Ненацький Збігнєв. Трость с секретом

   – Юлия! – простонал он.
   Она указала пальцем на газету, брошенную на столе.
   – Вот некролог о смерти магистра Яна Рикерта, – с этими словами она вышла из кафе.
   Генрик долго стоял без движения. Он смотрел вслед удаляющейся Юлии, пока за ней не захлопнулась дверь. Перевел взгляд на некролог: «Магистр Ян Рикерт безвременно скончался 25 мая… Похороны состоятся на Коммунальном кладбище…» Он опустился на стул. Еще раз прочитал некролог с начала до конца.
   Возможно ли, чтобы в Лодзи жили два Яна Рикерта – оба магистры и оба искусствоведы? Как иначе объяснить это удивительное стечение обстоятельств, так фатально отразившихся на их отношениях с Юлией?
   – Ушла. И злая же у нее была физиономия, – произнесла за спиной Генрика девушка. Генрик промолчал, но это ее нисколько не смутило. Она попросила разрешения сесть за его столик и, хотя ответа не последовало и на сей раз, уселась напротив. Генрик с трудом сдерживал ярость.
   – Вы очень плохо воспитаны. Мы знакомы не так близко, чтобы посылать мне улыбки, когда я нахожусь в обществе другой женщины.
   – Фью-ю-у-у! – она свистнула так громко, что сидящие за соседним столиком на мгновение прервали беседу. – Вот какие пирожки! Так это из-за меня она вышла из кафе? У нее было лицо королевы, которую выставили из дворца.
   – Прошу о ней не говорить в таком тоне. Она мотнула головой:
   – Вы, наверное, вбили себе в голову, что любите ее.
   – А вам-то что, не понимаю? – довольно грубо оборвал ее Генрик. – Эта пани ушла не потому, что вам вздумалось мне улыбаться. Она назвала меня обманщиком и лжецом. И виной всему фатальное стечение обстоятельств.
   – Мужчины всегда ссылаются на фатальное стечение обстоятельств.
   – Я не лгал и не обманывал. А стечение обстоятельств действительно было таково, что меня и впрямь можно было счесть лжецом. Ясно?
   – Не очень-то…
   – Полчаса назад я был у одного магистра и искусствоведа, Яна Рикерта. Я говорил с ним и передал содержание нашей беседы девушке, которая только что сидела со мной. Судьбе было угодно, чтобы именно сегодня состоялись похороны другого Яна Рикерта, тоже магистра и тоже искусствоведа. Моя знакомая, прочтя некролог в газете, поторопилась с выводами и обвинила меня во лжи. Теперь вы все понимаете?
   – Не очень-то…
   – Что же тут неясного?
   – Два Рикерта? Два Яна, оба магистры, оба искусствоведы?
   – И все же это было именно так. – Он пожал плечами.
   – Я не удивляюсь, что она ушла. Кому хочется, чтобы тебя дурачили!
   – Стечение обстоятельств…
   – В большом городе могут жить целых десять Рикертов и пятеро из них могут быть Янами. Но чтобы двое из них были магистрами и искусствоведами!.. А может быть, вы сегодня себя плохо чувствуете? – спросила она заботливо.
   Он ударил ладонью по столу.
   – Идемте! Тут недалеко! Вы увидите табличку: «Ян Рикерт, магистр, искусствовед». Этот человек жив и сегодня со мной разговаривал.
   – А вечером пойдем потанцевать. Ладно?
   Генрик ничего не ответил. Вышли из кафе, она – улыбающаяся и довольная, он – мрачный, насупившийся, с твердой решимостью убедить весь мир в существовании двух Янов Рикертов, магистров и искусствоведов.
   Пройдя двор, поднялись на второй этаж, остановились перед дверью с медной табличкой. Генрик два раза нажал звонок, потом постучал. Наконец дернул ручку. На этот раз дверь не открылась. Он снова постучал. Еще и еще раз, громко и настойчиво. На этот стук из соседней квартиры вышла толстая блондинка в халате.
   – Вы к кому? – спросила она.
   – К пану Рикерту.
   – Он умер, сегодня его похороны.
   – Я к живому пану Рикерту, – объяснил Генрик. Она посмотрела на него с подозрением.
   – Здесь проживал только один Рикерт. Магистр. Сейчас похороны. Хоронят его на Коммунальном.
   – Но простите, – начал объяснять Генрик. – Я был здесь всего полчаса назад. Мне открыл двери какой-то мужчина. Я спросил папа Рикерта, потому что ничего не знал о его смерти. Этот мужчина вел себя так, будто он и есть Ян Рикерт, магистр. Я просто в недоумении. Я-то думал, что Рикертов двое…
   Блондинка в халате почувствовала, что здесь что-то нечисто. Она переступила порог квартиры и сказала:
   – Три часа назад вынесли гроб. На кладбище поехали все знакомые и сестра покойного. Ключи от квартиры оставили у меня. А вы говорите, что здесь кто-то был…
   – Был, был, – подтвердил Генрик. – Я позвонил два раза, но поскольку звонка не было слышно…
   – Он не работает, – вставила она.
   – …я нажал ручку, и дверь открылась. Потом я услышал шаги в квартире, и в темном коридорчике появился какой-то мужчина. Я спросил, могу ли я говорить с паном Рикертом, и тогда он пригласил меня в комнату, окна которой были занавешены шторами. Мы беседовали недолго, и он говорил со мной, как магистр Ян Рикерт.
   – Это все так, – согласилась толстая блондинка. – Коридор темный, а окна в комнате закрыты шторами. Но квартира закрыта, в ней никого пет. А ключи у меня.
   – Тот пан говорил, что принимает меня в темноте, потому что у него болят глаза: он побывал в автомобильной катастрофе.
   Женщина в халатике кивнула.
   – Пан Рикерт погиб в автомобильной катастрофе.
   – Но я же разговаривал с ним! – вскричал Генрик. – Полчаса назад!
   Блондинка юркнула в свою квартиру. Высунув голову из двери, она завизжала:
   – Он мертв! Сейчас его хоронят!
   – Простите… – начал было Генрик, но она не дала ему закончить.
   – Не говорите ничего, умоляю вас! – крикнула она и обратилась к девушке, которая, по всей видимости, вызывала у нее больше доверия: – Может, пани будет так любезна и минуточку подождет? Я наброшу платье и сбегаю к дворничихе. Дома никого нет, муж на похоронах, а я осталась: неважно себя чувствую. Ведь не могла же я знать, – тут она начала креститься, – что пан Рикерт вернется в свою квартиру.
   Она исчезла. Генрик взял девушку за локоть. – Пойдемте, – решительно произнес он. Блондинка снова выглянула из двери.
   – Еще секундочку, прошу вас! Я ни за что не останусь здесь одна. Это быстро… – Она вновь скрылась за дверью.
   Молодые люди сбежали с лестницы. На улице им удалось поймать такси.
   – На Коммунальное кладбище, – бросил Генрик водителю.
   – Неужели вы все еще не верите в смерть Рикерта? – спросила девушка.
   – Я знаю, что он умер. Но, может быть, на похоронах я встречу того, живого.
   Она поняла, усмехнулась.
   – Колоссальная заварушка, а?
   Генрику подумалось, что они все-таки зря едут на кладбище. Что с того, что он увидит всех участников похорон и среди них того, кто принял его в квартире Рикерта? Ведь он не видел его лица. Тот был в черном костюме, белой рубашке и с платочком в кармане. Но на кладбище все мужчины будут так одеты. Он мог бы узнать его по голосу. Но захочет ли он говорить с Генриком? Ведь нельзя же прийти на кладбище и заявить: «Час назад я разговаривал с Рикертом в его квартире». Примут за сумасшедшего, вызовут «Скорую помощь» и без долгих разговоров упрячут в сумасшедший дом. Он вышел из такси со смешанным чувством. Девушка взяла его под руку, и они пошли по кладбищу.
   Гроб как раз опускали в могилу. Хоронящих было человек пятнадцать, и Генрик с девушкой без труда протиснулись к самой могиле. Генрик еще успел увидеть покрытые коричневым лаком доски гроба, скрывающие тело человека, сдавшего на комиссию палисандровую трость и который – если Генрик мог доверять своим чувствам – час назад разговаривал с ним в своей квартире.
   С глухим стуком упали на гроб комья земли. Первую пригоршню бросила худая маленькая женщина в черном. Жена, а может быть, сестра, потому что именно о сестре упоминала соседка. Генрик постарался запомнить лица солидных мужчин – очевидно, коллег покойного. Среди присутствующих находилось несколько женщин. Возможно, они были женами этих солидных мужчин. Но только одна из них была в черном, та худенькая старушка. Сестра, решил он.
   Внезапно он увидел знакомое лицо: седая дама из комиссионного магазина. Она, кажется, удивилась, увидев Генрика на похоронах. Седая дама имела все основания считать, что имя покойного стало известно Генрику всего несколько дней назад и именно от нее, и вот он является на похороны, как старый знакомый магистра.
   Могильщики засыпали гроб землей. Генрик подумал с грустью: «Сейчас они закапывают тайну моей трости». Спустились сумерки. Люди понемногу стали расходиться. Седая дама из магазина тоже решила уйти. Генрик двинулся за ней следом. На главной аллее он поклонился и подошел к ней.
   – Как это все печально, – сказал он. – Неделю назад вы сообщили мне о существовании магистра Рикерта. Я хотел нанести ему визит, когда неожиданно узнал о его безвременной кончине.
   – …И так и не успели с ним поговорить, – окончила за него седая дама. Она, наверное, подумала, что Генрик – человек исключительно тонкой души, коль скоро он пошел на похороны человека, которому даже не успел нанести визит.
   – Насколько мне известно, произошел несчастный случай, – сказал он.
   – Магистр Рикерт ехал на своей машине, а когда он пересекал полотно железной дороги, из-за поворота вылетел скорый поезд и…
   – Как это все печально! – сочувственно вздохнул он. – Представляю себе, как восприняла это известие его супруга.
   – Он холостяк, кроме сестры, у него не было никаких родственников. Сестра приехала на похороны из Варшавы.
   Они расстались на улице, у кладбищенских ворот. Седая дама свернула влево, а Генрик с девушкой пошли вправо. Его дом был в десяти минутах ходьбы.
   – Приглашаю вас поужинать со мной, – проговорил он, помахивая портфелем, в котором он целый день таскал провизию, купленную по случаю так и не состоявшегося визита Юлии.
 
    28 мая, вечер
   – Как вас зовут?
   – Розанна, – ответила она, прикрывая двери ванной. Вымыла руки, чтобы помочь ему готовить ужин.
   – Вы сейчас придумали это имя или немного раньше?
   – А не все ли равно? Мальчишки со Старого кладбища зовут меня Розанной. Там у каждого есть своя подпольная кличка.
   – Но я не мальчишка со Старого кладбища и считаю, что настало время, когда мы должны быть друг с другом откровенны.
   – А что это вам даст?
   – Хотите ли вы помочь мне выяснить загадочные обстоятельства смерти Яна Рикерта?
   – Хочу. Но при чем тут мое имя? Если окажется, что меня зовут Зосей, это облегчит наши розыски?
   – Нет. Но я думаю, что полная откровенность нам только поможет.
   – Ладно, – сказала она без особого энтузиазма.
   – Кто вы, собственно? Чем занимаетесь?
   – Я работаю в доме моделей. Шью. Но с сентября буду работать манекенщицей.
   – Это ваша заветная мечта?
   – Конечно. А у вас какая мечта?
   – Пока одна. Чтобы вы перестали считать меня каким-то джентльменом-взломщиком. Достаточно взглянуть на мою комнату, чтобы понять: я не тот, за кого вы меня принимаете. Квартира обставлена неплохо, но чтобы добиться этого, я пять лет работал не покладая рук. Кроме того, для взломщика у меня слишком много книг.
   – Вы думаете, что взломщик не может иметь в доме библиотеку?
   – Не знаю. У меня нет знакомых взломщиков.
   – Успокойтесь. Я хорошо знаю, кто вы и где работаете.
   – Вы уверены?
   – Я же знала, что вы живете в новом доме рядом со Старым кладбищем. Вчера зашла к дворничихе, сказала, будто у меня для вас письмо, и без труда выведала о вас все, что хотела.
   – И вы не разочаровались?
   – Нет. Но когда я сегодня увидела вас в кафе с дамой, я подумала, что она вам не подходит.
   – Чем она вам не нравится? Она очень талантливая художница.
   – У нее слишком заносчивый вид. Не выношу таких баб. Я хотела ее разозлить и поэтому все время вам улыбалась. Потом мне стало вас жаль, и я подошла к столику.
   Генрик нарезал хлеб и вынул из портфеля банку сардинок, пирожные и бутылку вина.
   – Это все для нее? – насмешливо проговорила она, намазывая масло на хлеб, и, так как он ничего не ответил, спросила: – Вы предпочли бы, чтобы здесь была она, а не я?
   Генрик опять промолчал.
   – Все-таки она не поверила, что вы разговаривали с Рикертом.
   – А вы?
   – А я верю.
   – Почему?
   – Вы не умеете врать, вы просто не в состоянии выдумать такую историю.
   Он почувствовал себя уязвленным.
   – Должен вам сообщить, что я написал несколько книг. И все они с начала и до конца были выдуманы.
   – Это ничего не значит. Придумать на бумаге вы можете, по в жизни вы человек очень наивный и правдивый. Я разбираюсь в людях.
   – Да?
   – У меня была довольно тяжелая жизнь.
   – Гм, – кашлянул он.
   – Не беспокойтесь, я не стану утомлять вас рассказом. Но в одном можете не сомневаться: моего знания жизни хватит на то, чтобы поверить в самые неожиданные происшествия.
   – Разговор с Рикертом вы тоже относите к таким происшествиям?
   – Посмотрим, – сказала она серьезно. Сейчас это была уже не та девушка, которая препиралась с Лолеком у Старого кладбища. Сняв плащ, она осталась в скромном голубом платье с белым воротничком. Вызывающая вульгарность, так коробившая его, куда-то исчезла.
   Генрик открыл бутылку вина. Они поставили закуски на поднос и перешли в комнату. Он сел на тахту, а она – в кресло, стоящее перед низким столиком. Генрик рассказал ей о покупке тросточки и объяснил, что привело его к Рикерту.
   – Что вы обо всем этом думаете? – спросил он.
   – В привидения я не верю, – помолчав немного, ответила она. – Рикерт умер. Следовательно, человек, с которым вы разговаривали в его квартире, был не Рикерт.
   – Почему вы так думаете?
   – Вы же сами мне сказали, что тот человек ни разу не назвал себя Рикертом.
   – Однако он дал понять, что это так.
   – Он думал, что вы знакомы с Рикертом и его мистификация не удастся. Но быстро понял, что вы Рикерта никогда не видели. Однако до самого конца беседы он не был в этом уверен, поэтому ни разу не сказал, как его зовут.
   – Почему же он не сказал прямо: «Рикерт умер»?
   – Именно в этом и заключается секрет. Пользуясь тем, что все родственники и знакомые магистра поехали на похороны, неизвестный человек с неизвестной целью вошел в квартиру покойного.
   – Если верить соседке, двери были закрыты и ключи лежали у нее.
   – У него могли быть свои ключи.
   – Верно, – согласился он. – Но почему же этот субъект пригласил меня в комнату, выдавая себя за Рикерта, вместо того чтобы прямо сказать мне: «Пан Рикерт умер» или «Пан Рикерт будет позднее»?
   – Припомните еще раз как следует начало разговора с этим человеком.
   – Прекрасно помню, как все было. «Слушаю вас. В чем дело?» – «Я хотел бы поговорить с магистром Рикертом». А он спрашивает: «О чем вы хотите поговорить?» Тогда я начал объяснять, что купил в комиссионке одну вещь и хотел бы кое-что о ней узнать. «О чем именно идет речь?» – спросил он, а когда я заколебался, он пригласил меня в комнату.
   – Вот именно, в этом вся соль! Именно здесь ключ к разгадке. Похоже на то, что он пригласил вас только тогда, когда узнал цель вашего прихода. Иными словами, вы его чем-то заинтересовали. Это было для него так важно, что он не стал отделываться от вас и пошел на мистификацию, выдавая себя за Рикерта.
   – Ничего не понимаю, – вздохнул Генрик.
   – Но ведь это проще пареной репы. Допустим, незнакомец находился в квартире для того, чтобы украсть какую-нибудь вещь. Часы, деньги, золотой браслет, меха, радиоприемник. Вдруг в квартиру, где он хозяйничает, входит какой-то субъект, то есть вы. Что ему делать? Сплавить вас как можно быстрее, чтобы иметь возможность довести свое дело до конца. Сделал он это? Нет. Услышав, что вы пришли по поводу какой-то вещи, он пригласил вас в комнату. Больше того, он даже выдал себя за Рикерта, чтобы узнать, о какой именно вещи идет речь. Он действовал вопреки воровской логике. Следовательно, это не был вор в обычном понимании этого слова. Он явно что-то искал в квартире покойного. Искал, но не мог найти. Вдруг появились вы. Он пригласил вас, ибо рассчитывал, что вы каким-нибудь образом сможете помочь ему в его поисках. Вы ему рассказали о тросточке. И что тогда произошло?
   – Он потерял ко мне всякий интерес. Дал понять, что пора оставить его одного.
   – Иначе говоря, он искал не тросточку.
   – Вы были бы великолепным детективом! – воскликнул он. Они выпили по рюмке вина. Рассуждения девушки и в самом деле показались ему очень логичными. Гордость его, однако, была сильно уязвлена: ведь скорее ему полагалось бы сделать подобный вывод. Он выпил еще одну рюмку вина и сказал:
   – По-моему, автомобильная катастрофа была подстроена. Рикерта убили, и в квартире Рикерта я разговаривал с его убийцей.
   Пить он не умел. После четвертой рюмки он изменил свою версию следующим образом.
   – Я когда-то видел пьесу Сухово-Кобылина под названием «Смерть Тарелкина». Тарелкин был тип, по уши залезший в долги. Чтобы избавиться от кредиторов, он инсценировал свою смерть, купил гроб, положил туда куклу, похожую на него, под куклу – дохлую рыбу. Что вы скажете, если выяснится, что мы участвовали в похоронах куклы господина Рикерта, магистра и искусствоведа. Вас не восхищает такая гипотеза?
   – Нет, – откровенно ответила она. Демонстративно убрала со стола недопитую бутылку вина и унесла ее на кухню.
   Ему это очень не понравилось. Горький опыт подтвердился еще раз: стоит только пригласить молодую девушку в холостяцкую квартиру, как она сразу начинает распоряжаться, как у себя дома. Не захотела даже выслушать его гипотезы до конца.
   Генрик пошел в кухню, чтобы заварить черный кофе. Розанна или Зося – ему было все равно, как ее зовут на самом деле, – включила проигрыватель и поставила старинный вальс «На сопках Маньчжурии». Генрик вылил себе на брюки черный кофе. К счастью, брюки были темными и пятно можно было замыть горячей водой. Он вынул из шкафа другой костюм и заперся в ванной. Включил газ, чтобы нагреть воду. Из-за шума колонки и бульканья воды он едва услышал звонок телефона. Пока он накинул халат и вбежал в комнату, телефон уже не звонил. Трубка лежала на вилке аппарата, из радиолы гремел старинный вальс.
   – Звонила какая-то женщина, – с равнодушным видом объяснила Розанна-Зося.
   – Юлия? – обрадовался он.
   – Не знаю. Спросила Генрика; услышав мой голос, никак не хотела поверить, что это действительно ваша квартира. Я ей сказала, что вы в ванне и что я с удовольствием вас позову, по она бросила трубку.
   – Это была Юлия! Она хотела объясниться со мной.
   – А трубку все-таки бросила, – вздохнула она, удачно разыгрывая сожаление.
   «Я потерял Юлию. Теперь я уже наверняка потерял Юлию», – подумал Генрик и вернулся в ванную.
   Но через минуту телефон зазвонил вновь. На этот раз Генрик опередил Розанну. Как молния, метнулся он к телефону и схватил трубку.
   – Генрик слушает, – тепло произнес он.
   – Говорит реквизитор киностудии, – прохрипел в трубке мужской голос. – В комиссионном магазине мне сказали, что вы на днях купили старинную тросточку со штыком. Она нужна нам для одной картины. Будьте так добры, уступите ее нам.
   – Нет.
   – Сколько вы за нее заплатили?
   – Пятьсот злотых.
   – Мы дадим вам тысячу.
   – Нет.
   – Полторы тысячи.
   – Она не продается. Это историческая ценность.
   – Именно такая нам и требуется. Я предлагаю за нее две тысячи злотых. Согласны?
   – Я не продаю ее. Благодаря ей я напал па след одной архиинтересной истории.
   На другой стороне провода долго не отвечали. Потом голос отозвался снова.
   – Три тысячи! После окончания фильма можете получить тросточку обратно. Устраивают вас такие условия?
   – А для какого фильма она нужна? – спросил Генрик.
   – Для фильма «Влюбленные». Вы согласны?
   – Нет. Ни в коем случае, ни при каких условиях. Трость я не продам.
   – Это ваше последнее слово?
   Генрику показалось, будто в голосе мужчины звучит бешенство и даже угроза.
   – Да, последнее.
   На другом конце повесили трубку. Генрик передал Розанне содержание разговора. Вдруг он хлопнул себя по лбу.
   – Черт возьми! Откуда этот реквизитор знает, что в тросточке штык? В магазине об этом понятия не имели, и о штыке я не говорил никому, кроме лже-Рикерта.
   – Может, Лолек растрепал?.. – заметила Розанна.
   – Реквизитор ссылается на информацию из магазина. Какая-то подозрительная история. Да, – вспомнил он. – «Влюбленные» – современный фильм. Зачем им понадобилась старомодная трость?
   – Киношников не поймешь, – сказала Розанна. – Я читала как-то, будто фильмы, действие которых происходит на берегу озера, снимаются на берегу реки. Если в фильме речь идет о горах, то съемочная группа едет к морю, и наоборот.
   Генрик взял телефонную книжку, нашел номер своего школьного товарища, как раз занятого на съемках фильма «Влюбленные».
   – Тросточка со штыком? – удивился тот. – Что-то я не слышал, чтобы она была нужна нам. – И тут же спохватился: – Знаешь, старик, у нас всяко бывает. Вчера – не нужно, а сегодня – кто его знает… Подожди, я сейчас позвоню нашему реквизитору, а потом тебе.
   Прождав напрасно целый час. Генрик опять позвонил другу.
   – Нет, старик. Никакая тросточка нам не нужна, мне сам реквизитор сказал.
   – Но ведь он же звонил мне!
   – Да нет же! Говорю тебе, он ничего об этом не знает. Генрику было этого достаточно.
   – Дело нечисто. Кто-то страшно хочет заполучить мою тросточку.
   – Может быть, звонил лже-Рикерт?
   – Не думаю. Ведь когда он услышал о трости, у него сразу пропал интерес ко мне.
   – Это могла быть просто уловка. Так он себя и выдаст, ждите!
   – Мне сдается, голос в трубке совсем не похож на голос человека, выдававшего себя за Рикерта.
   – Телефон искажает голос, – заметила она и снова поставила «На сопках Маньчжурии».
   Было около одиннадцати вечера. Генрих вооружился тросточкой и проводил девушку до трамвайной остановки.
 
    29 мая, утро
   Сестра Яна Рикерта, покойного магистра и искусствоведа, приняла Генрика очень тепло. Шторы на окнах были раздвинуты, комната проветрена, завядшие цветы убраны. Ничто не напоминало Генрику вчерашней встречи с таинственным незнакомцем.
   Худенькая старушка оказалась на редкость веселой и болтливой. Она усадила его в кресло, то самое, в котором он сидел во время разговора с «Рикертом», и через десять минут они беседовали, как добрые, старые знакомые. От соседки ей уже было известно о некоем мистическом субъекте, находившемся в квартире ее покойного брата. К счастью, она не верила в привидения.
   – На первый взгляд, – сказала она, – в квартире все на месте. Во всяком случае, все крупные вещи. Имущество брата мне знакомо, ведь я часто приезжала к нему из Варшавы. Как правило, я гостила у него по нескольку недель. Стирала ему, готовила, убирала, так что неплохо знаю его вещи. Если же вор ничего не украл, а так оно, кажется, и есть, то зачем он приходил сюда и выдавал себя за моего брата?
   – Может быть, он искал здесь что-нибудь?
   – Если он искал деньги, то зря старался. Дела моего брата шли неважно, особенно в последние годы. Чтобы купить машину, он продал свои самые ценные вещи. Видите ли, в последнее время он много пил. О покойниках плохо не говорят, но, к сожалению, ничего хорошего о нем не скажешь. В конце концов, – махнула она рукой, – из квартиры ничего не пропало. А ведь вас интересует именно это, не правда ли?
   – Зачем вы оставили соседке ключи от квартиры?
   – Я предполагала, что на похороны приедет наша старшая сестра из Вроцлава, мы ждали ее до самого последнего момента.
   Сперва она приедет в квартиру брата, подумалось мне. На похороны уже не успеет, пусть лучше отдохнет и подождет нас здесь. Поэтому я и отдала ключи соседке. Но сестра не приехала. Сегодня получила от нее письмо: пишет, что чувствует себя неважно. Ничего удивительного: ей уже восемьдесят два года.
   – У вашего брата было, наверное, много друзей и знакомых. Не заметили ли вы в их поведении чего-нибудь такого, что могло бы показаться странным?
   – А, понимаю. Вы хотите узнать, не был ли тот незнакомец одним из друзей моего брата?
   – Именно так.
   – У брата было два друга: адвокат Станецкий и пан Бутылло, торговец редкими вещами. Оба очень помогали мне на похоронах. Они были со мной на кладбище. Пан адвокат Станецкий взялся безвозмездно привести в порядок все дела моего брата. Он очень честный и порядочный человек. То же самое можно сказать и о пане Бутылло. Представьте себе, что вчера пан Бутылло вернул мне шестьсот злотых, которые одолжил у моего брата. Человек менее честный не отдал бы ни гроша в надежде на то, что о долге никто не знает.
   – Значит, магистр Рикерт не вел деловых записей? – озабоченно проговорил Генрик.
   – Боже сохрани! – всплеснула руками старушка. – Чтобы к нему прицепился финотдел? Да он и не занимался большими делами, только посредничал в торговле антикварными товарами. Точнее говоря, помогал пану Бутылло.
   – Это плохо, – огорчился Генрик и спросил: – Неужели пан Рикерт не вел абсолютно никаких деловых записей?
   Она покачала головой, а потом погрозила ему пальцем:
   – Уж больно вы прыткий! Я жила у брата по нескольку недель и не знала, что он действительно ведет заметки. Вчера и позавчера меня два раза спрашивали об этом адвокат Станецкий и пан Бутылло, потому что такие заметки очень помогли бы ликвидировать дела моего брата. Я им все повторяла, что брат не вел записей, и вдруг – на тебе! – оказывается, все-таки вел. Когда я узнала, что в квартире рылся кто-то чужой, я проверила тайники в секретере брата (у него был секретер с двумя потайными ящиками). В одном из них лежал старый, трехлетней давности календарь. Мне сразу показалось странным: зачем старый календарь лежит в тайнике? Перелистала его и увидела деловые заметки. Надо будет сегодня позвонить адвокату. Вдруг окажется, что еще кто-нибудь остался должен брату. Ведь не все такие честные, как пан Бутылло.