Страница:
В царствование Екатерины II возникли следующие крупные сооружения: Академия Художеств, ассигнационный банк на Садовой ул., Большой театр (на месте нынешней консерватории), арсенал (нынче здание окружного суда), горное училище, Обуховская лечебница и 1-й в России дом для умалишенных при ней, Литовский замок, Таврический и Мраморный дворцы и небольшой, но очень изящный "Петровский дворец", на Петровском острове. Кроме того, начаты были стройкою Биржа (по плану Гваренчи) и Публичная библиотека. Биржа была потом разобрана, и выстроили ее снова уже в царствование императора Александра I.
При Екатерине II была поставлена и знаменитая решетка у Летнего сада, была облицована гранитом и приняла свой теперешний вид Петропавловская крепость, а также получили гранитную отделку своих берегов Фонтанка и "Глухой проток". Последний, после этой операции, получил в честь государыни свое теперешнее название Екатерининского канала.
Но одним из самых замечательных предприятий императрицы по украшению Петербурга было, несомненно, создание знаменитого памятника Петру I, торжественное открытие которого состоялось в 1782 году. С этого времени Петербург получил одну из своих типичнейших достопримечательностей, без которой его трудно и представить. Памятник Петру I прославился вскоре во всей Европе, и убеждаться насчет его достоинств приезжало гораздо более знатных иностранцев, чем насчет решетки Летнего сада. К концу царствования Екатерины II Петербург по внешности был уже вполне европейской столицей. Он раскинулся на большом пространстве, имел до 4.000 домов и 220.000 жителей. В нем насчитывалось 56 православных церквей, 3 театра, много ресторанов и кофеен.
В кратковременное царствование императора Павла I Петербург обеднел населением, так как многие петербуржцы не перенесли тягостей павловского режима и поразъехались. Строительство и увеличение города сильно пало. Однако он обогатился медико-хирургической академией и великолепным зданием Михайловского (инженерного) замка, возведенного на месте петровского Летнего дворца. Замок был построен необычайно спешно - в продолжении трех лет (с 1787 по 1800 год). Вначале он имел крайне оригинальный и совершенно необычный вид: его окружала каменная стена, а за нею были рвы, подъемные мосты, пушки. Это был настоящий феодальный замок, странно выглядевший среди смирных и скромных петербургских улиц. Впоследствии он совершенно утратил этот рыцарский вид.
27-го августа 1801 года на Невском проспекте был заложен Казанский собор в том его виде, в каком он существует теперь (прежде на месте его стояла небольшая каменная церковь во имя Казанской Божией Матери, построенная при Анне Иоанновне и не имевшая ни малейшего подобия с сооруженным впоследствии великолепным храмом). Строителем собора был архитектор Воронихин, бывший крепостной человек, добившийся благодаря таланту и трудолюбию, степени "свободного художника", в буквальном смысле обоих этих слов.
При Павле I была предпринята постройка казарм для квартирующих в Петербурге войск. Это неважное на первый взгляд событие имело однако крупное значение для тогдашней городской жизни. Петербург до той поры не имел особых помещений для солдат, и горожане принуждены были нести крайне тяжелую повинность военного постоя. Павел I решил учредить особый сбор с обывателей на казармы, причем каждый обыватель волен был платить или не платить этот сбор. В первом случае он навсегда освобождался от постойной повинности, и к дому его прибивалась железная доска с надписью: "Свободен от постоя". А те из обывателей, кто не желал участвовать в создании казарменного капитала, от постоя не освобождались.
Царствование Павла I ознаменовалось, между прочим, постройкой каланчи на Невском, а также еще и следующим забавным фактом, касающимся внешности Петербурга:
Обер-полицмейстер Архаров в отсутствие государя придумал сделать ему, к его возвращению сюрприз. Он велел выкрасить все ворота, подъезды и заборы в городе в черный, оранжевый и белый цвета, совершенно так же, как красились будки и шлагбаумы. Трудно сказать, что руководило им в этой выходке, но он искренно думал порадовать царя. Однако вышло не так, как он полагал. Вернувшись в столицу и увидев такую изумительную картину, Павел чрезвычайно разгневался и моментально устранил Архарова от его должности.
Новый блестящий подъем строительства в Петербурге наступил при Александре Благословенном. "Дней Александровых прекрасное начало" отозвалось и на строительной жизни Петербурга. Причиною быстрого роста столицы в это время послужило то же самое обстоятельство, что и при Екатерине II-й: в Петербург понаехало множество народа из провинции, привлеченного сюда чаянием новых благ и новых реформ. Немалый процент этих приезжих составляли возвращенные из ссылки лица, имевшие в свое время несчастие навлечь на себя гнев Павла I. Таких ссыльных было помиловано и возвращено в Петербург в начале царствования Александра I несколько тысяч.
Петербург давал всем им приют и быстро рос и в ширину и в вышину. Местность между Невою и Фонтанкой была вся застроена. Заполнились места между Фонтанкой и Обводным каналом. На Васильевском острове застроились линии и Галерная Гавань. На Петербургской стороне возникли улицы у Большого проспекта и по Б. Невке. Стала заселяться и Выборгская сторона. Из крупных построек за это время была предпринята и на этот раз доведена до конца постройка Биржи, труд создания которой принадлежит архитектору Томону. Тогда же были выстроены собор Спасо-Преображенский, Михайловский дворец (музей Императора Александра III), колоннада у Аничкина дворца и главный штаб с его аркой.
Но главным строительным предприятием при Александре I было создание колоссального Исаакиевского собора, золотые купола которого, так же, как памятник Петру на Сенатской площади, составляет одну из типичнейших примет нашей столицы. Нужно, впрочем, оговориться, что строительство Исаакиевского собора прошло чрез несколько царствований. Собор был собственно заложен еще при Екатерине II (мы говорим о новом Исаакиевском соборе, а не о той небольшой церкви, которая существовала под этим именем при Петре Великом). При Павле I собор был достроен из кирпича, но Александр I пожелал сделать его мраморным, и вот тогда-то и начались строительные работы, прославившие архитектора александровского времени, Монферрана. По мысли Александра I, новый храм должен был "и снаружи и внутри, по богатству и благородству архитектуры, представлять все, что возбуждает удивление в самых великолепных церквах Италии". Эта мысль была осуществлена Монферраном самым блистательным образом; но Александр Благословенный не дожил до окончания собора. Построение его было окончено лишь при императоре Николае I.
При Александре I появились впервые каменные тротуары в столице и извозчичьи кареты. Число жителей к концу его царствования возросло до 425.000, а число домов до 8.000, стоимостью свыше 80 миллионов рублей. Городской доход достигал 1 миллиона руб. в год. Чрезвычайно развилось фабричное производство: в городе работало 4 казенных и 58 частных фабрик. При Александре I состоялось 16-го мая 1803 года празднование столетнего юбилея С.-Петербурга. Празднество сосредоточилось у памятника Петру I на Сенатской площади. Во время торжественного парада мимо памятника прошло 200.000 войска. На Неве против памятника был поставлен 100-пушечный корабль "Гавриил", а на его палубе стоял "дедушка русского флота" - ботик Петра Великого. По бокам ботика стояли на часах 4 столетних старца-солдата, современники Петра Великого; празднество кончилось пушечными салютами с "Гавриила" и принятием депутаций.
В последующие годы XIX века Петербург продолжал расти, попрежнему то замирая в своем росте, то вдруг начиная энергически раздаваться вверх и вширь. Царствование императора Николая I протекло без резких приступов строительной горячки, хотя в эту эпоху и появились такие солидные сооружения, как Михайловский и Мариинский дворцы, театры Александринский и Михайловский, Александровская колонна и первый постоянный мост через Неву (Николаевский). Особенно памятно старому Петербургу сооружение Александровской колонны, как по трудностям, с какими оно было сопряжено, так и по торжественности, с какою состоялось открытие этого великолепного памятника. Сооружение памятника обошлось в 3 миллиона рублей, а над установкою колонны на месте трудились 2.000 солдат и 400 искусных рабочих.
С проведением к Петербургу железных дорог рост города стал опять быстро повышаться, и при Императоре Александре II Петербург принял уже почти те самые размеры, в которых он существует в настоящее время. За самое последнее время, благодаря установлению дешевого железнодорожного тарифа и колоссальному наплыву в Петербург провинциалов, началась и продолжается до сих пор новая строительная горячка, и наша столица опять растет - растет быстро, лихорадочно. Центр вытягивается вверх, уплотняется; дома сжимают друг друга своими каменными боками, а по окраинам располагаются во все стороны новые и новые постройки. Цены на места для построек страшно поднялись, и становится смешно подумать, что когда-то в Петербург, для его заселения, ссылали воров и даром раздавали земельные участки: только стройся!
Столичная жизнь в прежние года.
Мрачна была жизнь Петербурга в XVIII ст. Такие сцены, как изображенная на стр. 378 настоящего нумера "Нивы" (здесь в файле ris6.jpg), повторялись часто. Государственные люди, весьма заслуженные перед страною, подвергались публичной казни. Так было с Остерманом, Минихом, Головкиным и др. при воцарении императрицы Елисаветы Петровны. К счастию, приговор над ними не был приведен в исполнение. В последний момент, когда палач уже занес секиру над головою Остермана, объявлена была милость: смертная казнь заменена была вечной ссылкой в Сибирь.
Что касается уличной жизни столицы в более спокойное время, то если бы мы теперь попали в старый Петербург, первое наше впечатление - была бы непомерно быстрая езда по улицам.
Экипажи неслись тогда, буквально сшибая с ног встречного и поперечного, и никакие строгие запреты не могли вывести это зло. При том и ездили тогда не по-одному, а целыми поездами - цугом в несколько пар лошадей, с форейторами-поддужными, скороходами и прочей челядью. И в результате получались весьма часто настоящие катастрофы. Императрица Анна Иоанновна после случая с Минихом, едва не убитым наехавшею на него каретою, издала интересный указ "о скорой езде", ярко рисующий нравы тогдашней улицы:
"Многие люди и извозчики ездят в санях резво, и верховые их люди пред ними необыкновенно скачут и на других наезжают, бьют плетьми и лошадями топчут". В наказание за такую езду императрица установила "битье лакеев кошками и даже смертную казнь". Но и это не помогло делу, и жалобы несчастных пешеходов на "необыкновенное скакание" не прекращались и после того.
Не меньшим уличным злом была и стрельба в городе из ружей, и тоже только после серьезных несчастий появились строгие запреты, облагавшие виновных огромным штрафом в 1.000 р. за каждый выстрел. Тягость этого наказания обусловливалась, между прочим, пожарною опасностью от выстрелов. Петербург тогда часто и легко горел, и бывали такие злосчастные эпохи (при Анне Иоанновне и Елисавете Петровне), когда выгорали дотла целые части.
Полицейскую службу долгое время несли (как это было и при Петре) солдаты (драгунские команды). Но при Елисавете Петровне, когда вспыхнула семилетняя война, эти команды потребовались на войну, и для отправления полицейской службы стали набирать дворовых людей и крестьян по найму от владельца. Помещики старались сбывать людей нетрезвых и, вообще, дурного поведения, и благодаря этому, в скором времени началась полная дезорганизация полиции. Екатерина II решила поправить дело, и при ней полицейская служба в Петербурге подверглась коренному изменению. Для каждой из тогдашних 10 частей города учреждена была должность пристава. Части были разделены на кварталы (нынешние участки), и в каждый квартал были определены квартальные надзиратель и поручик. Последние избирались горожанами из своей среды, сроком на 3 года.
Средства сообщения в столице были крайне скудны. Извозчиков было недостаточно, дилижансов не было и в помине. К слову сказать, извозчики в то доброе старое время должны были в отличие от "господских выездов" красить свои экипажи в желтый цвет, что, повидимому, и дало повод возникнуть доныне употребляющейся по их адресу кличке "желтоглазый". Чрез Неву существовал всего один плашкоутный Исаакиевский мост, находившийся на месте нынешнего Николаевского: поэтому езда на лодках была тогда гораздо более развита, чем теперь. Ездили и по Неве, и по "Глухому протоку", и по Фонтанке. Богатые люди заводили себе роскошные галеры и "рябики" совершенно исчезнувший ныне тип судна. Это были крытые большие лодки, напоминавшие венецианские гондолы. На Неве часто устраивались катанья с музыкой, и петербуржцы, так ревностно понукаемые прежде Петром к речным "экзерцициям", привыкли к воде и полюбили ее.
Общественная жизнь далеко не отличалась разнообразием. Интересов общественных, в современном смысле, было еще очень мало; собираясь вместе на ассамблеи, а позднее на разные маскарады и благородные спектакли, петербуржцы пили, ели и увеселялись танцами, но еще не собирались для более культурных занятий и собеседований: не существовало никаких обществ или кружков. В высших кругах интересовались политикой, придворной жизнью, сплетнями и очень увлекались (как и нынче) театром. "Подлый" народ был в полном загоне и только в дни праздников и больших торжеств получал свою долю удовольствий на жизненном пиру. В коронационные и иные торжественные дни устраивалось традиционное "быкодрание", т. е. выставлялись толпе на разгром жареные быки, и открывались фонтаны белого и красного вина. Делалось это отчасти и для увеселения "господ", всегда охотно любовавшихся занимательной картиной "быкодрания". Огромное удовольствие тогдашняя публика испытывала и от разных фейерверков, которые никогда не были так часты в Петербурге, как тогда. Для изготовления этих фейерверков даже был построен на Васильевском острове специальный "иллюминационный феатр".
Из общественных развлечений в эпоху XVIII века в Петербурге пользовались особым фавором маскарады. Начало им положил еще Петр Великий, сам охотно принимавший в них участие. Чрезвычайно любила "машкерады" и Елисавета Петровна, задававшая в своем деревянном Зимнем доме такие фестивали, что приезжие иностранцы и послы долго не могли говорить о них иначе, как с выражением удивления и восторга. Елисавета Петровна так любила маскарады, что обратила посещение их в своего рода "повинность": в ее время все, имевшие доступ ко двору, обязаны были непременно являться на "маскарадные вторники". За неявившимися посылались гоф-фурьеры, а упорно не являвшиеся облагались штрафом в 50 рублей! На некоторые из придворных маскарадов мужчины должны были являться в женских костюмах, а дамы в мужских.
Повидимому, на царские маскарады являлось много и незваного народа, потому что в 1743 году вышел указ: "Дабы впредь в маскарад желающим ездить в хорошем и не гнусном платье, а в телогреях, полушубках и кокошниках не ездить". Удивительно простые были нравы! Устраивались маскарады и для "всего дворянства", и для "всего купечества". Страсть у петербургской публики к этим увеселениям впоследствии возросла до такой степени, что ей уже было мало еженедельных придворных маскарадов, и вот для ее удовлетворения некий Имберг объявлял в "Ведомостях", что "в день, когда при дворе Ее Императорского Величества не будет ни маскарада, ни оперы, у него на Малой Морской в доме графа Ягужинского имеет быть маскарад, где и всякое маскарадное платье за умеренную цену найти можно".
Не меньшим почетом пользовались и театральные зрелища. Любители театра часто устраивали "благородные" любительские спектакли у себя на дому, но охотнее посещали придворный театр, где подвизались иностранные актеры. Пышный расцвет театра начался опять-таки при императрице Елисавете Петровне, хотя, собственно, театр существовал уже при Петре и даже не просто театр, а "оперный дом". Понятие "опера" было уже известно петербуржцам, так как "С.-Петербургские Ведомости" еще в 1729 году разъясняли своим читателям: "Опера есть музыческое деяние в подобие комедии, в котором стихи поют, и при оной разные танцы с преизрядными машины представлены бывают". В обществе, как и нынче, шли ярые споры о достоинствах певцов и певиц: одни превозносили Жоржи, Масани или Гарани, другим более нравились Салетти или Кампасси, и эти имена были тогда так же популярны во "всем Петербурге", как нынче имена Баттистини или Зембрих. Вероятно, существовали тогда и театральные психопатки, но только под другим, не дошедшим до нас, названием.
Кроме опер, тогда были в большой моде итальянские пантомимы. Эти пантомимы исполнялись итальянскими арлекинами, которые не могли объясняться словесно пред непонимавшею их русской публикой и поэтому действовали телодвижениями и мимикой. Их мимику, проделки и фокусы публика понимала прекрасно. "К вящему удовольствию смотрителей" (т. е. зрителей) в один вечер давалось несколько пьес, так, например, 12-го февраля 1759 года в "императорском оперном доме при Летнем дворце" сразу давались две оперы, небольшая пантомима и два балета. Оперы, ставившиеся тогда на сцене, давным-давно уже исчезли из европейского репертуара. Это были: "Ночной барабанщик", "Альцеста", "Карл Великий", "Красавица и зверь", "Евдокия венчанная" и т. д. Балеты были в том же роде. Наивность этих представлений доходила до того, что вместе с живыми действующими лицами иногда (например, в арлекинадах) участвовали куклы.
Балет в его настоящем виде возник еще при Анне Иоанновне, будучи введен танцмейстером Ладе, который стал давать впервые на русской сцене представления, состоявшие из одних танцев и мимики. При Анне Иоанновне, впрочем, более в ходу были драматизированные народные сказки (Баба-Яга, Иван Царевич и пр.), исполнявшиеся на придворном театре приближенными к императрице лицами и членами самой царской фамилии.
Страсть к театру, все более укреплявшаяся в обществе, вызвала появление частных театральных представлений; так, открылся "театр учеников артиллерийской школы"; в театр был переделан и манеж герцога Курляндского. Театральные зрелища завелись даже в таких местах, где, казалось, им вовсе не полагалось бы быть. Императрица Елисавета посетила однажды "некую обитель". "Настоятель ее, вымышляя все роды отличного угощения, приказал семинаристам повеселить государыню театром. Государыня охотно согласилась посмотреть "сие зрелище", и семинаристы начали играть. Проходит час, два, три, четыре часа, представление все продолжается. Государыня спрашивает, наконец: "скоро ли пиеса кончится?"
- У нас, Ваше Величество, представления заготовлено на трое суток,отвечает "управляющий":- и мы не перестанем играть, доколе не прикажете!
Подобного же рода представления разыгрывались и в сухопутном кадетском корпусе, где учился знаменитый Сумароков, положивший впоследствии вместе с Ф. Г. Волковым начало русскому театру. Основание русского театра состоялось 30-го августа 1756 года именным указом императрицы Елисаветы Петровны. Сумароков был назначен директором театра, а Волков первым актером. В этом театре появились впервые на сцене женщины-актрисы: это были сестры Ананьины и Мусина-Пушкина.
Около 1765 года завелись театры в гвардейских полках, а в 1783 году, при Екатерине II, был открыт большой каменный театр на месте нынешней консерватории.
Кроме маскарадов и театральных представлений, для развлечения публики существовали многие иные невинные удовольствия. Так, например, некто "фигляр венгерец Венцель Мейер" публиковал, что он "одною шляпою 48 разных перемен делает, показуя, как носят разные народы". Некая "прибывшая из Англии дама делала удивления достойные хитрости с разными переменами". Антрепренер этой дамы, зазывая своими объявлениями публику, добавлял для пущего успеха предприятия, что "оная женщина не долго здесь пробудет". "Француз Лемоен" показывал канарейку, "которая при помощи литер слагала слова, показывала на часах время и отличала цвет платья". За "смотрение" все эти господа имели обыкновение взимать двоякого рода плату: обыкновенную и экстраординарную: "За вход платить имеет каждой по 1 рублю,- гласит одно из подобных объявлений:- а знатные особы - по произволению". Конечно, всякий желал показаться "знатной особой" и платил "по произволению" больше рубля!
В торжественные и праздничные дни любимым развлечением петербуржцев служили народные гулянья. Особенно весело проводили масленицу.
Масляничные гулянья в старое время происходили на Неве, пред дворцом, так, что, по словам современников, "русские монархи могли видеть народ свой веселящимся невинными забавами зимнего времени". На льду обязательно строилисиь высокие горы для катанья, а кругом гор располагались "шарлатаны, фокусники", сараи с "комедиями", китайскими тенями и канатными плясунами. Цена за вход назначалась "весьма маловажная". Кругом "летали в прекрасных санках щеголи, и веселие изображалось на всех лицах". Происходило, разумеется, и обыкновенное катание по городу и островам с бубенцами, музыкой и фонарями. Императрица Екатерина II была большой любительницей такого катанья и приказала однажды даже сделать особо большие сани, в которых могла помещаться вся императорская фамилия. К этим саням привязывалось 14-16 маленьких санок для свиты. Вся эта махина запрягалась 12 лошадьми, убранными лентами, к саням привешивали цветные фонарики и торжественно ехали на острова или по Неве.
На Святой неделе народные гулянья устраивались на Исаакиевской площади, и главную роль в увеселениях играли качели, которые были трех сортов: "круглые", "подвесные" или "маховые". Со времени Екатерины II стали устраиваться, кроме того, и "летние горы". Качели, перенятые нами, к слову сказать, от татар, пользовались тогда колоссальным успехом не только у простого народа, но и у аристократии: с четверга на Святой у качелей собирался весь город. Не обходилось, конечно, без крупной выпивки и скандалов, но "когда случалось на сих публичных гуляньях сделаться какому-либо шуму,- говорит современник:- то учреждено было императрицею Екатериною II ссорящихся обливать из пожарных труб". Вот, стало-быть, когда стала впервые применяться эта остроумная полицейская мера.
Но самым типичным, ныне, к сожалению, исчезнувшим народным праздником, справлявшимся в нашей столице, был семик. Он праздновался весною, когда распускались деревья, и являлся отголоском далекого языческого времени. На семике пелись старинные, полные непосредственной наивной поэзии народные песни и совершались оригинальные обряды и игры. В Петербурге семик особенно усердно справлялся при Елисавете Петровне, которая чрезвычайно любила смотреть на него и даже лично участвовала в песнях и играх, даря девушкам и молодым парням щедрые подарки. Посещала семик и Екатерина II.
Семик справлялся у монастырской церкви св. Иоанна Предтечи на Ямской. Эта часть города была заселена преимущественно мещанством, купечеством и, вообще, простым русским народом, а поэтому и народный праздник простых русских людей постоянно имел здесь место.
Праздник проходил в особых песнях, в сплетении венков и в старинных играх и хороводах, во время которых разыгрывались настоящие сценические представления по смыслу песен: действующими лицами здесь являлись "Добрый молодец и красная девица", "Княгиня и княжий сын" и пр. Сам по себе праздник был издревле посвящен любви, семейному счастью и плодородию.
Как и всегда на подобных праздниках, дело сильно портилось повальным пьянством серой толпы. Современный автор, рассказывая о семике, сообщает, что во время праздника "приносятся тучные жертвы Бахусу. Шумные храмы его, - говорит он:- расставляются по Лиговке". Жаждущие выпивки "выносят оттуда вино в глиняных плошках" и отправляются с ним на монастырский погост, и там "могилы любимцев фортуны служат роскошным седалищем для пирующих простолюдин". А затем "пирующие простолюдины" смешивались с толпою гуляющих и старательно добивались обычного праздничного эффекта - шумной струи пожарного насоса.
Уличная жизнь С.-Петербурга нередко разнообразилась оригинальными представлениями, которые давали почтеннейшей публике вожаки ученых медведей. Это развлечение, совершенно позабытое в наши дни, тогда пользовалось большим успехом среди петербуржцев, и "С.-Петербургские Ведомости" однажды посвятили ученым медведям даже целую статью:
"Города Курмыша, нижегородской губернии, крестьяне привели в здешний город двух больших медведей, а особливо одного, отменной величины, которых они искусством своим сделали столь ручными и послушными, что многие вещи к немалому удивлению смотрителей по их приказанию исполняют, а именно: показывают, как хмель вьется; подражают судьям, как они сидят за судейским столом; ходят, как престарелые, и как хромые ногу таскают; как сельские девы смотрятся в зеркало и прикрываются от своих женихов".
При Екатерине II была поставлена и знаменитая решетка у Летнего сада, была облицована гранитом и приняла свой теперешний вид Петропавловская крепость, а также получили гранитную отделку своих берегов Фонтанка и "Глухой проток". Последний, после этой операции, получил в честь государыни свое теперешнее название Екатерининского канала.
Но одним из самых замечательных предприятий императрицы по украшению Петербурга было, несомненно, создание знаменитого памятника Петру I, торжественное открытие которого состоялось в 1782 году. С этого времени Петербург получил одну из своих типичнейших достопримечательностей, без которой его трудно и представить. Памятник Петру I прославился вскоре во всей Европе, и убеждаться насчет его достоинств приезжало гораздо более знатных иностранцев, чем насчет решетки Летнего сада. К концу царствования Екатерины II Петербург по внешности был уже вполне европейской столицей. Он раскинулся на большом пространстве, имел до 4.000 домов и 220.000 жителей. В нем насчитывалось 56 православных церквей, 3 театра, много ресторанов и кофеен.
В кратковременное царствование императора Павла I Петербург обеднел населением, так как многие петербуржцы не перенесли тягостей павловского режима и поразъехались. Строительство и увеличение города сильно пало. Однако он обогатился медико-хирургической академией и великолепным зданием Михайловского (инженерного) замка, возведенного на месте петровского Летнего дворца. Замок был построен необычайно спешно - в продолжении трех лет (с 1787 по 1800 год). Вначале он имел крайне оригинальный и совершенно необычный вид: его окружала каменная стена, а за нею были рвы, подъемные мосты, пушки. Это был настоящий феодальный замок, странно выглядевший среди смирных и скромных петербургских улиц. Впоследствии он совершенно утратил этот рыцарский вид.
27-го августа 1801 года на Невском проспекте был заложен Казанский собор в том его виде, в каком он существует теперь (прежде на месте его стояла небольшая каменная церковь во имя Казанской Божией Матери, построенная при Анне Иоанновне и не имевшая ни малейшего подобия с сооруженным впоследствии великолепным храмом). Строителем собора был архитектор Воронихин, бывший крепостной человек, добившийся благодаря таланту и трудолюбию, степени "свободного художника", в буквальном смысле обоих этих слов.
При Павле I была предпринята постройка казарм для квартирующих в Петербурге войск. Это неважное на первый взгляд событие имело однако крупное значение для тогдашней городской жизни. Петербург до той поры не имел особых помещений для солдат, и горожане принуждены были нести крайне тяжелую повинность военного постоя. Павел I решил учредить особый сбор с обывателей на казармы, причем каждый обыватель волен был платить или не платить этот сбор. В первом случае он навсегда освобождался от постойной повинности, и к дому его прибивалась железная доска с надписью: "Свободен от постоя". А те из обывателей, кто не желал участвовать в создании казарменного капитала, от постоя не освобождались.
Царствование Павла I ознаменовалось, между прочим, постройкой каланчи на Невском, а также еще и следующим забавным фактом, касающимся внешности Петербурга:
Обер-полицмейстер Архаров в отсутствие государя придумал сделать ему, к его возвращению сюрприз. Он велел выкрасить все ворота, подъезды и заборы в городе в черный, оранжевый и белый цвета, совершенно так же, как красились будки и шлагбаумы. Трудно сказать, что руководило им в этой выходке, но он искренно думал порадовать царя. Однако вышло не так, как он полагал. Вернувшись в столицу и увидев такую изумительную картину, Павел чрезвычайно разгневался и моментально устранил Архарова от его должности.
Новый блестящий подъем строительства в Петербурге наступил при Александре Благословенном. "Дней Александровых прекрасное начало" отозвалось и на строительной жизни Петербурга. Причиною быстрого роста столицы в это время послужило то же самое обстоятельство, что и при Екатерине II-й: в Петербург понаехало множество народа из провинции, привлеченного сюда чаянием новых благ и новых реформ. Немалый процент этих приезжих составляли возвращенные из ссылки лица, имевшие в свое время несчастие навлечь на себя гнев Павла I. Таких ссыльных было помиловано и возвращено в Петербург в начале царствования Александра I несколько тысяч.
Петербург давал всем им приют и быстро рос и в ширину и в вышину. Местность между Невою и Фонтанкой была вся застроена. Заполнились места между Фонтанкой и Обводным каналом. На Васильевском острове застроились линии и Галерная Гавань. На Петербургской стороне возникли улицы у Большого проспекта и по Б. Невке. Стала заселяться и Выборгская сторона. Из крупных построек за это время была предпринята и на этот раз доведена до конца постройка Биржи, труд создания которой принадлежит архитектору Томону. Тогда же были выстроены собор Спасо-Преображенский, Михайловский дворец (музей Императора Александра III), колоннада у Аничкина дворца и главный штаб с его аркой.
Но главным строительным предприятием при Александре I было создание колоссального Исаакиевского собора, золотые купола которого, так же, как памятник Петру на Сенатской площади, составляет одну из типичнейших примет нашей столицы. Нужно, впрочем, оговориться, что строительство Исаакиевского собора прошло чрез несколько царствований. Собор был собственно заложен еще при Екатерине II (мы говорим о новом Исаакиевском соборе, а не о той небольшой церкви, которая существовала под этим именем при Петре Великом). При Павле I собор был достроен из кирпича, но Александр I пожелал сделать его мраморным, и вот тогда-то и начались строительные работы, прославившие архитектора александровского времени, Монферрана. По мысли Александра I, новый храм должен был "и снаружи и внутри, по богатству и благородству архитектуры, представлять все, что возбуждает удивление в самых великолепных церквах Италии". Эта мысль была осуществлена Монферраном самым блистательным образом; но Александр Благословенный не дожил до окончания собора. Построение его было окончено лишь при императоре Николае I.
При Александре I появились впервые каменные тротуары в столице и извозчичьи кареты. Число жителей к концу его царствования возросло до 425.000, а число домов до 8.000, стоимостью свыше 80 миллионов рублей. Городской доход достигал 1 миллиона руб. в год. Чрезвычайно развилось фабричное производство: в городе работало 4 казенных и 58 частных фабрик. При Александре I состоялось 16-го мая 1803 года празднование столетнего юбилея С.-Петербурга. Празднество сосредоточилось у памятника Петру I на Сенатской площади. Во время торжественного парада мимо памятника прошло 200.000 войска. На Неве против памятника был поставлен 100-пушечный корабль "Гавриил", а на его палубе стоял "дедушка русского флота" - ботик Петра Великого. По бокам ботика стояли на часах 4 столетних старца-солдата, современники Петра Великого; празднество кончилось пушечными салютами с "Гавриила" и принятием депутаций.
В последующие годы XIX века Петербург продолжал расти, попрежнему то замирая в своем росте, то вдруг начиная энергически раздаваться вверх и вширь. Царствование императора Николая I протекло без резких приступов строительной горячки, хотя в эту эпоху и появились такие солидные сооружения, как Михайловский и Мариинский дворцы, театры Александринский и Михайловский, Александровская колонна и первый постоянный мост через Неву (Николаевский). Особенно памятно старому Петербургу сооружение Александровской колонны, как по трудностям, с какими оно было сопряжено, так и по торжественности, с какою состоялось открытие этого великолепного памятника. Сооружение памятника обошлось в 3 миллиона рублей, а над установкою колонны на месте трудились 2.000 солдат и 400 искусных рабочих.
С проведением к Петербургу железных дорог рост города стал опять быстро повышаться, и при Императоре Александре II Петербург принял уже почти те самые размеры, в которых он существует в настоящее время. За самое последнее время, благодаря установлению дешевого железнодорожного тарифа и колоссальному наплыву в Петербург провинциалов, началась и продолжается до сих пор новая строительная горячка, и наша столица опять растет - растет быстро, лихорадочно. Центр вытягивается вверх, уплотняется; дома сжимают друг друга своими каменными боками, а по окраинам располагаются во все стороны новые и новые постройки. Цены на места для построек страшно поднялись, и становится смешно подумать, что когда-то в Петербург, для его заселения, ссылали воров и даром раздавали земельные участки: только стройся!
Столичная жизнь в прежние года.
Мрачна была жизнь Петербурга в XVIII ст. Такие сцены, как изображенная на стр. 378 настоящего нумера "Нивы" (здесь в файле ris6.jpg), повторялись часто. Государственные люди, весьма заслуженные перед страною, подвергались публичной казни. Так было с Остерманом, Минихом, Головкиным и др. при воцарении императрицы Елисаветы Петровны. К счастию, приговор над ними не был приведен в исполнение. В последний момент, когда палач уже занес секиру над головою Остермана, объявлена была милость: смертная казнь заменена была вечной ссылкой в Сибирь.
Что касается уличной жизни столицы в более спокойное время, то если бы мы теперь попали в старый Петербург, первое наше впечатление - была бы непомерно быстрая езда по улицам.
Экипажи неслись тогда, буквально сшибая с ног встречного и поперечного, и никакие строгие запреты не могли вывести это зло. При том и ездили тогда не по-одному, а целыми поездами - цугом в несколько пар лошадей, с форейторами-поддужными, скороходами и прочей челядью. И в результате получались весьма часто настоящие катастрофы. Императрица Анна Иоанновна после случая с Минихом, едва не убитым наехавшею на него каретою, издала интересный указ "о скорой езде", ярко рисующий нравы тогдашней улицы:
"Многие люди и извозчики ездят в санях резво, и верховые их люди пред ними необыкновенно скачут и на других наезжают, бьют плетьми и лошадями топчут". В наказание за такую езду императрица установила "битье лакеев кошками и даже смертную казнь". Но и это не помогло делу, и жалобы несчастных пешеходов на "необыкновенное скакание" не прекращались и после того.
Не меньшим уличным злом была и стрельба в городе из ружей, и тоже только после серьезных несчастий появились строгие запреты, облагавшие виновных огромным штрафом в 1.000 р. за каждый выстрел. Тягость этого наказания обусловливалась, между прочим, пожарною опасностью от выстрелов. Петербург тогда часто и легко горел, и бывали такие злосчастные эпохи (при Анне Иоанновне и Елисавете Петровне), когда выгорали дотла целые части.
Полицейскую службу долгое время несли (как это было и при Петре) солдаты (драгунские команды). Но при Елисавете Петровне, когда вспыхнула семилетняя война, эти команды потребовались на войну, и для отправления полицейской службы стали набирать дворовых людей и крестьян по найму от владельца. Помещики старались сбывать людей нетрезвых и, вообще, дурного поведения, и благодаря этому, в скором времени началась полная дезорганизация полиции. Екатерина II решила поправить дело, и при ней полицейская служба в Петербурге подверглась коренному изменению. Для каждой из тогдашних 10 частей города учреждена была должность пристава. Части были разделены на кварталы (нынешние участки), и в каждый квартал были определены квартальные надзиратель и поручик. Последние избирались горожанами из своей среды, сроком на 3 года.
Средства сообщения в столице были крайне скудны. Извозчиков было недостаточно, дилижансов не было и в помине. К слову сказать, извозчики в то доброе старое время должны были в отличие от "господских выездов" красить свои экипажи в желтый цвет, что, повидимому, и дало повод возникнуть доныне употребляющейся по их адресу кличке "желтоглазый". Чрез Неву существовал всего один плашкоутный Исаакиевский мост, находившийся на месте нынешнего Николаевского: поэтому езда на лодках была тогда гораздо более развита, чем теперь. Ездили и по Неве, и по "Глухому протоку", и по Фонтанке. Богатые люди заводили себе роскошные галеры и "рябики" совершенно исчезнувший ныне тип судна. Это были крытые большие лодки, напоминавшие венецианские гондолы. На Неве часто устраивались катанья с музыкой, и петербуржцы, так ревностно понукаемые прежде Петром к речным "экзерцициям", привыкли к воде и полюбили ее.
Общественная жизнь далеко не отличалась разнообразием. Интересов общественных, в современном смысле, было еще очень мало; собираясь вместе на ассамблеи, а позднее на разные маскарады и благородные спектакли, петербуржцы пили, ели и увеселялись танцами, но еще не собирались для более культурных занятий и собеседований: не существовало никаких обществ или кружков. В высших кругах интересовались политикой, придворной жизнью, сплетнями и очень увлекались (как и нынче) театром. "Подлый" народ был в полном загоне и только в дни праздников и больших торжеств получал свою долю удовольствий на жизненном пиру. В коронационные и иные торжественные дни устраивалось традиционное "быкодрание", т. е. выставлялись толпе на разгром жареные быки, и открывались фонтаны белого и красного вина. Делалось это отчасти и для увеселения "господ", всегда охотно любовавшихся занимательной картиной "быкодрания". Огромное удовольствие тогдашняя публика испытывала и от разных фейерверков, которые никогда не были так часты в Петербурге, как тогда. Для изготовления этих фейерверков даже был построен на Васильевском острове специальный "иллюминационный феатр".
Из общественных развлечений в эпоху XVIII века в Петербурге пользовались особым фавором маскарады. Начало им положил еще Петр Великий, сам охотно принимавший в них участие. Чрезвычайно любила "машкерады" и Елисавета Петровна, задававшая в своем деревянном Зимнем доме такие фестивали, что приезжие иностранцы и послы долго не могли говорить о них иначе, как с выражением удивления и восторга. Елисавета Петровна так любила маскарады, что обратила посещение их в своего рода "повинность": в ее время все, имевшие доступ ко двору, обязаны были непременно являться на "маскарадные вторники". За неявившимися посылались гоф-фурьеры, а упорно не являвшиеся облагались штрафом в 50 рублей! На некоторые из придворных маскарадов мужчины должны были являться в женских костюмах, а дамы в мужских.
Повидимому, на царские маскарады являлось много и незваного народа, потому что в 1743 году вышел указ: "Дабы впредь в маскарад желающим ездить в хорошем и не гнусном платье, а в телогреях, полушубках и кокошниках не ездить". Удивительно простые были нравы! Устраивались маскарады и для "всего дворянства", и для "всего купечества". Страсть у петербургской публики к этим увеселениям впоследствии возросла до такой степени, что ей уже было мало еженедельных придворных маскарадов, и вот для ее удовлетворения некий Имберг объявлял в "Ведомостях", что "в день, когда при дворе Ее Императорского Величества не будет ни маскарада, ни оперы, у него на Малой Морской в доме графа Ягужинского имеет быть маскарад, где и всякое маскарадное платье за умеренную цену найти можно".
Не меньшим почетом пользовались и театральные зрелища. Любители театра часто устраивали "благородные" любительские спектакли у себя на дому, но охотнее посещали придворный театр, где подвизались иностранные актеры. Пышный расцвет театра начался опять-таки при императрице Елисавете Петровне, хотя, собственно, театр существовал уже при Петре и даже не просто театр, а "оперный дом". Понятие "опера" было уже известно петербуржцам, так как "С.-Петербургские Ведомости" еще в 1729 году разъясняли своим читателям: "Опера есть музыческое деяние в подобие комедии, в котором стихи поют, и при оной разные танцы с преизрядными машины представлены бывают". В обществе, как и нынче, шли ярые споры о достоинствах певцов и певиц: одни превозносили Жоржи, Масани или Гарани, другим более нравились Салетти или Кампасси, и эти имена были тогда так же популярны во "всем Петербурге", как нынче имена Баттистини или Зембрих. Вероятно, существовали тогда и театральные психопатки, но только под другим, не дошедшим до нас, названием.
Кроме опер, тогда были в большой моде итальянские пантомимы. Эти пантомимы исполнялись итальянскими арлекинами, которые не могли объясняться словесно пред непонимавшею их русской публикой и поэтому действовали телодвижениями и мимикой. Их мимику, проделки и фокусы публика понимала прекрасно. "К вящему удовольствию смотрителей" (т. е. зрителей) в один вечер давалось несколько пьес, так, например, 12-го февраля 1759 года в "императорском оперном доме при Летнем дворце" сразу давались две оперы, небольшая пантомима и два балета. Оперы, ставившиеся тогда на сцене, давным-давно уже исчезли из европейского репертуара. Это были: "Ночной барабанщик", "Альцеста", "Карл Великий", "Красавица и зверь", "Евдокия венчанная" и т. д. Балеты были в том же роде. Наивность этих представлений доходила до того, что вместе с живыми действующими лицами иногда (например, в арлекинадах) участвовали куклы.
Балет в его настоящем виде возник еще при Анне Иоанновне, будучи введен танцмейстером Ладе, который стал давать впервые на русской сцене представления, состоявшие из одних танцев и мимики. При Анне Иоанновне, впрочем, более в ходу были драматизированные народные сказки (Баба-Яга, Иван Царевич и пр.), исполнявшиеся на придворном театре приближенными к императрице лицами и членами самой царской фамилии.
Страсть к театру, все более укреплявшаяся в обществе, вызвала появление частных театральных представлений; так, открылся "театр учеников артиллерийской школы"; в театр был переделан и манеж герцога Курляндского. Театральные зрелища завелись даже в таких местах, где, казалось, им вовсе не полагалось бы быть. Императрица Елисавета посетила однажды "некую обитель". "Настоятель ее, вымышляя все роды отличного угощения, приказал семинаристам повеселить государыню театром. Государыня охотно согласилась посмотреть "сие зрелище", и семинаристы начали играть. Проходит час, два, три, четыре часа, представление все продолжается. Государыня спрашивает, наконец: "скоро ли пиеса кончится?"
- У нас, Ваше Величество, представления заготовлено на трое суток,отвечает "управляющий":- и мы не перестанем играть, доколе не прикажете!
Подобного же рода представления разыгрывались и в сухопутном кадетском корпусе, где учился знаменитый Сумароков, положивший впоследствии вместе с Ф. Г. Волковым начало русскому театру. Основание русского театра состоялось 30-го августа 1756 года именным указом императрицы Елисаветы Петровны. Сумароков был назначен директором театра, а Волков первым актером. В этом театре появились впервые на сцене женщины-актрисы: это были сестры Ананьины и Мусина-Пушкина.
Около 1765 года завелись театры в гвардейских полках, а в 1783 году, при Екатерине II, был открыт большой каменный театр на месте нынешней консерватории.
Кроме маскарадов и театральных представлений, для развлечения публики существовали многие иные невинные удовольствия. Так, например, некто "фигляр венгерец Венцель Мейер" публиковал, что он "одною шляпою 48 разных перемен делает, показуя, как носят разные народы". Некая "прибывшая из Англии дама делала удивления достойные хитрости с разными переменами". Антрепренер этой дамы, зазывая своими объявлениями публику, добавлял для пущего успеха предприятия, что "оная женщина не долго здесь пробудет". "Француз Лемоен" показывал канарейку, "которая при помощи литер слагала слова, показывала на часах время и отличала цвет платья". За "смотрение" все эти господа имели обыкновение взимать двоякого рода плату: обыкновенную и экстраординарную: "За вход платить имеет каждой по 1 рублю,- гласит одно из подобных объявлений:- а знатные особы - по произволению". Конечно, всякий желал показаться "знатной особой" и платил "по произволению" больше рубля!
В торжественные и праздничные дни любимым развлечением петербуржцев служили народные гулянья. Особенно весело проводили масленицу.
Масляничные гулянья в старое время происходили на Неве, пред дворцом, так, что, по словам современников, "русские монархи могли видеть народ свой веселящимся невинными забавами зимнего времени". На льду обязательно строилисиь высокие горы для катанья, а кругом гор располагались "шарлатаны, фокусники", сараи с "комедиями", китайскими тенями и канатными плясунами. Цена за вход назначалась "весьма маловажная". Кругом "летали в прекрасных санках щеголи, и веселие изображалось на всех лицах". Происходило, разумеется, и обыкновенное катание по городу и островам с бубенцами, музыкой и фонарями. Императрица Екатерина II была большой любительницей такого катанья и приказала однажды даже сделать особо большие сани, в которых могла помещаться вся императорская фамилия. К этим саням привязывалось 14-16 маленьких санок для свиты. Вся эта махина запрягалась 12 лошадьми, убранными лентами, к саням привешивали цветные фонарики и торжественно ехали на острова или по Неве.
На Святой неделе народные гулянья устраивались на Исаакиевской площади, и главную роль в увеселениях играли качели, которые были трех сортов: "круглые", "подвесные" или "маховые". Со времени Екатерины II стали устраиваться, кроме того, и "летние горы". Качели, перенятые нами, к слову сказать, от татар, пользовались тогда колоссальным успехом не только у простого народа, но и у аристократии: с четверга на Святой у качелей собирался весь город. Не обходилось, конечно, без крупной выпивки и скандалов, но "когда случалось на сих публичных гуляньях сделаться какому-либо шуму,- говорит современник:- то учреждено было императрицею Екатериною II ссорящихся обливать из пожарных труб". Вот, стало-быть, когда стала впервые применяться эта остроумная полицейская мера.
Но самым типичным, ныне, к сожалению, исчезнувшим народным праздником, справлявшимся в нашей столице, был семик. Он праздновался весною, когда распускались деревья, и являлся отголоском далекого языческого времени. На семике пелись старинные, полные непосредственной наивной поэзии народные песни и совершались оригинальные обряды и игры. В Петербурге семик особенно усердно справлялся при Елисавете Петровне, которая чрезвычайно любила смотреть на него и даже лично участвовала в песнях и играх, даря девушкам и молодым парням щедрые подарки. Посещала семик и Екатерина II.
Семик справлялся у монастырской церкви св. Иоанна Предтечи на Ямской. Эта часть города была заселена преимущественно мещанством, купечеством и, вообще, простым русским народом, а поэтому и народный праздник простых русских людей постоянно имел здесь место.
Праздник проходил в особых песнях, в сплетении венков и в старинных играх и хороводах, во время которых разыгрывались настоящие сценические представления по смыслу песен: действующими лицами здесь являлись "Добрый молодец и красная девица", "Княгиня и княжий сын" и пр. Сам по себе праздник был издревле посвящен любви, семейному счастью и плодородию.
Как и всегда на подобных праздниках, дело сильно портилось повальным пьянством серой толпы. Современный автор, рассказывая о семике, сообщает, что во время праздника "приносятся тучные жертвы Бахусу. Шумные храмы его, - говорит он:- расставляются по Лиговке". Жаждущие выпивки "выносят оттуда вино в глиняных плошках" и отправляются с ним на монастырский погост, и там "могилы любимцев фортуны служат роскошным седалищем для пирующих простолюдин". А затем "пирующие простолюдины" смешивались с толпою гуляющих и старательно добивались обычного праздничного эффекта - шумной струи пожарного насоса.
Уличная жизнь С.-Петербурга нередко разнообразилась оригинальными представлениями, которые давали почтеннейшей публике вожаки ученых медведей. Это развлечение, совершенно позабытое в наши дни, тогда пользовалось большим успехом среди петербуржцев, и "С.-Петербургские Ведомости" однажды посвятили ученым медведям даже целую статью:
"Города Курмыша, нижегородской губернии, крестьяне привели в здешний город двух больших медведей, а особливо одного, отменной величины, которых они искусством своим сделали столь ручными и послушными, что многие вещи к немалому удивлению смотрителей по их приказанию исполняют, а именно: показывают, как хмель вьется; подражают судьям, как они сидят за судейским столом; ходят, как престарелые, и как хромые ногу таскают; как сельские девы смотрятся в зеркало и прикрываются от своих женихов".