Наталья НЕСТЕРОВА
ПОЗВОНИ В МОЮ ДВЕРЬ

   Памяти моей мамы Нестеровой Александры Семеновны
 


   Любые совпадения с реальными людьми, компаниями, событиями являются случайными.

Часть первая
СОСЕД

Глава 1

   Звонок Зина не слышала. Он ей снился. Какой-то идиот давил на кнопку в два часа ночи.
   — Тише, — увещевала его Зина во сне. — Если разбудите Ваню, он захнычет, а Саня тут же отзовется ревом. А я спать хочу! Боже, как я хочу спать!
   Звонок не умолкал. Зина встала и босиком потопала в прихожую. Она припала к дверному глазку, но ничего не увидела. Потом сообразила, что забыла открыть глаз. С трудом разлепила веки: на площадке, округленный маленькими линзами глазка, стоял толстый мужик. Зина узнала нового соседа. Она открыла дверь и уловила от покачнувшегося визитера винно-одеколонный дух. Он оторвал руку от звонка, потерял равновесие и едва не тюкнулся в Зину.
   — Тише, — пробормотала она.
   — Добрый вечер, то есть ночь. Извините за беспокойство, — громко и весело пророкотал сосед.
   — Тише, — поздоровалась Зина.
   — Можно у вас одолжить телевизор?
   — Тише! — Других слов Зина не помнила.
   Она развернулась и пошла в комнату. Ее не удивила просьба, сейчас ее ничто не могло удивить.
   За возможность поспать она отдала бы не только телевизор, но и пылесос, сервант, годы жизни и душу.
   Сосед запутался в пеленках, которые сушились по всей квартире на веревках.
   — О, черт, где вы тут?
   — Здесь, тише. — Зина ткнула пальцем в угол на телевизор. — Вот.
   — Спасибо, я завтра обязательно верну.
   — Тише.
   — У вас дырочка на рубашке, — пьяно пролепетал сосед.
   Он игриво пощекотал Зинину спину, забравшись пальцем в прореху.
   — Тише…
   «Действительно, забыла зашить, — подумала Зина. — Вдруг он уронит телевизор? Только этого не хватало». Она отстранилась и еще раз показала в угол:
   — Вот телевизор, только тише, пожалуйста.
   — Для первого знакомства наше общение исключительно плодотворно. — Сосед даже не пытался понизить голос.
   — Тихо. — Зина умоляюще приложила палец к губам.
   Сосед обхватил телевизор и потянул на себя, не отсоединив провода. Два кабеля, электрический и антенный, натянулись, оборвались и поволоклись по полу. Зина пошла в прихожую. У входной двери стояла прогулочная коляска близнецов, загораживая проход. Чтобы помочь выбраться из квартиры человеку с большой ношей, нужно было совершить маневр: отодвинуть коляску, стать в угол, задвинуть коляску, открыть дверь. Проделывая эти манипуляции, Зина свободной рукой сняла с лица чертыхающегося соседа мокрую распашонку, которую он по дороге подцепил с веревки.
   — Тише, тише, — шептала Зина.
   — Ваш словарный запас меня потряс, — сказал сосед на прощание.
   Захлопнув дверь, Зина вернулась в спальню. Впереди еще по меньшей мере четыре часа сна — роскошь! На секунду она задержалась у детской кроватки. Ваня и Саня лежали на спине, ручки согнуты в локтях и подняты вверх, словно по команде «сдаемся». Сердце у Зины сладко сжалось и кувыркнулось — оно научилось этим кульбитам весной девяносто первого года, когда родились мальчики.
* * *
   На следующее утро, увидев сиротливое пятно пыли на тумбочке для телевизора, Зина обозвала себя дурой. А если бы он с ножом пришел? Изнасиловал ее? Нет, таких, как она, не насилуют. Зина почему-то была уверена, что над человеком, усталым до отупения, нельзя надругаться.
   — Утащить среди ночи телевизор, — сказала она вслух. — Бедный какой, своего нет.
   Назвать толстяка бедным можно было только с издевкой. По информации соседей, он купил однокомнатную квартиру за шестьдесят тысяч долларов, ремонт ему делали югославские рабочие, мебель вся новенькая, разъезжает на иностранном автомобиле.
   Словом, вряд ли считает каждую копейку. В отличие от Зины. Она в последнее время питается только картошкой и макаронами. Малышам пока достаточно двух яблок в день. Но скоро понадобится больше фруктов и надо будет отлучать их от груди.
   Мужу не выдают зарплату четыре месяца.
   Чужое вальяжное благополучие рядом с собственной нуждой Зину не раздражало, у нее не было времени задумываться о подобной несправедливости. Она вспоминала о соседе, только когда за стеной гремела музыка или слышался громкий женский смех, да злилась из-за долгого ремонта: запах лаков и красок витал на ее балконе и туда нельзя было вынести малышей.
   Никогда прежде Зина не смотрела так часто на часы. Теперь циферблат припечатался к ее сознанию как переводная картинка к пасхальному яйцу.
   Раньше часы показывали время: семь утра, час дня.
   Теперь сигналили: кормление, стирка, прогулка, снова кормление, утюжка, приготовление еды, кормление, уборка, купание, кормление. Две строгие стрелочки руководили ее жизнью, и Зине казалось, что с утра они бегут веселее и быстрее, к ночи — передвигаются медленно и тяжело, как ее усталое тело. Она трудилась не на износ, износ давно кончился. Но ради своих малышей она бы делала тупую, примитивную, в песок утекающую работу и на четвереньках.
   Зина услышала призывное чмоканье, подошла к кроватке. Саня и Ваня скатились на середину и лупили друг друга ладошками.
   — Это кто тут дерется? — притворно строго спросила Зина.
   Она подняла Ваню и отложила в сторону.
   — Кто зачинщик? Опять ты, Санечка? — Зина распеленала его. — Ах, он еще и мокрый! И ты тоже? — Зина сняла пеленки с Вани. — Очень хорошо, общественный туалет устроили и деретесь.
   Ну, я вам сейчас покажу!
   Она щекотала и массировала их пухленькие тельца, целовала их и смеялась вместе с ними.
   Ни вечером, ни на следующий день, ни через неделю сосед телевизор не вернул. Зина с отвращением думала о том, что придется самой идти к этому нахалу и алкоголику, но все откладывала.
   Однажды они столкнулись на лестничной клетке.
   Сосед болтал какую-то чепуху и ни словом не обмолвился о ее телевизоре. Подобная беспардонность — хоть бы извинился, что вещь задерживает, — настолько изумила Зину, что она не нашлась что сказать.
* * *
   Петров проспал и опаздывал на важные переговоры. Лифт не работал. Спускаясь по лестнице, он рассчитывал: если на Садовом кольце не будет пробки, может успеть или опоздает на пять минут.
   Пять минут они подождут.
   На первом этаже у лифта стояла девушка с Широкой коляской для близнецов.
   Петров сначала не узнал Зину. У нее было незапоминающееся лицо — никаких дефектов, но и никакого шарма. Взгляду не за что зацепиться. Сейчас она хмуро трясла коляску, в которой плакали младенцы.
   Соседка, вспомнил Петров. Кажется, у нее не в порядке с головой. Два дня назад столкнулся с ней у мусоропровода, и она уставилась на него так, словно он обещал на ней жениться и не сдержал слово. Петров весело заметил, что, мол, не верит в приметы насчет пустых ведер. Но соседка не отреагировала и продолжала пялиться. Тогда он растянул губы в самой обворожительной из своих улыбок. Дамочка скривилась так, словно он выругался. Чокнутая, решил Петров, надо держаться от нее подальше.
   Зина уже полчаса маячила у лифта. Они вернулись с прогулки и оказались отрезанными от квартиры — добраться на пятый этаж можно было только на лифте. На сетчатом днище коляски лежали продукты, купленные на рынке у метро: капуста, картофель, молоко, яблоки — добрых десять килограммов. Кормление задерживалось, и привыкшие к четкому режиму малыши протестовали дружным плачем. Она ругала себя за то, что решила погулять по бульвару. С улицы уходить не хотелось — стояли последние теплые дни бабьего лета.
   — Вы не поможете мне подняться в квартиру? — попросила Зина.
   Она говорила в спину Петрову. Поздоровавшись, он протиснулся мимо коляски и быстро прошмыгнул к двери подъезда. Не успел. Услышав просьбу, он сморщился, но, когда разворачивался, изобразил на лице скорбь и раскаяние.
   — Честное слово, страшно спешу, извините. — Петров развел руки в стороны и жалостливо улыбнулся.
   Многодетная мать различать улыбки решительно не умела. На глаза навернулись слезы, и она отвернулась.
   «Плохой дядя оставляет в беде несчастных младенцев и их плачущую мать-шизофреничку, — мысленно чертыхнулся Петров. — Пропади ты пропадом».
   Он подошел к коляске:
   — Как мы будем транспортироваться?
   — Я возьму Ваню и Саню, — обрадовалась Зина, — а вы коляску, только она тяжелая. Если бросить здесь, обязательно стащат, несмотря на замок в парадном.
   «А на другую у меня денег нет», — добавила она про себя.
   «Голубушка, — подумал Петров, — мне дешевле тебе новую купить, чем пропустить сегодняшнюю встречу. Надо же — Ваня и Саня, вот деревня».
   Коляска действительно была очень тяжелой и неудобной. Добравшись до пятого этажа, Петров решил, что без душа и смены рубашки ему теперь не обойтись.
   Зина открыла дверь, и Петров увидел веревки с разноцветными пеленками, ползунками и прочей детской одежонкой. Что-то в этой картине было знакомое. Наверное, видел в каком-нибудь итальянском фильме, где взбалмошная жена в окружении оравы вопящих ребятишек устраивает сцены мужу-твеласу.
   Петров посмотрел на часы: если позвонить прямо сейчас, возможно, успеет перенести встречу, потом заскочит домой и переоденется.
   — Где у вас телефон? — спросил он. — Можно я позвоню?
   — На кухне и в большой комнате, — сказала Зина. — Спасибо, что помогли. Дверь потом захлопните.
   Она прошла в спальню, села на диван, расстегнула блузку и вытерла влажной салфеткой грудь — плохо, конечно, что не помылась в ванной, но там бродит сосед, а дети уже сипят от крика, Зина приспособилась кормить обоих сыновей одновременно. Полулежа на диване, она подкладывала под спины детей подушки и устраивала их валетиком у своей груди. Когда родная сестра Валентина впервые увидела их в этой позе, невольно сморщилась:
   — Как свиноматка.
   — Ничего ты не понимаешь, — ответила Зина.
   Восемнадцатилетняя Валя не понимала, как можно радоваться тому, что твое тело превратилось в молочную фабрику, а сама ты больше напоминаешь животное, чем человека. Утверждение Зины, что кормление — единственный в жизни физический контакт матери и ребенка — есть суть материнства, оставалось для Вали абстракцией.
   Петров стоял в проеме двери и наблюдал, как два пухлых сосунка, положив ручонки на небольшую, но крепко налитую грудь, исступленно втягивают в себя молоко. Их мать что-то ворковала, целовала то одну, то другую макушку. Лицо у нее было счастливо-отрешенное.
   «Ясно, почему художников всегда тянуло писать материнство, — подумал Петров. — И никто, похоже, не добился успеха. Не догадывались дать в руки кормящей матери двух младенцев».
   — Левый, кажется, халтурит, — сказал Петров вслух.
   Зина подняла голову. Она не испугалась и не смутилась. Сосед видит в ней сейчас дойную корову. Пусть, пусть усмехается, сытый купчина.
   — Как там мой телевизор? — спросила Зина. — Не мелькает изображение? Звук не пропадает?
   — Так это ваш? — воскликнул Петров. — Хоть убейте, не мог вспомнить, откуда он у меня взялся. Мы футбол хотели посмотреть, а мой телик накрылся.
   — А мой?
   — Ваш в порядке. Значит, вы столько времени на меня злитесь? Ведь сами не пришли, не попросили обратно.
   — Ждала, когда придете за холодильником, чтоб уж вместе забирать. Только в следующий раз, когда вам понадобится бытовая техника, не ломитесь ко мне среди ночи, дождитесь утра.
   — Договорились.
   Петров продолжал посмеиваться, но Зине было не до смеха: нужно было заканчивать кормление.
   Зина быстро убрала грудь.
   — По-моему, вы спешили, — намекнула она.
   — И продолжаю, — ответил Петров.
   Но вместо того, чтобы удалиться, подошел ближе и стал наблюдать за тем, как Зина меняет пеленки малышам. Он успел заметить, что соски у нее странного ярко-розового цвета. До крови, что ли, дети ранят мать? Он не стал уточнять интимные подробности, кивнув на детей, спросил другое:
   — Вы их различаете?
   Каждый, кто видел близнецов, задавал Зине этот глупый вопрос. На ее взгляд, Ваня и Саня были совершенно разные.
   — Различаю, привязываю тряпочки. — Она кивнула на забинтованный пальчик Вани.
   Ванечка поранился, засунув пальчик в треснувшую пластмассовую игрушку.
   — Ага, — хмыкнул Петров, — по утрам решаете: сегодня это Саня и бинтуете.
   — Наоборот.
   — Ясно, на следующий день наоборот.
   Кажется, сосед был настолько глуп, что принял ее слова всерьез.
   Зина разогнулась, потерла рукой ноющую поясницу, собрала мокрые пеленки и пошла в ванную.
   — Почему вы не пользуетесь памперсами? — спросил сосед.
   «Потому что у меня нет денег на них», — мысленно ответила Зина.
   — Считаю их вредными, — сказала она вслух. — Памперсы — это же постоянный компресс. Яички у мальчиков перегреваются, могут воспалиться, потом детей у них не будет.
   Эти аргументы она вычитала во время беременности в одном журнале. В статье их как раз опровергали.
   — Сейчас самое время заботиться о потомстве Вани и Сани, — усмехнулся Петров. — Как вас зовут?
   — Зина.
   — Редкое имя, какое-то деревенское. Меня кличут Петров.
   — А вам с именем так не повезло, что произносить его стесняетесь?
   — Верно. — Петров опять улыбнулся. — Меня зовут Павлом. Народ имеет обыкновение использовать вариант Паша, а он мне не нравится. Потому что напоминает уборщицу тетю Пашу из нашей школы.
   У меня с ней не сложились отношения.
   — Вы, наверное, брали у нее швабры и забывали вернуть.
   — Да принесу я ваш телевизор, вечером принесу. А с головой у вас, кажется, все в порядке, — сказал Петров, прощаясь.
   — Не могу сказать то же самое о вашей, — тихо ответила Зина уже в закрытую дверь.
   Краем уха она услышала характерную возню и пошла разнимать драчунов.
* * *
   Петров окончил мехмат МГУ. В дипломе его специальность называлась «математик». Лет с шестнадцати его страстью, хобби, смыслом жизни, его наркотиком были компьютеры. Он сам их собирал, настраивал, ремонтировал, осваивал новинки. У них была замечательная компания. Нищие, голодные, слегка сумасшедшие приверженцы дела, в котором мало кто тогда смыслил, они были своего рода сектой, которую никак не тревожили ни застой, ни перестройка. В конце 80-х годов, когда компьютеризация страны набрала ход, их знания приобрели большую значимость и цену вполне материальную. Компания распалась, все растеклись по фирмам и кооперативам. Нет, не все. Кто-то не смог поменять жизнь богемную на конторскую, пропал, сгинул, спился. Петров не пропал. Ныне он был вице-президентом большой фирмы, которая выпускала компьютеры, держала сеть магазинов, разрабатывала программы. За пять лет он из полунищего младшего научного сотрудника превратился в преуспевающего бизнесмена.
   На работе Петров слыл бабником. Ему было тридцать лет, он был не женат, с легкостью распространителя бесплатной рекламы делал женщинам комплименты, а его секретарша Леночка обладала внешностью супермодели.
   Когда два года назад менеджер по кадрам прислал Леночку к Петрову, он со вздохом подумал, что забавная репутация дамского угодника сослужила ему плохую службу.
   — С вашими данными, — сказал он тогда Лене, — бессмысленно работать, быть умной и вообще мыслить. Вы можете ходить по миру и собирать деньги за то, что на вас смотрят. По десятибалльной системе я бы вам выставил девять с половиной — ну чтобы хоть мизер оставить для идеала. Мне же требуется рабочая лошадь, а не выставочный образец. Экстерьер моего секретаря ровным счетом ничего не значит в сумасшедшей и, смею вас уверить, очень напряженной работе. Если вы сможете трудиться на пять с половиной, я буду рад и доволен. Но если ниже… Леночка, отправляйтесь лучше в Дом моделей. Подиум без вас рыдает. Таковы условия.
   Ее ответ продемонстрировал некое наличие интеллекта:
   — Согласна. Пять с половиной, и вы без моего позволения под юбку ко мне не полезете.
   — О, этот пункт я упустил, — усмехнулся Петров.
   — Шесть с половиной — и без домогательств, — торговалась девушка.
   — По рукам, — рассмеялся Петров и напомнил:
   — Без вашего согласия. Не хотите сегодня со мной поужинать? Нет? Значит, в следующий раз. Испытательный срок два месяца.
   За два года Леночка добралась до семибалльного уровня.
   Странно было предположить, но она умела работать и действовала с четкостью метронома и ловкостью карманника.
   Петрова (да и саму Леночку, иначе зачем бы она так наряжалась) забавляло, как реагируют на нее новички. В юбке, которая больше напоминала набедренную повязку, с длиннющими ногами, львиной гривой золотистых кудряшек и красиво-порочным лицом, она походила на девицу легкого поведения, случайно перепутавшую панель с канцелярским столиком. Когда народ слышал ее змеиные колкости и сталкивался с въедливостью записной бюрократки, то переживал легкий психологический шок. В настроении недоуменной растерянности посетители оказывались в кабинете Петрова и невольно становились шелковыми.
   Несколько раз Петрову совершенно серьезно предлагали Леночку продать, сулили большие деньги, если уговорит ее перейти в другую фирму. Он отшучивался — мол, у них заключено особое трудовое соглашение и вторая часть его пока не выполнена. Однажды он в самом деле провел разведку боем: после какого-то банкета заманил ее в кабинет и пытался поцеловать. Пощечина, которую она ему отвесила (не тыльной стороной ладони, а наотмашь, как надоедливой мухе), была весьма болезненна. Поглаживая щеку, Петров мрачно буркнул:
   — Теперь я должен изречь: за эту оплеуху я уважаю тебя еще больше. Ну уважаю, и что? Куда ты денешь это уважение? На стенку в рамочке повесишь?
   Леночка не сочла нужным ему отвечать. Она презрительно осмотрела его с ног до головы, пожала плечами и вышла, вызывающе покачивая бедрами. Следующий рабочий день они начали как ни в чем не бывало.
   Петров не был влюблен в Леночку, но считал бы себя последним дураком, если бы не добивался такой красавицы.
* * *
   Около восьми вечера Петров включил в кабинете телевизор и вспомнил о другом — том, который нужно вернуть соседке.
   — Лен, ты еще не ушла? — нажал он кнопку переговорного устройства.
   — Ушла.
   — Тогда вернись. У тебя рабочий день ненормирован. Мне нужна игрушка для младенцев.
   — У вас появились дети?
   — Боже упаси, с ума сошла. Я своих топлю сразу по рождении.
   — Почему для младенцев во множественном числе? Детский дом?
   — Вроде того, два человечка.
   — Близнецы?
   — Верно. Сообрази что-нибудь оригинальное.
   — Сто долларов, и деньги вперед.
   — Ты выражаешься как продажная женщина.
   — Порассуждайте на эту тему подольше, «Детский мир» закрывается через пятнадцать минут.
* * *
   Если бы сосед не принес телевизор вечером, Зина бы не удивилась. Петров был существом из другой жизни, где благоухают одеколонами, ходят на работу и в рестораны, хронически высыпаются, читают книги и смотрят кино. В той жизни — Зина из нее давно выпала — можно давать обещания и не выполнять их, забывать, опаздывать, не обращать внимания на мелочи — и трагедии не произойдет.
   В Зинином мирке упусти она что-нибудь, не сделай вовремя — случится нехорошее, пострадают дети.
   Не выстирала она пеленки — не во что их переодеть, не искупала — появились опрелости. Стрелки часов строго контролировали ее обязанности и за нарушение режима карали дополнительной работой и лишением сна.
   Кроме того, телевизор она смотрела редко. Если выдавалось время, включала его, но через три минуты засыпала, то же самое происходило с книгами: полстраницы — и задремала.
   Петров телевизор принес. И вместе с ним большую яркую коробку.
   Зина была одета в застиранный ситцевый халатик.
   — Дырка на рукаве, — вежливо указал ей Петров. — О, теперь я вспомнил, что действительно был у вас.
   «Он решит, что я неряха, вечно в прорехах, — подумала Зина. — Ну и пусть, плевать, у меня времени на себя нет».
   — Что это? — Она указала на коробку.
   — Подарок.
   — Мне не нужны никакие подарки.
   — Вам, — Петров мысленно вставил «такой неряхе», — я бы не стал делать подарки. Это Ване и Сане.
   — Все равно.
   — Все равно мы посмотрим, что придумали братья-капиталисты. — Петров распечатал коробку и начал вынимать из нее пластиковые детали.
   Он провозился полчаса, собирая конструкцию.
   Зина невольно включилась и стала ему помогать.
   Игрушка напоминала по форме люстру, с которой свешивались на веревочках забавные маленькие зверьки. Люстра вращалась каруселью, тихо играла музыка, и в круговых движениях фигурок было что-то завораживающее. Разноцветных зверюшек на карусели можно было менять, специальный пульт регулировал скорость вращения и громкость музыки.
   — Здорово! — признала Зина.
   — Ничего подобного не видел, — согласился Петров. — Во времена моего младенчества такого не было.
   — Спасибо. Мне жутко неловко, это, наверное, стоит кучу денег.
   — Наверное, но мне досталось бесплатно, подарил зарубежный партнер.
   "Зачем я это? — Петров удивился своему вранью, но быстро нашел ему объяснение:
   — Не хочу, чтобы она расценила игрушку как знак особой доверительности и протоптала дорожку к моей квартире со своими проблемами. Или благородный вариант: избавил ее от неловкой признательности".
   — Он решил, что у меня есть дети. Зина, я похож на человека, у которого есть дети?
   — Нет, — не задумываясь ответила Зина.
   — Теперь надо установить эту штуку над кроваткой, — сказал он. — Сами справитесь или помочь?
   — Справлюсь, — сказала Зина, но лицо ее изображало большое сомнение.
   — Ладно уж, — усмехнулся Петров, — пошли доведем до конца.
   В спальне они склонились над малышами.
   — Кто сегодня Ваня? — спросил Петров.
   Теперь Зина не обиделась на вопрос.
   — Они же совершенно разные, — тихо проговорила она. — Посмотрите: у Сани личико шире, носик более вздернутый и бровки повыше. А у Вани губки пухленькие. Видите?
   — Вижу, — опять соврал Петров, — очень отличаются. Не хотите переложить их на диван? Я боюсь разбудить.
   Зина переносила детей и думала о том, что сосед вовсе не толстяк, как ей показалось вначале.
   Просто широкий, коренастый. Похоже, очень сильный. Здоровяк, кирпичи о макушку, наверное, разбивает. У него очень подвижное лицо, каждую фразу сопровождает новой гримасой. Писать портреты таких людей — мучение для художника.
   «Девица невзрачная только на первый взгляд, — рассуждал Петров, прилаживая кронштейн к кровати. — Вполне милая усталая мордашка. Только веет от нее тупым равнодушием к себе. Давно подобного не встречал. Женщина с выключенными глазами. Хотя если Таисию или Леночку заставить вот так одной кувыркаться, еще неизвестно, как бы они выглядели. Кстати, почему одной? Где доблестный отец-производитель?»
   — Зина, вы не замужем?
   — Почему? Замужем, конечно. Игорь офицер, подводник, сейчас в плавании, еще два месяца его не будет.
   — К тому же слепой и глухой?
   — Что? — Зина удивленно округлила глаза.
   — Не знаете такой шутки? Идеальный муж: слепой, глухой и капитан дальнего плавания.
   Зина пожала плечами.
   С юмором у нее явно нелады, решил Петров.
   «Понимаю этого капитана, — думал он, — мне бы на его месте тоже захотелось лечь на дно. И правильно я всю жизнь чурался брачных пут. Ходить среди пеленок, слышать вопли, видеть полутень вместо женщины — кошмар. Хотя бросить вот так любимого человека? Не знаю. Их дела».
   — Жалованье военным не задерживают? — спросил Петров.
   — Нет, все в порядке, — соврала в свою очередь Зина. — Вы карусель пока не вешайте, а то мальчики не заснут. Я утром сама доделаю. Еще раз спасибо.
   Выходя из ее квартиры, ныряя под пеленками, Петров вежливо предложил:
   — Если что-нибудь понадобится, приходите.
   Правда, я поздно прихожу.
   — Спасибо, мне сестра и бабушка помогают, справляемся.
* * *
   Сестра Зины Валентина училась на втором курсе юридической академии на вечернем отделении, днем работала в прокуратуре делопроизводителем.
   Пять лет назад, после гибели родителей, в большую трехкомнатную квартиру на Чистых прудах к внучкам переехала бабушка Оля. Последнее время она много болела. Поэтому перед рождением близнецов решили, что Вале с бабулей лучше жить в бабушкиной однокомнатной.
   Валя очень любила старшую сестру, обожала племянников, но уделять им много времени не могла. Она разрывалась между работой, учебой и бабушкой, которая уже редко вставала с постели. Зина понимала, что у сестры, по сути, тоже появился на руках ребенок и его надо было кормить, купать, лечить, развлекать беседами. И если Зина в награду за свои усилия получала радость от общения с растущими сыновьями, то Валя видела только, как тает дорогой человек.
   Иногда Зина мечтала о том, как жили бы они с мамой и папой, не случись той авиакатастрофы. И в счастливую повесть, которую она мысленно сочиняла, почему-то трудно было втиснуть ее бурный роман в Севастополе с курсантом Игорем, беременность и скоротечное замужество. А вот Ваня и Саня вписывались хорошо. Мама и папа не могли нарадоваться внукам и брали на себя большинство забот.
   Только после рождения сыновей Зину перестали мучить ночные кошмары, когда она слышала зовущий голос мамы: «Доченька!» или папин: «Зинкакорзинка!». Впрочем, теперь она вообще редко видела сны.
* * *
   В Нью-Йорке Петров купил подарки Ване и Сане не потому, что помнил о них или хотел сделать приятное Зине. Он как раз напрочь забыл о соседях: не сталкивался с ними почти два месяца, плача за стеной не слышал, так как имел обыкновение включать музыку сразу по прибытии домой и утром, едва проснувшись.