Неизвестен Автор. Лирика вагантов в переводах Льва Гинзбурга

   бренной плоти
   от карающей судьбы.
   Все услады
   без пощады
   смерть сметет в урочный час.
   Так покайтесь!
   Попытайтесь,
   чтоб господь хоть душу спас!
   Надо всеми
   в наше время
   меч возмездья занесен.
   Безутешен
   тот, кто грешен,
   тот, кто праведен, - спасен!
   Скажем людям:
   "О, пробудим
   совесть спящую свою!
   Коль пробудим,
   так пребудем
   не в геенне, а в раю!"
   *
   СТАРЕЮЩИЙ ВАГАНТ
   *
   Был я молод, был я знатен,
   был я девушкам приятен,
   был силен, что твой Ахилл,
   а теперь я стар и хил.
   Был богатым, стал я нищим,
   стал весь мир моим жилищем,
   горбясь, по миру брожу,
   весь от холода дрожу.
   Хворь в дугу меня согнула,
   смерть мне в очи заглянула.
   Плащ изодран. Голод лют.
   Ни черта не подают.
   Люди волки, люди звери...
   Я, возросший на Гомере,
   я, былой избранник муз,
   волочу проклятья груз.
   Зренье чахнет, дух мой слабнет,
   тело немощное зябнет,
   еле теплится душа,
   а в кармане - ни шиша!
   До чего ж мне, братцы, худо!
   Скоро я уйду отсюда
   и покину здешний мир,
   что столь злобен, глуп и сир.
   *
   СНЕЖНОЕ ДИТЯ
   *
   Я расскажу вам, не шутя,
   рассказ про снежное дитя...
   Жила-была на свете баба
   жена доверчивого шваба.
   Был этот шваб купцом, видать.
   Ему случалось покидать
   пределы города Констанца.
   Уедет - в доме смех да танцы.
   Муж далеко. Зато жена
   толпой гуляк окружена,
   ватагой странствующих мимов,
   шутов, вагантов, пилигримов.
   Ну, словом, благородный дом
   был превращен в сплошной Содом.
   Не удивительно, что вскоре,
   покуда муж болтался в море,
   раздулось брюхо у жены
   (тут объясненья не нужны),
   и, как велит закон природы,
   в урочный час случились роды,
   явился сын на белый свет...
   Затем прошло еще пять лет...
   Но вот, закончивши торговлю,
   под обесчещенную кровлю
   из дальних странствий прибыл муж.
   Глядит: ребенок! Что за чушь?!
   "Откуда взялся сей мальчишка?!"
   Дрожит жена: "Теперь мне крышка".
   Но тут же, хитрости полна,
   Затараторила она:
   "Ах, обо мне не думай худо!
   Случилось истинное чудо,
   какого не было вовек:
   сей мальчик - снежный человек!
   Гуляла в Альпах я однажды,
   и вдруг занемогла от жажды,
   взяла кусочек снега в рот,
   и вскоре стал расти живот.
   О, страх, о, ужас! Из-за льдышки
   я стала матерью мальчишки.
   Считай, что снег его зачал..."
   Супруг послушал, помолчал,
   а через два иль три годочка
   с собой взял в плаванье сыночка
   и, встретив первого купца,
   за талер продал сорванца.
   Потом вернулся он к супруге:
   "Мы были с мальчиком на юге,
   а там ужасный солнцепек.
   Вдруг вижу: парень-то потек
   и тут же превратился в лужу,
   чтоб ты... не изменяла мужу!"
   Сию историю должна
   запомнить всякая жена.
   Им, бабам, хитрости хватает,
   но снег всегда на солнце тает!
   *
   ПЕСНЯ ПРО ЛГУНА
   *
   Эй, слушай, старый, слушай, малый,
   рассказ про случай небывалый,
   что сделал зятем короля
   неисправимого враля.
   Воззвал король однажды с трона:
   "Любой, кто, не страшась закона,
   всех лучше врет у нас в краю,
   получит в жены дочь мою!"
   Одушевленный сим указом,
   шваб, даже не моргнувши глазом,
   пред королем заговорил:
   "Вчера я зайца подстрелил,
   его разделал на жаркое.
   И вдруг - о, диво! Что такое?!
   Гляжу и сам не верю: он
   по горло медом начинен.
   А вслед за тем из брюха зайца
   златые выкатились яйца,
   кольцо с брильянтами, алмаз
   и высочайший твой указ,
   где я наследником объявлен..."
   "Наглец! Ты был бы обезглавлен,
   король в восторге заорал,
   когда бы чуть поменьше врал!
   Но прекратим допрос дальнейший.
   Отныне ты мне друг первейший.
   Ты - главный лжец у нас в краю!
   Бери-ка в жены дочь мою!"
   *
   БОГАТЫЙ И НИЩИЙ
   *
   Нищий стучится в окошко:
   "Дайте мне хлебца немножко!"
   Но разжиревший богач
   зол и свиреп, как палач.
   "Прочь убирайся отсюда!.."
   Вдруг совершается чудо:
   Слышится ангельский хор.
   Суд беспощаден и скор.
   Нищий, моливший о хлебе,
   вмиг поселяется в небе.
   Дьяволы, грозно рыча,
   в ад волокут богача.
   Брюхо набил себе нищий
   лакомой райскою пищей
   у богача неспроста
   слюнки текут изо рта.
   Нищий винцо попивает,
   бедный богач изнывает:
   "Хоть бы водицы глоток!.."
   ...Льют на него кипяток.
   *
   ПРОСЬБА ПО ВОЗВРАЩЕНИИ ИЗ САЛЕРНО
   *
   Здравствуйте! Слово привета
   вам от бродяги-поэта.
   Все вы слыхали, наверно,
   про знаменитый Салерно.
   С давних времен и поныне
   учатся там медицине
   у величайших ученых,
   чтоб исцелять обреченных...
   "Как бы мне, господи боже,
   медиком сделаться тоже?"
   И приступил я к ученью,
   новому рад увлеченью...
   Но оказалось: наука
   горше, чем смертная мука,
   и захандрил я безмерно
   в том знаменитом Салерно.
   Смыться решил я оттуда,
   но одолела простуда
   так, что четыре недели
   я провалялся в постели
   и, поглощая микстуру,
   славил свою профессуру.
   "Бедный вы наш сочинитель,
   молвил мне главный целитель,
   я говорю вам без шуток:
   жить вам не более суток!"
   Я до того огорчился,
   что через день излечился,
   взял свой мешок и - айда!
   тотчас же прибыл сюда.
   Гляньте, друзья, на поэта:
   стал я подобьем скелета,
   плащ мой изношен до дыр,
   не в чем явиться в трактир,
   ибо в проклятом Салерно
   есть небольшая таверна,
   где промотал я до нитки
   всю свою кладь и пожитки,
   С голоду я изнываю,
   к щедрости вашей взываю,
   о подаянье моля
   господа и короля.
   Слышишь, король всемогущий?
   Я - твой поэт неимущий
   славлю владыку владык,
   ибо ты мудр и велик.
   Призван самою Минервой,
   ты, средь правителей - первый,
   множеством дивных щедрот
   свой осчастливил народ.
   Всем оказавший подмогу,
   выдели мне хоть немного!
   Не оскудеет рука
   та, что спасет бедняка!
   Бог да продлит твои годы!
   Я ж сочиню тебе оды,
   гимны сложу в твою честь:
   очень уж хочется есть.
   *
   ИСПОВЕДЬ АРХИПИИТА КЕЛЬНСКОГО
   *
   С чувством жгучего стыда
   я, чей грех безмерен,
   покаяние свое
   огласить намерен.
   Был я молод, был я глуп,
   был я легковерен,
   в наслаждениях мирских
   часто неумерен.
   Человеку нужен дом,
   словно камень, прочный,
   а меня судьба несла,
   что ручей проточный,
   влек меня бродяжий дух,
   вольный дух порочный,
   гнал, как гонит ураган
   листик одиночный.
   Как без кормчего ладья
   в море ошалелом,
   я мотался день-деньско
   по земным пределам.
   Что б сидеть мне взаперти?
   Что б заняться делом?
   Нет! К трактирщикам бегу
   или к виноделам.
   Я унылую тоску
   ненавидел сроду,
   но зато предпочитал
   радость и свободу
   и Венере был готов
   жизнь отдать в угоду,
   потому что для меня
   девки - слаще меду!
   Не хотел я с юных дней
   маяться в заботе
   для спасения души,
   позабыв о плоти.
   Закружившись во хмелю,
   как в водовороте,
   я вещал, что в небесах
   благ не обретете!
   О, как злились на меня
   жирные прелаты,
   те, что постникам сулят
   райские палаты.
   Только в чем, скажите, в чем
   люди виноваты,
   если пламенем любви
   их сердца объяты?!
   Разве можно в кандалы
   заковать природу?
   Разве можно превратить
   юношу в колоду?
   Разве кутаются в плащ
   в теплую погоду?
   Разве может пить школяр
   не вино, а воду?!
   Ах, когда б я в Кёльне был
   не архипиитом,
   а Тезеевым сынком
   скромным Ипполитом,
   все равно бы я примкнул
   к здешним волокитам,
   отличаясь от других
   волчьим аппетитом.
   За картежною игрой
   провожу я ночки
   и встаю из-за стола,
   скажем, без сорочки.
   Все продуто до гроша!
   Пусто в кошелечке.
   Но в душе моей звенят
   золотые строчки.
   Эти песни мне всего
   на земле дороже:
   то бросает в жар от них,
   то - озноб по коже.
   Пусть в харчевне я помру,
   но на смертном ложе
   над поэтом-школяром
   смилуйся, о боже!
   Существуют на земле
   всякие поэты:
   те залезли, что кроты,
   в норы-кабинеты.
   Как убийственно скучны
   их стихи-обеты,
   их молитвы, что огнем
   чувства не согреты.
   Этим книжникам претят
   ярость поединка,
   гомон уличной толпы,
   гул и гогот рынка;
   жизнь для этих мудрецов
   узкая тропинка,
   и таится в их стихах
   пресная начинка.
   Не содержат их стихи
   драгоценной соли:
   нет в них света и тепла,
   радости и боли...
   Сидя в кресле, на заду
   натирать мозоли?!
   О, избавь меня, господь,
   от подобной роли!
   Для меня стихи - вино!
   Пью единым духом!
   Я бездарен, как чурбан,
   если в глотке сухо.
   Не могу я сочинять
   на пустое брюхо.
   Но Овидием себе
   я кажусь под мухой.
   Эх, друзья мои, друзья!
   Ведь под этим небом
   жив на свете человек
   не единым хлебом.
   Значит, выпьем, вопреки
   лицемерным требам,
   в дружбе с песней и вином,
   с Бахусом и Фебом...
   Надо исповедь сию
   завершать, пожалуй.
   Милосердие свое
   мне, господь, пожалуй.
   Всемогущий, не отринь
   просьбы запоздалой!
   Снисходительность яви,
   добротой побалуй.
   Отпусти грехи, отец,
   блудному сыночку.
   Не спеши его казнить
   дай ему отсрочку.
   Но прерви его стихов
   длинную цепочку,
   ведь иначе он никак
   не поставит точку.
   *
   АПОКАЛИПСИС ГОЛИАРДА
   *
   Солнечным полднем, под липой тенистою,
   славил я песнями деву пречистую,
   вдруг - не пойму, наяву иль во сне,
   сам Пифагор обратился ко мне.
   Скорбь омрачала лицо Пифагорово,
   скорбь излучал опечаленный взор его,
   и, преисполнясь тоски неземной,
   рек он таинственно: "Следуй за мной!
   Небом я послан тебе в провожатые!"
   И, нескрываемым страхом объятые,
   мы поспешили вступить на тропу,
   где повстречали большую толпу.
   Тут из толпы о пощаде взывающей,
   выступил ангел, что солнце сияющий,
   и повелел мне глаза протереть,
   дабы великое чудо узреть.
   "Сам над собой человек надругается!
   Страшная гибель на мир надвигается!
   Стой и замри!.. Ты услышишь сейчас
   с горних высот обвиняющий глас!"
   Взвыл ураган, и, моля о спасении,
   я оказался средь землетрясения,
   а над дрожащими пиками гор
   некто уже оглашал приговор:
   "Знайте, земли недостойные жители!
   Вас погубили священнослужители!
   Днесь повторилось, что было вчера:
   продан спаситель за горсть серебра!
   Пьянствуя, лакомясь сладкими блюдами,
   стали отцы пресвятые Иудами!
   Паства без пастыря бродит во тьме,
   ибо у пастыря блуд на уме!
   О, наглецы, на людей непохожие!
   Мир обезумел от скверны безбожия и,
   надругаясь над святостью месс,
   в душах безбожных беснуется бес!
   Так преступленье вершится великое!
   Папство глумится над вышним владыкою!
   Лжепроповедников злые уста
   дважды и трижды распяли Христа!
   Что им господь? Что святая им троица?
   Лишь бы схитрить да получше устроиться,
   все христианство погрязло в грехах
   из-за того, что творится в верхах.
   Архиепископ в великую пятницу
   в грязном притоне ласкает развратницу!
   Стал ведь однажды Юпитер быком,
   мерзкою похотью в бездну влеком!
   Ах, из-за вас, из-за вас, проповедники,
   вздулись у многих бедняжек передники!
   Ради притворства сутаны надев,
   скольких же вы перепортили дев!
   Вы, кто вершит злодеянья позорные!
   Вам не помогут молитвы притворные!
   Господа хитростью не побороть!
   Страшною казнью казнит вас господь!"
   В то же мгновение ангел сияющий
   поднял с земли стебелек засыхающий
   и записал в моем бренном мозгу
   все, что сейчас вам поведать могу.
   Тут же неведомой силой чудесною
   был я взнесен в высоту поднебесную
   и, не встречая препятствий, проник
   в третьего неба заветный тайник.
   О, что узрел, что узнал я!.. Судейские
   наши дела разбирали злодейские!
   Нашему миру - о, голод! о, мор!
   вынесли смертный они приговор.
   Не избежать никому наказания!
   Сам я едва не лишился сознания,
   но у меня эта жуткая весть
   вдруг пробудила желание есть.
   Ангелы божьи в плащах одинаковых
   дали отведать мне зернышек маковых,
   в Лету меня окунули потом
   и напоили каким-то питьем.
   Тут я на землю упал, чтоб впоследствии
   вам рассказать о грядущем к нам бедствии,
   и приготовил пространную речь,
   чтобы вас, грешники, предостеречь!
   Ждет нас несчастие невероятное!..
   Но говорю почему-то невнятно я:
   знать, пересекши рубеж бытия,
   крепкого слишком отведал питья!
   *
   ПРИЗЫВ К КРЕСТОВОМУ ПОХОДУ
   *
   Что предрекает царь Давид,
   осуществить нам предстоит,
   освободив господня сына
   от надругательств сарацина!
   В неизъяснимой доброте,
   принявший муку на кресте,
   к тебе взывают наши песни,
   и клич гремит: "Христос, воскресни!"
   Мы не свернем своих знамен,
   покуда гроб твой осквернен,
   вовек оружия не сложим,
   покуда псов не уничтожим!
   Неужто Иерусалим
   мы сарацину отдадим?
   Неужто не возьмем мы с бою
   сей град, возлюбленный тобою?!
   Господь, проливший кровь за нас!
   Поверь, мы слышим: пробил час
   тебя спасти от мук безмерных,
   мечи обрушив на неверных!
   О, мы, погрязшие в грехах,
   преодолеем низкий страх,
   с победой в град священный вступим
   и тем грехи свои искупим!
   О, всемогущею рукой
   ты сам, без помощи людской,
   врагов изгнал бы окаянных
   из этих мест обетованных.
   Но, милосердьем одержим,
   ты разрешил стадам своим,
   сомкнувшись в грозные дружины,
   избыть бесчисленные вины!
   *
   ЖАЛОБА НА СВОЕКОРЫСТИЕ И ПРЕСТУПЛЕНИЯ ДУХОВЕНСТВА
   *
   Плачет и стенает
   Вальтерова лира:
   Вальтер проклинает
   преступленья клира.
   Верить бесполезно
   в райские блаженства:
   все мы канем в бездну
   из-за духовенства.
   И по сей причине
   язва сердце точит:
   Вальтер быть отныне
   клириком не хочет!
   Расскажу подробно
   о попах вельможных,
   совершивших злобно
   сотни дел безбожных.
   Если, затухая,
   солнце село в море,
   значит, ночь глухая
   к нам нагрянет вскоре.
   Если ж полог черный
   темень распластала,
   тут вопрос бесспорный:
   ночь уже настала.
   Черной тьмой объяты,
   мы живем в бессилье:
   подлые аббаты
   солнце погасили.
   В хилом худосочье
   чахнем в смрадной яме.
   Почернее ночи
   короли с князьями.
   Нет, не милосердье
   пастыри даруют,
   а в тройном усердье
   грабят и воруют.
   Загубили веру,
   умерла надежда.
   Делают карьеру
   жулик и невежда.
   Знай, убогий странник:
   каждый настоятель
   чей-нибудь племянник
   или же приятель!
   Зря себя тревожишь!
   В мире вероломства
   выдвинуться можешь
   только по знакомству.
   В честном человеке
   гнев созрел великий:
   иль дана навеки
   власть презренной клике?
   Сам я, как на тризне,
   скорбно причитаю,
   ибо этой жизни
   смерть предпочитаю.
   Миром правит хитрость!
   Мир вражды и кражи!
   Мир, где сам антихрист
   у Христа на страже!
   *
   ПРОТИВ СИМОНИИ
   *
   Глас услышите вы ныне
   вопиющего в пустыне.
   Бог того, кто согрешил,
   милосердия лишил.
   Скоро гром над всеми грянет,
   мир продажный в пропасть канет,
   божий гнев замкнет уста
   осквернителей Христа!
   Посмотрите: в самом деле
   честь и совесть оскудели,
   правда спит, убит закон,
   превратился храм в притон.
   Да, не выразить словами,
   что творится в божьем храме,
   где святейшие ханжи
   совершают грабежи.
   От аббата до прелата
   духовенство алчет злата,
   под прикрытием сутан
   обирая христиан.
   Дни ужасные настали.
   Розы терниями стали,
   вера в господа мертва
   из-за Симона, волхва.
   Симон, Симон, волхв презренный,
   обесчестив сан священный,
   всюду свой справляет пир,
   развратив, испортив клир.
   Ныне поп в любом приходе
   бредит только о доходе.
   Загляните в каждый храм:
   Симон тут и Симон там.
   Тех, с кого он получает,
   он особо отличает:
   сунешь в лапу - вверх пойдешь,
   а не сунешь - пропадешь!
   Всё на свете продается,
   всяк разврату предается.
   Стать святым желает вор?
   Сунь! - и кончен разговор!
   Ошалевши от богатства,
   Симон хапает аббатства
   и дружкам своим - смотри!
   раздает монастыри.
   О, небесная царица!
   Как понять, что здесь творится?!
   Неужель навек подпасть
   нам под Симонову власть?
   Нет! Такого быть не может!
   Добрым людям бог поможет.
   Ниспослать давно пора
   к нам апостола Петра.
   Он злодея в ад низринет,
   и - глядишь - вся шайка сгинет,
   чтобы снова расцвела
   жизнь, спасенная от зла.
   Аминь!
   *
   ФЛОРА И ФИЛИДА
   *
   В час, когда сползла с земли
   снежная хламида,
   и вернула нам весну
   добрая планида,
   и запели соловьи,
   как свирель Давида,
   пробудились на заре
   Флора и Филида.
   Две подружки, две сестры,
   приоткрыли глазки.
   А кругом весна цвела,
   как в волшебной сказке.
   Расточал веселый май
   радужные краски,
   полный света и любви,
   радости и ласки.
   В поле девушки пошли,
   чтоб в уединенье
   полной грудью воспринять
   жизни пробужденье.
   В лад стучали их сердца,
   в дружном единенье,
   устремляя к небесам
   песнь благодаренья.
   Ах, Филида хороша!
   Ах, прекрасна Флора!
   Упоительный нектар
   для души и взора.
   Улыбалась им светло
   юная Аврора...
   Вдруг затеяли они
   нечто вроде спора.
   Меж подружками и впрямь
   спор возник горячий.
   Озадачили себя
   девушки задачей:
   кто искуснее в любви,
   награжден удачей
   рыцарь, воин удалой,
   иль школяр бродячий?
   Да, не легкий задают
   девушки вопросец
   (он пожалуй бы смутил и порфироносиц),
   две морщинки пролегли
   возле переносиц;
   кто желаннее: студент
   или крестоносец?
   "Ах, - Филида говорит,
   сложно мир устроен:
   нас оружием своим
   защищает воин.
   Как он горд, как справедлив,
   как красив, как строен
   и поэтому любви
   девичьей достоин!"
   Тут подружке дорогой
   Флора возражает:
   "Выбор твой меня - увы!
   просто поражает.
   Бедным людям из-за войн
   голод угрожает.
   Ведь не зря повсюду жизнь
   страшно дорожает.
   Распроклятая война
   хуже всякой муки:
   разорения и смерть,
   годы злой разлуки.
   Ах, дружок! В людской крови
   рыцарские руки.
   Нет! Куда милей студент
   честный жрец науки!"
   Тут Филида говорит:
   "Дорогая Флора,
   рыцарь мой не заслужил
   твоего укора.
   Ну, а кто избранник твой?
   Пьяница! Обжора!
   Брр! Избавь тебя господь
   от сего позора!
   Чтят бродяги-школяры
   бредни Эпикура.
   Голодранцам дорога
   собственная шкура.
   Бочек пива и вина
   алчет их натура.
   Ах! Студента полюбить
   может только дура.
   Или по сердцу тебе
   эти вертопрахи
   недоучки, болтуны,
   беглые монахи?
   Молью трачены штаны,
   продраны рубахи...
   Я бы лучше предпочла
   помереть на плахе.
   Что касается любви,
   тут не жди проворства.
   Не способствуют страстям
   пьянство и обжорство.
   Все их пылкие слова
   лишь одно притворство.
   Плоть не стоит ничего,
   если сердце черство.
   Ну, а рыцарь неохоч
   до гульбы трактирной.
   Плоть он не обременил
   грузом пищи жирной.
   Он иной утехой сыт
   битвою турнирной,
   и всю ночь готов не спать,
   внемля песне лирной".
   Флора молвила в ответ:
   "Ты права, подружка.
   Что для рыцарей - турнир,
   то для них - пирушка.
   Шпага рыцарю нужна,
   а студенту - кружка.
   Для одних война - разор,
   для других - кормушка.
   Хоть подвыпивший студент
   часто озорует,
   он чужого не берет,
   сроду не ворует.
   Мед, и пиво, и вино
   бог ему дарует:
   жизнь дается только раз,
   пусть, мол, попирует!
   Там, в харчевне, на столах
   кушаний навалом!
   Правда, смолоду школяр
   обрастает салом,
   но не выглядит зато
   хмурым и усталым,
   и горяч он, не в пример
   неким самохвалам!
   Проку я не вижу в том,
   что твой рыцарь тощий
   удивительно похож
   на живые мощи.
   В изможденных телесах
   нет любовной мощи.
   Так что глупо с ним ходить
   в глубь зеленой рощи.
   Он, в святой любви клянясь,
   в грудь себя ударит,
   но колечка никогда
   милой не подарит,
   потому что рыцарь твой
   скопидом и скаред.
   А школяр свое добро
   мигом разбазарит!
   Но, послушай, милый друг,
   продолжала Флора,
   мы до вечера, видать,
   не окончим спора.
   И поскольку нам любовь
   верная опора,
   то, я думаю, Амур
   нас рассудит скоро".
   Поскакали в тот же миг,
   не тая обиды,
   две подружки, две сестры,
   две богини с виду.
   Флора скачет на коне,
   на осле - Филида.
   И рассудит их Амур
   лучше, чем Фемида.
   Находились целый день
   девушки в дороге,
   оказавшись наконец
   в царственном чертоге.
   Свадьбу светлую свою
   там справляли боги,
   и Юпитер их встречал
   прямо на пороге.
   Вот в какие довелось
   им пробраться сферы:
   у Юноны побывать,
   также у Цереры.
   Приглашали их к столу
   боги-кавалеры.
   Бахус первый свой бокал
   выпил в честь Венеры.
   Там не выглядел никто
   скучным и понурым.
   Каждый был весельчаком,
   каждый - балагуром.
   И амурчики, кружась
   над самим Амуром,
   улыбались нашим двум
   девам белокурым.
   И тогда сказал Амур:
   "Боги и богини!
   Чтобы нам не оставлять
   девушек в кручине,
   разрешить нелегкий
   спор нам придется ныне.
   Впрочем, спор-то их возник
   по простой причине.
   Ждут красавицы от нас
   точного ответа:
   кто достойнее любви,
   ласки и привета,
   грозный рыцарь, что мечом
   покорил полсвета,
   или бесприютный сын
   университета?
   Ну, так вот вам мой ответ,
   дорогие дети:
   по законам естества
   надо жить на свете,
   плоть и дух не изнурять,
   сидя на диете,
   чтобы к немощной тоске
   не попасться в сети.
   Кто, скажите, в кабаках
   нынче верховодит,
   веселится, но при том
   с книгой дружбу водит
   и, в согласье с естеством,
   зря не колобродит?
   Значит, рыцаря студент
   Явно превосходит!"
   Убедили наших дев
   эти аргументы.
   Раздались со всех сторон
   тут аплодисменты.
   Стяги пестрые взвились,
   запестрели ленты.
   Так пускай во все века
   славятся студенты!
   *
   СВЯЩЕННИК И ВОЛК
   *
   Эй, братцы! Навострите уши
   хочу потешить ваши души,
   но есть особая изнанка
   у незатейливого шванка.
   Поп - деревенский старожил
   своих овечек сторожил,
   поскольку после каждой стрижки
   звенело у него в кубышке.
   Ах, как родных детей - отец,
   лелеял поп своих овец...
   Но вот несчастье! В том поселке
   внезапно появились волки
   и, не имеючи сердец,
   нещадно крали тех овец,
   чтобы полакомиться в чаще
   едой, что всяких лакомств слаще.
   Наш поп, обиженный судьбой,
   решил пресечь такой разбой,
   и в лес направился он прямо,
   чтоб ночью вырыть волчью яму.
   Свой замысел продумав тонко,
   он в яму поместил ягненка,
   и вот, знакомый чуя дух,
   волк на приманку в яму - бух!
   Явив завидную смекалку,
   поп длинную хватает палку,
   желая волку в глаз попасть:
   мол, мы тебя отучим красть!
   Но хитрый волк, сидевший в яме,
   своими острыми клыками
   вцепился в палку что есть сил
   и старца в яму затащил.
   Теперь, возьмите это в толк,
   их в яме двое: поп и волк.
   Священник, глядючи на волка,
   молитвы шепчет втихомолку:
   "Господь,- твердит он, заикаясь,
   я пред тобой смиренно каюсь,
   что, осквернив поповский сан,
   нещадно грабил прихожан.
   Я имя господа порочил,
   я людям головы морочил
   и, злее лютых обирал,
   сирот невинных обирал.
   Тобой подвергнутые мести,
   мы с волком здесь подохнем вместе.
   Яви же милосердья чудо
   и дай мне выбраться отсюда!"
   Всю ночь промаялся старик.
   Вдруг волк ему на шею - прыг,
   и мигом выбрался на волю,
   осуществляя божью волю.
   Сбежалась вскорости толпа.
   Из ямы извлекли попа.
   Он с этих пор живет - не тужит
   и, чистый сердцем, богу служит.
   *
   МОНАХ ИОАНН
   *
   Спешу поведать вам сейчас
   мной в детстве слышанный рассказ.
   Но, чтоб он был усвоен вами,
   перескажу его стихами.
   Жил коротышка Иоанн.
   Монашеский он принял сан,
   и по пустыне, бодрым маршем,
   шагал он вместе с братом старшим.
   "Ах, мой любезный старший брат!
   Мирская жизнь - сплошной разврат!
   Мне не нужна еда и платье.
   Поддержка мне - одно распятье!"
   Резонно старший возразил:
   "Кем ты себя вообразил?
   Неужто истина, дружище,
   в отказе от питья и пищи?"
   "Нет,- отвечает Иоанн,
   твои слова - самообман.