Незнанский Фридрих Евсеевич. Когда он проснется

   Эта картина так ярко вставала у нее перед глазами, что Оля слышала даже стук собственных каблуков о брусчатку тротуаров на Малой Бронной, чувствовала ласковые лучи заходящего солнца, греющего им спины, когда они с Костей поднимаются к Гоголевскому бульвару.
   Зажигаются фонари, и в полумраке деревьев они стоят, обнявшись, и Костя ее целует.
   Все. Дальше этого фантазия идти отказывалась, как Оля ее ни пришпоривала. Вершиной мечтаний оставалась романтическая прогулка с Костей по вечерней весенней Москве с букетиком мимозы в руках (можно и с букетиком ландышей, но они занесены в Красную книгу, и покупать их - значит потворствовать уничтожению редких растений, а Оля в душе была ярой защитницей природы).
   С Костей Маковским она познакомилась во время зимней сессии. Точнее, после того, как она эту сессию с позором провалила.
   Оле нравился английский язык, нравилось заниматься, переводить, узнавать что-то новое о культуре и мире англоязычных стран, но... Вот беда, она не производила нужного впечатления на преподавателей! Когда отвечали ее сокурсники, высокие, умные, уверенные в себе, то, даже если они допускали ошибку, педагог поправлял их со снисходительной улыбкой и отпускал с Богом, ставя в зачетку "отлично" или, в крайнем случае, "хорошо". Но стоило выйти ей, маленькой, худенькой, с тихим невнятным голосом, и преподаватели, казалось, заранее решали, что перед ними серенькая троечница. Они даже не дослушивали ее ответ до конца, перебивали:
   - Благодарю вас, переходите к следующему вопросу.
   Вот и в этот раз все получилось именно так. И Оля от растерянности совсем сбилась и наделала таких глупых непростительных ошибок в устной речи, что после экзамена, стоя у окна в коридоре, готова была сама себя отшлепать по щекам. Но было поздно что-нибудь поправить. Она получила тройку на первом же экзамене.
   А дальше все пошло как по заколдованному кругу. Едва экзаменатор видел в ее зачетке первую тройку, как Оля по выражению его лица догадывалась, что он уже заранее решил больше тройки ей не ставить. И от волнения и отчаяния она отвечала все хуже и хуже, так, что последний экзамен провалила уже по-настоящему - получила "неуд".
   - Мартемьянова, если вы и летнюю сессию так же думаете завалить, вас отчислят, - ледяным тоном предупредила ее секретарша деканата, проштамповывая и возвращая ей зачетную книжку.
   В коридорах университета царила каникулярная тишина и леность. Оля добрела до курилки, села на свою любимую скамейку, укрытую между кадками с тропической растительностью, и расплакалась, с ужасом представляя, какой скандал из-за оценок выйдет у нее с матерью. Сначала мать будет кричать на нее, упрекать, затем станет хвататься за сердце, потом - за телефон, искать связи и устраивать судьбу незадачливого дитяти.
   Как у большинства подростков, у Оли Мартемьяновой были натянутые отношения с матерью. На домашнем фронте это выражалось в ежедневных мелких стычках.
   - С твоей внешностью нельзя одеваться как вечный подросток, поучающим тоном всякий раз твердила Елена Александровна, обнаружив в дочкином гардеробе что-нибудь из "неформальной" одежды, которую Оля покупала на сэкономленные деньги из тех, что мать выдавала на карманные расходы. - Люди не будут воспринимать тебя всерьез. Ну посмотри на себя в зеркало, что это за вид? При твоем росте метр пятьдесят три зачем тебе эти огромные ботинки? Зачем растянутый свитер до колен? На кого ты в нем будешь похожа? На Гавроша-беспризорника? Не забывай, чья ты дочь!
   Оля думала про себя, что лучше бы мать была обычной женщиной. А не депутатом Государственной думы, коей являлась Елена Александровна Мартемьянова. А так... Что тут скажешь? Все ясно - надо держать марку.
   Если Оля робким голосом пыталась возразить, что ей нравится свободный стиль, мать только патетически восклицала:
   - Господи, ну мне в твоем возрасте не с кем было посоветоваться, что надеть, как надеть, носила всякое барахло, но ты-то почему так плохо одеваешься? Мне самой приходилось подбирать одежду, а ведь тогда не было ни журналов, ни таких магазинов. А у тебя же все это есть. И деньги есть. Что тебе еще надо?! С жиру бесишься, честное слово. Мне перед знакомыми стыдно, да что ж это за мать, скажут, раз единственную дочь и ту совершенно забросила. Оленька, одевайся солидно, я тебя прошу. Мы ведь не богема, не артисты. Эти пускай что угодно на своих детей напяливают. Мы интеллигентные люди. Брынцалов видела во что своего сына превратил? Несчастному малышу всю голову в разные цвета покрасил под панка. И ты хочешь с ними на одну доску встать?
   - Мам, а Ирина Хакамада? - тихим голосом возражала Оля, чувствуя себя совершенно несчастной. - Посмотри, как она одевается: черные джинсы, черный свитер. Ну или просто черное платье.
   - Ай, - отмахивалась мать, - она же японка. Это дело другое.
   В устах Елены Александровны это звучало как железный аргумент в пользу того, что японка Хакамада может себе позволить одеваться как ей угодно, а вот простой русской девушке Оле Мартемьяновой можно носить лишь классические вещи.
   - С твоей внешностью сочетается только классический стиль! Ты должна одеваться скромно и с достоинством, как настоящая английская леди.
   С тех пор как Елена Александровна, став депутатом Государственной думы, по своим парламентским делам побывала в Великобритании, где посетила тамошний парламент и Букингемский дворец, ею овладел культ английской леди. В принципе в этом не было ничего плохого, кабы не один нюанс: к сожалению, образ этот Елена Александровна трактовала несколько своеобразно, так что из-под пера ее воображения английская леди любого возраста, от десятилетней девочки до девяностолетней старухи, выходила облаченной в строгий твидовый костюм и шелковую блузку, с высоко уложенными "ракушкой" волосами и с нитью жемчуга на шее. В дурную погоду леди надевала шляпу, лайковые перчатки и укрывалась от дождя нескладывающимся зонтиком с загнутой деревянной ручкой. Короче говоря, Мэри Поппинс какая-то!
   Чтобы облагородить облик провинциальной выскочки, каковой она в глубине души себя считала, Елена Александровна незамедлительно обзавелась всеми этими атрибутами и поспешила точно так же одеть дочь. Елена Александровна считала, что, раз дочь не вышла ростом, ей нужно добирать солидности за счет тяжеловесного дамского гардероба. У четырнадцатилетней Оли появились такой же, как у матери, только на десять размеров меньше, твидовый жакет с замшевыми заплатами на рукавах, бархатные жилетки на серебряных пуговицах, шелковые блузки и костюмы из джерси. Нитка жемчуга и нескладывающийся черный зонт с крюкообразной ручкой довершали превращение провинциальной Золушки в породистую даму.
   Теперь каждое утро, собираясь в гимназию, Оля должна была укладывать свои непослушные жесткие волосы "ракушкой" на затылке, а учебники носить не в удобном рюкзачке, а в коричневом портфеле из дорогой кожи с красивыми золотыми пряжками. Впрочем, портфель этот ей очень нравился.
   В тот год Мартемьяновы только-только перебрались из провинции в Москву и поселились в депутатской квартире на Рублевском шоссе. Квартира была совершенно голой и неуютной, дом новый, соседи незнакомые. Впрочем, большинство соседей можно было почти ежедневно видеть по телевизору - дом населяли почти сплошь депутаты Госдумы. Когда в квартире громко разговаривали, то в разных концах коридора откликалось эхо.
   В Олиной комнате из мебели поначалу стояла лишь раскладушка да старый письменный стол и, за неимением другого, шикарный стул от нового итальянского гарнитура, купленного в мебельном салоне для гостиной. На этом стуле по большей части висела одежда. Впрочем, продолжалось это недолго: через неделю в квартиру привезли мебель, оборудование для кухни, и с тех пор квартира приобрела обжитой вид.
   В Москве родители словно вдруг вспомнили о существовании дочери. Они бросились наверстывать упущенное, когда у них самих не хватало времени и сил заниматься ребенком, бабушек-дедушек поблизости не было, а общественное положение не поощряло приглашать к дочери частных учителей и репетиторов. Мало ли что скажет начальство?
   Олю определили в престижную гуманитарную гимназию, где наряду с углубленным изучением английского языка школьникам преподавали основы латинского, древнегреческого, искусствоведение и музыку. Гимназия находилась довольно далеко от их дома. Непривычная к жизни в большом мегаполисе, Оля мучительно свыкалась с тем, что до школы и обратно ей теперь приходилось добираться довольно долго на маминой служебной машине.
   Отношения с новыми одноклассниками у нее тоже не сложились. Стоило лишь ей появиться в классе в своем коричневом костюме из джерси, со взрослой прической-ракушкой, как свободомыслящие московские тинейджеры сочли ее занудой и кривлякой и дали кличку, как припечатали: Талула.
   Оля долгое время не знала, что такое Талула, а спросить было не у кого, но по тону, с каким мальчишки произносили: "А, Талула!" - и при этом закатывали глаза к потолку и делали томный взмах рукой, изображая некую фифу, можно было догадаться, что это особа отрицательная.
   Оля замкнулась в себе и так и проучилась все три года, не вылезая из своей раковины. Единственным ее развлечением в то время было скользить в носках по покрытым лаком деревянным половицам коридора в их огромной квартире и представлять, будто она катается на коньках.
   Порой ей казалось, что у нее не было детства в том смысле, какой вкладывают в это слово поэты и писатели, вспоминая с ностальгией, какой красотой и тайной была наполнена в детстве их жизнь. Ничего подобного о себе Оля вспомнить не могла. Занятые работой и карьерой родители сразу взвалили на нее жизнь взрослого человека...
   - Привет! - услышала она вдруг.
   Поспешно промокнув бумажным платком глаза, Оля подняла голову. Рядом стоял высокий симпатичный парень, которого она иногда видела на общих лекциях. Он ей в общем-то нравился, хотя более "продвинутые" по части общения с противоположным полом девчонки с их курса считали его "ботаником", думающим только о занятиях. В отличие от них, Оля иногда мечтала когда-нибудь с ним познакомиться. И вот...
   - Начался вселенский потоп? - сочувственно улыбаясь, спросил Костя.
   - Да, что-то вроде, - буркнула Оля.
   Оттого что ее застукали в таком неприглядном виде, ей хотелось провалиться сквозь землю.
   - Кажется, мы вместе учимся в третьей группе? - спросил он. - У тебя неприятности?
   - Нет, ничего особенного, - поспешно ответила она и поднялась, чтобы уходить.
   - Ты торопишься? А я хотел предложить тебе зайти в буфет, выпить кофе, съесть по сосиске. Ну как?
   Оля на секунду заколебалась. В свете предстоящего семейного скандала рано возвращаться домой совершенно не хотелось.
   - Ты всегда так внезапно исчезаешь, что за полгода у меня сегодня впервые появилась возможность с тобой познакомиться, - не то шутя, не то серьезно сказал Костя.
   Эта фраза оказалась решающей.
   - ..."С твоей внешностью..." Мне столько раз приходилось слышать от нее эту фразу, что я про себя думала, будто я карлик или уродец какой-то. Ну ты сам представляешь, когда мать тебе такое постоянно твердит. А дело всего лишь в моем росте. Разве я виновата, что не родилась длинноногой дылдой? У меня рост метр пятьдесят три, ну что с того? Мне же не в гренадеры поступать. А времена, когда билетерши не пропускали коротышек в кино "до 16", давно прошли! У меня такое чувство, будто мать уверена, что из-за моего роста мне уготовано во всем остальном в жизни тоже оставаться "ниже среднего". А это неверие меня убивает, понимаешь?
   Оля быстро освоилась в общении с Костей и теперь вовсю жаловалась ему на мать.
   Костя понимающе кивал. Он не перебивал ее лишними вопросами, давая ей высказаться, выплеснуть свои чувства.
   Оле приходилось громко кричать, чтобы Костя мог расслышать ее за грохотом музыки. Они сидели друг против друга за столиком латиноамериканского бара. Порой им приходилось так близко наклоняться друг к другу, что Оля почти дотрагивалась губами до Костиной щеки.
   "Аррива ва, эль мундо ста де пье! Гоу, гоу, гоу! Оле, оле, оле!" раздавался из динамиков знаменитый футбольный гимн Рикки Мартина, заглушаемый зажигательным соло на трубе.
   - Два "дайкири", пожалуйста!
   - Рекомендую тартилью с креветками.
   - Ты что больше любишь, оливки или маслины?..
   - Оливки есть с лимоном и с чесноком, вам какие?
   "Какое потрясающее чувство, - думала про себя захмелевшая с непривычки после одного-единственного коктейля Оля. - Еще утром я его совершенно не знала, а теперь могу рассказать ему то, что никогда никому не рассказывала, словно он для меня самый близкий человек на свете..."
   - Смотрел летом чемпионат по футболу?
   - Конечно. Неужели ты тоже?.. За кого болела?
   - За Бразилию.
   - И я.
   В его обществе Оля потеряла свою обычную скованность, всю жизнь мешавшую ей правильно подбирать слова, чтобы выразить свои мысли.
   Темнокожая официантка поставила перед ней плоскую тарелку с тартильей - замечательной латиноамериканской яичницей с зеленью, специями и всякой всячиной и второй коктейль. Олю приятно поразило, что каждая оливка была для удобства пронзена палочкой в виде пиратской рапиры.
   - Тебе здесь нравится? - близко наклонившись к ней, крикнул Костя.
   - Да!
   Как ни странно, Оля впервые в своей жизни была в баре.
   Матери она решила ничего не рассказывать. Ни о заваленной сессии, ни о знакомстве с Костей.
   Она с детства привыкла все держать в себе.
   Игоря Вересова я знал еще с институтских лет. Не скажу, что мы были с ним очень уж дружны, нет. Просто, как все студенты (он тоже учился на юрфаке МГУ, только курсом старше, чем я), сталкивались в институтских коридорах, в общежитии, куда я время от времени заглядывал. Сидели в компаниях. Выпивали, ухаживали за девушками. Так и познакомились. В одной компании понравилась нам одна и та же девушка. Ну приглашали ее танцевать наперебой, шептали на ушко всякую чушь. Бросали друг на друга неприязненные взгляды. Все шло к тому, чтобы кто-то предложил "пойти выйти, поговорить" с весьма предсказуемыми последствиями. Конечно, для Игоря, скажу я без ложной скромности. Все-таки мой разряд по боксу кое-чего да стоит.
   Но закончилось все совершенно неожиданно. И для меня, и для Игоря, и больше всего для девушки. У хозяев комнаты, где мы пировали, оказались нарды. Я очень увлекался этой игрой в то время. Выяснилось, что и Игорь весьма уважает нарды, причем, так же как и я, он любил более динамичные и непредсказуемые "короткие". И остаток вечера мы с ним провели, кидая кубики и передвигая шашки. А девушке пришлось возвращаться домой одной.
   Отношения у нас с Игорем Вересовым сохранялись нормальные. Не дружеские и даже не приятельские. Просто нормальные. После окончания университета я почти ничего о нем не слышал. И вот неожиданный звонок. Интересно, откуда он выудил мой телефон?
   Ехать было далеко - на Рублевское шоссе. Если честно, мне этот район очень не нравится, впрочем, как и все новостройки. Пыльно, пусто, тоскливо. Белые дома торчат как гигантские надгробные камни на кладбище великанов. Правда, на горизонте зеленеют замечательные подмосковные леса единственное приятное пятно в этом мрачном зрелище. Впрочем, когда я подъезжал к Рублевскому шоссе, уже совсем стемнело, и множество огоньков и освещенных окон радовали глаз.
   Я остановился у одного из однотипных домов, сверил его номер по бумажке. Точно, мне сюда. Я припарковал машину и только теперь заметил, что дом не такой уж и обыкновенный. Прямо скажем, не совсем обычный. Стоянка обнесена решетчатым забором. У подъезда - милицейский пост. Когда я проходил, меня окликнули.
   - Вы к кому? - спросил строгий милиционер.
   Я снова развернул бумажку.
   - Квартира сто восемьдесят девять.
   - Мартемьянова? - переспросил он, глянув в список перед собой.
   Я замялся:
   - Вроде да.
   Милиционер неодобрительно поморщился и кивнул на блестящий домофон, напоминающий сложный аппарат из фантастического фильма. Казалось, он вот-вот произнесет металлическим голосом: "Пароль?" Или еще что-нибудь в этом роде.
   Я подошел к домофону и нажал три цифры - номер квартиры. Через несколько секунд мне ответил голос Игоря.
   - Я слушаю.
   - Игорь, это Гордеев. Я прибыл.
   - Ага, заходи.
   Замок щелкнул, и я оказался в чистом и просторном вестибюле. По углам даже стояли растения в горшках - фикусы, папоротники и даже бегонии. Согласитесь, чистота, а тем более растения для наших подъездов - вещь абсолютно нехарактерная. Так что если в подъезде чисто, да еще цветы в горшках, что-то тут явно не так. Ну не может быть чисто в нашем подъезде без каких-то причин. Причем очень и очень веских.
   И только тут до меня наконец дошло. Есть веская причина! Да еще какая! Это же депутатский дом! Ну да, один из тех, в которых живут народные избранники. Значит... нет, я, конечно, не думал, что Игорь Вересов стал депутатом Государственной думы, - не того полета эта птица. Хотя кто знает... Какую там фамилию назвал милиционер? Мартемьянова? Ну да! Есть такая депутатша... Или депутатка? Короче говоря, я не раз слышал по телевизору в программах новостей пламенные речи женщины-депутата Мартемьяновой. Надо сказать, они не содержали обычного депутатского маразма, были дельными и логичными.
   Я поднялся на лифте. В дверях квартиры меня ждал Игорь Вересов. В общем-то он не слишком изменился. Невысокого роста, темноволосый, аккуратно подстриженный, с темными умными глазами. Только вот прикинулся он теперь по-другому. Раньше все джинсики и свитерочки носил. А теперь - строгий дорогой костюм с модным галстуком. Да и в глазах появилось что-то такое, ранее не имеющее места.
   Уверенность.
   Игорь посмотрел на меня как-то оценивающе и протянул руку:
   - Привет, Юра.
   - Привет, Игорек. Или теперь тебя только по имени-отчеству?
   Игорь улыбнулся. Увидев это, я наконец понял, что означает выражение "купеческая улыбка". То, что изобразил Игорь Вересов на своем лице, полностью подпадало именно под это определение.
   - Для старых друзей, - покровительственно произнес он, - никаких условностей. Впрочем, я еще не занимаю такого положения, чтобы ко мне по имени-отчеству обращались.
   Интересно, какое положение занимает он сейчас? Впрочем, всему свое время.
   Игорь жестом пригласил меня в квартиру. Я зашел в просторную прихожую. Внутренности квартиры меня особенно не удивили. Самая обычная квартира. Жители ее явно не нуждались в деньгах, но, видимо, миллионерами тоже не были. Впрочем, квартира оказалась довольно обширной. Игорь вел меня по коридорам, сворачивал, мы проходили через комнаты... В какой-то момент мне даже показалось, что я нахожусь в каком-то учреждении. Только некоторые предметы домашней обстановки говорили об обратном. Хотя интерьеры некоторых комнат наводили на мысль о том, что хозяева много времени проводят за письменными столами, за бумагами, за компьютерами.
   Наконец мы оказались в довольно большой гостиной, в углу которой располагался маленький журнальный столик и два кресла. Освещалась комната торшером. На столике стояла ваза с небольшим букетиком орхидей.
   Одно из кресел занимала женщина. Я ее сразу узнал. Елена Мартемьянова, активный член одной из депутатских фракций Государственной думы. Кажется, фракция называется "Виват, Россия!". Пламенный и грамотный оратор. Судя по всему, очень самостоятельная женщина. Но не феминистка. Скорее, выходец из советской партноменклатуры.
   Однако сейчас она не походила на уверенного в себе человека. Более того, взгляд Елены Мартемьяновой был растерян, пальцы нервно сжимали сигарету. Другая рука теребила перламутровую пуговицу блузки. Не надо быть психологом, чтобы понять - у нее что-то случилось. Хотя, сами понимаете, к адвокату просто так не обращаются. Раз я здесь, значит, действительно что-то произошло. Или может в скором времени произойти.
   К большому сожалению, я оказался прав и в первом, и во втором... Но все по порядку.
   Увидев меня, Мартемьянова кивнула и протянула руку. Пожав ее ладонь, я моментально вспомнил о своей сегодняшней неожиданной гостье. Рука Мартемьяновой, как и у Маши Пташук, была просто ледяная.
   Игорь торопливо представил нас друг другу:
   - Юрий Гордеев... Елена Александровна Мартемьянова...
   Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться: Елена Мартемьянова - начальник Игоря.
   - Садитесь, Юрий Петрович, - Мартемьянова указала рукой на кресло.
   Я сел.
   Елена Александровна опустилась в кресло. Свет от торшера упал на ее лицо, и я заметил темные круги под ее глазами, которые нельзя было скрыть никакой косметикой. Мартемьянова сегодня плакала. И много плакала.
   - Игорь сказал мне, что вы в свое время работали в Генеральной прокуратуре? - задала вопрос Елена Александровна.
   Интересно. Вересов, судя по всему, очень даже осведомлен обо мне.
   - Да. Я был следователем и...
   Елена Александровна подняла ладонь, как бы давая понять, что ей все известно:
   - А потом вы ушли в адвокаты?
   - Да.
   Елена Александровна кивнула:
   - У вас есть хорошие знакомые в прокуратуре и на Петровке.
   - Допустим.
   - Юрий Петрович, мы с Игорем долго советовались, перебирали кандидатуры... И в итоге остановились на вас.
   Она сделала небольшую паузу, глядя прямо мне в глаза, и я посчитал возможным вставить:
   - А в чем, собственно, дело?
   - Я сейчас все объясню. Но перед этим вы должны обещать и гарантировать, что все, услышанное вами здесь, останется между нами. И ни один факт не станет известен третьим лицам. Кроме, разумеется, тех людей, которых мы с вашей помощью собираемся подключить к этому делу. Согласны?
   Я был заинтригован:
   - Конечно, согласен.
   - Хорошо... - Елена Александровна резким щелчком стряхнула пепел с сигареты, - дело в том, что сегодня днем... - она посмотрела на часы, около трех или четырех часов похитили мою дочь.
   У нее на глазах снова появились слезы.
   - Это произошло, - продолжала Мартемьянова, взяв себя в руки, - около МГУ. Она училась... учится на факультете иностранных языков.
   - Значит, с тех пор уже прошло около шести часов? - спросил я.
   - Да.
   - А откуда известно время похищения?
   - Очень просто. Я звонила в университет, и ее преподаватели подтвердили, что она присутствовала на последней двухчасовке. После занятий она всегда шла домой. Если же Оля куда-то собиралась, то непременно звонила.
   - Вы обращались в милицию? Вы уверены, что ее вообще похитили? Может быть, она у каких-то друзей?
   Мартемьянова покачала головой:
   - Дело в том, что именно поэтому я и попросила Игоря пригласить вас приехать. Я уверена в том, что Олю похитили. И я не могу обратиться в милицию.
   - Почему? - задал я естественный в этой ситуации вопрос.
   Мартемьянова шмыгнула носом:
   - По нескольким причинам. Во-первых, через час после похищения я получила вот это... Кстати, так я и узнала, что Ольга похищена.
   Она пододвинула ко мне маленький магнитофон и щелкнула кнопкой. Из него послышались какие-то щелчки, потом длинный гудок. Это была запись телефонного разговора, сделанная при помощи автоответчика.
   "Алло, - произнес голос Мартемьяновой.
   - Мартемьянова? - спросил грубый мужской голос.
   - Да.
   - Так вот, Мартемьянова, слухай сюды, - голос явно имел малороссийские интонации, - твоя доча у нас. Мы ее того... похитыли.
   - Что?! Кто это?! Что с Олей?!
   - Да ты не волнуйся. Ничого з ней нэ будэ. И нэ перебывай.
   - Что?! Что вы хотите?!
   - Мы хотим, щобы зараз ты заткнула свою пасть. И еще щобы ты отдала то, що у тоби у сейфе лежить. Поняла?
   - Что вы имеете в виду?
   - Сама знаешь, - говоривший явно рассердился, - ты дурочку не валяй. Отдашь документы - получишь дочь в целости-сохранности. Не отдашь - сама знаешь, что будет. Знаешь?
   - Да, да! Верните мне дочь!
   - Придэ час - вернэтся. А пока - жди звонка. И имей в виду: если в милицию сообщишь или еще куды - все. С дочкой можешь попрощаться. Имей в виду, у нас и на Петровке свои люди есть".
   Раздались длинные гудки.
   Мартемьянова выключила магнитофон.
   - Вот. Позвонили не куда-нибудь, а в мой служебный кабинет в Государственной думе.
   - Во сколько?
   - В половине пятого.
   - И вы не сообразили определить, откуда звонили?
   Мартемьянова безнадежно махнула рукой:
   - Конечно, сообразила - позвонила на телефонную станцию, представилась... И конечно, звонок был из телефонной будки. В районе метро "Тульская". Они прекрасно знают свое дело.
   - Судя по голосу, это украинец. Причем не просто украинец, а тот, кто и живет на Украине.
   Мартемьянова пожала плечами:
   - Ну и что с того? Украинцев в Москве пруд пруди. Водители троллейбусов, строители... И кроме того, я давно ожидала какой-то гадости. Но что они похитят дочь... Дело в том, что я участвую в Думе в Комиссии по экономическим отношениям внутри СНГ. И как раз курирую отношения между Россией и Украиной. Конечно, многие факты, которые мне приходится вскрывать в ходе работы, очень не нравятся некоторым кругам.
   - Вы уже получали какие-то угрозы?
   Мартемьянова покачала головой:
   - Нет. Но все время ждала... Вы знаете, как будто предчувствовала. И потом, как мне рассказывали украинские коллеги, там некоторые очень недовольны моей деятельностью. И вот чем это кончилось...
   Мартемьянова готова была расплакаться, но усилием воли сдержалась.