Збигнев Ненацкий
Трость с секретом
Действующие лица
Генрик – журналист, редактор отдела еженедельной газеты.
Розанна – девушка со Старого кладбища.
Юлия – художница, сотрудничающая в еженедельной газете.
Пан Бутылло – торговец редкими вещами.
Пани Бутылло – красивая блондинка.
Сестра магистра Рикерта – бодрая старушка.
Пакула – следователь.
Кобылинский – репортер газеты «Эхо».
Бучек – майор милиции.
Гневковский – собиратель фарфора.
Скажинский – коллекционер из Бжезин.
Сконечный – дантист.
Бромберг – старик пенсионер.
Ротмистр – отставной военный.
Марек – поэт, товарищ Генрика по редакции.
Лица, упоминающиеся в повести:
Рикерт – магистр, искусствовед.
Мозек, он же Иосиф, он же Очко, – бандит.
Заза – артистка цирка.
Крыжановский – врач, автор воспоминаний.
Кохер – адвокат.
Федоренко – царский жандарм.
Ставецкий – адвокат.
Шуллер – эсэсовец.
Розанна – девушка со Старого кладбища.
Юлия – художница, сотрудничающая в еженедельной газете.
Пан Бутылло – торговец редкими вещами.
Пани Бутылло – красивая блондинка.
Сестра магистра Рикерта – бодрая старушка.
Пакула – следователь.
Кобылинский – репортер газеты «Эхо».
Бучек – майор милиции.
Гневковский – собиратель фарфора.
Скажинский – коллекционер из Бжезин.
Сконечный – дантист.
Бромберг – старик пенсионер.
Ротмистр – отставной военный.
Марек – поэт, товарищ Генрика по редакции.
Лица, упоминающиеся в повести:
Рикерт – магистр, искусствовед.
Мозек, он же Иосиф, он же Очко, – бандит.
Заза – артистка цирка.
Крыжановский – врач, автор воспоминаний.
Кохер – адвокат.
Федоренко – царский жандарм.
Ставецкий – адвокат.
Шуллер – эсэсовец.
21 мая
Во время утреннего дежурства по типографии, когда с ротационных машин сходили первые экземпляры газеты, Генрик увидел на столе технического редактора страницы рукописи доктора Крыжановского. Лодзинское издательство попросило редакцию напечатать любой отрывок из воспоминаний доктора до выхода книги в свет. Поэт Марек красным карандашом пометил отрывок, идущий в следующий номер. Генрик, однако, сомневался в редакторских способностях поэта Марека. Дело в том, что за последнее время тираж газеты неуклонно уменьшался, и Генрик боялся, что Марек выбрал не самый напряженный и захватывающий эпизод. С машины сходили первые экземпляры нового номера; дежурство по редакции обязывало Генрика оставаться в типографии до выхода последнего экземпляра, потому что печатникам не всегда хотелось промывать ротационные цилиндры и последние экземпляры выходили совсем смазанными. Руководимый скорее скукой, чем ответственностью, Генрик уселся за стол и принялся листать страницы рукописи доктора Крыжановского. А когда он кончил читать, уже было десять часов утра и грохот ротационной машины наконец утих.
Возвращаясь домой после дежурства, Генрик увидел тросточку в витрине антикварного магазина.
Она лежала на персидском ковре рядом с большой китайской вазой и несколькими почерневшими иконами. Тут же, прислонившись к выпуклому животу секретера, стояло прекрасное зеркало эпохи барокко.
Темно-вишневая трость с серебряным набалдашником была очень элегантной, и он представил себе, как какой-нибудь щеголь конца прошлого века сжимает ее рукой, затянутой в перчатку, наблюдая с высоких трибун ипподрома за скачками. Тот щеголь, как и Генрик, носил узкие брюки, цветные рубашки и шляпу с узкими полями. И все-таки вид Генрика с тросточкой в руках мог вызвать у прохожих только удивленные взгляды. Это было бы чудачеством и анахронизмом.
Но он все же вошел в магазин, указал на трость пальцем и справился о цене.
– Пятьсот злотых, – ответила седая дама.
Получив квартиру в новом доме, построенном на пустыре близ Старого кладбища, Генрик считал, что трость ему просто необходима. Домой он возвращался по безлюдной улице, отгороженной от кладбища высокой кирпичной стеной. В стене было много проломов, на заросшем кустарником кладбище по вечерам бродили группы подозрительных субъектов, которые через эти проломы вылезали на улицу и приставали к прохожим. Уже не раз и не два Генрик слышал крики не в меру развеселившихся подростков:
– Эй ты, очкарик, поставь рюмочку!
Он ускорял шаги, все более утверждаясь в своем решении купить трость. Ясное дело, эта трость должна быть большой, тяжелой и массивной. Но можно ли с такой тростью показаться па людных улицах Лодзи, в своей редакции или в кафе, где проводишь вечера? И он все откладывал момент приобретения трости, пока не встретил эту, изящную, темно-вишневую, с серебряным набалдашником.
– Она сделана из палисандра, – сказала седая дама, – а палисандр – очень крепкое дерево.
– Крепкое! – обрадовался он.
– Это изящная и стильная вещь. Шестьдесят лет назад она была верхом элегантности.
– Шестьдесят лет назад, – вздохнул он.
– У нее серебряный набалдашник. Некоторые набалдашники можно отвинтить и там оказываются углубления, в которых, если вам хочется, можно держать коньяк. Бывают тросточки со скрытым стилетом. Это, к сожалению, самая обычная. Набалдашник не отвинчивается. Нет и механизма для стилета. Наконечник у нее заделан наглухо.
– Она действительно кажется мне очень изящной и стильной, – согласился Генрик и добавил: – Интересно было бы узнать, кому она принадлежала раньше и кто фланировал с ней по улицам.
– О да, это было бы очень интересно, – улыбнулась седая дама. – Нам отдал ее на комиссию пан магистр Ян Рикерт. Он живет на Петрковской, в высоком доме с большими окнами. Вам известен этот дом, не правда ли?
Генрик вежливо кивнул. Тогда она объяснила, что магистр Ян Рикерт – искусствовед и что антикварный магазин поддерживает с ним тесный контакт, поскольку Рикерт иногда доставляет им для продажи ценные старинные вещи. Седая дама говорила с осторожностью, и Генрик сразу же понял, что магистр Рикерт попросту торгует редкими вещами, но делает это неофициально, чтобы не платить подоходного налога.
– Пан Рикерт, вне всякого сомнения, даст вам информацию о палисандровой тросточке, – сказала седая дама, заканчивая свой рассказ.
Он заплатил в кассу пятьсот злотых. Держа тросточку двумя пальцами, он гордо отправился домой, а вечером – в кафе. – Что ни день у Генрика новое чудачество, – сказал поэт Марек и добавил, что лично он предпочел бы купить в комиссионке красивую картину, а не какую-то там тросточку.
Генрик согласился. Картина действительно вещь значительно более нужная, чем тросточка. Но не для каждого. Он подумал: «У меня дома есть несколько картин, но вечером, на безлюдной улице…»
Юлия громко рассмеялась.
– Я думала, что Генрик все-таки станет современным мужчиной. Поговаривали даже, будто он откладывает деньги на автомашину. И вот на тебе: вместо машины – тросточка. Что это за мужчина?
Генрик слабо улыбнулся. Когда-то Юлия дала ему понять: если он купит машину, она готова совершать с ним автомобильные прогулки и они будут вместе, о чем он всегда мечтал и к чему стремился всей душой.
– Тросточка стоит недорого, – робко отозвался он. – Я заплатил за нее всего пятьсот злотых.
– Пятьсот злотых! – возмутилась Юлия. – Пятьсот злотых за совершенно бесполезную, никчемную вещь! Боже мой! – Гнев ее был неподделен. – Выйти замуж за такого человека – чистое наказание! Питается в самой дешевой столовке, шляпа обтрепанная, перчатки штопаные-перештопаные – и купил тросточку за пятьсот злотых!
Генрик уже не улыбался. Ему было очень неприятно.
24 мая
Генрик отдал тросточку подреставрировать, и она стала еще красивее. Набалдашник отливал серебром, а палисандр блестел темно-вишневой политурой. Железный наконечник гулко постукивал по плитам тротуара, когда он шел по пустынной улице вдоль кладбищенской стены.
Вечер был теплый, майский. Из-за высокой степы плыл густой, одурманивающий аромат распускающейся сирени. Огромная территория Старого кладбища была покрыта густым кустарником, укрывавшим провалившиеся могилы и покосившиеся памятники. В гуще ветвей прыгали кролики, бродили бездомные псы и собирались компании молодых лоботрясов.
Генрик не был знаком с нравами и обычаями подростков со Старого кладбища. Он мог судить о них только по тем коротким наблюдениям, которые делал, следя за ними из окна своей квартиры и во время вечерних прогулок. Он встречал их на улице, когда они расходились с кладбища. Это были парни и девушки лет двадцати. Одна из девушек казалась Генрику особенно интересной – высокая, очень стройная, с пушистыми черными волосами. Она была не такой крикливой, как остальные; кроме того, она выделялась своей красотой. Ее черные волосы всегда вызывали в нем ассоциацию с прочитанным в детстве романом под интригующим названием «Черная Манька, или Королева лодзинских бандитов». Эту, быть может, звали Зосей, Геней или Стефкой, и она не была королевой Старого кладбища, но при встречах он всегда с интересом наблюдал за ней.
…Пахло сиренью. Вооруженный тросточкой, Генрик позволил себе совершить короткий моцион, чтобы прочистить легкие, уставшие от городской пыли.
Улица, тихая и безлюдная, была скупо освещена старинными газовыми фонарями. Вытесненные из центра города современными светильниками, здесь они как бы переносили прохожих в прошлое. Тут тросточка казалась менее старомодной.
Неожиданно для Генрика из-за стены раздался громкий смех, а через мгновение из пролома выбежала девушка в светлом плаще. За ней парень. Догнал ее, схватил за руку. Они о чем-то спорили, громко и резко. Генрик узнал девушку: это была та, черноволосая.
– Нет, пойдешь! Раз обещала, значит, пойдешь! – с возрастающим раздражением кричал высокий худощавый парень.
Она лишь засмеялась в ответ и попыталась вырваться. Парень грубо схватил ее. Она отбивалась, крича:
– Нет! Нет! Нет! Нет!..
– А я говорю – пойдешь! – Он толкнул ее. – Идем, слышишь!
Генрик подумал, что не стоит вмешиваться. Они, наверное, из одной шайки. Очевидно, у них принято так грубо обделывать свои дела. Вмешаюсь, так еще, чего доброго, от обоих попадет.
– Отстань, а то закричу! – пригрозила девушка.
Парень отпустил ее и ударил по спине, потом снова схватил и толкнул.
Генрик подумал: «Парень, пожалуй, сильнее меня. А за стеной наверняка притаились его дружки. Лучше всего пройти мимо, будто я ничего не вижу и не понимаю. Через пять минут я буду в своей квартире. Может быть, мне все-таки удастся сегодня написать статью, о которой я мечтаю уже давно. А может, и не напишу, потому что буду размышлять, правильно ли я поступил, пройдя мимо них, точно я ничего не вижу и не понимаю».
– Пусти, слышишь, пусти! Помогите! – крикнула она Генрику. – Помогите, умоляю вас!
Он остановился.
– Оставь ее, сейчас же! – произнес он, опираясь на трость. Парень, однако, продолжал держать девушку за руку. Он только повернулся лицом к Генрику и злобно оглядел его. Девушка вырвала руку и отбежала на несколько шагов.
– Ты что вмешиваешься? Побереги свои очки, как бы не свалились! – презрительно произнес парень. Он уже заметил, что противник его отнюдь не богатырь.
Генрик взмахнул тросточкой.
– Убери эту корягу! – выкрикнул парень и быстрым движением ухватился за конец трости. Дернул, чтобы сломать или вырвать. Генрик изо всех сил уцепился за серебряный набалдашник.
Внезапно раздался сухой треск. Парень, потеряв равновесие, отлетел к стене. В руке он держал деревянный футляр, а у Генрика остался длинный и острый, как жало, стилет, рукояткой которого был набалдашник тросточки.
Генрик сделал шаг вперед, тогда парень бросил палисандровый футляр и скрылся в проломе.
Генрик нагнулся и поднял с тротуара брошенный футляр. Дрожащей от волнения рукой надел его на стилет. Раздался сухой треск. Это сработала какая-то пружина, соединяющая ножны с серебряным эфесом клинка. Перед ним снова была вишневая тросточка из палисандра. Он улыбнулся, и это ободрило стоящую рядом девушку. Тихо, но с явным восхищением она проговорила:
– Так вот вы какой… Ну и ну!
Генрика охватило приятное чувство победителя. Ему показалось, будто сейчас он стал совсем другим, не таким, как прежде.
– Ну и ну! – повторила девушка. Он пожал плечами.
– Не люблю, когда ко мне пристают, – объяснил он.
– И напугали же вы его! Он бежал, как крыса.
– Что это за тип?
– Его зовут Лолек. Он там у них главный. Молокосос, – прибавила она несколько погодя.
– А вы тоже из его компании? Отказались выполнить его приказ?
– Я? Из его компании? – она презрительно засмеялась. – Я же вам говорю, он молокосос. Ему девятнадцать лет.
– А вам?
– Двадцать два.
– На вид вам семнадцать.
– Это меня не волнует.
Он кивнул. Конечно, пока это ее не волнует. Посмотрел на нее повнимательнее: да, больше семнадцати ей не дашь. У нее тонкие черты лица, да и вся она очень тоненькая. «Красивая», – решил он про себя.
– Вы, наверное, живете в том большом доме на пустыре? – спросила она. – Можно вас проводить?
– Меня? – возмутился Генрик. – Это я вас провожу, а то на вас опять нападут.
– Вряд ли. Лолек меня застал врасплох. Никогда не думала, что он такая свинья. Хотел, чтобы я была с ними заодно. Только ничего у него не вышло.
Генрик постучал тростью по плите.
– Вы где живете? – спросил он.
– В центре.
– Я вас провожу до трамвая, – решительно произнес журналист и направился в сторону города.
Девушка послушно последовала за ним. Пройдя несколько шагов, она взяла его под руку.
«Ты смотри, какая смелая! – подумал он. – Имеет, видно, опыт в обращении с мужчинами». И ему стало жаль ее, такую красивую и такую легкомысленную.
Словно отгадав мысли Генрика, она сказала:
– Вы не любите уличные знакомства? – и с легкой издевкой повторила: – Вы не из таких, что знакомятся на улице?
– Не из таких, – ответил он со злостью, потому что насмешка в голосе девушки его рассердила.
– Вы из тех, кто и мухи не обидит. Вы любите гулять, помахивая тросточкой. Вы небось в театр ходите, сидите в кафе с красивыми женщинами, а как стемнеет, вытаскиваете в тихой улочке…
– Тсс! Тихо! – Он приложил палец к губам.
– Ладно уж, – сказала она. – Молчу, как могила.
Она принимала Генрика за какого-то элегантного убийцу из бульварного романа. А Генрик, в свою очередь, считал ее чем-то вроде Черной Маньки. Очень забавно, что у них обоих такое примитивное представление о жизни, подумал он про себя. Но, разумеется, смешон был именно он, ибо с него больше спрашивалось.
– Послушай меня, крошка, – фамильярно обратился он к своей спутнице. Именно так, по его мнению, должен был сказать Мекки-Нож. [1]– О тросточке забудь. И вообще лучше будет, если ты забудешь об инциденте на улице.
– О чем? – спросила она.
– О том, что произошло.
– Но ведь ничего не произошло.
– Могло произойти. Еще чуть-чуть, и Лолек имел бы большие неприятности. Ты ему так и передай. Скажи ему, что мне его жаль. Но он сам виноват. И па будущее: пусть держатся от меня подальше. Он и вся его компания. И вообще… все местные шайки… – застраховал он себя на всякий случай.
Она слушала его очень внимательно, кивнула с серьезным видом. Поняла, мол, о чем речь.
Генрик взял тросточку двумя пальцами, повертел ею в воздухе. Вышло совсем недурственно, хотя он лишь однажды видел «Трехгрошовую оперу» и не очень точно помнил, какие именно движения делал с тросточкой Мекки-Нож.
Они подошли к трамвайному кольцу. Генрик обратился к девушке:
– Вы чем-нибудь заняты?
– Я свободна, – ответила она с такой радостью, будто только и ждала этого вопроса. – Если хотите, можем пойти потанцевать.
– Я не о том. Я спросил: кто вы? Где работаете? Как живете?
Она снова презрительно засмеялась.
– А вы что, апостол? Как живу? Живу по привычке.
– Ладно, крошка, – мягко проговорил он. – Не хочешь отвечать – и не надо. Ну пока, привет, – и он подал ей руку.
На пустой улице у Старого кладбища пахло сиренью еще сильнее и упоительнее. Тросточка постукивала по мостовой. Генрик тихонько мурлыкал песенку о Мекки-Ноже.
25 мая
Итак, трость была с секретом. В ней не было углубления, куда можно было наливать коньяк, не было замаскированной пружинки, при нажатии которой выскакивал бы стилет. Секрет можно было открыть, потянув за наконечник. Сколько угодно дергай и отвинчивай набалдашник – все напрасно. Лишь резкий рывок обнаруживал скрытую внутри защелку, отделяя палисандровые ножны от рукоятки с длинным острием. Поэтому-то в антикварном магазине и не обнаружили секрета трости, хотя, быть может, и крутили набалдашник, пробуя отыскать замаскированную пружину. Но никому не пришло в голову просто с силой потянуть за наконечник.
Стилет оказался старым русским штыком длиной в полметра. Конец его был острым и тонким, как игла. Нанесенная им рана имела форму креста и поэтому заживала с трудом. Поражало, с каким умением штык был вделан в серебряную ручку, как мастерски была устроена защелка, выдолблен футляр.
Генрика не покидала мысль о брехтовском герое Мекки-Ноже, короле лондонских бандитов, разгуливающих по улицам со стилетами-тросточками. О подобном бандите, уже не лондонском, а из Лодзи, Генрик когда-то читал. Главаря лодзинских преступников звали Иосиф, а позднее Очко. Так же как и Мекки-Нож, Очко носил элегантную трость, скрывавшую смертоносное оружие.
Генрик смотрел на острый, как игла, штык и невольно задавал себе вопрос: пользовались ли когда-нибудь этой «тросточкой»? В каких удивительных и страшных ситуациях вынимали его из темно-вишневых ножен? Кто и когда носил странную трость?
Ответить на эти вопросы он не мог. Но одно было Генрику ясно: если ему удастся узнать историю тросточки, она заинтересует читателей его газеты. Тогда палисандровая трость будет полезна ему не только во время ночных прогулок. Она станет также темой.
28 мая
Генрику на работу неожиданно позвонила Юлия.
– Генрик, – сказала она. – С того момента, когда ты вошел в кафе со своей тросточкой, у меня такое ощущение, будто я была несправедлива к тебе. Ведь каждый из нас имеет право на чудачества. Даже если это чудачество обходится дорого, как твоя тросточка. Мне хочется извиниться перед тобой, ведь я испортила тебе настроение. Я подумала, что если приму приглашение провести у тебя вечер, это будет мне даже приятно. Ты правда, чудаковатый, но удивительно добрый и порядочный человек. Если твое отношение ко мне осталось прежним…
– Да-да-да, Юлия! – закричал он в трубку и добавил еще много нежных слов. Он был очень счастлив.
Юлия была красивая. Генрик любил ее картины, работала она в своей мастерской, на самом последнем этаже одного из немногих высотных зданий Лодзи. У них были общие знакомые, они почти ежедневно встречались в одном и том же кафе. Ему не было скучно с Юлией. И если до сих пор их отношения оставались только дружескими, то виновата в этом была исключительно Юлия. Наверное, он ей недостаточно нравился.
Он договорился встретиться с Юлией около пяти вечера в маленьком кафе на улице Монюшко. Оттуда они должны были отправиться к Генрику.
После работы у него осталось еще достаточно времени, чтобы сделать покупки, – он хотел устроить торжественный ужин в честь Юлии. Он надеялся, что успеет навестить магистра Рикерта, который жил на Петрковской улице.
Это был большой пятиэтажный дом. Рикерт жил на втором этаже. Генрик позвонил. Один раз, потом еще, ему показалось, что звонок не работает. Потом он нажал па ручку двери, и она, скрипнув, отворилась. Откуда-то из самой глубины квартиры послышались энергичные шаги. Генрику был виден только силуэт какого-то мужчины: коридор был погружен в темноту.
– Слушаю вас. В чем дело? – коротко прозвучал вопрос.
– Я хотел бы поговорить с магистром Рикертом.
– О чем? – Мужчина отступил назад, в темноту коридорчика.
Генрик принял это за приглашение и переступил порог.
– Я купил в комиссионке предмет, сданный на комиссию магистром Рикертом, и мне хотелось бы получить некоторые сведения… – начал он.
– Слушаю вас. О чем, собственно, идет речь?
Генрик тянул с ответом, ибо незнакомец не назвал себя. Тот сразу же понял, почему Генрик молчит.
– Пожалуйста, входите в комнату, – проговорил он, открывая какую-то дверь. – Извините, я не зажигаю в комнате свет. Дело в том, что после автомобильной катастрофы, в которую я попал, у меня болят глаза.
– Я не отниму у вас много времени, – торопливо проговорил Генрик.
Окна в комнате были закрыты шторами. Несмотря на темноту, Генрику удалось разглядеть, что комната почти пуста, только у стены, рядом с большим диваном, стояли два кресла, а у стены напротив, на низкой софе, лежало несколько увядших венков. Он заметил их, потому что в комнате стоял тяжелый дух, и Генрик невольно начал искать, откуда он мог бы исходить. «Нет, это не цветы», – подумал он, почувствовав запах ладана.
– Садитесь, пожалуйста, – пригласил Генрика мужчина и сам опустился в кресло рядом с диваном.
Генрик присел на краешек другого кресла. Хотя расстояние между ними не превышало и двух метров, они едва различали друг друга. Генрик достал из кармана свой кожаный портсигар.
– Благодарю вас, я не курю.
– Я приобрел в комиссионном магазине темно-вишневую палисандровую трость. Оказалось, в ней скрыт стилет. Вернее, штык.
– Так, – заметил мужчина без всякого удивления.
– Меня заинтересовало происхождение тросточки. Я подумал, что история этой необыкновенной вещи может оказаться очень интересной. Не могли бы вы подсказать мне, кто владел тростью до вас… – Он не договорил. Тошнотворный запах в комнате вызвал у Генрика сильное сердцебиение. Последние слова он проговорил почти шепотом.
Человек в кресле провел ладонью по лбу.
– Не знаю, нет, не знаю, – неуверенно произнес он. – Я вам отвечу позже, сейчас я себя плохо чувствую, ничего не могу припомнить. Не заглянете ли в другой раз? Я постараюсь вспомнить. Понимаете, после автомобильной катастрофы… Извините меня, я очень плохо себя чувствую… Может быть, попозже я вспомню…
Он говорил бессвязно, точно в бреду.
– Прошу меня извинить, – Генрик поднялся. – Конечно, будет лучше, если мы встретимся в другой раз.
Они пошли к выходу. Мужчина шел впереди, указывая Генрику дорогу. Широко раскрыл перед ним двери. Луч света осветил кусок коридора, но мужчина тотчас же отступил в темноту, так что Генрику не удалось разглядеть его лицо. Он заметил только, что на мужчине был черный костюм и белая сорочка, над нагрудным карманом белел уголок платка.
– Мне очень жаль, – снова повторил мужчина, – может быть, попозже, потом…
Двери захлопнулись. Генрик быстро сбежал по лестнице, стараясь поскорее отделаться от тошнотворного запаха квартиры.
На улице он взглянул на часы и с ужасом убедился, что, хотя визит к Рикерту занял не больше десяти минут, он опоздал на встречу с Юлией. Догнав автобус, Генрик подъехал к дверям кафе.
Юлия уже ждала его.
При виде Генрика она отложила газету и снисходительно улыбнулась. Волосы его растрепались, у него был расстроенный вид. Пробираясь к Юлии в набитом посетителями кафе, он едва не опрокинул кофе на колени какой-то даме.
– Прости меня, Юлия! – Он сел на краешек стула. – Сначала я зашел в магазин, а потом совершенно необдуманно отправился к магистру Рикерту.
– Рикерту? – спросила она, словно что-то припоминая.
– Это тот, что сдал на комиссию мою тросточку. Представь себе, это совсем не простая трость. У нее внутри шпага, вернее, штык. Вот я и отправился к нему, вдруг удастся разузнать об истории тросточки.
Юлия не дала Генрику договорить.
– Тут кто-то настойчиво тебе улыбается. Кто эта особа?
Он оглянулся и увидел девушку, которой он помог. Она сидела на диванчике у стены в компании нескольких подруг, разговаривавших чересчур громко и крикливо.
– Я ее не знаю, – ответил он не очень-то убедительно.
– Так почему же она не сводит с нас глаз и улыбается тебе, будто знакома с тобой тысячу лет?..
– Не знаю. Может быть, я ей нравлюсь, – заметил он. – Надеюсь, ты не ревнуешь, Юлия?
– И все-таки она улыбается тебе, как старому знакомому. Не выношу двусмысленных ситуаций. Если ты ее знаешь, пригласи ее к нашему столику. Девицы, которые с ней сидят, выглядят не очень-то презентабельно. Их профессия, по-моему, ни у кого не вызовет сомнений. Никогда бы не подумала, что у тебя могут быть знакомые в таких кругах.
– Я не знаю этой девушки, Юлия. Поговорим о чем-нибудь другом.
– Хорошо, поговорим о чем-нибудь другом, – согласилась она. Генрик повернулся спиной к девушке. Но он был до того расстроен, что не знал, с чего начать.
– Ты говорил мне о визите к некоему Рикерту, – напомнила Юлия.
– Да, так вот, пришел я к нему, – ухватился он за спасительную мысль, – он принял меня в темной комнате. В квартире у него стояла такая вонь, что задохнуться впору. Я спрашиваю его о тросточке, а он: «Не знаю, ничего не помню, приходите в другой раз». И вообще он вел себя так, будто он болен. А сам одет в парадный костюм.
– Ты разговаривал с Рикертом? – Вопрос Юлии прозвучал несколько странно, ведь Генрик только что об этом рассказывал.
– С Рикертом, Юлия.
– Когда это было?
– Несколько минут назад. Я пришел сюда прямо от него.
– От Рикерта?
– Да, от магистра Яна Рикерта, – терпеливо объяснил он. Юлия поджала губы и нервно раздавила только начатую сигарету.
– Генрик, – сказала она тихо, по выразительно. – Ты проявляешь себя в каком-то новом качестве. Я рада, что это случилось именно сегодня и я не успела сделать того шага, о котором могла бы впоследствии горько пожалеть. Я не думала, что ты можешь так беспардонно лгать. На будущее, однако, советую тебе лгать более умело.
Она поднялась. Генрик тоже вскочил.
– Что случилось, Юлия? Я ничего не понимаю.
– Ты разговаривал с Рикертом? Значит, ты обладаешь способностью общаться с людьми, которые умерли уже три дня назад. В таком случае ты не должен растрачивать свой бесценный дар по мелочам.
Во время утреннего дежурства по типографии, когда с ротационных машин сходили первые экземпляры газеты, Генрик увидел на столе технического редактора страницы рукописи доктора Крыжановского. Лодзинское издательство попросило редакцию напечатать любой отрывок из воспоминаний доктора до выхода книги в свет. Поэт Марек красным карандашом пометил отрывок, идущий в следующий номер. Генрик, однако, сомневался в редакторских способностях поэта Марека. Дело в том, что за последнее время тираж газеты неуклонно уменьшался, и Генрик боялся, что Марек выбрал не самый напряженный и захватывающий эпизод. С машины сходили первые экземпляры нового номера; дежурство по редакции обязывало Генрика оставаться в типографии до выхода последнего экземпляра, потому что печатникам не всегда хотелось промывать ротационные цилиндры и последние экземпляры выходили совсем смазанными. Руководимый скорее скукой, чем ответственностью, Генрик уселся за стол и принялся листать страницы рукописи доктора Крыжановского. А когда он кончил читать, уже было десять часов утра и грохот ротационной машины наконец утих.
Возвращаясь домой после дежурства, Генрик увидел тросточку в витрине антикварного магазина.
Она лежала на персидском ковре рядом с большой китайской вазой и несколькими почерневшими иконами. Тут же, прислонившись к выпуклому животу секретера, стояло прекрасное зеркало эпохи барокко.
Темно-вишневая трость с серебряным набалдашником была очень элегантной, и он представил себе, как какой-нибудь щеголь конца прошлого века сжимает ее рукой, затянутой в перчатку, наблюдая с высоких трибун ипподрома за скачками. Тот щеголь, как и Генрик, носил узкие брюки, цветные рубашки и шляпу с узкими полями. И все-таки вид Генрика с тросточкой в руках мог вызвать у прохожих только удивленные взгляды. Это было бы чудачеством и анахронизмом.
Но он все же вошел в магазин, указал на трость пальцем и справился о цене.
– Пятьсот злотых, – ответила седая дама.
Получив квартиру в новом доме, построенном на пустыре близ Старого кладбища, Генрик считал, что трость ему просто необходима. Домой он возвращался по безлюдной улице, отгороженной от кладбища высокой кирпичной стеной. В стене было много проломов, на заросшем кустарником кладбище по вечерам бродили группы подозрительных субъектов, которые через эти проломы вылезали на улицу и приставали к прохожим. Уже не раз и не два Генрик слышал крики не в меру развеселившихся подростков:
– Эй ты, очкарик, поставь рюмочку!
Он ускорял шаги, все более утверждаясь в своем решении купить трость. Ясное дело, эта трость должна быть большой, тяжелой и массивной. Но можно ли с такой тростью показаться па людных улицах Лодзи, в своей редакции или в кафе, где проводишь вечера? И он все откладывал момент приобретения трости, пока не встретил эту, изящную, темно-вишневую, с серебряным набалдашником.
– Она сделана из палисандра, – сказала седая дама, – а палисандр – очень крепкое дерево.
– Крепкое! – обрадовался он.
– Это изящная и стильная вещь. Шестьдесят лет назад она была верхом элегантности.
– Шестьдесят лет назад, – вздохнул он.
– У нее серебряный набалдашник. Некоторые набалдашники можно отвинтить и там оказываются углубления, в которых, если вам хочется, можно держать коньяк. Бывают тросточки со скрытым стилетом. Это, к сожалению, самая обычная. Набалдашник не отвинчивается. Нет и механизма для стилета. Наконечник у нее заделан наглухо.
– Она действительно кажется мне очень изящной и стильной, – согласился Генрик и добавил: – Интересно было бы узнать, кому она принадлежала раньше и кто фланировал с ней по улицам.
– О да, это было бы очень интересно, – улыбнулась седая дама. – Нам отдал ее на комиссию пан магистр Ян Рикерт. Он живет на Петрковской, в высоком доме с большими окнами. Вам известен этот дом, не правда ли?
Генрик вежливо кивнул. Тогда она объяснила, что магистр Ян Рикерт – искусствовед и что антикварный магазин поддерживает с ним тесный контакт, поскольку Рикерт иногда доставляет им для продажи ценные старинные вещи. Седая дама говорила с осторожностью, и Генрик сразу же понял, что магистр Рикерт попросту торгует редкими вещами, но делает это неофициально, чтобы не платить подоходного налога.
– Пан Рикерт, вне всякого сомнения, даст вам информацию о палисандровой тросточке, – сказала седая дама, заканчивая свой рассказ.
Он заплатил в кассу пятьсот злотых. Держа тросточку двумя пальцами, он гордо отправился домой, а вечером – в кафе. – Что ни день у Генрика новое чудачество, – сказал поэт Марек и добавил, что лично он предпочел бы купить в комиссионке красивую картину, а не какую-то там тросточку.
Генрик согласился. Картина действительно вещь значительно более нужная, чем тросточка. Но не для каждого. Он подумал: «У меня дома есть несколько картин, но вечером, на безлюдной улице…»
Юлия громко рассмеялась.
– Я думала, что Генрик все-таки станет современным мужчиной. Поговаривали даже, будто он откладывает деньги на автомашину. И вот на тебе: вместо машины – тросточка. Что это за мужчина?
Генрик слабо улыбнулся. Когда-то Юлия дала ему понять: если он купит машину, она готова совершать с ним автомобильные прогулки и они будут вместе, о чем он всегда мечтал и к чему стремился всей душой.
– Тросточка стоит недорого, – робко отозвался он. – Я заплатил за нее всего пятьсот злотых.
– Пятьсот злотых! – возмутилась Юлия. – Пятьсот злотых за совершенно бесполезную, никчемную вещь! Боже мой! – Гнев ее был неподделен. – Выйти замуж за такого человека – чистое наказание! Питается в самой дешевой столовке, шляпа обтрепанная, перчатки штопаные-перештопаные – и купил тросточку за пятьсот злотых!
Генрик уже не улыбался. Ему было очень неприятно.
24 мая
Генрик отдал тросточку подреставрировать, и она стала еще красивее. Набалдашник отливал серебром, а палисандр блестел темно-вишневой политурой. Железный наконечник гулко постукивал по плитам тротуара, когда он шел по пустынной улице вдоль кладбищенской стены.
Вечер был теплый, майский. Из-за высокой степы плыл густой, одурманивающий аромат распускающейся сирени. Огромная территория Старого кладбища была покрыта густым кустарником, укрывавшим провалившиеся могилы и покосившиеся памятники. В гуще ветвей прыгали кролики, бродили бездомные псы и собирались компании молодых лоботрясов.
Генрик не был знаком с нравами и обычаями подростков со Старого кладбища. Он мог судить о них только по тем коротким наблюдениям, которые делал, следя за ними из окна своей квартиры и во время вечерних прогулок. Он встречал их на улице, когда они расходились с кладбища. Это были парни и девушки лет двадцати. Одна из девушек казалась Генрику особенно интересной – высокая, очень стройная, с пушистыми черными волосами. Она была не такой крикливой, как остальные; кроме того, она выделялась своей красотой. Ее черные волосы всегда вызывали в нем ассоциацию с прочитанным в детстве романом под интригующим названием «Черная Манька, или Королева лодзинских бандитов». Эту, быть может, звали Зосей, Геней или Стефкой, и она не была королевой Старого кладбища, но при встречах он всегда с интересом наблюдал за ней.
…Пахло сиренью. Вооруженный тросточкой, Генрик позволил себе совершить короткий моцион, чтобы прочистить легкие, уставшие от городской пыли.
Улица, тихая и безлюдная, была скупо освещена старинными газовыми фонарями. Вытесненные из центра города современными светильниками, здесь они как бы переносили прохожих в прошлое. Тут тросточка казалась менее старомодной.
Неожиданно для Генрика из-за стены раздался громкий смех, а через мгновение из пролома выбежала девушка в светлом плаще. За ней парень. Догнал ее, схватил за руку. Они о чем-то спорили, громко и резко. Генрик узнал девушку: это была та, черноволосая.
– Нет, пойдешь! Раз обещала, значит, пойдешь! – с возрастающим раздражением кричал высокий худощавый парень.
Она лишь засмеялась в ответ и попыталась вырваться. Парень грубо схватил ее. Она отбивалась, крича:
– Нет! Нет! Нет! Нет!..
– А я говорю – пойдешь! – Он толкнул ее. – Идем, слышишь!
Генрик подумал, что не стоит вмешиваться. Они, наверное, из одной шайки. Очевидно, у них принято так грубо обделывать свои дела. Вмешаюсь, так еще, чего доброго, от обоих попадет.
– Отстань, а то закричу! – пригрозила девушка.
Парень отпустил ее и ударил по спине, потом снова схватил и толкнул.
Генрик подумал: «Парень, пожалуй, сильнее меня. А за стеной наверняка притаились его дружки. Лучше всего пройти мимо, будто я ничего не вижу и не понимаю. Через пять минут я буду в своей квартире. Может быть, мне все-таки удастся сегодня написать статью, о которой я мечтаю уже давно. А может, и не напишу, потому что буду размышлять, правильно ли я поступил, пройдя мимо них, точно я ничего не вижу и не понимаю».
– Пусти, слышишь, пусти! Помогите! – крикнула она Генрику. – Помогите, умоляю вас!
Он остановился.
– Оставь ее, сейчас же! – произнес он, опираясь на трость. Парень, однако, продолжал держать девушку за руку. Он только повернулся лицом к Генрику и злобно оглядел его. Девушка вырвала руку и отбежала на несколько шагов.
– Ты что вмешиваешься? Побереги свои очки, как бы не свалились! – презрительно произнес парень. Он уже заметил, что противник его отнюдь не богатырь.
Генрик взмахнул тросточкой.
– Убери эту корягу! – выкрикнул парень и быстрым движением ухватился за конец трости. Дернул, чтобы сломать или вырвать. Генрик изо всех сил уцепился за серебряный набалдашник.
Внезапно раздался сухой треск. Парень, потеряв равновесие, отлетел к стене. В руке он держал деревянный футляр, а у Генрика остался длинный и острый, как жало, стилет, рукояткой которого был набалдашник тросточки.
Генрик сделал шаг вперед, тогда парень бросил палисандровый футляр и скрылся в проломе.
Генрик нагнулся и поднял с тротуара брошенный футляр. Дрожащей от волнения рукой надел его на стилет. Раздался сухой треск. Это сработала какая-то пружина, соединяющая ножны с серебряным эфесом клинка. Перед ним снова была вишневая тросточка из палисандра. Он улыбнулся, и это ободрило стоящую рядом девушку. Тихо, но с явным восхищением она проговорила:
– Так вот вы какой… Ну и ну!
Генрика охватило приятное чувство победителя. Ему показалось, будто сейчас он стал совсем другим, не таким, как прежде.
– Ну и ну! – повторила девушка. Он пожал плечами.
– Не люблю, когда ко мне пристают, – объяснил он.
– И напугали же вы его! Он бежал, как крыса.
– Что это за тип?
– Его зовут Лолек. Он там у них главный. Молокосос, – прибавила она несколько погодя.
– А вы тоже из его компании? Отказались выполнить его приказ?
– Я? Из его компании? – она презрительно засмеялась. – Я же вам говорю, он молокосос. Ему девятнадцать лет.
– А вам?
– Двадцать два.
– На вид вам семнадцать.
– Это меня не волнует.
Он кивнул. Конечно, пока это ее не волнует. Посмотрел на нее повнимательнее: да, больше семнадцати ей не дашь. У нее тонкие черты лица, да и вся она очень тоненькая. «Красивая», – решил он про себя.
– Вы, наверное, живете в том большом доме на пустыре? – спросила она. – Можно вас проводить?
– Меня? – возмутился Генрик. – Это я вас провожу, а то на вас опять нападут.
– Вряд ли. Лолек меня застал врасплох. Никогда не думала, что он такая свинья. Хотел, чтобы я была с ними заодно. Только ничего у него не вышло.
Генрик постучал тростью по плите.
– Вы где живете? – спросил он.
– В центре.
– Я вас провожу до трамвая, – решительно произнес журналист и направился в сторону города.
Девушка послушно последовала за ним. Пройдя несколько шагов, она взяла его под руку.
«Ты смотри, какая смелая! – подумал он. – Имеет, видно, опыт в обращении с мужчинами». И ему стало жаль ее, такую красивую и такую легкомысленную.
Словно отгадав мысли Генрика, она сказала:
– Вы не любите уличные знакомства? – и с легкой издевкой повторила: – Вы не из таких, что знакомятся на улице?
– Не из таких, – ответил он со злостью, потому что насмешка в голосе девушки его рассердила.
– Вы из тех, кто и мухи не обидит. Вы любите гулять, помахивая тросточкой. Вы небось в театр ходите, сидите в кафе с красивыми женщинами, а как стемнеет, вытаскиваете в тихой улочке…
– Тсс! Тихо! – Он приложил палец к губам.
– Ладно уж, – сказала она. – Молчу, как могила.
Она принимала Генрика за какого-то элегантного убийцу из бульварного романа. А Генрик, в свою очередь, считал ее чем-то вроде Черной Маньки. Очень забавно, что у них обоих такое примитивное представление о жизни, подумал он про себя. Но, разумеется, смешон был именно он, ибо с него больше спрашивалось.
– Послушай меня, крошка, – фамильярно обратился он к своей спутнице. Именно так, по его мнению, должен был сказать Мекки-Нож. [1]– О тросточке забудь. И вообще лучше будет, если ты забудешь об инциденте на улице.
– О чем? – спросила она.
– О том, что произошло.
– Но ведь ничего не произошло.
– Могло произойти. Еще чуть-чуть, и Лолек имел бы большие неприятности. Ты ему так и передай. Скажи ему, что мне его жаль. Но он сам виноват. И па будущее: пусть держатся от меня подальше. Он и вся его компания. И вообще… все местные шайки… – застраховал он себя на всякий случай.
Она слушала его очень внимательно, кивнула с серьезным видом. Поняла, мол, о чем речь.
Генрик взял тросточку двумя пальцами, повертел ею в воздухе. Вышло совсем недурственно, хотя он лишь однажды видел «Трехгрошовую оперу» и не очень точно помнил, какие именно движения делал с тросточкой Мекки-Нож.
Они подошли к трамвайному кольцу. Генрик обратился к девушке:
– Вы чем-нибудь заняты?
– Я свободна, – ответила она с такой радостью, будто только и ждала этого вопроса. – Если хотите, можем пойти потанцевать.
– Я не о том. Я спросил: кто вы? Где работаете? Как живете?
Она снова презрительно засмеялась.
– А вы что, апостол? Как живу? Живу по привычке.
– Ладно, крошка, – мягко проговорил он. – Не хочешь отвечать – и не надо. Ну пока, привет, – и он подал ей руку.
На пустой улице у Старого кладбища пахло сиренью еще сильнее и упоительнее. Тросточка постукивала по мостовой. Генрик тихонько мурлыкал песенку о Мекки-Ноже.
25 мая
Итак, трость была с секретом. В ней не было углубления, куда можно было наливать коньяк, не было замаскированной пружинки, при нажатии которой выскакивал бы стилет. Секрет можно было открыть, потянув за наконечник. Сколько угодно дергай и отвинчивай набалдашник – все напрасно. Лишь резкий рывок обнаруживал скрытую внутри защелку, отделяя палисандровые ножны от рукоятки с длинным острием. Поэтому-то в антикварном магазине и не обнаружили секрета трости, хотя, быть может, и крутили набалдашник, пробуя отыскать замаскированную пружину. Но никому не пришло в голову просто с силой потянуть за наконечник.
Стилет оказался старым русским штыком длиной в полметра. Конец его был острым и тонким, как игла. Нанесенная им рана имела форму креста и поэтому заживала с трудом. Поражало, с каким умением штык был вделан в серебряную ручку, как мастерски была устроена защелка, выдолблен футляр.
Генрика не покидала мысль о брехтовском герое Мекки-Ноже, короле лондонских бандитов, разгуливающих по улицам со стилетами-тросточками. О подобном бандите, уже не лондонском, а из Лодзи, Генрик когда-то читал. Главаря лодзинских преступников звали Иосиф, а позднее Очко. Так же как и Мекки-Нож, Очко носил элегантную трость, скрывавшую смертоносное оружие.
Генрик смотрел на острый, как игла, штык и невольно задавал себе вопрос: пользовались ли когда-нибудь этой «тросточкой»? В каких удивительных и страшных ситуациях вынимали его из темно-вишневых ножен? Кто и когда носил странную трость?
Ответить на эти вопросы он не мог. Но одно было Генрику ясно: если ему удастся узнать историю тросточки, она заинтересует читателей его газеты. Тогда палисандровая трость будет полезна ему не только во время ночных прогулок. Она станет также темой.
28 мая
Генрику на работу неожиданно позвонила Юлия.
– Генрик, – сказала она. – С того момента, когда ты вошел в кафе со своей тросточкой, у меня такое ощущение, будто я была несправедлива к тебе. Ведь каждый из нас имеет право на чудачества. Даже если это чудачество обходится дорого, как твоя тросточка. Мне хочется извиниться перед тобой, ведь я испортила тебе настроение. Я подумала, что если приму приглашение провести у тебя вечер, это будет мне даже приятно. Ты правда, чудаковатый, но удивительно добрый и порядочный человек. Если твое отношение ко мне осталось прежним…
– Да-да-да, Юлия! – закричал он в трубку и добавил еще много нежных слов. Он был очень счастлив.
Юлия была красивая. Генрик любил ее картины, работала она в своей мастерской, на самом последнем этаже одного из немногих высотных зданий Лодзи. У них были общие знакомые, они почти ежедневно встречались в одном и том же кафе. Ему не было скучно с Юлией. И если до сих пор их отношения оставались только дружескими, то виновата в этом была исключительно Юлия. Наверное, он ей недостаточно нравился.
Он договорился встретиться с Юлией около пяти вечера в маленьком кафе на улице Монюшко. Оттуда они должны были отправиться к Генрику.
После работы у него осталось еще достаточно времени, чтобы сделать покупки, – он хотел устроить торжественный ужин в честь Юлии. Он надеялся, что успеет навестить магистра Рикерта, который жил на Петрковской улице.
Это был большой пятиэтажный дом. Рикерт жил на втором этаже. Генрик позвонил. Один раз, потом еще, ему показалось, что звонок не работает. Потом он нажал па ручку двери, и она, скрипнув, отворилась. Откуда-то из самой глубины квартиры послышались энергичные шаги. Генрику был виден только силуэт какого-то мужчины: коридор был погружен в темноту.
– Слушаю вас. В чем дело? – коротко прозвучал вопрос.
– Я хотел бы поговорить с магистром Рикертом.
– О чем? – Мужчина отступил назад, в темноту коридорчика.
Генрик принял это за приглашение и переступил порог.
– Я купил в комиссионке предмет, сданный на комиссию магистром Рикертом, и мне хотелось бы получить некоторые сведения… – начал он.
– Слушаю вас. О чем, собственно, идет речь?
Генрик тянул с ответом, ибо незнакомец не назвал себя. Тот сразу же понял, почему Генрик молчит.
– Пожалуйста, входите в комнату, – проговорил он, открывая какую-то дверь. – Извините, я не зажигаю в комнате свет. Дело в том, что после автомобильной катастрофы, в которую я попал, у меня болят глаза.
– Я не отниму у вас много времени, – торопливо проговорил Генрик.
Окна в комнате были закрыты шторами. Несмотря на темноту, Генрику удалось разглядеть, что комната почти пуста, только у стены, рядом с большим диваном, стояли два кресла, а у стены напротив, на низкой софе, лежало несколько увядших венков. Он заметил их, потому что в комнате стоял тяжелый дух, и Генрик невольно начал искать, откуда он мог бы исходить. «Нет, это не цветы», – подумал он, почувствовав запах ладана.
– Садитесь, пожалуйста, – пригласил Генрика мужчина и сам опустился в кресло рядом с диваном.
Генрик присел на краешек другого кресла. Хотя расстояние между ними не превышало и двух метров, они едва различали друг друга. Генрик достал из кармана свой кожаный портсигар.
– Благодарю вас, я не курю.
– Я приобрел в комиссионном магазине темно-вишневую палисандровую трость. Оказалось, в ней скрыт стилет. Вернее, штык.
– Так, – заметил мужчина без всякого удивления.
– Меня заинтересовало происхождение тросточки. Я подумал, что история этой необыкновенной вещи может оказаться очень интересной. Не могли бы вы подсказать мне, кто владел тростью до вас… – Он не договорил. Тошнотворный запах в комнате вызвал у Генрика сильное сердцебиение. Последние слова он проговорил почти шепотом.
Человек в кресле провел ладонью по лбу.
– Не знаю, нет, не знаю, – неуверенно произнес он. – Я вам отвечу позже, сейчас я себя плохо чувствую, ничего не могу припомнить. Не заглянете ли в другой раз? Я постараюсь вспомнить. Понимаете, после автомобильной катастрофы… Извините меня, я очень плохо себя чувствую… Может быть, попозже я вспомню…
Он говорил бессвязно, точно в бреду.
– Прошу меня извинить, – Генрик поднялся. – Конечно, будет лучше, если мы встретимся в другой раз.
Они пошли к выходу. Мужчина шел впереди, указывая Генрику дорогу. Широко раскрыл перед ним двери. Луч света осветил кусок коридора, но мужчина тотчас же отступил в темноту, так что Генрику не удалось разглядеть его лицо. Он заметил только, что на мужчине был черный костюм и белая сорочка, над нагрудным карманом белел уголок платка.
– Мне очень жаль, – снова повторил мужчина, – может быть, попозже, потом…
Двери захлопнулись. Генрик быстро сбежал по лестнице, стараясь поскорее отделаться от тошнотворного запаха квартиры.
На улице он взглянул на часы и с ужасом убедился, что, хотя визит к Рикерту занял не больше десяти минут, он опоздал на встречу с Юлией. Догнав автобус, Генрик подъехал к дверям кафе.
Юлия уже ждала его.
При виде Генрика она отложила газету и снисходительно улыбнулась. Волосы его растрепались, у него был расстроенный вид. Пробираясь к Юлии в набитом посетителями кафе, он едва не опрокинул кофе на колени какой-то даме.
– Прости меня, Юлия! – Он сел на краешек стула. – Сначала я зашел в магазин, а потом совершенно необдуманно отправился к магистру Рикерту.
– Рикерту? – спросила она, словно что-то припоминая.
– Это тот, что сдал на комиссию мою тросточку. Представь себе, это совсем не простая трость. У нее внутри шпага, вернее, штык. Вот я и отправился к нему, вдруг удастся разузнать об истории тросточки.
Юлия не дала Генрику договорить.
– Тут кто-то настойчиво тебе улыбается. Кто эта особа?
Он оглянулся и увидел девушку, которой он помог. Она сидела на диванчике у стены в компании нескольких подруг, разговаривавших чересчур громко и крикливо.
– Я ее не знаю, – ответил он не очень-то убедительно.
– Так почему же она не сводит с нас глаз и улыбается тебе, будто знакома с тобой тысячу лет?..
– Не знаю. Может быть, я ей нравлюсь, – заметил он. – Надеюсь, ты не ревнуешь, Юлия?
– И все-таки она улыбается тебе, как старому знакомому. Не выношу двусмысленных ситуаций. Если ты ее знаешь, пригласи ее к нашему столику. Девицы, которые с ней сидят, выглядят не очень-то презентабельно. Их профессия, по-моему, ни у кого не вызовет сомнений. Никогда бы не подумала, что у тебя могут быть знакомые в таких кругах.
– Я не знаю этой девушки, Юлия. Поговорим о чем-нибудь другом.
– Хорошо, поговорим о чем-нибудь другом, – согласилась она. Генрик повернулся спиной к девушке. Но он был до того расстроен, что не знал, с чего начать.
– Ты говорил мне о визите к некоему Рикерту, – напомнила Юлия.
– Да, так вот, пришел я к нему, – ухватился он за спасительную мысль, – он принял меня в темной комнате. В квартире у него стояла такая вонь, что задохнуться впору. Я спрашиваю его о тросточке, а он: «Не знаю, ничего не помню, приходите в другой раз». И вообще он вел себя так, будто он болен. А сам одет в парадный костюм.
– Ты разговаривал с Рикертом? – Вопрос Юлии прозвучал несколько странно, ведь Генрик только что об этом рассказывал.
– С Рикертом, Юлия.
– Когда это было?
– Несколько минут назад. Я пришел сюда прямо от него.
– От Рикерта?
– Да, от магистра Яна Рикерта, – терпеливо объяснил он. Юлия поджала губы и нервно раздавила только начатую сигарету.
– Генрик, – сказала она тихо, по выразительно. – Ты проявляешь себя в каком-то новом качестве. Я рада, что это случилось именно сегодня и я не успела сделать того шага, о котором могла бы впоследствии горько пожалеть. Я не думала, что ты можешь так беспардонно лгать. На будущее, однако, советую тебе лгать более умело.
Она поднялась. Генрик тоже вскочил.
– Что случилось, Юлия? Я ничего не понимаю.
– Ты разговаривал с Рикертом? Значит, ты обладаешь способностью общаться с людьми, которые умерли уже три дня назад. В таком случае ты не должен растрачивать свой бесценный дар по мелочам.