Незнанский Фридрих Евсеевич. «Крыша» для Насти

   «Была не была», — сказал он себе и вскоре понял, что не прогадал. Секс оказался для девушки ее второй сутью, если первой была для нее работа своеобразного экскурсовода в залах Кусковской усадьбы. О чем она ему сообщила и в чем пыталась всячески убедить. Она так увлекалась, что принимала совершенно немыслимые позы, и при этом с уст ее слетали ну совершенно непечатные выражения, выражавшие крайнюю степень восторга. И при этом, как сказано, она ничего не стеснялась: ни бывших своих приятелей — имена этих ее приятелей, которых она упорно именовала козлами, так и мелькали безо всякой нужды, — ни привычной, вероятно, для нее наготы, ибо именно в таком, полностью «раскрепощенном» виде она шлепала босыми ногами по квартире в перерывах между любовными схватками.
   К счастью, пить в доме было больше нечего, шампанское быстро кончилось, а водку она и на дух, по ее словам, не принимала. Бежать же среди ночи в какой-нибудь магазин Женя не собирался, поскольку оставлять девушку в квартире одну не решился бы ни за какие коврижки, ну, а она и не настаивала. И вот тут, в какой-то переломный для нее момент, Алена вдруг вспомнила, что вообще-то были в их Фонде и неплохие ребята… да какие уж ребята, настоящие мужики, но все они почему-то то ли не сработались с руководством, то ли свои, другие планы имели. Заинтересованный Женя попросил, как в известном кино, с этого момента рассказывать поподробнее. Особенно про «ребят». И вот что услышал.
   Есть во Владимирской области, если ехать по шоссе на Нижний Новгород, небольшой городок, известный, кажется, еще с тринадцатого века. Этот городок имеет название Гороховец, а всему мужскому населению России он еще известен тем, что каждый мужчина, причастный в институтах к военным кафедрам, должен был знать о знаменитых Гороховецких лагерях, где постоянно проходили военные учения и летние так называемые сборы. Имелись там и полигоны, и все, что нужно для постижения сурового воинского дела. И хоть сам Гороховец, который стоит на реке Клязьме, не так уж и далеко от места впадения ее в Оку, на близлежащих территориях фактически сходятся три области — Владимирская, Нижегородская и чуть севернее — Ивановская. Необычайно удобное место для организаций, расположивших там свои хозяйства. С одной стороны, имеется административное деление, границы, отмеченные на картах по рекам и речушкам, а с другой — да кто его знает, чья земля, особенно в весенний разлив.
   Вот в этом благословенном, первозданном месте, среди болот, рек и озер, в свое время одна из патриотических организаций построила для себя летний лагерь, чтобы воспитывать подходящую смену. Добротные домики-казармы, небольшое подсобное хозяйство, охота, рыбалка — что еще надо для правильного воспитания молодого поколения? Особенно если оно находится в опытных и деловых руках людей, прошедших в свое время огни и воды. Да, несомненно вырастут настоящие парни!
   На каком-то этапе эти парни, точнее, вполне созревшие мужчины, от которых так и веяло силой и прочими таинственными делами, о которых те, однако, старались не распространяться, появились в Фонде. Он тогда еще «Славянским объединением» назывался, а Алена только пришла, чтобы устроиться на работу — массовиком-затейником, как она шутила. Они, слышала, договаривались о какой-то помощи, собирали средства на обустройство летнего лагеря, словом, деятельность была кипучая. Но и такая же таинственная. Во всяком случае, Алена, сколько ни напрашивалась к ним в гости, так ни разу в эту группу, которая носила таинственное название «Тропа», и не попала. Обещали, бывало, когда-нибудь показать, но приезжали в Москву — сытые, загорелые, с каким-то прямо-таки черноморским загаром — и отшучивались, мол, пока не закончился период организации, потом у них началась реорганизация. Жили они, бывало, по нескольку дней в гостиной части Фонда, у «Массива» имеется для собственных нужд пара комнат гостиничного типа. Так вот и не удалось ни разу съездить, хотя с одним из этих мужчин, с Гришей Гладковым, Алена даже одно время сошлась довольно близко.
   Она и тут не стеснялась — что знала, то и говорила.
   А вот про Гришу Жене захотелось узнать побольше. Как он выглядит, чем занимается, когда бывает в Москве, один ли или же вместе с товарищами? Но всего этого Алена, естественно, не ведала, поскольку и сама никогда не интересовалась, да и Гриша обычно переводил разговоры на другие темы. Да и потом, какие могут быть серьезные разговоры в постели? Глупости!..
   Но несколько позже, когда утихли Аленины вопли после очередного приступа страсти, когда она сбегала в ванную и вернулась, юркнув Жене под бок, она вдруг как-то по-взрослому серьезно отстранилась от него и строго посмотрела. Вопрос последовал откровенный: «Зачем это все нужно знать ему?»
   Женя торопливо отшутился, что чуть было уже не заревновал к ней того, неизвестного ему мужика с черноморским загаром. К чести ее следует сказать, что она не поверила, в чем Женя и убедился.
   — Ты расспрашиваешь, как следователь какой, — нахмурилась она.
   И он решил больше не темнить, правда все равно должна была всплыть — и чем скорее, тем лучше.
   — А я и есть следователь, — пошутил он, внимательно наблюдая за реакцией.
   — А как же корреспондент? Газета? Это все туфта, да?
   — Нет, — поспешил заверить он, уже сожалея об откровенности, — я действительно хочу написать про ваш Фонд, мне нравится, чем вы занимаетесь. И ты мне понравилась. Ей-богу, не вру! А по профессии я — следователь. Вот, в частности, одно, даже два убийства сейчас расследую. Ищу преступников, пытаюсь понять, где они могут прятаться. Так что ты тут ни при чем.
   — А у меня выпытываешь? — Она неожиданно зло прищурила глаза.
   И это ей очень не шло — совершенно, пардон, голой, даже как-то неожиданно постаревшей в предутреннем освещении. А ведь только что казалась почти совершенством.
   — Вовсе я ничего у тебя не выпытываю. Ты сама рассказываешь, я слушаю, а что кажусь рассеянным, то это оттого, что думать еще и о своих собственных проблемах приходится много. Ты вот мне про мужиков тех своих рассказываешь, а я — ну профессия у меня такая зловредная — все прикидываю, мог ли быть кто-нибудь из них дерзким убийцей?
   — И каков ответ? — сухо спросила она.
   — Думаю, что, наверное, все-таки нет. Ты вот лучше про себя скажи, про свои ощущения: ты бы узнала, что человек, например, убийца? Вот лежит с тобой рядом мужчина, и на нем, разумеется, ничего не написано, но ты бы смогла догадаться? Я гляжу, что наблюдательность у тебя, между прочим, что надо. Позавидовать можно.
   Он говорил, говорил, отвлекал ее мысли в сторону, но видел, что недоверие к нему не исчезает.
   «Ладно, — подумал, — чему быть, того не миновать… Надо закругляться… Гостиница из двух комнат… Кусковская усадьба… Масса пристроек…»
   — Давай немного отдохнем? — предложил он, закидывая руку ей на грудь. — Скоро утро, а мы ведь так и не сомкнули глаз…
   — Нет! — Она резко сбросила его руку и поднялась.
   — Почему?
   Вопрос остался без ответа. Она, похоже, уже приняла жесткое для себя решение. И начала торопливо одеваться.
   — Можешь не провожать, — зло сказала она.
   — Ну почему же, провожу.
   — Тогда хоть простыню накинь!
   Вот это уже было новым, только что сама пуделяла по всей квартире в чем мать родила, и вдруг такие сложности!
   В прихожей, у зеркала, она быстро подвела губы, облизала их, пятерней «чесанула» светлую свою гриву, чуть взлохматила и с насмешкой посмотрела на Женю:
   — Когда репортаж ожидать?
   — Как только, так сразу, — улыбнувшись, ответил он и потянулся к ней губами.
   Но Алена спокойно, без эмоций, как, скажем, вешалку с ненужным ей платьем, отвела его в сторону движением ладони и показала на дверь.
   — Выпускай.
   И он выпустил. А потом быстро переместился к кухонному окну и посмотрел на двор из-за занавески. Алена вышла, огляделась, постояла в раздумье и вытащила из сумочки мобильный телефон. И вот так, разговаривая, ушла под арку ворот. На улице она остановила первую же попавшуюся ей на глаза машину, причем сделала это привычным, решительным жестом, которому почему-то подчиняются и все таксисты, и даже частники, села рядом с водителем и укатила.
   Евгений посмотрел на часы: была только половина шестого. Решительная, надо сказать, девушка…
   Однако что же мы имеем в остатке?
   Прежде всего Григория Гладкова.
   Эта фамилия прозвучала впервые в рассказе Грязнова. Ее наряду с Рэмом Собиновым, Максимом Самощенко и Михаилом Федоровичем Покровским назвал ему экс-полковник из Юрмалы Андрей Борисенко. Других фамилий Алена не называла, тем не менее это вряд ли могло быть случайным совпадением. И имена тех «козлов» звучали у нее все больше нелестно и уменьшительно — Ваньки, Петьки, Кольки, даже Мишка один был, а вот Рэмки, к примеру, не было. Но это ничего не значило. В Кусковскую усадьбу можно было уже ехать с более конкретными задачами. И желательно в сопровождении ОМОНа.
   Ну а пока следовало навести в доме порядок, убрать следы ночного пиршества, а заодно вернуть фотографию молодого и полного надежд Жени Климова на его законное место.
   И еще один вопрос оставался пока без ответа: куда могла эта девушка звонить в половине шестого утра? С каким абонентом вести довольно долгий телефонный разговор? А что, если она, протрезвев, поняла, какую глупость совершила, нечаянно проговорившись, да не кому-нибудь, а следователю, который, ко всему прочему, еще и убийц каких-то ищет, о своих дружках-товарищах из странной организации под названием «Тропа»? Тропа — это понятно, правильнее ее было бы назвать «Тропой возмездия», но последнее слово звучит зловеще, и потому его они вряд ли, кроме как в разговорах между собой, упоминают. А может, она уже предупредить решила, что их ищут? Но тогда нельзя терять ни секунды, пока те не смылись из Москвы. Это если они сейчас еще в Москве. Вот ведь к чему иная несдержанность приводит! В любом случае, нельзя терять времени. И самое правильное — это все по порядку рассказать Турецкому…

Глава восьмая «В заповедных и дремучих, страшных муромских лесах…»

   1
   Александр Борисович, которому Женя пока еще коротко рассказал о своих приключениях, подняв для этого с кровати в шесть утра, не знал, что ему делать — плакать или смеяться. Но для начала он немедленно уселся в свою машину и помчался к Жене в Сокольники, чтобы выяснить для себя все по порядку. Более идиотскую ситуацию было бы трудно и придумать.
   Надо было, что называется, по какому-то наитию забраться в самое логово зверя, чтобы затем со спокойной совестью спугнуть его. А в том, что дело произошло именно так, Турецкий фактически уже не сомневался. Да если бы оно еще ограничилось только побегом преступников! Как бы гораздо худшего не произошло.
   Эта болтливая дура могла ведь, находясь еще под вчерашним «впечатлением», рассказать преступникам все, чего и сама не знала. И тогда они поняли бы, что выход для них только один — убрать ее. А если верить Грязнову, точнее, Борисенко и Покровскому, то, по их мнению, тот же Рэм Собинов уже свихнулся на своих идеях наказания виновных, зациклился на собственных понятиях «справедливости», а это означало бы для девушки быстрый и неправый конец. Какой настигает всякого болтуна. Стрелял же он в некогда любимую женщину? Взорвал ни в чем не повинного шофера генерала Воронова? Значит, счел их обычными издержками производства, не более. Тем паче — теперь! Когда они, казалось, уже достали последнего своего врага. Во всяком случае, предупредили, что его очередь следующая.
   Положение усугублялось тем, что Климову было неизвестно, где живет Алена, даже фамилию «опытный газетчик» разузнать не удосужился — настолько увлекся «темой».
   Следовало поднимать команду, немедленно обкладывать Кусково, изымать архивы «Славянского массива» и по ним изучать пути возможной дальнейшей «миграции» господ офицеров из «Тропы возмездия».
   Правда, оставалась еще одна возможность уточнения их планов. Это получилось бы в том случае, если бы Алена все же сообразила своим недалеким умом, о чем можно Гладкову рассказывать, а о чем следует категорически молчать. Если бы она промолчала про их лагерь где-то в окрестностях Гороховца, который, как помнил Александр Борисович еще по собственной «военной молодости», находился в глубине или чуть в стороне от знаменитых Муромских лесов, то ее друзья могли бы временно укрыться именно там. Поди отыщи! Хотя все-таки ориентир.
   Короче, в любом случае, если она еще оставалась живой, ее следовало найти и спрятать, несмотря ни на какие протесты. Жизнь дороже всякого рода любовных глупостей. Важнее всего следовало определить место ее теперешнего пребывания, а для этого требовался хоть кто-то из сотрудников «Массива».
   А на часах было только семь утра, и все нормальные люди либо завтракали, отправляясь затем на работу, либо совершали «пробежки ради здоровья» по пустынным улочкам родного района. Турецкий наблюдал уже этих бегунов на дорожках парка, проезжая по Сокольническому Валу и отчасти даже завидуя им, — по программе живут люди, а не в таком суматошном режиме, как иной раз приходится ему.
   Сокольники… У него этот район Москвы вызывал всегда массу разнообразных личных воспоминаний, начинавшихся с первых служебных его удач и промахов и кончая серьезными личными решениями последних лет. Много здесь всякого бывало — в этих бесчисленных когда-то кафешках и пивнушках, ностальгически напоминавших о том, что все в жизни имеет конечную цель, тем более твоя собственная жизнь, о чем мы так мало порой думаем… И уж как тут подумать о девушке, которая сперва наболтает тебе с три короба, а после осознает вдруг, какую глупость совершила, и пытается каяться. Кабы только поздно не было…
   Осознавший также степень своей ответственности Климов готов был каяться перед Александром Борисовичем в своих невольных промахах. По-новому, на сей раз более подробно, исключая разве что сексуальные мелочи, рассказал он о беседе с Аленой. Дал послушать отдельные моменты магнитофонной записи, сделанной еще прошлым днем, потом кое-что из уже вечерних признаний, сдобренных изрядной долей «шаловливых оборотов речи» и эмоциональных междометий.
   — Ну, мне ясно, чем вы тут занимались, — без всякой иронии сказал Турецкий. — Но зачем было бросаться в пропасть очертя голову? К чему твои признания?
   — Понимаете, Александр Борисович, я таким вот образом как бы проверил, насколько ее рассказы были серьезны.
   — Проверил?
   — Да, и верю каждому слову. По тому, как она после отреагировала, я понял, что она чего-то испугалась… Нет, это был не испуг, она занервничала. Будто вспомнила, что куда-то опаздывает, и заторопилась. Вот и все. А о последствиях ее же откровений я как-то не задумывался. И потом, ей же необязательно говорить о том, что она мне тут по пьянке наплела? Может и промолчать. Свидетелей-то никаких нет. Вот только телефон ее утренний меня немного смутил. Кому так рано-то звонить? Дома ее не ждали, это она говорила. Да и нет у нее никакого мужа.
   — Фамилию ее хотя бы запомнил?
   — Да это узнать просто… Рано еще.
   — Кабы поздно не оказалось.
   — Я позвоню в Кусково, узнаю.
   — В Кусково твое не звонить надо, а срочно ехать. Причем так быстро, чтобы застать все население к приходу на работу. Ладно, это уже теперь мое дело.
   И Турецкий стал звонить Грязнову, чтобы объяснить срочность проводимой операции.
   Грязнов с ходу, даже не дослушав рассказ Турецкого до конца, обозвал все это выдуманное дело чистейшей авантюрой и, лишь уступая настойчивым просьбам Сани, брюзгливым тоном пообещал подумать.
   — И долго ты намерен это делать? — едва не рассердился Турецкий. Он уже был в определенном «заводе» после рассказа Евгения.
   — До девяти время еще есть, а раньше девяти ни одна контора дел своих не начинает. Если не с десяти даже. Ладно, я перезвоню на твой мобильный, ты, кстати, где?
   — В Сокольниках, у Климова.
   — Ну вот и подтягивайтесь потихоньку к Кусковскому лесопарку, а там, глядишь, и мы подъедем. Без нужды на рожон не лезьте, приедем, разберемся…
   Никто и не собирался никуда лезть. Турецкий с Климовым и сами понимали, что придется действовать с максимальной осторожностью, поэтому сделали все, чтобы остаться незаметными.
   Александр Борисович благоразумно не сел в свой синий «пежо», который был уж точно известен тем, кого они преследовали — «маячки»-то ведь недаром вешали, как собаке на хвост. Воспользовались «Жигулями» Евгения. Алена, кстати, ничего о них не знала — вечером Женя благоразумно приехал на метро, а потом добирался автобусом — он ценил свои прокурорские «корочки» и по собственной беспечности расставаться с ними не желал. А если б знала, то что? Могла бы упросить доставить ее домой? Но тогда бы он узнал, куда она едет, а возможно, и к кому. Климову все не давала покоя та ее выжидательная поза с трубкой в руках, у подъезда, пока она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, пока не последовал отклик на ее звонок. А потом слишком уж деловой вид, с которым она бесцеремонно, как опытная и знающая себе цену проститутка — кто же еще? — останавливала попутную машину.
   Турецкий, между прочим, тоже оценил это наблюдение.
   Итак, они подъехали к усадьбе на коричневых Жениных «Жигулях» и остановились в некотором отдалении от того здания, в котором располагался «Славянский массив». Собственно, как уже известно, это было не одно здание, а несколько домов с похожей архитектурой, но разным возрастом наружной отделки. Вполне вероятно, что в одном из соседних домов и находилось то самое гостиничное отделение, где обычно останавливались приезжающие в Фонд посетители из разных филиалов — от Омска до Ростова-на-Дону. Но в каком — это еще предстояло выяснить. А возле домов не было ни ранних посетителей, ни случайных местных жителей либо прохожих, которым могло быть известно что-то о том, будто где-то здесь имеется гостиница. Так что спрашивать не у кого.
   Потом, уже около девяти утра, у главного подъезда появилась откуда-то из двора пожилая женщина с ведром и тряпкой на палке. Она начала протирать самодельной шваброй камни перед входом.
   Турецкий с Климовым подошли поближе и поинтересовались, когда открывается «контора»?
   Старуха неодобрительно окинула их взором и недовольным тоном ответила, что никаких контор тут рядом нет, а вот Фонд начнет работу в десять, как о том написано на доске. И она, чтобы лучше было видно глупым посетителям, протерла своей самодельной шваброй еще и вывеску — «Общественный Фонд „Славянский массив“. Режим работы с 10 утра до 20. Без перерыва на обед».
   — А здесь, говорили, мамаша, вроде у них какая-то гостиница есть? — вежливо спросил Турецкий. Но вежливость его не подействовала — она уже составила себе нелестное впечатление о ранних посетителях.
   — Есть пара номеров, для своих, вон в том строении, — она шваброй указала во внутренний двор, — а гостиницы отродясь не было, мне ли не знать…
   И она принялась с жестоким остервенением тереть выщербленные плиты старых ступеней. Тема была исчерпана.
   Скучающим шагом никуда не торопящихся прохожих они обошли здания, поглядывая по сторонам. Отметили для себя и небольшой двухэтажный домик, крашенный желтой краской, с одинокой дверью под причудливым козырьком-кокошником в старорусском стиле и двумя рядами окон по бокам, плотно задернутых белыми занавесками. Явно служебное помещение. Прошли мимо, не обращая внимания, и устроились на лавочке с тыльной стороны, где никаких окон не было. Оставалось терпеливо ждать.
   А вокруг ничего не происходило. Тихий уголок старой Москвы, затененный толстенными липами и высокими тополями, уже начинавшими потихоньку сыпать свой вечный пух. Турецкий с тоской подумал о приближающихся днях его мучений: когда тополиная метель достигает своего апогея, Турецкого на несколько дней, в буквальном смысле, укладывала в постель жутчайшая аллергия. Хоть доктора всех мастей и возражали ответственно, что этого быть не может, но против факта-то не попрешь! Мысль об этом отвлекла внимание на какие-то моменты, а потом вдруг из-за угла выкатилась «Волга» с вращающимся синим маячком на крыше и за ней небольшой автобус, типа «ПАЗа». Беззвучно остановившись, словно на специальных учениях, автобус разом распахнул двери, и из него горохом посыпались одетые в камуфляжную форму со доспехами на груди и опущенными забралами шлемов похожие друг на друга автоматчики. Их было немного, вряд ли больше двух десятков, но они в мгновение ока заняли все необходимые позиции возле комплекса зданий.
   Грязнов выбрался из «Волги» и пошел навстречу Турецкому и Климову. А Александр Борисович показал ему рукой на дом с глухой желтой стеной.
   — Здесь? — крикнул Грязнов.
   — Говорят, да. Вход с той стороны.
   Грязнов обернулся и показал автоматчикам рукой, и те ровной цепочкой обогнули здание с двух сторон.
   Все было проделано быстро, ловко и практически бесшумно.
   — Всех, кого обнаружите, особенно мужчин, обыскать, проверить документы и задержать до отдельного распоряжения, — приказал Грязнов старшему в группе автоматчиков. — А мы пойдем к руководству. Тоже парочку ребят выделите.
   Командир сделал знак, и двое бойцов пошли впереди, держа короткоствольные автоматы под мышками.
   Директор Фонда, или управляющий, как он себя представил, только что прибыл в офис и ничего решительным образом не понимал. Какая проверка? Какой обыск?! Какие посторонние люди?! Да не может этого быть, потому что не может быть никогда! Он утверждал, он настаивал, он даже сослался на известного депутата Государственной думы, который в некотором роде как бы курировал Фонд. Наконец, видя, что прибывший генерал милиции и сотрудники прокуратуры пока ничего ему не отвечают, не ругаются, не угрожают, а ведут себя смирно, словно ждут чего-то, управляющий и вовсе расхрабрился. Он даже набрал на своем мобильнике известный ему номер и, торжествуя, протянул трубку Турецкому, которого почему-то посчитал здесь старшим. Может, потому, что он молчал, а говорили только генерал милиции и молодой следователь, которого он, управляющий, Павел Григорьевич Сосновский, определенно где-то уже видел, он мог бы даже поклясться, поскольку был уверен в своей твердой памяти, но вот где — это вопрос.
   Турецкий взял трубку и представился:
   — Помощник генерального прокурора Турецкий, с кем имею честь?
   И «на той стороне» произошла заметная заминка. Но Сосновский, видимо, не учел психологического момента и со сбивчивым торжеством прокричал:
   — Вы говорите с депутатом Государственной думы, заместителем председателя комиссии по законности и праву господином Маркеловым!
   — Вот как? — улыбнулся Турецкий и, пока длилась краткая пауза, вспомнил, что этого Маркелова, кажется, зовут Георгием Владимировичем. — Это вы, Георгий Владимирович? Доброе утро. Позвольте поинтересоваться, что вам так рано понадобилось в этом Фонде? Меня зовут Александром Борисовичем, к вашим услугам.
   — Мне? — слегка опешил Маркелов. — Да ничего. Это же вы мне позвонили!
   — Я? Увольте, уважаемый Георгий Владимирович. Это Сосновский, как он нам тут представился, зачем-то набрал ваш номер. Испугать, что ли, хотел? Так я депутатов не боюсь, я предпочитаю работать с ними рука об руку.
   — Простите, — как-то нервно хихикнул Маркелов, — но воспользуюсь случаем и задам вам вопрос, Александр Борисович. Что вы-то в такой компании делаете в столь ранний час в помещении Фонда, как я вас понял? Если это не важнейший государственный секрет? Но уж, так и быть, может, между своими-то, а? А я никому не расскажу, обещаю.
   — Секрет перестает им быть, едва о нем узнают посторонние, а так как это уже произошло, и не по вашей ни в коем случае вине, то могу сказать. К нам поступили сведения из некоторых источников о том, что в помещении этого так называемого Фонда могут скрываться очень опасные преступники, совершившие убийства известных вам генералов Порубова и Воронина.
   — Убийцы?! В Фонде?! Простите, вы ничего не путаете?
   — Я имею обыкновение сперва проверять факты, ну а уж потом предъявлять обвинение, и ничуть не раньше. Чем я сейчас, собственно, и занимаюсь. Устраивает ответ?
   — Вполне. А этому… Ну Сосновскому-то что неясно? Может быть, вы согласитесь передать ему трубочку?
   — С удовольствием, тем более что она ему и принадлежит. Всего вам доброго, Георгий Владимирович. Надеюсь, что подробности вы узнаете уже из прессы.
   «Пресса!» Вот что вспомнил Сосновский и, снова приглядевшись, узнал вчерашнего «корреспондента», которого водила эта вездесущая Алена! Ну да, вот кто больше всех здесь болтает! Гнать ее нужно! Уволить ко всем чертям!..
   Турецкий заметил, как вдруг изменилось выражение лица управляющего. Но он также слышал, как что-то крепко, видать, выговаривал тому депутат Госдумы, а сам Сосновский находился уже не здесь, а где-то в стороне.
   Прибежал командир отделения спецназа и доложил, что в соседнем помещении гостиничного типа обнаружены трое молодых людей. Все они имеют при себе удостоверения членов общественного фонда «Славянский массив», а здесь они находятся в служебной командировке. Все они члены филиала фонда «Подвиг», расположенного в Омске. Факты, добавил командир, нуждаются в проверке, а владельцы удостоверений, ввиду того что иных документов, подтверждающих их личности, и в первую очередь паспортов, у них не обнаружено, подлежат задержанию.