Могучее вооружение, возросшая дальность полетов, надежность систем управления, способность эффективно поражать цели значительно расширили спектр решаемых авиацией задач. Вплоть до задач стратегического масштаба. Возьмем для примера дальнюю авиацию. Стратегический ракетоносец - можно сказать, летающая пусковая установка - способен преодолеть довольно большие расстояния и нанести точный ракетный удар по цели, не попадая в "лапы" средств ПВО противника.
   Одним словом, время коренным образом изменило военную авиацию во всех отношениях. Вы можете спросить, что же, выходит, техника оттеснила человека? Снизила требования к нему как к специалисту? Мол, вся основная тяжесть лежит на прочных плечах хитроумной автоматики?
   Нет, это не так. Техническая оснащенность возросла, а вместе с ней возросли и требования, предъявляемые к летчику. Сегодняшний пилот немыслим без глубоких инженерных знаний, тактического мастерства, отличной физической и психологической подготовки к разного рода перегрузкам, возможным стрессовым ситуациям.
   В этой связи хочу вспомнить один из своих первых вылетов на реактивном истребителе МиГ-15. Самолет этот тогда только осваивался, проводились учебно-тренировочные полеты в сложных метеоусловиях. В воздухе летчика иногда подстерегало явление иллюзий. Состояние это наступало внезапно, как потеря сознания при кислородном голодании. Мне уже знакомы были подобные вещи. Иллюзии возникали и во время боевых вылетов, когда внезапно я попадал в неблагоприятные условия погоды. Но тогда скорости были меньше, и я успевал выводить машину почти у самой земли. Реактивный самолет с его скоростью менял многое.
   Выполнив задачу, перехватив и сбив цель, я возвращался на аэродром и уже заходил на посадку. Вошел в облака. И тут мне стало казаться, что я лечу на боку. Усилием воли заставил себя поверить показаниям приборов, пилотировать строго по ним. Нелегко было пересилить иллюзию, но зато тогда я впервые понял, что требования к летчику изменились. Роль его возрастает. Роль знаний, волевых качеств. Мы понимали, что и самое незначительное проявление расхлябанности, недисциплинированности на земле, при подготовке к полету, может привести в воздухе к серьезным последствиям.
   Так постепенно вырабатывалось умение в новой для нас, бывших фронтовиков, обстановке во время тренировочных полетов в короткие промежутки времени принимать правильные решения и выходить победителями.
   В 1948 году реактивная авиация была еще только на подходе к сверхзвуковым скоростям. Сейчас уже за штурвал самолета садятся люди с высшим инженерным образованием, получившие всестороннюю подготовку в военных авиационных училищах. Они встают на охрану воздушных рубежей Советского Союза, восприняв душой и сердцем славные боевые традиции лучших сынов Отчизны. Традиции становятся достоянием сегодняшних бесстрашных соколов, особой чертой профессиональной гордости. Разве нет в этом романтики - взяв эстафету, достойно продолжать дело, начатое задолго до тебя?
   Вспоминаю, как на торжественном приеме, посвященном 50-летию ВЛКСМ, Е. М. Тяжельников вручал почетную награду - знак "Воинская доблесть" выпускнику Черниговского высшего военного авиационного училища летчиков имени Ленинского комсомола Юрию Кожушкину.
   Во время полета самолет перестал слушаться летчика. В этих сложных условиях, когда счет времени идет на мгновения, Юрий сумел вывести самолет из штопора и посадить почти не управляемую машину на поле. Мастерство, высокое самообладание помогли найти путь к выходу из критической ситуации, спасти машину.
   Зорко охраняют созидательный труд советского народа военные летчики. Как и прежде, они в полной готовности по призыву партии выступить на защиту своей Родины. Как-то, отвечая на вопрос о том, что же является внутренним стержнем готовности к подвигу в мирное время, трижды Герой Советского Союза маршал авиации А. И. Покрышкин высказал очень верную мысль: "За время минувшей войны, за долгие годы службы я убедился, что таким стержнем служит идейная зрелость, глубокое понимание своей личной ответственности за судьбы Родины. Именно эти качества советского человека, воспитываемые нашим советским образом жизни, всей целенаправленной, настойчивой работой партии, в масштабах всего нашего общества составляют могучий социально-политический фактор. Родившись с победой Октября, этот фактор усиливается по мере нашего движения вперед"{5}.
   Авиация стала тем порогом, переступив который человек вышел в космос. Это направление в динамике развития профессии летчика предугадал еще "великий Циолковский. Многие космонавты начинали свой путь в космос за штурвалами военных самолетов. Становление и развитие космонавтики тесно связано с совершенствованием авиационной техники.
   Видя перспективу сегодняшней авиации, мне кажется, будет интересно и полезно окунуться в ее боевое прошлое.
   Я буду искренне рад, если для кого-то, кто прочитает эту книгу, с ее помощью определится или, по крайней мере, наметится дальнейший жизненный путь. Путь в военную авиацию. Сама ее история свидетельствует: традиции не умирают. Заложенные в свое время лучшими людьми одного поколения, они неизменно наследуются и преумножаются новым поколением, молодежью сегодняшнего дня.
   И. Кожедуб,
   трижды Герой Советского Союза
   И. С. Полбин
   М. Барабанщиков, А. Некрылов
   С рассветом, как только косые лучи солнца высветили землю, пикирующие бомбардировщики Пе-2, подминая под себя клубы пыли, устремились в небо. Взлетев, быстро перестроились, взяли курс на запад. Под крылом поплыли поля, где еще недавно шли жестокие бои. Отчетливо виднелись следы танковых гусениц, обгоревшие остовы машин, разбитых орудий. При подходе к линии фронта, которая обозначалась редкими разрывами снарядов, бомбардировщики по сигналу ведущего вытянулись в длинную цепочку. Впереди внизу, в небольшом лесочке, просматривались замаскированные танки противника. Начиналась атака.
   Ведущий бомбардировщик со скольжением влево перешел в стремительное пикирование. За ним последовал второй самолет, третий, четвертый... Каждый сбрасывал по одной бомбе и стремительно поднимался вверх, подстраиваясь в хвост впереди идущему. Над полем боя, сплошь покрывшимся огромными фонтанами земли и дымом пожаров, замкнулся боевой круг, составленный из множества машин, выполняющих единую волю командира - ведущего группы, который больше всего любил именно этот способ бомбометания, называемый "вертушкой", и не потому лишь, что сам его выносил в долгих муках раздумий и проверил в боях, - он позволял ему эффективнее бить врага, лучше управлять боями. Это было какое-то гигантское колесо, которое вращалось с наклоном к земле, сбрасывая свой смертоносный груз точно в цель. Оно меняло направление своего удара, следуя сигналам ведущего, перемещаясь на новые и новые объекты бомбометания и разрывая оборону противника в клочья. И не было от него нигде спасения.
   Дымилась израненная земля, горел лес, укрывший немецкую технику. К небу поднимался огромный столб дыма. Поле, еще недавно, несколько минут назад, готовое изрыгнуть на советские войска лавину огня и металла, будто вымерло. Покореженные машины, окутанные черным дымом, обугленные воронки и только грохот проносящихся бомбардировщиков.
   Когда самолеты вернулись, солнце уже полностью взошло над аэродромом. Из передней машины вышел командир - ведущий группы. Прошел немного по летному полю, словно пробуя на прочность землю под ногами, остановился, вдыхая свежий, настоянный на хвое воздух. Улыбнулся хорошему утру, порадовался удачно прошедшему вылету, мастерству своих летчиков. Это был командир авиационного соединения, Герой Советского Союза, гвардии генерал-майор авиации Иван Семенович Полбин.
   * * *
   Родился он И февраля 1905 года в симбирской городской тюрьме, в которой отбывала срок заключения его мать Ксения Полбина - крестьянка села Ртищево-Каменка, арестованная по делу сельской сходки, состоявшейся после январских кровавых событий в Петербурге. В семье шесть едоков, а работник один - мать. Тянулась из последних сил. Отец - Семен Полбин - рад бы помочь, да здоровья не было. Надорвался в батраках. Не жалея себя, хотел заработать, хозяином стать, семью поднять, но не вышло. Судьба оказалась против него. Который год лежал прикованный к постели, высох весь. Казалось, в теле только одна душа осталась, а вот злость на богатеев не проходила. Однажды, когда Ксения вечером после работы робко поведала о том, что Василий Живодеров зовет Ванюшку к себе на работу, Семен Полбин пришел в бешенство.
   - Не дождется, ирод, что захотел, сына в хомут сызмальства впрячь, мало ему меня было... - Умолк, зашелся в диком кашле.
   Жена украдкой вытерла слезы. Прав был муж. Только, куда же от нужды деваться?
   После смерти мужа семилетнего Ванюшку пришлось отдать в батраки. Не помирать же всем с голоду.
   Многие в ту пору, закинув за плечи худой мешок с немудреными пожитками, подавались в город. В 1918 году ушел на заработки и четырнадцатилетний Иван Полбин. Устроился на станцию Выры, где всегда работали мужики с их села, где оставил свой след и отец.
   Через эту станцию нередко проходили воинские эшелоны. С завистью провожал Иван Полбин проскакивающие мимо составы с техникой, красноармейцами. Ну а когда поезд останавливался, было целое событие. Красноармейцев окружали рабочие, сразу же завязывались разговоры, по солдатским рукам шел вышитый кисет с душистым самосадом в обмен на газету в две страницы, которая потом зачитывалась до дыр. И вот однажды, читая вслух газету (рабочие часто просили его об этом), Ваня Полбин обратил внимание на необычный рисунок. Человек в больших выпуклых очках стоял у странного сооружения, напоминавшего стрекозу, а внизу была небольшая заметка об отважном авиаторе, который в боях за Советскую власть совершил несколько смелых вылетов, проводя разведку и сбрасывая бомбы на белогвардейцев.
   Полбин удивленно спросил:
   - Что это такое?
   Рабочий в солдатской шинели, недавно вернувшийся с гражданской без трех пальцев на левой руке, неторопливо взял газету, ответил солидно:
   - Ероплан. Летает по небу, как птица, да что там тебе птица - еще быстрее. Один раз и на наш ескадрон налетел и давай сверху пулеметом поливать да бомбы, бомбы в нас кидать. Кони, люди - врассыпную, ескадрона как не бывало... Страху я тогда натерпелся, никогда со мной за всю германскую такого не было.
   После смены Иван Полбин подошел к помощнику машиниста, смущенно попросил:
   - Василий Карпович, а ты еще расскажи про этот ероплан.
   - Смотря с какой стороны тебя интересует этот вопрос. Ежели самому захотелось, так не мечтай, не наше это деревенское дело. А вообще я так понимаю. Коли у нас есть рабоче-крестьянская армия, которая воюет за народ, то должны быть у нас и еропланы, без техники нам тоже никак нельзя. А кому летать? Буржуев нет, значит... - Посмотрел на Полбина, легонько толкнул в плечо. - Смекаешь, паря? Только учиться надо много.
   * * *
   Вскоре Ивану Полбину пришлось вернуться в деревню, помочь матери по хозяйству, приходилось и батрачить - чем-то же надо было кормить младших братьев и сестер. А по вечерам ходил к учителю местной школы Константину Алексеевичу Селиванову. Там он впервые услышал о знаменитом русском авиаторе Петре Нестерове, который таранил вражеский самолет. Он был глубоко потрясен тем, что сделал этот человек.
   И в 1922 году Иван Полбин поступает в Карлинскую среднюю школу второй ступени. В Поволжье в то время не было хлеба, дров, керосина, спичек, учебников, тетрадей. В самотканой одежде, в лаптях, с холщовой сумкой за плечами ходили деревенские ребята в школу в село Карлинское. В школе Ивана приняли в комсомол. Теперь вся жизнь для Полбина была подчинена одному смыслу: быть там, где нужнее, где от него польза Родине. Самым важным в эти годы была борьба с неграмотностью. И комсомольцы школы решили научить грамоте жителей деревень Сухаревки, Безводовки, Матюшина, Вязовки. Ни разруха, ни скептические взгляды многих односельчан, ни даже откровенные угрозы кулаков и бандитов не могли помешать комсомольцам.
   В Карлинской школе Иван Полбин редактировал стенную газету "Голос". Только не так уж много места отводилось там школьным делам, больше воздухоплавательным аппаратам.
   Многому научила его Карлинская школа. Не случайно в 1944 году, уже будучи генералом, Героем Советского Союза, он пришлет в школу письмо, в котором будут такие строчки: "Годы пребывания в Карлинской школе ярко сохранились в моей памяти и всегда вспоминаются с глубоким чувством благодарности. Я горжусь, что был учеником Карлинской школы, горжусь за вас, мои учителя".
   После окончания школы Полбин по направлению волостного комитета комсомола работает избачом в селе Майна. По вечерам в маленькой комнате при волостном Совете было всегда многолюдно. Полбин читал вслух газеты, журналы, книги, объяснял прочитанное. Слушали Ивана внимательно, спрашивали, а то и спорили. Но всегда непременно говорили о будущем. И тут избач рассказывал о летательных аппаратах. Иной раз даже набожные старушки слушали о чуде диковинном, которое, как птица, по небу летает, да не выдерживали. Уходили, крестясь и приговаривая:
   - Антихристы, бога на вас нет.
   Бедняки уважали избача, несмотря на молодость, Семенычем звали. Кулачье - ненавидело.
   Вскоре Полбина избрали секретарем Майнского волостного комитета комсомола. Забот и вовсе прибавилось. Нужно бывать в нескольких окрестных селах, поговорить с людьми о новой политике по отношению к крестьянству, организовать диспуты и вечера молодежи.
   Особое внимание секретарь уделял вовлечению молодежи в комсомол. Понимал, что без этого трудно на селе налаживать новую жизнь. Нужна тесная сплоченность тружеников села вокруг партии большевиков. И это могли обеспечить коммунисты, комсомольцы. Годы были тяжелые. Воспользовавшись трудностями с переустройством села и образованием ТОЗов (товариществ по обработке земли), кулаки повели враждебную пропаганду среди населения. Устраивали поджоги, убивали активистов. А бороться с ними было нелегко. Милиции не хватало, большинство крестьян не знало, куда все это повернется, выжидало, держалось своего угла и накопленного изнурительным трудом маленького хозяйства. И решили тогда комсомольцы создать военизированный отряд, подучить молодых сельских активистов военному делу, чтобы они у себя были прочной защитой народной власти.
   Полбин пригласил красноармейцев, вернувшихся с гражданской, достали оружие, начали заниматься. Секретарь и сам встал в строй. Гоняли отставники комсомольцев до седьмого пота, будто за какие-то три недели хотели сделать настоящими солдатами. Вот тогда и выделился Иван Полбин своей подтянутостью, ловкостью в обращении с оружием, пытливостью. Его похвалили, даже предрекали ему быть хорошим командиром.
   * * *
   ...С самого начала призыва на военную службу он был твердо уверен, что его обязательно пошлют в авиацию. Из книг и журналов он почерпнул немало сведений о том, почему аппарат тяжелее воздуха способен летать, знал устройство многих систем и механизмов, установленных на самолетах. Да и здоровье есть. Крутые плечи, мужественное лицо, внимательный взгляд глубоко посаженных глаз выдавали в нем человека волевого, решительного, наделенного недюжинной силой. Но на медицинской комиссии дотошный доктор с резким, скрипучим голосом обратил внимание на то, что мизинец на левой руке Полбина не выпрямляется до конца - след травмы, полученной, когда батрачил у Живодерова. Врач решительно покачал головой. Никакие доводы на него не действовали.
   - Нельзя, не имею права. Авиации нужны отменно здоровые люди.
   - А я что, по-вашему, не здоров? - с трудом сдерживая себя, проговорил Полбин. - Могу двухпудовкой перекреститься.
   Однако врач был неумолим:
   - Не унывайте, молодой человек, силушкой вас в самом деле бог не обидел. Так что и здесь, на земле, вам скучать не придется...
   Как годного к строевой службе его направили в Богунский полк. Служить там было честью. В годы гражданской войны полк, которым командовал в то время Николай Щорс, покрыл себя неувядаемой славой. И те, кто приходил сюда уже в мирное время, должны были с особой ответственностью относиться к изучению военного дела. Полбин учился хорошо, старательно. Он вообще все делал добротно, со всей серьезностью и пониманием своего долга. Знал оружие, решал тактические задачи. Особых трудностей он здесь не испытывал. Но желание стать летчиком крепло в нем. В короткие часы увольнения он ходил в библиотеку, читал авиационные журналы "Самолет", "Вестник Воздушного флота".
   В тот год Полбин твердо решил после окончания срока службы просить райком партии направить его на учебу в летное училище.
   * * *
   "Надо бороться, просить, наконец, требовать", - думал он, решительно направляясь в кабинет секретаря Ульяновского райкома партии.
   Только все повернулось не так, как ожидал Полбин. Секретарь, чуть старше его, с изможденным лицом и покрасневшими от бессонницы глазами, крепко обнял Ивана:
   - Хорош воин, как раз ты мне очень нужен. Революцию на селе делаем, там ты будешь незаменим.
   - Да, но... - Полбин помедлил, собираясь с духом, - учиться хочу, товарищ секретарь, в летной школе.
   Секретарь райкома внимательно посмотрел на него, подвинул стул, проговорил устало:
   - Садись.
   Он медленно подошел к окну, занавешенному давно не стиранной шторой, повернулся к Полбину, сказал резко:
   - Мне ведь тоже сейчас что-то другое хочется делать, но партия приказала быть здесь, и я здесь, потому что иначе нельзя.
   Ты партиец хороший, рабочей закалки. И никто лучше тебя, родившегося и выросшего здесь, не поймет нужды села. Ты понимаешь, как важно, чтобы организацией новой жизни на селе занимались люди, не только преданные Советской власти, но и правильно понимающие ее политику. - Он остановился, снова пристально посмотрел на Полбина: - Партия может приказать тебе быть секретарем комсомольской ячейки, и ты обязан будешь подчиниться. Но я хочу, чтобы ты, Ваня, сам согласился. Так работать тебе будет легче.
   Когда Полбин собрался уходить, остановил его у двери:
   - Через год приходи. Задерживать не буду. Знаю, что бредишь ты авиацией. Сам пойду просить за тебя.
   Полбин улыбнулся в ответ.
   Наступил очень трудный год для Полбина. Иной раз некогда было поесть, отдохнуть. Руководил курсами по подготовке полеводов, бригадиров. Организовывал местных комсомольцев для работы на общественных объектах, восстанавливал школы, подбирал преподавателей, заботился об обеспечении школьников всем необходимым для учебы... Да разве обо всем расскажешь!
   Через год он снова в райкоме партии, где ничего не изменилось. Лишь сам секретарь выглядел лучше, чем тогда. Наверное, все-таки дела в районе налаживались. Он протянул Полбину руку, поздоровался:
   - За работу спасибо, а вот как с летной школой, не передумал?
   Полбин покачал головой:
   - Нет.
   Секретарь взял со стола бумагу.
   - Вот наше ходатайство в училище. А вообще жаль, что уезжаешь, хорошо работать с тобой. - Крепко пожал ему руку: - Ну, Ваня, не знаю, что говорят в таких случаях. Просто желаю тебе высокого неба над головой.
   * * *
   В 1929 году Полбин был принят в Вольскую теоретическую школу летчиков. В те годы в подготовке авиаторов существовало два этапа, связанных с обучением в двух разных школах; теоретической и практической.
   Полбин стремился все понять, постигнуть, приходилось очень много заниматься. Преподавателям, командирам это нравилось. Товарищи по курсовой роте удивлялись его напористости:
   - Ты, Иван, никак сразу же хочешь профессором стать?
   Он ответил серьезно:
   - Сразу не получится, но со временем хотелось бы.
   Летом наконец курсанты поднялись в воздух на настоящих самолетах. Правда, летели они в качестве пассажиров, за спиной инструктора. И все-таки эти первые полеты дали то, что так необходимо летчику, - почувствовать небо. И жить только тем мгновением, когда в лицо ударит свежая струя воздуха, и навстречу быстро, быстро побежит земля, и под крылом домотканым ковром расстелется озаренная солнцем степь. Когда приземлились и Полбин восхищенно посмотрел на инструктора, откровенно завидуя тому, что вот этот невысокий, плотный человек в черном кожаном костюме много летает, тот перехватил его взгляд, снисходительно улыбнулся.
   - Ничего, когда станешь летать, пройдет. Поймешь, что это просто трудная работа, которую каждый из нас делает лучше или хуже.
   Затем Полбин был направлен в Оренбургскую школу летчиков "для прохождения практического обучения на материальной части ВВС". Вместе с ним уехал Федор Котляр и другие курсанты.
   Первые полеты курсанты проводили на У-1, который для тех лет уже считался довольно устаревшей конструкцией. Но зато самолет, сделанный из дерева, фанеры и специального полотна - перкаля, был очень надежен и послушен в полете и для первых самостоятельных полетов считался незаменимым. Да и, собственно, упражнения на нем выполняли самые простые. Взлет, выдерживание, набор высоты, один разворот, второй...
   Кажется, все самое простое. Но не пошло сразу у Полбина дело. Когда садился в кабину и мысленно представлял себе полет, все было ясно. Вот самолет начинает разбег, ручка управления слегка отдается от себя и потом, когда скорость достигает взлетной, медленно выбирается на себя... Так он и делал, и земля уходила из-под самолета и пропадала где-то внизу. И все вроде бы получалось у него. До посадки. И хотя он тоже очень четко представлял себе эту завершающую часть полета, машина не могла у него принять надежное положение, коснувшись посадочной полосы сразу на три точки.
   Первый раз дал такого большого "козла", что думал, самолет не выдержит, развалится. И хотя не ругал инструктор, на душе было - хуже не придумаешь. Не хотелось идти в казарму: так оскандалился. Считали лучшим "теоретиком", говорил обо всем толково, а как дошло дело до практики, так одни курьезы.
   - Нет, шалишь, я свое возьму. - Полбин глянул на небо, такое же хмурое, как он сам, с серыми тучами, неприветливое, и торопливо зашагал от аэродрома.
   Товарищи вели себя с ним будто ничего не произошло и все идет так, как нужно. Только когда легли спать и погасили свет, Полбин почувствовал дружеское прикосновение руки, услышал шепот Федора:
   - Вань, ты не переживай, это ведь только начало, главное у нас впереди.
   Полбин и сам знал, что им предстоит работать на других, более совершенных машинах: там и высота побольше, и скорость не та, что на У-1. И там вот нужно будет мастерство.
   Он снова и снова продумывал каждый шаг, каждый элемент. На земле имитировал все те действия, которые надо делать в небе. И наверное, вот здесь, в Оренбургской школе летчиков, у него, будущего дважды Героя Советского Союза, рождалась способность вдумчиво анализировать каждый полет, до секунд рассчитывать каждое движение и к полетам относиться не как к повседневной, будничной работе, а как к творчеству художника, изобретателя.
   После освоения программы на У-1 курсантов перевели на боевой самолет Р-1. Машина современная, надежная в полете. Нужна была предельная внимательность, точность, собранность и мыслей и действий. Вот здесь-то и стали уже проявляться незаурядные способности Ивана Полбина, его мгновенная реакция, умение молниеносно принимать правильные решения и думать о каждом полете. Не случайно, окончив школу, он был оставлен здесь инструктором.
   Летчиками не рождаются, ими становятся. В труде, изнурительной учебе и даже в борьбе с самим собой, с собственной слабостью. Полбин в этом убедился. Но в те годы понял он и другое: одно дело учиться самому, отвечать только за себя, и совсем другое - быть в ответе за других.
   Инструктор Иван Семенович Полбин воспитывал у курсантов точность, быстроту, четкость действий. То же, что сам приобрел за долгие годы учебы и считал это первоосновой всего обучения. Притом у него не было курсантов ни хороших, ни плохих. Всех считал в одинаковой мере способными освоить азы летной науки, остальное же зависит во многом от инструктора. Сумеет ли он привить подчиненному потребность постоянного самосовершенствования или научит его только ручкой управления двигать.
   Бывало, перед полетами он пройдет перед строем курсантов, внимательно посмотрит каждому в лицо, объяснит задание и, только когда все обговорит на земле, начинает отработку упражнения практически. Однажды, когда курсант излишне долго устраивался в кабине, Полбин приказал ему повторить посадку:
   - В кабину надо садиться в одно мгновение, с закрытыми глазами знать, где и что находится. Для победы в настоящем бою важны не часы, не минуты секунды! - Он повернулся к курсанту, сухо отчеканил: - Кабина самолета не телега, потрудитесь научиться в нее садиться так, как подобает летчику.
   Он всегда переходил на сугубо официальный тон, когда был возмущен.
   Кто-то не выдержал в строю:
   - Так он же из казацкого рода, с тихого Дона.
   Полбин нахмурился:
   - Отставить, - снова оглядел строй, тихо произнес: - Это, кстати, всех касается. Сегодня после полетов потренируемся.
   Он был очень строгим инструктором. Некоторые однокашники считали, что перехлестывает Иван Полбин. Больше всех его группа работает. К тому же порою курсанты заняты тем, чего и в программе обучения нет.
   Как-то Федор Котляр заметил Полбину:
   - Ты, Иван, так занимаешься, будто скоро с ними в бой собираешься идти.
   Полбин промолчал, только в ответ пожал плечами.