Неизвестен Автор. Максим и Федор

   ЖИТОЙ (пораженно). Зачем?
   ПЁТР. Вот и я спрашиваю, зачем? Тем более, что Фёдор снова потом встаёт в очередь. И тогда Фёдор мне ответил: "Чтобы творение осталось в вечности, его не надо доводить до конца".
   (Ухмылки).
   САМОЙЛОВ. Ну, это вообще идиотизм.
   ЖИТОЙ. Я что-то не врубился. Давайте выпьем.
   Разливает.
   ПЁТР. Ну, эту фразу - что творение осталось в вечности, его не надо доводить до конца - я ему сам когда-то говорил. Известный принцип, восточный. В Китае, например, когда строили императорский дворец, один угол оставляли не достроенным. Так и здесь. Фёдор, прямо говоря, человек, не слишком умный, не слишком большой,- где ему исполнять этот принцип? Только так, на таком уровне. Он даёт понять, что и в мелочах необходимы высокие принципы. Это самое трудное. Конечно, здесь он выглядит юмористически, но это тем более очевидно. Можно сказать, что он совсем неправильно этот принцип применил, одно дело - не довести творение до конца, прервать его где-то вблизи совершенства, а другое - вообще не начать, остановиться где-то на подготовительном этапе, - стоянии в очереди. Этим он просто иронизирует надо мной, говорит, что не за всякий принцип следует хвататься. А ещё это было сделано затем, чтобы посмотреть, как на это будут реагировать такие ослы, как вы, которые только ржать и умеют.
   САМОЙЛОВ. Ну, брось, чего ты разозлился...
   МОТИН. А какого хрена выколпачиваться-то весь вечер? Может, хватит?
   ВОВИК. Да что вы... ладно...
   ЖИТОЙ. Ребята, бросьте. Вовик, ты допьешь когда-нибудь?
   ВАСИЛИЙ. Вовик, тебе уже хватит, по-моему.
   МОТИН. Эй, Самойлов! Плёнка кончилась давно. Ставь на другую сторону.
   САМОЙЛОВ. А что там?
   ПЁТР. Эллингтон.
   САМОЙЛОВ. А что-нибудь другое есть?
   ВАСИЛИЙ. Да ставь Эллингтона, фиг с ним! (Мотину.)
   Ну, как у тебя с работой?
   МОТИН. Пошёл в задницу со своей работой!
   ВОВИК. Нет, а интересно, этот Фёдор...
   ЖИТОЙ. Пётр, ты куда стопку дел? А дай-ка, вон она, у магнитофона.
   Самойлов ставит пленку на другую сторону и увеличивает громкость. Все вынуждены говорить повышенными голосами.
   ПЁТР (как бы про себя). Вы не понимаете простой вещи. Как Шестов отлично сказал про это: человечество помешалось на идее разумного понимания. Вот Максим и Фёдор... ну, между нами, люди глупые...
   МОТИН (саркастически). Да не может быть!
   ПЁТР. .. .и ничуть не более необыкновенные, чем мы.
   Но, как ни странно, они выбрались из этого мира невыносимой обыденщины... как бы с чёрного хода. И вот...
   ВАСИЛИЙ. Пётр, ты заткнись, пока не поздно.
   САМОЙЛОВ. Вовик, передай там колбасу, если осталась.
   ЖИТОЙ. Ну и колбаса сегодня. Я прямо не знаю, что такое. Ел бы да ел!
   ВСАИЛИЙ. Сам ты, Пётр, хоть и лотофаг, помешался на идее разумного понимания. Хреновый дзен-буддизм получается, если его так размусолить можно.
   ВАСИЛИЙ. А ты попробуй объяснить про Максима!
   ПЁТР. Ты, видно, просто пьян. А Максим и Фёдор -неизвестные герои, и необъяснимые.
   ЖИТОЙ. Мать честная! Мы ещё портвейн недопили!!! Василий, у тебя ещё бутылка осталась!
   ВАСИЛИЙ. Точно. Возьми там, в полиэтиленовом мешке.
   САМОЙЛОВ. Пётр, куда бы Вовика девать?
   ПЁТР. Вон, у меня под кроватью спальный мешок. Положи его туда.
   МОТИН. Ещё бы не отрубился, когда весь вечер мозги дрочат про этих Максима и Фёдора. Я удивляюсь, как это мы все не отрубились. Если бы хоть путём рассказать мог, а то танки, коаны. А что такое "моногатари"?
   ЖИТОЙ. Эй, ребята, давайте выпьем наконец, спокойно. (Разливает.)
   САМОЙЛОВ. Во, тихо! Это Маккартни?
   ПЁТР. Да, вроде.
   САМОЙЛОВ. Тихо! Давайте, послушаем.
   Дослушивают плёнку до конца, притопывая ногами. Самойлов подпевает.
   МОТИН. Давай ещё что-нибудь. Таня Иванова у тебя есть?
   ПЁТР. Нет.
   ЖИТОЙ. Вот жаль! Вот под неё пить, я вам скажу...
   ВАСИЛИЙ. Под неё только водку.
   ЖИТОЙ. Так сейчас сколько? Эх, зараза! Десятый час. Ладно. Всё равно, портвейн кончается, - надо сложиться и в ресторан.
   Все, кроме спящего Вовика и Самойлова, выгребают оставшиеся деньги. Житой бежит в ресторан. Мотин ставит на магнитофон новую пленку наобум.
   МОТИН. Это что такое?
   ПЁТР. Эллингтон.
   МОТИН. Ты что его, маринуешь, что ли?
   Пауза. Некоторое время в ожидании приходится слушать Эллингтона. У всех добрый, расслабленный вид.
   ВАСИЛИЙ (Мотину). Ну, нарисовал что-нибудь?
   МОТИН. Да так... Времени нет.
   ВАСИЛИЙ. А у кого оно есть? Все равно ждать нечего. Тысячи от Блока не будет.
   МОТИН (серьёзно). Я жду, когда вырастет сын.
   ВАСИЛИЙ. А сколько ему сейчас?
   МОТИН. Года два.
   ВАСИЛИЙ. Года два! Ты что, не знаешь точно?
   МОТИН. Два года! Ничего я не жду!
   ВАСИЛИЙ. Невозможно, чтобы атеист ничего не ждал! Например, когда кончится это настоящее и начнётся новое. Были в школе, ждали, когда кончим. В институте тоже ждали, мечтали, когда отучимся. Теперь ждём, когда сын вырастет, а то и того пуще - когда на пенсию выйдем. И самые счастливые всё торопят будущее. Ну, не ужасно ли? Скорее, скорее пережить это, а потом другое, а потом смерть по-вашему? Будто пловец изо всех сил плывёт, как можно быстрее, не обращая ни на что внимания, плывёт к цели. И потому пловцу полагается быть оптимистом.
   ПЁТР. Но спасительнее недуманье о смерти.
   ВАСИЛИЙ. От чего спасительнее? Ещё спасительнее тогда сумасшествие. Чего мы опять из пустого в порожнее перегонять будем? Слышал я жизнь самоцель. Лучше и умнее жизни ничего не придумаешь. Чего вы все ждёте?
   ПЁТР. Чего это Житого давно нет?
   МОТИН. Господи, как мне все надоело!
   Пауза. Мотин задрёмывает.
   ПЁТР. Го-Си писал: "В те дни, когда мой отец брался за кисть, он непременно садился у чистого окна за чистый стол, зажигал благовония, брал лучшую кисть и превосходную тушь, мыл руки, чистил тушеницу. Словно встречал большого гостя. Дух его был чист. Мысль сосредоточенная. Потом он начинал работать.
   Или художник Возрождения - он два дня постился, потом после долгой молитвы, прогнав всех из дому, подождав, пока осядет пыль, брался за кисть. Вот Мотину хочется только так. Между прочим, про Го-Си мне рассказал Максим. Ну, знаешь, в какой обстановочке: в их засранной комнате, в руке никогда не мытый стакан, с такой же травиловкой, что мы сейчас пьём. Для чего нужна была древняя чистота? Чтобы внешнее не отвлекало. А мы, может быть достигли такой сосредоточенности, что и внешнее не важно? У Ахматовой вспомнил что-то такое: "Когда б вы знали, из какого сора стихи растут, не ведая стыда..." Василий, не выдержав, смеётся.
   ВАСИЛИЙ. Достиг он! (Смеётся.)
   ПЁТР. А чего?
   ВАСИЛИЙ. Ничего. Ты всё верно говоришь, Пётр, дай я тебя поцелую. Ты фаустовский человек, Пётр, фаустовский. Что-то я про Фауста хотел... Да! Это Максим тебе про Го-Си?
   ПЁТР. Ну?
   ВАСИЛИЙ. А откуда он знает?
   ПЁТР. Знает, и всё тут.
   Пауза.
   САМОЙЛОВ. Пётр, я полежу на кровати до Житого?
   ПЁТР. Давай.
   ВАСИЛИЙ (неожиданно пьяно). Пётр, а хочешь я расскажу тебе, кто Пужатого убил?
   ПЁТР. Не ты ли уж?
   ВАСИЛИЙ. Я? Да нет, не я. Максим убил.
   ПЁТР. А ты, брат Карамазов, научил убить?
   ВАСИЛИЙ. Вот почему Кобота не забрали? Ведь очевидно, что надо забрать. Почему?
   ПЁТР. Ну, почему?
   ВАСИЛИЙ. А ты что, не замечал за Максимом ничего странного? Я ещё в самом начале заметил, когда Кобот только поселился. Помню, заходит он раз, про уборку говорит, что давайте графики вывешивать, кто когда пол моет, а потом и спрашивает Максима: "А ты где работаешь?: Максим, вижу, рассердился и говорит ему: "А ты где работаешь? В МЕХАНОБРЕ? Ну, так и сиди в своём МЕХАНОБРЕ!"
   ПЁТР. Ну и правильно ответил.
   ВАСИЛИЙ. Всё правильно, дзен дзеном, а я думаю, действительно, где это он так работает, что деньги есть каждый день пить?
   ПЁТР. Ой, да сколько можно про это? При чём здесь Кобот?
   ВАСИЛИЙ. Кобот ни при чём, а вот откуда они с Фёдором могли в Японию поехать? Или вот такую вещь возьми: сколько лет Фёдору? Лет 40 от силы, ну, положим, родился он в 20-х годах. Так как же он мог быть связан с подпольщиками до революции?!
   ПЁТР. Василий, ты что? Ты всё так прямо, оказывается и понимаешь?
   ВАСИЛИЙ. Ладно, положим, это всё ладно. Но в Японии они были точно. Не перебивай меня, мне самому разобраться надо. Короче, я вскоре... Ну, не вскоре, а сейчас вот... догадался, что с Максимом в явной форме произошло то, что со многими из нас происходит незаметно. Максим уступил свою душу дьяволу. Не знаю, как и почему, скорее всего, быстро и необдуманно, как всё важное в нашей жизни - бац, бац, посмотрим, что получится. Что получится? Как вчера пил, так и сегодня пьёт.
   ПЁТР. Да откуда, почему?
   ВАСИЛИЙ. По кочану. Не перебивай. А может, он вообще не понял, что получает, а что отдаёт? Проснулся наутро, дьявол ждёт приказаний. "Что тебе, Максим, угодно?" - "Да вроде ничего не угодно. А нет, закурить хочу". "На, пожалуйста, закури. Может, пивку?" - "А что, и пивку можешь достать? Ну, сбегай". Вот так, может быть, за папиросу и кружку пива Максим отдал душу. Впрочем, бывает, что очень умные люди отдают её ради красного словца. Ну, конечно, дьявола так не устраивает, получается, что и сделки никакой не было. Ведь зло и потеря души, когда дьявол может действовать через человека... Понятно? Сам факт договора - ерунда. Понял?
   Дьявол готов и так помогать - лишь бы помогать - человек и так уже потерял душу.
   ПЁТР. Зло - есть наказание самого себя.
   МОТИН (приподнимая голову со стола). Всё в мире грязь, дерьмо и блевотина, только живопись вечна. (Опускает голову на стол.)
   ВАСИЛИЙ. А? Да. Так вот, задача дьявола - дать Максиму понятие о пути зла.
   ПЁТР. Всё это хорошо, но откуда, почему?
   ЖИТОЙ (появляясь в дверях, поёт). Потому что водочка... Как трудно пьются первые сто грамм!
   Пётр с криками приветствия вскакивает. Самойлов с тёплой улыбкой приподнимается с кровати.
   САМОЙЛОВ (с чувством). Эх, ребята!
   ПЁТР. Ты одну купил?
   ЖИТОЙ. Одну, и ещё вермута.
   Пётр, Василий и Житой берутся за руки, пляшут, возбуждённо вскрикивая и мыча. По магнитофону в это время звучит фортепианная вещь Эллингтона "Через стекло ".
   ЖИТОЙ. Эй, Мотин, хватит кемарить, вставай!
   МОТИН (не поднимая головы). Я ничего... Хорошо, сейчас голова полежит...
   ЖИТОЙ (хорошим, благословляющим голосом). Ну, ребята, ладно, я разливаю. (Разливает). Уплачено! Налито!
   Все, кроме Мотина, выпивают со словами "Хорошо пошла ", "Нормально ", "Воды дай ".
   САМОЙЛОВ. Ну вот, пьём сейчас и раньше, а бабы ни одной нет.
   ПЁТР (заунывно). Хватит, потому что...
   ЖИТОЙ. Зря. С бабами веселее. А, хрен с ними, нам
   больше достанется. (Разливает.) Нет, всё-таки Эллингтон ничего.
   САМОЙЛОВ. А гитара здесь есть?
   ПЁТР. Нету, нету.
   САМОЙЛОВ. Жаль! А у соседей есть?
   ПЁТР. Нет.
   ЖИТОЙ. Ну, ребята, нормально выпили сегодня, ещё бы по фуфырю - и не стыдно будет людям в глаза смотреть.
   САМОЙЛОВ. Сходим за гитарой?
   ЖИТОЙ. Куда?
   САМОЙЛОВ. У меня парнишка рядом знакомый, может у него есть.
   ЖИТОЙ. Ты чего? Мы пойдём, а они тута без нас всё допьют?
   ВАСИЛИЙ. Зачем тебе гитара?
   САМОЙЛОВ. Лёшка, давай сбегаем, тут рядом.
   ЖИТОЙ. А, хрен с тобой. Давайка на дорожку. (Пьёт.) Смотрите, без нас не очень.
   ПЁТР. Хорошо Самойлов ведёт себя сегодня, не выпендривается.
   ВАСИЛИЙ. Да, это надо зарубку сделать.
   ПЁТР. Слушай, а что ты там плёл насчёт Максима? Что он душу дьяволу продал? Притчу какую-нибудь хотел рассказать, или так, спьяну?
   ВАСИЛИЙ. Почему спьяну? А, так вот, я остановился, что задача дьявола - дать понять Максиму о зле. Это и нетрудно, мир во зле лежит, а у Максима ещё и дьявол в помощниках.
   ПЁТР. Он у всех в помощниках.
   ВАСИЛИЙ. Ну вот, дьявол Максима и подначивает -чего не пользуешься? Давай, развивайся, хочешь, знание книг в тебя вложу, хочешь поедем путешествовать, по опыту всё узнаешь. Ведь бесу поначалу нужно, чтобы Максим поумнел, чтобы было, что искушать, а во-вторых митрополит Антоний говорит: "Зверям закона не дано, да Он с них и не спрашивает". А вот со знающих, с них по закону и спросится. Незнание закона освобождает от ответственности".
   ПЁТР. Ну, не думаю, колесо сане...
   ВАСИЛИЙ. Прошу, не перебивай. Сыт я твоим колесом сансары. Конечно, не совсем так. Но где же ты увидишь, чтобы человек за кружку пива от Бога ушёл? А Максиму, собственно, ничего не надо, ни сокровища, ни власти, ни суккубов там обольстительных. Чист, как кивик, и знает, что ничего не знает, а то, что пьёт - чего там... Что ж, говорит, можно и попутешествовать. Отправились Максим с бесом в путешествие. Поехали аж на другой конец света, видели там... видели там индейцев настоящих: круглый год в туристских палатках живут и не работают. Были в Майнце, где Майн впадает в Рейн, видели пожар, и как человек из окна на простыню прыгал. Были в Голштинии, были в Паннонии, ничего особенного не видели. Были в Ирландии - видели мужика с бородой и грудями до пупа. В Амстердаме видели магазин, где бутылочного пива одного - восемьдесят сортов, не считая баночного. Были в Саваттхи и Джеттаване, видели как электростанция разрушилась. Были в Марокко, там почти все арапы, а есть и в простыню завёрнутые. Были на Сандвичевых островах, видели такую рыбу зелёную, что как посмотришь, так блеванёшь. Были в Орехово-Зуеве, там у ларька длинная очередь. Один мужик, чтобы очередь не пропустить, прямо в очереди мочился несколько раз. Из всего путешествия этот мужик больше всего Максиму понравился, решили взять его с собой. Это Фёдор.
   ПЁТР. А! А я думал ты кончишь тем, что Фёдор - это Мефистофель и есть.
   ВАСИЛИЙ. Были потом в Приене Ионеческом, видели памятник Бианту, с надписью: "В славных полях ?риенской земли рождённый, почиет здесь под этой плитой, светоч ионян - Биант". Надпись была, правда, на древнегреческом, и Максим не смог её прочитать. Тут он впервые пожалел, что не умный. Были в Фивах, видели Мудрого Мужа, который на вопрос "Чему вас научила философия?" отвечал: "Жевать бобы и не знать забот". Максим не понял и снова захотел стать умным. И говорит дьяволу: "Хочу стать умным." А дьяволу того и надо. Раз - и стал Максим умным как... как два Платона. Долго сидел Максим такой умный и ничего не говорил. Открывал, бывало, рот, чтоб сказать, но снова закрывал.
   Петр разливает с нетерпением.
   ВАСИЛИЙ. И был его ум столь велик, что сам он мог понять свою ущербность, ведь один ум - что с него? Разве философом стать, или математиком, или вождём народным. Ну и что?
   ПЁТР. Как ну и что ?
   ВАСИЛИЙ. Ты же сам говорил - помешались на самоочевидности разума.
   ПЁТР (раздраженно). Видел я, куда ты клонишь... Если бы, западник, не был пьян, то вспомнил бы, что Фауста Мефистофель тем и искушал:
   Лишь презирай свой ум, да знанья луч, Всё внешнее, чем человек могуч. Тогда ты мой без дальних слов! ВАСИЛИЙ. Вот расскажу тебе такой случай. Был я на конференции по Достоевскому, хорошо, здорово, все докладчики - ученики Лотмана да Бахтина. Кончилась конференция, начались обсуждения. Выходит старичок какой-то, аж трясётся от волнения. Он вовсе не готовился выступать, он вообще говорить не умеет "как по писаному", просто очень любит Достоевского. Этот старичок очень рад и взволнован, что услышал столько мудрых речей, ну и хочет поблагодарить как умеет, этих мудрецов, да всё нескладно говорит, волнуется очень. И вот эти мудрые люди, наизусть Достоевского знающие, (ты учти, именно Достоевского), начинают над ним смеяться. Куда, мол, с суконным рылом, да в калашный ряд. А? Вот тебе их ум! Что бы тут сказал Фёдор Михайлович?
   Пётр разливает.
   ВАСИЛИЙ. Эти докладчики очень умные. Да не ущербен ли их ум? Ну ладно, вот и Максим почувствовал это. Слушай, ты же мне вермута в водку налил! А что Максиму делать? Что ещё попросить? Пискнул, было, в отчаянии, что чего там мелочиться, раз путь Бога теперь недоступен, делай меня Антихристом. Бес ему: нечего, нечего, много теперь развелось таких желающих - а сам-то рад, думает, теперь дело в шляпе.
   Тут Максим очнулся, головой встряхнул, опомнился, да не совсем. Ну тогда, говорит, хочу благодати Божьей. Бес на него только шары выкатил. Опомнился Максим, засовестился, улыбнулся горько. Как ему с бесом бороться? Бог-то простит...
   ЖИТОЙ (входя). Да они уже вермут открыли. Самойлов, давай-ка!
   Житой разливает, Самойлов с умным видом настраивает гитару.
   ПЁТР. Ты нам-то налей!
   ЖИТОЙ. Налью, не ссы! (Разливает.) Мотин, ты так до утра и проспишь?
   ВАСИЛИЙ. Пусть спит, у него действительно работа хреновая.
   ПЁТР (Василию). И чем дело кончилось?
   ВАСИЛИЙ (после паузы). Да ладно... Как-то не знаю уже. Ну, победил Максим, остался, правда, без ума, да из Японии своим ходом добирался.
   ЖИТОЙ. Кого победил?
   ВАСИЛИЙ. Да нет, я так...
   ПЁТР. Причем здесь Кобот? И работа?
   ВАСИЛИЙ. Ни причем, успокойся.
   ПЁТР. А помнишь, Максим: "И ты доиграться хочешь?" И с дьяволом своим вечно... Такую байку меньше всего к Максиму отнести можно. Да ты уже пьян, вижу.
   ЖИТОЙ. Нормально выпили?
   Самойлов с сосредоточенным видом играет отрывки различных мелодий. Он играет очень быстро и чуть трясётся.
   САМОЙЛОВ (хлопнув себя по колену). Эх, Лёшка, наливай,поехали!
   ЖИТОЙ. А! Чего там! Давай! (Разливает).
   САМОЙЛОВ. Ну, начинайте, что хотите, а я продолжу. Любую песню.
   Небольшая пауза.
   ВАСИЛИЙ. Гул затих, я вышел на подмостки Прислонясь к дверному косяку, И ловлю в далёком отголоске Что случится на моём веку.
   САМОЙЛОВ (подхватывает). А в это время
   На столе стояли три графина. Один с карболовой водой, Другой - с настойкой гуталина, А третий вовсе был пустой. Замешательство, смех. ЖИТОЙ. Из-за острова на стрежень, На простор речной волны Выплывают расписные Стеньки Разина челны. САМОЙЛОВ и ЖИТОЙ (хором).
   А в это время на столе стояли три графина Один с карболовой водой, Другой - с настойкой гуталина, А третий вовсе был пустой. Общий смех. ПЁТР (с поганой улыбкой).
   Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины, ВСЕ. (хором, с ликованием). А в это время На столе стояло три графина... и т.д.
   ПОЕДЕМ В ЦАРСКОЕ СЕЛО
   Как-то вечером Василий со стаканом пива в руке говорил:
   - В Пушкине, сколько раз проезжал, каждый раз в пивбаре раки давали.
   - Почём? - спросил Пётр.
   - По одиннадцать копеек штучка.
   - Крупные?
   - Да нет, мелкие, вообще-то. Не в этом дело. Ты когда-нибудь видел, чтоб в пивбаре раков давали?
   Видел, - из гонора ответил Пётр.
   - А где это, Пушкин? - спросил, сворачивая ногтем пробку, Фёдор.
   - Как где? Ты что, не был? Под Ленинградом, на электричке, минут 20.
   - Так что, поехали? - осведомился Фёдор в сторону Максима, развалившегося в кресле, как Меньшиков на
   картине Сурикова. Максим безмолвствовал.
   - Когда, сейчас, что ли? - спросил Пётр.
   - А когда?
   - Надо уж утром, в выходной, там в парк сходить можно.
   - Поехали в выходной.
   - Идите вы в жопу со своим Пушкиным, - прервал разговор Максим, пацаны, раков не видели...
   Он встал, уже стоя допил своё пиво, подошёл к раскладушке и, сняв ботинки, лёг. Раздался звук как, если бы скажем, два десятка гусар скрестили шпаги.
   - Отчего не съездить? - спросил Фёдор.
   Какого ляда туда тащиться? - после долгой паузы, когда уже никто не ждал ответа, объяснил Максим.
   Да, конечно, трудно представить себе Максима и Фёдора вне дома, или его окрестностей, хотя, поди ты - в Японии были.
   - А чего, поехали в субботу? - не унимался Фёдор.
   - Вали ты в жопу, темноед, - проговорил Максим. Почему темноед? удивился Пётр.
   - Потому что ночью встанешь поссать, а он сидит на кухне в темноте голый и жрёт что-нибудь из кастрюли.
   Все засмеялись, Фёдор - особенно умилённо.
   - С похмелья! С похмелья-то оно конечно! А у Кобота в кастрюле всегда есть суп.
   Налили по пиву.
   - Пётр, дайка бутылочку! - лёжа головой к стене крикнул Максим.
   Пётр подал бутылку пива, Максим, как больной повернулся и, кряхтя, стал пить.
   - Ладно, - сказал он, утирая губы, - сегодня понедельник? В субботу поедем, только теперь точно.
   - Ну, а я что говорил? Я же говорил! - развёл руками Фёдор, многообещающе улыбаясь.
   * * *
   На следующий день ученики прямо с работы поехали к Максиму и Фёдору, чтобы всё подробно обговорить, приготовиться, точно всё наметить.
   У Петра в эту субботу оказался рабочий день, но он договорился об отгуле, хотя ему и не полагалось. Пришлось выклянчить, обещать всякое. Особенно трудно было объяснить, зачем понадобился отгул. Не сказать же прямо договорился ехать в Пушкин, - не пустят! В воскресенье, скажут, поезжай. У Василия, вроде, всё нормально, хотя сама работа ненадёжная - в любой момент могут послать - правда, всего на один день.
   Сидели три часа и почти ничего не делали, считали, сколько денег надо брать с собой; Фёдор неожиданно для всех очень обеспокоился, хотел, чтобы было всё тщательно распланировано, суетился. Обычно он совершенно ни о чём не заботился, - есть ли деньги, уплачено ли за квартиру, есть ли в доме еда, - всё ему до лампочки, в чём спал (спал он обычно одетый), - в том и гулял везде. Тут же его будто подменили.
   Поездка в Пушкин казалась ему совершенно необыкновенным, чудесным делом, которое ни в коем случае нельзя пустить на самотёк. Максим тоже вёл себя необычно, - никаких высказываний типа "Да ну в жопу", ко всему внимателен, даже разрешил Фёдору взять ватник. Видно было, что они с Фёдором и до прихода учеников долго говорили о поездке.
   В конце концов решили: вино и продукты купить на следующий день, в среду, чтоб уже не дёргаться. Деньги на это достаёт Пётр - продаст в обеденный перерыв свои книги по искусству, деньги передаст тут же Максиму, который сам вызвался всё купить. На том и разъехались.
   * * *
   Ещё не скучно? С продажей книг не повезло - взяли только половину, денег явно мало. Вдобавок утром позвонил Василий и сказал, что его всё-таки посылают на буровые, в командировку - сегодня, на день, вернётся в четверг вечером, в крайнем случае, в пятницу утром.
   Максима новости прямо подкосили, хотя ясно было что ничего страшного нет. Василий в пятницу приедет, а деньги Пётр завтра достанет.
   - Да не в этом дело, - безнадёжно махнул рукой Максим, - Фёдор разволнуется да и вообще нервы трепать.
   После перерыва опять позвонил Василий, сказал, что никуда лучше не поедет, упросит приятеля поехать. Вечером Пётр, конечно, пошёл к Максиму успокоить.
   Там оказалась довольно дёрганная обстановка. Единственное, что могло радовать душу - ватник и пальто Фёдора, аккуратно сложенные в углу. Максим, сколько ни ходил по магазинам, портвейна не купил, с непривычки разозлился, купил две бутылки водки, одну из которых они с Фёдором для успокоения и приговорили. Корить их не следовало - видно было, что Максим больше всех мучается.
   Пётр предложил плюнуть и забыть, то есть, не в смысле, что совсем не ехать в Пушкин, - об этом никто не мог и помыслить, а в смысле плюнуть на неудачи сегодняшнего дня и завтра начать всё по новой и наверняка. Пётр понесёт те книги, которые точно возьмут, Максим будет искать до упора, пока не найдёт, не так это трудно -сегодня ему случайно не повезло.
   Твёрдо так решив, успокоились, на радостях распив вторую бутылку водки.
   * * *
   Опять с утра позвонил Василий и сказал, что приятель, подлец, не согласился, и он немедленно выезжает, а в пятницу утром будет как штык. Но это, в общем, не страшно.
   Хуже было со сдачей книг. "Букинист" в этот день оказался закрытым на переучёт.
   - Ядрёна вошь! - кричал Максим, - ты, оболдуй, целыми днями в этом магазине околачиваешься, неужели не запомнил, когда он закрывается?
   Что ему объяснишь? Пётр позвонил на работу, сказал, что ему срочно надо поменять паспорт и поехал с Максимом в другой магазин.
   Народу было тьма. Максим томился в жарком помещении, надсадно вздыхал, ходил туда-сюда, поссорился в подворотне со спекулянтами, всё был чем-то недоволен.
   "Я же свои книги, позарез мне нужные, продаю, а он всё недоволен, вчера пропил всё, а сегодня недоволен! Не угодил!" - думал Пётр, и, чтоб окончательно растравить душу, перебирал книги, принесённые на продажу.
   Наконец продали, вышли на жаркую улицу.
   - Что там Фёдор собирается с ватником делать? -спросил Пётр.
   - Хрен с ним, с ватником, пусть таскается, лишь бы пальто оставил.
   - Как же оставит он, скорее удавится. Слушай, Максим, давай договоримся, сегодня вечером я и прийти не смогу.
   - Это почему?
   - Да потому, что работа у меня, служба! Я уже на два часа с обеда опоздал, отрабатывать надо!
   Не ори, как припадочный!
   - Ну... В общем, я завтра, в пятницу, после работы, сразу приезжаю. Василий тоже, а в субботу значит, прямо утром...
   - Ну смотри! - с угрозой сказал Максим, круто повернулся и, хромая, пошёл прочь.
   * * *
   В пятницу утром Петру по междугороднему телефону позвонил Василий и сказал, что он тут мотается, как гавно в проруби, подгоняя всех, но никто ни хрена делать не хочет, короче, он приедет только в пятницу поздно вечером, или, в крайнем случае, ночью. Пётр прямо при сослуживцах стал материться, настолько у него за сегодняшний день наросла тревога за Василия и за Максима, неизвестно, купившего ли хоть что-нибудь.
   Договорились о том, что Василий выезжает вечером -кровь из носу, а если не успевает там доделать, пусть бросает всё к чёртовой бабушке, пусть хоть с работы выгоняют.
   Василий было попробовал заикнуться о том, что в Пушкин можно поехать и в воскресенье, но Пётр прямо завыл и обещал теперь-то уж в любом случае набить Василию морду.
   Василий, не слушая, орал, что он на его месте руки бы на себя наложил, что он тут на последнем издыхании всё делает, чтобы вовремя вернуться в Ленинград, а гавно всякое сидит там... Пётр положил трубку. Не успел на Петре пот обсохнуть, раздался звонок, позвонила жена Василия (а Василий женат, не странно ли?) - Леночка и спросила, где Вася.