— Какая уничижительная аналогия, — засмеялась Полина Сергеевна. — Верочка, это снобизм. Грешно смеяться над собаковидными людьми.
— Если приходится с ними жить, то индульгенция в виде смеха вполне допустима. Если бы у Игоря было чувство юмора, не случилось бы двух инфарктов. Он абсолютно лишен способности взглянуть на собаковидных, как ты забавно их определила, под юмористическим углом зрения. Ведь данные особи в любой среде водятся.
Полина Сергеевна была полностью согласна с подругой. Серьезно и, следовательно, трагически воспринимать происходящее в доме нельзя было ни в коем случае. Больных, несчастных и беспомощных в нем не имелось. А если дать волю эмоциям, то их семья очень быстро превратится в филиал Клавиного семейства.
— Ты совсем запугал Клавдию Ивановну и Юсю, — говорила мужу Полина Сергеевна.
— Я? Запугал? — мгновенно вспыхивал Олег Арсеньевич, но видел на лице жены хитрую улыбку и сбавлял пыл. — Я с ними практически не разговариваю.
— Тем не менее при твоем появлении они поджимают хвосты, и я боюсь, как бы не начали пускать лужи. Испортят паркет в гостиной или ковровое покрытие в детской. Да и запах будет… как от Мурзика.
— Какой еще Мурзик? Кто у нас Мурзик?
В феврале Юся родила крепкого здорового мальчика. Назвали Эммануилом. Имя выбрала Юся, Арсений своих вариантов не имел.
— Что за имя? — ворчал Олег Арсеньевич. — Где она его откопала? У нас в роду все Арсении и Олеги. Язык сломаешь выговаривать: Эммануил Арсеньевич, как протестантский поп!
— Зато запоминается, — успокаивала Полина Сергеевна. — Саша, Ваня, Петя вылетят из головы, а Эммануила не забудешь. Не думаю, что Юся — поклонница Эммануила Канта, и Эммануила Казакевича вряд ли читала, скорей всего ей нравится артист Эммануил Виторган.
— Чудно! Прекрасно! Всю жизнь мечтал, чтобы моего внука нарекали в честь артиста!
— Мы можем звать его по-своему, по-семейному: Эмик, Мика, Мак…
— Эмка он, понятно же! Слушай, почему, когда мы произносим наши семейные имена, они звучат ласково и по-доброму, а когда их выплевывает жиртрест Клавдия Ивановна, в них слышится что-то унизительное. Вот ты говоришь «Юся» — и сразу видится трогательная девочка с растрепанными косичками. «Юська», — передразнил басом Олег Арсеньевич, — как дворовая девчонка на побегушках у бар. «Сенька» — у тебя выходит тепло и даже как-то обещающе, перспективно, что ли… А у нее — точно он пастух или дворник — простак, которому сложней лопаты или кнута инструмента в руки не дашь. Я тебе гарантирую, что «Эмка» в ее произношении будет вызывать ассоциации с допотопным автомобилем.
Со все умножающейся ненавистью Олега Арсеньевича к теще сына, с растущим отвращением к его жене Полина Сергеевна ничего не могла поделать. И она стала думать, что эти негативные чувства — для него своего рода защита, островок суши в море разочарования, в которое забросил их Сенька. Нужно ведь где-то отсидеться, передохнуть, извергнуть проклятия обидчикам. Полина Сергеевна испытывала те же чувства, но не могла себе позволить их высказывать, давила. Два дышащих ненавистью родителя — это уже слишком.
Прогноз Полины Сергеевны о том, что Юся будет замечательной матерью, к сожалению, не подтвердился. Она была истеричной матерью. Гипертрофированная забота сменялась полнейшим отсутствием всякой заботы. Настроения истеричных особ подобны качелям — то они взлетают до высшей точки, то падают вниз, теряя связь с действительностью. Ребенок плакал, кричал, заходился по ночам. Юся носилась с ним по квартире как безумная, с воплями: «Умирает! Он умирает! Вы люди или сволочи?! Вызывайте «скорую»!» А бывало, что надсадный хриплый крик Эмки не мог разбудить маму с папой. Тогда Полина Сергеевна входила в их комнату, брала внука на руки, уносила, кормила, поила водичкой, укачивала. Так продолжалось месяц, пока с помощью подруги Леночки, которая была на десять лет старше и уже дважды бабушка, Полина Сергеевна не заполучила педиатра Рубинчика.
Это был маленький мужчина лет тридцати пяти, работавший в известной детской больнице и подрабатывающий частной практикой. За визит он брал столько, сколько получал, наверное, в месяц по месту основной работы. Чтобы ценили и прислушивались, очевидно. Выражался Рубинчик совсем не так, как типичный педиатр. Участковый врач говорила: «Покакал жидким стулом», а Рубинчик: «Посрет зеленым, сразу мне звони». Он неуважительно «тыкал» Юсе и Сеньке, словно они были не родителями младенца, а недоумками, которым с небес свалился ребенок.
Во время первого визита Рубинчик решительно и безоговорочно отстранил Полину Сергеевну и Олега Арсеньевича:
— Бабушка с дедушкой? Свободны! Отдыхайте, вы свое уже вырастили.
Осмотрев Эмку, Рубинчик приказным тоном велел Юсе:
— Взяла бумагу и ручку! Села конспектировать!
Он часа полтора диктовал, а Юся записывала, как кормить, поить, пеленать, купать, массировать животик, чтобы отходили кишечные газы, как избежать опрелостей, лечить экссудативный диатез…
Все это было в книгах, которые Полина Сергеевна загодя купила невестке, об этом толковали патронажная медсестра и участковый педиатр. Но Юсе, чтобы усвоить прописные истины, видимо, нужно было брать под козырек, нужен был командир вроде Рубинчика с его властным тоном и просторечными выражениями.
Полина Сергеевна, разговаривая с Леночкой, которая протежировала Рубинчика, посетовала на вульгарные манеры педиатра.
— Если приходится с ними жить, то индульгенция в виде смеха вполне допустима. Если бы у Игоря было чувство юмора, не случилось бы двух инфарктов. Он абсолютно лишен способности взглянуть на собаковидных, как ты забавно их определила, под юмористическим углом зрения. Ведь данные особи в любой среде водятся.
Полина Сергеевна была полностью согласна с подругой. Серьезно и, следовательно, трагически воспринимать происходящее в доме нельзя было ни в коем случае. Больных, несчастных и беспомощных в нем не имелось. А если дать волю эмоциям, то их семья очень быстро превратится в филиал Клавиного семейства.
— Ты совсем запугал Клавдию Ивановну и Юсю, — говорила мужу Полина Сергеевна.
— Я? Запугал? — мгновенно вспыхивал Олег Арсеньевич, но видел на лице жены хитрую улыбку и сбавлял пыл. — Я с ними практически не разговариваю.
— Тем не менее при твоем появлении они поджимают хвосты, и я боюсь, как бы не начали пускать лужи. Испортят паркет в гостиной или ковровое покрытие в детской. Да и запах будет… как от Мурзика.
— Какой еще Мурзик? Кто у нас Мурзик?
В феврале Юся родила крепкого здорового мальчика. Назвали Эммануилом. Имя выбрала Юся, Арсений своих вариантов не имел.
— Что за имя? — ворчал Олег Арсеньевич. — Где она его откопала? У нас в роду все Арсении и Олеги. Язык сломаешь выговаривать: Эммануил Арсеньевич, как протестантский поп!
— Зато запоминается, — успокаивала Полина Сергеевна. — Саша, Ваня, Петя вылетят из головы, а Эммануила не забудешь. Не думаю, что Юся — поклонница Эммануила Канта, и Эммануила Казакевича вряд ли читала, скорей всего ей нравится артист Эммануил Виторган.
— Чудно! Прекрасно! Всю жизнь мечтал, чтобы моего внука нарекали в честь артиста!
— Мы можем звать его по-своему, по-семейному: Эмик, Мика, Мак…
— Эмка он, понятно же! Слушай, почему, когда мы произносим наши семейные имена, они звучат ласково и по-доброму, а когда их выплевывает жиртрест Клавдия Ивановна, в них слышится что-то унизительное. Вот ты говоришь «Юся» — и сразу видится трогательная девочка с растрепанными косичками. «Юська», — передразнил басом Олег Арсеньевич, — как дворовая девчонка на побегушках у бар. «Сенька» — у тебя выходит тепло и даже как-то обещающе, перспективно, что ли… А у нее — точно он пастух или дворник — простак, которому сложней лопаты или кнута инструмента в руки не дашь. Я тебе гарантирую, что «Эмка» в ее произношении будет вызывать ассоциации с допотопным автомобилем.
Со все умножающейся ненавистью Олега Арсеньевича к теще сына, с растущим отвращением к его жене Полина Сергеевна ничего не могла поделать. И она стала думать, что эти негативные чувства — для него своего рода защита, островок суши в море разочарования, в которое забросил их Сенька. Нужно ведь где-то отсидеться, передохнуть, извергнуть проклятия обидчикам. Полина Сергеевна испытывала те же чувства, но не могла себе позволить их высказывать, давила. Два дышащих ненавистью родителя — это уже слишком.
Прогноз Полины Сергеевны о том, что Юся будет замечательной матерью, к сожалению, не подтвердился. Она была истеричной матерью. Гипертрофированная забота сменялась полнейшим отсутствием всякой заботы. Настроения истеричных особ подобны качелям — то они взлетают до высшей точки, то падают вниз, теряя связь с действительностью. Ребенок плакал, кричал, заходился по ночам. Юся носилась с ним по квартире как безумная, с воплями: «Умирает! Он умирает! Вы люди или сволочи?! Вызывайте «скорую»!» А бывало, что надсадный хриплый крик Эмки не мог разбудить маму с папой. Тогда Полина Сергеевна входила в их комнату, брала внука на руки, уносила, кормила, поила водичкой, укачивала. Так продолжалось месяц, пока с помощью подруги Леночки, которая была на десять лет старше и уже дважды бабушка, Полина Сергеевна не заполучила педиатра Рубинчика.
Это был маленький мужчина лет тридцати пяти, работавший в известной детской больнице и подрабатывающий частной практикой. За визит он брал столько, сколько получал, наверное, в месяц по месту основной работы. Чтобы ценили и прислушивались, очевидно. Выражался Рубинчик совсем не так, как типичный педиатр. Участковый врач говорила: «Покакал жидким стулом», а Рубинчик: «Посрет зеленым, сразу мне звони». Он неуважительно «тыкал» Юсе и Сеньке, словно они были не родителями младенца, а недоумками, которым с небес свалился ребенок.
Во время первого визита Рубинчик решительно и безоговорочно отстранил Полину Сергеевну и Олега Арсеньевича:
— Бабушка с дедушкой? Свободны! Отдыхайте, вы свое уже вырастили.
Осмотрев Эмку, Рубинчик приказным тоном велел Юсе:
— Взяла бумагу и ручку! Села конспектировать!
Он часа полтора диктовал, а Юся записывала, как кормить, поить, пеленать, купать, массировать животик, чтобы отходили кишечные газы, как избежать опрелостей, лечить экссудативный диатез…
Все это было в книгах, которые Полина Сергеевна загодя купила невестке, об этом толковали патронажная медсестра и участковый педиатр. Но Юсе, чтобы усвоить прописные истины, видимо, нужно было брать под козырек, нужен был командир вроде Рубинчика с его властным тоном и просторечными выражениями.
Полина Сергеевна, разговаривая с Леночкой, которая протежировала Рубинчика, посетовала на вульгарные манеры педиатра.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента