Страница:
----------------------------------------------------------------------------
Перевод и комментарии О. Седаковой
John Donne. Devotions upon Emergent Occasions, and Severall Steps
in my Sickness
Deaths Duel, or, a Consolation to the Soule, against the Dying Life,
and Living Death of the Body
Джон Донн. По ком звонит колокол.
Обращения к Господу в час нужды и бедствий.
Схватка Смерти, или Утешение душе, ввиду смертельной жизни и живой
смерти нашего тела
М., Enigma, 2004
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
В поэтике Донна существует мощный образный пласт, практически
ускользающий от современного читателя: это образность, связанная с
алхимическими и герметическими символиками. Между тем современники Донна
воспринимали их как реальную, хоть и специфическую, область знания. К
сравнениям из области алхимии прибегали авторы трактатов по поэтике
{Puttenham George. The arte of English poesie, 1589 (English linguistics,
1500-1800: a collection of facsimile reprints; no. 110). Menston, 1968. P.
254-255.} и проповедники. Сам Донн, будучи настоятелем собора Св. Павла,
порой говорил со своими прихожанами на языке алхимии {См. прим. f к "Молитве
VI" из "Обращений к Господу в час нужды и бедствий". См. также: Zimmer, Mary
E. "In whom love wrought new Alchimie": The Inversion of Christian Spiritual
Resurrection in John Donne's "A nocturnall upon S. Lucies day" //
Christianity and Literature. Summer 2002. Volume 51. Issue 4. P. 559-564.}.
Сам факт употребления алхимической образности в _проповеди_ показывает,
насколько понятен был в ту эпоху символический язык алхимии даже вполне
рядовым прихожанам собора Св. Павла. И действительно, в конце XVI - начале
XVII вв. европейские типографии выдают из-под пресса множество алхимических
и герметических трактатов и компендиумов - всевозможные Ars Chemica, Museum
Hermeticum, Rosarium Philosophorum и т. п. Лучшие умы Европы: Пико делла
Мирандола и Марсилио Фичино, Джордано Бруно и Ян Коменский, Кеплер и Ньютон,
Роберт Фладд и Джон Ди - наперебой рассуждают о герметической философии и
Камне философов, символизме Каббалы и алхимических фигурах {См. Yates F. A.
Giordano Bruno and the Hermetic Tradition, Chicago, 1964.}. В бумагах
Государственной Канцелярии Ее Величества Королевы Елизаветы I содержится
более 30 документов, посвященных работе алхимиков при королевском дворе, -
работе, пользовавшейся высочайшим вниманием и покровительством. Следы этого
"алхимического бума" обнаруживаются и в литературе, причем не только на
уровне простых упоминаний алембика или Меркурия философов, но в сложных и
прихотливых сравнениях и образах. Современный же читатель, не представляющий
себе ни истинных целей алхимии, ни стоящей за ней философии и практики,
многого просто не замечает в текстах XVI - XVII вв., а многое воспринимает в
искаженном виде. Для русскоязычного читателя положение осложняется еще и
тем, что в России алхимическая и герметическая традиция никогда не достигала
европейской укорененности и обыденному сознанию была практически неизвестна,
поэтому соответствующие аллюзии в литературном тексте чаще всего не
улавливаются ни переводчиками, ни, естественно, читателями переводов {За
последние 5-7 лет картина начала существенно меняться, прежде всего
благодаря публикации переводов таких книг Ф.А Йейтс, как "Искусство памяти"
(СПб., 1997), "Розенкрейцерское Просвещение" (М., 1999), "Джордано Бруно и
герметическая традиция" (М., 2000). Укажем также на публикацию на русском
языке таких собственно алхимических трактатов, как "Тайны готических
соборов" Фулканелли (б.м., 1996), "Алхимия" Эжена Канселье (М., 2002) и
др.}. Именно поэтому мы сочли целесообразным особенно подробно остановиться
на анализе некоторых текстов Донна, ориентированных на алхимическую
традицию.
Между тем сочетание "Донн и алхимия" постепенно становится привычным,
по крайней мере, для западных специалистов. Если еще в 1962 г. исследователь
источников донновской образности М. Рудготт охарактеризовал один из
алхимических фрагментов в проповедях Донна как "шарлатанское мумбо-юмбо"
{Rudgott M.A. Donne's imagery. A Study in Creative Sources. New York, 1962.
P. 61}, то за последние три с половиной десятилетия положение существенно
изменилось. Надо сказать, что изучение связей творчества Донна с алхимией и
герметикой началось практически сразу за публикацией донновского
стихотворного корпуса, подготовленного профессором Грирсоном: в 1917 г. была
напечатана серьезная монография Мари Патон Рамсей "Средневековые доктрины у
Донна, английского поэта-метафизика" {Ramsay Mary Parton. Les doctrines
medievales chez Donne, Le Poete Metaphysicien de L'Angletere. Oxford,
1917.}. Французская исследовательница предприняла попытку проследить, из
каких источников поэт черпал свои образы и сравнения, и, в частности,
указала среди таковых алхимическую медицину Парацельса.
Но всерьез разработка темы "Донн и алхимия" началась только с 70-х гг.
XX века. К этому времени произошла своего рода качественная эволюция в том,
что касается самого подхода к эпохе Возрождения. Во многом благодаря усилиям
Ф.А. Йейтс, после публикации ею ряда блестящих монографий, посвященных роли
герметических идей в формировании Ренессанса, в 1970-е гг. имеет место
мягкий, но решительный пересмотр представлений о движущих силах философии
Возрождения, осознается магическая основа Ренессансного гуманизма - и,
соответственно, натурфилософские, герметические, алхимические и
неоплатонические влияния на Донна рассматриваются как единый пучок.
Так, в самом начале 70-х гг. появляется монография Раймера Йемлиха
"Образность в лирике сэра Филипа Сидни, Майкла Драйтона и Джона Донна.
("Астрофил и Стелла", "Идея", "Песни и сонеты")" {Jemlich Reimer. Die
Bildichkeit in der Leibeslyrik Sir Philip Sydneys, Michael Draytons und John
Donnes. ("Astrophcbrand Stella", "Idea", "Song and Sonnets"). Kiel:
Christian - Albrechts - Universitat zu Kiel, 1970.}. Сравнивая источники
вдохновения трех поэтов: "Греческую антологию", Овидия, богословие,
неоплатонизм и герметическую философию, а также структуры применяемых ими
метафор и "языковую стратегию", Йемлих приходит к выводу, что особенностью
поэтики Донна является крайне частотное использование "рационализированных"
метафор, в основе которых лежит алхимическая образность, - именно это
свойство резко выделяет его среди современников {Ibid, P. 36-37, 183-185.}.
Особого внимания заслуживает статья Элюнеда Крэшо "Элементы герметической
философии в поэтическом воображении Донна" {Crashaw E. Hermetic Elements in
Donne's Poetic Vision / John Donne. Essays in Celebration. (Ed. by A.J.
Smith). London, 1972. P. 324-348.}, отличающаяся редкостной эрудицией в
области алхимии. Эта работа значительно расширяет список алхимических
авторов, традиционно привлекаемых для комментирования Донна. Так, Крэшо был
одним из первых исследователей, обративших внимание на тот факт, сколь
плодотворно использование для интерпретации литературы конца XVII - начала
XVIII вв. поздних алхимических и герметических сочинений, созданных уже в
1630-1680 г., ибо, как это часто бывает на закате какой-либо традиции,
авторы, стоящие в конце таковой, суммируют на небольшом пространстве текста
весь предшествующий опыт. Особое внимание Крэшо уделяет работам Томаса Воэна
- одного из самых почитаемых адептов алхимии, писавшего под псевдонимом
Ириней Филалет. Немаловажно, что Томас был братом-близнецом поэта Генри
Воэна - последнего из крупных английских поэтов-метафизиков, унаследовавших
Джону Донну. Интересы братьев во многом совпадали (так, Томас привлекал
Генри для перевода некоторых алхимических сочинений {См: Pettet E.C. Of
Paradise and Light a study of Vaugharis Silex scinitillans. Cambridge,
1960.}), поэтому алхимические работы Томаса Воэна-Филалета во многом
проливают свет на некоторые особенности представлений о мире, характерных
для английской метафизической школы поэзии. К достоинствам работы Крэшо
следует отнести и то, что ученый не ограничивается анализом одного-двух
стихотворений, как то делало большинство его предшественников, а
рассматривает в алхимическом контексте около полутора десятков донновских
стихотворных текстов.
Среди публикаций такого типа можно назвать обстоятельную, оперирующую
чрезвычайно интересным фактическим материалом статью Джона Фрессеро
"Донновское "Прощание, запрещающее грусть"" {Freccero John. Donne's
"Valediction: forbidding mourning"/ Essential Articles to the Study of John
Donne's Poetry. Ed. by J.R. Roberts. Hamden, 1975. P. 279-304.} и работу
Томаса Хайеса "Алхимическая образность в "Ноктюрне в день Св. Люси" Джона
Донна" {Hayes Thomas W. Alchemical Imagery in John Donne's "A Nocturnal upon
Sant Lucies' Day" // Ambix. The journal of the Society for the Study of
Alchemy and Early Chemistry. Vol. 24, Part 1, March 1977. P. 55-62.}. В
работе Вик Садлер Линн "Связь между алхимией и поэтикой в эпоху Возрождения
и в XVII веке в применении к Донну и Мильтону" {Sadler Lynn Veach. Relations
between alchemy and poetics in the Renaissance and seventeenth century, with
special glances at Donne and Milton // Ambix. The journal of the Society for
the Study of Alchemy and Early Chemistry. Vol 24, Part 2, July 1977. P.
69-76.} прослежены любопытнейшие структурные, лингвистические и философские
параллели между рядом авторитетных поэтик XVI-XVII в.: "Апологии поэзии"
Сидни, "Искусством английской поэзии" Паттенхама - реальной поэтической
практикой Донна, Бена Джонсона и Мильтона - и учением и языком алхимических
трактатов. В.Л. Садлер показывает, что алхимик и поэт движимы одним и тем же
стремлением: искусством превзойти природу и облегчить участь человека в
мире, а потому их "социально-лингвистические" ниши во многом сходны, язык же
теоретических описаний деятельности - един, они пользуются общими метафорами
и словарем.
На сегодняшний день своеобразным итогом этих исследований является
монография Дж. Линдена Стэнтона "Темная иероглифика: алхимия в английской
литературе со времен Чосера до эпохи Реставрации" {Linden Stanton J. Darke
Hierogliphics: alchemy in English literature from Chaucer to the
Restoration. Lexington, 1996.}. Прослеживая "алхимическую линию" в
творчестве английских писателей, Линден Стантон отмечает, что до Донна
алхимия в литературе присутствовала внутри жанров, связанных исключительно с
сатирой. "У Чосера, Эразма, Джонсона и Самюэля Батлера занятие алхимией
свидетельствовало о порочности человеческой природы. При этом не занятие
алхимией разрушало личность, а само таящееся в глубине человека зло толкало
того заняться алхимией... Алхимия позволяла необычайно ярко выявить
моральную трансформацию и трансмутацию личности: порой - от зла к добру, но
также и от добра ко злу, или от потенциального добра ко злу, - и именно это
превращало алхимию в предмет сатиры... Со времен Чосера до алхимических драм
Бена Джонсона в английской литературе доминировал образ алхимика-шарлатана,
с его абсурдными притязаниями и апломбом, однако именно эта категория
"псевдоискателей истины" вызывала серьезнейшие нарекания и жалобы алхимиков
подлинных" {Ibid, P. 24-26.}. Чтобы пояснить последнее, приведем лишь пару
высказываний из уст самих алхимиков. Артур Ди (кстати, около двадцати лет
проведший в России в качестве главного придворного врача царя Михаила
Федоровича {Подробнее см.: Figurovski N. A. The Alchemist and Physician
Arthur Dee (Artemii Ivanovich Dii). An Episode in the History of Chemistry
and Medicine in Russia // Ambix. The journal of the Society for the Study of
Alchemy and Early Chemistry. Vol. XIII, February 1965, # 1. P. 35-51.}) в
предисловии к своему алхимическому трактату "Fasciculus Chemicus" с горечью
замечает: "Искусство Химии слишком скомпрометировано, обесславлено и
подвергнуто бесчестию мошенническими действиями самозванцев и обманщиков,
его практикующих, - и в глазах публики отмечено недобрыми стигматами" {Dee
Arthur. Fasciculus chemicus. Garland reference library of the humanities.
English Renaissance hermeticism. Vol. 6. New York, 1997. P. 17.}, а его
издатель, сэр Элиас Ашмол, один из эрудированнейших людей XVII в., много лет
отдавший собиранию и изданию алхимических рукописей, вторит этим словам:
"Среди пишущих о священном Искусстве есть люди различные... Последнюю и
наихудшую категорию составляют те из них, кто выпускает в свет ложные советы
и исполненные фальши руководства, движимые намерением затмить и заслонить
свет, распространяемый истинными Философами, - и не достойны они иного
имени, кроме имени обманщиков." {Ibid, P. 2.} Творчество Донна, пишет Линден
Стэнтон, было поворотной вехой, "открывшей новые направления использования
алхимической образности, став свидетельством богатства и разнообразия
алхимической символики в качестве источника поэтического вдохновения.... В
творчестве Донна алхимия предстала в обновленном разнообразии форм, образов
и возможностей использования... Алхимические отсылки стали привычны в его
поэзии, при этом большинство из них вовсе не носило сатирического характера,
тогда как до Донна обращение к алхимии вне сатирического контекста: у Дэвиса
в его "Nosce Teipsum", в некоторых сонетах и пьесах Шекспира - были редкими
исключениями..." {Linden Stanton J. Darke Hierogliphics: alchemy in English
literature from Chaucer to the Restoration. Lexington, 1996. P. 154-155.}.
Линден Стэнтон прослеживает глубокое влияние, оказанное Донном на
последующие поколения поэтов - не только на метафизиков, но и на Мильтона и
Блейка, привлекает обширный алхимический материал, однако намеренно уходит
от рассмотрения вопроса, каким именно из алхимических авторов Донн обязан
знанием своего предмета (при этом во всех иных случаях Линден Стантон
стремится указать непосредственные алхимические источники, затронувшие того
или иного поэта).
Нужно добавить, что переизданный в 1967 г. "Theatrum Chemicum
Britannicum" {Theatrum Chemicum Britannicum: containing severall poeticall
pices of our famous English philosophers, who have written the hermetique
mysteries in their owne ancient language. The Sources of science; # 39. New
York, London, 1967.}, составленный сэром Ашмолом во второй половине XVII в.
и дающий представление о поэтическом творчестве самих алхимиков, рифмовавших
свои трактаты, чтобы облегчить запоминание и избежать искажений текста, а
также недавняя публикация тома "Алхимическая поэзия, 1575-1700: из не
публиковавшихся прежде манускриптов" {Alchemical Poetry, 1575-1700: from
previously unpublished manuscripts. Ed by Robert M. Schuler. Garland
reference library of the humanities. English Renaissance hermeticism. Vol.
5. London, New York, 1995.}, подготовленного к изданию Робертом М. Шалером и
снабженного его подробным предисловием и комментариями, значительно
расширяют наше представление о "прикладной, ученой" поэзии XVI-XVII вв.,
существовавшей рядом с "поэзией высокой" и ее подпитывавшей. При этом
следует помнить ту особенность произведений барокко, сформулированную А. В.
Михайловым, что в них "научное и "художественное" сближено, и различия между
ними, как предстают они в текстах, упираются в возможную неявность,
неоткрытость того, что можно было бы назвать (условно) художественным
замыслом текста; поэтому различия шатки, а "все "художественное"
демонстрирует тайну тем, что уподобляется знанию и миру - миру как
непременно включающему в себя тайное, непознанное и непознаваемое" {Михайлов
А. В. Поэтика барокко; завершение исторической эпохи / Михайлов А. В. Языки
культуры. М., 1997. С. 120.}. Насколько серьезна и важна такая "научная", а
точнее - "натурфилософская" подпитка, видно из анализа одной из самых
популярных эпиграмм Донна, написанной им после участия в морской экспедиции
графа Эссекса, где ситуация морского сражения изящно сжата до нескольких
рифмованных строк - если не знать одного подтекста:
The Burnt Ship
Out of a fired ship, which, by no way
But drawing, could be rescued from the flame,
Some men leap'd forth, and ever as they came
Neer the foes ships, did by their shot decay;
So all were lost, which in the ship were found,
They in the sea being burnt, they in the burnt ship drown'd.
[Из охваченного пламенем корабля, которому остается лишь / затонуть,
некоторые, чтобы спастись от огня, / бросались в воду, но лишь подплывали /
к вражеским судам, как находили свой конец; / и так погибли все, бывшие на
том судне / они горели в море и тонули в пылающем корабле.]
Перед нами, казалось бы, парадоксальная, однако вполне реалистическая
зарисовка. Но не будем спешить. В алхимических трактатах процесс поисков
Камня часто описывался как странствие - или плавание {Головин Е. Франсуа
Рабле: алхимический вояж к Дионису // Литературное обозрение. 1994, Э 3-4.
С. 26-32.}. Об этом особо говорит такой авторитетный адепт, живший уже в
нашем столетии, как Фулканелли, интерпретируя изображение корабля и
плавающего в океане Философского камня, представленное на барельефе фонтана
во дворике парижской Консерватории искусств и ремесел {Fulcanelli. Les
Demeures philosophales et le symbolisme hermetique. Paris, 19.. III. XXVIII.
P. 34-43.}. Мы же укажем на два современных Донну текста: "Тонкую аллегорию,
посвященную тайнам алхимии" Михаэля Майера {Maier Michael. The subtle
allegory concerning the secrets of alchemic / Concerning the Secrets of
Alchemie and Other Tracts from "Hermetic Museum". Llanlerh, 1989. P.
36-59.}, где получение Камня представленно как многотрудное и полное
опасностей путешествие, и "Краткое изложение Философии Природы" Томаса
Карнока, созданное, очевидно, во второй половине XVI в. У Карнока мы читаем:
All which tyme to Land we shall not passe,
No although our Ship be made of Glasse,
But all tempest of the Aire we must abide,
And in dangerous roades many tymes to ride;
Bread we shall have none, nor yet other foode,
But only faire water descending from a Cloude:
The Moone shall us burn so in processe of tyme,
That we shall be as black as men of Inde:
But shortly we shall passe into another Clymate,
Where we shall receive a more purer estate;
For this our Sinns we make our Purgatory,
For the which we shall receive a Spirituall body:
A body I say which if it should be sould,
Truly I say it is worth his weight in Gold {*}.
{* The Breviary of Natural Philosophy. Compiled by the unlettered
Scholar Thomas Charnock / Theatrum Chemicum Britannicum: containing several!
poeticall pieces of our famous English Philosophers, who have written the
hermetique mysteries in their own ancient language. Reprint of the London
edition 1652. New York, London, 1967. P. 292.}
[Все это время мы не должны приближаться к земле, / Хотя корабль наш
сделан из стекла, / Однако должны избегать мы всячески воздушных бурь, / И
многократно следовать опасными путями;/ Ни хлеба не должно быть с собою у
нас, ни иной еды, / А лишь пламенеющая вода, что нисходит из облаков: / Луна
столь обожжет нас за это время, / Что мы почернеем, как индусы: / Но вскоре
прибудем мы туда, где климат иной, / И там мы получим очищение; / Ибо это
из-за грехов наших мы создали сие Чистилище, / Чтобы получить в нем духовное
тело: / Тело, которое, как сказано мной, если / Истинны мои слова, ценно,
как слиток золота.]
Здесь кораблем назван сам алхимический сосуд - алембик, и упоминается
"пламенеющая вода". Этот кажущийся оксюморон кочует в алхимии из текста в
текст. Так, у медика, алхимика и астролога Саймона Формана (1552-1611),
больше известного историкам английской литературы тем, что в его дневнике
1611 г. содержится единственное дошедшее до нас аутентичное описание
шекспировских постановок в театре "Глобус", в алхимическом стихотворном
трактате "О разделении Хаоса" говорится:
"The water to the fire is most Enemie;
Therefore, kepe fier in water, and moisten that is drie..." {*}
{* Forman Simon. Of the Division of the Chaos / Alchemical poetry,
1575-1700: from previously unpublished manuscripts. New York, London, 1995.
P. 58.}
[Вода - главный враг огню; / Потому сохраняй огонь в воде и увлажняй
сухое...]
В другом алхимическом трактате XVII в., "Гидролит, или Водяной Камень
Мудрых", мы читаем: "Мудрецы многое говорили о выпаривающем огне, который
называли они огнем мудрости, - он не материален и не имеет отношения к
стихии огня, а сущностей и несотворен. Также они называли сие пламя
"божественным пламенем", или меркуриальной водой" {The Sophie Hydrolith; or,
Water Stone of the Wise / The Glory of the World and other Alchemical Tracts
from "The Hermetic Museum". Dyfed, Wales, 1987. P. 98.}. Весьма часто эта
загадочная пламенеющая вода называется, как в трактате "Тайны
розенкрейцеров", приписываемому Джону Ди {Атрибутация эта весьма
сомнительна, и собственно, имеет смысл говорить об трактате "псевдо-Ди", как
говорят о сочинениях "псевдо-Аристотеля".}, и в ряде других алхимических
текстов, "небесной водой, что не мочит рук" {Dee John. The Rosicrucian
Secrets: their excelent method of making medicines of metals also their
lawes and mysteries. Wellingborough, 1985. P. 55.}. А такой известный любому
алхимику текст, как "Rosarium Philosophorum", учит: "Сжигай в воде, топи в
пламени. Многократно делай влажным и каждый раз прокаливай. Умерщвляй
переменчивое и оживляй, и воскрешай из смерти. И так воистину обретешь
чаемое. И если ты знаешь режим огня, Меркурий и огонь - все, что тебе
нужно".
Парадокс Донна прочитывался современниками именно в этом контексте.
"Сгорать в воде" и "омываться пламенем" были для них вполне узнаваемыми и
знакомыми словосочетаниями. И основная посылка донновской эпиграммы, как раз
и порождающая иронично-комический эффект, понималась примерно как: "И мы,
вдали от столичной жизни, гния на корабельной палубе, знаем кое-что из вашей
алхимической философии, - но знаем и реальность, вам в столицах не ведомую".
Среди поэтического наследия Донна можно выделить весьма значительное
число текстов, непосредственно связанных с алхимической образностью: это
"The Dissolution", "A Valediction: forbidding mourning", "The Canonization",
"Loves Alchemic", "A Nocturnal upon S. Lucies day" из "Песен и сонетов",
"Elegie on the Lady Marcham", "An Anathomy of the World" и "The Second
Anniversarie" и ряд стихотворных посланий. Если мы присмотримся к этому
списку, то обнаружим, что большинство текстов написано либо для заказчика,
как "Анатомия...", "Годовщина", "Элегия на смерть...", либо являются
стихотворными посланиями конкретному адресату или патрону, вроде
"Ноктюрна...". Исключение составляют лишь "Канонизация" и
иронично-ерническая "Алхимия любви". То есть алхимическая образность
появляется в созданных для узкого круга ценителей текстах, связанных с
традицией ученой поэзии и не претендующих на "массовую популярность".
"Алхимия любви" отчасти соотносима с традицией "алхимической сатиры", о
которой мы говорили в связи с монографией Линдена Стантона. Однако связь эта
весьма сложная и противоречивая. Стихотворение открывается характерным
образом:
Some that have deeper digg'd loves Myne then I...
[Кто далее меня копнул рудник любви...]
Оставим в стороне яркую фривольность этого образа и вспомним Василия
Валентина: "Все, что извлечено из рудников и выставлено на продажу, имеет
свою цену, но, будучи извращенным, оно становится нечистым" {Basile
Valentine. Les ouze clefs de la philosophiie (Traductio, Introduction, Notes
et Explication des Images par Eugene Canseliet). Paris, 1956. P. 107.}. Вот
она, точка отсчета.
I should not finde that hidden mysterie;
Oh, 'tis imposture all:
And as no chymique yet th'Elixar got,
But glorifies his pregnant pot,
If by the way to him befall
Some odoriferous thing, or medicinall,
So, lovers dreame a rich and long delight,
But get a winter-seeming summers night.
[Я не нашел этой сокрытой тайны; / Все это сплошное надувательство: / И
как ни один химик не получил Эликсира, / но славит свой беременный горшок, /
коли случится, что обнаружит в оном / нечто вонючее или какое лекарство, /
так и мечты влюбленных <преисполнены> роскошных и длительных радостей,/ но
оборачиваются <короткой> летней ночью, подобной зимней стуже.]
Во времена королевы Елизаветы проводилось весьма тонкое различие между
двумя категориями людей, практиковавших занятия алхимией. К первой
принадлежали подлинные искатели знания, бескорыстные адепты, именовавшие
себя "children of Science" - "детьми Науки", "sages" - "мудрецами" и
"philosophers" - "философами", ко второй - прагматики и практики, мечтавшие
об обогащении, - их презрительно именовали "souflers" - "раздувателями
горна", и "chemists" - "химиками". Алхимические трактаты обращались к первым
из них. Вторых уличали в подделке золота и прочих металлов. У Донна речь
идет именно о "суфлере", шарлатане (в глазах людей той эпохи) "по
определению". Обращает на себя внимание и другое словечко: "pot". Во всех
алхимических сочинениях сосуду, в котором происходит варка Философского
Камня, уделялось чрезвычайное внимание, он был окружен крайним пиететом и
именовался "athanor" - "атанором", "alembick" - "алембиком", "cucurbit" -
"перегонным кубом" или же "vessel" - "чашей". У Донна алхимический сосуд
вполне под стать его хозяину. И тот, и другой не достойны ничего, кроме
презрения. "Двойное жало" иронии в этом стихотворении направлено не против
любви и не против алхимии, но против любви плотской и алхимии как подделки
металла. Недаром же все комментаторы Донна, как один, рядом с "Алхимией
любви" всегда вспоминают "Экстаз" - стихотворение о духовном соединении
возлюбленных. Осмеивание морока любви-вожделения и тоска по любви
совершенной у Донна - лишь две стороны единой медали.
"The Dissolution" - одно из самых пронзительных любовных стихотворений
Донна. Как мы видим, уже само название отсылает к алхимической операции
растворения, нисхождения в Хаос. В труде Джованни Лациния "Collectanea
Lacinii ex Arnoldo de Villa Nova" мы читаем описание последовательности
операций для получения Философского Камня, извлеченное нашим автором из
сочинений Вилла Новы, якобы обладавшего Великой Тайной:
"Первейшая наша физическая задача - растворить Камень в Меркурии,
первоматерии всех металлов. Растворение тела происходит под воздействием
духа и сопровождается сгущением духа. Затем тело смешивается с духом, а дух
- с телом. Четыре главных метода нашего Магистерия: растворение, очищение,
редукция и фиксация. Растворить - значит сделать грубое тонким; очистить -
сделать темное светлым; редуцировать - из влажного извлечь сухое; фиксация
же достигается высвобождением духа и сгущением его в его собственном теле,
или - твердой субстанции. Растворение Камня и погребение его во прахе -
таков первый режим. Второй же режим: омовение и очищение черной, ущербной,
зловонной материи, чтобы та могла стать светлой, чистой, лишенной порока, -
каковое очищение достигается разделением Камня на четыре его элемента и
очищением каждого из элементов" {Lacini Jovani. Pretiosa margarita
novella..., Venecie, 1546 [без пагинации].}. Следуя за натурфилософами
древности, алхимики полагали, что всякая сущность трехсоставна: в ней
присутствуют тело, душа и дух Тело же, в свою очередь, состоит из четверицы
элементов-стихий: земли, воды, воздуха и огня. Но при этом из нечистого
нельзя получить чистое, а так как все в мире отмечено печатью грехопадения,
то алхимик, начиная свое делание, Opus Magnum, должен сперва вернуться к
Хаосу, предшествующему Творению, к первооснове, не ведающей греха, ибо она
чужда дихотомии зла и добра, - и из нее уже создавать свое Совершенство -
Камень. Лишь приведя падшую материю к исходному Хаосу, "распустив" ее до
состояния, в коем она пребывала в самом начале творения, можно затем
проводить с ней дальнейшие операции. "Всякую плоть, происходящую от земли,
Перевод и комментарии О. Седаковой
John Donne. Devotions upon Emergent Occasions, and Severall Steps
in my Sickness
Deaths Duel, or, a Consolation to the Soule, against the Dying Life,
and Living Death of the Body
Джон Донн. По ком звонит колокол.
Обращения к Господу в час нужды и бедствий.
Схватка Смерти, или Утешение душе, ввиду смертельной жизни и живой
смерти нашего тела
М., Enigma, 2004
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
В поэтике Донна существует мощный образный пласт, практически
ускользающий от современного читателя: это образность, связанная с
алхимическими и герметическими символиками. Между тем современники Донна
воспринимали их как реальную, хоть и специфическую, область знания. К
сравнениям из области алхимии прибегали авторы трактатов по поэтике
{Puttenham George. The arte of English poesie, 1589 (English linguistics,
1500-1800: a collection of facsimile reprints; no. 110). Menston, 1968. P.
254-255.} и проповедники. Сам Донн, будучи настоятелем собора Св. Павла,
порой говорил со своими прихожанами на языке алхимии {См. прим. f к "Молитве
VI" из "Обращений к Господу в час нужды и бедствий". См. также: Zimmer, Mary
E. "In whom love wrought new Alchimie": The Inversion of Christian Spiritual
Resurrection in John Donne's "A nocturnall upon S. Lucies day" //
Christianity and Literature. Summer 2002. Volume 51. Issue 4. P. 559-564.}.
Сам факт употребления алхимической образности в _проповеди_ показывает,
насколько понятен был в ту эпоху символический язык алхимии даже вполне
рядовым прихожанам собора Св. Павла. И действительно, в конце XVI - начале
XVII вв. европейские типографии выдают из-под пресса множество алхимических
и герметических трактатов и компендиумов - всевозможные Ars Chemica, Museum
Hermeticum, Rosarium Philosophorum и т. п. Лучшие умы Европы: Пико делла
Мирандола и Марсилио Фичино, Джордано Бруно и Ян Коменский, Кеплер и Ньютон,
Роберт Фладд и Джон Ди - наперебой рассуждают о герметической философии и
Камне философов, символизме Каббалы и алхимических фигурах {См. Yates F. A.
Giordano Bruno and the Hermetic Tradition, Chicago, 1964.}. В бумагах
Государственной Канцелярии Ее Величества Королевы Елизаветы I содержится
более 30 документов, посвященных работе алхимиков при королевском дворе, -
работе, пользовавшейся высочайшим вниманием и покровительством. Следы этого
"алхимического бума" обнаруживаются и в литературе, причем не только на
уровне простых упоминаний алембика или Меркурия философов, но в сложных и
прихотливых сравнениях и образах. Современный же читатель, не представляющий
себе ни истинных целей алхимии, ни стоящей за ней философии и практики,
многого просто не замечает в текстах XVI - XVII вв., а многое воспринимает в
искаженном виде. Для русскоязычного читателя положение осложняется еще и
тем, что в России алхимическая и герметическая традиция никогда не достигала
европейской укорененности и обыденному сознанию была практически неизвестна,
поэтому соответствующие аллюзии в литературном тексте чаще всего не
улавливаются ни переводчиками, ни, естественно, читателями переводов {За
последние 5-7 лет картина начала существенно меняться, прежде всего
благодаря публикации переводов таких книг Ф.А Йейтс, как "Искусство памяти"
(СПб., 1997), "Розенкрейцерское Просвещение" (М., 1999), "Джордано Бруно и
герметическая традиция" (М., 2000). Укажем также на публикацию на русском
языке таких собственно алхимических трактатов, как "Тайны готических
соборов" Фулканелли (б.м., 1996), "Алхимия" Эжена Канселье (М., 2002) и
др.}. Именно поэтому мы сочли целесообразным особенно подробно остановиться
на анализе некоторых текстов Донна, ориентированных на алхимическую
традицию.
Между тем сочетание "Донн и алхимия" постепенно становится привычным,
по крайней мере, для западных специалистов. Если еще в 1962 г. исследователь
источников донновской образности М. Рудготт охарактеризовал один из
алхимических фрагментов в проповедях Донна как "шарлатанское мумбо-юмбо"
{Rudgott M.A. Donne's imagery. A Study in Creative Sources. New York, 1962.
P. 61}, то за последние три с половиной десятилетия положение существенно
изменилось. Надо сказать, что изучение связей творчества Донна с алхимией и
герметикой началось практически сразу за публикацией донновского
стихотворного корпуса, подготовленного профессором Грирсоном: в 1917 г. была
напечатана серьезная монография Мари Патон Рамсей "Средневековые доктрины у
Донна, английского поэта-метафизика" {Ramsay Mary Parton. Les doctrines
medievales chez Donne, Le Poete Metaphysicien de L'Angletere. Oxford,
1917.}. Французская исследовательница предприняла попытку проследить, из
каких источников поэт черпал свои образы и сравнения, и, в частности,
указала среди таковых алхимическую медицину Парацельса.
Но всерьез разработка темы "Донн и алхимия" началась только с 70-х гг.
XX века. К этому времени произошла своего рода качественная эволюция в том,
что касается самого подхода к эпохе Возрождения. Во многом благодаря усилиям
Ф.А. Йейтс, после публикации ею ряда блестящих монографий, посвященных роли
герметических идей в формировании Ренессанса, в 1970-е гг. имеет место
мягкий, но решительный пересмотр представлений о движущих силах философии
Возрождения, осознается магическая основа Ренессансного гуманизма - и,
соответственно, натурфилософские, герметические, алхимические и
неоплатонические влияния на Донна рассматриваются как единый пучок.
Так, в самом начале 70-х гг. появляется монография Раймера Йемлиха
"Образность в лирике сэра Филипа Сидни, Майкла Драйтона и Джона Донна.
("Астрофил и Стелла", "Идея", "Песни и сонеты")" {Jemlich Reimer. Die
Bildichkeit in der Leibeslyrik Sir Philip Sydneys, Michael Draytons und John
Donnes. ("Astrophcbrand Stella", "Idea", "Song and Sonnets"). Kiel:
Christian - Albrechts - Universitat zu Kiel, 1970.}. Сравнивая источники
вдохновения трех поэтов: "Греческую антологию", Овидия, богословие,
неоплатонизм и герметическую философию, а также структуры применяемых ими
метафор и "языковую стратегию", Йемлих приходит к выводу, что особенностью
поэтики Донна является крайне частотное использование "рационализированных"
метафор, в основе которых лежит алхимическая образность, - именно это
свойство резко выделяет его среди современников {Ibid, P. 36-37, 183-185.}.
Особого внимания заслуживает статья Элюнеда Крэшо "Элементы герметической
философии в поэтическом воображении Донна" {Crashaw E. Hermetic Elements in
Donne's Poetic Vision / John Donne. Essays in Celebration. (Ed. by A.J.
Smith). London, 1972. P. 324-348.}, отличающаяся редкостной эрудицией в
области алхимии. Эта работа значительно расширяет список алхимических
авторов, традиционно привлекаемых для комментирования Донна. Так, Крэшо был
одним из первых исследователей, обративших внимание на тот факт, сколь
плодотворно использование для интерпретации литературы конца XVII - начала
XVIII вв. поздних алхимических и герметических сочинений, созданных уже в
1630-1680 г., ибо, как это часто бывает на закате какой-либо традиции,
авторы, стоящие в конце таковой, суммируют на небольшом пространстве текста
весь предшествующий опыт. Особое внимание Крэшо уделяет работам Томаса Воэна
- одного из самых почитаемых адептов алхимии, писавшего под псевдонимом
Ириней Филалет. Немаловажно, что Томас был братом-близнецом поэта Генри
Воэна - последнего из крупных английских поэтов-метафизиков, унаследовавших
Джону Донну. Интересы братьев во многом совпадали (так, Томас привлекал
Генри для перевода некоторых алхимических сочинений {См: Pettet E.C. Of
Paradise and Light a study of Vaugharis Silex scinitillans. Cambridge,
1960.}), поэтому алхимические работы Томаса Воэна-Филалета во многом
проливают свет на некоторые особенности представлений о мире, характерных
для английской метафизической школы поэзии. К достоинствам работы Крэшо
следует отнести и то, что ученый не ограничивается анализом одного-двух
стихотворений, как то делало большинство его предшественников, а
рассматривает в алхимическом контексте около полутора десятков донновских
стихотворных текстов.
Среди публикаций такого типа можно назвать обстоятельную, оперирующую
чрезвычайно интересным фактическим материалом статью Джона Фрессеро
"Донновское "Прощание, запрещающее грусть"" {Freccero John. Donne's
"Valediction: forbidding mourning"/ Essential Articles to the Study of John
Donne's Poetry. Ed. by J.R. Roberts. Hamden, 1975. P. 279-304.} и работу
Томаса Хайеса "Алхимическая образность в "Ноктюрне в день Св. Люси" Джона
Донна" {Hayes Thomas W. Alchemical Imagery in John Donne's "A Nocturnal upon
Sant Lucies' Day" // Ambix. The journal of the Society for the Study of
Alchemy and Early Chemistry. Vol. 24, Part 1, March 1977. P. 55-62.}. В
работе Вик Садлер Линн "Связь между алхимией и поэтикой в эпоху Возрождения
и в XVII веке в применении к Донну и Мильтону" {Sadler Lynn Veach. Relations
between alchemy and poetics in the Renaissance and seventeenth century, with
special glances at Donne and Milton // Ambix. The journal of the Society for
the Study of Alchemy and Early Chemistry. Vol 24, Part 2, July 1977. P.
69-76.} прослежены любопытнейшие структурные, лингвистические и философские
параллели между рядом авторитетных поэтик XVI-XVII в.: "Апологии поэзии"
Сидни, "Искусством английской поэзии" Паттенхама - реальной поэтической
практикой Донна, Бена Джонсона и Мильтона - и учением и языком алхимических
трактатов. В.Л. Садлер показывает, что алхимик и поэт движимы одним и тем же
стремлением: искусством превзойти природу и облегчить участь человека в
мире, а потому их "социально-лингвистические" ниши во многом сходны, язык же
теоретических описаний деятельности - един, они пользуются общими метафорами
и словарем.
На сегодняшний день своеобразным итогом этих исследований является
монография Дж. Линдена Стэнтона "Темная иероглифика: алхимия в английской
литературе со времен Чосера до эпохи Реставрации" {Linden Stanton J. Darke
Hierogliphics: alchemy in English literature from Chaucer to the
Restoration. Lexington, 1996.}. Прослеживая "алхимическую линию" в
творчестве английских писателей, Линден Стантон отмечает, что до Донна
алхимия в литературе присутствовала внутри жанров, связанных исключительно с
сатирой. "У Чосера, Эразма, Джонсона и Самюэля Батлера занятие алхимией
свидетельствовало о порочности человеческой природы. При этом не занятие
алхимией разрушало личность, а само таящееся в глубине человека зло толкало
того заняться алхимией... Алхимия позволяла необычайно ярко выявить
моральную трансформацию и трансмутацию личности: порой - от зла к добру, но
также и от добра ко злу, или от потенциального добра ко злу, - и именно это
превращало алхимию в предмет сатиры... Со времен Чосера до алхимических драм
Бена Джонсона в английской литературе доминировал образ алхимика-шарлатана,
с его абсурдными притязаниями и апломбом, однако именно эта категория
"псевдоискателей истины" вызывала серьезнейшие нарекания и жалобы алхимиков
подлинных" {Ibid, P. 24-26.}. Чтобы пояснить последнее, приведем лишь пару
высказываний из уст самих алхимиков. Артур Ди (кстати, около двадцати лет
проведший в России в качестве главного придворного врача царя Михаила
Федоровича {Подробнее см.: Figurovski N. A. The Alchemist and Physician
Arthur Dee (Artemii Ivanovich Dii). An Episode in the History of Chemistry
and Medicine in Russia // Ambix. The journal of the Society for the Study of
Alchemy and Early Chemistry. Vol. XIII, February 1965, # 1. P. 35-51.}) в
предисловии к своему алхимическому трактату "Fasciculus Chemicus" с горечью
замечает: "Искусство Химии слишком скомпрометировано, обесславлено и
подвергнуто бесчестию мошенническими действиями самозванцев и обманщиков,
его практикующих, - и в глазах публики отмечено недобрыми стигматами" {Dee
Arthur. Fasciculus chemicus. Garland reference library of the humanities.
English Renaissance hermeticism. Vol. 6. New York, 1997. P. 17.}, а его
издатель, сэр Элиас Ашмол, один из эрудированнейших людей XVII в., много лет
отдавший собиранию и изданию алхимических рукописей, вторит этим словам:
"Среди пишущих о священном Искусстве есть люди различные... Последнюю и
наихудшую категорию составляют те из них, кто выпускает в свет ложные советы
и исполненные фальши руководства, движимые намерением затмить и заслонить
свет, распространяемый истинными Философами, - и не достойны они иного
имени, кроме имени обманщиков." {Ibid, P. 2.} Творчество Донна, пишет Линден
Стэнтон, было поворотной вехой, "открывшей новые направления использования
алхимической образности, став свидетельством богатства и разнообразия
алхимической символики в качестве источника поэтического вдохновения.... В
творчестве Донна алхимия предстала в обновленном разнообразии форм, образов
и возможностей использования... Алхимические отсылки стали привычны в его
поэзии, при этом большинство из них вовсе не носило сатирического характера,
тогда как до Донна обращение к алхимии вне сатирического контекста: у Дэвиса
в его "Nosce Teipsum", в некоторых сонетах и пьесах Шекспира - были редкими
исключениями..." {Linden Stanton J. Darke Hierogliphics: alchemy in English
literature from Chaucer to the Restoration. Lexington, 1996. P. 154-155.}.
Линден Стэнтон прослеживает глубокое влияние, оказанное Донном на
последующие поколения поэтов - не только на метафизиков, но и на Мильтона и
Блейка, привлекает обширный алхимический материал, однако намеренно уходит
от рассмотрения вопроса, каким именно из алхимических авторов Донн обязан
знанием своего предмета (при этом во всех иных случаях Линден Стантон
стремится указать непосредственные алхимические источники, затронувшие того
или иного поэта).
Нужно добавить, что переизданный в 1967 г. "Theatrum Chemicum
Britannicum" {Theatrum Chemicum Britannicum: containing severall poeticall
pices of our famous English philosophers, who have written the hermetique
mysteries in their owne ancient language. The Sources of science; # 39. New
York, London, 1967.}, составленный сэром Ашмолом во второй половине XVII в.
и дающий представление о поэтическом творчестве самих алхимиков, рифмовавших
свои трактаты, чтобы облегчить запоминание и избежать искажений текста, а
также недавняя публикация тома "Алхимическая поэзия, 1575-1700: из не
публиковавшихся прежде манускриптов" {Alchemical Poetry, 1575-1700: from
previously unpublished manuscripts. Ed by Robert M. Schuler. Garland
reference library of the humanities. English Renaissance hermeticism. Vol.
5. London, New York, 1995.}, подготовленного к изданию Робертом М. Шалером и
снабженного его подробным предисловием и комментариями, значительно
расширяют наше представление о "прикладной, ученой" поэзии XVI-XVII вв.,
существовавшей рядом с "поэзией высокой" и ее подпитывавшей. При этом
следует помнить ту особенность произведений барокко, сформулированную А. В.
Михайловым, что в них "научное и "художественное" сближено, и различия между
ними, как предстают они в текстах, упираются в возможную неявность,
неоткрытость того, что можно было бы назвать (условно) художественным
замыслом текста; поэтому различия шатки, а "все "художественное"
демонстрирует тайну тем, что уподобляется знанию и миру - миру как
непременно включающему в себя тайное, непознанное и непознаваемое" {Михайлов
А. В. Поэтика барокко; завершение исторической эпохи / Михайлов А. В. Языки
культуры. М., 1997. С. 120.}. Насколько серьезна и важна такая "научная", а
точнее - "натурфилософская" подпитка, видно из анализа одной из самых
популярных эпиграмм Донна, написанной им после участия в морской экспедиции
графа Эссекса, где ситуация морского сражения изящно сжата до нескольких
рифмованных строк - если не знать одного подтекста:
The Burnt Ship
Out of a fired ship, which, by no way
But drawing, could be rescued from the flame,
Some men leap'd forth, and ever as they came
Neer the foes ships, did by their shot decay;
So all were lost, which in the ship were found,
They in the sea being burnt, they in the burnt ship drown'd.
[Из охваченного пламенем корабля, которому остается лишь / затонуть,
некоторые, чтобы спастись от огня, / бросались в воду, но лишь подплывали /
к вражеским судам, как находили свой конец; / и так погибли все, бывшие на
том судне / они горели в море и тонули в пылающем корабле.]
Перед нами, казалось бы, парадоксальная, однако вполне реалистическая
зарисовка. Но не будем спешить. В алхимических трактатах процесс поисков
Камня часто описывался как странствие - или плавание {Головин Е. Франсуа
Рабле: алхимический вояж к Дионису // Литературное обозрение. 1994, Э 3-4.
С. 26-32.}. Об этом особо говорит такой авторитетный адепт, живший уже в
нашем столетии, как Фулканелли, интерпретируя изображение корабля и
плавающего в океане Философского камня, представленное на барельефе фонтана
во дворике парижской Консерватории искусств и ремесел {Fulcanelli. Les
Demeures philosophales et le symbolisme hermetique. Paris, 19.. III. XXVIII.
P. 34-43.}. Мы же укажем на два современных Донну текста: "Тонкую аллегорию,
посвященную тайнам алхимии" Михаэля Майера {Maier Michael. The subtle
allegory concerning the secrets of alchemic / Concerning the Secrets of
Alchemie and Other Tracts from "Hermetic Museum". Llanlerh, 1989. P.
36-59.}, где получение Камня представленно как многотрудное и полное
опасностей путешествие, и "Краткое изложение Философии Природы" Томаса
Карнока, созданное, очевидно, во второй половине XVI в. У Карнока мы читаем:
All which tyme to Land we shall not passe,
No although our Ship be made of Glasse,
But all tempest of the Aire we must abide,
And in dangerous roades many tymes to ride;
Bread we shall have none, nor yet other foode,
But only faire water descending from a Cloude:
The Moone shall us burn so in processe of tyme,
That we shall be as black as men of Inde:
But shortly we shall passe into another Clymate,
Where we shall receive a more purer estate;
For this our Sinns we make our Purgatory,
For the which we shall receive a Spirituall body:
A body I say which if it should be sould,
Truly I say it is worth his weight in Gold {*}.
{* The Breviary of Natural Philosophy. Compiled by the unlettered
Scholar Thomas Charnock / Theatrum Chemicum Britannicum: containing several!
poeticall pieces of our famous English Philosophers, who have written the
hermetique mysteries in their own ancient language. Reprint of the London
edition 1652. New York, London, 1967. P. 292.}
[Все это время мы не должны приближаться к земле, / Хотя корабль наш
сделан из стекла, / Однако должны избегать мы всячески воздушных бурь, / И
многократно следовать опасными путями;/ Ни хлеба не должно быть с собою у
нас, ни иной еды, / А лишь пламенеющая вода, что нисходит из облаков: / Луна
столь обожжет нас за это время, / Что мы почернеем, как индусы: / Но вскоре
прибудем мы туда, где климат иной, / И там мы получим очищение; / Ибо это
из-за грехов наших мы создали сие Чистилище, / Чтобы получить в нем духовное
тело: / Тело, которое, как сказано мной, если / Истинны мои слова, ценно,
как слиток золота.]
Здесь кораблем назван сам алхимический сосуд - алембик, и упоминается
"пламенеющая вода". Этот кажущийся оксюморон кочует в алхимии из текста в
текст. Так, у медика, алхимика и астролога Саймона Формана (1552-1611),
больше известного историкам английской литературы тем, что в его дневнике
1611 г. содержится единственное дошедшее до нас аутентичное описание
шекспировских постановок в театре "Глобус", в алхимическом стихотворном
трактате "О разделении Хаоса" говорится:
"The water to the fire is most Enemie;
Therefore, kepe fier in water, and moisten that is drie..." {*}
{* Forman Simon. Of the Division of the Chaos / Alchemical poetry,
1575-1700: from previously unpublished manuscripts. New York, London, 1995.
P. 58.}
[Вода - главный враг огню; / Потому сохраняй огонь в воде и увлажняй
сухое...]
В другом алхимическом трактате XVII в., "Гидролит, или Водяной Камень
Мудрых", мы читаем: "Мудрецы многое говорили о выпаривающем огне, который
называли они огнем мудрости, - он не материален и не имеет отношения к
стихии огня, а сущностей и несотворен. Также они называли сие пламя
"божественным пламенем", или меркуриальной водой" {The Sophie Hydrolith; or,
Water Stone of the Wise / The Glory of the World and other Alchemical Tracts
from "The Hermetic Museum". Dyfed, Wales, 1987. P. 98.}. Весьма часто эта
загадочная пламенеющая вода называется, как в трактате "Тайны
розенкрейцеров", приписываемому Джону Ди {Атрибутация эта весьма
сомнительна, и собственно, имеет смысл говорить об трактате "псевдо-Ди", как
говорят о сочинениях "псевдо-Аристотеля".}, и в ряде других алхимических
текстов, "небесной водой, что не мочит рук" {Dee John. The Rosicrucian
Secrets: their excelent method of making medicines of metals also their
lawes and mysteries. Wellingborough, 1985. P. 55.}. А такой известный любому
алхимику текст, как "Rosarium Philosophorum", учит: "Сжигай в воде, топи в
пламени. Многократно делай влажным и каждый раз прокаливай. Умерщвляй
переменчивое и оживляй, и воскрешай из смерти. И так воистину обретешь
чаемое. И если ты знаешь режим огня, Меркурий и огонь - все, что тебе
нужно".
Парадокс Донна прочитывался современниками именно в этом контексте.
"Сгорать в воде" и "омываться пламенем" были для них вполне узнаваемыми и
знакомыми словосочетаниями. И основная посылка донновской эпиграммы, как раз
и порождающая иронично-комический эффект, понималась примерно как: "И мы,
вдали от столичной жизни, гния на корабельной палубе, знаем кое-что из вашей
алхимической философии, - но знаем и реальность, вам в столицах не ведомую".
Среди поэтического наследия Донна можно выделить весьма значительное
число текстов, непосредственно связанных с алхимической образностью: это
"The Dissolution", "A Valediction: forbidding mourning", "The Canonization",
"Loves Alchemic", "A Nocturnal upon S. Lucies day" из "Песен и сонетов",
"Elegie on the Lady Marcham", "An Anathomy of the World" и "The Second
Anniversarie" и ряд стихотворных посланий. Если мы присмотримся к этому
списку, то обнаружим, что большинство текстов написано либо для заказчика,
как "Анатомия...", "Годовщина", "Элегия на смерть...", либо являются
стихотворными посланиями конкретному адресату или патрону, вроде
"Ноктюрна...". Исключение составляют лишь "Канонизация" и
иронично-ерническая "Алхимия любви". То есть алхимическая образность
появляется в созданных для узкого круга ценителей текстах, связанных с
традицией ученой поэзии и не претендующих на "массовую популярность".
"Алхимия любви" отчасти соотносима с традицией "алхимической сатиры", о
которой мы говорили в связи с монографией Линдена Стантона. Однако связь эта
весьма сложная и противоречивая. Стихотворение открывается характерным
образом:
Some that have deeper digg'd loves Myne then I...
[Кто далее меня копнул рудник любви...]
Оставим в стороне яркую фривольность этого образа и вспомним Василия
Валентина: "Все, что извлечено из рудников и выставлено на продажу, имеет
свою цену, но, будучи извращенным, оно становится нечистым" {Basile
Valentine. Les ouze clefs de la philosophiie (Traductio, Introduction, Notes
et Explication des Images par Eugene Canseliet). Paris, 1956. P. 107.}. Вот
она, точка отсчета.
I should not finde that hidden mysterie;
Oh, 'tis imposture all:
And as no chymique yet th'Elixar got,
But glorifies his pregnant pot,
If by the way to him befall
Some odoriferous thing, or medicinall,
So, lovers dreame a rich and long delight,
But get a winter-seeming summers night.
[Я не нашел этой сокрытой тайны; / Все это сплошное надувательство: / И
как ни один химик не получил Эликсира, / но славит свой беременный горшок, /
коли случится, что обнаружит в оном / нечто вонючее или какое лекарство, /
так и мечты влюбленных <преисполнены> роскошных и длительных радостей,/ но
оборачиваются <короткой> летней ночью, подобной зимней стуже.]
Во времена королевы Елизаветы проводилось весьма тонкое различие между
двумя категориями людей, практиковавших занятия алхимией. К первой
принадлежали подлинные искатели знания, бескорыстные адепты, именовавшие
себя "children of Science" - "детьми Науки", "sages" - "мудрецами" и
"philosophers" - "философами", ко второй - прагматики и практики, мечтавшие
об обогащении, - их презрительно именовали "souflers" - "раздувателями
горна", и "chemists" - "химиками". Алхимические трактаты обращались к первым
из них. Вторых уличали в подделке золота и прочих металлов. У Донна речь
идет именно о "суфлере", шарлатане (в глазах людей той эпохи) "по
определению". Обращает на себя внимание и другое словечко: "pot". Во всех
алхимических сочинениях сосуду, в котором происходит варка Философского
Камня, уделялось чрезвычайное внимание, он был окружен крайним пиететом и
именовался "athanor" - "атанором", "alembick" - "алембиком", "cucurbit" -
"перегонным кубом" или же "vessel" - "чашей". У Донна алхимический сосуд
вполне под стать его хозяину. И тот, и другой не достойны ничего, кроме
презрения. "Двойное жало" иронии в этом стихотворении направлено не против
любви и не против алхимии, но против любви плотской и алхимии как подделки
металла. Недаром же все комментаторы Донна, как один, рядом с "Алхимией
любви" всегда вспоминают "Экстаз" - стихотворение о духовном соединении
возлюбленных. Осмеивание морока любви-вожделения и тоска по любви
совершенной у Донна - лишь две стороны единой медали.
"The Dissolution" - одно из самых пронзительных любовных стихотворений
Донна. Как мы видим, уже само название отсылает к алхимической операции
растворения, нисхождения в Хаос. В труде Джованни Лациния "Collectanea
Lacinii ex Arnoldo de Villa Nova" мы читаем описание последовательности
операций для получения Философского Камня, извлеченное нашим автором из
сочинений Вилла Новы, якобы обладавшего Великой Тайной:
"Первейшая наша физическая задача - растворить Камень в Меркурии,
первоматерии всех металлов. Растворение тела происходит под воздействием
духа и сопровождается сгущением духа. Затем тело смешивается с духом, а дух
- с телом. Четыре главных метода нашего Магистерия: растворение, очищение,
редукция и фиксация. Растворить - значит сделать грубое тонким; очистить -
сделать темное светлым; редуцировать - из влажного извлечь сухое; фиксация
же достигается высвобождением духа и сгущением его в его собственном теле,
или - твердой субстанции. Растворение Камня и погребение его во прахе -
таков первый режим. Второй же режим: омовение и очищение черной, ущербной,
зловонной материи, чтобы та могла стать светлой, чистой, лишенной порока, -
каковое очищение достигается разделением Камня на четыре его элемента и
очищением каждого из элементов" {Lacini Jovani. Pretiosa margarita
novella..., Venecie, 1546 [без пагинации].}. Следуя за натурфилософами
древности, алхимики полагали, что всякая сущность трехсоставна: в ней
присутствуют тело, душа и дух Тело же, в свою очередь, состоит из четверицы
элементов-стихий: земли, воды, воздуха и огня. Но при этом из нечистого
нельзя получить чистое, а так как все в мире отмечено печатью грехопадения,
то алхимик, начиная свое делание, Opus Magnum, должен сперва вернуться к
Хаосу, предшествующему Творению, к первооснове, не ведающей греха, ибо она
чужда дихотомии зла и добра, - и из нее уже создавать свое Совершенство -
Камень. Лишь приведя падшую материю к исходному Хаосу, "распустив" ее до
состояния, в коем она пребывала в самом начале творения, можно затем
проводить с ней дальнейшие операции. "Всякую плоть, происходящую от земли,