Страница:
И в тот же день обложили город и крепость басурманские полки христианские и заняли со всех сторон пути и проезды к городу, так что не могли они ни из города, ни в город ходить. Тогда же стратилаты (а на их языке - воеводы полков) передового полка, который ходит у них за яртоулом, и еще другой полк, а с ним были царь Шигалей и другие великие стратилаты, пришли на Арское поле и перекрыли все пути, что из Ногайской страны к городу проложены.
Мне же тогда с другим моим товарищем правый рог, а на их языке - полк правой руки, поручен был; хоть и молод я был годами, ведь всего мне тогда от роду было около двадцати четырех лет, но все же, за благодатью Христа моего, достиг таких высот не без заслуг, но по степеням военным взошел. А было в нашем полку более двенадцати тысяч воинов - и пешие стрельцы, и казаков около шести тысяч. И повелено нам было идти за Казань-реку. И протянулись войска полка нашего от Казани-реки выше города, а другим концом - аж до моста, что на Галицкой дороге, и до той же реки, но уже ниже города; и перекрыли мы все пути, что к городу проложены от луговых черемисов. И пришлось нам стоять в низине на лугу между большими болотами, город же с нашей стороны на превысокой горе стоял, и из-за этого сильно нам, больше всех, доставалось, как от огненной стрельбы из города, так и сзади, из лесов, от частых набегов черемисских. Другие же полки встали между Булаком и Казанью, по эту сторону от Волги. Сам же царь с большим полком, со множеством воинов, встал от Казани за версту, или немного больше, со стороны переправы своей через Волгу на возвышенном месте. И таким образом город и крепость басурманские обложили. Царь же казанский затворился в городе с тридцатью тысячами отборных воинов и со всеми карачами, духовными и мирскими, и с двором своим. А другую половину войска оставил вне города, в лесах, вместе с теми людьми, что ногайский улубей прислал на помощь ему, а было их две тысячи и несколько сотен.
А через три дня начали мы возле города шанцы устраивать. А басурманы этому всеми силами мешали, и стреляли из города, и, выходя, врукопашную рубились, так что пало с обеих сторон множество народа, но, однако, больше басурманов, нежели христиан; и в этом был знак Божьего милосердия к христианам, и духом храбрости наши исполнились.
Когда же прочно и надежно устроили шанцы и стрельцы со стратилатами их окопались в земле, так что уже в безопасности от стрельбы из города и от вылазок почувствовали себя, тогда приволокли пушки и большие, и средние, и зажигательные, которыми вверх стреляют, ближе к городу и крепости, а помнится, всего их было около полутораста, и больших, и средних, за всеми шанцами со всех сторон города и крепости поставлено. А были еще и небольшие, по полторы сажени в длину, кроме того, и полевых много, около царских шатров. Когда же начали бить со всех сторон по крепости, то подавили сильную стрельбу со стен, то есть не дали им стрелять из больших пушек по войску христианскому, только гаковничную и ручничную стрельбу не смогли подавить, и ею они большой урон наносили войску христианскому в людях и в конях.
К тому же тогда еще и иную хитрость выдумал царь казанский против нас.
- Какую же? Умоляю, поведай мне.
- Поистине, таковую. Но слушай внимательно, изнеженный воин!
А был у него такой уговор со своими, с тем войском, что оставил он вне города, в лесах. Уговорился он с ними про некий знак, а на их языке ясак. Как вынесут на высокую башню, или иногда в крепости на самое высокое место, знамя их, самое главное у басурманов, и начнут им размахивать, тогда, говорю, - позже удалось нам об этом узнать - ударят басурманы со всех сторон из лесов очень грозно и стремительно на расположение полков христианских. И из города во все ворота тотчас выбегают они на наши шанцы, и так крепко и храбро наваливаются, что и поверить трудно. А однажды вышли сами карачи с двором царским и с ними тысяч десять войска на те шанцы, где были пушки большие установлены, и такую сечу злую и жестокую басурманы христианам устроили, что уже всех наших далеко от пушек отогнали было, но, за помощью Божьей, подоспела шляхта Муромского повета, поскольку тут же поблизости станы их были (а между русскими те шляхтичи известны как очень храбрые и мужественные мужи, из стародавних родов русских), и тогда тотчас смяли карачей со всеми силами их, и те принуждены были им тыл показать, а они аж до ворот городских гнали и рубили их, и не так много порубили, сколько в воротах подавилось из-за тесноты; многих же и живыми поймали. В тот же час и у других ворот вылазка была, но там не так крепко бились.
И воистину, почти три недели каждый день такая беда случалась, так что не раз и пищу столь необходимую не давали нам принимать. Но так нам Бог помогал, что храбро, с помощью Божьей, сражались с ними, пешие с пешими, из города выходящими, конники же с конниками, из леса наезжающими; к тому же и пушки большие с железными ядрами разворачивали от города и стреляли по тем полкам басурманским, что вне города из лесов наезжали. А хуже всех было от их набегов тем христианским полкам, что стояли на Арском поле, а также и нам на Галицкой дороге от набегов луговых черемисов. А которое войско наше стояло под городом, за Булаком, на той же стороне Волги, где и царь наш стоял, те от внешних нашествий басурманских в покое пребывали; только из города частые вылазки отбивали, поскольку ближе всех под стенами города стояли при пушках. А кто бы поведал, какой нам урон в людях и в конях был, когда слуги наши добывали траву, выезжая на конях наших (хотя ротмистры и охраняли их с полками своими, но не могли везде уберечь из-за злохитрости басурманской и наглости, внезапности, стремительности их набегов), - воистину, и взявшись описывать, не описал бы по порядку, сколько бито их было и поранено.
Как увидел царь казанский, что уже изнемогает войско христианское, особенно же то, что близ стен городских, укрепившись шанцами, расположилось, и от частых вылазок, и от набегов их из лесов, и от скудости питания, поскольку очень дорого стала стоить всякая еда (войско, как уже говорил, из-за постоянной тревоги не могло и хлебом сухим наесться, а к тому же почти все ночи проводило без сна, охраняя пушки больше жизни и чести своей), когда же, как уже сказал, и царь их, и вне города бывшие басурманские воеводы, уразумели, что измучено войско наше, тогда еще сильнее и чаще стали извне налетать и из города на вылазки выходить. Царь же наш со всеми синклитами и стратилатами стал советоваться об этом, и решение наилучшее, благодати ради Божьей, принял: повелел разделить свое войско. Половину его под городом при пушках оставя, части немалой особу свою стеречь повелел, при шатрах своих быть, а тридцать тысяч конников выделил, разбив их на полки по чину рыцарскому и поставив над каждым полком по два, а иногда и по три стратилата, в богатырских делах испытанных. Также и пеших около пятнадцати тысяч выделил, стрельцов и казаков, разделив их на полки под командованием стратилатов. И поставил над всеми ними гетмана великого, князя Суздальского Александра, по прозванию Горбатый, мужа весьма разумного и достойного и в военных делах испытанного. И повелел выжидать, укрыв все войско христианское за горами, а когда выйдут басурманы из лесов, по обыкновению своему, тогда повелел сразиться с ними.
Поутру же, в третьем часу дня, вышли на большое поле, называемое Арским, из лесов полки басурманские и сначала ударили на ротмистров, что на страже полков стояли, а тем было приказано уклониться от боя и отступать аж до шанцев. Они же, думая, что от страха христиане побежали, погнались за ними. А когда заманили их уже в обоз, тогда начали у шанцев круги водить и гарцевать, поливая их стрелами как дождем. Те же стройными полками медленно двигались, конные и пешие - уже пожрать христиан хотели. Тогда вот, тогда, говорю, вылетел тотчас гетман с войском христианским, также многими рядами построенным, и с рвением ринулся в сражение. Увидев это, басурманы и рады были бы назад к лесу возвратиться, но уже не могли, поскольку далеко отъехали от него в поле. И вот, волей-неволей, пришлось им дать битву, и крепко сразились они с первыми полками. Когда же подоспел большой полк, а с ним был и сам гетман, также и пешие полки приблизились, обходя их со стороны леса, тогда сразу же в бегство ударились все полки их. Христианское же воинство гналось за ними, избивая их, так что на полутора милях трупов басурманских множество лежало, а к тому же около тысячи и живыми захватили. Вот такую, за Божьей помощью, тогда пресветлую победу христиане над басурманами одержали.
Когда же привели тех пленных связанными к царю нашему, тогда повелел он, за шанцы выведя, привязать их к столбам, чтобы своих, в городе засевших, молили и упрашивали сдать город Казань царю христианскому. То же и наши, выезжая, предлагали им, обещая жизнь и свободу от царя нашего, как тем, связанным, так и засевшим в городе. Они же, эти слова выслушав молча, тотчас начали стрелять со стен городских, не столько по нашим, сколько по своим, говоря при этом: "Лучше увидим вас мертвыми от рук наших, басурманских, чем порубят вас гяуры необрезанные!" И иные слова бранные отрыгали с яростью многою, так что все мы дивились, глядя на это.
А после этого, дня через три, повелел царь наш идти тому князю Александру Суздальскому с тем же войском походом на засеку, поскольку басурманы соорудили стену на горе одной между большими болотами, мили за две от города, и там после разгрома того множество их собралось, и задумали они оттуда, как бы из некоей крепости выезжая, снова наносить удары по войску христианскому. И еще к тому прежденазванному гетману придан был другой гетман, а на их языке - великий воевода, с полками его, по имени князь Семен Микулинский из рода великих княжат Тверских, муж очень храбрый и в богатырских делах искусный. И дано им было повеление такое: если Бог им поможет ту стену проломить, то пусть идут всем войском аж до Арского города, который лежит от Казани в двенадцати милях больших. Когда же пришли они к той стене, то уперлись басурманы и начали обороняться крепко, так что почти два часа бились. Потом, за Божьей помощью, одолели их наши, как пушечной стрельбой, так и ручничною, и побежали басурманы: наши же погнали их. Когда же перевалило все войско большое за ту стену, то оттуда к царю с вестью послали. И там наше воинство ночь провело и обрело в шатрах и станах басурманских немало богатств. А дня через два пришли наши к тому прежденазванному городу Арскому и нашли его покинутым жителями, со страху бежали из него все за самые дальние леса. И опустошало войско наше землю ту в течение десяти дней, поскольку в земле той поля большие и весьма преизобильные и урожайные на всякие плоды. Также и дворы княжат их и вельмож очень красивы и, воистину, удивления достойны, и сел много; хлеба же всякого такое там множество, воистину, и поверить трудно: подобно множеству звезд небесных, также и стад скота различного бесчисленное множество, и богатств драгоценных, особенно мехов различных зверей, в той земле обитающих. А водятся там куницы драгоценные, и белки, и прочие звери, которые и для шитья одежды, и для еды пригодны; а немногим далее соболей добывают множество, также и меда: не знаю такой страны под солнцем, где бы всего этого больше было. А через десять дней с бесчисленными богатствами и с множеством пленных басурманских жен и детей возвратились они к нам благополучно, к тому же и своих многих, издавна захваченных, от басурманов освободили, от многолетнего рабства. И была тогда в воинстве христианском великая радость, и благодарение к Богу воспевали. И так стала дешева в войске нашем всякая живность, что корову покупали за десять денег московских, а вола большого за десять аспр*.
_______________
* А с п р а - серебряная монета.
Вскоре после возвращения того войска, дня через четыре, собралось черемисов луговых немало, и ударили они на наши станы задние на Галицкой дороге, и немало табунов коней наших отгромили. Мы же тотчас послали в погоню за ними трех ротмистров, а вслед за ними другие легкие полки для устройства засады; и нагнали они их в трех или четырех милях - одних побили, а других живыми взяли.
А если бы писал по порядку, что там под городом каждый день делалось, то целая книга вышла бы. Но вкратце вот о чем следует упомянуть - как они на войско христианское чары насылали и большие дожди наводили. Началось это вскоре после окружения города: едва солнце начнет подниматься, выходят на стены, так что все мы их видели, или престарелые мужи их, или бабы и начинают выкрикивать сатанинские слова, размахивая одеждами своими на войско наше и вертясь неблагочинно. И тогда тотчас поднимется ветер и собираются облака, хотя бы день и как совершенно ясный начинался, и хлынет такой дождь, что сухие места в болото превратятся и влагой наполнятся. И все это было только над войском, а по сторонам - нет, точно воздух здесь другой по своей природе. Глядя на это, мы тотчас стали советовать царю послать в Москву за древом спасенным, вделанным в крест, который всегда при царском венце лежит. И исполнено было, за Божьей помощью, очень скоро: водою до Новгорода Нижнего добрались за три или четыре дня на вятских, очень быстро плавающих корабликах, а от Новгорода аж до Москвы быстроходными подставами. Когда же привезен был честный крест, а в него частичка вделана от распятия Спасителя, на котором Господь наш Иисус Христос плотью страдал за людей, тогда пресвитеры собором, с церемониями христианскими, шествие устроили и по обычаю церковному освятили им воды, и, силою животворящего креста, сразу же с того часа исчезли бесследно чары те поганские.
И в то же время, благодаря подкопу, воды их лишили, а было это за две или три недели до взятия. Был подкоп подведен под башню большую и под тайники, откуда они для всего города воду брали, и пороха было подставлено бочек двадцать больших - так башню и взорвали. А к тому же и наши башню необычно большую и высокую за две недели сработали втайне, в полумиле от города. И за одну ночь была она возле рва городского поставлена, и внесли на нее десять пушек и пятьдесят гаковниц. И очень большой урон в городе и в крепости каждый день причиняли с нее, так что до взятия города побито было с той башни люда басурманского военного, кроме женщин и детей, около десяти тысяч со всех сторон, и из пушек, и при вылазках их. А как она строилась, и каким образом, и как иные различные стенобитные хитрости делались, о том умолчу для краткости этой истории, поскольку пространно в летописной русской книге это описано. Только о взятии города немного вспомним, то, что сможем вспомнить, и вкратце опишем. Бог тогда не только разум и дух храбрости даровал, но и явления некоторые достойным и чистым совестью мужам. В ночных видениях объявил он о взятии города басурманского, воодушевляя на это воинство, для того, думаю, чтобы отомстить бесчисленное и многолетнее пролитие крови христианской и чтобы оставшихся еще там в живых избавить от многолетнего рабства.
Когда же истекло семь недель от начала осады города, было нам еще днем приказано ожидать утренней зари и восхода солнца и готовиться со всех сторон к штурму. И дано было такое повеление: когда взорвут стену порохом, что в подкопе (а был еще один подкоп сделан и заложено под городскую стену сорок восемь бочек пороха), тогда большая половина войска пешего должна на штурм идти, а треть войска всего, или немного больше, на поле остаться, прежде всего для охраны царской особы. Мы же, как было приказано, заранее к этому изготовились, еще часа за два до зари. Я тогда послан был самые нижние ворота брать, в верхнем течении Казани-реки, и было со мною двенадцать тысяч войска. Ко всем же четырем сторонам также были посланы пресильные и храбрые мужи, некоторые со многими своими слугами. Царь же казанский и сенаторы его уведали об этом и так же к бою с нами изготовились, как и мы с ними.
Перед самым солнечным восходом, когда понемногу стало уже солнце показываться, взорвало подкоп, и по повелению царя войско христианское тотчас ударило со всех сторон по городу и крепости. Да свидетельствует каждый о себе; я же о том, что перед глазами тогда имел и что делал, поведаю истину вкратце. Разделил я войско мое двенадцатитысячное на отряды под началом стратилатов, и потекло оно к городским стенам и к той большой башне, что перед воротами стояла на горе. Пока еще были вдалеке от стен, ни одного выстрела ни из ручницы, ни стрелою по нам не было сделано. А когда уже вблизи были, тогда, первым делом, огонь по нам открыли со стен и башен, тогда стрелы так густо, подобно частоте дождя, полились на нас, тогда камней такое множество бесчисленное обрушилось, что и света белого не видать! Когда же с большими трудностями и бедами к самым стенам пробились, тогда воду кипящую начали на нас лить и целые бревна метать. Все же Бог помогал нам тем, что храбрость и силу и презрение к смерти даровал, и, воистину, с воодушевлением сердца и с радостью бились с басурманами за православное христианство: за полчаса, стреляя из луков и ручниц, сумели отбить их от бойниц. К тому же еще и пушки наши помогали нам, из-за шанцев стреляя по ним, поскольку они открыто уже стояли на башне той большой и на стенах города, не укрываясь как прежде, но крепко с нами лицом к лицу врукопашную бились. И тогда же могли бы мы их победить, но много нас на штурм пошло, да мало к стенам городским пришло: кто возвратился, а многие залегли, притворяясь убитыми и ранеными.
Но потом Бог помог нам! Первым брат мой родной на стену города взошел по лестнице и еще некоторые воины храбрые с ним, другие же рубились и кололись с басурманами и в окна той большой башни влезли, а из башни кинулись в большие городские ворота. Басурманы же тотчас тыл показали, стены городские оставив, побежали за высокую гору к царскому двору, поскольку был он сильно укреплен - среди палат и мечетей каменных стеной высокой обнесен. Мы же за ними к царскому двору бросились, хотя и отягощены были доспехами, а многие храбрые мужи на теле и раны уже имели, и совсем мало нас, сражающихся с ними, осталось. А войско наше, те, что остались снаружи, как увидели, что мы уже в городе, а татары со стен побежали, то все в город ринулись - и лежавшие, будто раненные, вскочили и те, что якобы сном смерти спали, воскресли. И со всех сторон не только эти, но и из станов, и кашевары, и те, что были у коней оставлены, и купцы, что с товарами приехали, - все сбежались в город, но не для боя с врагами, а за добычей многой, поскольку город тот, воистину, полон был драгоценных богатств: золотом, и серебром, и камнями драгоценными, и соболями был изобилен, и другими великими богатствами. Татары же с нашей стороны укрылись на царском дворе, а низинную часть города те, кто смог убежать, покинули. А с другой стороны, от Арского поля, там, где подкоп взорвало, царь казанский с придворными своими отступил до половины города и укрепился на Тезицком рву, а по-нашему - на Купеческом, крепко сражаясь с христианами. А города этого две части плоски и на горе стоят, а третья часть очень низинна, как в пропасти; поперек же от стены через полгорода Булак течет аж до низинной части, образуя ров немалый. Сам же город этот велик, немногим меньше Вильно.
И длилась эта описанная выше битва, помнится, уже часа четыре и даже больше - и стены со всех сторон штурмовали, и в городе сеча шла. И тут увидели басурманы, что христианского войска мало осталось - чуть ли не все за добычей кинулись: многие, говорят, по два и по три раза к станам отходили с добычей и снова возвращались, храбрые же воины беспрестанно сражались. Вот увидели басурманы, что утомлены уже воины храбрые, и, ударив на них, стали крепко налегать. Добытчики же те прежденазванные, когда увидели, что наши вынужденно отступают понемногу, отбиваясь от басурманов, в такое тотчас бегство ударились, что многие и в ворота не попали, а вместе с добычей со стены бросались, а некоторые, и добычу побросав, только вопили: секут, секут! Но, за благодатью Божьей, храбрые сердцем не дрогнули. Также и нам, с нашей стороны, очень тяжко было от напора басурманов - за то время, как ворвались в город и вышли из него, в моем полку девяносто восемь храбрых мужей было убито, не считая раненых. Однако, благодати ради Божьей, устояли с нашей стороны против них недвижимо. С другой же, прежденазванной стороны немного отступили, как уже говорил, из-за большой силы натиска их. И подали о себе весть царю нашему и всем советникам, возле него в то время бывшим. Да и сам он видел бегство из города тех прежденазванных беглецов, и не только сильно в лице изменился, но и сердце его дрогнуло, поскольку решил он, что уже войско христианское басурманы из города изгнали. Увидели это мудрые и искусные синклиты его и повелели хоругвь великую христианскую возле городских ворот, называемых Царскими, воздвигнуть, и самого царя, хотел он того или не хотел, за узду коня его взяв, возле знамени поставили. А некоторые из синклитов этих были мужами в возрасте отцов наших, состарившимися в добродетелях и во всяческих делах ратных. Половине же большого полка царского, в котором было более двадцати тысяч отборных воинов, тотчас приказано было сойти с коней, то же самое не только детям своим и родственникам повелели, но и самих их половина сошла с коней, и двинулись они в город на помощь тем утомленным воинам.
Когда пришло в город внезапно так много воинства свежего, в пресветлые доспехи облаченного, тотчас царь казанский со своим воинством начал отступать назад, упорно при этом отбиваясь. Наши же неотступно и напористо их преследовали, сражаясь с ними на саблях. Когда же прогнали их аж до мечетей, что близ царского двора стоят, тогда вышли навстречу нашим абазы их, сеиды, муллы, а за ними - великий епископ их, а на их языке великий анарый, или эмир, по имени Кулшерифмулла, и сразились с нашими так ожесточенно, что все до единого перебиты были. А царь со всеми оставшимися затворился на дворе своем и начал обороняться так крепко, что бились еще часа полтора. Когда же увидел, что неоткуда уже ждать ему помощи себе, тогда приказал в сторону жен и детей своих в прекрасных и изукрашенных одеждах, числом около десяти тысяч, собрать и оставил их в одной стороне громадного прежденазванного двора царского, надеясь, что прельстится войско христианское красотой их и в живых оставит. Сами же татары с царем своим собрались в одном углу и порешили не даваться живыми в руки, только бы царя живым сохранить, и пошли от царского двора в низинную часть города к нижним воротам, где я возле царского двора против них стоял. И не осталось уже со мною и полутораста воинов, а их еще было около десяти тысяч. Однако, благодаря тесноте улицы, оборонялись мы от них, отходя и отбиваясь, крепко. Наше же войско главное с горы той сильно потеснило их, особенно задний конец татарского полка, рубя их и избивая. Тогда еле-еле, с большим трудом, за Божьей помощью, смогли выйти мы из городских ворот. Наши со стороны большой горы сильно налегали и теснили их, мы же по эту сторону стояли и, в воротах сражаясь, не пускали их из города (а на помощь нам уже два полка христианских подоспели). Они же, поневоле, из-за сильнейшего натиска с горы в такой тесноте оказались, что вровень с башней высокой, которая над воротами стояла, трупы их лежали, а средние и задние воины их принуждены были по людям своим отступать в город и на башню. Когда же возвели царя своего на башню, тогда принялись кричать, прося немного времени для переговоров; мы же, понемногу успокоившись, выслушали их прошение. Вот что тогда порешили они и сказали: "Пока, сказали, царство стояло и город главный, где престол царский был, до тех пор, не жалея жизни, сражались мы за царя и отечество. А ныне царя отдаем вам в целости - ведите его к своему царю. Мы же, оставшиеся, хотим выйти на широкое поле, испить с вами последнюю чашу". И отдали нам царя своего с одним карачем, что самым старшим у них был, и с двумя царскими молочными братьями. Царю их было имя басурманское Едигер, а князю тому - Зениеш. И, передав нам царя в целости, тотчас ударили по нам стрелами, а мы по ним. И не пошли на нас в ворота, но кинулись со стены прямо через Казань-реку, рассчитывая как раз против моего стана пробиться сквозь шанцы через те места, где шесть больших пушек стояло.
И тотчас по ним ударили изо всех тех пушек. Они же развернулись оттуда и пошли налево вниз подле Казани-реки, берегом, на расстояние трех выстрелов из лука к концу шанцев наших. Там остановились и начали облегчать себя - сбрасывать доспехи и разуваться, чтобы преодолеть реку, а оставалось их еще целый полк, тысяч шесть или немного меньше. Мы же видели все это, а кое-кто из нас сумел добыть себе коней в своих станах за рекой, и вот, вскочив на своих коней, устремились мы быстро против них и преградили путь, которым хотели они уйти, и застали их еще не переправившимися через реку. А собралось нас против них чуть больше двухсот всадников, поскольку уж очень быстро все это произошло, так что по эту сторону стен все то войско, которое осталось, при царе было, а чуть ли не все - уже в городе. Они же, перейдя реку (а на их счастье была она мелкой в том месте), стали ожидать нас на самом берегу, готовясь к сражению и вооружаясь в различные доспехи, чуть ли не у каждого в руках луки были и уже на тетивах стрелы приготовлены. И вот начали они понемногу от берега продвигаться, выдвинув сильный передовой отряд, а за ним остальные все вместе шли очень плотно и вытянувшись, если на глаз прикинуть, на два хороших выстрела из лука. Войска же христианского множество бесчисленное со стен городских, а также из палат царских видело все это, но помощи нам из-за большой высоты и крутизны горы никак не могло подать.
Мне же тогда с другим моим товарищем правый рог, а на их языке - полк правой руки, поручен был; хоть и молод я был годами, ведь всего мне тогда от роду было около двадцати четырех лет, но все же, за благодатью Христа моего, достиг таких высот не без заслуг, но по степеням военным взошел. А было в нашем полку более двенадцати тысяч воинов - и пешие стрельцы, и казаков около шести тысяч. И повелено нам было идти за Казань-реку. И протянулись войска полка нашего от Казани-реки выше города, а другим концом - аж до моста, что на Галицкой дороге, и до той же реки, но уже ниже города; и перекрыли мы все пути, что к городу проложены от луговых черемисов. И пришлось нам стоять в низине на лугу между большими болотами, город же с нашей стороны на превысокой горе стоял, и из-за этого сильно нам, больше всех, доставалось, как от огненной стрельбы из города, так и сзади, из лесов, от частых набегов черемисских. Другие же полки встали между Булаком и Казанью, по эту сторону от Волги. Сам же царь с большим полком, со множеством воинов, встал от Казани за версту, или немного больше, со стороны переправы своей через Волгу на возвышенном месте. И таким образом город и крепость басурманские обложили. Царь же казанский затворился в городе с тридцатью тысячами отборных воинов и со всеми карачами, духовными и мирскими, и с двором своим. А другую половину войска оставил вне города, в лесах, вместе с теми людьми, что ногайский улубей прислал на помощь ему, а было их две тысячи и несколько сотен.
А через три дня начали мы возле города шанцы устраивать. А басурманы этому всеми силами мешали, и стреляли из города, и, выходя, врукопашную рубились, так что пало с обеих сторон множество народа, но, однако, больше басурманов, нежели христиан; и в этом был знак Божьего милосердия к христианам, и духом храбрости наши исполнились.
Когда же прочно и надежно устроили шанцы и стрельцы со стратилатами их окопались в земле, так что уже в безопасности от стрельбы из города и от вылазок почувствовали себя, тогда приволокли пушки и большие, и средние, и зажигательные, которыми вверх стреляют, ближе к городу и крепости, а помнится, всего их было около полутораста, и больших, и средних, за всеми шанцами со всех сторон города и крепости поставлено. А были еще и небольшие, по полторы сажени в длину, кроме того, и полевых много, около царских шатров. Когда же начали бить со всех сторон по крепости, то подавили сильную стрельбу со стен, то есть не дали им стрелять из больших пушек по войску христианскому, только гаковничную и ручничную стрельбу не смогли подавить, и ею они большой урон наносили войску христианскому в людях и в конях.
К тому же тогда еще и иную хитрость выдумал царь казанский против нас.
- Какую же? Умоляю, поведай мне.
- Поистине, таковую. Но слушай внимательно, изнеженный воин!
А был у него такой уговор со своими, с тем войском, что оставил он вне города, в лесах. Уговорился он с ними про некий знак, а на их языке ясак. Как вынесут на высокую башню, или иногда в крепости на самое высокое место, знамя их, самое главное у басурманов, и начнут им размахивать, тогда, говорю, - позже удалось нам об этом узнать - ударят басурманы со всех сторон из лесов очень грозно и стремительно на расположение полков христианских. И из города во все ворота тотчас выбегают они на наши шанцы, и так крепко и храбро наваливаются, что и поверить трудно. А однажды вышли сами карачи с двором царским и с ними тысяч десять войска на те шанцы, где были пушки большие установлены, и такую сечу злую и жестокую басурманы христианам устроили, что уже всех наших далеко от пушек отогнали было, но, за помощью Божьей, подоспела шляхта Муромского повета, поскольку тут же поблизости станы их были (а между русскими те шляхтичи известны как очень храбрые и мужественные мужи, из стародавних родов русских), и тогда тотчас смяли карачей со всеми силами их, и те принуждены были им тыл показать, а они аж до ворот городских гнали и рубили их, и не так много порубили, сколько в воротах подавилось из-за тесноты; многих же и живыми поймали. В тот же час и у других ворот вылазка была, но там не так крепко бились.
И воистину, почти три недели каждый день такая беда случалась, так что не раз и пищу столь необходимую не давали нам принимать. Но так нам Бог помогал, что храбро, с помощью Божьей, сражались с ними, пешие с пешими, из города выходящими, конники же с конниками, из леса наезжающими; к тому же и пушки большие с железными ядрами разворачивали от города и стреляли по тем полкам басурманским, что вне города из лесов наезжали. А хуже всех было от их набегов тем христианским полкам, что стояли на Арском поле, а также и нам на Галицкой дороге от набегов луговых черемисов. А которое войско наше стояло под городом, за Булаком, на той же стороне Волги, где и царь наш стоял, те от внешних нашествий басурманских в покое пребывали; только из города частые вылазки отбивали, поскольку ближе всех под стенами города стояли при пушках. А кто бы поведал, какой нам урон в людях и в конях был, когда слуги наши добывали траву, выезжая на конях наших (хотя ротмистры и охраняли их с полками своими, но не могли везде уберечь из-за злохитрости басурманской и наглости, внезапности, стремительности их набегов), - воистину, и взявшись описывать, не описал бы по порядку, сколько бито их было и поранено.
Как увидел царь казанский, что уже изнемогает войско христианское, особенно же то, что близ стен городских, укрепившись шанцами, расположилось, и от частых вылазок, и от набегов их из лесов, и от скудости питания, поскольку очень дорого стала стоить всякая еда (войско, как уже говорил, из-за постоянной тревоги не могло и хлебом сухим наесться, а к тому же почти все ночи проводило без сна, охраняя пушки больше жизни и чести своей), когда же, как уже сказал, и царь их, и вне города бывшие басурманские воеводы, уразумели, что измучено войско наше, тогда еще сильнее и чаще стали извне налетать и из города на вылазки выходить. Царь же наш со всеми синклитами и стратилатами стал советоваться об этом, и решение наилучшее, благодати ради Божьей, принял: повелел разделить свое войско. Половину его под городом при пушках оставя, части немалой особу свою стеречь повелел, при шатрах своих быть, а тридцать тысяч конников выделил, разбив их на полки по чину рыцарскому и поставив над каждым полком по два, а иногда и по три стратилата, в богатырских делах испытанных. Также и пеших около пятнадцати тысяч выделил, стрельцов и казаков, разделив их на полки под командованием стратилатов. И поставил над всеми ними гетмана великого, князя Суздальского Александра, по прозванию Горбатый, мужа весьма разумного и достойного и в военных делах испытанного. И повелел выжидать, укрыв все войско христианское за горами, а когда выйдут басурманы из лесов, по обыкновению своему, тогда повелел сразиться с ними.
Поутру же, в третьем часу дня, вышли на большое поле, называемое Арским, из лесов полки басурманские и сначала ударили на ротмистров, что на страже полков стояли, а тем было приказано уклониться от боя и отступать аж до шанцев. Они же, думая, что от страха христиане побежали, погнались за ними. А когда заманили их уже в обоз, тогда начали у шанцев круги водить и гарцевать, поливая их стрелами как дождем. Те же стройными полками медленно двигались, конные и пешие - уже пожрать христиан хотели. Тогда вот, тогда, говорю, вылетел тотчас гетман с войском христианским, также многими рядами построенным, и с рвением ринулся в сражение. Увидев это, басурманы и рады были бы назад к лесу возвратиться, но уже не могли, поскольку далеко отъехали от него в поле. И вот, волей-неволей, пришлось им дать битву, и крепко сразились они с первыми полками. Когда же подоспел большой полк, а с ним был и сам гетман, также и пешие полки приблизились, обходя их со стороны леса, тогда сразу же в бегство ударились все полки их. Христианское же воинство гналось за ними, избивая их, так что на полутора милях трупов басурманских множество лежало, а к тому же около тысячи и живыми захватили. Вот такую, за Божьей помощью, тогда пресветлую победу христиане над басурманами одержали.
Когда же привели тех пленных связанными к царю нашему, тогда повелел он, за шанцы выведя, привязать их к столбам, чтобы своих, в городе засевших, молили и упрашивали сдать город Казань царю христианскому. То же и наши, выезжая, предлагали им, обещая жизнь и свободу от царя нашего, как тем, связанным, так и засевшим в городе. Они же, эти слова выслушав молча, тотчас начали стрелять со стен городских, не столько по нашим, сколько по своим, говоря при этом: "Лучше увидим вас мертвыми от рук наших, басурманских, чем порубят вас гяуры необрезанные!" И иные слова бранные отрыгали с яростью многою, так что все мы дивились, глядя на это.
А после этого, дня через три, повелел царь наш идти тому князю Александру Суздальскому с тем же войском походом на засеку, поскольку басурманы соорудили стену на горе одной между большими болотами, мили за две от города, и там после разгрома того множество их собралось, и задумали они оттуда, как бы из некоей крепости выезжая, снова наносить удары по войску христианскому. И еще к тому прежденазванному гетману придан был другой гетман, а на их языке - великий воевода, с полками его, по имени князь Семен Микулинский из рода великих княжат Тверских, муж очень храбрый и в богатырских делах искусный. И дано им было повеление такое: если Бог им поможет ту стену проломить, то пусть идут всем войском аж до Арского города, который лежит от Казани в двенадцати милях больших. Когда же пришли они к той стене, то уперлись басурманы и начали обороняться крепко, так что почти два часа бились. Потом, за Божьей помощью, одолели их наши, как пушечной стрельбой, так и ручничною, и побежали басурманы: наши же погнали их. Когда же перевалило все войско большое за ту стену, то оттуда к царю с вестью послали. И там наше воинство ночь провело и обрело в шатрах и станах басурманских немало богатств. А дня через два пришли наши к тому прежденазванному городу Арскому и нашли его покинутым жителями, со страху бежали из него все за самые дальние леса. И опустошало войско наше землю ту в течение десяти дней, поскольку в земле той поля большие и весьма преизобильные и урожайные на всякие плоды. Также и дворы княжат их и вельмож очень красивы и, воистину, удивления достойны, и сел много; хлеба же всякого такое там множество, воистину, и поверить трудно: подобно множеству звезд небесных, также и стад скота различного бесчисленное множество, и богатств драгоценных, особенно мехов различных зверей, в той земле обитающих. А водятся там куницы драгоценные, и белки, и прочие звери, которые и для шитья одежды, и для еды пригодны; а немногим далее соболей добывают множество, также и меда: не знаю такой страны под солнцем, где бы всего этого больше было. А через десять дней с бесчисленными богатствами и с множеством пленных басурманских жен и детей возвратились они к нам благополучно, к тому же и своих многих, издавна захваченных, от басурманов освободили, от многолетнего рабства. И была тогда в воинстве христианском великая радость, и благодарение к Богу воспевали. И так стала дешева в войске нашем всякая живность, что корову покупали за десять денег московских, а вола большого за десять аспр*.
_______________
* А с п р а - серебряная монета.
Вскоре после возвращения того войска, дня через четыре, собралось черемисов луговых немало, и ударили они на наши станы задние на Галицкой дороге, и немало табунов коней наших отгромили. Мы же тотчас послали в погоню за ними трех ротмистров, а вслед за ними другие легкие полки для устройства засады; и нагнали они их в трех или четырех милях - одних побили, а других живыми взяли.
А если бы писал по порядку, что там под городом каждый день делалось, то целая книга вышла бы. Но вкратце вот о чем следует упомянуть - как они на войско христианское чары насылали и большие дожди наводили. Началось это вскоре после окружения города: едва солнце начнет подниматься, выходят на стены, так что все мы их видели, или престарелые мужи их, или бабы и начинают выкрикивать сатанинские слова, размахивая одеждами своими на войско наше и вертясь неблагочинно. И тогда тотчас поднимется ветер и собираются облака, хотя бы день и как совершенно ясный начинался, и хлынет такой дождь, что сухие места в болото превратятся и влагой наполнятся. И все это было только над войском, а по сторонам - нет, точно воздух здесь другой по своей природе. Глядя на это, мы тотчас стали советовать царю послать в Москву за древом спасенным, вделанным в крест, который всегда при царском венце лежит. И исполнено было, за Божьей помощью, очень скоро: водою до Новгорода Нижнего добрались за три или четыре дня на вятских, очень быстро плавающих корабликах, а от Новгорода аж до Москвы быстроходными подставами. Когда же привезен был честный крест, а в него частичка вделана от распятия Спасителя, на котором Господь наш Иисус Христос плотью страдал за людей, тогда пресвитеры собором, с церемониями христианскими, шествие устроили и по обычаю церковному освятили им воды, и, силою животворящего креста, сразу же с того часа исчезли бесследно чары те поганские.
И в то же время, благодаря подкопу, воды их лишили, а было это за две или три недели до взятия. Был подкоп подведен под башню большую и под тайники, откуда они для всего города воду брали, и пороха было подставлено бочек двадцать больших - так башню и взорвали. А к тому же и наши башню необычно большую и высокую за две недели сработали втайне, в полумиле от города. И за одну ночь была она возле рва городского поставлена, и внесли на нее десять пушек и пятьдесят гаковниц. И очень большой урон в городе и в крепости каждый день причиняли с нее, так что до взятия города побито было с той башни люда басурманского военного, кроме женщин и детей, около десяти тысяч со всех сторон, и из пушек, и при вылазках их. А как она строилась, и каким образом, и как иные различные стенобитные хитрости делались, о том умолчу для краткости этой истории, поскольку пространно в летописной русской книге это описано. Только о взятии города немного вспомним, то, что сможем вспомнить, и вкратце опишем. Бог тогда не только разум и дух храбрости даровал, но и явления некоторые достойным и чистым совестью мужам. В ночных видениях объявил он о взятии города басурманского, воодушевляя на это воинство, для того, думаю, чтобы отомстить бесчисленное и многолетнее пролитие крови христианской и чтобы оставшихся еще там в живых избавить от многолетнего рабства.
Когда же истекло семь недель от начала осады города, было нам еще днем приказано ожидать утренней зари и восхода солнца и готовиться со всех сторон к штурму. И дано было такое повеление: когда взорвут стену порохом, что в подкопе (а был еще один подкоп сделан и заложено под городскую стену сорок восемь бочек пороха), тогда большая половина войска пешего должна на штурм идти, а треть войска всего, или немного больше, на поле остаться, прежде всего для охраны царской особы. Мы же, как было приказано, заранее к этому изготовились, еще часа за два до зари. Я тогда послан был самые нижние ворота брать, в верхнем течении Казани-реки, и было со мною двенадцать тысяч войска. Ко всем же четырем сторонам также были посланы пресильные и храбрые мужи, некоторые со многими своими слугами. Царь же казанский и сенаторы его уведали об этом и так же к бою с нами изготовились, как и мы с ними.
Перед самым солнечным восходом, когда понемногу стало уже солнце показываться, взорвало подкоп, и по повелению царя войско христианское тотчас ударило со всех сторон по городу и крепости. Да свидетельствует каждый о себе; я же о том, что перед глазами тогда имел и что делал, поведаю истину вкратце. Разделил я войско мое двенадцатитысячное на отряды под началом стратилатов, и потекло оно к городским стенам и к той большой башне, что перед воротами стояла на горе. Пока еще были вдалеке от стен, ни одного выстрела ни из ручницы, ни стрелою по нам не было сделано. А когда уже вблизи были, тогда, первым делом, огонь по нам открыли со стен и башен, тогда стрелы так густо, подобно частоте дождя, полились на нас, тогда камней такое множество бесчисленное обрушилось, что и света белого не видать! Когда же с большими трудностями и бедами к самым стенам пробились, тогда воду кипящую начали на нас лить и целые бревна метать. Все же Бог помогал нам тем, что храбрость и силу и презрение к смерти даровал, и, воистину, с воодушевлением сердца и с радостью бились с басурманами за православное христианство: за полчаса, стреляя из луков и ручниц, сумели отбить их от бойниц. К тому же еще и пушки наши помогали нам, из-за шанцев стреляя по ним, поскольку они открыто уже стояли на башне той большой и на стенах города, не укрываясь как прежде, но крепко с нами лицом к лицу врукопашную бились. И тогда же могли бы мы их победить, но много нас на штурм пошло, да мало к стенам городским пришло: кто возвратился, а многие залегли, притворяясь убитыми и ранеными.
Но потом Бог помог нам! Первым брат мой родной на стену города взошел по лестнице и еще некоторые воины храбрые с ним, другие же рубились и кололись с басурманами и в окна той большой башни влезли, а из башни кинулись в большие городские ворота. Басурманы же тотчас тыл показали, стены городские оставив, побежали за высокую гору к царскому двору, поскольку был он сильно укреплен - среди палат и мечетей каменных стеной высокой обнесен. Мы же за ними к царскому двору бросились, хотя и отягощены были доспехами, а многие храбрые мужи на теле и раны уже имели, и совсем мало нас, сражающихся с ними, осталось. А войско наше, те, что остались снаружи, как увидели, что мы уже в городе, а татары со стен побежали, то все в город ринулись - и лежавшие, будто раненные, вскочили и те, что якобы сном смерти спали, воскресли. И со всех сторон не только эти, но и из станов, и кашевары, и те, что были у коней оставлены, и купцы, что с товарами приехали, - все сбежались в город, но не для боя с врагами, а за добычей многой, поскольку город тот, воистину, полон был драгоценных богатств: золотом, и серебром, и камнями драгоценными, и соболями был изобилен, и другими великими богатствами. Татары же с нашей стороны укрылись на царском дворе, а низинную часть города те, кто смог убежать, покинули. А с другой стороны, от Арского поля, там, где подкоп взорвало, царь казанский с придворными своими отступил до половины города и укрепился на Тезицком рву, а по-нашему - на Купеческом, крепко сражаясь с христианами. А города этого две части плоски и на горе стоят, а третья часть очень низинна, как в пропасти; поперек же от стены через полгорода Булак течет аж до низинной части, образуя ров немалый. Сам же город этот велик, немногим меньше Вильно.
И длилась эта описанная выше битва, помнится, уже часа четыре и даже больше - и стены со всех сторон штурмовали, и в городе сеча шла. И тут увидели басурманы, что христианского войска мало осталось - чуть ли не все за добычей кинулись: многие, говорят, по два и по три раза к станам отходили с добычей и снова возвращались, храбрые же воины беспрестанно сражались. Вот увидели басурманы, что утомлены уже воины храбрые, и, ударив на них, стали крепко налегать. Добытчики же те прежденазванные, когда увидели, что наши вынужденно отступают понемногу, отбиваясь от басурманов, в такое тотчас бегство ударились, что многие и в ворота не попали, а вместе с добычей со стены бросались, а некоторые, и добычу побросав, только вопили: секут, секут! Но, за благодатью Божьей, храбрые сердцем не дрогнули. Также и нам, с нашей стороны, очень тяжко было от напора басурманов - за то время, как ворвались в город и вышли из него, в моем полку девяносто восемь храбрых мужей было убито, не считая раненых. Однако, благодати ради Божьей, устояли с нашей стороны против них недвижимо. С другой же, прежденазванной стороны немного отступили, как уже говорил, из-за большой силы натиска их. И подали о себе весть царю нашему и всем советникам, возле него в то время бывшим. Да и сам он видел бегство из города тех прежденазванных беглецов, и не только сильно в лице изменился, но и сердце его дрогнуло, поскольку решил он, что уже войско христианское басурманы из города изгнали. Увидели это мудрые и искусные синклиты его и повелели хоругвь великую христианскую возле городских ворот, называемых Царскими, воздвигнуть, и самого царя, хотел он того или не хотел, за узду коня его взяв, возле знамени поставили. А некоторые из синклитов этих были мужами в возрасте отцов наших, состарившимися в добродетелях и во всяческих делах ратных. Половине же большого полка царского, в котором было более двадцати тысяч отборных воинов, тотчас приказано было сойти с коней, то же самое не только детям своим и родственникам повелели, но и самих их половина сошла с коней, и двинулись они в город на помощь тем утомленным воинам.
Когда пришло в город внезапно так много воинства свежего, в пресветлые доспехи облаченного, тотчас царь казанский со своим воинством начал отступать назад, упорно при этом отбиваясь. Наши же неотступно и напористо их преследовали, сражаясь с ними на саблях. Когда же прогнали их аж до мечетей, что близ царского двора стоят, тогда вышли навстречу нашим абазы их, сеиды, муллы, а за ними - великий епископ их, а на их языке великий анарый, или эмир, по имени Кулшерифмулла, и сразились с нашими так ожесточенно, что все до единого перебиты были. А царь со всеми оставшимися затворился на дворе своем и начал обороняться так крепко, что бились еще часа полтора. Когда же увидел, что неоткуда уже ждать ему помощи себе, тогда приказал в сторону жен и детей своих в прекрасных и изукрашенных одеждах, числом около десяти тысяч, собрать и оставил их в одной стороне громадного прежденазванного двора царского, надеясь, что прельстится войско христианское красотой их и в живых оставит. Сами же татары с царем своим собрались в одном углу и порешили не даваться живыми в руки, только бы царя живым сохранить, и пошли от царского двора в низинную часть города к нижним воротам, где я возле царского двора против них стоял. И не осталось уже со мною и полутораста воинов, а их еще было около десяти тысяч. Однако, благодаря тесноте улицы, оборонялись мы от них, отходя и отбиваясь, крепко. Наше же войско главное с горы той сильно потеснило их, особенно задний конец татарского полка, рубя их и избивая. Тогда еле-еле, с большим трудом, за Божьей помощью, смогли выйти мы из городских ворот. Наши со стороны большой горы сильно налегали и теснили их, мы же по эту сторону стояли и, в воротах сражаясь, не пускали их из города (а на помощь нам уже два полка христианских подоспели). Они же, поневоле, из-за сильнейшего натиска с горы в такой тесноте оказались, что вровень с башней высокой, которая над воротами стояла, трупы их лежали, а средние и задние воины их принуждены были по людям своим отступать в город и на башню. Когда же возвели царя своего на башню, тогда принялись кричать, прося немного времени для переговоров; мы же, понемногу успокоившись, выслушали их прошение. Вот что тогда порешили они и сказали: "Пока, сказали, царство стояло и город главный, где престол царский был, до тех пор, не жалея жизни, сражались мы за царя и отечество. А ныне царя отдаем вам в целости - ведите его к своему царю. Мы же, оставшиеся, хотим выйти на широкое поле, испить с вами последнюю чашу". И отдали нам царя своего с одним карачем, что самым старшим у них был, и с двумя царскими молочными братьями. Царю их было имя басурманское Едигер, а князю тому - Зениеш. И, передав нам царя в целости, тотчас ударили по нам стрелами, а мы по ним. И не пошли на нас в ворота, но кинулись со стены прямо через Казань-реку, рассчитывая как раз против моего стана пробиться сквозь шанцы через те места, где шесть больших пушек стояло.
И тотчас по ним ударили изо всех тех пушек. Они же развернулись оттуда и пошли налево вниз подле Казани-реки, берегом, на расстояние трех выстрелов из лука к концу шанцев наших. Там остановились и начали облегчать себя - сбрасывать доспехи и разуваться, чтобы преодолеть реку, а оставалось их еще целый полк, тысяч шесть или немного меньше. Мы же видели все это, а кое-кто из нас сумел добыть себе коней в своих станах за рекой, и вот, вскочив на своих коней, устремились мы быстро против них и преградили путь, которым хотели они уйти, и застали их еще не переправившимися через реку. А собралось нас против них чуть больше двухсот всадников, поскольку уж очень быстро все это произошло, так что по эту сторону стен все то войско, которое осталось, при царе было, а чуть ли не все - уже в городе. Они же, перейдя реку (а на их счастье была она мелкой в том месте), стали ожидать нас на самом берегу, готовясь к сражению и вооружаясь в различные доспехи, чуть ли не у каждого в руках луки были и уже на тетивах стрелы приготовлены. И вот начали они понемногу от берега продвигаться, выдвинув сильный передовой отряд, а за ним остальные все вместе шли очень плотно и вытянувшись, если на глаз прикинуть, на два хороших выстрела из лука. Войска же христианского множество бесчисленное со стен городских, а также из палат царских видело все это, но помощи нам из-за большой высоты и крутизны горы никак не могло подать.