Страница:
И снова с тобой молчу, Немею, как посторонний... "А ты влюблена?" - "Ничуть..." И гладишь вдруг по плечу Меня. Как будто хоронишь...
x x x
Молитва оптинских старцев Медленно, с облаками Тихо плывет над землей, И благодатью под вечер Ложится на русские села.
x x x
Такие вот осенние капризы Влюбляюсь в ту, которой нет давно, И отвисают челюсти карнизов, И выпирают ребра мостовой.
Она ушла без зонтика и ночью Под жуткий ливень. До сих пор лежит В шкафу ее пунцовая сорочка. Как прочно то, что навсегда порочно! Приняв довольно откровенный вид За стойкой Мнемозина ворожит И вечное мужское ворошит. Такие вот осенние капризы.
x x x
И будет снова февраль, Когда вместо снега - дождь, Когда забыто вчера, А завтра уже не ждешь,
Когда не стучишься в дверь, Когда не ставишь в вину, Когда после всех потерь Узнаешь - еще одну,
Когда ничего не жаль, И ты навсегда уснешь, Неслышно пройдет февраль. Останется только дождь.
Со стороны
Тяжелая ностальгия Набоковских мемуаров, Бессрочная летаргия На питерских тротуарах,
Извечное ожиданье Гранита, меди и камня, И невозможность свиданий. И мой отъезд. И сам я.
x x x
Руины старых домов, Близость чужих смертей, Губы, разбитые в кровь, Окрики в темноте,
Оскалы бродячих псов, И вечность зимнего дня Рождают тот страшный сон, Где ты предала меня.
Пристал
То ли у старой кукушки заложено горло, То ли она мой вопрос свысока пропустила, Сам не пойму, отчего по привычке приперло Взять и спросить,
сколько лет мне судьба отпустила.
Будто не знаю, что день ото дня и поныне Делаю жизнь свою сам и бедней и короче. Злится кукушка. И я. Между нами пустыня. Птица молчит. И меня даже видеть не хочет.
Гость
Близко уже. Шаги Слышно. Стало теплей. Господи, помоги! Выстели тополей
Под ноги белый пух, Дай ему третий путь, Если не хватит двух. Каплет на землю ртуть
Это уходят дни В блеске железных лат, Это гаснут огни В окнах белых палат...
Но близко уже. Шаги. Значит, довольно - врозь. А мне не поднять руки. Господи, помоги! Ведь это - последний гость...
x x x
К чему скрывать, мне трудно без тебя, И больно через силу улыбаться, И холодно под утро просыпаться Под желтым покрывалом сентября.
Я помню все твои привычки, все Нечастые и милые капризы, Секреты, новогодние сюрпризы, И туфельки в серебряной росе.
К чему скрывать, мне трудно без тебя. Жизнь и не мыслит дальше продолжаться, На землю листья мертвые ложатся, И страшно - не надеяться, любя.
x x x
Меня тревожил твой черный плащ Так тень пугает детей. И вот пришел за тобой палач Любитель красивых тел.
А черный плащ висел на стене, Как демон строг и крылат Ведь ты была близка к Сатане, И дом твой - лиловый ад.
А ночью мне приснился твой плач, И тень с лиловым огнем. Меня тревожил твой черный плащ Но я любил тебя в нем.
x x x
Ну, давай посмотрим, кто кого. Кто из нас двоих сильней и строже. Чья душа быстрее над Невой Рваным облаком подняться сможет.
Это только кажется - легко Взять, уйти и точка. Эка небыль! Но со стула падать - высоко, Если вдруг. А ты попробуй - с неба.
x x x
Индус надевает варежки, Сметает снег с подоконника, И в тундру к нему по краешку Зимы, словно баю-баюшки Топ-топ. Буддийские слоники.
x x x
На блестящем крыле твоего фаэтона Русский снег белой кроличьей шапкой лежит... Меж асфальта, железа, стекла и бетона Как тебе там живется? Под небом чужим?
И тепло, и уютно. И мутная нега Обнимает тебя, и морская вода. И в страну ослепительно белого снега Ты уже не вернешься, малыш. Никогда.
Жатва
А над осколками зданий площадных Белые всадники путь продолжают. Мечутся грешники, просят пощады Им не подняться. Они провожают.
Все уже кончено, трубы сыграли, Гривы коней безупречно красивы И высоки. А внизу - умирали, Корчились, выли, кричали, просили...
Белые Всадники молча и гордо Дальше и дальше, к Небесным Чертогам Плыли. И кровь очищалась в аортах Белым и скорбным дыханием Бога.
x x x
Мухи вымерли ровно неделю назад Нет шального биения в стекла, И прозрачны морозного утра глаза В небе цвета надрубленной свеклы.
Птицы бросили нас. И по мертвой траве Черный дог осторожно ступает, Осыпается небо и тонет в Неве. Как теперь объяснить этой юной вдове, Что для смерти - любви не бывает?
Слышишь, поздняя осень, какая печаль? Как зеркальны твои поцелуи? Как погасла сейчас возле гроба свеча, Как уныло висит над землей, невзначай Кем-то брошенное: "Аллилуия"?..
x x x
Ну что, помолчали? Расходимся. Робко Нависли над прошлым черешни и вишни. Удачной охоты тебе, русофобка. Ты шире в плечах. Да и ростом повыше.
Качается где-то внутри обезьянка На тонких лианках случайной обиды. Бывало покруче. Когда наизнанку. Но этого нету. Всего лишь либидо
Угасшее вовремя. - "На - рукавички. И шарфик плотнее. А то ведь надует"...
Шершавый и резкий гудок электрички Барахтался мухой в меду поцелуя.
x x x
Если б этап в Тобольск Долго ли - сапоги, Если бы просто боль Долго ли - анальгин,
Если бы просто смерть Долго ли - свежий гроб... Надо еще суметь Жить с этой раной. Стоп.
Дальше сплошная муть, Корча бессонных лет, И ощущенье - в грудь Намертво врос кастет.
x x x
В дверных и оконных проемах, В чужих самолетах, в машинах Исчезли лица знакомых Тогда, а теперь - любимых.
И ангелы смотрят печально В почетном своем карауле... Вначале бы, Боже, вначале Ты мне показал эти пули,
Которые лягут под сердце! И падают черные розы На белую землю посмертно, Постскриптум, постфактум, постслезы. Постпепел...
x x x
Да пошли вы... Сжирает зима Вас, осенних. Закончилось время. Доводите себя до ума Холодами, живучее племя.
Размножайтесь и стройте мосты До Полярной звезды. Переливы Ваших мыслей кристально чисты, И стоят ледяные кресты Ваши - нам. Навсегда. Да пошли вы...
x x x
Ты красива, изнежена И мила. А потом По ступенькам заснеженным В твой загадочный дом
(Карты - перетасованы, Время - вниз головой) Я иду - зарифмованный, Заколдованный. Твой.
Дурь
Подумаешь, какая дурь... Ну да, один. Ну да, не нужен. Себя, простывшего, веду К тебе, полуостывший ужин.
Давно спокойная постель Готовится к холодной ночи, Где желтая мадмуазель Луна - фригидна. (Между-прочим).
Приходит сон. (Как Дед-Мороз В снегу по самые... карманы), И снится нагло: гонит пес Мясистых девок караваны, И блудный гоголевский Нос Таскает их в туман нирваны (Последнюю он не донес), Еще - две суры из Корана О воздержании, утес И рог бараний. Без барана.
Сон-импотент. Бастард. В бреду, Бездомное - явилось завтра. Себя, простывшего веду К тебе, полуостывший завтрак, И дует жизнь в свою дуду. И затыкает уши автор.
x x x
Эту крупу сухую
снежную размету Стылой ладонью.
Зеркала вижу темную гладь, И вглубь уходящий образ,
помнящий высоту. Вечный образ, который
нас заставляет ждать.
x x x
Я сегодня ходил по Невскому. Так, без цели, ходил и все. Шереметьевы, Оболенские И не вспомнились. Колесо
Раскрутилось в другую сторону Прочь из прошлого. А куда? Это с ними была - история. С нами - проще. Одна беда.
* Александр Лекомцев. СТИХОТВОРЕНИЯ *
x x x
На небе темном вспыхивают свечи. Над необъятной русской стороной, Мне чудится, лечу дорогой млечной В мир непонятный, в сумрак неземной.
Моя Россия, радость и страданье. Я жив тобой и в яви, и во сне. Пусть добрые, святые предсказанья Сбываются в тебе, живут во мне.
На небе ярко свечи запылали. Чей трудный путь меж звездами пролег? Я не спешу в заоблачные дали, Я не прошел еще земных дорог.
А коль случится, знать, дано судьбою. В последний путь над миром полечу, Но я вернусь, чтоб снова быть с тобою. ....Загасит ночь еще одну свечу.
Санкт-Петербург
Не корите меня, не надо, Я не здешний, но вам сродни. Этот город - исчадье ада... Спас, спаси его, сохрани!
На мужицких костях построен, На несчастьях детей и баб, Он и плотник, и пекарь, и воин... Он и мученик, он и раб...
Добрый город, пока он в силе... За страдания кто воздаст? Боль и слезы моей России, Миллионы печальных глаз.
Все мы строим терем песочный, Верим в завтрашние огни. Те, кто славили белые ночи, Сотворили нам черные дни.
А по городу славному важно, Как полвека назад, как всегда, Снисходительно и вальяжно Ходят черти, что господа.
x x x
Ночь притихшая бледна. Тени улиц незнакомы. Я увидел свет окна, Яркий свет чужого дома.
Блеск огня заворожил. Увлекал он, день итожа. А в окне плескалась жизнь, На ночной мираж похожа.
Ночь притихшая кругом, Слилась вместе с тополями. ....Далеко мой отчий дом, За горами, за долами.
У зимнего костра
К теплу костра я прикоснусь руками. Шаг в сторону - и яростный мороз. Зима долга, Крадутся дни за днями. Кругом снега, За сопками, полями, И прочный иней на ветвях берез.
Тревожное январское молчанье. Была ль зима когда-нибудь добра? Кругом она. Но я весну встречаю. Идет весна С цветами и лучами... Нет, не весна, а только дым костра.
x x x
Колодезная вода Огнем на щеках горит. В ковше кусочек льда, Что в небе метеорит.
Наполненное ведро Счастливая из примет. Веришь ли ты в добро? Вижу, не веришь, нет.
Мне кажется, этот дом, Что синее небо пуст. Только две тени в нем. Без смеха, без слез - без чувств.
В чужом кругу
То не пламя свечи угасает, То вчерашняя ночь воскресает, Очернившая душу мою. Пламя робкое властно задула, Зелья черного в кружку плеснула: - Пей сомненье свое!
- Я не пью... Я с врагами не пью и сомненья. Если черен я был - на мгновенье. То мгновенье, что детство, прошло. Ночь целует мне руки и плечи. Я зажгу здесь все лампы и свечи! ....На душе и в квартире светло.
Строки в духе Ли Бо
В стране идет гражданская война. Бескровная? Давно в крови она.
Ведь жив, как прежде, каменный вампир, Весь кумачово-уголовный мир.
Мы носим к идолу и жизни, и цветы, Все сваливаем в чрево пустоты.
Поэты то, что надобно, поют, Лишь их, да только мертвых издают.
А те людишки, что жируют всласть, Ведут борьбу активную... за власть.
Давно страна стоит на голове, И не чело, а лапти - в синеве.
Во мне гудит с рождения набат, Я не молчал, и все же - виноват.
Идолы
Время тайну нам выдало, Размотался клубок. Откопали мы идола. То ли черт, то ли бог?
Он глазами зловещими В наши души смотрел. Камень в сколах и трещинах За века просырел.
В колдунов мы не веруем, Но средь света и тьмы Часто в непогодь серую Ищем идолов мы.
Пусть не каменных, новое Рядом всякие дни. Нас тупые, суровые Пожирают они.
Мы пред ними бесправные, Пред вершащими суд. Может быть, наши правнуки Нас простят и поймут.
Кормлю почти ручную птицу
Щедра ль моя десница?.. В ладони крохи хлеба. Лови, лесная птица, И устремляйся в небо.
Травинки в крохах мятых, Травинки в летнем зное... Я птицей был когда-то, А эта птица - мною.
x x x
Вот и апрелюшка водяной, Плачущий в мир сосулями. Жалко, что нынче, и этой весной Старую обувь обули мы.
Нет у апрелюшки ни гроша, Да он и не будет каяться. Вся водяная его душа Маю травой достанется.
То ли там смех, то ли птичья трель, То ли река говорливая... Вот и пришел под окошко апрель, Время земли счастливое.
x x x
На танкодроме старом Березоньки взошли, Живет под солнцем ярым Покой и мир земли.
Тут косари по рани В заботушке до пят.
В зеленом океане Кузнечики звенят. На венчиках ромашек Искристая роса, Веселый посвист пташек И юные леса. Маслята на полянке. Их много рождено!
Ушли отсюда танки, Ушли давным-давно.
Старица
От цветов пестреет старица, Русло старое реки, А на ней растут и старятся Голубые васильки.
Где текла водица, окая, Там резвится детвора. Наша старица широкая Молода, а не стара.
Над высокими деревьями Проплывают облака. Вспоминает русло древнее Говорливая река.
Мы пойдем путями старыми, Вспомним радость, вспомним грусть. Тут долинами да ярами Протекла по судьбам Русь.
x x x
Резные лебеди над крышей. Запечатлен движенья миг, Но я волны дыханье слышу И лебединый резкий крик.
Мне на плечо рука ложится, И я вхожу через порог В дом, где живут резные птицы, Где светел горницы чертог.
- Тут все в селе мастеровые, Сказал хозяин. - Добрый край. А лебеди, они живые. Как хочешь, так и понимай.
Пахарь
Иду за плугом, - мочи нет, За клячей с громкой кличкой Время. Я вечен, вот уж сотни лет Бросаю в нашу землю семя.
По светлой осени я жнец, По темной осени - я мельник. У беломраморных крылец Мой труд благословил бездельник.
Белый остров
Был белый остров не понятен, Не постижим уму людей. Он состоял из белых пятен, Из ярко-белых, как нигде.
Вокруг все до предела просто: Трава, слова, улыбки, труд... А я плыву на белый остров. Быть может, я родился тут.
x x x
Каждый уход за порог Полон утрат и потерь. Если б я только мог Не выходить за дверь.
Если б не вяли цветы И не желтела трава... Я возвращусь, но ты Помни мои слова: "Нет, не моя вина, Что бел я средь бела дня. С каждым годом весна Суровее у меня."
Ощущение весны
Распахнутое небо, бескрайняя душа. Мы встретились бы рано или поздно... Над нашим небосводом вершинами шуршат Теплом лучей одаренные сосны.
Безмерно созидание, движение весны. Трава цветет, смешались краски луга, И мы с тобой не только друг в друга влюблены, Мы просто невозможны друг без друга.
x x x
Яблоко за яблоком падает в росу. Я силен и влюбчив - юности следы. Я силен и яблоню стройную трясу. Алыми шарами светятся плоды.
Так лови же яблоко, с ветки, на лету... Наступает осень, плодоносит сад. Наступает осень, только я цвету Поздно и не вовремя. Скоро листопад.
Не спеши, любимая, сад мой покидать. Сбрасывают яблони непосильный груз. Нам с тобою вместе век наш вековать, И совсем не горькие яблоки на вкус.
x x x
Любить не хочу на словах, Привычных, затертых, случайных... Покуда огонь не зачах, Храни золотое молчанье.
Покуда он ярко горит, Заботливый взгляд понимаю. Ведь каждый твой жест говорит, Что любишь. Я верю, я знаю.
x x x
Есть камень у залива. Зовут его Рыбачкой. Здесь волны торопливо По лукоморью скачут.
Здесь запах ливней горек, Здесь время камни рушит. И люди смотрят в море, А камень смотрит в душу.
x x x
"Нет, нет, я не погиб в пути!
Конец ночлегам на большой дороге
Под небом осени глухой."
Басе
"Что я на свете значу? Жизнь я спросил свою". Утраты и неудачи. Некрепко я в ней стою. Сед и помят годами. Радоваться бы весне... Видать, угасает пламя, Стареющее во мне.
Жизнь ничего не сказала, Да что и могла-то она, Кроме "начни сначала", Сгорающая до тла.
"Да разве же ты прекрасна?! Не жизнь, а потертый грош."
Шепнула трава безучастно: "Радуйся, что живешь".
x x x
В часах жила кукушка На радость старику, И старилась избушка Под тихое "ку-ку".
За десять верст в округе Ни счастья, ни беды... Дед подставлял пичуге Хлеб с мискою воды.
Дед ладил домовину (Привык топор к руке), Рубаху из сатина Берег он в сундуке.
Печаль в избе-светлице, А на дворе темно, И выпорхнула птица В раскрытое окно.
Видение наяву
О, господи! Что же такое? Да что же случилось со мной? Склонившись, стою над рекою, Над бурой водою речной...
Гляжу я на воды, страдая. Чьи души из бездны глядят? Посульники светлого рая, Как прежде, готовят нам ад.
Из темной реки не напиться. Как грешен земной неуют! Я вижу, - в реке не водица, А кровушка та, что прольют.
x x x
На выжженном поле стою... И все еще верю в добро. А жизнь разменяли мою На злато и серебро.
А ветер разносит золу Моих опаленных россий. Я все еще кланяюсь злу, Твержу ему: "Не убий!"
Все заповеди кругом Сгорели в пламени лжи. Приют мой и отчий дом Средь серой спаленной ржи.
Дорожный инок
(из русской летописи)
Я шел по иссохшей степи босиком, Мне жажда и зной не давали покоя. Струящийся пот я истлевшим платком С лица вытирал, что струился рекою.
Один ли я был иль за мною брели Огромные толпы бездомных и нищих? Им нечего брать у бесплодной земли Ни ласки, ни доли, ни воли, ни пищи...
А в белых светлицах, в резных теремах Решали бояре судьбину народа, И шлюхой продажной валялась в ногах Нагая, тупая людская свобода.
Мне нужно в пути себя трудном сберечь. Спасти и сберечь мы крянемся друг друга! За поясом драным - отточенный меч, Под рубищем ветхим - стальная кольчуга.
x x x
Жгу костер я в распадке, Он и жарок, и сыт. Ветер полог палатки Без конца теребит.
Растворяюсь в природе Необычной, что сон. То ли жизнь на исходе, То ли только рожден?
Я сквозь легкую дрему Ясно слышу шаги. Это друг незнакомый. Так не ходят враги.
На охоте
Над светлою протокой плачут гуси, В далекий путь отставших собирая. Горят в костре осин осенних брусья И щелкает в огне листва сырая.
Кромсают воздух гулкие дуплеты, И дробь стремится к птицам сизо-черным. Чего ж вы ждете? Торопитесь в лето! Здесь непонятен плач по обреченным.
x x x
Не дай мне, бог, взвести курок ружья, Когда олень идет к ручью напиться, На свет гнезда летит ночная птица, Летит к теплу. Останови меня!
Не дай мне, бог, представить, что паду На эти травы под сверканьем синим. Иду с добром я по моей России. В пути я в спину выстрела не жду.
* Юлия Рюмшина. СТИХОТВОРЕНИЯ *
Мы и они.
Один, другой, четвертый... Кому сколь довелось. Мы были распростерты, пронзенные насквозь. Мы распростерты были, и слезы в этот час до век не доходили, близ сердца испарясь.
Теперь живем с другими,
остывшими, как мы.
Привычно дорогими
средь пира и чумы.
Про выстрелы забыли,
простили боль и грех. Но мы их не любили так истово, как ТЕХ.
x x x
Там, где зияют кирпичи под штукатуркой сорванной, где клочья высохшей травы придавлены стеной, сидят и курят палачи: один воняет ворванью, другой с ужимками совы, со скрюченной спиной. А третий - мил и юн, как май, пускает дым застенчиво он, от усердия кося, с улыбкой за щекой: "Люблю, когда "Не убивай!" кричит истошно женщина..." и на лопату оперся крестьянскою рукой.
x x x
Из марева тоски, из серева явился мне крылатый вестник поведать: "Жизнь - что ветка дерева, наступишь на нее - и треснет".
Я оглянулась в удивлении:
кому-кому, а мне известно
раздавленные поколения
там, где исконно духу тесно.
Но ангел - хлоп крылом досадливо: "Я совершенно не об этом. Мне думалось, что ты догадлива, коль быть пытаешься поэтом.
Не слушай ум, отринь условности,
забудь совсем про эту ветку.
В окно бьет дождь, но ровной ровности
паук вытягивает сетку.
Не плачь о хрупкости и робости, о том, с чем ты вчера не сдюжила. Стекло мокро, но ровной ровности паук вывязывает кружево.
Оставь сокрытое из скромности,
раздавленное, искореженное.
Дождь льет ливмя, но ровной ровности
плетет паук свое мереживо.
Безнадежность.
Дождь идет.
Даже он с грустью схож. Не найдет
тот, чей взгляд - словно сталь. Ночь кудрей волшебных, чернозвездный лик
слишком далеко. Не найдет
тот, чей луч - словно нож. Шепчет сад.
В гнездах там спит печаль. У любви из первых - лучший ученик
слишком далеко.
x x x
Порог. Зеленый ветер в ноги, и молит так влекуще: "Будь со мной! Я посещал далеких гор отроги, летя за опоздавшею весной. Я море перемешивал в ладонях, я птиц губил о стекла маяка, я сеял семена и на балконах терзал белье за чистые бока... Да будет сладкой флейта милых губ!" Я отвечала - "Ветер мне не люб".
x x x
Лучник, ты точил стрелу усердно. Так она качается у сердца, что врастет в него корнями, то ли вскорости обуглится от боли.
Мне ни сленг, ни хинди не помогут
объяснить все то, что я подолгу
выражаю ночью бредом дыма.
В качестве мишени - я любима.
Можно бы не счесть стрелу своею, но сама придумала затею: пробираться к центру полигона и искать стрелы почти влюбленно.
Раньше б знать, что это нестерпимо:
как недетской жаждою томима,
раскрываю детские объятья
двум моим пригрезившимся братьям.
Я стрелу носила, как ребенка. Острием написанное - тонко, и четыре грани оперенья напевали мне стихотворенье.
Где же лучник? Тот же, но с винтовкой.
Он привычно взял на изготовку,
испугавшись взгляда или слова,
в ту же точку выстрел кинул снова.
Небо потемнело слишком рано. Я переживу и эту рану без упрека, горести и страха. Но стрелок разжалован в монаха.
x x x
Карта сердца. Холмы и равнины. Те, что в этом рельефе повинны, не составят моей половины, удостоившись, разве, трех строк.
Но на самом возвышенном пике, в восхищенном победою крике, в истощенном дорогою лике отражается твой альпеншток.
x x x
Нет смысла искать в перепутьях ветвей какого-то смысла. Там есть воробей, фонарь с концентрическим светом, лист-аскет, не помнящий лета. Там сморщенный праздничный шарик и лист, как горелый сухарик. Кривая причудливо ветка и лист, как павлинья эгретка.
x x x
Он меток был, но сотни стрел его стрелу встречали на лету. Он убегал, почти летел под злобный крик "Ату его, ату!" Беглец упал под лай собак, смирясь с судьбой, как загнанный олень. Его могилой стал овраг, и равнодушно занимался день.
x x x
Огромный город. Я - часть,
частично невидимей многих.
Здесь можно взлететь и упасть,
и снова подняться на ноги.
Песчинка из мелких песчин свой голос едва ли услышу, с пустыней один на один карабкаюсь выше и выше.
А время толпою течет
в воронку часов. Разминулись.
Кто колбы с песком повернет,
чтоб снова песчинки столкнулись?
Как случай такой рассчитать? В песочных часах - миллионы туда и обратно опять струятся песком раскаленным.
Устало упали на дно
и новою жизнью - в стремнину.
Быть может, свиданье дано,
а ты не узнал, мимо, минул...
Я в узкое горло стекла рванусь, замирая в паденье, полет... и устало легла. Терпенье, терпенье, терпенье.
Возможно, что в тысячный раз
часы станут вниз пустотою.
Чьей прихотью слаженно нас
над пропастью стиснет толпою?
Ты так удален от меня! Нас в стороны тянет упруго. Чуть слышно о стенки звеня, песчинки шлифуют друг друга.
Разбив суматоху часов,
не буду частичкою глупой,
стряхну этот пыльный песок,
чуть видимый даже под лупой.
Пусть даже и через года. Тогда, предвкусив перемены, мы встретимся. Верю, что - да. Мы все-таки одновременны.
x x x
Когда об этом мне случалось прочесть, услышать, то сначала я лишь презрительно смеялась, затем презрительно скучала.
Когда со мной случилось это, я сто вигилий написала. Жаль, ни один не стал поэтом из тех, кого в любви бросала.
Змея.
Подними мой узор и скажи я теперь некрасива? Ты не ждал новой встречи, но я, как и прежде - жива. Вот и дрогнул твой взор - ты узнал, и незримая сила облекла наши речи в безмолвье. А мысли - в слова.
x x x
Я отопру окно навстречу ветру, и в сумерках, как бабочки к огню, слетятся: белый стих, терцины, тетры, я только прозу властно прогоню.
Верлибры будут нимбом надо мною,
как лавровый венок из мотыльков.
И будут, осязаемы рукою,
приколоты в тетрадь черновиков.
Я до утра останусь ждать сонета хоть знаю наперед - не навестит. Ракетой вспыхнет хокку - на три цвета. И вновь я жду, ресницы опустив.
А может, жалко съежившись в кровати,
не допишу усталою рукой,
и не окончив строчки, буду рвать их,
не обретя в бессоннице покой.
x x x
Ты глядишь на меня, Словно водишь глазами по строчкам. Ты читаешь меня, Как предисловие к сказке. Ты следишь, как корректор, Мои запятые и точки. Как художник, Перебираешь эскизы ко мне.
x x x
Облик, осколок, обман. Вглядись в чужие лица. Выбрал каждый родиться в какой из неназванных стран?
Образ, обломок, пусть ложь собственно, ваше ли дело, что мое сердце задело звезда, поцелуй или нож?
x x x
Мне больно. Дай руку... вот так. Я слышу сочувствие тела, и первый шифрованный знак уже разгадать я посмела. Мне лучше. Останься. Будь здесь. Я слышу предчувствие тела, и тайная, сладкая весть пронзила, вспугнула, согрела.
Взгляд, запретивший слова.
Кто так руки сковал?
Кто так спеша целовал,
был так печален сперва?
Прозренье идет по пятам. Первейшее превоплощенье. Я все еще мысленно там на грани блаженства и мщенья. Древнее мистерий и сцен, всех масок и кукол ведомых, паденье с обрыва вдоль стен, сухих колосков переломы.
Я не хочу говорить.
Словно мы два янтаря,
сопритяженьем горя,
нанизаны рядом на нить.
От Попугая.
Вот - графоманство, что приходит, когда обрубок языка сакральным, невозможным сводит, и судорога глубока.
Враждебны архаизмов монстры,
но небо пучит новых слов
отсутствие. Пером безостым
запечатленных - нет стихов.
Вот - блажь, что непреодолима иначе, чем залезть в петлю иль написать про "не любима", а то и хуже - "не люблю".
Пусть множится бумажек стопка,
тихонько ручечка скрипит,
чернильца льются... Ave, Попка,
что жив, покуда говорит!
x x x
Слова летят, как лист, гонимый ветром. Зачем впустую тратить эти звуки? Я предвкушаю осень летом. Любовь нельзя брать на поруки.
Пришел черед,
и воздух так смертельно
вдруг посинел,
деревья обрамляя.
Обводит осень веки тенью,
быть привлекательней желая. Она - как я, почти спокойна с виду. Не торопясь листает листья - книги. Она не скажет про обиду, найдя стихов святые лики.
И все же я
чужда осенней смерти.
Я забираю
все, что мною спето,
и ухожу, желая встретить
тобою изгнанное лето.
* Саша Ротай. СТИХОТВОРЕНИЯ *
x x x
"...Я ее как мог успокаивал; ели мы
вишни, принесенные ею с базара, си
x x x
Молитва оптинских старцев Медленно, с облаками Тихо плывет над землей, И благодатью под вечер Ложится на русские села.
x x x
Такие вот осенние капризы Влюбляюсь в ту, которой нет давно, И отвисают челюсти карнизов, И выпирают ребра мостовой.
Она ушла без зонтика и ночью Под жуткий ливень. До сих пор лежит В шкафу ее пунцовая сорочка. Как прочно то, что навсегда порочно! Приняв довольно откровенный вид За стойкой Мнемозина ворожит И вечное мужское ворошит. Такие вот осенние капризы.
x x x
И будет снова февраль, Когда вместо снега - дождь, Когда забыто вчера, А завтра уже не ждешь,
Когда не стучишься в дверь, Когда не ставишь в вину, Когда после всех потерь Узнаешь - еще одну,
Когда ничего не жаль, И ты навсегда уснешь, Неслышно пройдет февраль. Останется только дождь.
Со стороны
Тяжелая ностальгия Набоковских мемуаров, Бессрочная летаргия На питерских тротуарах,
Извечное ожиданье Гранита, меди и камня, И невозможность свиданий. И мой отъезд. И сам я.
x x x
Руины старых домов, Близость чужих смертей, Губы, разбитые в кровь, Окрики в темноте,
Оскалы бродячих псов, И вечность зимнего дня Рождают тот страшный сон, Где ты предала меня.
Пристал
То ли у старой кукушки заложено горло, То ли она мой вопрос свысока пропустила, Сам не пойму, отчего по привычке приперло Взять и спросить,
сколько лет мне судьба отпустила.
Будто не знаю, что день ото дня и поныне Делаю жизнь свою сам и бедней и короче. Злится кукушка. И я. Между нами пустыня. Птица молчит. И меня даже видеть не хочет.
Гость
Близко уже. Шаги Слышно. Стало теплей. Господи, помоги! Выстели тополей
Под ноги белый пух, Дай ему третий путь, Если не хватит двух. Каплет на землю ртуть
Это уходят дни В блеске железных лат, Это гаснут огни В окнах белых палат...
Но близко уже. Шаги. Значит, довольно - врозь. А мне не поднять руки. Господи, помоги! Ведь это - последний гость...
x x x
К чему скрывать, мне трудно без тебя, И больно через силу улыбаться, И холодно под утро просыпаться Под желтым покрывалом сентября.
Я помню все твои привычки, все Нечастые и милые капризы, Секреты, новогодние сюрпризы, И туфельки в серебряной росе.
К чему скрывать, мне трудно без тебя. Жизнь и не мыслит дальше продолжаться, На землю листья мертвые ложатся, И страшно - не надеяться, любя.
x x x
Меня тревожил твой черный плащ Так тень пугает детей. И вот пришел за тобой палач Любитель красивых тел.
А черный плащ висел на стене, Как демон строг и крылат Ведь ты была близка к Сатане, И дом твой - лиловый ад.
А ночью мне приснился твой плач, И тень с лиловым огнем. Меня тревожил твой черный плащ Но я любил тебя в нем.
x x x
Ну, давай посмотрим, кто кого. Кто из нас двоих сильней и строже. Чья душа быстрее над Невой Рваным облаком подняться сможет.
Это только кажется - легко Взять, уйти и точка. Эка небыль! Но со стула падать - высоко, Если вдруг. А ты попробуй - с неба.
x x x
Индус надевает варежки, Сметает снег с подоконника, И в тундру к нему по краешку Зимы, словно баю-баюшки Топ-топ. Буддийские слоники.
x x x
На блестящем крыле твоего фаэтона Русский снег белой кроличьей шапкой лежит... Меж асфальта, железа, стекла и бетона Как тебе там живется? Под небом чужим?
И тепло, и уютно. И мутная нега Обнимает тебя, и морская вода. И в страну ослепительно белого снега Ты уже не вернешься, малыш. Никогда.
Жатва
А над осколками зданий площадных Белые всадники путь продолжают. Мечутся грешники, просят пощады Им не подняться. Они провожают.
Все уже кончено, трубы сыграли, Гривы коней безупречно красивы И высоки. А внизу - умирали, Корчились, выли, кричали, просили...
Белые Всадники молча и гордо Дальше и дальше, к Небесным Чертогам Плыли. И кровь очищалась в аортах Белым и скорбным дыханием Бога.
x x x
Мухи вымерли ровно неделю назад Нет шального биения в стекла, И прозрачны морозного утра глаза В небе цвета надрубленной свеклы.
Птицы бросили нас. И по мертвой траве Черный дог осторожно ступает, Осыпается небо и тонет в Неве. Как теперь объяснить этой юной вдове, Что для смерти - любви не бывает?
Слышишь, поздняя осень, какая печаль? Как зеркальны твои поцелуи? Как погасла сейчас возле гроба свеча, Как уныло висит над землей, невзначай Кем-то брошенное: "Аллилуия"?..
x x x
Ну что, помолчали? Расходимся. Робко Нависли над прошлым черешни и вишни. Удачной охоты тебе, русофобка. Ты шире в плечах. Да и ростом повыше.
Качается где-то внутри обезьянка На тонких лианках случайной обиды. Бывало покруче. Когда наизнанку. Но этого нету. Всего лишь либидо
Угасшее вовремя. - "На - рукавички. И шарфик плотнее. А то ведь надует"...
Шершавый и резкий гудок электрички Барахтался мухой в меду поцелуя.
x x x
Если б этап в Тобольск Долго ли - сапоги, Если бы просто боль Долго ли - анальгин,
Если бы просто смерть Долго ли - свежий гроб... Надо еще суметь Жить с этой раной. Стоп.
Дальше сплошная муть, Корча бессонных лет, И ощущенье - в грудь Намертво врос кастет.
x x x
В дверных и оконных проемах, В чужих самолетах, в машинах Исчезли лица знакомых Тогда, а теперь - любимых.
И ангелы смотрят печально В почетном своем карауле... Вначале бы, Боже, вначале Ты мне показал эти пули,
Которые лягут под сердце! И падают черные розы На белую землю посмертно, Постскриптум, постфактум, постслезы. Постпепел...
x x x
Да пошли вы... Сжирает зима Вас, осенних. Закончилось время. Доводите себя до ума Холодами, живучее племя.
Размножайтесь и стройте мосты До Полярной звезды. Переливы Ваших мыслей кристально чисты, И стоят ледяные кресты Ваши - нам. Навсегда. Да пошли вы...
x x x
Ты красива, изнежена И мила. А потом По ступенькам заснеженным В твой загадочный дом
(Карты - перетасованы, Время - вниз головой) Я иду - зарифмованный, Заколдованный. Твой.
Дурь
Подумаешь, какая дурь... Ну да, один. Ну да, не нужен. Себя, простывшего, веду К тебе, полуостывший ужин.
Давно спокойная постель Готовится к холодной ночи, Где желтая мадмуазель Луна - фригидна. (Между-прочим).
Приходит сон. (Как Дед-Мороз В снегу по самые... карманы), И снится нагло: гонит пес Мясистых девок караваны, И блудный гоголевский Нос Таскает их в туман нирваны (Последнюю он не донес), Еще - две суры из Корана О воздержании, утес И рог бараний. Без барана.
Сон-импотент. Бастард. В бреду, Бездомное - явилось завтра. Себя, простывшего веду К тебе, полуостывший завтрак, И дует жизнь в свою дуду. И затыкает уши автор.
x x x
Эту крупу сухую
снежную размету Стылой ладонью.
Зеркала вижу темную гладь, И вглубь уходящий образ,
помнящий высоту. Вечный образ, который
нас заставляет ждать.
x x x
Я сегодня ходил по Невскому. Так, без цели, ходил и все. Шереметьевы, Оболенские И не вспомнились. Колесо
Раскрутилось в другую сторону Прочь из прошлого. А куда? Это с ними была - история. С нами - проще. Одна беда.
* Александр Лекомцев. СТИХОТВОРЕНИЯ *
x x x
На небе темном вспыхивают свечи. Над необъятной русской стороной, Мне чудится, лечу дорогой млечной В мир непонятный, в сумрак неземной.
Моя Россия, радость и страданье. Я жив тобой и в яви, и во сне. Пусть добрые, святые предсказанья Сбываются в тебе, живут во мне.
На небе ярко свечи запылали. Чей трудный путь меж звездами пролег? Я не спешу в заоблачные дали, Я не прошел еще земных дорог.
А коль случится, знать, дано судьбою. В последний путь над миром полечу, Но я вернусь, чтоб снова быть с тобою. ....Загасит ночь еще одну свечу.
Санкт-Петербург
Не корите меня, не надо, Я не здешний, но вам сродни. Этот город - исчадье ада... Спас, спаси его, сохрани!
На мужицких костях построен, На несчастьях детей и баб, Он и плотник, и пекарь, и воин... Он и мученик, он и раб...
Добрый город, пока он в силе... За страдания кто воздаст? Боль и слезы моей России, Миллионы печальных глаз.
Все мы строим терем песочный, Верим в завтрашние огни. Те, кто славили белые ночи, Сотворили нам черные дни.
А по городу славному важно, Как полвека назад, как всегда, Снисходительно и вальяжно Ходят черти, что господа.
x x x
Ночь притихшая бледна. Тени улиц незнакомы. Я увидел свет окна, Яркий свет чужого дома.
Блеск огня заворожил. Увлекал он, день итожа. А в окне плескалась жизнь, На ночной мираж похожа.
Ночь притихшая кругом, Слилась вместе с тополями. ....Далеко мой отчий дом, За горами, за долами.
У зимнего костра
К теплу костра я прикоснусь руками. Шаг в сторону - и яростный мороз. Зима долга, Крадутся дни за днями. Кругом снега, За сопками, полями, И прочный иней на ветвях берез.
Тревожное январское молчанье. Была ль зима когда-нибудь добра? Кругом она. Но я весну встречаю. Идет весна С цветами и лучами... Нет, не весна, а только дым костра.
x x x
Колодезная вода Огнем на щеках горит. В ковше кусочек льда, Что в небе метеорит.
Наполненное ведро Счастливая из примет. Веришь ли ты в добро? Вижу, не веришь, нет.
Мне кажется, этот дом, Что синее небо пуст. Только две тени в нем. Без смеха, без слез - без чувств.
В чужом кругу
То не пламя свечи угасает, То вчерашняя ночь воскресает, Очернившая душу мою. Пламя робкое властно задула, Зелья черного в кружку плеснула: - Пей сомненье свое!
- Я не пью... Я с врагами не пью и сомненья. Если черен я был - на мгновенье. То мгновенье, что детство, прошло. Ночь целует мне руки и плечи. Я зажгу здесь все лампы и свечи! ....На душе и в квартире светло.
Строки в духе Ли Бо
В стране идет гражданская война. Бескровная? Давно в крови она.
Ведь жив, как прежде, каменный вампир, Весь кумачово-уголовный мир.
Мы носим к идолу и жизни, и цветы, Все сваливаем в чрево пустоты.
Поэты то, что надобно, поют, Лишь их, да только мертвых издают.
А те людишки, что жируют всласть, Ведут борьбу активную... за власть.
Давно страна стоит на голове, И не чело, а лапти - в синеве.
Во мне гудит с рождения набат, Я не молчал, и все же - виноват.
Идолы
Время тайну нам выдало, Размотался клубок. Откопали мы идола. То ли черт, то ли бог?
Он глазами зловещими В наши души смотрел. Камень в сколах и трещинах За века просырел.
В колдунов мы не веруем, Но средь света и тьмы Часто в непогодь серую Ищем идолов мы.
Пусть не каменных, новое Рядом всякие дни. Нас тупые, суровые Пожирают они.
Мы пред ними бесправные, Пред вершащими суд. Может быть, наши правнуки Нас простят и поймут.
Кормлю почти ручную птицу
Щедра ль моя десница?.. В ладони крохи хлеба. Лови, лесная птица, И устремляйся в небо.
Травинки в крохах мятых, Травинки в летнем зное... Я птицей был когда-то, А эта птица - мною.
x x x
Вот и апрелюшка водяной, Плачущий в мир сосулями. Жалко, что нынче, и этой весной Старую обувь обули мы.
Нет у апрелюшки ни гроша, Да он и не будет каяться. Вся водяная его душа Маю травой достанется.
То ли там смех, то ли птичья трель, То ли река говорливая... Вот и пришел под окошко апрель, Время земли счастливое.
x x x
На танкодроме старом Березоньки взошли, Живет под солнцем ярым Покой и мир земли.
Тут косари по рани В заботушке до пят.
В зеленом океане Кузнечики звенят. На венчиках ромашек Искристая роса, Веселый посвист пташек И юные леса. Маслята на полянке. Их много рождено!
Ушли отсюда танки, Ушли давным-давно.
Старица
От цветов пестреет старица, Русло старое реки, А на ней растут и старятся Голубые васильки.
Где текла водица, окая, Там резвится детвора. Наша старица широкая Молода, а не стара.
Над высокими деревьями Проплывают облака. Вспоминает русло древнее Говорливая река.
Мы пойдем путями старыми, Вспомним радость, вспомним грусть. Тут долинами да ярами Протекла по судьбам Русь.
x x x
Резные лебеди над крышей. Запечатлен движенья миг, Но я волны дыханье слышу И лебединый резкий крик.
Мне на плечо рука ложится, И я вхожу через порог В дом, где живут резные птицы, Где светел горницы чертог.
- Тут все в селе мастеровые, Сказал хозяин. - Добрый край. А лебеди, они живые. Как хочешь, так и понимай.
Пахарь
Иду за плугом, - мочи нет, За клячей с громкой кличкой Время. Я вечен, вот уж сотни лет Бросаю в нашу землю семя.
По светлой осени я жнец, По темной осени - я мельник. У беломраморных крылец Мой труд благословил бездельник.
Белый остров
Был белый остров не понятен, Не постижим уму людей. Он состоял из белых пятен, Из ярко-белых, как нигде.
Вокруг все до предела просто: Трава, слова, улыбки, труд... А я плыву на белый остров. Быть может, я родился тут.
x x x
Каждый уход за порог Полон утрат и потерь. Если б я только мог Не выходить за дверь.
Если б не вяли цветы И не желтела трава... Я возвращусь, но ты Помни мои слова: "Нет, не моя вина, Что бел я средь бела дня. С каждым годом весна Суровее у меня."
Ощущение весны
Распахнутое небо, бескрайняя душа. Мы встретились бы рано или поздно... Над нашим небосводом вершинами шуршат Теплом лучей одаренные сосны.
Безмерно созидание, движение весны. Трава цветет, смешались краски луга, И мы с тобой не только друг в друга влюблены, Мы просто невозможны друг без друга.
x x x
Яблоко за яблоком падает в росу. Я силен и влюбчив - юности следы. Я силен и яблоню стройную трясу. Алыми шарами светятся плоды.
Так лови же яблоко, с ветки, на лету... Наступает осень, плодоносит сад. Наступает осень, только я цвету Поздно и не вовремя. Скоро листопад.
Не спеши, любимая, сад мой покидать. Сбрасывают яблони непосильный груз. Нам с тобою вместе век наш вековать, И совсем не горькие яблоки на вкус.
x x x
Любить не хочу на словах, Привычных, затертых, случайных... Покуда огонь не зачах, Храни золотое молчанье.
Покуда он ярко горит, Заботливый взгляд понимаю. Ведь каждый твой жест говорит, Что любишь. Я верю, я знаю.
x x x
Есть камень у залива. Зовут его Рыбачкой. Здесь волны торопливо По лукоморью скачут.
Здесь запах ливней горек, Здесь время камни рушит. И люди смотрят в море, А камень смотрит в душу.
x x x
"Нет, нет, я не погиб в пути!
Конец ночлегам на большой дороге
Под небом осени глухой."
Басе
"Что я на свете значу? Жизнь я спросил свою". Утраты и неудачи. Некрепко я в ней стою. Сед и помят годами. Радоваться бы весне... Видать, угасает пламя, Стареющее во мне.
Жизнь ничего не сказала, Да что и могла-то она, Кроме "начни сначала", Сгорающая до тла.
"Да разве же ты прекрасна?! Не жизнь, а потертый грош."
Шепнула трава безучастно: "Радуйся, что живешь".
x x x
В часах жила кукушка На радость старику, И старилась избушка Под тихое "ку-ку".
За десять верст в округе Ни счастья, ни беды... Дед подставлял пичуге Хлеб с мискою воды.
Дед ладил домовину (Привык топор к руке), Рубаху из сатина Берег он в сундуке.
Печаль в избе-светлице, А на дворе темно, И выпорхнула птица В раскрытое окно.
Видение наяву
О, господи! Что же такое? Да что же случилось со мной? Склонившись, стою над рекою, Над бурой водою речной...
Гляжу я на воды, страдая. Чьи души из бездны глядят? Посульники светлого рая, Как прежде, готовят нам ад.
Из темной реки не напиться. Как грешен земной неуют! Я вижу, - в реке не водица, А кровушка та, что прольют.
x x x
На выжженном поле стою... И все еще верю в добро. А жизнь разменяли мою На злато и серебро.
А ветер разносит золу Моих опаленных россий. Я все еще кланяюсь злу, Твержу ему: "Не убий!"
Все заповеди кругом Сгорели в пламени лжи. Приют мой и отчий дом Средь серой спаленной ржи.
Дорожный инок
(из русской летописи)
Я шел по иссохшей степи босиком, Мне жажда и зной не давали покоя. Струящийся пот я истлевшим платком С лица вытирал, что струился рекою.
Один ли я был иль за мною брели Огромные толпы бездомных и нищих? Им нечего брать у бесплодной земли Ни ласки, ни доли, ни воли, ни пищи...
А в белых светлицах, в резных теремах Решали бояре судьбину народа, И шлюхой продажной валялась в ногах Нагая, тупая людская свобода.
Мне нужно в пути себя трудном сберечь. Спасти и сберечь мы крянемся друг друга! За поясом драным - отточенный меч, Под рубищем ветхим - стальная кольчуга.
x x x
Жгу костер я в распадке, Он и жарок, и сыт. Ветер полог палатки Без конца теребит.
Растворяюсь в природе Необычной, что сон. То ли жизнь на исходе, То ли только рожден?
Я сквозь легкую дрему Ясно слышу шаги. Это друг незнакомый. Так не ходят враги.
На охоте
Над светлою протокой плачут гуси, В далекий путь отставших собирая. Горят в костре осин осенних брусья И щелкает в огне листва сырая.
Кромсают воздух гулкие дуплеты, И дробь стремится к птицам сизо-черным. Чего ж вы ждете? Торопитесь в лето! Здесь непонятен плач по обреченным.
x x x
Не дай мне, бог, взвести курок ружья, Когда олень идет к ручью напиться, На свет гнезда летит ночная птица, Летит к теплу. Останови меня!
Не дай мне, бог, представить, что паду На эти травы под сверканьем синим. Иду с добром я по моей России. В пути я в спину выстрела не жду.
* Юлия Рюмшина. СТИХОТВОРЕНИЯ *
Мы и они.
Один, другой, четвертый... Кому сколь довелось. Мы были распростерты, пронзенные насквозь. Мы распростерты были, и слезы в этот час до век не доходили, близ сердца испарясь.
Теперь живем с другими,
остывшими, как мы.
Привычно дорогими
средь пира и чумы.
Про выстрелы забыли,
простили боль и грех. Но мы их не любили так истово, как ТЕХ.
x x x
Там, где зияют кирпичи под штукатуркой сорванной, где клочья высохшей травы придавлены стеной, сидят и курят палачи: один воняет ворванью, другой с ужимками совы, со скрюченной спиной. А третий - мил и юн, как май, пускает дым застенчиво он, от усердия кося, с улыбкой за щекой: "Люблю, когда "Не убивай!" кричит истошно женщина..." и на лопату оперся крестьянскою рукой.
x x x
Из марева тоски, из серева явился мне крылатый вестник поведать: "Жизнь - что ветка дерева, наступишь на нее - и треснет".
Я оглянулась в удивлении:
кому-кому, а мне известно
раздавленные поколения
там, где исконно духу тесно.
Но ангел - хлоп крылом досадливо: "Я совершенно не об этом. Мне думалось, что ты догадлива, коль быть пытаешься поэтом.
Не слушай ум, отринь условности,
забудь совсем про эту ветку.
В окно бьет дождь, но ровной ровности
паук вытягивает сетку.
Не плачь о хрупкости и робости, о том, с чем ты вчера не сдюжила. Стекло мокро, но ровной ровности паук вывязывает кружево.
Оставь сокрытое из скромности,
раздавленное, искореженное.
Дождь льет ливмя, но ровной ровности
плетет паук свое мереживо.
Безнадежность.
Дождь идет.
Даже он с грустью схож. Не найдет
тот, чей взгляд - словно сталь. Ночь кудрей волшебных, чернозвездный лик
слишком далеко. Не найдет
тот, чей луч - словно нож. Шепчет сад.
В гнездах там спит печаль. У любви из первых - лучший ученик
слишком далеко.
x x x
Порог. Зеленый ветер в ноги, и молит так влекуще: "Будь со мной! Я посещал далеких гор отроги, летя за опоздавшею весной. Я море перемешивал в ладонях, я птиц губил о стекла маяка, я сеял семена и на балконах терзал белье за чистые бока... Да будет сладкой флейта милых губ!" Я отвечала - "Ветер мне не люб".
x x x
Лучник, ты точил стрелу усердно. Так она качается у сердца, что врастет в него корнями, то ли вскорости обуглится от боли.
Мне ни сленг, ни хинди не помогут
объяснить все то, что я подолгу
выражаю ночью бредом дыма.
В качестве мишени - я любима.
Можно бы не счесть стрелу своею, но сама придумала затею: пробираться к центру полигона и искать стрелы почти влюбленно.
Раньше б знать, что это нестерпимо:
как недетской жаждою томима,
раскрываю детские объятья
двум моим пригрезившимся братьям.
Я стрелу носила, как ребенка. Острием написанное - тонко, и четыре грани оперенья напевали мне стихотворенье.
Где же лучник? Тот же, но с винтовкой.
Он привычно взял на изготовку,
испугавшись взгляда или слова,
в ту же точку выстрел кинул снова.
Небо потемнело слишком рано. Я переживу и эту рану без упрека, горести и страха. Но стрелок разжалован в монаха.
x x x
Карта сердца. Холмы и равнины. Те, что в этом рельефе повинны, не составят моей половины, удостоившись, разве, трех строк.
Но на самом возвышенном пике, в восхищенном победою крике, в истощенном дорогою лике отражается твой альпеншток.
x x x
Нет смысла искать в перепутьях ветвей какого-то смысла. Там есть воробей, фонарь с концентрическим светом, лист-аскет, не помнящий лета. Там сморщенный праздничный шарик и лист, как горелый сухарик. Кривая причудливо ветка и лист, как павлинья эгретка.
x x x
Он меток был, но сотни стрел его стрелу встречали на лету. Он убегал, почти летел под злобный крик "Ату его, ату!" Беглец упал под лай собак, смирясь с судьбой, как загнанный олень. Его могилой стал овраг, и равнодушно занимался день.
x x x
Огромный город. Я - часть,
частично невидимей многих.
Здесь можно взлететь и упасть,
и снова подняться на ноги.
Песчинка из мелких песчин свой голос едва ли услышу, с пустыней один на один карабкаюсь выше и выше.
А время толпою течет
в воронку часов. Разминулись.
Кто колбы с песком повернет,
чтоб снова песчинки столкнулись?
Как случай такой рассчитать? В песочных часах - миллионы туда и обратно опять струятся песком раскаленным.
Устало упали на дно
и новою жизнью - в стремнину.
Быть может, свиданье дано,
а ты не узнал, мимо, минул...
Я в узкое горло стекла рванусь, замирая в паденье, полет... и устало легла. Терпенье, терпенье, терпенье.
Возможно, что в тысячный раз
часы станут вниз пустотою.
Чьей прихотью слаженно нас
над пропастью стиснет толпою?
Ты так удален от меня! Нас в стороны тянет упруго. Чуть слышно о стенки звеня, песчинки шлифуют друг друга.
Разбив суматоху часов,
не буду частичкою глупой,
стряхну этот пыльный песок,
чуть видимый даже под лупой.
Пусть даже и через года. Тогда, предвкусив перемены, мы встретимся. Верю, что - да. Мы все-таки одновременны.
x x x
Когда об этом мне случалось прочесть, услышать, то сначала я лишь презрительно смеялась, затем презрительно скучала.
Когда со мной случилось это, я сто вигилий написала. Жаль, ни один не стал поэтом из тех, кого в любви бросала.
Змея.
Подними мой узор и скажи я теперь некрасива? Ты не ждал новой встречи, но я, как и прежде - жива. Вот и дрогнул твой взор - ты узнал, и незримая сила облекла наши речи в безмолвье. А мысли - в слова.
x x x
Я отопру окно навстречу ветру, и в сумерках, как бабочки к огню, слетятся: белый стих, терцины, тетры, я только прозу властно прогоню.
Верлибры будут нимбом надо мною,
как лавровый венок из мотыльков.
И будут, осязаемы рукою,
приколоты в тетрадь черновиков.
Я до утра останусь ждать сонета хоть знаю наперед - не навестит. Ракетой вспыхнет хокку - на три цвета. И вновь я жду, ресницы опустив.
А может, жалко съежившись в кровати,
не допишу усталою рукой,
и не окончив строчки, буду рвать их,
не обретя в бессоннице покой.
x x x
Ты глядишь на меня, Словно водишь глазами по строчкам. Ты читаешь меня, Как предисловие к сказке. Ты следишь, как корректор, Мои запятые и точки. Как художник, Перебираешь эскизы ко мне.
x x x
Облик, осколок, обман. Вглядись в чужие лица. Выбрал каждый родиться в какой из неназванных стран?
Образ, обломок, пусть ложь собственно, ваше ли дело, что мое сердце задело звезда, поцелуй или нож?
x x x
Мне больно. Дай руку... вот так. Я слышу сочувствие тела, и первый шифрованный знак уже разгадать я посмела. Мне лучше. Останься. Будь здесь. Я слышу предчувствие тела, и тайная, сладкая весть пронзила, вспугнула, согрела.
Взгляд, запретивший слова.
Кто так руки сковал?
Кто так спеша целовал,
был так печален сперва?
Прозренье идет по пятам. Первейшее превоплощенье. Я все еще мысленно там на грани блаженства и мщенья. Древнее мистерий и сцен, всех масок и кукол ведомых, паденье с обрыва вдоль стен, сухих колосков переломы.
Я не хочу говорить.
Словно мы два янтаря,
сопритяженьем горя,
нанизаны рядом на нить.
От Попугая.
Вот - графоманство, что приходит, когда обрубок языка сакральным, невозможным сводит, и судорога глубока.
Враждебны архаизмов монстры,
но небо пучит новых слов
отсутствие. Пером безостым
запечатленных - нет стихов.
Вот - блажь, что непреодолима иначе, чем залезть в петлю иль написать про "не любима", а то и хуже - "не люблю".
Пусть множится бумажек стопка,
тихонько ручечка скрипит,
чернильца льются... Ave, Попка,
что жив, покуда говорит!
x x x
Слова летят, как лист, гонимый ветром. Зачем впустую тратить эти звуки? Я предвкушаю осень летом. Любовь нельзя брать на поруки.
Пришел черед,
и воздух так смертельно
вдруг посинел,
деревья обрамляя.
Обводит осень веки тенью,
быть привлекательней желая. Она - как я, почти спокойна с виду. Не торопясь листает листья - книги. Она не скажет про обиду, найдя стихов святые лики.
И все же я
чужда осенней смерти.
Я забираю
все, что мною спето,
и ухожу, желая встретить
тобою изгнанное лето.
* Саша Ротай. СТИХОТВОРЕНИЯ *
x x x
"...Я ее как мог успокаивал; ели мы
вишни, принесенные ею с базара, си