Незнанский Фридрих Евсеевич. Москва-Сити

   - Ладно, Слава, все понятно, - кивнул Меркулов. - В няньки, конечно, записываться, как ты понимаешь, никто не собирается, а с зональным прокурором, надзирающим за следствием, я переговорю.
   - Это кто у нас зональный-то, напомни, - напрягся Грязнов.
   - Стыдно, стыдно, брат! Зональный прокурор по Москве у нас замечательный, Вадим Сергеевич Молчанов, собаку на своем деле съел. По всем городским прокуратурам следаки на него не нарадуются - и советом всегда поможет, и отсрочки по делам, когда надо, дает, всегда с оперативно-следственными группами планы мероприятий обсуждает, ну и все такое прочее... Так что со всеми вопросами и деяниями валяй к нему. То же, Саша, могу и тебе сказать, если тебя по делу Топуридзе энтузиазм обуревать начал...
   - Да ну, какой там энтузиазм. Так, профессиональный интерес... На рефлекторном, если хочешь, уровне... Любопытное дело, между прочим, вы согласны, ребята? Мне кажется, вы не станете спорить, что те, кто стрелял, - это всего лишь исполнители. Так вот, мне бы хотелось узнать - ну или помочь узнать, - откуда ноги растут... Я, честно говоря, уже склоняюсь к тому все больше, что это была акция устрашения. Если б хотели убрать, заказали бы настоящему киллеру... Сколько уж у нас с вами именно таких вот висяков: откуда-то пуля прилетела - и ага...
   - А что такое - настоящий? - встрепенулся Меркулов. - Что это значит?
   - Это значит, что настоящий выбирает место так, что его никто никогда не видит, это значит, что настоящий убивает наверняка, а не как в нашем случае...
   - Значит, ты считаешь, что это больше похоже на акцию устрашения? задумчиво переспросил Меркулов. - Ну и кого же напугали?
   - А вот это, мне думается, и надо бы выяснить в первую голову... Ты верно говоришь: если бы это случилось во время предвыборной кампании, я бы решил, что речь идет о мэре. О том, чтобы его каким-то образом скомпрометировать или лишить каких-то козырей. Словом, выбить из игры... Помните, как на прошлых городских выборах вышибали вице-мэра? Он тоже тогда, к счастью, остался жив. А погиб бы - и пришлось бы мэру снимать свою кандидатуру, поскольку мэр и вице-мэр регистрировались в связке: выпадает один, автоматически выпадает и другой... Может, и здесь что-то вроде этого...
   - Да, но выборы-то уже прошли, Саня! - покачал головой Грязнов. - И основной компромат уже ушел в дело... Тут, брат, все-таки чегой-то другое... Может, этот Топуридзе просто кого-то загнал в угол? Сам ведь знаешь, даже маленькая шавка, загони ты ее в угол, - и та тяпнуть может, а? И вообще, мало ли кому мог перейти дорогу чиновник такого уровня...
   - Все, - решительно подвел итог Меркулов. - Пусть это будет одной из версий, которые надо проверить. У меня тоже, например, не выходят из головы слова из интервью мэра - насчет того, что в покушении на Топуридзе заинтересована какая-то криминальная группа, не согласная с его решениями, а также о том, что разногласия в мэрии - выдумка досужих журналистов. Эти слова лишний раз подтверждают, что все мы в городе - и не только прокурорские работники или журналисты, но и просто обыватели - знаем: там, на московском олимпе, все не так благообразно, как нас стараются убедить... - И завершил, резко оборвав себя: - На этом все, мужики. Стало быть, договорились: со всеми вопросами и идеями, буде они у вас возникнут, - к зональному прокурору, Вадиму Сергеевичу Молчанову...
   ТУРЕЦКИЙ
   О том, как в московских верхах дела обстоят на самом деле, если и не знали, то смутно догадывались многие жители нашего города. То есть, конечно, они не знали в деталях, что творится там внутри, в недрах, так сказать, вулкана, но вулкан этот сам время от времени давал о себе знать какими-то неожиданными выбросами не всегда приятно пахнущей информации, из которой становилось известно, что мэр наш выступает против той модели приватизации, через которую пропустили всю страну, что он не согласен то с одним, то с другим деятелем из президентского окружения, что своей самостоятельностью он постоянно вызывает раздражение у властей предержащих. Последний раз такой неожиданный всплеск информационной лавы возник, когда вдруг обнаружилось несогласие с мэром одного из его замов именно по мэрии (мэр у нас был един в двух лицах - он и градоначальник, он и премьер-министр городского правительства).
   Несогласие это проявилось довольно неожиданно, и связано оно было с пресловутой Горбушкой, рынком, на котором чуть ли не добрый десяток лет традиционно торговали разнообразной электронной техникой, а также аудио- и видеопродукцией. Рынок этот, как многие рынки в Москве, возник стихийно вскоре после того, как на самой ранней зорьке новой российской истории президент Ельцин издал характерный для той эпохи размашистый указ, разрешающий частную торговлю всех видов, в том числе и на улицах города везде, кроме, кажется, проезжей части. И тут же улицы столицы, особенно в ее центре, превратились в огромную барахолку, толкучку. Мимо Малого театра, мимо Исторического музея, мимо ГУМа и ЦУМа просто нельзя было пройти - на тротуарах вплотную друг к другу, плечом к плечу, стояли люди, предлагающие прохожим самый разный товар: и оставшиеся от умершего мужа брюки, и реквизированный на родном заводе инструмент, и "начелноченное" где-нибудь в Польше дамское белье, и прикупленные по оптовой цене сигареты или напитки и банки с закатанными огурцами и помидорами собственного урожая... Было такое ощущение, будто в эти многочисленные ряды встала добрая половина города... Мэр начал бороться с этими стихийными толчками чуть ли не с самого первого дня, пытаясь вогнать торговый бизнес тысяч и тысяч людей, весьма характерный для нашего дикого капитализма, в цивилизованные рамки. Может, потому что задача эта казалась невыполнимой в эпоху того самого дикого капитализма, никто как бы и не обратил внимания, что фактически идет война с президентским указом. Но потом все увидели, что мэр в общем-то прав, когда в специально отведенных городом местах появились палатки, прилавки, специально приспособленные для торговли транспортные контейнеры, - по крайней мере, эти импровизированные рынки начали утрачивать вид диких барахолок... Экзотическое смешение разрешенного и запрещенного породило свои торговые гибриды. Вот тогда-то и расцвела Горбушка. Здесь, к примеру, можно было купить новейший японский телевизор или магнитофон дешевле, чем в "законном" магазине, но зато безо всяких документов. Особенно расцвела здесь торговля контрафактными аудио- и видеокассетами. Солидные фирмы, приобретающие у держателей прав разрешение на тиражирование и торговлю, еще только создавались, а у частника уже вовсю шла торговля самыми последними новинками этого рынка. Дело доходило до того, что, скажем, фильм еще не дожил до своей премьеры в родных Соединенных Штатах, а на русском он уже вовсю продавался... Любители и собиратели могли здесь найти записи поистине коллекционные, издать которые у официально существующих фирм не хватило ни ума, ни желания. Фактически рынок проявил одно из лучших своих свойств: он был готов удовлетворить любую прихоть потенциального покупателя...
   И вот в один прекрасный день мэр решил загнать этот рынок, который можно сравнивать со знаменитыми книжными развалами на набережных Сены, под цивильную крышу. И там, под этой крышей, срочно наладить борьбу с незаконной продукцией, лишающей немалых доходов и казну, и городской бюджет. Надо сказать, обывателя это решение не обрадовало: какая ему разница, законная или незаконная у него продукция в пользовании, если незаконная такого же качества стоит гораздо дешевле...
   Что тут началось, какая поднялась волна протестов! Как будто речь шла чуть ли не об уничтожении культурной ценности сродни Третьяковке. Мэр был тверд и непреклонен, хотя в этом его шаге, как и во всяком радикальном решении, были и свои минусы. Мэру казалось, что плюсов больше. Тем, кто лоббировал дикий рынок, казалось, что больше минусов.
   И вот в самый разгар этого противостояния один из замов мэра, Борис Рождественский, как ни в чем не бывало заявляет: "Слухи о закрытии Горбушки ни на чем не основаны, рынок остается на прежнем месте и в прежнем статусе, никто не собирается его трогать". Что мэр предпринял против этого зама, какие меры внушения - неизвестно. А только и сам зам остался на месте, и пресс-секретарю пришлось делать заявление о том, что решение мэра неизменно, а все слухи о сохранении Горбушки являются ни на чем не основанным политиканством и что при всем при том в правительстве города по-прежнему сохраняется полное единодушие...
   Я был уверен, что таких Горбушек была явно не одна, что если повнимательнее приглядеться к деятельности московского правительства, то можно обнаружить их там достаточное количество. Я не знал, что именно подвигло Рождественского на его заявление, не знал, на что он рассчитывал, но совершенно точно знал одно: помимо всего прочего, помимо чьих-то экономических интересов защиты, это был ход, рассчитанный на то, чтобы снизить невероятную популярность мэра.
   Это сейчас все эти страсти поутихли, а во время предвыборной кампании они бушевали с такой яростью, что все частное было наружу: и кто против мэра, и кто заказчик этой войны, и кто мэра поддерживает. Вулкан клокотал. Каких только собак на мэра не вешали! И украл-де он наши миллионы на стройке своей великой кольцевой дороги, и виллы он на средиземноморском побережье себе строит, и американца, одного из совладельцев огромной гостиницы, чуть ли не самолично убил, и жена-то у него бизнесом занимается только за счет того, что муж дает ей заказы от города, и дочки-то у него двоечницы...
   Особенно усердствовал один журналист на телевидении - этот научился чуть ли не вгонять мэра - крепкого, видавшего виды мужика, - в слезы, честное слово! И видно было, что этот умелец выполняет чей-то заказ, и видно было, что он действует нечестно, подтасовывает факты, передергивает, и все, что он говорит, - "чистая полушерсть", ложь, смешанная с небольшой долей действительных фактов для придания ей, лжи, правдоподобия, но все было подстроено так, что мэру умело не давали сказать перед страной свое слово в защиту - лишили выхода на федеральный экран, и все тут. И в конце концов умельцы своего добились - мэр огорчился, и так заметно, что кое-кто даже начал поговаривать открыто, выдавая цель всего этого предприятия: ну какой он политик, если даже удар держать не умеет... Вообще-то удар положено держать боксеру или просто драчуну, но попробуй скажи, что политику должны быть присущи несколько иные таланты... Это в стране-то, где даже президент время от времени прибегает к криминальному жаргону...
   А самое главное - и это-то я знал прекрасно - мэр как раз умел держать удар. Но ведь и любой самый-рассамый боец может это делать лишь при условии, что его не бьют сзади, не бьют ломом, если против него не выступает целая шайка отморозков... Мэр был москвич по рождению, что, кстати, придавало ему особую популярность даже у тех москвичей, которые стали таковыми, то есть москвичами, всего несколько лет назад, и, как парень из Кожевников да выросший в войну, он, конечно, умел и драться, и держать удар. Только он, наивная душа старого воспитания, считал, что политика не зона, а раз драка, то вестись она должна по правилам. А его взяли в оборот так... Я даже вспоминал в разгар этой травли один черный анекдот про соревнования по плаванию в фашистском концлагере: "Вот сходит с дистанции француз, вот исчезает с дорожки американец, и только русский все еще плывет... Взмах, еще взмах, но вот и русский исчезает с поверхности бассейна... Да, трудно, очень трудно плыть в соляной кислоте..." Я, да и все мы, горожане, видели, как трудно ему было плыть в этом концентрированном растворе ненависти... Но ничего, выплыл. На то он и наш общий столичный избранник...
   Именно в этот период я познакомился с замечательным человеком, помощником мэра по приемной, - назову его Калитиным. Этот человек, к слову, был помощником по приемной и при Промыслове, и при Гончаре, и при Попове, однако настоящим городским головой он считал только нынешнего мэра - а уж Калитину-то было с чем сравнивать. Он объяснял мне этот расклад так: "Кто говорит: он, мол, жулик, - а я говорю: он патриот. И знаешь почему? Ну по тому, что он делает все для нас, для города, - это само собой, это всем видно. Но главное - он, как и я, из Кожевников, понял, госсоветник юстиции? Он, как и я, голубей гонял. А все остальное - это х...ня, извини за невольную резкость. Так и передай всем, кому надо... А то они переселяются сюда - кого в Думу избрали, кто в правительство попал, - ах, какая она, эта ваша Москва, ужасная! Я обычно такому говорю: почему - наша? Она и твоя тоже - ты ж уже сам москвич, ты здесь десять лет живешь, у тебя здесь дети, я знаю, школу кончают... Ах нет, это чужой, это враждебный мне город!.. Вот это мило! А зачем же ты здесь живешь да семью перетащил? Уезжай... Нет, не уезжает ведь! Мучается... Тут один такой мученик написал в газете: дескать, Москва поняла свое место в новой действительности после того, как ее опидорасили. Так и написал. Опустили, дескать, как урки в лагерях опускают. Так знаешь, как мэр наш возненавидел этого писаку за одно это слово! Как это: про его любимую Москву - и на таком уровне. Ну и дал ему понять... А тот, сучонок, окрысился, подлость затаил, все ждал момента, чтобы тяпнуть... Знаешь, правильно говорят: раздави клопа - и сам клопом вонять начнешь... Вот они его и жрут все скопом, клопы-то эти... - Он вдруг засмеялся. - Нет, ребята, мы с мэром патриоты. Лучше города не бывает на свете. А потом, все мы здесь теперь, после войны, приезжие. Коренных-то - у которых здесь деды-бабки родились - не так уж и много. Все мы приезжие, только приехали в разное время, понимаешь? Но если ты здесь вырос, то уже ни на какой другой город его не променяешь. Согласен?"
   Я был абсолютно с ним согласен, за что сейчас, когда я по своим делам встретился с Калитиным и случайно заикнулся о том, что вообще-то хорошо было бы достать повестку дня того самого заседания правительства, Калитин с ходу предложил мне распорядок дня мэра на то самое 19-е число, когда подстрелили Топуридзе: может, мол, пока чем поможет хоть это. Я согласился.
   Итак, на утро 19 декабря у мэра было назначено то самое заседание правительства, потом была запланирована поездка на новостройку в один из окраинных районов города - эти ревизионные поездки были введены мэром в систему с самого первого дня. Потом он должен был попасть на гражданскую панихиду по знаменитому актеру, погибшему в нелепой автокатастрофе, - они с женой, как театралы еще со студенческих лет, очень этого актера любили, да и вообще, мэр не упускал ни одного случая пообщаться с творческой интеллигенцией. Следом у него была запланирована поездка в Кремль мероприятие, пожалуй, из малоприятных, верхняя власть втихаря давила его и гнобила: слишком высоко, мол, ты, соколик, с этой своей столицей занесся. А она не твоя вовсе, столица-то, она наша... Ты думаешь, ты поли-тик? Ты власти хочешь, да? А мы тебя к ногтю. Хозяйственник ты, паря, и ничего больше...
   Тут как бы сказалось давнее уже противостояние: "Москва - вся страна". Москву повелось тихо ненавидеть с тех времен, когда Брежнев начал строить коммунизм в одном отдельно взятом городе, в результате чего чуть не вся страна ездила в Москву за продуктами... Понятное дело, образцовый коммунистический город должен был стать ненавистным всей остальной необразцовой и некоммунистической - стране. Но при чем тут, спрашивается, нынешний мэр?
   Она проявлялась часто, эта нелюбовь, в том, с каким удовольствием Дума урезала городской бюджет, на который ее власть вроде бы и не распространялась, в том, с каким удовольствием транслировали на всю страну травлю мэра и с каким удовольствием эту травлю наблюдали.
   - Да что ему не работать, - говорили другие губернаторы, - они же там, в Москве, за наш счет жируют, на денежных потоках сидят...
   Напрасно столичный мэр доказывал, что говорить так - все равно что говорить о тетках, которые в Мирном на сортировке пересыпают алмазы из одной эмалированной кастрюли в другую, будто они, эти тетки, сидят на несметных богатствах... Впрочем, чего они стоят, все эти аргументы, - блеск чужого богатства всегда ослепляет сильнее самих драгоценностей.
   И вроде бы вот сейчас, когда выборная кампания закончилась и мэр снова триумфально победил на выборах, нет-нет да и выплеснутся наружу отголоски той ненависти - вулкан все работает, то и дело видишь или слышишь в средствах массовой информации:
   "Ревизия организаций, занятых на строительстве МКАД, - убедительное свидетельство нечистоплотности московских чиновников!"
   "За великими стройками мэру некогда подумать о реальных нуждах горожан - вместо третьего кольца городу не хватает простых подземных переходов (или туалетов - смотря по тому, какой пафос нагнетает издание)".
   "Москва, прогнили купола!" - этот ликующий перифраз, набранный огромными черными буквами, сопровождал в газете грустное в общем-то сообщение, что в одном из любимых детищ мэра, совсем недавно сооруженном комплексе на Манежной, потекла крыша.
   Ну и так далее...
   Все это была, так сказать, предварительная информация к размышлению, навоз, удобрение, на котором должна была вырасти более или менее убедительная версия, объясняющая причины покушения на одного из самых верных и самых надежных сподвижников мэра - на его зама по правительству и личного друга Георгия Андреевича Топуридзе...
   Впрочем, все это, конечно, интересовало меня постольку-поскольку...
   МЕСТО ПРОИСШЕСТВИЯ
   Якимцев листал протоколы осмотра места происшествия и допросов свидетелей и слегка про себя дивился: налицо был тот редкий случай, когда картина событий оказалась зафиксированной в ее, так сказать, первозданном виде. Через пятнадцать минут приехала "скорая", а еще через пять - бригада местного управления внутренних дел, которая произвела оцепление. Затем прикатила оперативно-следственная группа ГУВД. Так что и следы сохранились и могли сказать сыщикам все что могли, и служебная собака, с ходу взяв след, уверенно потянула в сторону Вознесенского переулка, где киллера позже видели прохожие, с чьих слов даже был составлен словесный портрет и фоторобот - киллер, как это ни странно, уходил в открытую, без маски, на ходу бесцеремонно распихивая встречных, так что запомнился доброму десятку человек. Правда, куда именно он все-таки уходил, ясности не было, как не было ее и с тем, сколько еще человек участвовало вместе с ним в покушении, велика ли была группа... Как бы то ни было, оперативники "с земли" возникли настолько вовремя, что зафиксировали по горячим следам все, что было можно, и даже произвели опросы очевидцев...
   Исходя из содержимого следственного тома, что лежал сейчас перед ним, Якимцев прикинул "фронт предстоящих работ" и тоскливо вздохнул. "Фронт" этот выглядел весьма внушительно и как-то на удивление не вдохновляюще сплошная рутина. Надо было теперь уже целенаправленно, поподробнее допросить нескольких очевидцев - раз. Надо было произвести допрос родственников и сослуживцев потерпевшего - два. И это при том, что нередко такой допрос ничего не дает, а времени отнимает страшно даже подумать сколько. Нужно было побеседовать, и, очевидно, не один раз, с самим Топуридзе - уж он-то наверняка заинтересован в том, чтобы вспомнить хоть какие-то подробности, высказать хоть какие-то версии, объясняющие факт покушения. Ну и самое тоскливое и бумажное - изучение служебной деятельности Георгия Андреевича. За просто так ведь никого не убивают подобным образом... Тут для уяснения мотивов, двигавших преступником, хорошо бы знать как можно больше: какие решения Георгий Андреевич принимал в последнее время, с какими людьми встречался, кому отказывал, кому давал добро, какие распоряжения или платежные документы подписывал. Все это морока совершенно особая. Сначала переживи скандал, который тебе устроят по месту работы жертвы, не желая, естественно, ничего показывать постороннему для них человеку, да еще слуге закона. А пережив этот скандал, покорпи-ка над папками каких-нибудь идиотских приказов по учреждению или над бухгалтерскими счетами, платежками, балансами... Или над теми и другими вместе, сведенными в отчеты, предназначенные для того, чтобы обмануть государство и своих же сотрудников из числа непосвященных... Но тут, что называется, выбирать не приходится: хочешь не хочешь, а делать это рано или поздно все равно придется.
   Подумав, Якимцев решил, что сам он отправится на место происшествия, одного из членов следственной группы, а именно дотошного Сидорчука, пошлет в местное управление внутренних дел - добрать протоколы следственных мероприятий и поспрашивать ребят там, "на земле". А ну как они что-то такое заметили, что и в протоколы не попало, вдруг оно, это "что-то", окажется очень важным... А на бумаги, в мэрию, он отправит прикомандированную к ним от МУРа оперуполномоченного старшего лейтенанта Елагину. Леночка - умница, красавица, и такая бумажная работа ей, аккуратистке, вполне может прийтись по душе. Главное - внушить ей, что важнее этого дела ничего нет и быть не может. Но это уж он сам должен постараться навешать лапши на уши не слишком опытному старшему лейтенанту милиции Елене Петровне Елагиной как можно убедительнее. Хотя почему лапши? В бумажных хитросплетениях добросовестный глаз способен открыть мно-огие тайны, спрятанные за семью печатями. Можно, скажем, утаить сам факт воровства, но всегда ли удается скрыть факт расходования уворованных денег?
   Его же самого интересовало, конечно, не место происшествия вообще - у него был совершенно конкретный интерес. Во-первых, девочки-продавщицы из магазинчика "Продукты на Клеонтьевском", где Топуридзе нашел первое укрытие. А во-вторых, конечно, тот охранник фирмы "Квант", который принял непосредственное участие в развернувшихся событиях. Если верить тому, что говорил этот охранник, Соколов Андрей Леонидович, он пытался оказать преступникам реальное сопротивление, даже вроде бы стрелял в сторону нападавших, но не попал и в конце концов был обезоружен преступниками, страховавшими киллера, получил черепно-мозговую травму (в деле присутствовала медицинская справка из травмопункта об опасном для здоровья ушибе затылочной части головы и обширной гематоме пострадавшего)... Как бы то ни было, а табельное оружие Соколова А. Л. - а это была не газовая какая-нибудь игрушка, а пистолет Макарова, 9 мм - оказалось в руках преступников, и, мало того, именно из него, кажется, был убит водитель, везший Топуридзе.
   Словом, на ближайшие сутки-другие работой Якимцев был загружен по самое не балуйся.
   Первым номером у него значилась встреча с девочками из магазина "Продукты на Клеонтьевском". Это был магазинчик самообслуживания вытянутый, как кишка (он занимал какое-то бывшее служебное помещение на первом этаже жилого дома), и вдоль всей этой кишки стояли стеллажи с продуктами - выбирай на вкус, расплачивайся на выходе. На выходе же сидели две миловидные кассирши, к которым он и обратился:
   - Здравствуйте, девочки. Я следователь городской прокуратуры, фамилия моя Якимцев Евгений Павлович, и я хотел бы с вами поговорить о том, что произошло девятнадцатого...
   - Ой, - обрадовалась одна, одетая и накрашенная более ярко, чем вторая, - мы вам все расскажем! Мы уже рассказывали следователю... не вам, другому, но, если надо, еще расскажем, правда, Маш?
   Вторая бросила на Якимцева быстрый взгляд, но ничего не ответила.
   - Я знаю, что вы уже рассказывали, - стараясь быть обаятельным, улыбнулся Якимцев, - но, может, вы что-то упустили? Может, сегодня я узнаю от вас что-то новое. Такое важное, что мы сразу найдем преступников.
   Та, что поярче, охотно затарахтела, вспоминая все что можно и не обращая внимания на двух застрявших у кассы посетителей, - в магазине в этот час было пусто, да и вообще он, наверно, пустовал большую часть дня. Изредка вставляла одно-два слова и вторая - эта между делом быстренько отпустила покупателей, которые, впрочем, сразу не ушли - еще стояли какое-то время на выходе, делая вид, будто беседуют о чем-то своем, а на самом деле прислушиваясь к разговору следователя с девушками-продавщицами.
   Выяснилось, что девушки видели через большие витринные стекла почти все и почти с самого начала. Хотя и боялись, как бы в них тоже не попали: сразу поняв, что это не кино, что все по-настоящему, они, что называется, прилипли к окнам. Но, собственно, их рассказ лишь подтверждал все, что было уже известно: мужик с автоматом стоял внаглую на дороге, прямо перед машиной. Откуда он появился, девушки не видели, но видели, как обстрелянный черный автомобиль, вдруг совсем сбросив скорость, затормозил чуть ли не у самых ног киллера. А потом к этому, с автоматом, подскочил еще один: он, в отличие от стрелявшего, был в такой черной маске... знаете, как большие очки, и рот все шарфом закрывал, как простуженный. Этот сбоку заглянул внутрь машины, а потом выстрелил туда из нагана, а потом они оба побежали. Один вон туда - говорившая показала рукой в сторону центра, а вторая, Маша, вставила: "Он автомат свой бросил - вот так, отшвырнул и побежал..." Первая кивнула и продолжила с того же места, на котором прервалась: "А другой побежал вон туда..."