Незнанский Фридрих Евсеевич. Стая бешеных

   Игнатов наклонился к руке, еще не зная, как поступить, и в тот же момент скорее почувствовал, чем услышал, пролетевшее над его спиной мохнатое тело.
   Игнатов невольно отшатнулся назад, когда пустырь вдруг ожил оглушительным собачьим хрипящим лаем. Теперь Игнатов разглядел - вокруг были сотни собак. Они мчались на него, они скалили зубастые пасти, они хотели Игнатова убить.
   Еще и потому участковый не побоялся идти через пустырь, что как раз сегодня положил в кобуру не ветошь, а тяжеленького "макарова". С полным боезарядом.
   Через мгновение пистолет был в руке, затвор легко передернулся и грянул выстрел, сбивший в полете бешеного пса, метившего Игнатову прямо в горло.
   Второго пса Игнатов только подранил, тот завертелся на снегу, разбрызгивая черную кровь. Третьему участковый попал прямо в глаз, и тот ткнулся мордой в снег, еще по инерции прокатившись почти до самых ног милиционера.
   - Ну что, сволочи, взяли?! - зарычал милиционер. Охотничий азарт заставил все его тело дрожать лихорадкой. - Ловите!
   Он выстрелил еще два раза, убив еще одного пса.
   Стая замерла только на секунду, а потом, словно забыв о человеке, бросилась на мертвых своих сородичей и стала рвать их в клочья.
   Игнатов выстрелил еще раз в сплетшийся клубок рычащих тел. И собачья стая бросилась куда-то в сторону оврага, унося за собой ошметки разорванных дохлых псов.
   Человеческую руку Игнатов отнес в отделение.
   На следующее утро стало известно, что рука, найденная Игнатовым, гражданину Суковнину не принадлежит.
   Днем на пустырь пришла рота курсантов школы милиции с автоматами. По следам крови искали, куда скрылась стая. Но следы терялись возле оврага. Прочесали все вдоль и поперек - ничего похожего на укрытие собак не нашли.
   Когда собрались уже уходить, прибежал участковый Игнатов.
   - Я нашел! Это в заброшенном бомбоубежище.
   Сделали стремительный марш-бросок к бомбоубежищу.
   Бетонная будочка во дворе школы с решетчатыми деревянными окнами. Посветили внутрь - глубокий колодец со скобяной железной лестницей, а внизу кишит собачьими спинами.
   - Гранату бы туда бросить, - предложил кто-то.
   Уже собрались палить вниз из автоматов, когда кто-то сообразил:
   - А как они сюда забираются? По лестнице, что ли?
   - У них другой выход должен быть, - догадался Игнатов. - На пустыре. Если мы отсюда пальнем, они туда и смоются.
   Снова часть курсантов отправилась на пустырь. Окружили овраг с автоматами на изготовку.
   Все уже было готово к тотальному уничтожению бешеных диких собак, когда вдруг стали собираться вокруг жители соседних домов. Откуда-то даже журналисты появились с телекамерами.
   - Вот смотрите! - кричал какой-то бородатый дядечка. - Так в нашей стране воспитывают детей - убивают среди бела дня беззащитных животных.
   - Это дикость!
   - Варварство!
   - Кто позволил?!
   - Мы на вас в суд подадим! За жестокое отношение к животным!
   Телевизионщики все это усердно снимали, явно сочувствуя протестующим.
   Пришлось вызывать дополнительные наряды, создавать оцепление, оттеснять толпу, прибыло начальство, словом, суета и неразбериха. Потом приехал вдруг заместитель префекта.
   - Остановить убийство животных! - закричал он.
   Хорошо, что начальник отделения успел подхватить заместителя и увести в свою машину, здесь и показал фотографии покусанных граждан, показал и фото тела растерзанного Суковнина.
   Пришлось заместителю, скрипя зубами, согласиться на варварскую акцию.
   План был такой - бросить в колодец газовую шашку, а саму акцию по уничтожению провести на пустыре, подальше от людских глаз.
   - Успокойтесь, граждане, мы не собираемся убивать собак, мы хотим их только усыпить! - убедительно врал какой-то милицейский начальник.
   Из оцепления видели, как человек в противогазе бросил в колодец бомбоубежища круглый предмет.
   Ничего после этого не произошло.
   - Ну, видите, собачки уснули, теперь их можно перевезти в специальный центр, - говорил в телекамеру милицейский чин. - Мы гуманные люди...
   Договорить он не успел.
   Треск автоматных очередей донесся с пустыря.
   Толпа замерла. А потом взвыла с новой силой:
   - Убийцы! Варвары! Дикари!
   А на пустыре разыгралось настоящее побоище.
   Из незаметной норы в овраге вдруг выкатились на курсантов испуганные псы, те стали поливать их из автоматов. Через минуту нору завалило собачьими трупами. Визг и лай стояли до самых серых небес.
   Но еще через минуту все стихло. Собаки больше не лезли из норы.
   - У них еще один выход есть, - сказал кто-то. - Мы их упустили.
   Возле бомбоубежища толпа наседала на милиционеров. Крик тоже стоял несусветный. Стражи порядка уже готовились пустить в ход дубинки, потому что толпа разъярилась не на шутку.
   Милицейский начальник сел в машину и укатил от греха подальше. Заместитель префекта срочно куда-то звонил по мобильному телефону.
   И в этот момент случилось необъяснимое. Из колодца бомбоубежища сначала выскочила первая собака, а за ней вторая, третья...
   На мгновение все замерли от неожиданности. А собак все прибывало. Обезумевшие от страха псы совершали невозможное, они карабкались по железным скобам и вырывались наружу, где были люди.
   Первым они повалили на землю милиционера, который оказался у них на пути. Бедняга еле успел достать пистолет. Но стрелять побоялся - мог попасть в людей.
   Коллеги сапогами отбили его, окровавленного, у разъяренных псов. А те бросились на толпу. Началась дикая паника.
   - Стреляйте! - кричал бородач, защитник прав животных. - Стреляйте!
   - Убейте их! - орали остальные.
   Телевизионщики бросились врассыпную, спасаясь от бешеных собак.
   В конце концов милиционеры стали стрелять в собак, не жалея патронов. Собаки метались в узком пространстве двора школы, погибая от безжалостных пуль.
   Через полчаса все было кончено.
   Потом, когда увозили на грузовиках трупы собак, оказалось, что их около тысячи.
   Но на этом ужасы не закончились. Можно сказать, что они только начались.
   Добив всех собак снаружи, несколько добровольцев спустились в бомбоубежище. Здесь уже было проще - оставшиеся псы не бросались на людей. Они покорно ждали пули и, получив ее, тихо умирали. Потом поняли, что здесь остались только недавно ощенившиеся суки.
   Очистив от собак подземелье, милиционеры решили обследовать его. Хотелось узнать, что же заставило четвероногих "друзей" собраться здесь в таком количестве.
   Участковый Игнатов, который тоже был среди добровольцев, держа на руках попискивающего щенка - рука не поднялась пристрелить, - дошел до самого дальнего коридора, толкнул полусломанную дверь, посветил фонариком и обомлел.
   В огромной комнате лежала груда человеческих костей: ребра, черепа, берцовые кости... Наверное, собаки не смогли растащить их потому, что в полусломанной двери была только узкая щель.
   На следующий день приехали эксперты.
   Выводы их оказались ошеломляющими.
   Пятнадцать трупов. Семь мужчин и восемь женщин.
   Но убили этих людей не собаки - у всех черепов в затылке была маленькая дырка от пули. Кто-то этих мужчин и женщин расстрелял.
   И самое странное, что никто не искал погибших.
   Глава 6. ВОЗДУШНЫЙ ШАР.
   - У тебя все готово? Ты где?
   - Дома... Ты мне по домашнему звонишь...
   - Ах да... Так у тебя все готово? А мэр будет?
   - Будет.
   - Точно?
   Потом позвонили еще человек восемь, и всех интересовал прежде всего мэр.
   Сегодня Иринины сборы на работу проходили с трубкой у уха.
   - Я распорядилась...
   Колготки запутались - гадкая примета...
   - Этим Сафонов занимается, у него спрашивай. Как заболел? Когда? Сафонов заболел?
   Вот тебе раз... Это не примета, но приятного мало.
   - Привет, это Сафонов.
   - Нашел когда болеть!
   - Кто тебе сказал? Я в приемной у Нагатина с шести утра!
   Бардак! Только пусти наших людей в иностранную фирму - сразу бардак!
   - Йес! Гуд морнинг, Петер! Донт ворри, ай шел ду май бест!
   Начальство засуетилось. Много, много она на себя взвалила! Если не справится, на нее всех собак спустят.
   - Да, слушаю! Кто это? А вы кто? Нет, к стоматологу не записываем, правильно номер набирайте!
   Чайник не закипает. Что с головой делать? Швабра какая-то, а не голова.
   - Светка, привет! Тебе щипцы электрические очень сейчас нужны? Тогда я заскочу!..
   Воды нет! Нет горячей воды! И холодная капает кое-как.
   - Алло, здравствуйте. В пятнадцатом доме нет горячей воды, что случилось, это надолго? Что?! Когда?! Через три недели?! Нет, не читала... Да не висит у нас никакое объявление! Да, значит, сорвали...
   Почему? Почему летом отключают воду? Люди летом потеют меньше? Почему ее вообще отключают?
   Чайник закипел. Чашку на кофе, а остальное на голову. Нет, на кофе полчашки...
   - Ирка, я тебе по секрету. Свенссон беспокоится.
   - Он звонил мне пять минут назад, я ему все по полочкам разложила.
   - А он как раз после разговора с тобой и забеспокоился...
   - Да ну тебя! Будь что будет...
   - Как знаешь... Я предупредила...
   Все в подруги набивается. Знаем мы, какая из тебя подруга. За "Голден леди" мать родную продашь.
   А у бабули теперь занято. И с кем можно трепаться в такую рань?
   - Малыш, здравствуй... Разбудил?..
   И сердце затрепыхалось пуще прежнего. И ковшик с теплой водой завис в воздухе над головой.
   Руфат. Они вчера собирались сходить на "Годзиллу". Она обещала позвонить и не позвонила. Замоталась. Так всегда, о самом близком человеке вспоминаешь в последнюю очередь.
   - Руфик, я не могу сейчас говорить. Ни минутки не могу. Простишь?
   Он простит. Он простил ее даже тогда, когда она заявила, что не любит его. Улыбнулся только, жалобно так. И в тот момент Ирина вдруг ощутила, что любит. Вроде бы... Во всяком случае, она пыталась себя в этом убедить.
   Эх, взять бы отпуск и запереться с Руфатом на целый месяц! Уж за месяц можно будет разобраться в своих чувствах. Да какое там!.. В конце недели опять надо в Прагу лететь.
   Бабуля опять трубку не поднимает. Только что занято было! Наверное, на кухню ушла и не слышит. Глухомань!..
   - Алло! Стоматолог сегодня не принимает! И гинеколог тоже! А вот так!
   Перед выходом, а вернее, вылетом у зеркала задержалась, чтобы полюбоваться собой. Хороша! Никакой мэр не устоит...
   В лифте опять лампочку выкрутили. Или сама перегорела. В темноте кромешной не разберешь. Раздолье для маньяка, хоть свечку с собой носи.
   - Ну ты сегодня ва-аще! - восхищенно воскликнул парнишка лет восемнадцати, новый сторож с автостоянки. Имени его Ирина не помнила, хоть тот пару раз и пытался к ней поклеиться. Лицом совсем неплох, но уровень, увы, не тот. Сторож автостоянки... Этого Ирина позволить себе не могла.
   Двигатель завелся с первого оборота. Наконец-то добрая примета!
   В узкий двор задом пыталась въехать длинная фура. Водитель по пояс высунулся из окна, пытаясь рассмотреть, много ли осталось до мусорного контейнера. Если проедет еще метра три - все, перегородит дорогу.
   Ирина вдавила педаль газа и рискованно проскочила между фурой и мусоркой.
   - Дура! - донеслось ей вслед.
   В ответ Ирина выставила в окно руку с вытянутым средним пальцем. Кажется, она поймала кураж.
   По пути к Маяковке успела переговорить с дюжиной бестолковых мужиков. Одного так просто послала на три буквы. Достал... А бабушка опять на телефоне повисла. Ну и ладно.
   Прямо под памятником Маяковского Ирину уже ждали в полной боевой готовности несколько высоких милицейских чинов. У каждого в руке хрипела рация.
   Вот с этими все легко и понятно. Белое, это белое. Черное, это черное. Надо перекрыть Тверскую? Что ж, перекроем, будьте спокойны.
   В ту минуту главным человеком для них была Ирина, и офицеры никоим образом не нарушали эту субординацию. Только один полковник постоянно задавался тихим вопросом в пустоту:
   - И кому все это надо?..
   Идея в будний день перекрыть главную улицу столицы и пройтись по ней веселым карнавалом принадлежала Ирине. Она ляпнула об этом на селекторном совещании фирмы. Именно что ляпнула, только чтобы не молчать. А Свенссону понравилось. И он распорядился начать подготовку. И назначил Ирину ответственной за это рекламное мероприятие. Он из своей заграницы не видел перекошенную рожу Владимира Дмитриевича.
   Сколько порогов пришлось ей обить, в скольких важных кабинетах перебывать, со сколькими чиновниками пообщаться, какую сумму наговорить по мобильному - теперь уже и подсчитать невозможно. Ирина не знала отдыха, вкалывала и днем и ночью все эту неделю. Сначала от страха, что проколется, а затем втянулась и даже стала удовольствие получать от этого немыслимого круговорота событий. Она ощутила себя настоящей "бизнес-вумен". Завистников на работе конечно же поприбавилось, ну да черт с ними, с завистниками.
   - Вот эта кнопочка для разговора, - инструктировал Ирину милицейский чин, протягивая ей рацию. - И держите ее крепко-крепко, не отпускайте.
   - Хорошо...
   - А в остальном - все, как договаривались. Не волнуйтесь, не подведем. Но и вы уж постарайтесь...
   Рация оказалась невероятно тяжелой и большой, в сумочку не влезала. Придется повсюду таскать ее в руке.
   - Да, вот еще что... Мы сегодня в баньке собираемся попариться всем командным составом, - продолжал как бы на ту же тему чин, только теперь уже почти шепотом. - У нас традиция такая, по вторникам... А банька хорошая, ведомственная, вам понравится.
   - Вы приглашаете меня в баню? - уточнила Ирина.
   - Ну так... - засиял чин. - Не подумайте чего плохого. Мы люди немолодые, серьезные.
   Кажется, ее окончательно признали за свою.
   - Спасибо, конечно... Я подумаю.
   Ровно в полдень на опустевшую Тверскую тягач выкатил платформу, выполненную в форме огромного сотового телефона. Верхушка его антенны раскачивалась на уровне второго этажа. Из чего эта махина была сделана, Ирина толком не знала, то ли из гипса, то ли из каучука, но средств в нее фирма вбухала немерено. Как и во все остальное. А остальное - это духовой оркестр, девушки-барабанщицы, клоуны на ходулях и без ходуль, танцоры, жонглеры, фокусники, акробаты, детишки с воздушными шариками. Вся эта толпа дудела, гудела, шумела и всячески пыталась изобразить некий праздник телефонизирования.
   - Пусть ваши мысли услышат! - возбужденно неслось из динамиков. Позвоните родителям из любой точки света!
   Прохожие невольно останавливались и кто с улыбкой, а кто насупленно пытались понять, что происходит.
   Ирина шла перед тягачом с видом военачальника, расправив плечи и чеканя шаг. В одной руке - мобильный, в другой - милицейская рация, из которой ежесекундно доносились чьи-то хриплые команды. Ей почему-то казалось, что все вокруг смотрят только на нее. И была недалека от истины.
   Колонна медленно продвигалась к мэрии. Настолько медленно, что старушки, стоявшие на троллейбусных остановках, приходили в отчаяние и осыпали шествующих проклятиями. Впрочем, когда клоуны начали в разные стороны разбрасывать пластиковые пакеты с символикой фирмы, противников карнавала поубавилось. Хватали целыми пачками.
   Группка подростков с гиканьем выбежала на мостовую и попыталась присоединиться к шествию, но пацанов в момент отогнали бдительные милиционеры.
   - Пусть идут! - закричала Ирина. - Это же хорошо!
   Но ее не слушали, теснили мальчишек к тротуару.
   А на Пушкинской творилось что-то невообразимое. Автомобили облепили площадь, звуки клаксонов слились в единый какофонический вой, но вскоре и он потонул в бодреньком марше духового оркестра.
   - Запускайте шар! - скомандовала Ирина в мобильный.
   И через минуту над Тверской, прямо между мэрией и памятником Юрию Долгорукому тяжело поднялась наполненная гелием резиновая телефонная трубка размером с небольшой крейсер.
   Перед мэрией за ночь успели сколотить небольшую трибуну. Возле нее столпились телевизионщики и фотокорреспонденты. Все ждали мэра. Он появился, когда колонна поравнялась с трибуной. Легко взбежал по ступенькам и, поправив кепку, приветственно замахал руками. Затем на трибуну поднялся напыщенный Петер Свенссон, специально по такому случаю прикативший в Москву, и торжественно преподнес мэру новейшую продукцию своей фирмы. Защелкали фотокамеры. Настал момент истины. Акция удалась.
   Затем мэр что-то долго и запальчиво говорил о важности делового сотрудничества, к чему-то призывал инвесторов, грозил противникам реформ... Свенссон улыбался, не выпуская руки мэра из своих рук, а фотокамеры все щелкали и щелкали.
   Ирина махнула водителю тягача, чтобы он ехал дальше, а сама остановилась, завороженно глядя на запруженную людьми и телевизионной техникой площадь перед мэрией. Как-то не верилось, что все это организовала она сама. Практически в одиночку, без чьей-либо помощи. Справилась. Осилила. Чудо свершилось.
   - На Пушкинской транспорт можно запускать, - сказала она в рацию.
   - Понял, - ответил знакомый голос. - А как насчет баньки?
   - Думаю... - улыбнулась Ирина.
   На самом деле она думала о том, как бы познакомиться с мэром. Другой такой возможности может и не быть. А он уже вроде как отговорил свою речь и, еще раз крепко пожав руку Свенссону, начал спускаться по лесенке.
   Расталкивая репортеров, Ирина приблизилась к трибуне, и тут ее заметил Петер. Он поднял над головой большой палец, мол, все в полном порядке.
   А еще через секунду прогремел выстрел.
   - На землю! - закричал кто-то.
   И несколько крепких парней повалили мэра на землю, закрывая его своими телами. Толпа вздрогнула, громко ахнула, затем на какое-то мгновение над площадью воцарилась мертвая тишина, после чего началась безумная паника. Люди бросились врассыпную, сбивая друг друга с ног. Вопили женщины, орали мужики, плакали дети...
   Лишь телеоператоры не двигались с места, хладнокровно фиксируя события на пленку. Через несколько минут этот кошмар покажут по телевизору. Если уже не показывают в прямом эфире.
   - Что там происходит? - взволнованно спросила рация.
   Ирина смотрела на Свенссона. Тот стоял на трибуне, накрепко вцепившись побелевшими пальцами в поручни и дико вращая глазами, в которых легко читалось беспомощное отчаяние. Наверное, пытался вспомнить, когда ближайший рейс на Стокгольм.
   - Всем постам! К мэрии! Быстро! - приказывала кому-то рация. - Черт побери, что вы там натворили?
   - Это вы мне? - переспросила Ирина.
   И в этот момент к ее ногам упал огромный кусок красной резины.
   - Тебе, Пастухова, тебе! Что там у вас?
   - Кажется, это просто шарик лопнул...
   - Что?! Кто лопнул? - недоуменно закашляла рация.
   - Шар... Воздушный...
   Глава 7. МОНАСТЫРЬ.
   Везли на простой электричке. Набили полный вагон калек, уродов, старых и малых, в дверях встали по двое крепких мужиков и покатили по рязанской дороге.
   Хоть все окна в вагоне были открыты, через час езды дышать уже было нечем. Впрочем, это мало кого волновало. Народ привычный и не к таким "прелестям". Люди вокруг Сынка сидели поначалу притихшие, испуганные, а потом потихоньку развеселились. Слепой гармонист начал даже наигрывать что-то веселенькое, "Камаринского", что ли. Сынок в музыке плохо разбирался. Он больше думал о том, что реклама называет красивым словом "имидж".
   С детства еще знал, что везде и всегда держаться надо независимо, обособленно, на вопросы отвечать не сразу, а лучше вообще не отвечать. Тогда кажется, что ты мудрее и основательнее. К Сынку сразу же подкатили двое пронырливых и крикливых мужичков. Обоим лет за пятьдесят. У обоих не было по уху и по руке. Только у Саши справа, а у Паши слева. А в остальном они были похожи, как родные братья-близнецы.
   - Ага, мы инвалиды с детства, - опередил догадки Сынка Паша. - Мы родились сросшимися, как сиамские близнецы, а великие советские хирурги нас разрезали.
   - Чтоб им пусто было, - неожиданно добавил Саша. - У нас на двоих три руки было. Им бы, сукам-коновалам, хоть одному эту руку оставить...
   - Мне.
   - А почему это тебе? Мне!
   - Ага, у тебя нет левой, а у меня - правой! Кому нужнее?
   - Тебе какая разница? Ты левша!
   - А у меня был выбор?
   Близнецы уже чуть не подрались, когда вошел здоровяк из тамбура и цыкнул на них:
   - А ну-ка, тихо, мелочь.
   Братья тут же успокоились.
   - Могли бы кому-нибудь руку оставить, так нет, - продолжал Саша, равноправие, мать их так.
   - Хорошо, пускай руку тебе, а ухо мне!
   - Почему тебе ухо?
   - Потому что тебе руку!
   Сынку уже надоел этот дурацкий спор, и он спросил:
   - А куда нас везут, знаете?
   Сиамские близнецы задумались и ответили чуть не хором:
   - На курорт. - И сами же рассмеялись собственной шутке.
   - Не знаем мы, - отсмеявшись, сказал Паша. - И какая разница? Кормят, платят - хуже не будет.
   - Я слышал, - понизил голос Паша, - американцы построили такое место для инвалидов. И там людей не хватает. Вот нас и везут.
   В добродетельных американцев Сынок не очень-то верил, хотя эту версию выдвигали уже несколько его попутчиков. Но уж слишком не походили на помощников благотворителей крепкие ребята, охранявшие бомжей.
   - А не понравится - смоемся, - оптимистично заявил Саша.
   "Действительно, - подумал и Сынок, - чего я дергаюсь? Не покатит уйду и все".
   Скоро уставшие от монотонности дороги бомжи в вагоне задремали. Сынок тоже поклевал носом, даже увидел какой-то замысловатый сон почему-то из жизни Древней Греции. Кажется, если ему не изменяла память, это было что-то о Спарте. Еще когда-то учитель истории, которого обожали все - и пацаны и девчонки, - рассказал им историю о пареньке, который в этой самой Спарте нашел лисенка и принес его на урок, спрятав за пазуху. Лисенок, зараза такая, начал его кусать, а он не мог виду подать, чтобы учителя не заметили. Так лисенок прогрыз ему живот до самых кишок. Вот Сынок себе и приснился этим пацаном...
   - Подъем! - гаркнули над самым ухом. - На выход!
   Электричка подкатывала к какой-то небольшой станции. Какой, Сынок не разглядел - на улице уже был вечер.
   Бомжи стали хватать свои пожитки и тянуться к выходу, но крепкие парни эти мешки, котомки, рваные сумки и пакеты у бомжей вырывали из рук и выбрасывали.
   - Нечего, нечего, там вам все новое дадут.
   У Сынка никаких пожитков не было, поэтому ему волноваться было нечего, а вот с сиамскими близнецами повозились - те вцепились в свой небольшой солдатский мешок и ни за что не хотели его отдавать. Стояли плечом к плечу и довольно ловко отбивались от крепкого парня.
   - Не тронь! Не отдадим!
   На помощь пришли другие парни, близнецов расцепили и, отобрав мешок, вышвырнули на платформу.
   Мешок упал прямо под ноги Сынку, и он незаметно сунул его под пиджак. Зачем он это сделал, он и сам не знал.
   Электричка стояла, пока не вышли все бомжи. Просто один из парней сдернул стоп-кран и не отпускал его, пока вагон не освободился.
   "Они тут, как хозяева, - подумал Сынок. - С ними шутить не стоит".
   Выстроив бомжей на платформе и пересчитав их, парни произнесли напутственную речь, смысл которой сводился к простому - идти недолго, в пути не отставать, если кто отстанет, мы поможем.
   Как потом оказалось, все нехитрые тезисы этой речи были сплошным враньем.
   Бомжи тащились сначала по дороге, а потом по лесной тропе часа три. Скоро многие стали отставать, падать от усталости, особенно калеки. Но парни с этим справлялись лихо - просто начали отставших бить почем зря. Да весело так бить, с шутками-прибаутками.
   - Шоковая терапия, ребятки!
   - Дают - бери, бьют - беги!
   - На земле лежать - вредно для здоровья!
   - Не спи, простудишься!
   Безропотные бомжи кричали, стонали, но поднимались и шли. Сынок тащил на плече Сашу, который тихонько ныл:
   - Лучше бы я сдох в канаве... Лучше бы меня менты загребли... Лучше б я стал гомосеком...
   Последняя перспектива рассмешила Сынка, а оказывается - зря. Обиженный почему-то Саша с горячей обидой и не менее горячей, но тщательно скрываемой гордостью рассказал, что к нему на Савеловском рынке, где он промышлял попрошайничеством, не раз подкатывался какой-то "приличный человек", как выразился сам Саша, со странным предложением - "участвовать в судьбе".
   - Это что значит? - спросил Сынок.
   - А ты сам не сечешь? Трахнуть он меня хотел. Извращенец хренов. А с виду - приличный человек. Эх, лучше бы я гомосеком стал.
   Когда наконец вышли из леса, шумная компания была тиха и жалка.
   - Все, ребята, пришли! - приободрили бомжей крепкие парни. - Ну-ка, построились, веселее.
   Посреди огромной поляны в темноте ночи белели высокие белые стены. Почему-то казалось, что эти стены невероятной толщины. Прямо-таки крепостные. За стенами угадывались церковные купола. Огромные чугунные ворота были закрыты.
   - Э-э... - протянул Паша. - Это че, монастырь? Я в монахи не пойду. Я че, дурной? Я и в Бога не верю.
   Наверное, такие же мысли осенили головы и других бомжей, потому что и так не очень бодрый ход толпы сначала замедлился, а потом и вовсе остановился.
   - Вот тут, Сашка, тебя гомосеком сделают точно, - мрачно предрек Паша. - Монахи же все пидоры.
   - Чего встали? Вперед.
   Но толпа угрюмо молчала. Эти несчастные, полуголодные, больные люди, будущее которых было беспросветным и ничтожным, ни за что не хотели променять свою никчемную жизнь на благочестивую.
   - Мы в монастырь не пойдем! - наконец решился кто-то высказать общую мысль.
   - Кончай бузить! Какой это монастырь? Тут нормальные люди живут, расхохотались парни. - Вас там, придурков, оденут, обуют, вымоют и накормят.
   Но толпа уже парням не верила.
   Неизвестно, чем бы кончился этот молчаливый бунт, если бы ворота вдруг со скрипом не распахнулись и не вышли бы к толпе прибывших несколько человек с фонарями.