Незнанский Фридрих Евсеевич. Последняя роль

   Президент страны отсалютовал Ирине и Александру Борисовичу фужером с шампанским. Картинка на экране сменилась. Теперь вместе загорелой и бодрой физиономии президента показывали огромный циферблат с бодро скачущей по кругу секундной стрелкой.
   — Саня, ты чего сидишь? Обнови скорей бокалы!
   Забили куранты. Турецкий взял бутылку и «освежил» шампанское в бокалах. В телевизоре отзвенел последний удар курантов, и грянула музыка.
   — За счастье! — сказала Ирина.
   — Чтоб у нас всё было хорошо! — отозвался Александр Борисович.
   Супруги чокнулись фужерами и выпили.
   — Отлично! — улыбнулась Ирина. — Как же я люблю Новый год!
   — Как же я люблю шампанское! — иронично отозвался Турецкий. — Хотя водочку всё же больше.
   — Тебе положить чего-нибудь?
   — Спрашиваешь! Я хочу попробовать всё, что ты приготовила.
   — Для этого тебе придется шевелить челюстями до самого утра.
   — Я к тому готов, — кивнул Александр Борисович.
   На экране телевизора закружился, заискрился и зашумел «Голубой огонек». За последующие полчаса Турецкий успел перепробовать добрую половину всех яств, произнести четыре тоста и разлить по фужерам бутылку шампанского.
   И тогда его вдруг пробило на сантименты.
   — Ир, — сказал Александр Борисович проникновенным голосом, глядя на жену мягкими, мерцающим взглядом. — В том году я умер, причем два раза… Первый раз, когда просто выключился свет… Я взрыва не слышал, просто вдруг стало темно… А потом, в темноте я услышал твой голос… И вернулся. Оказалось, что это совсем не страшно… Просто как уснуть и проснуться… А потом я умер по настоящему… Внутри меня больше не было желаний — пустота быстро наполняется, — и она наполнилась… Подозрительностью… Злобой… Ревностью… Ир… Прости меня за все… Я вернулся…
   Ирина прикрыла ладонь мужа своей ладонью.
   — Прости, что дала тебе повод, — тихо сказала она. — Я не могла честно сказать ни тебе, ни себе, что где-то в глубине души, я тебя винила за… нашего нерожденного ребенка.
   Турецкий хотел что-то сказать, но Ирина легонько коснулась его губ пальцами.
   — Тссс. — Она улыбнулась. — Я сейчас скажу и больше никогда не буду… Прости, что всю свою преданность, теплоту, любовь перенесла на Васю.
   Александр Борисович снова хотел что-то сказать, но и на этот раз теплые пальцы жены легли ему на губы.
   — Что он стал мне… как сын, — продолжила она. — Прости, что при этом забыла о тебе.
   Александр Борисович пристально разглядывал лицо жены, так, словно увидел его впервые. «Она по-прежнему красива, — думал он. — Эта женщина вообще не стареет. Не то что я — старый барбос. И что она во мне нашла? Желчный, злой, вечно недовольный… Нет, я бы на ее месте давно бы бросил такого кретина. Однозначно».
   — О чем задумался? — спросила Ирина.
   — Да вот думаю, какая ты у меня красавица.
   — Ты только сейчас это разглядел? — кокетливо поинтересовалась Ирина.
   — Видимо, да.
   Ирина вздохнула:
   — Балбес.
   Александр Борисович тихо засмеялся. Потом плеснул в фужеры шампанское и провозгласил:
   — За тебя, Ир!
   — За тебя, Саш! С Новым годом!
   Они чокнулись фужерами и выпили.
   — А все-таки здорово, что мы с тобой сегодня одни, — сказал Турецкий, глядя на жену мерцающим взглядом. — Когда бы еще удалось так поговорить.
   — Ты прав. Стоило ждать Нового года ради одного такого разговора. Ведь в другое время тебя никаким калачом не заманишь домой. Целый день где-то бегаешь. Придешь, поешь и — бегом в свой «кабинет».
   — Неужели я так делаю? — удивился Александр Борисович.
   — Угу, — кивнул Ирина, глядя на Турецкого поверх фужера смеющимися глазами.
   — В таком случае, я действительно балбес!
   Турецкий допил шампанское и отодвинул от себя тарелку.
   — Что-то я не то говорю, Ир, — сказал он, не отводя взгляда от лица жены. — Знаешь, что я подумал?
   — Что?
   — А ну его это застолье… — С этими словами Александр Борисович передвинулся на диване, так, чтобы быть поближе к жене. — В народе как говорят?
   — И как же? — лукаво улыбнулась Ирина.
   — Как Новый год встретишь, так и проведешь!
   — Неужели это правда?
   — Конечно. Народ зря не скажет.
   Александр Борисович обнял жену и поцеловал ее в губы. Ирина смешливо поежилась.
   — Сашка, дурень… Ну, где у тебя мысли, а? В каком месте?
   Турецкий взял руку жены, поцеловал и положил себе на плечо. Потом вновь принялся целовать лицо жены — такое знакомое и такое незнакомое, такое милое и такое строгое.
   — Ой! — с смехом сказала Ирина. — Что-то мне шампанское в голову ударило…
   — Тебя это расстраивает? — осведомился Турецкий, на секунду прервав поцелуи.
   — Наоборот. Мне этого так давно не хватало.
   Она обхватила взлохмаченную голову Турецкого и прижала ее к груди.

5

   Проснувшись рано утром, Турецкий сходил на кухню и выпил рюмку ледяной водки, закусив ее вчерашним салатом, который, постояв ночь в холодильнике, стал в десять раз вкуснее. Если и было похмелье, то после рюмки водки его как рукой сняло.
   Александр Борисович выкурил сигарету, вмял окурок в пепельницу и вернулся в спальню. Некоторое время он стоял перед кроватью, глядя на спящую жену и улыбаясь. Всё-таки Ирка обалденно красивая женщина, подумал он. И как она со мной живет, с таким ослом? Могла бы найти себе какого-нибудь олигарха… Они нынче любят умных да красивых. Глупые куклы с ногами от ушей их уже не устраивают. Внезапно в голову Турецкому пришли стихи. Он присел на край кровати и тихо зашептал.
   Твои глаза — как чистые озера,
   Где крохотные камушки на дне,
   Где водорослей тонкие узоры,
   Где сам я отражаюсь в глубине…
   Ирина улыбнулась во сне.
   — Ты моя лапа, — прошептал Турецкий, наклонился и осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал жену в щеку.
   Затем примостился рядом и, сладко зевнув, тут же уснул.
   Проснулся он спустя три часа. Ирины рядом не было, но из комнаты раздавался ее негромкий голос — она с кем-то беседовала по телефону.
   Александр Борисович лежал в постели и, весело щурясь, поглядывал в окно. Настроение был отличное. Он знал, что сейчас встанет, пройдет на кухню, достанет из холодильника пару вазочек с салатами, графин с недопитой водкой, огурчики и… При мысли об этом «и» на душе у бывшего «важняка» стало тепло и уютно.
   Ирина в гостиной положила трубку. Послышались ее легкие шаги, дверь распахнулась и она вошла в спальню.
   — А, ты уже проснулся. Как самочувствие в первый день нового года?
   — Лучше, чем в последний день старого. А ну-ка, иди сюда! — Турецкий хлопнул ладонью по постели.
   Ирина села на кровать, наклонилась и поцеловала мужа в губы. Лицо ее, однако, выглядело встревоженным.
   «Плохие новости», — понял Александр Борисович и почувствовал, как отличное настроение куда-то улетучивается. Ни дня без плохих новостей. Когда же это кончится!
   — Ир, кто звонил? — тихо спросил Турецкий.
   — Алина. Моя троюродная сестра из Астрахани.
   — Это которая? Такая двухметровая дылда с рыжими волосами?
   Ира покачала головой:
   — Нет. Невысокая, черненькая. У нее отец татарин.
   — А, помню, помню. Зажигательная дамочка. И чего она хотела? Уж не в гости ли решила пожаловать? Если так, то я согласен. Завсегда рад хорошенькой женщине.
   — Сань, прекрати юродствовать.
   — Оп-па. — Александр Борисович нахмурился. — Кажется, я не «догнал» ситуацию, как говорит наша дочь. Что случилось?
   — У Алины маленький сын — Марат.
   — Да-да, я помню, — кивнул Турецкий. — Маратик. Славный мальчуган. С ним что-то случилось?
   — Случилось, Сань. Он попал под машину. Множественные повреждения внутренних органов. Нужна операция.
   Турецкий взлохматил пятерней волосы.
   — Н-да, дела. Мы можем чем-то помочь?
   Ирина пересела на диван и задумчиво сложила руки на груди.
   — Ир, так чем мы можем помочь? — повторил вопрос Турецкий.
   Ирина вздохнула:
   — Боюсь, что почти ничем. Операция очень дорогостоящая. Нужно отвезти мальчика в Германию. Мужа у Алины, как ты помнишь, нет. Родители ее далеко не миллионеры, даже наоборот. Живет в заводском общежитии. В общем, деньги взять неоткуда.
   — Так надо обратиться с призывом к каким-нибудь спонсорам. Дать объявление в Интернете и так далее.
   — Уже давала.
   — Ну и?
   — Собрала только четверть суммы.
   — Значит, надо еще раз бросить клич.
   — Она готова, но времени уже нет. Через пять дней Марата нужно везти в клинику. Иначе всё.
   Александр Борисович задумался.
   — Черт, и мы с тобой нынче не при деньгах. Нинке за семестр не заплатили. И за ремонт машины я еще не расплатился. Сколько хоть нужно-то?
   — Вместе с реабилитационным курсом тридцать тысяч долларов.
   Турецкий присвистнул.
   — Ого!
   — Вот тебе и ого. Жалко мальчишку. Очень способный парень. С четырех лет на пианино играет. Сейчас в музыкальной школе для одаренных детей по классу композиции учится.
   — Сколько ему сейчас?
   — Как Ваське. Десять. — Ирина страдальчески сжала пальцы. — Черт, и ведь ничем нельзя помочь.
   Александр Борисович помолчал.
   — Да, сумма большая, — выдал он, наконец. Протянул руку и погладил жену по плечу. — Ну, зая, не расстраивайся ты так. Я попробую что-нибудь придумать. У меня много знакомств, ты же знаешь.
   — Не думаю, что твои знакомства тут помогут, — грустно сказала Ирина. — Никто не захочет отстегнуть с барского плеча тридцать тысяч. Это ведь не вложение денег, а акт милосердия. На это мало кто способен.
   — У меня есть пара толстосумов, которые…
   — Саш, кончай, а! — Ирина поднялась.
   Она была очень расстроена. Турецкий поскреб в затылке. Затем протянулся за сигаретами и пошарил, не глядя по тумбочке. Пальцы его наткнулись на маленький картонный прямоугольник. Турецкий машинально поднес его к лицу и прочел:
   …
    Вячеслав Иванович Прокофьев
    Менеджер
    Фирма «Ваш праздник»
   — Эт-то еще кто? — растерянно проговорил Александр Борисович и вдруг вспомнил. — А, старый знакомый…
   — Ты это о ком? — спросила Ирина без всякого любопытства.
   — Да встретил вчера одного знакомого в баре…
   — В баре?
   — Ну да. Заскочил на минутку выпить бокал пива и… Постой… — Турецкий приподнялся на локте. В ушах у него зазвучал голос Прокофьева, зазвучал отчетливо и внятно:
   …
    «Александр Борисович, кажется, у меня есть для вас работа. Клиент не я, клиент мой отец. Дело у него конфиденциальное, и он сам переговорит с вами о нем. Кстати, насколько я знаю, он готов щедро заплатить. По-настоящему щедро».
   — Он готов щедро заплатить, — пробормотал Турецкий.
   — Что? — не поняла Ирина, с легким удивлением посмотрев на мужа. — Кто готов заплатить?
   — Гм… — Александр Борисович задумчиво потер нос. — Что ж, посмотрим, насколько ты щедр, приятель.
   — Саш, ты о ком говоришь-то?
   — Да о вчерашнем знакомом из бара. Я совсем забыл, а он ведь предлагал мне работу.
   — Что за работа? — насторожилась Ирина.
   Турецкий пожал плечами:
   — Понятия не имею. Я был не в настроении с ним разговаривать. Да и ему некогда. Всё-таки новогодний вечер…
   Ирина посмотрела на визитную карточку, которую Александр Борисович все еще вертел в пальцах.
   — Это его визитка?
   — Угу. Надо бы позвонить.
   — Но ведь у вас уже есть работа. Ты вчера рассказывал. Какой-то Митрохин…
   — Ну, с «делом Митрохина» мы покончим сегодня вечером, — усмехнулся Турецкий. И подумал: «Если, конечно, его не прикончат раньше».
   — А потом? — спросила Ирина.
   Александр Борисович дернул уголком губ:
   — Да в том-то и дело… Как в финале Гамлета». «Дальше — тишина». Так, мелочевка всякая, ничего серьезного и денежного. — Он снова взглянул на визитную карточку. — А вот господину Прокофьеву я позвоню.
   — Он богат?
   Турецкий покачал головой:
   — Вряд ли. Если только не подпольный миллионер. Но он что-то говорил про своего отца. И я сейчас припоминаю… — Турецкий наморщил лоб. — Да, помню. Отлично помню! Его отец приходил тогда ко мне. Пытался всучить взятку.
   — Ты взял? — насмешливо осведомилась Ирина.
   — А как же! Я ведь не дурак отказываться от денег!
   — Куда же ты их подевал?
   — Как всегда, потратил на казино и дорогих проституток.
   Ирина улыбнулась.
   — Ну, на это не грех и потратить. Один раз живем!
   Они переглянулись и рассмеялись.
   — А если серьезно, Сань, что это за человек?
   — Ты об отце?
   Ирина кивнула:
   — Угу.
   — Да мутный какой-то господин. Насколько я помню, у него было что-то вроде казино… Где-то в провинции. Или игорный зал… Или еще что-то в этом роде.
   — Если так, то деньги у него водятся. — Ирина взяла с тумбочки телефонную трубку и протянула ее мужу. — Турецкий, звони немедленно.
   — Что, даже кофе не попью? — с напускным недовольством спросил Александр Борисович.
   — Позвони, а потом попьем вместе. Если договоришься о встрече, я тебе разрешу выпить не только кофе, но и рюмку водки.
   — Водки? — шутливо воскликнул Турецкий. — Ты что, серьезно?
   — Вполне, — в тон ему ответила Ирина. — Видишь, на какие жертвы я готова пойти ради Алины и ее сынишки!
   При упоминании о больном мальчике Ирина опять приуныла.
   — Ладно, зая, не грусти заранее. — Александр Борисович взял телефон и поцеловал теплую ладонь жены. — Прорвемся!
   Жена внимательно на него посмотрела и улыбнулась.
   — Ты знаешь, Сань, когда ты так говоришь, я ничего не боюсь. Ладно, пойду сделаю тебе кофе.
   Ирина чмокнула мужа в нос и ушла на кухню. Турецкий подождал, пока за ней закроется дверь и набрал номер, указанный в визитке.
   — Слушаю вас, — почти тотчас же отозвался на том конце мужской голос.
   — Я говорю с Вячеславом Ивановичем Прокофьевым?
   — Да, Александр Борисович, это я. Как хорошо, что вы позвонили…

* * *

   Ирина поставила турку на плитку и присела на табурет. Лицо у нее было грустным, по краям рта проступили две тонкие морщинки. В памяти у нее возникло веселое лицо маленького Маратика. Мальчишка, в самом деле, был очень смышленый. В последний раз Ирина видела его года четыре назад. Тогда у них состоялся очень серьезный и очень взрослый разговор.
   — Тетя Ира, а почему у вас нет сынишки? — спросил мальчуган.
   — У нас с дядь Сашей есть дочка, — улыбнулась в ответ Ирина.
   — А у моей мамы есть и сынишка и дочка!
   — Да, я знаю.
   Тогда, вертясь на коленках у Ирины, мальчишка выдал фразу, которая на всю жизнь засела у нее в памяти.
   — Теть Ира, если я умру, у мамы останется Гузель!
   Ирина улыбнулась.
   — Ты будешь жить долго и счастливо. И доживешь до самой старости! Будешь седым-седым дедушкой!
   Мальчик улыбнулся в ответ и произнес — задумчивым, странным и совсем не детским голосом:
   — Может быть, и буду. А может быть, и нет. Мне приснилось, будто я умер, и мама плачет. И тогда я подумал, что это хорошо, что у мамы есть еще и дочка. Вам тоже надо родить еще одного ребеночка!
   — Хорошо, убедил. Я обязательно рожу второго ребеночка. А ты взамен перестань думать о всяких глупостях, хорошо?
   — Хорошо, — кивнул малыш.
   Кофейная пена с шипением выплеснулась на конфорку. Ирина быстро переставила турку на стол, снова опустилась на табурет и горько разрыдалась.

6

   Иван Максимович Прокофьев, отец Вячеслава, оказался невысоким, ладно скроенным мужчиной лет шестидесяти, с приятным, хотя и несколько одутловатым, лицом и седыми волосами, аккуратно зачесанными набок. На подбородке у него красовалась седая бородка-эспаньолка, делавшая его похожим на какого-нибудь писателя или ученого. Вместо галстука Иван Максимович носил яркую шелковую бабочку.
   Они сидели за столиком кофейни, у самого окна, так, что солнечные лучи, падая на белую скатерть и белые чашки, воспламеняли их и заставляли мужчин щуриться.
   — Отличный сегодня день, — сказал Прокофьев, попыхивая трубкой и поглядывая на Турецкого небольшими, внимательными глазами.
   — Да, неплохой, — согласился Александр Борисович.
   Турецкий был готов к любому повороту дела. Если условия окажутся нелепыми, а задание невыполнимым, он просто встанет и покинет кафе. Но если дело покажется вполне осуществимым, а условия — приемлемыми — в этом случае Александр Борисович был не намерен медлить. Он подпишет договор и уйдет отсюда с авансом в кармане. Подобный исход встречи был заранее обговорен в телефонном разговоре. В сумке у Турецкого лежал бланк договора с печатью агентства и пустыми графами, которые можно было заполнить в течение десяти минут.
   — Спасибо, что согласились встретиться, — сказал Прокофьев. — Мой сын много рассказывал о вас. Говорил, что вы «легенда». И, как мне кажется, даже немного гордился тем, что посадили его именно вы. — Прокофьев улыбнулся и добавил: — Как бы странно это ни звучало.
   — Действительно, странно, — отозвался Турецкий и отхлебнул кофе.
   Он чувствовал себя немного глупо. Напротив него сидит человек, сына которого он несколько лет назад упрятал за решетку. А тональность разговора была такой, словно он, Александр Борисович, был строгим учителем, беседующим с отцом неуспевающего ученика. Того самого ученика, которому «строгий учитель Турецкий», ради «его же блага», влепил двойку.
   — Я введу вам в курс дела, — снова заговорил Прокофьев. — Но сначала вы должны пообещать мне, что наш разговор будет строго конфиденциальным.
   — Всё, что вы мне скажете, останется между нами, — привычно заверил будущего клиента Турецкий.
   Иван Максимович удовлетворенно кивнул.
   — Полагаю, так и будет. Вы не из тех, кто нарушает слово. Итак, дело вот в чем. В городке под названием Лебедянск у меня есть театр.
   — Театр? — вскинул брови Турецкий.
   Прокофьев кивнул:
   — Именно так. Когда-то «Глобус» был городским театром, но несколько лет назад я выкупил его у города и стал его полновластным хозяином.
   — Поздравляю, — сказал Турецкий.
   — Спасибо, — абсолютно серьезно ответил Прокофьев. — Театр «Глобус» имеет богатую историю. Сто лет назад его основал один лебедянский меценат — купец по фамилии Ларионов. Тот не жалел денег на его содержание, выписывал лучших актеров из обеих столиц, и очень быстро «Глобус» приобрел славу лучшего театра в губернии.
   — Приятно слышать, — брякнул Александр Борисович, сдерживая зевок. — Но нельзя ли поближе к делу?
   Иван Максимович посмотрел на сыщика и прищурился.
   — Да, вы правы. Я начал слишком издалека. Просто я очень люблю свой театр и готов рассказывать о нем часами.
   «Только не это», — с усмешкой подумал Турецкий.
   — Тогда, пожалуй, я сразу перейду к делу, а потом уже мы побеседуем о нюансах.
   — Это было бы великолепно, — заметил Александр Борисович.
   — Дело, собственно, вот в чем. Четыре дня назад пропала одна наша артистка. И не просто артистка, а выражаясь театральным языком, «прима»! Екатерина Шиманова. Она играла главные роли во всех наших постановках. При этом ей всего двадцать семь лет.
   — Она у вас и старух играла? — поинтересовался Турецкий, едва не зевнув. Еще не успев начаться, эта история уже ему наскучила. Какой-то провинциальный театр. Какая-то пропавшая актриса, которая — с вероятностью девяносто процентов — загуляла перед праздниками с каким-нибудь денежным ухажером. Может быть, он увез ее в Крым. Или на Гавайи. Или к черту на кулички. Какая, в сущности, разница?
   — Екатерина Шиманова могла сыграть что угодно, — сдержанно ответил Прокофьев. — Я говорю не как владелец театра, а как его художественный руководитель. Она — гениальная актриса!
   «Что же она до сих пор торчит в вашем Лебедянске, если такая гениальная?» — хотел спросить Турецкий, но сдержался. Сейчас его в этом деле интересовало только одно — гонорар. Если бы не больной мальчик, он давно бы плюнул и сделал театралу «ручкой». Однако ситуация не располагала к подобным выходкам.
   — Итак, она пропала, — сказал Александр Борисович. — Как вы это обнаружили и что предприняли для ее поисков?
   — Четыре дня назад она должна была играть Снегурочку в постановке по Римскому-Корсакову.
   — Опера?
   — Скорее, новогоднее шоу с элементами мюзикла. Спектакль начинался в семь часов вечера. Она позвонила в полшестого. Сказала, что уже едет, и что через десять минут будет в гримерке.
   — Она всегда приезжала в притык?
   Иван Максимович вздохнул.
   — Почти. Назвать очень дисциплинированным человеком Катю нельзя. Пару раз она едва не опоздала к началу спектакля и заставила нас здорово понервничать.
   — Могу себе представить, — усмехнулся Турецкий. — Я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.
   — Да, собственно, продолжать почти нечего. Она так и не приехала в театр. Ни через десять минут, ни через час… Она вообще не приехала. Мы кое-как выкрутились… Выпустили на сцену артистку из второго состава. Тем не менее, факт остается фактом — Екатерина Шиманова пропала.
   — Гм… — Александр Борисович задумчиво нахмурил лоб. — Она ехала на такси или на своей машине?
   — Видимо, на такси. Машина у нее была, но Катя всегда боялась… то есть, боится садиться за руль. — Прокофьев слегка покраснел. — Простите, я не хотел бы говорить о ней в прошедшем времени.
   — Ничего, бывает. Екатерина замужем?
   Иван Максимович покачал головой:
   — Нет, и никогда не была.
   — Детей тоже нет?
   — Нет, — вновь проговорил Прокофьев. И грустно добавил: — Хотя детишек она любит.
   — Ее родители богаты?
   — Ну… отец Кати — довольно состоятельный человек. Он владеет автосалоном, заправками, чем-то еще. Кроме того, он — основной спонсор нашего театра, — скромно добавил Прокофьев.
   — Ему никто не звонил, не предлагал выкупить дочь? — быстро спросил Александр Борисович.
   — Нет, — твердо ответил Иван Максимович.
   — Ясно, — задумчиво проговорил Турецкий. — Эта ваша Катя — она красивая женщина?
   — О! Очень красивая! — Прокофьев улыбнулся. — Восемь лет назад она даже победила на городском конкурсе красоты. С тех пор красота ее ничуть не увяла, скорей даже наоборот!
   — Значит, у нее должен быть жених. Ну, или просто парень.
   — Гм… — Иван Максимович облизнул губы. — Ее руки домогался один… местный хулиган. Даже не хулиган, а так, полное ничтожество. Некий Алексей Данилов. Он приходил к ней свататься, но Сергей Николаевич спустил его с лестницы.
   — Сергей Николаевич это?…
   — Это ее отец, — пояснил Прокофьев. — Сергей Николаевич Шиманов.
   — Ясно. А как насчет самой Екатерины? Она любила этого парня?
   Прокофьев нахмурился.
   — Этого никто сказать не может. Они встречались некоторое время. Потом, вроде бы, расстались. Видимо, он просто наскучил Кате. Поняв, что теряет любимую, Данилов сделал ей предложение.
   — В тот самый день, когда отец Кати спустил ее с лестницы?
   — Именно, — кивнул Иван Максимович. — Он пришел с цветами, в костюме и при галстуке. Но Катя даже не стала с ним разговаривать. Она ушла к себе в комнату. Но Данилов — очень упрямый парень. Он решил переговорить с Сергеем Николаевичем. Не понимаю, как он мог рассчитывать на согласие? — Прокофьев усмехнулся. — Когда-то он работал механиком в автосалоне, но полгода назад его выгнали за пьянство. С тех пор он нигде не работал.
   — На что же он жил?
   — Бабка завещала ему квартиру со всем содержимым. Там было много антикварной рухляди: бронза, фарфор, старинная мебель. Впрочем, ничего по настоящему ценного.
   — Откуда вы знаете?
   — Хозяин антикварной лавки — мой приятель, — пояснил Прокофьев. — За полгода парень распродал всё, что можно было продать.
   — И все вырученные деньги потратил на Катю? — уточнил Турецкий.
   Иван Максимович тонко усмехнулся.
   — Красивая подруга — дорогое удовольствие, — сказал он. — Катя любила… то есть, любит развлекаться. Рестораны, ночные клубы, поездки к озеру на уик-энд. Но, с другой стороны, на что же он рассчитывал? Такая женщина не может сидеть с утра до вечера дома и варить ему куриные бульоны… из кубиков.
   — Да, вы правы, — согласился Александр Борисович, доставая из кармана сигареты. — Полагаю, с парнем уже побеседовали?
   — Да, и очень пристрастно, — ответил Прокофьев.
   — Ну, и?
   — Он ничего не знает. Кроме того, у него есть алиби. Он весь вечер просидел в баре с приятелями. Его там видели, как минимум, человек десять.
   — Ясно, — проговорил Турецкий. — Полагаю, милиция её уже ищет?
   Иван Максимович замялся.
   — Видите ли, Александр Борисович, наш театр очень старый, — с вежливой улыбкой говорил Прокофьев. — И он… как бы это получше сказать?… В общем, у него есть определенная репутация. Отличная репутация, добавил бы я. Эта репутация складывалась не месяцами и не годами, она складывалась десятилетиями! Да-да, не улыбайтесь.
   — И не думал улыбаться.
   — Мы не можем позволить себе бросить даже малую тень на наш театр, — сказал Иван Максимович, скорбно сложив брови.
   — Да, я понимаю, — снова кивнул Турецкий. — Именно поэтому вы решили не обращаться в милицию?
   — Совершено верно. Мы решили обратиться к вам. Вы поможете нам, Александр Борисович?
   — Я готов попробовать, — ответил Турецкий деловито. — Если сойдемся в цене.
   Иван Максимович сухо улыбнулся.
   — Деньги не проблема. Сергей Николаевич, как вы понимаете, за ценой не постоит. Он готов на все ради счастья дочери и репутации театра.
   — Он так любит театр?
   — Да, любит. Всегда любил. В юности он даже пытался поступить в театральный институт. И не один раз. Даже став бизнесменом, Сергей Николаевич никогда не пропускал ни одной нашей премьеры.