Незнанский Фридрих Евсеевич. На исходе последнего часа

   - Или что плохо лежит? Оптом и в розницу? - рявкнул Трофимов.
   - Ни Боже мой, - смиренно ответил парень.
   Турецкий заглянул в паспорт. Фамилия, не говоря уже про все остальное, была похожа на болгарскую, - Киряков. Так, болгары строили Бургас. В Бургасе кладбище. Машины на дороге у кладбища... Турецкий автоматически запомнил несколько номеров.
   Где-то зазвонил телефон.
   И тут Турецкий краем глаза уловил, как совсем чуть-чуть, еле заметно вздрогнул мужчина на диване. Так, так, глухой?
   Мягким, кошачьим движением парень извлек из кармана радиотелефон.
   - Да-да, - сказал он в трубку. - Сегодня привезу, обязательно. Общий привет. Должок за мной, - объяснил он Трофимову, спрятав трубку обратно в карман. Приятель напоминает. Ну так что, будете наш гарем дальше осматривать?
   - А то как же. И заткнись, твой номер пятнадцатый. - Трофимов уже побывал в двух других комнатах. После чего заглянул в погреб. - Так, а что на чердаке?
   Парень замялся. Тогда Трофимов, ни секунды не размышляя, живо полез наверх. Парень явно занервничал и сделал движение вслед.
   - Муля, не нервируй меня, - попросил поднявшийся наверх Грязнов, придерживая его за руку. - Дядя сам, без тебя, все что надо найдет.
   - Если бы дядя смог наконец объяснить, что он ищет, я бы с удовольствием помог.
   Сверху раздался какой-то шум и проклятия.
   - Твою мать! - Трофимов спустился с чердака. - В краску влез.
   - Я же хотел предупредить, - ехидно объяснил парень.
   В углу прихожей валялся большой мешок из рогожки. На нем лежал начатый рулончик скотча. Даже если здесь что-то действительно есть, подумал Турецкий, просто так, нахрапом не найдешь.
   - Пошли, - резюмировал он, глядя на ноги парня: тот был в кроссовках, причем не на босу ногу. Кроссовки на паркете оставляли черные следы. Это со сна-то он успел их нацепить и уже куда-то ступить, не выходя из дома? В камин, что ли?
   - Извиняться не будем, фраер, не рассчитывай, - буркнул Трофимов. Еще подловлю тебя на чем-нибудь, загремишь как пить дать. А я подловлю, - с удовольствием пообещал он и коротко хохотнул. - Всенепременно подловлю.
   - Кажется, Скотленд-ярд чем-то недоволен? Счастливого пути. - Парень с грохотом захлопнул за ними дверь.
   - Пока что никуда не едем, - придержал Турецкий за куртку раздраженного Трофимова, зашагавшего было к машине. - Отгоните машину, чтобы не было видно. И посидим здесь, подождем, история еще не закончилась.
   - В засаду, натурально, - одобрил, зевая, Грязнов.
   Но сначала пришлось сделать ложный отъезд и припарковать джип подальше.
   Засаду устроили в соседнем особняке, слегка напугав хозяев, пожилую супружескую пару, своими документами. Вернее, испугался только хозяин невысокий мужчина с живым нервным лицом и седой шевелюрой. Его жена, энергичная дама в шортах, неодобрительно покачала головой и ушла готовить обед.
   Дремлющий Грязнов вел наблюдение через занавеску кухонного окна.
   В течение трех часов из краснокирпичной дачи никто не выходил. Трофимов с самого начала был изрядно раздражен и считал все это глупостью.
   - Александр Борисович, может быть, вы все же объясните эту нашу безумную затею?
   - Охотно. Вы видите, возле дачи стоит "БМВ"? Его номер я видел еще на похоронах Малахова. Этого достаточно? - усмехнулся Турецкий.
   Трофимов поперхнулся.
   - Черт возьми! Я всегда говорил, что тут, в нашем болоте, нужен свежий глаз. Сам черт ногу сломит. Будем ждать, конечно, какой разговор! Но я же могу вызвать людей.
   - Я думаю, не стоит. Ведь не исключено, что я действительно ткнул пальцем в небо.
   Хозяин их убежища на вопрос, что он знает о своих молодых соседях, ответить не смог. Он сказал, что редко бывает не только на своей даче, но и вообще в самом городе, в основном разъезжая по гастролям.
   Трофимов, что-то припоминая, пригляделся к нему повнимательней:
   - Кажется, вы дирижировали в филармонии?
   Хозяин демонстративно помахал руками, в которых были нож и вилка.
   - А она - вторая скрипка оркестра, - он кивнул в сторону хлопотавшей жены. И, понизив голос, добавил: - Изумительная женщина с одним-единственным недостатком: даже во сне видит эти чертовы сериалы.
   - Круз в таких случаях действует совсем не так, - неуважительно глядя на сыщиков, покачала головой вторая скрипка. - Вот когда они с Перлом последний раз устроили ловушку для Елены...
   - Дорогая, это же серьезные люди, - взмолился дирижер. - Они не смотрят "Санта-Барбару" и тебя просто не поймут! А вы знаете, я ведь могу устроить вам наблюдательный пункт на воздухе. У нас тут имеется такая славненькая пристроечка... Пойдемте, прошу вас. - И он увел Грязнова.
   Выход туда был из соседней комнаты, но маленькое кухонное окошко позволяло оставшимся видеть Грязнова, расположившегося в кресле-качалке. Пристроечка представляла собой сплошь заросшую плющом и виноградом и почти открытую сверху деревянную беседку, одним боком прилепленную к дому.
   - Слава, что там сейчас видно? - нетерпеливо спросил Турецкий, подходя к двери в соседнюю комнату и наблюдая оттуда за Грязновым.
   - Они готовят шашлык в саду, - после паузы отозвался Грязнов. - Стоп! Появился новый персонаж. Этого раньше вроде бы не было. Похоже, мы таки не все помещения осмотрели.
   Турецкий осторожно выглянул. Огромный, под два метра, парень переворачивал шампуры, раздувал угли, брызгал на мясо вином. Запах шашлыка стал настолько силен, что захотелось есть.
   - А что это, Саня, вы про какое-то НЛО еще в машине языки чесали? вспомнил Грязнов, широко зевая.
   - НЛО! - засмеялся Трофимов. - Ну дает!
   - НЛП, - объяснил Турецкий, - нейролингвистическое программирование... Ты продолжаешь там приглядывать? Это такой метод лечения. Он занимается не причиной болезни, а моделью поведения больного. Это такая своеобразная терапия, причем нефрейдистскими методами. Фрейд и Фромм сейчас на Западе, между прочим, вовсе не так уж популярны, как мы привыкли считать. Американец Ричард Бэндлер так лихо лечил своих больных пациентов, что этим заинтересовалось ФБР. Нетрудно догадаться почему, ведь получается, что этим методом в идеально смоделированной ситуации можно выудить из человека практически все. В свое время мне подфартило: помнишь, три года назад я летал в Америку? Был в Лос-Анджелесе, а там попал в его школу. Свое НЛП Бэндлер проводил в три этапа: через "синхронизацию" к "ведению"...
   - Введению?!
   - Не к "введению", балда, а "ведению" и "якорению".
   - Ну-ка, ну-ка...
   - Что такое "синхронизация"? Синхронизация врача с больным, разве не понятно? Ну, скажем, ты чихаешь, и я тут же чихаю. По крайней мере, на словах это вполне просто. А вот реально - довольно сложный процесс, когда доктор полностью подстраивается под все внешние аспекты ощущений больного. Должен сказать, что это требует виртуозной техники, потому что Бэндлер лечил конечно же не насморк. Однажды, абсолютно имитируя поведение больного, он в течение пяти часов молчал вместе со своим пациентом.
   - Эка невидаль!..
   - Да, для нас это было именно так. Представь себе, что когда на исходе последнего часа Бэндлер, не говоря ни слова, вдруг резко изменил свое дыхание, больной изменил его тоже! Внешне это произошло совершенно спонтанно, но на самом деле - тщательно подготовленный, возник чувственный контакт. Более точно это называется "рапорт"...
   - Довольно остроумно.
   - Рапорт - это вроде бы армейское понятие, правильно? Оно говорит о присутствии некоторой субординации, подчинения, то есть ситуации, когда кто-то кому-то что-то докладывает. Заметь, докладывает исключительно по своей воле, но в то же время и потому, что так положено. И тогда развивается второй этап - "ведение"... Как там у тебя, все чисто?
   - Чисто, чисто... То есть, значит, больной с врачом или там пойманный шпион со следователем по-товарищески делятся своими проблемами? - ехидно осведомился Грязнов.
   - Не обязательно. Здесь дело не только в каких-то конкретных словах. А именно в чувственном контакте. И наконец наступает третий этап "якорение". Собственно, может быть, это даже не отдельный этап, потому что точное его начало проследить невозможно. "Якорение" - это часть "ведения". Когда врач, "войдя в доверие", становится мнимым больным, он пытается вывести настоящего больного в здоровое состояние с помощью очень сильного чувственного, словесного или визуального образа...
   - Все это какая-то галиматья, я уже натурально ничего не понимаю, Грязнов в очередной раз сильно зевнул, показывая ровные белые зубы.
   - А это одновременно самый сложный и самый простой момент. "Якорение" в том и заключается, что этот яркий образ вводится в сознание больного, то есть как бы якорится там, закрепляется через фиксированные промежутки времени.
   - Ага, что-то вроде рефрена. И как должен выглядеть такой якорь?
   - С рефреном тут сходство, пожалуй, только в повторении, - возразил Турецкий. - А у "якоря" слишком сильное физиологическое влияние. Как он может выглядеть? Это зависит от конкретного контекста задачи. Идет ли лечение, раскрутка ли шпиона, как ты говоришь, или что другое. Возможности для творчества здесь не ограничены. И, пожалуй, от качества и оригинальности "якоря" зависит общий успех. Владение "якорной" техникой это владение волей клиента.
   - Так что, получается психотропное оружие? - пробормотал Грязнов, откидывая голову на спинку качалки.
   Трофимов скептически улыбался.
   - Решай сам, что это такое, - сказал Турецкий. - Одно скажу, Слава, это не пистолет, у которого любой ребенок сможет нажать курок, и при этом всегда известно, что пуля неминуемо вылетит. Даже зная все правила игры, при НЛП требуется серьезная подготовка и большая практика. И все равно нет никакой гарантии успеха.
   - Я, пожалуй, пойду его подменю, - нехотя предложил Трофимов.
   Прогремела гроза.
   В этот момент со стороны краснокирпичного дома раздался громкий собачий лай. Турецкий с Трофимовым, не сговариваясь, бросились к выходу.
   ДЕНЬ ЛЕСОРУБА
   - Ну что, Осколков, а вот лично у вас есть какие-нибудь версии по поводу происшедшего?
   Капитан милиции Журавлев пытался напустить на себя строгий вид допрос свидетеля все-таки. Но это получалось плохо - Петю Осколкова он знал с малых лет, так как тридцать лет назад приехал в строящийся поселок Февральский по комсомольской путевке вместе с отцом Пети.
   - Ну что вы, дядь Саша, какие могут быть предположения...
   - Я тебе сколько раз говорил: при исполнении называть меня "товарищ капитан".
   - Да уж товарищей-то давно нет. Господин капитан!
   - Не важно. Все должно быть по форме, по уставу.
   Журавлев нервничал: прибывшая из Москвы для расследования причин пропажи вертолета следственная бригада рьяно принялась за работу, и он боялся, что столичные сыщики начнут совать свои носы и в другие дела нераскрытые, например, или прекращенные без соблюдения надлежащих процессуальных норм. А таких у него было предостаточно.
   - Ну рассказывай, как дело было.
   - А чего рассказывать? - Петя нервно теребил массивный замок "молнии" на своей летной куртке. - Не мог я в этот день полететь, ну и попросил Серого меня заменить...
   - "Попросил"?! - грозно сверкнул глазами Журавлев. - Не вздумай об этом московским следователям болтать. Мигом упекут за нарушение правил полетов. А почему полететь-то не мог?
   Петя застенчиво улыбнулся:
   - Ну знамо дело почему. Раздавили с ребятами вечером по полбанки, какие уж с утра полеты.
   Капитан вконец разозлился:
   - Балбес ты, Петя. Ну кто же о таких вещах в милиции говорит? У тебя соображалка работает? Я же должен твои показания в протокол допроса занести. Что ты мне тут мелешь?
   - Ну, дядь Саш, вы же записывать не станете. А то меня с работы уволить могут.
   - Так я о чем тебе и толкую! - Журавлев понизил голос. - Не болтай лишнего. "Дядь Саш"! Здесь дядьев нету. Здесь правоохранительный орган!
   Он достал из ящика стола чистый бланк.
   - Значит, так и запишем: гражданин Осколков шестого сентября был нездоров. Поэтому в рейс на Златоустовск полетел Дегтярев. Небось тоже выпимши был.
   Петя протестующе замахал руками:
   - Да что вы, дядь Саш. Он спиртного в рот не брал, а тем более перед полетом.
   Капитан продолжал корпеть над протоколом:
   - Согласно показаниям Петра Осколкова, вертолет был в полном порядке... Да?
   Петя вздохнул:
   - Ну это если не считать того, что движок последний раз два года назад ремонтировали, шасси на ладан дышит, и в салоне отопление не работает.
   Журавлев грозно сдвинул брови:
   - Ты только гляди, об этом не распространяйся! А то Дмитрия Борисовича, твоего начальника, подведем. Он же не виноват, что фонды не отпускают. Пишу: вертолет был в полном порядке...
   - А что там слышно, дядь Саш, никаких следов не нашли?
   - Нет. Хоть бы обломок какой или "черный ящик".
   Петя беспокойно заерзал на стуле.
   - Я вам по секрету скажу. - Он наклонился к капитану и зашептал: - Мы этот "черный ящик" того...
   - Чего - того, - насторожился Журавлев.
   - Ну-у, в общем... отключили мы его.
   Тот закрыл лицо руками:
   - Зачем?!
   - А эта бандура только место занимает. Я на его место магнитофон вставил. И потом, в хвостовой части еще один есть, правда, он не работает...
   - Как тебе это удалось? Вертолет же без "черного ящика" не полетит?
   - А я Гришу попросил, механика с трансформаторной. Он в этих делах сечет.
   - Ты хоть понимаешь, что за это и посадить могут?!
   - Дядь Саш, но вы ведь никому не скажете? А?
   Журавлев покачал головой:
   - Час от часу не легче. Ладно, пишем дальше. "...Был в полном порядке".
   Петя разглядывал свои ногти. Были они, мягко говоря, не очень чистые.
   - Серегу жалко. Мы ведь с ним вместе в летное поступали. И учились вместе. А тут вон какое дело. А может, он жив, как вы думаете?
   - Куда ж он подевался? В Китай, что ли, слетать решил?
   - А может, он раненый где-нибудь лежит?
   - Не думаю. Хотя... Уж, поди, три дня ищут.
   Петя задумался. В кабинете участкового инспектора начальника милиции поселка Февральский раздавалось лишь пыхтенье капитана Журавлева, сочиняющего протокол.
   - Нет, - наконец проговорил Петя, - не мог наш "Миша" просто так взять и в тайгу свалиться. Я на нем уже почти пять годков летаю. Ну да, мелкие неисправности были. Но чтобы лететь отказывался - такого не было.
   Журавлев продолжал строчить.
   - А что он вез-то? Спецгруз с приисков, как обычно.
   - Я вот тебе дам "спецгруз"! Это секретная информация!
   - Да ладно вам, дядь Саша. Об этой "секретной информации" каждая собака в Февральском знает.
   - Скажу тебе по секрету, - покосившись на дверь и прикрыв рот ладонью, прошептал Журавлев, - скорее всего, из-за этого груза вертолет и пропал.
   - Ну, - отмахнулся Петя, - это и так всем ясно. А много там золота-то было?
   - Килограмм сорок песку и полтора - в самородках.
   Петя присвистнул:
   - Порядочно... А кто грузы проверял?
   - Фомин, Коля.
   Выйдя из милиции, Петя сразу же отправился на грузовой терминал аэродрома. "Поспрашиваю-ка я у этого Фомина, мать его за ногу. Может, следок какой покажется".
   Поселок Февральский можно было пройти из конца в конец максимум за полчаса. Это был типичный таежный городок, построенный в середине шестидесятых и с тех пор почти не изменившийся. Площадь, с серым кубом здания городской администрации, бывшего поссовета, да черная статуя вождя мирового пролетариата, указывающего путь в светлое будущее, были, пожалуй, единственными его достопримечательностями. Все остальные постройки представляли собой ветхие, давно отжившие свой век хрущевки барачного типа, в тесных комнатушках которых ютились неизвестно зачем свезенные сюда со всех концов Советского Союза люди, их дети и внуки. Петя был коренным февральчанином. Он здесь родился, ходил в школу, теперь водил вертолет по окрестным населенным пунктам - в большинстве почти не отличавшимся от Февральского. Три года, проведенные им во Владивостоке, в летном училище, были единственным временем, когда он жил вне родного города.
   По дороге Петя зашел в продмаг и приобрел бутылочку "Русской" - не с пустыми же руками идти.
   Фомина он знал давно. Когда в начале девяностых Петя пришел работать на "Мишу" - так любовно пилоты называли вертолеты "Ми-8", - он уже был инспектором по полетам. Мужик он был свойский, выпить не дурак, так что в пропаже вертолета был вряд ли замешан. В его обязанности входило проверять грузы и следить за тем, чтобы на борту не было чего-нибудь легковоспламеняющегося и взрывоопасного.
   Фомин, как обычно, сидел в своей каптерке и попивал чаек.
   - А, Петюня, заходи, - ногой выдвинув табуретку из-под стола, сказал он. - Садись, сейчас чаю хлебнем.
   - У меня кое-что получше есть.
   Петя достал из брючного кармана бутылку и со стуком поставил ее на стол.
   - О-о! - потирая руки, воскликнул Коля. - По какому случаю?
   - День лесоруба. Отметить надо.
   - Это точно.
   Фомин достал из тумбочки два граненых стопарика, полбуханки хлеба, кусок колбасы и консерву - "Камбала в томатном соусе".
   - Это ты хорошо придумал.
   Настрогав колбасу и открыв банку с камбалой, Фомин разлил водку по стопкам:
   - Ну, давай.
   Будучи человеком таежным, Фомин ничуть не удивился неожиданному визиту Пети Осколкова, с которым его особые дружеские отношения не связывали. Пришел - значит, есть дело. Надо будет - сам расскажет, а не расскажет, тоже хорошо.
   - Да-а, - сказал Петя после третьей, - Серегу пока не нашли. И главное, следов никаких.
   - Значит, ты сейчас вроде как без работы?
   - Да вроде как. Интересно, что с машиной могло произойти? Все было нормально. Движок в порядке. Голову даю на отсечение, что просто так вертолет отказать не мог.
   Как обычно свойственно людям, приверженным к алкоголю, Фомин быстро опьянел. И теперь говорил мало, а по большей части молча смотрел на Петю затуманившимся взором.
   - Я уж грешным делом думаю, а не свалил ли Серый с золотом?
   Коля пожал плечами.
   - Этого же на всю жизнь хватит. И еще внукам останется. А вертолет можно в озере каком-нибудь таежном затопить. Вовек не найдут. Как считаешь?
   Фомин вздохнул и налил себе еще.
   - Не думаю я, Петюня, что Серега на это способен. Он же был простой парень, трудяга. Кроме того, у него жена с дочкой остались. Неужели бы он их кинул? И потом, охранники...
   Петя почесал в затылке:
   - Тоже верно... Так что же, значит, он погиб?
   - Видимо.
   - Значит, это из-за золота. Кто-то специально испортил какую-нибудь деталь вертолета, ну, например, тот же стартер, он упал в тайгу, а они спокойненько забрали ящики с золотом и тю-тю.
   Вместо ответа Фомин подлил в Петину стопку:
   - Чего уж теперь говорить? Давай. За Серегу.
   Выпили. С трудом поддев на вилку кусок колбасы, Фомин отправил ее в рот.
   - Я тебе вот что скажу, Петя. Только смотри, об этом никому. Пока, во всяком случае.
   Он неторопливо закурил "беломорину" и наклонился к Пете:
   - Никакого золота на вертолете не было.
   Осколков вмиг протрезвел.
   - Как это?..
   Фомин откинулся на стуле, любуясь произведенным эффектом.
   - Я тебе говорю. Думаешь, я пьяный?
   - Ага, - кивнул Петя.
   Фомин помолчал, тяжело дыша и разглядывая пустую бутылку.
   - Тогда иди за водкой.
   - А может, хватит, Коля? День лесоруба мы уже отметили...
   - Хорошо. Ну скажи, ты мне веришь? Не было там никакого золота. И никто об этом не знает, кроме меня. А если узнают - тоже не поверят. Да я и сам сначала не поверил.
   Скорее всего, это был бред пьяницы. Но Фомин говорил об этом с такой убежденностью, что Петя на всякий случай попытался его расспросить. Но Фомин уже нес всякую околесицу:
   - Не было там золота. Глупости это все. "Лю-удей так мно-ого на земле и ра-азных су-удеб. На-адежду дарит на за-а-аре паромщик лю-удям..."
   Вдруг он уронил голову на стол и заплакал.
   - Все этот грузин. Все он...
   Петя прислушался.
   - Эй, Коляныч, что за грузин?
   Он попытался растолкать Фомина, но тот уже был в совершенно бессознательном состоянии. Последняя фраза, которую он выдал, перед тем как уснуть мертвым сном, была:
   - Контейнер. Железный контейнер.
   Оказалось потом, что это были, может быть, последние слова в его жизни.
   На следующее утро Петя узнал, что Фомина нашли повесившимся прямо в каптерке.
   ЧЕЛОВЕК ИЗ "НЕМЕРСЕДЕСА"
   Он захлопнул дверцу, включил сигнализацию и поднялся в офис.
   У него никогда не было личных водителей. Сколько Поляков себя помнил, всегда и везде все делал сам. А уж пускать кого-то за руль новенького шестисотого "мерседеса" - нет уж, увольте. "Мерседес", это, знаете ли, вещь в себе.
   Впрочем, машины всегда были его слабостью. Первым автомобилем выпускника МАИ оказался старенький "Москвич". Потом были другие отечественне модели, классом повыше. В конце семидесятых он купил свой первый "форд". Тогда, конечно, это было невероятно круто, учитывая, что на всю Москву насчитывалось три "мерседеса": у сына министра МВД Щелокова, Владимира Высоцкого и Арчила Гомиашвили - первого Остапа Бендера. Это был неплохой уровень для разбега.
   Теперь, почти двадцать лет спустя, все машины делились для Полякова на "мерседес" и "немерседес". Он был просто фанатом этой марки, а пять лет назад даже умудрился вступить в Мюнхене в клуб "Мерседес-Бенц", куда принимают исключительно немцев. Члены клуба имеют кучу всяких льгот, реализуемых, в основном, в Германии, в том числе - до восьмидесяти процентов при покупке машины. Старинный приятель - однокурсник по МАИ, узнав об этом, долго и на полном серьезе подбивал делать бизнес: "там покупаем - здесь продаем". Но очень быстро выяснилось, что на тогдашней советской таможне необходимо было заплатить пошлину больше стоимости "мерседеса".
   А вот, кстати сказать, рядом на стоянке стоит "немерседес" - бордовый "сааб", тоже неплохо, но все же. О "мерсах" Поляков готов был рассуждать и спорить часами. Его знакомые в разговоре просто обязаны были заинтересованно общаться на близкую Вячеславу Георгиевичу тему. "Ты знаешь, старик, в чем "560 СЕЛ" девяностого года даст форы "420 С" девяносто третьего?" Но если собеседник, не дай Бог, вообще путал "мерседес", скажем, с "мессершмиттом", - все, ни о каких приятельских отношениях не могло быть и речи.
   В своем маленьком кабинете, не слишком-то подходящем главе крупной акционерной компании, Вячеслав Георгиевич блаженно сел в кожаное кресло.
   Плевать, плевать. Все равно впервые за последние дни он был в хорошем расположении духа. Слава Аллаху, все более-менее утрясается. Паром, конечно, не вернешь, но страховка все же будет приличная. Что бы придумать себе такого-эдакого расслабляющего?
   Поляков бросил косой взгляд в зеркало и увидел там подтянутого представительного мужчину сорока пяти лет с твердым взглядом и заметной сединой в густых волосах.
   Все утро ему пришлось общаться с десятком наиболее настырных родственников. Закончилось это тем, что Поляков, плюнув в сердцах, взял часть оплаты их проблем на себя. Благо фонды, из которых он вытащил эти резервы, такими налогами обложены, что лучшего применения деньгам было и не найти. Погибших, конечно, не вернешь, но живым хоть как-то поможешь.
   - Верно, Машенька? - улыбнулся Вячеслав Георгиевич своей секретарше. Что у меня сегодня?
   Маша, как всегда угадав настроение шефа, мило улыбнулась и подала ему полиэтиленовую папку с распорядком первоочередных дел и встреч.
   Маше было двадцать девять. Стройными ногами да яркой внешностью ее достоинства не исчерпывались. Со своей удивительно светлой головой за последних два года Маша стала правой рукой Полякова, пребывая во все той же скромной должности секретаря-референта. И что самое поразительное - именно на работе их отношения и заканчивались. Дело даже было не столько в его семье. Двое сыновей Полякова, уже взрослые ребята, самостоятельно, без блата, поступили в престижные вузы. Жена же переживала вторую молодость и кучу бурных романов на экзотических курортах. Друг на друга им было давно и прочно плевать. Очевидно, поэтому, изредка бывая в конторе Полякова, супруга исключительно благосклонно общалась с его помощницей.
   И тем не менее Поляков, как мог, берег устоявшееся равновесие исключительно деловых отношений, временами упиваясь собственной силой воли, временами ненавидя себя за это.
   - Машуня, а это что за ересь, какой-то журналист в половине второго? С какой стати?
   - А как же, Вячеслав Георгиевич, вчера после обеда вы позвонили в приемную и попросили записать эту встречу и сегодня напомнить.
   - Ну-ну, брось разыгрывать, - засмеялся Поляков, мельком просматривая остальные дела.
   - Нет-нет, вы же знаете, сейчас у нас на работе не до шуток.
   Поляков нахмурился.
   - М-м... Ты ничего не путаешь? Может, это все же был не я? Может, кто-то из рекламного отдела снова балуется?
   Она улыбнулась и отрицательно покачала головой.
   - И, Вячеслав Георгиевич, я вас умоляю, давайте наконец решим этот вопрос с инвестициями. Предложение все же очень выгодное, я предполагаю, что это сулит нашей фирме колоссальные перспективы. Грех за глаза отказываться. Вы же не враг сам себе! Если разрешите, я подготовлю наши документы и уже на завтра можно будет организовать встречу.
   - А вот это дудки, - сразу переключился Поляков. - Действительно, я себе не враг. Вот когда сядешь в это кресло, будь оно неладно, Маша, пожалуйста, принимай такие решения сколько угодно. Я-то, конечно, был бы от этой сделки в выигрыше. И ты, вероятно, - усмехнулся Поляков. - Но это удар ниже пейджера для двух десятков несчастных, что окажутся на улице. Которые об этой афере ни сном ни духом. Которые сейчас только и живут на свою скромную зарплату. Я даже никаких подробностей этого варианта знать не желаю. Да мне этот несчастный паром до конца жизни сниться будет!