкальском море. Отца я плохо помню, матки у меня вовсе не было, а может быть, и была, кто ее знает. Рыбачили мы с отцом, рыбу продавать ездили в город. Жили мы у самого моря. Студеное наше море, а рыбой богато. Давно это было, только помню все, как сейчас. Отца уже забыл, а день этот проклятый ввек не забуду, - голос Петьки дрогнул. - Ну вот, однажды, было это как раз в бурю, мы с отцом несколько дней сети чинили, снасть в порядок приводили, а море разыгралось, страсть. Про "рыбачку" и не думай, ветер, дождь. Отец и говорит: "Не достало бы!" Хата наша у самой воды стояла. Взял светляк. "Пойду, - говорит, - что мне ворчун скажет", - так он Байкал называл, и ушел, и долго его не было. Вдруг возвращается он весь мокрый... "
Петя, - говорит, - кажись, люди в море гибнут, бочку нужно засветить". Вместо маяка у нас бочка со смолой стояла. Взял он огневик и ушел, я тоже оделся и вышел. А море черно, ревет все кругом, а ветер такой, что только у земли держаться можно. Отец "бочку" приспособляет, а в море вроде огонек сверкает. Не горит бочка, задувает ее. Побежал отец в сарай, взял несколько омулей и зажег их, они очень хорошо горят, когда сухие. Долго мы ждали, отец с полпуда рыбы спалил. Глядим, совсем близко огонек опять сверкнул и вроде крик донесся. "Ну, слава богу, - говорит отец, - заметили, может, выберутся". Берег у нас хороший, ровный, не опасный. Подождали мы еще, я совсем озяб, да и папаня тоже. Глядим, лодка показалась вроде баркаса - большая и людей в ней полно. Засветили мы еще огня и давай кричать, отец радешенек, что помог людям в беде. Хороший он у меня был.
Выбросило баркас на берег, недалеко от нас. Люди все мокрые, раздетые, некоторые раненые, набилось их в избушке не повернуться, и все как есть чужие: не по-нашему говорят. Лопочут что-то по-своему, а что - не поймешь, иностранцы.
Начали они рыбу сушеную, что у нас в избушке висела, снимать да ею печку топить. Отец не стерпел: "Что же вы, - говорит, - господа хорошие, делаете? Ведь рыбу мы на зиму припасли". Они давай смеяться. Один из них по-нашему говорит: толстый такой, а волосы рыжие-рыжие. "Ничего, - говорит, - старик, еще наловишь, а мы, видишь, замерзли". Ну и палят у нас рыбу.
Заплакал отец. "Помрем, - говорит, - сынок, зимой как жить будем?" А тут еще один вышел во двор и тащит целую охапку рыбы. Это они до нашего главного припаса добрались, целыми вязками тащат рыбу. Кинулся отец. "Не дам, говорит, - я вас как людей, может, от смерти спас, а вы меня по миру хотите пустить".
Этот, что по-русски говорил, он у них за главного был, сказал что-то по-ихнему, схватили они папаню и давай бить. Не помню дальше, что было, выскочил я на двор и утек в скалы.
Петька помолчал.
- Два дня бушевало море, два дня я хоронился в потайном месте. На третий день стихло. Починили они свой баркас и ушли в море, а избушку нашу спалили. Нашел я потом кости отцовские и больше ничего. Убежал я, с тех пор не бывал там. - Петька смолк и поник головой.
Кувалдин сочувственно обнял его за плечи. Юнг пригладил рукой непослушные Петькины вихры.
- Ну, а дальше, Петя?
- Трудно мне было попервости, ох, трудно. Добрался я до города, вначале на пристанях жил, а потом холода наступили, одежонки у меня не было, а какая была, износилась, думал, помру. И пропал бы, если бы не попался на глаза одному хорошему человеку. Узнал он, что я сирота, и взял меня к себе. Уехали мы в Иркутск, большой город, еще больше нашего. Жили хорошо, грамоте меня учили, я ведь способный...