Все-таки современная причуда обязательного присутствия красивых девушек в офисе как бы для престижа конторы, подумал Гера, пока шеф разворачивал газету, весьма эффективна. Вот и прокуратура решила не отставать от времени. Посетителей это, безусловно, обезоруживает, но и сам персонал отвлекает на посторонние мысли и чувства… И еще все время чувствуешь себя виноватым, если что-то не так ей скажешь или не так посмотришь…
…Турецкий несколько раз перечитал один из абзацев в статье Залогина, потом жирно обвел его фломастером.
"…Почему и как было развалено дело о похищении тринадцатилетней дочери Погодина, бывшего бухгалтера фирмы «Аспект» и важнейшего свидетеля обвинения в деле о незаконном вывозе нескольких десятков миллионов долларов за рубеж…»
Стоп, эту историю он вроде помнит. Бухгалтер в суде отказался от показаний, и дочь ему сразу вернули… Но следствие городской прокуратуры оказалось довольно настырным. И по делу о похищении этой девочки проходил как раз Артемов. Как и почему оно развалилось? Придется все вспомнить.
«По делу о похищении дочери Погодина проходил некто Сергей Артемов, ранее судимый. Я был на этом суде и видел, как съежилась и опустила взгляд дочка Погодина, когда увидела Артемова — всем довольного, скалящегося, посылающего привет кому-то из публики… Испуганная девочка так и не сказала ничего определенного, путалась, сбивалась. Чем превосходно воспользовались адвокаты. Разговоры на кассетах аудиозаписи, где, как утверждало обвинение, был зафиксирован голос Артемова, оказались с помехами, в результате эксперты отказались их идентифицировать».
Это Турецкий хорошо помнил. Следователи утверждали, что запись сначала была чистой, но потом откуда-то появились шумы… Этот случай потом подробно разбирался экспертами, но саму историю скоренько замяли. Вернее, ее вскоре заглушили другие, более шумные и свежие скандалы… Шумы появляются только в сердце, их причина внутренняя, сказал по этому поводу генеральный, а в чистую аудиозапись их можно привнести только извне.
Залогин появился ровно через минуту после того, как Турецкий закончил читать его статью.
— Чай будете? — спросила Зоя, показавшись в дверях.
— Непременно, и с бубликами, — весело сказал Игорь, проводив ее взглядом. — Почему-то у вас они самые вкусные. Уж не сами ли печете?
— Нет, что вы! — Она обернулась уже в дверях и кокетливо улыбнулась. — Я их беру в соседней булочной.
— Ну-ну! — сказал Игорь Турецкому, когда она вышла. — А ты растешь! Говорят, чем выше ноги практиканток, тем выше и положение, занимаемое их начальством.
Игорь хотел развить эту мысль, но краем глаза заметил, как покраснело лицо Геры Шестакова, что было весьма неожиданно, и решил промолчать. В конце концов, Гера — молодой мужик, и красивые девушки, особенно после его недавнего развода, просто обязаны ему нравиться. С другой стороны, судя по всему, Гера до сих пор переживает. Но что он мог поделать со своей окаянной работой, отнимавшей все время и силы? Не каждая жена способна это понять.
— Читаешь? — спросил Залогин у Турецкого, кивнув на газету.
— Читаю… — рассеянно сказал Турецкий. — Значит, для тебя важнейшей уликой было поведение этой девочки на суде?
— Странный вопрос для работника прокуратуры, оперирующего только фактами, — усмехнулся Игорь.
— А я разговариваю не с коллегой, а с сочинителем, для которого собственные фантазии важнее фактов, — буркнул Турецкий, взглянув на часы. — Поэтому посерьезнее, пожалуйста.
— А если серьезно, думаю, это могло быть важным не только для меня. Скажем, суд присяжных обязательно отметил бы состояние девочки. Она была напугана и растеряна, но, когда в зале появился Артемов, просто сжалась и побледнела до синевы. Такое красноречивее любых улик. Можно было подумать, будто она увидела Сатану из страшного сна.
— Хочешь сказать, он заслужил такой смерти? — рассеянно спросил Турецкий, думая о своем.
— А ты хочешь, чтобы я сказал, будто убийство Артемова — это месть за ее похищение?
— У меня подобных версий… — Турецкий провел ребром ладони по горлу. — В том числе и эта. Все может быть. Я только стараюсь не забывать, что в основе всего лежит коллизия интересов, в конечном счете деньги, а все остальное — отвлекающие маневры.
— Замечательно. Ты мне позволишь использовать твое выражение?
— Валяй! — великодушно заявил Турецкий. — Тем более что оно принадлежит не мне. Один умный человек сказал, правда немного по-другому. Мол, неважно, о чем говорят, — речь-то всегда идет о деньгах.
— А знаешь, с этим Артемовым, как и с другими помощниками Кольчугина, странно все складывается, — сказал Игорь, закуривая. — Он ведь и раньше был замешан в двойном убийстве. И тогда дело, по сути, спустили на тормозах.
— Это знаю, — кивнул Турецкий.
— Присяжные его отмазали, — подал голос Гера.
— Именно так. Когда я собирал этот материал, — сказал Игорь, — узнал, что, будучи уже под следствием, Артемов женился на молоденькой девушке по имени Тамара, фамилию уже не помню…
— Панкратова, — напомнил Турецкий. — Это и есть его нынешняя супруга. Чьи километровые ноги мы имели приятную возможность лицезреть, когда она садилась в джип убиенного супруга.
— Возможно… — кивнул Игорь. — И как оказалось, она раньше подверглась групповому изнасилованию, но то дело было закрыто, поскольку ее мать неожиданно забрала свое заявление, а сама потерпевшая отказалась от своих показаний. Так вот, я выдвинул версию, будто жертвами этого двойного убийства были как раз ее насильники.
— Я это помню. — Турецкий встал и заходил по кабинету. — Но я решил, что это твоя журналистская отсебятина, романтики ради. Как же, молодой человек отомстил насильникам любимой девушки, пошел под суд и в тюрьму, а она за это вышла за него замуж… Вот присяжные и растрогались. Я сам чуть не плакал, когда читал. Полагаешь, именно так все и было?
— Обижаешь, начальник! — покачал головой Игорь. — Мне потом по секрету рассказали в районной прокуратуре, где вели это дело… Мол, следствием не доказано, но Панкратова сама к ним пришла и чистосердечно все рассказала, с условием, что без протокола. Уверен, это и повлияло на вердикт обрыдавшихся присяжных. И поэтому Артемову дали всего ничего… Меньше нижнего предела, так сказать.
— Все может быть, — туманно сказал Турецкий. — Значит, это и была отомщенная жена Тамара? Слушай, но ведь она чуть ли не злорадствовала по поводу его гибели!
— М-да, вот это не совсем понятно…
— Сначала Артемов — благородный мститель, потом он же злодей-похититель, — снова встрял Гера. — Извините, но на Ромео и Джульетту эта история не очень-то тянет.
— Но ведь красивая вдовушка, а? — подмигнул ему Игорь.
— Ты чего, никак сватать его решил? — поднял брови Турецкий. — Так он еще после развода не отошел.
— А куда он денется! — смеялся Игорь. — Отойдет, и, судя по всему, скорее, чем ты думаешь… Вон какая практиканточка! — и кивнул в сторону двери, за которой недавно скрылась Зоя. — С такой и забудется… Раньше у вас в прокуратуре, по-моему, такие девушки не водились?
— Давайте ближе к делу, — недовольно поморщился Гера, чувствуя выступившую краску на лице и сердясь за это на себя.
— Так что ты думаешь все-таки об Артемове?
— Похожесть этих двух историй необъяснима, — сказал Игорь. — То девочку изнасиловали, то потом другую похитили… суть одна, только некоторое перераспределение главных ролей.
— Это все слова, — сказал Александр Борисович. — Что для тебя, как литератора, вполне объяснимо. Однако нас это не приближает к разгадке дела ни на шаг. Насильники были убиты бог весть когда… Девочку похитили тоже не вчера. И если имеется какая-то связь, закономерен вопрос: чего так долго ждали? Нет, ребята, это все пустое… Хотя… Ладно, давайте закругляться. Все равно ни к чему не пришли. Извини, Игорь, что больше не могу уделить тебе времени. Скоро Кольчугин должен приехать. А до этого мне предстоит идти на ковер. — Он показал на потолок. — К Константину Дмитриевичу Меркулову с докладом о продвижении дела, которое ни на йоту не продвинулось… А ты, Гера, готовься к командировке.
В это время в кабинет снова заглянула Зоя.
— Александр Борисович, не помешаю? Вот данные о фирме «Импекс», а также о месте отбывания наказания Геннадием Афанасьевым, осужденном помощнике депутата Кольчугина. Это в Архангельской области, поселок…
— Спасибо… — Турецкий ее прервал, не поднимая глаз, и кивнул на стол.
Пожав прямыми, как у манекенщицы, плечами, она положила бумагу с информацией.
— Да, еще вопрос, Игорь: что ты знаешь о делах некой фирмы «Импекс»? Если не ошибаюсь, ты и о ней что-то писал?
— Не ошибаешься, — кивнул Игорь. — Я польщен тем, что светила нашего сыска в твоем лице читают мои публикации без напоминания.
— В двух словах, если можно… — не обратил внимания на дружеское подкалывание Турецкий.
— Обычные дела. Ее руководство подозревают в том, что они берут завышенные кредиты на закупки, которые на самом деле производятся по заниженным ценам. Разница — в карманы участников сделки, а возврат кредита за счет конечных покупателей, то есть нас с тобой, которые, естественно, все это оплачивают… Но этого пока еще никто не доказал.
— Докажем, если потребуется, — кивнул Турецкий.
Игорь улыбнулся, кивнул и вышел вместе с Герой и Зоей. Турецкий снова прошелся по кабинету. Где-то здесь и надо копать. Чтобы вывести эту публику на чистую воду, нужно определить круг участников. Похоже, весь вопрос в том, насколько велик этот круг. Ибо чем он шире и выше, тем и неуязвимее, но тем легче также найти и слабое звено. Словом, вопрос в том, кто входит в этот круг? Кольчугин, Соломин… Кто с ними и кто им противостоит?
6
…Турецкий несколько раз перечитал один из абзацев в статье Залогина, потом жирно обвел его фломастером.
"…Почему и как было развалено дело о похищении тринадцатилетней дочери Погодина, бывшего бухгалтера фирмы «Аспект» и важнейшего свидетеля обвинения в деле о незаконном вывозе нескольких десятков миллионов долларов за рубеж…»
Стоп, эту историю он вроде помнит. Бухгалтер в суде отказался от показаний, и дочь ему сразу вернули… Но следствие городской прокуратуры оказалось довольно настырным. И по делу о похищении этой девочки проходил как раз Артемов. Как и почему оно развалилось? Придется все вспомнить.
«По делу о похищении дочери Погодина проходил некто Сергей Артемов, ранее судимый. Я был на этом суде и видел, как съежилась и опустила взгляд дочка Погодина, когда увидела Артемова — всем довольного, скалящегося, посылающего привет кому-то из публики… Испуганная девочка так и не сказала ничего определенного, путалась, сбивалась. Чем превосходно воспользовались адвокаты. Разговоры на кассетах аудиозаписи, где, как утверждало обвинение, был зафиксирован голос Артемова, оказались с помехами, в результате эксперты отказались их идентифицировать».
Это Турецкий хорошо помнил. Следователи утверждали, что запись сначала была чистой, но потом откуда-то появились шумы… Этот случай потом подробно разбирался экспертами, но саму историю скоренько замяли. Вернее, ее вскоре заглушили другие, более шумные и свежие скандалы… Шумы появляются только в сердце, их причина внутренняя, сказал по этому поводу генеральный, а в чистую аудиозапись их можно привнести только извне.
Залогин появился ровно через минуту после того, как Турецкий закончил читать его статью.
— Чай будете? — спросила Зоя, показавшись в дверях.
— Непременно, и с бубликами, — весело сказал Игорь, проводив ее взглядом. — Почему-то у вас они самые вкусные. Уж не сами ли печете?
— Нет, что вы! — Она обернулась уже в дверях и кокетливо улыбнулась. — Я их беру в соседней булочной.
— Ну-ну! — сказал Игорь Турецкому, когда она вышла. — А ты растешь! Говорят, чем выше ноги практиканток, тем выше и положение, занимаемое их начальством.
Игорь хотел развить эту мысль, но краем глаза заметил, как покраснело лицо Геры Шестакова, что было весьма неожиданно, и решил промолчать. В конце концов, Гера — молодой мужик, и красивые девушки, особенно после его недавнего развода, просто обязаны ему нравиться. С другой стороны, судя по всему, Гера до сих пор переживает. Но что он мог поделать со своей окаянной работой, отнимавшей все время и силы? Не каждая жена способна это понять.
— Читаешь? — спросил Залогин у Турецкого, кивнув на газету.
— Читаю… — рассеянно сказал Турецкий. — Значит, для тебя важнейшей уликой было поведение этой девочки на суде?
— Странный вопрос для работника прокуратуры, оперирующего только фактами, — усмехнулся Игорь.
— А я разговариваю не с коллегой, а с сочинителем, для которого собственные фантазии важнее фактов, — буркнул Турецкий, взглянув на часы. — Поэтому посерьезнее, пожалуйста.
— А если серьезно, думаю, это могло быть важным не только для меня. Скажем, суд присяжных обязательно отметил бы состояние девочки. Она была напугана и растеряна, но, когда в зале появился Артемов, просто сжалась и побледнела до синевы. Такое красноречивее любых улик. Можно было подумать, будто она увидела Сатану из страшного сна.
— Хочешь сказать, он заслужил такой смерти? — рассеянно спросил Турецкий, думая о своем.
— А ты хочешь, чтобы я сказал, будто убийство Артемова — это месть за ее похищение?
— У меня подобных версий… — Турецкий провел ребром ладони по горлу. — В том числе и эта. Все может быть. Я только стараюсь не забывать, что в основе всего лежит коллизия интересов, в конечном счете деньги, а все остальное — отвлекающие маневры.
— Замечательно. Ты мне позволишь использовать твое выражение?
— Валяй! — великодушно заявил Турецкий. — Тем более что оно принадлежит не мне. Один умный человек сказал, правда немного по-другому. Мол, неважно, о чем говорят, — речь-то всегда идет о деньгах.
— А знаешь, с этим Артемовым, как и с другими помощниками Кольчугина, странно все складывается, — сказал Игорь, закуривая. — Он ведь и раньше был замешан в двойном убийстве. И тогда дело, по сути, спустили на тормозах.
— Это знаю, — кивнул Турецкий.
— Присяжные его отмазали, — подал голос Гера.
— Именно так. Когда я собирал этот материал, — сказал Игорь, — узнал, что, будучи уже под следствием, Артемов женился на молоденькой девушке по имени Тамара, фамилию уже не помню…
— Панкратова, — напомнил Турецкий. — Это и есть его нынешняя супруга. Чьи километровые ноги мы имели приятную возможность лицезреть, когда она садилась в джип убиенного супруга.
— Возможно… — кивнул Игорь. — И как оказалось, она раньше подверглась групповому изнасилованию, но то дело было закрыто, поскольку ее мать неожиданно забрала свое заявление, а сама потерпевшая отказалась от своих показаний. Так вот, я выдвинул версию, будто жертвами этого двойного убийства были как раз ее насильники.
— Я это помню. — Турецкий встал и заходил по кабинету. — Но я решил, что это твоя журналистская отсебятина, романтики ради. Как же, молодой человек отомстил насильникам любимой девушки, пошел под суд и в тюрьму, а она за это вышла за него замуж… Вот присяжные и растрогались. Я сам чуть не плакал, когда читал. Полагаешь, именно так все и было?
— Обижаешь, начальник! — покачал головой Игорь. — Мне потом по секрету рассказали в районной прокуратуре, где вели это дело… Мол, следствием не доказано, но Панкратова сама к ним пришла и чистосердечно все рассказала, с условием, что без протокола. Уверен, это и повлияло на вердикт обрыдавшихся присяжных. И поэтому Артемову дали всего ничего… Меньше нижнего предела, так сказать.
— Все может быть, — туманно сказал Турецкий. — Значит, это и была отомщенная жена Тамара? Слушай, но ведь она чуть ли не злорадствовала по поводу его гибели!
— М-да, вот это не совсем понятно…
— Сначала Артемов — благородный мститель, потом он же злодей-похититель, — снова встрял Гера. — Извините, но на Ромео и Джульетту эта история не очень-то тянет.
— Но ведь красивая вдовушка, а? — подмигнул ему Игорь.
— Ты чего, никак сватать его решил? — поднял брови Турецкий. — Так он еще после развода не отошел.
— А куда он денется! — смеялся Игорь. — Отойдет, и, судя по всему, скорее, чем ты думаешь… Вон какая практиканточка! — и кивнул в сторону двери, за которой недавно скрылась Зоя. — С такой и забудется… Раньше у вас в прокуратуре, по-моему, такие девушки не водились?
— Давайте ближе к делу, — недовольно поморщился Гера, чувствуя выступившую краску на лице и сердясь за это на себя.
— Так что ты думаешь все-таки об Артемове?
— Похожесть этих двух историй необъяснима, — сказал Игорь. — То девочку изнасиловали, то потом другую похитили… суть одна, только некоторое перераспределение главных ролей.
— Это все слова, — сказал Александр Борисович. — Что для тебя, как литератора, вполне объяснимо. Однако нас это не приближает к разгадке дела ни на шаг. Насильники были убиты бог весть когда… Девочку похитили тоже не вчера. И если имеется какая-то связь, закономерен вопрос: чего так долго ждали? Нет, ребята, это все пустое… Хотя… Ладно, давайте закругляться. Все равно ни к чему не пришли. Извини, Игорь, что больше не могу уделить тебе времени. Скоро Кольчугин должен приехать. А до этого мне предстоит идти на ковер. — Он показал на потолок. — К Константину Дмитриевичу Меркулову с докладом о продвижении дела, которое ни на йоту не продвинулось… А ты, Гера, готовься к командировке.
В это время в кабинет снова заглянула Зоя.
— Александр Борисович, не помешаю? Вот данные о фирме «Импекс», а также о месте отбывания наказания Геннадием Афанасьевым, осужденном помощнике депутата Кольчугина. Это в Архангельской области, поселок…
— Спасибо… — Турецкий ее прервал, не поднимая глаз, и кивнул на стол.
Пожав прямыми, как у манекенщицы, плечами, она положила бумагу с информацией.
— Да, еще вопрос, Игорь: что ты знаешь о делах некой фирмы «Импекс»? Если не ошибаюсь, ты и о ней что-то писал?
— Не ошибаешься, — кивнул Игорь. — Я польщен тем, что светила нашего сыска в твоем лице читают мои публикации без напоминания.
— В двух словах, если можно… — не обратил внимания на дружеское подкалывание Турецкий.
— Обычные дела. Ее руководство подозревают в том, что они берут завышенные кредиты на закупки, которые на самом деле производятся по заниженным ценам. Разница — в карманы участников сделки, а возврат кредита за счет конечных покупателей, то есть нас с тобой, которые, естественно, все это оплачивают… Но этого пока еще никто не доказал.
— Докажем, если потребуется, — кивнул Турецкий.
Игорь улыбнулся, кивнул и вышел вместе с Герой и Зоей. Турецкий снова прошелся по кабинету. Где-то здесь и надо копать. Чтобы вывести эту публику на чистую воду, нужно определить круг участников. Похоже, весь вопрос в том, насколько велик этот круг. Ибо чем он шире и выше, тем и неуязвимее, но тем легче также найти и слабое звено. Словом, вопрос в том, кто входит в этот круг? Кольчугин, Соломин… Кто с ними и кто им противостоит?
6
Ужин был необычно сытным, и Леха Корнеев понял, что этой ночью снова следует ожидать гостя. Опять повезут на дело. Что-то они зачастили… Врагов у них, что ли, все больше? И не успевают отстреливать? Возможно, придет тот же Михайлов, хотя он сегодня не дежурит. Но если он придет, значит, акция ожидается нешуточная. Раньше хоть давали отдохнуть. Кстати, судя по всему, в последний раз была тоже какая-то важная птица.
Он не ошибся. Ночью за ним пришли, и пришел именно Михайлов. Корнеев лишних вопросов не задавал, хотя внутренне напрягся.
— Далеко?
— «Визин» получишь по прибытии, — сказал Михайлов. — Собирайся.
В том же «уазике» его с двух сторон зажимали те же менты, с которыми Корнеев вежливо поздоровался, но они не ответили. Вид у них был сонный и недовольный. Хорошо, хоть не нагнули силком голову, когда подталкивали сзади в машину. Раньше вели себя повежливее.
Видно, произошло нечто неординарное. Михайлов тоже сел в машину, на переднее сиденье, рядом с водителем. И всю дорогу поглядывал на Корнеева через зеркальце. Эта поездка явно отличалась от всех прочих…
Подумав так, Корнеев беспокойно заерзал между ментами и, вытянув шею, поглядывал в окна, стараясь по каким-то внешним признакам определить, куда и зачем его везут.
Михайлов молчал, менты тоже безмолвствовали. Главное, без паники, сказал себе Корнеев. Я им еще нужен, уговаривал он себя. Где еще найдут такого специалиста? Пистолет либо бомба под машину — опасно. Свидетели всегда найдутся. Или могут засечь. То ли дело — снайперская винтовка! Не слышно, не видно… Ни шума, ни пыли, ни свидетелей. Шел человек — и вдруг упал. Да и, что важно, с глазами жертвы не приходится встречаться, когда ее убиваешь. Вроде движущейся мишени в тире парка культуры, где он, Леха, сызмальства привык выигрывать любые призы. Так что хозяин как видел его издали, так сразу закрывался или просил: иди, мол, в другое место. Что ты ко мне пристал? Разоришь ведь. Сукин сын!..
А так в зеленоватом и неверном свете прицела ночного видения видишь даже не человека, а точку на лбу цели, даже если половина лба загорожена головой телохранителя. И точно туда, в эту незащищенную точку, остается влепить пулю.
Но весь вопрос в цене, продолжал размышлять Леха Корнеев. Что для заказчика важнее? Он — исполнитель, но он же и свидетель. А если последствия будут опасными, запросто могут решить, что от него дешевле избавиться. Правда, иди знай, каков будет следующий стрелок. Такой же или хуже? И не дороже ли себе обойдется?
Взять последний случай. Сколько стоил его выстрел? Какая важная шишка могла выходить из ночного клуба среди ночи? Что она там делала, рискуя репутацией? Ведь этих «випов», мать их так, уже всех знают наперечет. За такими везде бегают журналисты, как их там, папарацци, что ли?.. Им бы опасаться, что их в любой момент засекут с девочками… Значит, он не из «випов»? А чего на него тогда пулю тратить? Пырнули бы в подъезде, всего и делов… Ан нет, снайпера подавай! Но что-то не слышно, чтобы все вокруг рыдали и были в отпаде от известия о чьей-то гибели. Траурные флаги на домах не висят. А по радио, которое ему позволяют слушать, ничего такого о трагической гибели и широком возмущении народных масс не говорилось. Но это еще ничего не значит! Важную персону, которая всем здесь вертит, страна может и не знать в лицо. И даже не догадываться о ее существовании и роли в истории.
Куда ж его тогда везут? Если не в последний путь, то куда? И что за дело его ожидает, если «визин» может подождать?
Они выехали за город, ехали какое-то время по узкому шоссе среди высоких темных елей.
— Мне бы до ветру, — громко сказал Корнеев. — А то не выдержу.
И встретился взглядом с Михайловым в зеркальце.
— Раньше надо было думать, — проворчал сидевший рядом мент.
— А кто мне сказал, сколько будем ехать и куда? — спросил Корнеев.
Менты переглянулись. Похоже, им не нравилось это место. Лес, темно, ни зги не видно. Если что, и с собаками потом не найдешь.
— Не мешало бы и нам отлить… — вполголоса сказал водитель Михайлову.
— Ладно, останови, — сказал Михайлов. — Только быстро. А вы проследите.
— Ген, может, брючный ремень с него снять? — спросил тот, что сидел слева.
— Или ботинки? — отозвался тот, что справа.
— И трусы на подтяжках… Обойдемся, — лениво произнес Михайлов. — Куда денется? Далеко не отходите. Времени и так в обрез.
Они выбрались из машины, подошли к придорожной канаве.
И тут Корнеев вдруг сиганул через нее и побежал, нырнул в ближайшие кусты, которые с треском перед ним раздвинулись.
— Не стрелять! — услыхал он голос Михайлова.
Черт, выходит, мочить сегодня не собирались, пронеслось в сознании Корнеева, усиленно работающего ногами и руками, но теперь уже все равно… Рано или поздно, все равно бы… А другого случая не будет.
Он слышал сзади пыхтение и сопение гнавшихся ментов. Куда им!.. Засиделись, зажрались, залежались…
Он и сам чувствовал, как начинает частить его дыхание, поплыли перед глазами круги, а сердце билось уже в горле… Так его надолго не хватит… А долго и не надо, похоже, оторвался. По крайней мере, не слышно их пыхтения и чертыханья. Он даже позволил себе оглянуться и, когда убедился, что ментов не видно, где-то далеко сзади шарили лучи их фонарей, перешел на шаг.
И в этот момент ослепляющая боль в подбородке опрокинула его навзничь.
Михайлов обогнал его сбоку, дождался за деревом и встретил прямым ударом в челюсть.
Корнеев очнулся от боли в груди и в ребрах, застонал, чувствуя липкое тепло, растекавшееся по лицу.
— Хорош, — услыхал он негромкий голос Михайлова. — Осторожно, говорю! Только не по голове. И руки, руки смотрите не заденьте… Помогите ему, вроде очухался.
Кто-то окатил Корнеева из ведра. Михайлов присел перед ним на корточки.
— Решил, что мы везем тебя мочить? — усмехнулся он. — Для этого не обязательно куда-то далеко вывозить…
Корнеев огляделся мутным взглядом. В голове шумело. При свете фонарей он различил прямо перед собой лицо Михайлова, рядом водителя с монтировкой в руках, а сбоку ментов. Похоже, они только что месили его ногами по ребрам.
— Ну-ка отойдите, нам есть о чем потолковать, — сказал им Михайлов.
Когда менты и водитель отошли, он насмешливо спросил у Корнеева, отведя луч фонаря в сторону:
— Головка бо-бо? В глазах круги?
— А я вам свеженький нужен, да? — сел и не без труда спросил разбитыми губами Корнеев. — Опять кого-то шлепнуть? Я не прочь. Но потом сидеть и ждать, что я буду следующий?
Михайлов озабоченно спросил:
— Ты мне поверишь, если сейчас скажу, что давно им говорил: пора ему, то есть тебе, открыть все карты?
— И что, Гена, ты их откроешь? — недоверчиво спросил Корнеев, приподнимаясь с его помощью.
— Думаю, теперь можно… — Михайлов оглянулся, провел лучом по ближайшим кустам. Были слышны голоса удалявшихся ментов. — Но только между нами. Потому как мне тоже надоело, в натуре, за тобой гоняться. Два раза поймал, в третий раз ведь убежишь… И мне же за тебя отвечать, верно?
— Соврешь что-нибудь… — усмехнулся Корнеев и охнул от боли.
— Как говорят в импортных фильмах, у тебя есть другой выбор? — усмехнулся Михайлов.
— Если тебя, такого крутого, ко мне приставили, выбора, думаю, у меня нет, — в тон ему ответил Корнеев.
— Ну тогда слушай, в натуре! И не перебивай старших. Насчет тебя есть окончательное решение, понял?
— Пришить на месте? — сказал Корнеев. — После того, как пришью всех ваших врагов? Так они ни у кого вроде не убавляются.
— В том-то и дело, — кивнул Михайлов, поддерживая его. — В таких делах конца нет и быть не может… Сам понимаешь: такие, как ты, нужны будут всегда. Как и гробовщики. И это наши бугры давно поняли. Они не дураки.
— Но ведь собирались меня мочить, да? — спросил Корнеев, прижимая ладонь к разбитому рту. — Только честно.
— Какая тут может быть честность? — криво усмехнулся Михайлов. — Проблема-то у нас у всех одна. Все хотим знать: нужен ты еще или не нужен. И точка. Понял, да? Вот я пока нужен, и меня не гонят… А насчет тебя, если честно, поначалу решили, в общем, как ты подумал… И я уже имел на этот счет инструкции. Что смотришь? Говорю все, как есть! Ну, пойдем уже…
— Давно бы провел со мной разъяснительную работу… А как я должен, по-твоему, на это смотреть? — спросил Корнеев. — Что я, не понимаю?.. Что я, не чувствую, кто чем дышит? Ну так рассказывай, рассказывай…
Он оперся на подставленное плечо Михайлова, и они отправились к дороге.
— А ты потом опять дашь деру?
— Смотря что и как расскажешь.
— Черт с тобой… Расскажу, раз начал. Потом, они сами видят: врагов, как ты верно говоришь, только прибавляется. И значит, конца твоей работе не будет. А спец ты, все знают, уникальный. Последний случай наши знатоки разбирали — только руками развели. Как ты, в натуре, ему в лоб между другими головами залепил!.. Никто ведь не верит!
И Михайлов покачал головой в знак восхищения.
— И что твои бугры решили со мной дальше делать?
— Что пора заключать с тобой контракт, как на воле. Чтобы еще больше старался. И работал только на них. Сидеть в тюряге и отрабатывать — без личного интереса — так долго нельзя. Всякие мысли в голову приходят: как сбежать, и вообще… Что сегодня и приключилось. Ведь мог и сбежать, а я за тебя потом отвечай.
— От тебя сбежишь… — хмыкнул Корнеев.
— Ну, если потренируешься… Наконец до них дошло. Раз у нас теперь рынок, значит, твой личный интерес тоже следует учитывать, понятно? Вот так они и решили, чтоб ты еще лучше работал. Партнерство называется. А я им давно про это говорил!
— Понятно, — кивнул Корнеев, ощупывая разбитый рот. — Вроде акции мне сунут. Зато двух зубов как не было. Теперь я тебе должен столько же выбить, чтобы по справедливости, тогда поверю.
— Вставим! — уверенно сказал Михайлов. — Значит, так… Сделаем здесь еще одно дело и сразу в Швейцарию полетим с тобой, в лучшую клинику. Поправят тебе зубы — ты малый видный, от баб отбоя не будет.
— Ты про что? — не понял и даже остановился Корнеев.
— Еще раз: это последнее твое дело здесь, в России, — сказал Михайлов, понизив голос. — Дальше бугры кладут на твой счет энную сумму, и летим с тобой на гнилой Запад. Понял? Но только после той акции, на которую едем сейчас! — Он посветил себе на часы. — Больше ни о чем не спрашивай. Я полечу с тобой и буду при тебе смотрящим. И телохранителем, продюсером. Будем, в натуре, жить в пятизвездочных отелях за счет заказчиков… Что, не верится?
— А зачем твоим буграм эта лажа? — остановился Корнеев.
— Идем, Леха, идем! — хлопнул его по плечу Михайлов. — Времени нет! Ты на сегодня самый что ни на есть наш экспортный товар, неужели не понятно? Нефть там, газ, золото, шлюхи — это экспорт традиционный. А на мокрушников такого класса, вроде тебя, теперь на Западе тоже появился спрос. И немалый. Вот мои бугры доперли и теперь хотят иметь процент с твоих заказов… Понял наконец? Мы еще с тобой весь мир объездим, везде побываем, все бабы будут нашими!
Он достал из заднего кармана плоскую флягу из нержавейки, открутил колпачок.
— Выпей! Сейчас коньяк для тебя самое то. И забудь, не бери в голову, все у тебя впереди! А что карточку попортили, извини, сам виноват…
— А как же… — не понял Корнеев. — А если у меня сотрясение?..
— Да нет у тебя никакого сотрясения! Все нормально! Сейчас доедем до станции, там сядем в поезд, ночь поспишь, отдохнешь.
— А куда хоть путь держим?
— На север, к Белому морю… Не был там никогда? Значит, увидишь…
Когда они вдвоем вышли к машине, менты удивленно переглянулись. Корнеев и Михайлов шли, как показалось в темноте, в обнимку. Во всяком случае, когда они подошли ближе, стало видно, что рука контролера дружески лежала на плече беглеца.
В Архангельске, куда Михайлов и Корнеев прибыли через сутки, двое местных коротко остриженных амбалов в кожанках ожидали их в небольшом стареньком автобусе на вокзальной площади. Они отвели Михайлова в сторону, коротко переговорили. Сразу дали ему два железнодорожных билета на поезд до Москвы. Переговорив, с интересом посмотрели на Корнеева.
Их везли полночи по поселочной дороге среди леса, и Корнеев все это время спал, свернувшись клубком на заднем сиденье. Когда приехали, Михайлов его растолкал.
Утреннее солнце с трудом пробивалось сквозь пахучую хвою соснового леса. Издали были слышны частые удары о рельс, каким обычно будят и созывают зэков на построение, и чьи-то голоса, отдававшие команды.
— Вот смотри, — Михайлов передал ему увеличенную фотографию какого-то мужика с гладким лицом, прилизанными волосами и при галстуке. — Вот это он и есть… Сейчас-то он другой, без галстука и стрижен под Котовского… Но ты его узнаешь. Он будет стоять по стойке «смирно» и ждать, когда ты ему влепишь в лоб. Фамилия его Афанасьев, то есть на «а», и будет стоять он первым справа, в первом ряду, ну, сам увидишь… На это и ориентируйся. Учти, его постригли и он здорово мог похудеть. А так рост средний, морда сонная и квелая, как у тебя…
Амбалы услужливо рассмеялись.
— И смотри не спутай! Если сомневаешься, скажи сразу.
— А если он будет стоять во втором ряду? — спросил Корнеев.
— Вон туда полезешь, — Михайлов показал на сосну, стоявшую на бугре. — Там все увидишь — и первый ряд, и второй. Понял? Лазать умеешь? Не разучился еще?
И передал ему веревку с проушинами, с помощью которых, Корнеев как-то видел это по телевизору, туземцы залезают на пальмы за кокосами, обхватив ствол с ее помощью.
— Там вон развилка, — сказал один из амбалов, тоже взглянув на сосну. — Залезешь с этой веревкой, потом по ней поднимешь к себе винт, — он указал на винтовку с глушителем, к которой его приятель прилаживал оптический прицел.
— Лучше я сам, — сказал Корнеев, оторвав того от малознакомого для него занятия. — Пока поднимем, может и сбиться… А сколько дотуда метров?
Амбалы переглянулись, пожали плечами.
— Триста, — нетерпеливо сказал Михайлов. — А может, пятьсот. Сам определишь! Не теряй времени… Уже строятся, слышишь?
Пожав плечами, Корнеев поплевал на руки, обхватил с помощью веревки ствол сосны, полез наверх.
— Могешь! — воскликнул Михайлов, опершись рукой о ствол. — Будто всю жизнь лазил!
И чертыхнулся, уколовшись об острие сломанного сучка.
— Чего случилось? — спросил Корнеев сверху.
— Да тут… сучок какой-то, напоролся… — Михайлов приложил пораненную ладонь ко рту. — Да черт с ним! Все нормально!
Корнеев устроился поудобнее на развилке, спустил вниз веревку. Осторожно поднял с ее помощью сначала винтовку Драгунова, потом прицел, быстро его установил. И выставил дальность на глаз… Метров четыреста, не больше… Он пригляделся к выстроившимся зэкам. Вон, похоже, тот, что на фото. Корнеев еще раз взглянул на фотографию. Он или не он? Стоит, то ли сощурившись, то ли зажмурившись, навытяжку, ждет завтрака, потом развода на работы… За что его, интересно? За что сидит, можно догадываться, а вот кому он вдруг помешал?
Лучше об этом не думать, это только мешает. Пуля ему в лоб, и — в Швейцарию. Вот про это и надо думать. Если Генка не свистит, конечно… А зачем ему врать, с другой стороны? И потом, очень уж увлеченно он про Швейцарию рассказывал. Сам доволен — какой дурак откажется от такой загранкомандировки?..
И снова приложился к оптическому прицелу… Так он или не он? Черт, чуть не забыл. А где «визин»? Он наклонился вниз.
— Что? — встревоженно спросил Михайлов.
— «Визин»! — крикнул Корнеев.
— Козел, давай сюда веревку! — Михайлов выругался и стал шарить по карманам. — Раньше не мог сказать? Так не увидишь?
Он нашел наконец пузырек, обвязал его носовым платком, привязал к веревке и махнул рукой.
— Вира! — И стал смотреть наверх, прикрыв глаза рукой от лучей поднимавшегося солнца.
Корнеев быстро закапал в оба глаза, снова склонился к прицелу… Он. Тот самый. Ошибки нет. Стоит и жмурится, будто в ожидании удара. Или что-то предчувствует?
Он затаил дыхание… Нет, лучше дождаться, пока выкрикнут его фамилию и внимание от него перейдет на следующих. Это позволит выиграть несколько минут. Звука выстрела никто не услышит. Упал и упал. Может, обморок или инфаркт. Пока его поднимут, пока спохватятся, позовут санитаров…
Он видел, как беззвучно, приоткрыв рот и дернувшись всем телом, Афанасьев что-то выкрикнул — то ли свою фамилию, то ли свой номер. Потом то же самое сделал его сосед. Перекличка шла своим чередом…
Оторвавшись от прицела и закрыв глаза, Корнеев снова выдохнул. Лес просыпался, пели птицы. А это, кстати, плохо. По встревоженным птицам можно будет понять, откуда стреляли…
— Ну ты чего там? — спросил снизу Михайлов.
Корнеев не ответил. Взглянул на лес, потом снова посмотрел в прицел, нашел лоб Афанасьева. Подумав немного, передвинул планку дальности — на долю риски, всего-то на микроны приподняв ствол. Хотя этот лоб в прицеле находился в досягаемости прямого выстрела, рисковать не стоило. Сейчас, как никогда, важен каждый сантиметр. Чуть ниже или чуть выше — и прощайте пятизвездочные отели с податливыми телками, загорающими возле голубых бассейнов, какие он видел в телесериалах.
В который уже раз он приник к окуляру. Мало сосредоточиться. Нужно забыться. Сейчас он уже не целился, а ловил это редкое мгновение слияния, единства прицела с целью, как опытный бильярдист — выверенного удара кия, зигзага двух шаров и шлепка в лузу. Только тогда приходит абсолютная уверенность, что промаха не будет. И останется лишь плавно нажать на спуск. Он подвел его к точке фиксации. Потом легонько дожал.
В полной тишине послышался громкий щелчок, винтовка дернулась, птицы на ближайших деревьях загалдели, стали взлетать с ветвей и кружить над покинутыми местами…
— Ну что? — снова спросил Михайлов.
Леха снова не ответил. Смотрел в прицел и видел, как на том месте, где только что стоял в строю Афанасьев, столпились зэки, которых расталкивали конвойные. И никто пока не смотрел в сторону леса, все размахивали руками и беззвучно орали.
Потом на мгновение, не больше, разглядел то, с чем он только что был слит воедино. Убитого несли на руках — с запрокинутой назад и залитой кровью головой, с бессильно болтающимися руками…
Эти руки, как у куклы, были для него свидетельством, которое не потребует вскрытия.
— Готов! — сказал он вниз и стал торопливо спускаться.
— …На неразбериху дадим им десять минут, — говорил Михайлов уже в автобусе, когда ехали назад. — Пока там будут узнавать, кто ему черепушку проломил, выстрела никто же не слыхал… Пока вскрытие сделают… И пулю найдут. Еще час, не меньше, верно? — Он хлопнул по плечу ближайшего амбала.
— Ну, — подтвердил тот. — А когда рассчитаемся? Ты что, забыл?
— Дай хоть подальше отъехать! — Михайлов приложил руку к груди. — Не терпится?
Минут через двадцать другой амбал, тот, что сидел за рулем, остановил машину.
— Ну все, — сказал он. — Хорош. Отъехали. Расчет по исполнении, верно?
— Вы что, пацаны, мне не верите? Вот не терпится! — Михайлов хлопнул теперь себя по колену. И выглянул из окна автобуса, осмотрев дорогу. — Вроде никого. Подальше бы, конечно… Ну да ладно, расчет так расчет.
Он достал из куртки бумажник, отсчитал сорок банкнот по сто долларов.
— Считай! — Он небрежно бросил сидевшему рядом с Корнеевым амбалу.
Водитель обернулся к ним и, когда тот пересчитал, подозрительно сощурился на Михайлова:
— Ты че, в натуре! Мы как договаривались? По четыре на рыло, верно?
— Ах, ну да, извини, друг, я сейчас… — И снова полез в карман.
Корнеев смотрел прямо перед собой. Действительно, чего тянуть? Рассчитался бы с ними сразу, и жопа об жопу — кто дальше отскочит.
Два выстрела, оглушительных в салоне, отбросили его в угол сиденья, он невольно сжался, закрыв руками голову. Но ни удара, ни боли не почувствовал. Услышав чей-то стон, открыл глаза, оглянулся.
Михайлов спокойно разглядывал истекающего кровью, стонущего амбала. Второй водитель сползал вбок, уткнувшись лицом в руль, из его затылка сочилась кровь.
Он не ошибся. Ночью за ним пришли, и пришел именно Михайлов. Корнеев лишних вопросов не задавал, хотя внутренне напрягся.
— Далеко?
— «Визин» получишь по прибытии, — сказал Михайлов. — Собирайся.
В том же «уазике» его с двух сторон зажимали те же менты, с которыми Корнеев вежливо поздоровался, но они не ответили. Вид у них был сонный и недовольный. Хорошо, хоть не нагнули силком голову, когда подталкивали сзади в машину. Раньше вели себя повежливее.
Видно, произошло нечто неординарное. Михайлов тоже сел в машину, на переднее сиденье, рядом с водителем. И всю дорогу поглядывал на Корнеева через зеркальце. Эта поездка явно отличалась от всех прочих…
Подумав так, Корнеев беспокойно заерзал между ментами и, вытянув шею, поглядывал в окна, стараясь по каким-то внешним признакам определить, куда и зачем его везут.
Михайлов молчал, менты тоже безмолвствовали. Главное, без паники, сказал себе Корнеев. Я им еще нужен, уговаривал он себя. Где еще найдут такого специалиста? Пистолет либо бомба под машину — опасно. Свидетели всегда найдутся. Или могут засечь. То ли дело — снайперская винтовка! Не слышно, не видно… Ни шума, ни пыли, ни свидетелей. Шел человек — и вдруг упал. Да и, что важно, с глазами жертвы не приходится встречаться, когда ее убиваешь. Вроде движущейся мишени в тире парка культуры, где он, Леха, сызмальства привык выигрывать любые призы. Так что хозяин как видел его издали, так сразу закрывался или просил: иди, мол, в другое место. Что ты ко мне пристал? Разоришь ведь. Сукин сын!..
А так в зеленоватом и неверном свете прицела ночного видения видишь даже не человека, а точку на лбу цели, даже если половина лба загорожена головой телохранителя. И точно туда, в эту незащищенную точку, остается влепить пулю.
Но весь вопрос в цене, продолжал размышлять Леха Корнеев. Что для заказчика важнее? Он — исполнитель, но он же и свидетель. А если последствия будут опасными, запросто могут решить, что от него дешевле избавиться. Правда, иди знай, каков будет следующий стрелок. Такой же или хуже? И не дороже ли себе обойдется?
Взять последний случай. Сколько стоил его выстрел? Какая важная шишка могла выходить из ночного клуба среди ночи? Что она там делала, рискуя репутацией? Ведь этих «випов», мать их так, уже всех знают наперечет. За такими везде бегают журналисты, как их там, папарацци, что ли?.. Им бы опасаться, что их в любой момент засекут с девочками… Значит, он не из «випов»? А чего на него тогда пулю тратить? Пырнули бы в подъезде, всего и делов… Ан нет, снайпера подавай! Но что-то не слышно, чтобы все вокруг рыдали и были в отпаде от известия о чьей-то гибели. Траурные флаги на домах не висят. А по радио, которое ему позволяют слушать, ничего такого о трагической гибели и широком возмущении народных масс не говорилось. Но это еще ничего не значит! Важную персону, которая всем здесь вертит, страна может и не знать в лицо. И даже не догадываться о ее существовании и роли в истории.
Куда ж его тогда везут? Если не в последний путь, то куда? И что за дело его ожидает, если «визин» может подождать?
Они выехали за город, ехали какое-то время по узкому шоссе среди высоких темных елей.
— Мне бы до ветру, — громко сказал Корнеев. — А то не выдержу.
И встретился взглядом с Михайловым в зеркальце.
— Раньше надо было думать, — проворчал сидевший рядом мент.
— А кто мне сказал, сколько будем ехать и куда? — спросил Корнеев.
Менты переглянулись. Похоже, им не нравилось это место. Лес, темно, ни зги не видно. Если что, и с собаками потом не найдешь.
— Не мешало бы и нам отлить… — вполголоса сказал водитель Михайлову.
— Ладно, останови, — сказал Михайлов. — Только быстро. А вы проследите.
— Ген, может, брючный ремень с него снять? — спросил тот, что сидел слева.
— Или ботинки? — отозвался тот, что справа.
— И трусы на подтяжках… Обойдемся, — лениво произнес Михайлов. — Куда денется? Далеко не отходите. Времени и так в обрез.
Они выбрались из машины, подошли к придорожной канаве.
И тут Корнеев вдруг сиганул через нее и побежал, нырнул в ближайшие кусты, которые с треском перед ним раздвинулись.
— Не стрелять! — услыхал он голос Михайлова.
Черт, выходит, мочить сегодня не собирались, пронеслось в сознании Корнеева, усиленно работающего ногами и руками, но теперь уже все равно… Рано или поздно, все равно бы… А другого случая не будет.
Он слышал сзади пыхтение и сопение гнавшихся ментов. Куда им!.. Засиделись, зажрались, залежались…
Он и сам чувствовал, как начинает частить его дыхание, поплыли перед глазами круги, а сердце билось уже в горле… Так его надолго не хватит… А долго и не надо, похоже, оторвался. По крайней мере, не слышно их пыхтения и чертыханья. Он даже позволил себе оглянуться и, когда убедился, что ментов не видно, где-то далеко сзади шарили лучи их фонарей, перешел на шаг.
И в этот момент ослепляющая боль в подбородке опрокинула его навзничь.
Михайлов обогнал его сбоку, дождался за деревом и встретил прямым ударом в челюсть.
Корнеев очнулся от боли в груди и в ребрах, застонал, чувствуя липкое тепло, растекавшееся по лицу.
— Хорош, — услыхал он негромкий голос Михайлова. — Осторожно, говорю! Только не по голове. И руки, руки смотрите не заденьте… Помогите ему, вроде очухался.
Кто-то окатил Корнеева из ведра. Михайлов присел перед ним на корточки.
— Решил, что мы везем тебя мочить? — усмехнулся он. — Для этого не обязательно куда-то далеко вывозить…
Корнеев огляделся мутным взглядом. В голове шумело. При свете фонарей он различил прямо перед собой лицо Михайлова, рядом водителя с монтировкой в руках, а сбоку ментов. Похоже, они только что месили его ногами по ребрам.
— Ну-ка отойдите, нам есть о чем потолковать, — сказал им Михайлов.
Когда менты и водитель отошли, он насмешливо спросил у Корнеева, отведя луч фонаря в сторону:
— Головка бо-бо? В глазах круги?
— А я вам свеженький нужен, да? — сел и не без труда спросил разбитыми губами Корнеев. — Опять кого-то шлепнуть? Я не прочь. Но потом сидеть и ждать, что я буду следующий?
Михайлов озабоченно спросил:
— Ты мне поверишь, если сейчас скажу, что давно им говорил: пора ему, то есть тебе, открыть все карты?
— И что, Гена, ты их откроешь? — недоверчиво спросил Корнеев, приподнимаясь с его помощью.
— Думаю, теперь можно… — Михайлов оглянулся, провел лучом по ближайшим кустам. Были слышны голоса удалявшихся ментов. — Но только между нами. Потому как мне тоже надоело, в натуре, за тобой гоняться. Два раза поймал, в третий раз ведь убежишь… И мне же за тебя отвечать, верно?
— Соврешь что-нибудь… — усмехнулся Корнеев и охнул от боли.
— Как говорят в импортных фильмах, у тебя есть другой выбор? — усмехнулся Михайлов.
— Если тебя, такого крутого, ко мне приставили, выбора, думаю, у меня нет, — в тон ему ответил Корнеев.
— Ну тогда слушай, в натуре! И не перебивай старших. Насчет тебя есть окончательное решение, понял?
— Пришить на месте? — сказал Корнеев. — После того, как пришью всех ваших врагов? Так они ни у кого вроде не убавляются.
— В том-то и дело, — кивнул Михайлов, поддерживая его. — В таких делах конца нет и быть не может… Сам понимаешь: такие, как ты, нужны будут всегда. Как и гробовщики. И это наши бугры давно поняли. Они не дураки.
— Но ведь собирались меня мочить, да? — спросил Корнеев, прижимая ладонь к разбитому рту. — Только честно.
— Какая тут может быть честность? — криво усмехнулся Михайлов. — Проблема-то у нас у всех одна. Все хотим знать: нужен ты еще или не нужен. И точка. Понял, да? Вот я пока нужен, и меня не гонят… А насчет тебя, если честно, поначалу решили, в общем, как ты подумал… И я уже имел на этот счет инструкции. Что смотришь? Говорю все, как есть! Ну, пойдем уже…
— Давно бы провел со мной разъяснительную работу… А как я должен, по-твоему, на это смотреть? — спросил Корнеев. — Что я, не понимаю?.. Что я, не чувствую, кто чем дышит? Ну так рассказывай, рассказывай…
Он оперся на подставленное плечо Михайлова, и они отправились к дороге.
— А ты потом опять дашь деру?
— Смотря что и как расскажешь.
— Черт с тобой… Расскажу, раз начал. Потом, они сами видят: врагов, как ты верно говоришь, только прибавляется. И значит, конца твоей работе не будет. А спец ты, все знают, уникальный. Последний случай наши знатоки разбирали — только руками развели. Как ты, в натуре, ему в лоб между другими головами залепил!.. Никто ведь не верит!
И Михайлов покачал головой в знак восхищения.
— И что твои бугры решили со мной дальше делать?
— Что пора заключать с тобой контракт, как на воле. Чтобы еще больше старался. И работал только на них. Сидеть в тюряге и отрабатывать — без личного интереса — так долго нельзя. Всякие мысли в голову приходят: как сбежать, и вообще… Что сегодня и приключилось. Ведь мог и сбежать, а я за тебя потом отвечай.
— От тебя сбежишь… — хмыкнул Корнеев.
— Ну, если потренируешься… Наконец до них дошло. Раз у нас теперь рынок, значит, твой личный интерес тоже следует учитывать, понятно? Вот так они и решили, чтоб ты еще лучше работал. Партнерство называется. А я им давно про это говорил!
— Понятно, — кивнул Корнеев, ощупывая разбитый рот. — Вроде акции мне сунут. Зато двух зубов как не было. Теперь я тебе должен столько же выбить, чтобы по справедливости, тогда поверю.
— Вставим! — уверенно сказал Михайлов. — Значит, так… Сделаем здесь еще одно дело и сразу в Швейцарию полетим с тобой, в лучшую клинику. Поправят тебе зубы — ты малый видный, от баб отбоя не будет.
— Ты про что? — не понял и даже остановился Корнеев.
— Еще раз: это последнее твое дело здесь, в России, — сказал Михайлов, понизив голос. — Дальше бугры кладут на твой счет энную сумму, и летим с тобой на гнилой Запад. Понял? Но только после той акции, на которую едем сейчас! — Он посветил себе на часы. — Больше ни о чем не спрашивай. Я полечу с тобой и буду при тебе смотрящим. И телохранителем, продюсером. Будем, в натуре, жить в пятизвездочных отелях за счет заказчиков… Что, не верится?
— А зачем твоим буграм эта лажа? — остановился Корнеев.
— Идем, Леха, идем! — хлопнул его по плечу Михайлов. — Времени нет! Ты на сегодня самый что ни на есть наш экспортный товар, неужели не понятно? Нефть там, газ, золото, шлюхи — это экспорт традиционный. А на мокрушников такого класса, вроде тебя, теперь на Западе тоже появился спрос. И немалый. Вот мои бугры доперли и теперь хотят иметь процент с твоих заказов… Понял наконец? Мы еще с тобой весь мир объездим, везде побываем, все бабы будут нашими!
Он достал из заднего кармана плоскую флягу из нержавейки, открутил колпачок.
— Выпей! Сейчас коньяк для тебя самое то. И забудь, не бери в голову, все у тебя впереди! А что карточку попортили, извини, сам виноват…
— А как же… — не понял Корнеев. — А если у меня сотрясение?..
— Да нет у тебя никакого сотрясения! Все нормально! Сейчас доедем до станции, там сядем в поезд, ночь поспишь, отдохнешь.
— А куда хоть путь держим?
— На север, к Белому морю… Не был там никогда? Значит, увидишь…
Когда они вдвоем вышли к машине, менты удивленно переглянулись. Корнеев и Михайлов шли, как показалось в темноте, в обнимку. Во всяком случае, когда они подошли ближе, стало видно, что рука контролера дружески лежала на плече беглеца.
В Архангельске, куда Михайлов и Корнеев прибыли через сутки, двое местных коротко остриженных амбалов в кожанках ожидали их в небольшом стареньком автобусе на вокзальной площади. Они отвели Михайлова в сторону, коротко переговорили. Сразу дали ему два железнодорожных билета на поезд до Москвы. Переговорив, с интересом посмотрели на Корнеева.
Их везли полночи по поселочной дороге среди леса, и Корнеев все это время спал, свернувшись клубком на заднем сиденье. Когда приехали, Михайлов его растолкал.
Утреннее солнце с трудом пробивалось сквозь пахучую хвою соснового леса. Издали были слышны частые удары о рельс, каким обычно будят и созывают зэков на построение, и чьи-то голоса, отдававшие команды.
— Вот смотри, — Михайлов передал ему увеличенную фотографию какого-то мужика с гладким лицом, прилизанными волосами и при галстуке. — Вот это он и есть… Сейчас-то он другой, без галстука и стрижен под Котовского… Но ты его узнаешь. Он будет стоять по стойке «смирно» и ждать, когда ты ему влепишь в лоб. Фамилия его Афанасьев, то есть на «а», и будет стоять он первым справа, в первом ряду, ну, сам увидишь… На это и ориентируйся. Учти, его постригли и он здорово мог похудеть. А так рост средний, морда сонная и квелая, как у тебя…
Амбалы услужливо рассмеялись.
— И смотри не спутай! Если сомневаешься, скажи сразу.
— А если он будет стоять во втором ряду? — спросил Корнеев.
— Вон туда полезешь, — Михайлов показал на сосну, стоявшую на бугре. — Там все увидишь — и первый ряд, и второй. Понял? Лазать умеешь? Не разучился еще?
И передал ему веревку с проушинами, с помощью которых, Корнеев как-то видел это по телевизору, туземцы залезают на пальмы за кокосами, обхватив ствол с ее помощью.
— Там вон развилка, — сказал один из амбалов, тоже взглянув на сосну. — Залезешь с этой веревкой, потом по ней поднимешь к себе винт, — он указал на винтовку с глушителем, к которой его приятель прилаживал оптический прицел.
— Лучше я сам, — сказал Корнеев, оторвав того от малознакомого для него занятия. — Пока поднимем, может и сбиться… А сколько дотуда метров?
Амбалы переглянулись, пожали плечами.
— Триста, — нетерпеливо сказал Михайлов. — А может, пятьсот. Сам определишь! Не теряй времени… Уже строятся, слышишь?
Пожав плечами, Корнеев поплевал на руки, обхватил с помощью веревки ствол сосны, полез наверх.
— Могешь! — воскликнул Михайлов, опершись рукой о ствол. — Будто всю жизнь лазил!
И чертыхнулся, уколовшись об острие сломанного сучка.
— Чего случилось? — спросил Корнеев сверху.
— Да тут… сучок какой-то, напоролся… — Михайлов приложил пораненную ладонь ко рту. — Да черт с ним! Все нормально!
Корнеев устроился поудобнее на развилке, спустил вниз веревку. Осторожно поднял с ее помощью сначала винтовку Драгунова, потом прицел, быстро его установил. И выставил дальность на глаз… Метров четыреста, не больше… Он пригляделся к выстроившимся зэкам. Вон, похоже, тот, что на фото. Корнеев еще раз взглянул на фотографию. Он или не он? Стоит, то ли сощурившись, то ли зажмурившись, навытяжку, ждет завтрака, потом развода на работы… За что его, интересно? За что сидит, можно догадываться, а вот кому он вдруг помешал?
Лучше об этом не думать, это только мешает. Пуля ему в лоб, и — в Швейцарию. Вот про это и надо думать. Если Генка не свистит, конечно… А зачем ему врать, с другой стороны? И потом, очень уж увлеченно он про Швейцарию рассказывал. Сам доволен — какой дурак откажется от такой загранкомандировки?..
И снова приложился к оптическому прицелу… Так он или не он? Черт, чуть не забыл. А где «визин»? Он наклонился вниз.
— Что? — встревоженно спросил Михайлов.
— «Визин»! — крикнул Корнеев.
— Козел, давай сюда веревку! — Михайлов выругался и стал шарить по карманам. — Раньше не мог сказать? Так не увидишь?
Он нашел наконец пузырек, обвязал его носовым платком, привязал к веревке и махнул рукой.
— Вира! — И стал смотреть наверх, прикрыв глаза рукой от лучей поднимавшегося солнца.
Корнеев быстро закапал в оба глаза, снова склонился к прицелу… Он. Тот самый. Ошибки нет. Стоит и жмурится, будто в ожидании удара. Или что-то предчувствует?
Он затаил дыхание… Нет, лучше дождаться, пока выкрикнут его фамилию и внимание от него перейдет на следующих. Это позволит выиграть несколько минут. Звука выстрела никто не услышит. Упал и упал. Может, обморок или инфаркт. Пока его поднимут, пока спохватятся, позовут санитаров…
Он видел, как беззвучно, приоткрыв рот и дернувшись всем телом, Афанасьев что-то выкрикнул — то ли свою фамилию, то ли свой номер. Потом то же самое сделал его сосед. Перекличка шла своим чередом…
Оторвавшись от прицела и закрыв глаза, Корнеев снова выдохнул. Лес просыпался, пели птицы. А это, кстати, плохо. По встревоженным птицам можно будет понять, откуда стреляли…
— Ну ты чего там? — спросил снизу Михайлов.
Корнеев не ответил. Взглянул на лес, потом снова посмотрел в прицел, нашел лоб Афанасьева. Подумав немного, передвинул планку дальности — на долю риски, всего-то на микроны приподняв ствол. Хотя этот лоб в прицеле находился в досягаемости прямого выстрела, рисковать не стоило. Сейчас, как никогда, важен каждый сантиметр. Чуть ниже или чуть выше — и прощайте пятизвездочные отели с податливыми телками, загорающими возле голубых бассейнов, какие он видел в телесериалах.
В который уже раз он приник к окуляру. Мало сосредоточиться. Нужно забыться. Сейчас он уже не целился, а ловил это редкое мгновение слияния, единства прицела с целью, как опытный бильярдист — выверенного удара кия, зигзага двух шаров и шлепка в лузу. Только тогда приходит абсолютная уверенность, что промаха не будет. И останется лишь плавно нажать на спуск. Он подвел его к точке фиксации. Потом легонько дожал.
В полной тишине послышался громкий щелчок, винтовка дернулась, птицы на ближайших деревьях загалдели, стали взлетать с ветвей и кружить над покинутыми местами…
— Ну что? — снова спросил Михайлов.
Леха снова не ответил. Смотрел в прицел и видел, как на том месте, где только что стоял в строю Афанасьев, столпились зэки, которых расталкивали конвойные. И никто пока не смотрел в сторону леса, все размахивали руками и беззвучно орали.
Потом на мгновение, не больше, разглядел то, с чем он только что был слит воедино. Убитого несли на руках — с запрокинутой назад и залитой кровью головой, с бессильно болтающимися руками…
Эти руки, как у куклы, были для него свидетельством, которое не потребует вскрытия.
— Готов! — сказал он вниз и стал торопливо спускаться.
— …На неразбериху дадим им десять минут, — говорил Михайлов уже в автобусе, когда ехали назад. — Пока там будут узнавать, кто ему черепушку проломил, выстрела никто же не слыхал… Пока вскрытие сделают… И пулю найдут. Еще час, не меньше, верно? — Он хлопнул по плечу ближайшего амбала.
— Ну, — подтвердил тот. — А когда рассчитаемся? Ты что, забыл?
— Дай хоть подальше отъехать! — Михайлов приложил руку к груди. — Не терпится?
Минут через двадцать другой амбал, тот, что сидел за рулем, остановил машину.
— Ну все, — сказал он. — Хорош. Отъехали. Расчет по исполнении, верно?
— Вы что, пацаны, мне не верите? Вот не терпится! — Михайлов хлопнул теперь себя по колену. И выглянул из окна автобуса, осмотрев дорогу. — Вроде никого. Подальше бы, конечно… Ну да ладно, расчет так расчет.
Он достал из куртки бумажник, отсчитал сорок банкнот по сто долларов.
— Считай! — Он небрежно бросил сидевшему рядом с Корнеевым амбалу.
Водитель обернулся к ним и, когда тот пересчитал, подозрительно сощурился на Михайлова:
— Ты че, в натуре! Мы как договаривались? По четыре на рыло, верно?
— Ах, ну да, извини, друг, я сейчас… — И снова полез в карман.
Корнеев смотрел прямо перед собой. Действительно, чего тянуть? Рассчитался бы с ними сразу, и жопа об жопу — кто дальше отскочит.
Два выстрела, оглушительных в салоне, отбросили его в угол сиденья, он невольно сжался, закрыв руками голову. Но ни удара, ни боли не почувствовал. Услышав чей-то стон, открыл глаза, оглянулся.
Михайлов спокойно разглядывал истекающего кровью, стонущего амбала. Второй водитель сползал вбок, уткнувшись лицом в руль, из его затылка сочилась кровь.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента