Страница:
Именно эта густота, вязкость и имеет значение, и точно так, как Кусто называет мир под водой молчаливым миром (хотя он не так уж молчалив), вам захочется назвать его вязким миром.
В этом все дело. Движения и предметы существуют не в пространстве, а в жидкости, и от этого создастся ощущение какой-то концентрации всего, давления и контурности, которые зрение схватывает лишь до определенных пределов.
Вы обнаружите, что всматриваться в глубину-значит смотреть скорее в неволю, чем на свободу; это совсем не то, что смотреть в пространство или в небо. И все же, как только вы попадаете под воду, глубина и плотность, окружающие вас, создают впечатление свободы, несравнимое даже с полетом в воздухе, потому что человек еще не придумал крыльев для своего тела, а под водой он ощущает себя созданием с крыльями, чувствующим себя свободным в свободной стихии.
Нырять вглубь и взмывать вверх, не пользуясь иной энергиеи, кроме энергии своих ног, означает окончательное освобождение ног от их упрямой привязанности к твердой земле и освобождение тела от необходимости подчиняться вертикальному положению. Иногда, вернувшись на землю после нескольких часов, проведенных в воде, вы сразу почувствуете себя канцелярской кнопкой, которую необходимо куда-нибудь воткнуть острием вниз, чтобы она была на своем месте.
Попросту говоря, если к земле вас привязывает сила земного притяжения, то под водой к ее поверхности вас привязывает пузырек воздуха, Необходимость этого пузырька воздуха для легких делает надводный мнп чрезвычайно желанным местом, и ничто под водой не может сравниться с физической радостью первого глубокого вздоха после того, как вы вынырнете. Это также напоминает о том, кто вы есть: существо, которое живет на теплом газе, а не на холодных жидкостях.
Итак, одна стихия дополняет другую. В этом прелесть этого спорта.
Когда вы находитесь во взвешенном состоянии между двумя мирами, лежа на поверхности воды лицом вниз, трубка для воздуха становится вашей единственной связью с миром: вы как бы слушаете и осязаете посредством этой трубки, а не только дышите через нее. Например, звуки, которые доносятся до вас сверху, когда вы плывете, опустив голову в воду^ значительно более внятны, если они достигают вашего слуха через трубку, вы слышите игры детей на пляже, гудок паровоза и шум поезда, как бы мчащегося на вас, шум автотранспорта на близлежащей дороге, жужжание проплывающей моторной лодки-все эти звуки вы не только слышите над собой, но и в то же время и ощущаете их в колебаниях воды. Все они напоминают о внешнем мире наверху.
Когда глубоко уйдешь под воду, ощущение земли исчезает, но море не так безмолвно, как может казаться. Вы услышите щелканье, скрежет, шипение и какой-то постоянный шум, напоминающий шум в ушах у глухих людей.
Под водой любой звук, как, например, звонкий удар стрелы о камень, позвякивание якорной цепи, становится очень четким, металлическим, медленно распространяющимся звуком, который слышен очень далеко. Чем вы глубже, тем внушительнее кажется звук.
Одним из наиболее приятных звуков, которые вы услышите, когда оудете нырять, является звук буль-буль-буль - словно булькает вода, напол^няющая бутылку. Вы услышите его, когда трубка начнет наполняться водой и вытеснять воздух. Это случается только с трубкой, у которой кончик обрезан прямо.
Кстати изогнутый верх трубки срезают для того, чтобы обеспечить быстрый выброс воды при подъеме на поверхность. Изогнутая трубка всегда может чтепжять в изгибе немного воды, и она будет попадать вам в рот всТк^р^как вы вьшы ноте наверх "По обрезанной трубке можно сразу отличить настоящего пловца и охотника, так что вам следует это сделать ^"нУпер^йдс^к непосредственному опыту. Это не дневник, а скорее краткое о^1ние некоторых случаев, происшедших со мной, или упоминание о любопытных вещах.
Говорят, что охотник видит больше, чем сторонний наблюдатель, но я должен отметить, что охота имеет свои ограничения. Однажды я одолжил свое ружье приятелю, а сам плавал с копьем среди скал по своим излюбленным местам. Я тыкал копьем во все норки и дыры и видел, что происходит в скалах, значительно лучше, чем когда в этих же скалах искал рыбу с ружьем в руках.
Морской еж, зажатый морской звездой, или наоборот; удивительное количество, разнообразие и расцветка живущих в скалах мелких рыбок, которых я раньше никогда не замечал, подглядывающих за мной и шевелящих хвостиками, как напуганные собачонки; раскраска каждого камня, приобретающего под водой какой-то светящийся оттенок; растительность на скалах-желтых, зеленых, пурпурных тонов, и какие-то как бы накаленные добела полосы - вот "то я увидел.
У меня есть ученик - Дак Стюарт, молодой писатель, американец, хороший пловец, человек высокого роста. Он страдает астмой. Как ни странно, если принять во внимание, чего только ему нельзя делать на земле из-за его заболевания, из него вышел очень хороший подводный пловец. Это удивляет меня, потому что я думал, что он будет задыхаться.
- Напротив,-сказал он,-когда у человека астма, то его легкие увеличиваются до размера лошадиных, потому что ему приходится все время усиленно дышать, чтобы получить достаточное количество воздуха. И кроме того, в воде наблюдается просто великолепное отсутствие пыли!
Дак прошел через то, что испытывают все начинающие, а именно - он слишком поспешно выпустил воздух, когда поднялся из глубины на поверхность, и наглотался морской воды. Хуже того, у него начались судороги, потому что он надел тесные ласты. Кроме того, он подстрелил рыбу и его онемевшие ноги запутались в леске. Единственным выходом было сорвать с себя ласты, маску, бросить их вместе с ружьем и лечь на спину, вытягивая пальцы ног-единственный способ избавиться от судороги.
Он крикнул мне, чтобы я плыл к нему на помощь, и я, как ракета, бросился с берега, но он оправился прежде, чем я доплыл до него. Мне лишь оставалось надеть маску и нырнуть за его снастью туда, где он бросил ее.
Найти его вещи было просто, но мне было неприятно смотреть на колоссальные белые ласты, маску, трубку и ружье, разбросанные по дну океана.
Обезглавленный окунь, которого он подстрелил, медленно покачивался под водой.
Каждый год я из любопытства пробую нырять и охотиться без ластов.
Ощущение наготы - вот единственное слово, которое подходит к этому, наготы и беспомощности, потому что ноги кажутся такими голыми и бессильными без ластов, что я чувствую себя неприлично.
Тот, кто не был среда подводных скал и в пещерах на морском дне, где растительность на камнях делает их яркими фантастическими видениями с инкрустациями из бриллиантов, по-настоящему не жил. Нырнуть (но не слишком глубоко, так как на определенной глубине все цвета кажутся синими и зелеными) и лежать под выступом скалы, держась за нее, увлекшись настолько, что почти забываешь о том, что надо подняться на поверхность,это ощущение нельзя передать словами. Самым живым цветом из всех кажется красный: стены некоторых пещер похожи на рубин, горящий, живой рубин.
Но нырять в пещеры в одиночестве не следует.
Однажды я обнаружил довольно большую пещеру в нескольких футах под водой. Я видел, как в нее проплыл большой серый силуэт с меня ростом, что, конечно, значит, что рыба была вдвое меньше. А когда я нырнул глубже, чтобы заглянуть в пещеру со стороны входа, находящегося ниже, оказалось, что там темно и ничего нс видно. Тем временем моя рыба ушла в глубь пещеры.
Я явился туда на следующий день и являлся все последующие дни, с каждым разом дюйм за дюймом проникая в пещеру псе дальше и дальше.
Наконец, я пробрался в нее; вот она, моя пещера Али-Бабы, ярко инкрустированная красными и зелеными красками и каким-то необычным золотисто-пурпурным цветом.
Моей рыбы там, конечно, не оказалось, и к этому времени я сам нс совсем верил в нее. Ведь большие рыбы-одиночки не живут в пещерах, а для груперс (Огоурегз) здесь было недостаточно глубоко. Когда я захотел показать эту пещеру Даку, я просто нырнул и проплыл в нее так далеко, насколько позволяли размеры моего тела. Дак последовал за мной. Он не понимал, что я затратил много времени, обследуя пещеру, и то, как он сразу в нее попал, казалось ему весьма простым делом. Это доказывает, что вдвоем нырять лучше, чем одному. Присутствие одного придает другому если не смелость, то, по крайней мере, уверенность.
Несколько недель спустя Дак, плавая около этой пещеры, стал взволнованно кричать мне, чтобы я подплыл и посмотрел на рыбу размером примерно с меня. Я опоздал, но по описаниям Дака не сомневался, что это была та самая рыба, которую я видел тогда. Думаю, что это был большой лишь Ыспе, бродящий вокруг подводных скал в поисках пищи, и, как все рыбы, испугавшись меня, поспешно спрятался в пещере, где он нашел временное убежище. После этого мы его больше не видали.
Дак - теперь уже специалист - и я нашли еще одну пещеру около Мирамара. Мы проникли в нее через большой туннель; на глубине примерно шести футов оказались в колоссальном гроте, затем свернули под углом направо и выплыли через узкий проход наверх, который был достаточно широк для меня, но еле-еле дал возможность выскользнуть этому молодому гиганту.
Именно в таких пещерах следует искать омаров, которые висят на сводах, как летучие мыши, но их вообще осталось слишком мало, и обнаружить омаров - дело счастливой случайности.
Мурены и гигантские груперс (Огоурегз) также живут у входов в пещеры или в большие ямы, но в наши дни, если они там и есть, обычно прячутся и исчезают прежде, чем туда доберешься.
Привет, старина! При виде осьминога меня всегда охватывают отцов^ ские чувства. С ними так занятно играть! Однажды, охотясь за кефалью, я увидел некрупного осьминога, спрятавшегося в старой глиняной водоотводной трубе длиной примерно в один фут. Вот он, в своей отдельной квартире!
Мне пришло в голову, что неплохо бы взять его вместе с его домиком на берег и показать семейству. Я просто зацепил трубу своей стрелой и поплыл, держа добычу перед собой. Осьминог спокойно оставался внутри, и мы смотрели друг на друга почти лицом к лицу.
К сожалению, я уронил трубу, и осьминог выскользнул оттуда, как ра кета. Он ушел недалеко, и я решил загнать его обратно в трубу. К сожалению, никто не видел моих ухищрений, но даже лучшей из пастушечьих собак не удалось бы добиться того, чего не мог добиться и я, потому что всякий раз, как я заставлял танцующего на своих ножках осьминога приблизиться к трубе, он перемахивал через нее и устремлялся куда угодно, только не в отверстие. Один раз; когда я почти вынудил его влезть в трубу, он совершил постыдный поступок-брызнул на меня и исчез, словно дымящийся бомбардировщик. Я искал его в той же трубе на следующий день, но он, вероятно, предпочел общую квартиру в скалах отдельной квартире в водоотводной трубе. Так он и не вернулся.
Я замечаю, что рыбьи стаи смешиваются между собой. Особенно это относится к дорад (Оаигаае) и кефали, которые часто объединяются для совместных действий. Барабульки чаще всего встречаются парами, но как юлько их испугаешь, присоединяются к любому ближайшему косяку, словно пытаясь скрыться в толпе. Иногда они плавают с обычной кефалью, отставая от нее только на время, необходимое для приема пищи.
В своих подводных скитаниях вы часто встретите колючих черных морских ежей, которые присасываются к скалам. Если вы внимательно присмотритесь к ним, то заметите, что у некоторых в шипах застряли обрывки морской травы или водорослей, а у других нет. Это интересно потому, что у тех, на которых есть трава, имеется пять цветных желез, являющихся частью их органа размножения. Эти рыбы-деликатес для жителей средиземноморского побережья. Те же, на которых нет обрывков морской травы, обладают недоразвитыми органами и в пищу нс идут.
Интереснее всего наблюдать за морским окунем в действии. У берегов Теула и Мирамара, где я часто охочусь за рыбой, они обычно плавают в одиночку. Их прелестные быстрые движения, которые они производят без всяких усилий, их длинные, изящные тела, профессионально-полезная оливково-зеленая раскраска - все это выделяет эту рыбу как идеальную. Почти всегда на морских окунях можно заметить глубокие шрамы-следы сражений.
У меня есть предположение, что одинокий морской окунь, плавающий около скал, большинство времени тратит на попытки соскрести со своей спины вшей. Очень увлекательно наблюдать, как окунь, словно играя, плавает, взмывает вверх, крутится, стремясь задеть за скалу, и представляешь себе, что он упражняется в акробатике. Однако при более пристальном наблюдении причина этого обнаруживается в черной отвратительной штуке, которая присасывается к нему и сосет кровь (чтобы быть правдивым, скажу, что первым это заметил Дак).
Морская вошь (по латыни апНосгй) - это отвратительная штука, созданная скорее из высококачественной стали, чем из плоти и костей. К рыбе она прикрепляется при помощи загнутых ножек, которые практически не ломаются. Когда срываешь ее с рыбы, то вместе с вошью отрывается и кусок мяса.
На более мелких рыбах вошь можно заметить около хвостового плавника, а это значит, что движения свободно плавающей рыбы часто замедляются из-за этой твари. " тянртгя
В самом деле очень трогательно смотреть, как малсиькии лещ 1инси-н
позади своих товарищей из-за того, что у него на хвосте пристроилась огромная вошь. Так и хочется поймать эту рыбку, избзвить ее от паразита и предоставить ей равный шанс в борьбе за существование.
Многие вши очень велики, и мелкие рыбешки нс могут от них избавиться, поэтому рано или поздно они становятся слишком медлительными, чтооы выжить, и либо их пожирает какой-нибудь хищник, либо они просто чахнут.
Последнее-мое предположение.
Но вернемся к морскому окуню.
Однажды в бурный день я подстрелил одну из этих бесстрашных рью, когда она с презрением плыла мимо моего носа. Моим трезубцем я попал ей как раз позади головы. Два рывка подранка-и нейлоновая леска натянулась до предела, третий рывок-и окунь сорвался с трезубца и уплыл. К и ворчал, и грозился, и гнался за ним, но бурное море представляло сооои мешанину пены, песка и пузырьков воздуха, а окунь, казалось, даже и не ыл К^отТа" я рассказал Даку, что произошло, он, по-моему,^ решил, что это обычный "охотничий" рассказ о рыбе, которой удалось уйти. Однако несколько дней спустя он увидел того же окуня, беззаботно плавающего, несмотря на три ясно различимые ранки. Я был так доволен, словно принес эту рыбу домой. Всегда ищешь и особенно ценишь такого рода подкрепления тем маленьким приключениям, которые случаются с тобой, когда вечером рассказываешь о них недоверчивым слушателям-собственному семеи
Еще немного о вшах. Я еще никогда нс видел, чтобы одна рыба очищала от вшей другую. Однако я замечаю, что у "оседлых" рыб, живущих возле скал, вшей меньше, чем у других. Возможно, это происходит оттого, что они больше времени трутся о камни, чтобы избавиться от этого паразита. У кефали обычно нет вшей.
Однажды я видел мостель (птоэЮИе) (очень хорошая белая рыба, ооитающая на большой глубине), попавшуюся в сеть. За двенадцать часов вши, крабы и другие паразиты совершенно проели ее тело, которое напоминало швейцарский сыр. Ее буквально съели живьем.
С пятью или шестью рыбами на кукане я плавал неподалеку от Теула, как вдруг заметил, что за мной следом плывет стайка маленьких чернохвосток. некоторые из которых буквально пожирают весьма покалеченного окуня. Я принялся отгонять их, но они не отставали до тех пор, пока я со злости не начал размахивать куканом со своим уловом. Только тогда они исчезли.
Встречаться со стайками мелкой рыбешки всегда очень занятно, ьсли попадешь в очень большой косяк сардин, то перед тобой вдруг открывается проход, который тут же смыкается позади тебя. В воде сардинки похожи на серебристые стрелки, и любопытно наблюдать, как время от времени какаянибудь сардинка вдруг встает на свои хвостик, постоит так немного, а потом догоняет остальных. Иногда целый десяток сардин встает одновременно. По_ чему они это делают - не знаю. Может быть это связано с пищеварением/ Бывает ли у сардин несварение желудка?
Нет никакого сомнения, что как и при ловле форели, самое лучшее время для морской рыбы-это раннее утро и сумерки. Я лично не верю в успешный лов морской рыбы на утренней заре, но бледными вечерами, в конце жаркого дня, море представляет собой чарующее зрелище. Исчезает его ослепительный блеск, над водой висит легкая синяя дымка, синяя, как ночь в Персии. Неподалеку плывет белая фигура товарища. Если посмотришь вперед, то кажется, будто плывешь через бесконечную розовую завесу, ярко-розовую и осязаемую. За ластами бегут пузырьки воздуха, как жемчужины, разбросанные в этом розовом саду. Когда нырнешь и выдохнешь воздух, то можно наблюдать, как образуются скопления этих воздушных жемчужин, которые рассыпаются, делятся и исчезают, как будто море так богато ими, что еще несколько рассыпанных миллионов не составит для него большой потери.
Это очень красиво. И для рыб на вакате наступает какой-то покой, который как бы выманивает их из убежищ на охоту за пищей. Если бы рыбы могли разговаривать, то шум от вечерних пересудов над водорослями был бы оглушающим. Во всяком случае они суетятся и становятся легкой добычей для охотника.
Когда сумерки переходят в ночь, рыба вновь исчезает, и естественно, что на глубине становится плохо видно. Плавать в этом полумраке-то же самое, что вести машину в дождливую ночь. Кроме того, становится очень одиноко.
Однажды вечером, перед самым наступлением темноты, я плавал неподалеку от берега над довольно глубоко лежащими скалами у Мирамара.
Бледно-голубая вода казалась беловатой и светонепроницаемой над голыми камнями и черными водорослями, а большие белые долины, лежащие между этими высокими скалами, вызывали ощущение, будто и нахожусь на луне.
В таких обстоятельствах человек чувствует себя совершенно одиноким.
Однако быстрый взгляд наверх мгновенно устанавливает связь с обычным твердым миром и успокаивает вас.
И все же я был как-то загипнотизирован своей обособленностью в этом бледно-голубом пространстве и начал нырять, переворачиваться и смотреть снизу на водную поверхность, чтобы увидеть, как шелковый занавес надо мной из розового превращается в серовато-черный, Вскоре чувство одиночества начало угнетать меня, и мне пришлось вылезть из воды и посидеть на твердых камнях, чтобы избавиться от этого чувства, прежде чем отправиться вплавь в свой длинный путь домой.
Во Франции охота на рыбу после заката теперь запрещена, так что закон оберегает вас от таких жутких испытаний, если только вы сами не захотите испробовать их ради сильных ощущений.
Плавать ночью в маске страшно и мрачно, потому что море живет только в фосфоресцирующих блесках и все кажется угрожающим. Рыбы превращаются в неясные тени - блеснут на миг и исчезнут. И как бы ваш разум ни твердил, что вам известна каждая скала, каждый камешек под водой, что-то заставляет вас вылезть на берег и предоставить море самому себе.
Слишком много в море от первобытной ночи, а цивилизованный человек изнежен для подобных испытаний.
У французских берегов наибольшую опасность для подводного охотника представляют лодки с подвесным мотором. Еще хуже те дьявольские штуки, которые тянут за собой водных лыжников. Когда слышишь, как они с визгом несутся на тебя, лучшее, что можно сделать,-это нырнуть, уйти под воду, так как они лишь едва касаются поверхности воды. А если вы попытаетесь отплыть в сторону, то не успеете.
У меня была мысль изобрести желтый флажок, который охотник мог бы прикреплять за спиной, чтобы его видели. Но хорошо зная порядки на французских дорогах, я не представлял себе, что флажок будет иметь какоинибудь эффект в открытом море.
Страх перед этими моторками у меня особенно велик после того, как однажды вечером в Теуле какой-то спортсмен вывел свою лодку в море.
начал делать крутые повороты и вылетел из нее. Я не забуду выражения его лица, когда он повис за бортом.
Со скоростью миль тридцать в час лодка помчалась дальше без него и с ревом и визгом ворвалась в маленькую бухту. Пляж немедленно опустел, словно рука великана сгребла всех людей. Одна мамаша бросилась со своими детьми в лодочный сарай и захлопнула за собой дверь, когда лодка с ревом понеслась на пляж. Свой путь моторка закончила, врезавшись в рыболовецкие суденышки, раскрошив их и сорвав свою обшивку о прибрежные скалы, после чего она с визгом уткнулась в брюхо весельной ^лодки.
Конечно, владельцу моторки не повезло, но крики "убийца!" и прочие проклятия должно быть преследовали его много ночей. Попадись на пути лодки подводный охотник, рассчитывающий, что его заметят с моторки, его бы перерезало пополам или бы размозжило ему череп.
Если вы хотите узнать, почему рыбы боятся людей, посмотрите на человека, который ныряет внизу под вами, и вы увидите, каким толстым, китообразным чудовищем он выглядит.
Мне кажется, что самое драматическое зрелище из жизни рыб мне довелось увидеть, когда однажды вечером я заметил стаю очень крупных кефалей, сбившихся в кучу, словно гроздь винограда. Они, казалось, сошли с ума и смешно носились в воде вверх и вниз, туда и сюда, поворачиваясь и извиваясь, но всегда все вместе. Они, видимо, не замечали меня, и я гонялся за ними над скалами, пытаясь понять, что случилось, и надеясь поймать хоть одну рыбу.
Вскоре мне стало ясно, что происходит процесс оплодотворения^ Ьероятио, одна из рыб во главе этой кучи была самкой, которая должна была вотвот начать метать икру, а остальные серебристые силуэты были самцами, боровшимися за право первыми оплодотворить ее. Возможно, они даже давили на бока рыбы, чтобы заставить ее скорее начать икрометание.
Они ныряли вглубь и взмывали вверх словно привязанные друг к Другу, а я гонялся за ними, возбужденно стреляя в эту кучу, не успевая собраться с мыслями и выбрать одну рыбу и целить в нее.
Но вдруг вся рыбья гроздь опустилась глубоко вниз, и каким-то ооразом четыре пли пять самых крупных кефалей прижали самку ко дну и держали ее там, нажимая и давя на нее, Я нырнул за ними.
Они даже не замечали моего присутствия. Я уверен, что мог бы схватить их за хвосты. Я подобрался поближе, выбрал самого крупного участника этой драмы и выстрелил ему в спину.
Я не очень сентиментален, но у меня застрял комок в горле, когда, гоняясь за ним и пытаясь ухватиться за стрелу, чтобы вонзить ее поглубже в тело рыбы, я почувствовал, с какой силой вырывается от меня моя жертва, как -она извивается, кружится. Ему удалось вырваться, но он был ранен и, лежа на боку, стал уходить от меня. Я гонялся за ним наподобие истребителя, по всем скалам, долинам, через водоросли. Я поднимался только для того чтобы глотнуть немного воздуха, и снова бросался за раненым самцом.
Я подстрелил его .еще два раза, прежде чем крепко и по-настоящему попал ему в бок, когда мы оба уже совершенно выбились из сил.
Он боролся у меня в руках, боролся на кукане. Это была великолепная рыба, охваченная страстью, которую я, как вор, так грубо прервал.
Мне было жаль эту рыбу, но ни одна охота не была такой отчаянной и утомительной и ни одна рыба до этой не была в такой мере достойна ее.
Такую же свадьбу я увидел еще раз вместе с моим другом Даком, только на этот раз происходило сразу две свадьбы, и мы отчаянно гонялись за обоими. Как обычно бывает, когда ты уверен, что поймаешь хорошую рыбу,-ломается ружье. Так случилось и на этот раз, и мне пришлось усесться наверху на камни и чинить его. К тому времени, как мне удалось произвести более или менее сносный ремонт, вся рыба, конечно, ушла.
В полдень, когда высоко в небе светит ясное солнце и прямые лучи света, пронизывающие чистое море, подобны стрелам лука, направленным па какую-то движущуюся точку на дне, появляется ощущение, будто можно сломать такую стрелу на-двое, если по ней ударить. Но когда плывешь сквозь эти стрелы, глядя прямо вперед, создается впечатление, что плывешь в светонепроницаемом стекле. Вода кажется такой крепкой, что начинает болеть голова.
Море полно всяких интересных вещей, зачастую весьма неожиданных.
Некоторые из них имеют даже познавательное значение. Так, однажды на мелком месте я лежал на животе и читал брошенную газету, валявшуюся на дне. Там была статья о миноанской оросительной системе. Мне пришлось нырнуть глубже, чтобы разобрать мелкий шрифт. Если вы думаете, что я преувеличиваю, я могу добавить, что меня позвали прежде, чем я успел прочесть статью до конца. На следующий день я вернулся, чтобы дочитать ее, но газету унесло отливом. Я искал ее, нырял за каждым увиденным клочком бумаги, но тщетно, и с тех пор, всякий раз попадая сюда, я не могу видеть куска газеты под водой без того, чтобы не нырнуть и не посмотреть, не моя ли это недочитанная статья.
В море есть два существа, которые жалят (не считая го1зсаз8е). Одно из них-маленькая медуза. Ее трудно заметить, но внезапное жжение тела свидетельствует об укусе, место которого обычно представляет собой аккуратное круглое пятнышко. Жжение продолжается в течение суток, а затем проходит.
В этом все дело. Движения и предметы существуют не в пространстве, а в жидкости, и от этого создастся ощущение какой-то концентрации всего, давления и контурности, которые зрение схватывает лишь до определенных пределов.
Вы обнаружите, что всматриваться в глубину-значит смотреть скорее в неволю, чем на свободу; это совсем не то, что смотреть в пространство или в небо. И все же, как только вы попадаете под воду, глубина и плотность, окружающие вас, создают впечатление свободы, несравнимое даже с полетом в воздухе, потому что человек еще не придумал крыльев для своего тела, а под водой он ощущает себя созданием с крыльями, чувствующим себя свободным в свободной стихии.
Нырять вглубь и взмывать вверх, не пользуясь иной энергиеи, кроме энергии своих ног, означает окончательное освобождение ног от их упрямой привязанности к твердой земле и освобождение тела от необходимости подчиняться вертикальному положению. Иногда, вернувшись на землю после нескольких часов, проведенных в воде, вы сразу почувствуете себя канцелярской кнопкой, которую необходимо куда-нибудь воткнуть острием вниз, чтобы она была на своем месте.
Попросту говоря, если к земле вас привязывает сила земного притяжения, то под водой к ее поверхности вас привязывает пузырек воздуха, Необходимость этого пузырька воздуха для легких делает надводный мнп чрезвычайно желанным местом, и ничто под водой не может сравниться с физической радостью первого глубокого вздоха после того, как вы вынырнете. Это также напоминает о том, кто вы есть: существо, которое живет на теплом газе, а не на холодных жидкостях.
Итак, одна стихия дополняет другую. В этом прелесть этого спорта.
Когда вы находитесь во взвешенном состоянии между двумя мирами, лежа на поверхности воды лицом вниз, трубка для воздуха становится вашей единственной связью с миром: вы как бы слушаете и осязаете посредством этой трубки, а не только дышите через нее. Например, звуки, которые доносятся до вас сверху, когда вы плывете, опустив голову в воду^ значительно более внятны, если они достигают вашего слуха через трубку, вы слышите игры детей на пляже, гудок паровоза и шум поезда, как бы мчащегося на вас, шум автотранспорта на близлежащей дороге, жужжание проплывающей моторной лодки-все эти звуки вы не только слышите над собой, но и в то же время и ощущаете их в колебаниях воды. Все они напоминают о внешнем мире наверху.
Когда глубоко уйдешь под воду, ощущение земли исчезает, но море не так безмолвно, как может казаться. Вы услышите щелканье, скрежет, шипение и какой-то постоянный шум, напоминающий шум в ушах у глухих людей.
Под водой любой звук, как, например, звонкий удар стрелы о камень, позвякивание якорной цепи, становится очень четким, металлическим, медленно распространяющимся звуком, который слышен очень далеко. Чем вы глубже, тем внушительнее кажется звук.
Одним из наиболее приятных звуков, которые вы услышите, когда оудете нырять, является звук буль-буль-буль - словно булькает вода, напол^няющая бутылку. Вы услышите его, когда трубка начнет наполняться водой и вытеснять воздух. Это случается только с трубкой, у которой кончик обрезан прямо.
Кстати изогнутый верх трубки срезают для того, чтобы обеспечить быстрый выброс воды при подъеме на поверхность. Изогнутая трубка всегда может чтепжять в изгибе немного воды, и она будет попадать вам в рот всТк^р^как вы вьшы ноте наверх "По обрезанной трубке можно сразу отличить настоящего пловца и охотника, так что вам следует это сделать ^"нУпер^йдс^к непосредственному опыту. Это не дневник, а скорее краткое о^1ние некоторых случаев, происшедших со мной, или упоминание о любопытных вещах.
Говорят, что охотник видит больше, чем сторонний наблюдатель, но я должен отметить, что охота имеет свои ограничения. Однажды я одолжил свое ружье приятелю, а сам плавал с копьем среди скал по своим излюбленным местам. Я тыкал копьем во все норки и дыры и видел, что происходит в скалах, значительно лучше, чем когда в этих же скалах искал рыбу с ружьем в руках.
Морской еж, зажатый морской звездой, или наоборот; удивительное количество, разнообразие и расцветка живущих в скалах мелких рыбок, которых я раньше никогда не замечал, подглядывающих за мной и шевелящих хвостиками, как напуганные собачонки; раскраска каждого камня, приобретающего под водой какой-то светящийся оттенок; растительность на скалах-желтых, зеленых, пурпурных тонов, и какие-то как бы накаленные добела полосы - вот "то я увидел.
У меня есть ученик - Дак Стюарт, молодой писатель, американец, хороший пловец, человек высокого роста. Он страдает астмой. Как ни странно, если принять во внимание, чего только ему нельзя делать на земле из-за его заболевания, из него вышел очень хороший подводный пловец. Это удивляет меня, потому что я думал, что он будет задыхаться.
- Напротив,-сказал он,-когда у человека астма, то его легкие увеличиваются до размера лошадиных, потому что ему приходится все время усиленно дышать, чтобы получить достаточное количество воздуха. И кроме того, в воде наблюдается просто великолепное отсутствие пыли!
Дак прошел через то, что испытывают все начинающие, а именно - он слишком поспешно выпустил воздух, когда поднялся из глубины на поверхность, и наглотался морской воды. Хуже того, у него начались судороги, потому что он надел тесные ласты. Кроме того, он подстрелил рыбу и его онемевшие ноги запутались в леске. Единственным выходом было сорвать с себя ласты, маску, бросить их вместе с ружьем и лечь на спину, вытягивая пальцы ног-единственный способ избавиться от судороги.
Он крикнул мне, чтобы я плыл к нему на помощь, и я, как ракета, бросился с берега, но он оправился прежде, чем я доплыл до него. Мне лишь оставалось надеть маску и нырнуть за его снастью туда, где он бросил ее.
Найти его вещи было просто, но мне было неприятно смотреть на колоссальные белые ласты, маску, трубку и ружье, разбросанные по дну океана.
Обезглавленный окунь, которого он подстрелил, медленно покачивался под водой.
Каждый год я из любопытства пробую нырять и охотиться без ластов.
Ощущение наготы - вот единственное слово, которое подходит к этому, наготы и беспомощности, потому что ноги кажутся такими голыми и бессильными без ластов, что я чувствую себя неприлично.
Тот, кто не был среда подводных скал и в пещерах на морском дне, где растительность на камнях делает их яркими фантастическими видениями с инкрустациями из бриллиантов, по-настоящему не жил. Нырнуть (но не слишком глубоко, так как на определенной глубине все цвета кажутся синими и зелеными) и лежать под выступом скалы, держась за нее, увлекшись настолько, что почти забываешь о том, что надо подняться на поверхность,это ощущение нельзя передать словами. Самым живым цветом из всех кажется красный: стены некоторых пещер похожи на рубин, горящий, живой рубин.
Но нырять в пещеры в одиночестве не следует.
Однажды я обнаружил довольно большую пещеру в нескольких футах под водой. Я видел, как в нее проплыл большой серый силуэт с меня ростом, что, конечно, значит, что рыба была вдвое меньше. А когда я нырнул глубже, чтобы заглянуть в пещеру со стороны входа, находящегося ниже, оказалось, что там темно и ничего нс видно. Тем временем моя рыба ушла в глубь пещеры.
Я явился туда на следующий день и являлся все последующие дни, с каждым разом дюйм за дюймом проникая в пещеру псе дальше и дальше.
Наконец, я пробрался в нее; вот она, моя пещера Али-Бабы, ярко инкрустированная красными и зелеными красками и каким-то необычным золотисто-пурпурным цветом.
Моей рыбы там, конечно, не оказалось, и к этому времени я сам нс совсем верил в нее. Ведь большие рыбы-одиночки не живут в пещерах, а для груперс (Огоурегз) здесь было недостаточно глубоко. Когда я захотел показать эту пещеру Даку, я просто нырнул и проплыл в нее так далеко, насколько позволяли размеры моего тела. Дак последовал за мной. Он не понимал, что я затратил много времени, обследуя пещеру, и то, как он сразу в нее попал, казалось ему весьма простым делом. Это доказывает, что вдвоем нырять лучше, чем одному. Присутствие одного придает другому если не смелость, то, по крайней мере, уверенность.
Несколько недель спустя Дак, плавая около этой пещеры, стал взволнованно кричать мне, чтобы я подплыл и посмотрел на рыбу размером примерно с меня. Я опоздал, но по описаниям Дака не сомневался, что это была та самая рыба, которую я видел тогда. Думаю, что это был большой лишь Ыспе, бродящий вокруг подводных скал в поисках пищи, и, как все рыбы, испугавшись меня, поспешно спрятался в пещере, где он нашел временное убежище. После этого мы его больше не видали.
Дак - теперь уже специалист - и я нашли еще одну пещеру около Мирамара. Мы проникли в нее через большой туннель; на глубине примерно шести футов оказались в колоссальном гроте, затем свернули под углом направо и выплыли через узкий проход наверх, который был достаточно широк для меня, но еле-еле дал возможность выскользнуть этому молодому гиганту.
Именно в таких пещерах следует искать омаров, которые висят на сводах, как летучие мыши, но их вообще осталось слишком мало, и обнаружить омаров - дело счастливой случайности.
Мурены и гигантские груперс (Огоурегз) также живут у входов в пещеры или в большие ямы, но в наши дни, если они там и есть, обычно прячутся и исчезают прежде, чем туда доберешься.
Привет, старина! При виде осьминога меня всегда охватывают отцов^ ские чувства. С ними так занятно играть! Однажды, охотясь за кефалью, я увидел некрупного осьминога, спрятавшегося в старой глиняной водоотводной трубе длиной примерно в один фут. Вот он, в своей отдельной квартире!
Мне пришло в голову, что неплохо бы взять его вместе с его домиком на берег и показать семейству. Я просто зацепил трубу своей стрелой и поплыл, держа добычу перед собой. Осьминог спокойно оставался внутри, и мы смотрели друг на друга почти лицом к лицу.
К сожалению, я уронил трубу, и осьминог выскользнул оттуда, как ра кета. Он ушел недалеко, и я решил загнать его обратно в трубу. К сожалению, никто не видел моих ухищрений, но даже лучшей из пастушечьих собак не удалось бы добиться того, чего не мог добиться и я, потому что всякий раз, как я заставлял танцующего на своих ножках осьминога приблизиться к трубе, он перемахивал через нее и устремлялся куда угодно, только не в отверстие. Один раз; когда я почти вынудил его влезть в трубу, он совершил постыдный поступок-брызнул на меня и исчез, словно дымящийся бомбардировщик. Я искал его в той же трубе на следующий день, но он, вероятно, предпочел общую квартиру в скалах отдельной квартире в водоотводной трубе. Так он и не вернулся.
Я замечаю, что рыбьи стаи смешиваются между собой. Особенно это относится к дорад (Оаигаае) и кефали, которые часто объединяются для совместных действий. Барабульки чаще всего встречаются парами, но как юлько их испугаешь, присоединяются к любому ближайшему косяку, словно пытаясь скрыться в толпе. Иногда они плавают с обычной кефалью, отставая от нее только на время, необходимое для приема пищи.
В своих подводных скитаниях вы часто встретите колючих черных морских ежей, которые присасываются к скалам. Если вы внимательно присмотритесь к ним, то заметите, что у некоторых в шипах застряли обрывки морской травы или водорослей, а у других нет. Это интересно потому, что у тех, на которых есть трава, имеется пять цветных желез, являющихся частью их органа размножения. Эти рыбы-деликатес для жителей средиземноморского побережья. Те же, на которых нет обрывков морской травы, обладают недоразвитыми органами и в пищу нс идут.
Интереснее всего наблюдать за морским окунем в действии. У берегов Теула и Мирамара, где я часто охочусь за рыбой, они обычно плавают в одиночку. Их прелестные быстрые движения, которые они производят без всяких усилий, их длинные, изящные тела, профессионально-полезная оливково-зеленая раскраска - все это выделяет эту рыбу как идеальную. Почти всегда на морских окунях можно заметить глубокие шрамы-следы сражений.
У меня есть предположение, что одинокий морской окунь, плавающий около скал, большинство времени тратит на попытки соскрести со своей спины вшей. Очень увлекательно наблюдать, как окунь, словно играя, плавает, взмывает вверх, крутится, стремясь задеть за скалу, и представляешь себе, что он упражняется в акробатике. Однако при более пристальном наблюдении причина этого обнаруживается в черной отвратительной штуке, которая присасывается к нему и сосет кровь (чтобы быть правдивым, скажу, что первым это заметил Дак).
Морская вошь (по латыни апНосгй) - это отвратительная штука, созданная скорее из высококачественной стали, чем из плоти и костей. К рыбе она прикрепляется при помощи загнутых ножек, которые практически не ломаются. Когда срываешь ее с рыбы, то вместе с вошью отрывается и кусок мяса.
На более мелких рыбах вошь можно заметить около хвостового плавника, а это значит, что движения свободно плавающей рыбы часто замедляются из-за этой твари. " тянртгя
В самом деле очень трогательно смотреть, как малсиькии лещ 1инси-н
позади своих товарищей из-за того, что у него на хвосте пристроилась огромная вошь. Так и хочется поймать эту рыбку, избзвить ее от паразита и предоставить ей равный шанс в борьбе за существование.
Многие вши очень велики, и мелкие рыбешки нс могут от них избавиться, поэтому рано или поздно они становятся слишком медлительными, чтооы выжить, и либо их пожирает какой-нибудь хищник, либо они просто чахнут.
Последнее-мое предположение.
Но вернемся к морскому окуню.
Однажды в бурный день я подстрелил одну из этих бесстрашных рью, когда она с презрением плыла мимо моего носа. Моим трезубцем я попал ей как раз позади головы. Два рывка подранка-и нейлоновая леска натянулась до предела, третий рывок-и окунь сорвался с трезубца и уплыл. К и ворчал, и грозился, и гнался за ним, но бурное море представляло сооои мешанину пены, песка и пузырьков воздуха, а окунь, казалось, даже и не ыл К^отТа" я рассказал Даку, что произошло, он, по-моему,^ решил, что это обычный "охотничий" рассказ о рыбе, которой удалось уйти. Однако несколько дней спустя он увидел того же окуня, беззаботно плавающего, несмотря на три ясно различимые ранки. Я был так доволен, словно принес эту рыбу домой. Всегда ищешь и особенно ценишь такого рода подкрепления тем маленьким приключениям, которые случаются с тобой, когда вечером рассказываешь о них недоверчивым слушателям-собственному семеи
Еще немного о вшах. Я еще никогда нс видел, чтобы одна рыба очищала от вшей другую. Однако я замечаю, что у "оседлых" рыб, живущих возле скал, вшей меньше, чем у других. Возможно, это происходит оттого, что они больше времени трутся о камни, чтобы избавиться от этого паразита. У кефали обычно нет вшей.
Однажды я видел мостель (птоэЮИе) (очень хорошая белая рыба, ооитающая на большой глубине), попавшуюся в сеть. За двенадцать часов вши, крабы и другие паразиты совершенно проели ее тело, которое напоминало швейцарский сыр. Ее буквально съели живьем.
С пятью или шестью рыбами на кукане я плавал неподалеку от Теула, как вдруг заметил, что за мной следом плывет стайка маленьких чернохвосток. некоторые из которых буквально пожирают весьма покалеченного окуня. Я принялся отгонять их, но они не отставали до тех пор, пока я со злости не начал размахивать куканом со своим уловом. Только тогда они исчезли.
Встречаться со стайками мелкой рыбешки всегда очень занятно, ьсли попадешь в очень большой косяк сардин, то перед тобой вдруг открывается проход, который тут же смыкается позади тебя. В воде сардинки похожи на серебристые стрелки, и любопытно наблюдать, как время от времени какаянибудь сардинка вдруг встает на свои хвостик, постоит так немного, а потом догоняет остальных. Иногда целый десяток сардин встает одновременно. По_ чему они это делают - не знаю. Может быть это связано с пищеварением/ Бывает ли у сардин несварение желудка?
Нет никакого сомнения, что как и при ловле форели, самое лучшее время для морской рыбы-это раннее утро и сумерки. Я лично не верю в успешный лов морской рыбы на утренней заре, но бледными вечерами, в конце жаркого дня, море представляет собой чарующее зрелище. Исчезает его ослепительный блеск, над водой висит легкая синяя дымка, синяя, как ночь в Персии. Неподалеку плывет белая фигура товарища. Если посмотришь вперед, то кажется, будто плывешь через бесконечную розовую завесу, ярко-розовую и осязаемую. За ластами бегут пузырьки воздуха, как жемчужины, разбросанные в этом розовом саду. Когда нырнешь и выдохнешь воздух, то можно наблюдать, как образуются скопления этих воздушных жемчужин, которые рассыпаются, делятся и исчезают, как будто море так богато ими, что еще несколько рассыпанных миллионов не составит для него большой потери.
Это очень красиво. И для рыб на вакате наступает какой-то покой, который как бы выманивает их из убежищ на охоту за пищей. Если бы рыбы могли разговаривать, то шум от вечерних пересудов над водорослями был бы оглушающим. Во всяком случае они суетятся и становятся легкой добычей для охотника.
Когда сумерки переходят в ночь, рыба вновь исчезает, и естественно, что на глубине становится плохо видно. Плавать в этом полумраке-то же самое, что вести машину в дождливую ночь. Кроме того, становится очень одиноко.
Однажды вечером, перед самым наступлением темноты, я плавал неподалеку от берега над довольно глубоко лежащими скалами у Мирамара.
Бледно-голубая вода казалась беловатой и светонепроницаемой над голыми камнями и черными водорослями, а большие белые долины, лежащие между этими высокими скалами, вызывали ощущение, будто и нахожусь на луне.
В таких обстоятельствах человек чувствует себя совершенно одиноким.
Однако быстрый взгляд наверх мгновенно устанавливает связь с обычным твердым миром и успокаивает вас.
И все же я был как-то загипнотизирован своей обособленностью в этом бледно-голубом пространстве и начал нырять, переворачиваться и смотреть снизу на водную поверхность, чтобы увидеть, как шелковый занавес надо мной из розового превращается в серовато-черный, Вскоре чувство одиночества начало угнетать меня, и мне пришлось вылезть из воды и посидеть на твердых камнях, чтобы избавиться от этого чувства, прежде чем отправиться вплавь в свой длинный путь домой.
Во Франции охота на рыбу после заката теперь запрещена, так что закон оберегает вас от таких жутких испытаний, если только вы сами не захотите испробовать их ради сильных ощущений.
Плавать ночью в маске страшно и мрачно, потому что море живет только в фосфоресцирующих блесках и все кажется угрожающим. Рыбы превращаются в неясные тени - блеснут на миг и исчезнут. И как бы ваш разум ни твердил, что вам известна каждая скала, каждый камешек под водой, что-то заставляет вас вылезть на берег и предоставить море самому себе.
Слишком много в море от первобытной ночи, а цивилизованный человек изнежен для подобных испытаний.
У французских берегов наибольшую опасность для подводного охотника представляют лодки с подвесным мотором. Еще хуже те дьявольские штуки, которые тянут за собой водных лыжников. Когда слышишь, как они с визгом несутся на тебя, лучшее, что можно сделать,-это нырнуть, уйти под воду, так как они лишь едва касаются поверхности воды. А если вы попытаетесь отплыть в сторону, то не успеете.
У меня была мысль изобрести желтый флажок, который охотник мог бы прикреплять за спиной, чтобы его видели. Но хорошо зная порядки на французских дорогах, я не представлял себе, что флажок будет иметь какоинибудь эффект в открытом море.
Страх перед этими моторками у меня особенно велик после того, как однажды вечером в Теуле какой-то спортсмен вывел свою лодку в море.
начал делать крутые повороты и вылетел из нее. Я не забуду выражения его лица, когда он повис за бортом.
Со скоростью миль тридцать в час лодка помчалась дальше без него и с ревом и визгом ворвалась в маленькую бухту. Пляж немедленно опустел, словно рука великана сгребла всех людей. Одна мамаша бросилась со своими детьми в лодочный сарай и захлопнула за собой дверь, когда лодка с ревом понеслась на пляж. Свой путь моторка закончила, врезавшись в рыболовецкие суденышки, раскрошив их и сорвав свою обшивку о прибрежные скалы, после чего она с визгом уткнулась в брюхо весельной ^лодки.
Конечно, владельцу моторки не повезло, но крики "убийца!" и прочие проклятия должно быть преследовали его много ночей. Попадись на пути лодки подводный охотник, рассчитывающий, что его заметят с моторки, его бы перерезало пополам или бы размозжило ему череп.
Если вы хотите узнать, почему рыбы боятся людей, посмотрите на человека, который ныряет внизу под вами, и вы увидите, каким толстым, китообразным чудовищем он выглядит.
Мне кажется, что самое драматическое зрелище из жизни рыб мне довелось увидеть, когда однажды вечером я заметил стаю очень крупных кефалей, сбившихся в кучу, словно гроздь винограда. Они, казалось, сошли с ума и смешно носились в воде вверх и вниз, туда и сюда, поворачиваясь и извиваясь, но всегда все вместе. Они, видимо, не замечали меня, и я гонялся за ними над скалами, пытаясь понять, что случилось, и надеясь поймать хоть одну рыбу.
Вскоре мне стало ясно, что происходит процесс оплодотворения^ Ьероятио, одна из рыб во главе этой кучи была самкой, которая должна была вотвот начать метать икру, а остальные серебристые силуэты были самцами, боровшимися за право первыми оплодотворить ее. Возможно, они даже давили на бока рыбы, чтобы заставить ее скорее начать икрометание.
Они ныряли вглубь и взмывали вверх словно привязанные друг к Другу, а я гонялся за ними, возбужденно стреляя в эту кучу, не успевая собраться с мыслями и выбрать одну рыбу и целить в нее.
Но вдруг вся рыбья гроздь опустилась глубоко вниз, и каким-то ооразом четыре пли пять самых крупных кефалей прижали самку ко дну и держали ее там, нажимая и давя на нее, Я нырнул за ними.
Они даже не замечали моего присутствия. Я уверен, что мог бы схватить их за хвосты. Я подобрался поближе, выбрал самого крупного участника этой драмы и выстрелил ему в спину.
Я не очень сентиментален, но у меня застрял комок в горле, когда, гоняясь за ним и пытаясь ухватиться за стрелу, чтобы вонзить ее поглубже в тело рыбы, я почувствовал, с какой силой вырывается от меня моя жертва, как -она извивается, кружится. Ему удалось вырваться, но он был ранен и, лежа на боку, стал уходить от меня. Я гонялся за ним наподобие истребителя, по всем скалам, долинам, через водоросли. Я поднимался только для того чтобы глотнуть немного воздуха, и снова бросался за раненым самцом.
Я подстрелил его .еще два раза, прежде чем крепко и по-настоящему попал ему в бок, когда мы оба уже совершенно выбились из сил.
Он боролся у меня в руках, боролся на кукане. Это была великолепная рыба, охваченная страстью, которую я, как вор, так грубо прервал.
Мне было жаль эту рыбу, но ни одна охота не была такой отчаянной и утомительной и ни одна рыба до этой не была в такой мере достойна ее.
Такую же свадьбу я увидел еще раз вместе с моим другом Даком, только на этот раз происходило сразу две свадьбы, и мы отчаянно гонялись за обоими. Как обычно бывает, когда ты уверен, что поймаешь хорошую рыбу,-ломается ружье. Так случилось и на этот раз, и мне пришлось усесться наверху на камни и чинить его. К тому времени, как мне удалось произвести более или менее сносный ремонт, вся рыба, конечно, ушла.
В полдень, когда высоко в небе светит ясное солнце и прямые лучи света, пронизывающие чистое море, подобны стрелам лука, направленным па какую-то движущуюся точку на дне, появляется ощущение, будто можно сломать такую стрелу на-двое, если по ней ударить. Но когда плывешь сквозь эти стрелы, глядя прямо вперед, создается впечатление, что плывешь в светонепроницаемом стекле. Вода кажется такой крепкой, что начинает болеть голова.
Море полно всяких интересных вещей, зачастую весьма неожиданных.
Некоторые из них имеют даже познавательное значение. Так, однажды на мелком месте я лежал на животе и читал брошенную газету, валявшуюся на дне. Там была статья о миноанской оросительной системе. Мне пришлось нырнуть глубже, чтобы разобрать мелкий шрифт. Если вы думаете, что я преувеличиваю, я могу добавить, что меня позвали прежде, чем я успел прочесть статью до конца. На следующий день я вернулся, чтобы дочитать ее, но газету унесло отливом. Я искал ее, нырял за каждым увиденным клочком бумаги, но тщетно, и с тех пор, всякий раз попадая сюда, я не могу видеть куска газеты под водой без того, чтобы не нырнуть и не посмотреть, не моя ли это недочитанная статья.
В море есть два существа, которые жалят (не считая го1зсаз8е). Одно из них-маленькая медуза. Ее трудно заметить, но внезапное жжение тела свидетельствует об укусе, место которого обычно представляет собой аккуратное круглое пятнышко. Жжение продолжается в течение суток, а затем проходит.