Нейвин Жаклин. Встретимся в полночь

   Они действовали быстро, вероятно, не все успев даже как следует обдумать. Теперь, когда Рафаэль был с ней здесь, Джулия не знала, как справиться с его злобными вспышками, с его беспечной решимостью разрушить себя и все на своем пути. Она пыталась быть спокойной и властной, но это ничуть на него не действовало.
   После неудачной прогулки в фаэтоне Джулия целый день не входила к Рафаэлю. Она придумала для себя некий предлог, почему она не решается проникнуть в его святая святых, объяснив, что сейчас для нее как для хозяйки важно узнать, какие порядки заведены в Гленвуд-Парке, познакомиться с прислугой и ежедневным распорядком ее нового дома. На самом же деле она просто провела весь день в библиотеке, зарывшись в книги.
   Ругая себя за свою трусость, она решила следующий день провести иначе. Но этот день тоже оказался потерянным зря. Зайдя на кухню, Джулия обнаружила, что кухонная прислуга состоит из веселых энергичных женщин. Кухня оказалась таким теплым, приветливым местом, что она застряла там, и ей подали второй завтрак на чисто вымытом дубовом столе, и она беспечно проболтала там до самого чая.
   Потом она почувствовала себя усталой и продремала до ужина, который велела подать в свою комнату. День уже прошел. Поняв, что больше тянуть нельзя, Джулия пообещала себе, что со следующего дня все будет по-другому.
   Рано утром она перехватила Томаса в гостиной, прилегающей к спальне Рафаэля. Камердинер нес поднос с кашей, поджаренным хлебом и дымящимся кофейником.
   Протянув руку к подносу, она сказала:
   – Я отнесу. Мне нужно поговорить с мужем наедине.
   Слуга что-то залопотал. Он явно был в лагере Рафаэля. Джулия даже и не пыталась привлечь его к своим планам, зная, что он ни за что с ними не согласится.
   – Хозяин пожелал принять ванну сегодня утром, – сообщил он.
   – И это я тоже могу взять на себя. Казалось, Томаса сейчас хватит удар.
   – Мадам, вы, верно, шутите.
   – Нет, – с милым видом поправила его Джулия. – Я предупреждаю. А теперь, пожалуйста, проследите, чтобы нам не мешали.
   Она юркнула в комнату Рафаэля, неся поднос, старательно улыбаясь и твердо решив не выходить из себя.
   Рафаэль проснулся и сидел в постели. При появлении Джулии брови его резко опустились и нависли над глазами. Молодая женщина, не говоря ни слова, поставила поднос на его ночной столик.
   – Я принесла вам завтрак, – сказала она как можно веселее.
   – А я и не знал, что ваше отсутствие в эти дни означало, что вы нанялись в прислуги.
   Она проигнорировала и укол, и презрительный тон, которым это было сказано.
   – Я польщена, что вы это заметили. Он откинул голову на подушки.
   – Ваши милосердные деяния кончились. Вы необыкновенно подбодрили меня. А теперь пришлите ко мне Томаса.
   – Томасу велено оставить нас одних. У нас много дел. Рафаэль резко поднял голову:
   – О чем вы говорите, черт побери? Верните мне моего слугу – сию же минуту!
   Джулия спокойно смотрела на него.
   – Или что?..
   – Руки мне еще служат. – Он слегка улыбнулся. – Я с легкостью могу вас задушить.
   Она пожала плечами, делая вид, что это мрачное обещание ее не пугает.
   – Если дотянетесь. Он вздрогнул.
   Она закусила губу. Не слишком ли далеко она зашла? Потом сказала, уже приветливее:
   – Сегодня мы начнем наши упражнения.
   – Ах вот как. И что же это за упражнения? Нужно ли мне спрыгнуть с кровати и начать бодрую разминку? Может, показать вам ложные выпады и прямые удары по корпусу, которым научил меня Джексон?
   Не отвечая, она откинула его одеяло.
   Он заорал, чтобы она оставила одеяло в покое, требуя объяснить, что она, черт побери, делает. Джулия пропустила все это мимо ушей, подняла его стопу с сильно выступающими костями и принялась вращать ее, как ее научил Дуглас. Рафаэль разразился потоком ругательств.
   – Прекратите это немедленно! Я этого не потерплю. Джулия! Черт вас побери! Перестаньте обращаться со мной как с беспомощным ребенком!
   – Прекращу, когда вы откажетесь от своего ребяческого поведения. – Голос Джулии звучал твердо, хотя внутри у нее все дрожало. Она понятия не имела о том, к чему могут привести ее действия, а реакция Рафаэля ее пугала. Но она знала, что ни за что не должна этого показать. Взявшись за другую стопу, она спросила:
   – Так лучше?
   – Будет лучше, если вы позволите мне вас убить.
   Она продолжала свое занятие. И удивилась, когда он перестал ее ругать. Воцарилось тяжелое молчание. Покончив со второй стопой, Джулия провела руками вверх по обеим ногам начиная с лодыжек и до самых бедер.
   И заметила, что ее бьет дрожь. Она ощутила, как исподволь, маленькими толчками, пробуждается ее чувственность, когда ей пришлось вот так прикасаться к нему. Хотя он сильно исхудал, мускулы на ногах оставались достаточно крепкими. Ее руки поднялись выше, и тут она действительно смутилась. Даже когда они ласкали друг друга, она в общем-то стеснялась трогать его тело. Никто не знал, чего ей стоило вот так легко скользить по нему руками.
   Когда ее руки переместились к верхней части бедра, он прореагировал. Джулия удивленно посмотрела на него:
   – Вы здесь чувствуете мое прикосновение?
   – Да, чувствую, – проговорил он хрипло.
   И это были первые неядовитые слова, которые она услышала от него за все это время.
   От волнения голос ее стал резче.
   – Это значит, что нечувствительность начинается гораздо ниже места ранения.
   Их взгляды встретились. Рафаэль смотрел на нее напряженно, заманивая. Он больше не злился на нее. Его взгляд опустился на ее губы, веки отяжелели. Она ощутила знакомый жар и отвела глаза, боясь, что разгорающийся на ее лице румянец выдаст ее.
   Твердо решив продолжать то, ради чего она пришла сюда, Джулия стала растирать его ногу, двигаясь вниз от бедра. Теперь она ощущала скованность, и от этого движения ее были менее плавны. Но Рафаэль не мешал ей.
   Снова взяв рукой его стопу, на этот раз она просунула другую руку под его бедро и начала сгибать ногу в колене, как научил ее Дуглас. Это была тяжелая работа, и она сосредоточилась на ней так сильно, что только после того, как обошла кровать, чтобы заняться правой ногой, она заметила, что лоб его покрыт каплями пота.
   – Вам больно?
   В его глазах снова вспыхнула ярость.
   – Что за дурацкий вопрос? Если я ничего не чувствую, как мне может быть больно?
   Джулия закончила массаж. Закрыв одеялом эти неподвижные ноги, она заявила:
   – Попозже Франклин и Грегори займутся с вами серией упражнений, которым их специально обучили. Мы будем заниматься этим каждый день.
   – Черта с два! И вообще, я попросил бы вас в дальнейшем держать ваши руки подальше от меня.
   И, резко отвернувшись, с лицом, похожим на грозовую тучу, Рафаэль рявкнул:
   – Моя каша остыла!!!
   В тот вечер Рафаэль появился за столом со своей флягой, явно настроенный отплатить Джулии за утреннее вторжение. Он без конца отпускал непристойные замечания, достигнув апогея, когда начал рассуждать по поводу пола поданной к ужину курицы. Расправив ее ножки, он сообщил, что это особа женского пола, и пустился в сальные обсуждения ее достоинств в качестве постельной партнерши для мужчины, чья сила еще не иссякла.
   – Это совсем не смешно, – заметила Джулия, отрезая себе кусочек. Она говорила небрежным тоном, решив, что лучше будет не обращать внимания на его грубости. Конечно, если у нее это получится. Рафаэль обладал сомнительным достоинством выводить человека из себя.
   Однако он только пристально посмотрел на нее. Осмелев, Джулия продолжала:
   – Сегодня были признаки прогресса. И так быстро. Это меня очень воодушевило. И я не понимаю, почему вы в таком ужасном настроении.
   – Неужели? Похоже, вы глупы до предела, если даже не можете понять, что причина моего настроения та, что я – калека!
   Она втянула в себя воздух, медленно выдохнула, потом начала снова:
   – Тогда почему вы сопротивляетесь, когда я хочу вам помочь?
   – Потому что я не хочу никакой помощи от вас. И ни от кого вообще, если уж на то пошло.
   – И поэтому вы предпочитаете просто гнить? Воистину блестящая идея, Рафаэль.
   – А какое вам дело? – Он бросил вилку на тарелку. От дребезжащего звука Джулия вздрогнула. – Почему вы меня не ненавидите, черт побери? Видит Бог, стоило бы.
   Она помолчала, глядя на него.
   – Иногда мне кажется, что ненавижу.
   Рафаэль выбросил руки вперед почти призывным жестом.
   – Тогда идите своей дорогой. Оставьте меня одного…
   – Вы повторяетесь, – раздраженно сказала она. – Я уже слышала это столько раз, что это уже не действует.
   – …потому что я обещаю вам – в моем обществе вас ждут еще худшие вещи. Я сделаю вас несчастной, клянусь.
   Джулия помолчала, опершись на локоть и глядя на него.
   – Когда я вас оставлю, Рафаэль, это будет полным разрывом всего, что нас связывает. Я ничего не буду вам должна и ничего не захочу от вас. И на моей совести не будет никаких обязательств.
   – А что вы мне должны? Я вас предал, я вас унизил – назовите цену вашей невинности и получите, не терзаясь сомнениями.
   – Да, все это вы сделали. – Она внимательно посмотрела на него. – О, мне кажется, вы и вправду чувствуете себя виноватым.
   – Ах, сударыня, вы штучка!
   Рафаэль откинул голову и запустил пальцы в волосы, словно роясь в своих спутанных мыслях.
   – Господи, вы так невинны. Вам следовало выйти замуж за Саймона. Завели бы парочку младенцев и жили бы в своем мирке, ничего не зная о существовании чудовищ вроде меня.
   Он опустил руки. Веки его почти закрыли глаза. Джулия попыталась остановить нарастающее раздражение, заговорив о другом:
   – Послушайте, Рафаэль, мы связаны вместе на горе и на радость, мы дали клятву. Не лучше ли будет, если мы станем обращаться друг с другом учтиво?
   Рафаэль прищурился и завертел головой в поисках фляги. Выпив, он ответил:
   – Но вы забываете, что я чудовище. – Он сверкнул жесткой улыбкой. – Мы, чудовища, старательно воспитанное племя. Совсем как тепличные цветы. Нас тщательно направляли едкими оскорблениями, наши добрые намерения старательно подрезали. Мы кормимся экзотическим варевом из ненависти, которая, как знает наш творец чудовищ, наполнит наши жилы злом и превратит наши сердца в самую черную смолу.
   Джулия молчала. В глазах Рафаэля мелькнуло запоздалое сожаление – он понял, что открыл слишком многое. Он резко отвернулся.
   Нервы у Джулии были напряжены до предела. Но она спросила спокойным голосом:
   – Кто был вашим творцом чудовищ, Рафаэль?
   Он не ответил. Он не смотрел на нее. Его лицо было непроницаемо.
   – Трус, – сказала она с тихой страстностью. – Вы не можете посмотреть мне в глаза, когда приходится говорить правду. Вы ведь боитесь правды, да? Вот почему вы вечно прячетесь за вашу мерзкую ложь. Вы предпочитаете совершать жестокие поступки, высмеивать всех, чтобы только никто не увидел, как вы на самом деле беспомощны.
   Он переменил позу, опустив подбородок на грудь. Она смотрела на его руки, беспокойно теребящие льняную скатерть. Это были крупные руки с квадратными ногтями. Эти руки могли быть такими ласковыми…
   Наконец Рафаэль сказал:
   – Я не представлял себе, как много вам приходится страдать из-за своих заблуждений. Сначала вы ошибочно приняли себя за сиделку, а теперь пожелали быть моим исповедником.
   Джулия покачала головой в знак несогласия.
   – Было время, когда я была единственным человеком, с которым вы говорили обо всем.
   Рафаэль вскинул голову и прогремел:
   – Не смейте говорить об этом! Я не желаю слышать о том времени, понятно? Господи, неужели вы не понимаете, что единственное, в чем я нуждаюсь, – это чтобы вы оставили меня в покое?
   Джулия встала:
   – Я исполню ваше желание. На время. Увидимся утром.
   – Я не хочу, чтобы вы приходили, – бросил он ей вслед, когда она направилась к двери.
   – Быть может, в один прекрасный день, когда вы снова будете ходить, вы сможете что-нибудь с этим сделать.
   Как-то ближе к вечеру Джулия села за секретер в своей комнате, чтобы написать давно откладываемые послания своей семье. Начала она с письма к матери, в котором описывала главным образом дом, его поблекшее великолепие, нерадивую прислугу; потом в письме к отцу подробно описала приятности дороги, которые она испытала за время поездки. И только после этого она принялась писать Лоре.
   «Я оказалась в ситуации, не особенно изменившейся по сравнению с той, которая была летом в лондонском доме. Да, теперь Рафаэль разговаривает со мной, но все, что он говорит, пышет ненавистью и злобой. Я думаю, он винит меня в своем несчастье. Боюсь, что в каком-то смысле он прав. Мне следовало бы отговорить Саймона от дуэли, как я отговорила Рафаэля, но я никак не думала, что Саймон окажется таким метким стрелком. Как бы то ни было, я по-прежнему не отказалась от своего плана. Я с нетерпением жду дня, когда смогу уехать в свой собственный дом, но не могу так поступить, пока Рафаэль не пойдет на поправку. Оставить его в таком положении немыслимо, о чем мы так часто говорили. Что же до его выздоровления, я сильно сомневаюсь, что мои усилия окажутся успешными. Мне кажется, что человек из Линкольншира хотел поправиться, и это не могло не оказать благотворного воздействия на результаты. Если мои опасения имеют под собой основания и Рафаэлю не станет лучше, я просто боюсь думать о том, какое будущее меня ждет.
   Ну, хватит о моих горестях. Надеюсь, ты хорошо проводишь время. Пожалуйста, передай привет Хоуп и Марии. А также Лии. Я с огорчением узнала из твоего письма о ее новых выходках. Я знаю, что мама обойдется с ней круто, и хотя Лия, конечно же, виновата, я не могу не пожалеть ее. Она, как и я, обладает упрямым характером. Поскольку я оказалась в таком незавидном положении, мое безрассудство должно послужить ей хорошим уроком.
   Думаю обо всех вас и ужасно скучаю. Поцелуй за меня отца и ничего не говори маме о моих неприятностях. Если она спросит, скажи, что у меня все хорошо и что Рафаэль…»
   Джулия остановилась, а потом закончила словами «все такой же». Конечно, это никого не успокоит, но хотя бы это не ложь. Сложив бумагу, она расплавила алый воск и поставила на письмо печать Фонвийе. Странно думать, что теперь это ее герб. Ничто больше не казалось ей реальным в ее положении жены Рафаэля.
   Она достала чистый лист бумаги, чтобы черкнуть короткое письмецо графине. Она едва успела надписать адрес, когда в дверь постучала миссис Энсон. Домоправительница сообщила, что в парадной гостиной ее ждут визитеры. Пригладив волосы, Джулия сунула перо в стаканчик и поспешила вниз, удивляясь, кто бы это мог прийти.
   Две дамы стояли посреди довольно убогой комнаты. Джулия смутилась, увидев их глазами потрепанные занавески и выцветшую мебель.
   – Здравствуйте, госпожа виконтесса, – сказала одна из женщин, приседая в быстром реверансе.
   Это было щуплое создание с каштановыми волосами, зачесанными назад и уложенными в свободный пучок, с острым носиком, выступающим над улыбающимся ртом. Ее спутница, которая была и более солидной, и более серьезной, слегка наклонила голову.
   Маленькая женщина снова заговорила:
   – Я – миссис Сесиль Рен, а это – моя сестра, миссис Евлалия Пивенстовер. Мы очень рады, что вы согласились нас принять.
   – С большим удовольствием, леди. Можно предложить вам чаю?
   Миссис Рен зачирикала:
   – Ах нет…
   – Это было бы недурно, – перебила ее миссис Пивенстовер гулким голосом.
   – Тогда разрешите, я позову миссис Энсон. – И Джулия позвонила. Учитывая жалкое состояние дома, она сильно опасалась за качество чая, который домоправительница подаст гостьям.
   Миссис Энсон появилась на звонок с такой быстротой, как будто она стояла за дверью.
   – Пожалуйста, миссис Энсон, принесите нам чаю и велите Дженет приготовить те маленькие сандвичи, которые нам так понравились позавчера. Я уверена, нашим гостьям они тоже понравятся. И кекс тоже, если он есть. И джем. И бисквиты. Кажется, они еще остались в коробке.
   Миссис Энсон молча кивнула и вышла, ничем не показав, что она поняла намек Джулии, пожелавшей подать приличное угощение.
   – Чай скоро принесут, – сказала Джулия, обращаясь к гостьям.
   Она почувствовала унижение, заметив, что мебель в гостиной пыльная. Миссис Пивенстовер опустилась в кресло, подняв облако пыли, и слегка сморщила нос.
   Миссис Рен, сев в кресло без всяких передергиваний, начала изливать свои чувства:
   – Так мило с вашей стороны принять нас.
   – Ты это уже говорила, Сесиль. – Голос у миссис Пивенстовер был низкий. Казалось, он эхом отдается от стен, обитых выцветшим шелком.
   Миссис Пивенстовер сложила свои пухлые руки на коленях.
   – Мы, госпожа виконтесса, пришли с официальным визитом. В качестве супруги церковного старосты – это я о себе, вы понимаете, – и жены констебля – это я о моей сестре Сесиль, – мы решили приветствовать вас как новую жительницу нашей округи.
   Миссис Рен согласно пискнула и просияла улыбкой. Джулия нашла эту улыбку очень милой.
   Чай принесли быстро. К удивлению Джулии, горничная Дженет вкатила в комнату недурно нагруженную тележку.
   – Ты только посмотри, Евлалия! – воскликнула миссис Рен. Брови у миссис Пивенстовер предательски взлетели вверх.
   Джулия так и знала, что эта леди оценит щедрое угощение. У нее явно был вид человека, который любит поесть.
   Робость покинула Джулию, и теперь она чувствовала себя свободно. Обе ее гостьи оказались приятными собеседницами – даже Евлалия (после второй чашки чая Джулия настояла, чтобы они отбросили ненужные формальности) воодушевилась новым знакомством.
   Вскоре они уже болтали запросто. О себе Джулия рассказывала с осторожностью, но о своей семье говорила свободно. Гостьи изумились тому, что Джулия с сестрами были приглашены пожить у Крейвенсмуров и что эта благородная чета ввела их в общество под своим покровительством.
   – Боже мой! – воскликнула Сесиль, прижав руку к своей плоской груди. – Какая чудная история! Наверное, тогда-то вы и познакомились с виконтом!
   – Да, – ответила Джулия и переменила тему разговора самым безошибочным способом – спросила у Евлалии о ней самой. Та пустилась в восторженное описание своих интересов.
   В это мгновение какое-то движение у двери привлекло внимание Джулии.
   За дверью находился Рафаэль. Его кресло загораживала закрытая створка двери, так что гостьи не знали о его появлении. Джулия вздрогнула, сердце у нее ушло в пятки.
   Сейчас он устроит сцену. О Господи, он въедет в комнату и начнет делать свои немыслимые замечания, может быть, даже запоет какую-нибудь непристойную песенку.
   Его зеленые глаза были мрачными. Она выдержала его взгляд – глаза в глаза, – прекрасно понимая, какая угроза от него исходит, а потом резко отвернулась. Леди, увлеченные важным спором относительно названия улицы, на которой жил в те дни кто-то из их племянников, не заметили, что она на некоторое время выпала из разговора.
   Джулия собралась с силами, выпила глоток чаю, чтобы промочить пересохшее горло. Рафаэль будет безжалостным.
   Он заставит ее заплатить за все упражнения, которые она заставила его проделать сегодня утром, несмотря на его постоянные протесты, приказания убираться вон и всяческие оскорбления.
   И будет наслаждаться каждым моментом.
   Евлалия спросила ее:
   – Вам известно, что у нас есть приходская школа?
   – Нет, я этого не знала, – ответила Джулия, отчаянно пытаясь справиться со своим напряжением и поддерживать разговор. В любой момент Рафаэль может появиться и разрушить все, но пока этого не случилось, она твердо решила держаться с достоинством.
   – И еще мы очень активно занимаемся благотворительностью, – чирикнула Сесиль. – У нас есть приют для сирот, который мы поддерживаем, а также дом квакеров для… ну… несчастных девушек.
   Джулия поняла, что это означает. Какая страшная нелепость, что в приличном обществе не полагается говорить о том, что женщина беременна! Но это так.
   Она улыбнулась и сказала:
   – Мне бы очень хотелось услышать побольше обо всех ваших начинаниях. – Сколько у нее еще остается времени до того, как в комнату ворвется Рафаэль?
   Она тайком взглянула на дверь и поразилась. Рафаэль исчез. Он оставил ее в покое, не произведя никакого шума.

Глава 18

   Хоуксхед оказался красивым городком с узкими мощеными улочками и домами времен королевы Елизаветы, красиво расположенными относительно друг друга. Темные деревянные балки на фоне беленых стен заставляли вспомнить другую эпоху, и Джулия во все глаза рассматривала эти очаровательные картины. Фаэтон поместили в трактирном каретном сарае, лошадей напоили и задали им овса, и теперь Джулия шла по живописным улицам, заходя в одну лавку за другой. Как чудесно было провести день вдали от угрюмых стен Гленвуд-Парка.
   Жители сердечно приветствовали ее появление. У здешнего населения она вызывала любопытство, это не подлежало сомнению. Все подходили к ней с улыбками и предложениями, словно она была самой принцессой, решившей пройтись по здешним улицам.
   Джулия не смогла пройти мимо лавки, похваляющейся выразительным названием «Хранилище искусств», где содержалось заманчивое собрание картин, скульптур и прочих произведений искусства, используемых для украшения интерьеров. Джулия неторопливо рассматривала их, а потом зашла в трактир, где и перекусила под неусыпным оком веселого трактирщика.
   По дороге домой ей было о чем подумать. «Хранилище» подарило ей несколько идей насчет того, как привести дом в порядок. Джулия не собиралась брать на себя задачу заново переоборудовать Гленвуд-Парк. В конце концов, она всегда считала, что живет здесь временно. Но все-таки пока они здесь, им следует устроиться как можно удобнее в этом старом, продуваемом сквозняками доме. Она поговорит об этом с мистером Конрадом. Прежде чем что-то покупать, надо посмотреть, что лежит на чердаке – если там вообще что-то лежит.
   Она вышла из фаэтона во дворе перед домом и велела дворецкому позвать конюха, чтобы тот отвел экипаж в каретный сарай. Когда им не хватало прислуги, она делала это сама, но теперь они наняли нескольких человек, и Джулия радовалась, что порядок в доме налаживается.
   Развязав ленты шляпки, она направилась к лестнице и застыла на месте, увидев в холле знакомое лицо женщины.
   Графиня Уэнтвурд улыбнулась:
   – Вижу, я вас удивила. Разве вы не получили моего письма?
   – Нет. К сожалению, почта здесь работает гораздо хуже, чем в Лондоне. Ах, как я рада вас видеть! – И Джулия порывисто бросилась к графине. Она протянула руки к старой женщине, и та не задумываясь по-матерински обняла ее. – Как хорошо, что вы приехали, – прошептала Джулия.
   Голос графини звучал сдавленно.
   – Вы заговорите по-другому, когда узнаете, что я сделала. – Отодвинувшись, она взяла жену своего внука под руку и повела ее в парадную гостиную. – Вероятно, нам нужно поговорить. Я понимаю, вы, очевидно, устали, но поговорить нам нужно немедленно.
   – Что такое? Что-то случилось? – Джулия замерла на месте, охваченная жарким страхом. – С Рафаэлем? Что-нибудь случилось… что-нибудь случилось с ним?
   Графиня удивилась:
   – Нет, дитя мое. С ним все в порядке. Он в библиотеке с… О Боже мой! Давайте сядем, и я вам все объясню.
   Подчинившись, Джулия сидела одеревенев, пока старая дама устраивалась на недавно вычищенном диване.
   – Должна сказать, Джулия, вы совершили с домом чудеса за такое короткое время. Я поинтересовалась этим домом сразу же после того, как вы выбрали его, и сильно сомневалась, что его можно превратить в пригодное жилище.
   Слишком встревоженная, чтобы воспринимать комплименты, Джулия быстро пробормотала что-то в знак благодарности и сказала:
   – А теперь, пожалуйста, скажите, что произошло. Графиня сложила руки перед собой и некоторое время рассматривала их.
   – Джулия, дорогая, я привезла с собой кое-кого. – Грудь ее приподнялась, когда она глубоко вздохнула. – Я не знаю, рассказывал ли вам Рафаэль о своей семье. О своей матери, моей дочери.
   – Конечно, я знаю о ней, хотя Рафаэль мало о ней говорил. Она живет во Франции, и он редко с ней видится.
   – Это так. Они далеки друг от друга. Вежливые чужаки – вот и все. Думаю, что произошло нечто – я не знаю, что именно, – образовавшее между ними незарастающую трещину. Полагаю, что именно такое положение дел во многом влияет на дурное настроение моего внука. Заметьте, я не оправдываю его поведение, но могу допустить, что в юности на него произвело неизгладимое впечатление нечто ужасное. – В глазах у нее появилась грусть, и она медленно покачала головой. – Он приехал ко мне, как потерявшийся щенок, внешне очень гордый и холодный, но, повторяю, совсем как щенок, если посмотреть ему в глаза. Со временем он научился скрывать и это; я предоставила ему дом и терпела его все эти годы – из-за этого выражения его глаз.
   – Да. Я тоже это замечала. Графиня словно бы удивилась:
   – Вот как? Тогда вы видели больше, чем все остальные, потому что он превратился в жесткого человека. Эта дуэль… она еще больше все испортила, не правда ли? Я сужу по вашим письмам, хотя вы и стараетесь казаться веселой.